Кровавая луна

Глава 36

Среда

— И что он здесь делает? — пробормотал Маркус Рё, указывая на Харри. — Он тот, кому я заплатил миллион долларов, чтобы он отправил меня в тюрьму, хотя я невиновен, кстати!

— Как я тебе уже говорил, — сказал Крон, — он здесь, потому что на самом деле не считает тебя виновным, он думает, что ты был…

— Я слышал, что он думает! Но я не был ни в каком чёртовом… гей-клубе.

Последние два слова он буквально выплюнул. Харри почувствовал, как капля слюны упала на тыльную сторону его ладони, пожал плечами и посмотрел на Юхана Крона. Комната, которую им троим выделили для встречи, на самом деле была комнатой для свиданий заключённых со своими семьями. Там было решётчатое окно, занавешенное шторами с рисунком роз, сквозь которые пробились лучи утреннего солнца, из мебели — стол с вышитой скатертью, четыре стула и диван. Харри избегал садиться на диван и заметил, что Крон тоже обошёл его своим вниманием. Он, вероятно, знал, что диван наверняка пропитан жидкостями от отчаянного и быстрого секса.

— Не мог бы ты объяснить? — Харри обратился к Юхану.

— Конечно, — сказал Крон. — Филип Кесслер рассказал, что в те два вторника, когда были убиты Сюсанна и Бертина, он был с человеком в маске, которую ты видишь здесь.

Крон указал на кошачью маску, лежащую на столе рядом с членской картой.

— У этого человека было прозвище Кэтмен. Оба предмета были в твоём костюме, Маркус. И описание Филипа внешности того человека также соответствует твоему облику.

— Правда? Тогда о каких отличительных чертах он вам рассказывал? Татуировки или шрамы? Родимые пятна? Какие-нибудь особые приметы? — Рё переводил взгляд с одного на другого.

Харри покачал головой.

— Что? — Рё сердито рассмеялся. — Ничего?

— Он ничего подобного не помнит, — сказал Харри. — Но он почти уверен, что узнал бы тебя, если бы дотронулся до тебя.

— Господи, чёрт тебя дери, Иисусе, — сказал Рё с таким видом, словно его вот-вот стошнит.

— Маркус, — сказал Крон, — это алиби. Алиби, которое мы можем использовать, чтобы немедленно освободить тебя, и которое мы можем предъявить как доказательство твоей невиновности, если они всё же решат возбудить уголовное дело. Понимаю, что ты беспокоишься о том, как это алиби повлияет на твой имидж, но…

— Ты понимаешь? — взревел Рё. — Понимаешь?! Нет, ты ни хрена не понимаешь, каково это — сидеть здесь, подозреваться в убийстве собственной жены. А потом вдобавок ко всему быть обвинённым в этой грязи. Я никогда раньше не видел этой маски. Ты хочешь знать, что я думаю? Думаю, Хелена получила эту маску и карточку от какого-то педика, похожего на меня, и отдала их тебе, чтобы использовать их против меня при разводе. Что касается того парня Филипа, то у него на меня ничего нет, он просто видит возможность быстро подзаработать. Так что узнай, сколько он хочет, заплати ему и убедись, что он держит рот на замке. Это не предложение, Юхан, это приказ. — Рё громко чихнул, прежде чем продолжить. — И вы оба по контракту связаны соглашениями о конфиденциальности. Если кто-нибудь из вас расскажет хоть слово об этом, я подам на вас в суд.

Харри откашлялся.

— Дело не в тебе, Рё.

— А в чём?

— На свободе бродит убийца, который, по всей вероятности, убьёт снова. Ему будет легче это сделать, если полиция будет убеждена, что виновный, то есть ты, уже находится под стражей. Если мы утаим информацию о том, что ты был на «Вилле Данте», это сделает нас соучастниками, когда он убьёт свою следующую жертву.

— Нас? Неужели ты искренне считаешь, что всё ещё работаешь на меня, Холе?

— Я намерен соблюдать условия контракта и не считаю это дело раскрытым.

— Правда? Тогда верни мне мои деньги!

— Нет, пока три юриста из полиции придерживаются мнения, что тебе грозит обвинительный приговор. Что сейчас важно, так это заставить полицию обратить внимание на другие факты, а это значит, что мы должны предоставить им это алиби.

— Говорю вам, меня там не было! Чёрт побери, я ничего не могу поделать, если полиция не в состоянии выполнять свою работу. Я невиновен, и они это выяснят, пользуясь своими обычными способами, а не с помощью этой… гейской лжи. Нет причин для паники или необдуманных действий.

— Ты идиот, — сказал Харри со вздохом, как будто это был печальный факт, который он просто констатировал. — Есть все основания для паники.

Он поднялся на ноги.

— Куда ты направляешься? — спросил Крон.

— Сообщить в полицию, — сказал Харри.

— Ты не посмеешь, — прорычал Рё. — Если ты сделаешь это, я позабочусь о том, чтобы ты и все, кто тебе дорог, сгнили в аду. Не думай, что я на это не способен. И ещё кое-что. Возможно, ты считаешь, что я не могу отменить банковский перевод на Каймановы острова через два дня после своего указания банку оплатить его. Ты ошибаешься.

Словно что-то щёлкнуло в Харри, возникло знакомое чувство свободного падения. Он сделал шаг к стулу Рё, и не успел тот опомниться, как рука Харри схватила магната за горло и сдавила его. Рё откинулся на спинку стула, схватил Харри за предплечье обеими руками и попытался освободиться. Лицо Маркуса стало красным от нарушения кровотока.

— Сделаешь это, и я убью тебя, — прошептал Харри. — Убью. Тебя.

— Харри! — Крон тоже поднялся на ноги.

— Сядь, я отпущу, — прошипел Харри, глядя в выпученные, умоляющие глаза Маркуса Рё.

— Сейчас же, Харри!

Рё булькал и брыкался, но Харри удерживал его на стуле. Он сжал ещё сильнее, ощущая власть и возбуждение от мысли, что может выжать все соки из этого недочеловека. Да, возбуждение и то самое чувство свободного падения, которое охватило его, когда он поднял бокал со своим первым алкогольным напитком после нескольких месяцев трезвости. Но он уже осознавал, что возбуждение спадает, сила в его хватке ослабевает. Потому что за это свободное падение не было никакой награды, длилось оно совсем недолго и, к тому же, вело только в одно направление. Вниз.

Харри отпустил его, и Рё с протяжным хрипом втянул воздух, а потом наклонился вперёд в приступе кашля.

Харри повернулся к Крону.

— Полагаю, что теперь-то я уволен?

Крон кивнул. Харри разгладил галстук и вышел.

Микаэль Бельман стоял у окна и с тоской смотрел вниз, на центр города, где виднелся небоскрёб в правительственном квартале. Ближе, у моста Гуллхауг, он мог видеть качающиеся верхушки деревьев. Ожидали, что скорость ветра увеличится. Говорили, что ночью будет сильный шторм. Ещё кое-что предсказывали: какое-то лунное затмение в пятницу. Эти события не были, очевидно, связаны между собой. Он поднял руку и посмотрел на свои часы — классические «Омега Симастер». Без одной минуты два часа. Почти весь этот день он мысленно решал дилемму, которую поставил перед ним начальник полиции. По идее, частное дело, подобное этому, конечно, не должно находиться на рассмотрении министра юстиции, но Бельман сделал это своим делом, вмешавшись ранее, и теперь он не мог просто от него отказаться. Он чертыхнулся.

Вивиан тихонько постучала и открыла дверь. В качестве своей личной помощницы он нанял её не только потому, что она имела степень магистра политологии, говорила по-французски после двух лет работы моделью в Париже и была готова делать всё — и готовить кофе, и встречать посетителей, и расшифровывать его речи. Она была хорошенькой. Многое можно сказать о роли внешности в современном мире, и многое уже сказано. Так много, что одно было ясно наверняка: внешность так же важна, как и всегда была. Он сам был красивым мужчиной и не питал иллюзий, что это не сыграло свою роль в его карьерном росте. Несмотря на карьеру модели, Вивиан не была выше его ростом, и поэтому он мог брать её с собой на встречи и ужины. У неё был парень, с которым она жила, но он рассматривал это скорее как вызов, а не недостаток. На самом деле, это было даже преимуществом. Этой зимой был запланирован визит в страны Южной Америки, главным вопросом для обсуждения были заявлены права человека, другими словами, будет чисто увеселительная поездка. И, как он говорил себе, присмотра и надзора гораздо меньше за министром юстиции, чем за премьер-министром.

— Это шеф полиции, — тихо сказала Вивиан.

— Впусти его.

— Он подключился онлайн через программу «Зум», — сказала она.

— О? Я думал, он приедет…

— Да, но он только что позвонил и сказал, что добираться до Нидалена слишком долго, и после этого у него ещё одна встреча в центре города. Он прислал ссылку. Давай я открою…? — она подошла к столу с компьютером. Быстрые пальцы, намного шустрее, чем его собственные, забегали по клавиатуре. — Вот, — она улыбнулась и добавила, как бы желая уменьшить его раздражение, — сидит и ждёт тебя.

— Спасибо. — Бельман продолжал стоять у окна, пока Вивиан не вышла из комнаты. А потом подождал ещё немного. Пока ему не надоело собственное ребячество, и он не подошёл и не сел перед компьютером. Начальник полиции выглядел загорелым, вероятно, провёл недавний осенний отпуск где-нибудь за границей. Но это не очень помогло: ракурс камеры был неудачным, в центре экрана оказался его двойной подбородок. Очевидно, он поставил ноутбук не на стопку книг, а прямо на стол, за которым когда-то сидел и сам Бельман, когда был начальником полиции.

— По сравнению с тем местом, где ты сейчас, здесь почти нет пробок на дороге, — сказал Бельман. — Я доберусь домой в Хойенхол за двадцать минут. Тебе стоит попробовать.

— Прошу прощения, Микаэль, меня вызвали на экстренное совещание по поводу одного официального визита на следующей неделе.

— Ладно, давай сразу перейдём к делу. Кстати, ты один?

— Совершенно один, давай начнём.

Микаэль почувствовал снова прилив раздражения. Небрежное обращение по имени и призывы типа «давай начнём» должны быть прерогативой министра юстиции. Особенно в том случае, когда шестилетний срок полномочий начальника полиции подходит к концу, и уже не комиссар Национальной полиции, а Король в Совете[68] — а фактически министр юстиции — будет решать, кто останется на своём посту, а кто нет. И Бельман мало что потеряет в политическом плане, если отдаст бразды правления Бодиль Меллинг. Во-первых, потому что она была женщиной, а во-вторых, потому что разбиралась в политике, понимала, кто здесь главный.

Бельман глубоко вздохнул.

— Просто чтобы мы поняли друг друга. Ты хочешь получить мой совет по поводу того, следует ли освобождать Маркуса Рё из-под стражи или нет. И ты также уверен, что оба варианта возможны для вас.

— Да, — сказал начальник полиции. — У Холе есть свидетель, который говорит, что был с Рё в те ночи, когда были убиты первые две девушки.

— Надёжный свидетель?

— Надёжный в том плане, что, в отличие от Хелены Рё, у этого человека нет очевидного мотива предоставлять Рё алиби. Его надёжность ослабляют данные Отдела по борьбе с наркотиками: упомянутый человек значится в их базе как продавец кокаина в Осло.

— Но не осуждён?

— Мелкий дилер, которого заменили бы в одночасье.

Бельман кивнул. Тем, над кем имели контроль, они не мешали вести свою деятельность. Лучше тот дьявол, которого ты знаешь.

— И какие сомнения? — сказал Бельман, взглянув на свои часы «Омега». Они были непрактичными и громоздкими, но подавали правильные сигналы. В данный момент они сигнализировали начальнику полиции поторопиться, ведь не у него одного был напряжённый график.

— С другой стороны, у Сюсанны Андерсен на груди была обнаружена слюна Маркуса Рё.

— Полагаю, это довольно весомый аргумент в пользу того, чтобы и дальше держать его под стражей.

— Да. Конечно, но существует вероятность, что он и Сюсанна встретились ранее в тот день и занимались сексом — проследить все её передвижения не представляется возможным. Но если они это сделали, то странно, что Рё не упоминал об этом на допросе. Вместо этого он отрицает, что когда-либо был близок с ней, и утверждает, что не виделся с ней после той вечеринки.

— Другими словами, он лжёт.

— Да.

Бельман забарабанил пальцами по столу. Премьер-министры переизбирались только в случае хорошего урожая, образно говоря. Его советники не раз подчёркивали, что он как министр юстиции всегда будет в какой-то мере разделять вину или заслуги за последующие события во всей своей структуре, независимо от того, были ли ошибки или верные решение приняты людьми, которые были в этой же должности при предыдущем управлении. Если бы избиратели подумали, что такое богатое, привилегированное ничтожество, как Рё, легко сорвался с крючка, это косвенно повлияло бы на Бельмана, несмотря ни на что. Он принял решение.

— У нас достаточно оснований держать его под стражей с этой спермой.

— Слюной.

— Да. И я уверен, ты согласен, что совсем ни к чему, чтобы Харри Холе решал, когда Рё следует арестовать, а когда отпустить.

— Не могу не согласиться.

— Хорошо. Тогда, думаю, ты услышал мой совет… — Бельман ждал, пока имя начальника полиции всплывёт в его памяти, но когда по какой-то причине этого не произошло, а интонация начатого им предложения требовала окончания, он вставил, —…не так ли?

— Да, конечно, услышал. Большое спасибо, Микаэль.

— Спасибо, шеф полиции, — сказал Бельман, мгновение повозился с мышкой, прежде чем ему удалось отключить связь, откинулся на спинку стула и прошептал: «Покидающий свой пост шеф полиции».

Прим посмотрел на Фредрика Штайнера, сидящего на кровати. Его глаза были по-детски ясны, но взгляд был пустым, как будто внутри был задёрнут занавес.

— Дядя, — сказал Прим, — ты меня слышишь?

Нет ответа.

Он мог сказать ему всё, что угодно, но это не вошло бы в сознание дяди. Следовательно, и ничего не вышло бы. Во всяком случае, не так, чтобы кто-нибудь поверил бы услышанному.

Прим закрыл дверь в коридор и снова сел у кровати.

— Ты очень скоро умрёшь, — сказал он, наслаждаясь звучанием этих слов. Выражение лица дяди не изменилось, он пристально смотрел на что-то очень далёкое, видимое только ему.

— Ты умрёшь, и, полагаю, в каком-то смысле мне должно быть грустно. Я имею в виду, в конце концов, я твой… — он на всякий случай взглянул на дверь, — биологический сын.

Единственным звуком, который был сейчас слышен, был тихий свист ветра из водосточного жёлоба дома престарелых.

— Но мне не грустно. Потому что я ненавижу тебя. Не в той степени, в какой я ненавижу его. Того человека, который взял на себя твои проблемы, который взял на себя заботу о маме и обо мне. Я ненавижу тебя, потому что ты знал, что замышлял мой отчим, что он делал со мной. Я знаю, что ты спорил с ним по этому поводу, я слышал тебя той ночью. Слышал, ты угрожал разоблачить его. И как он угрожал в ответ разоблачить тебя. Вы двое оставили всё как есть. Ты пожертвовал мной, чтобы спасти себя. Спасти себя, маму и семейную фамилию. То, что от неё осталось, — в конце концов, ты даже сам её больше не носил.

Прим полез в пакет, достал печенье, и оно захрустело на его зубах.

— А теперь ты умрёшь, безымянный и одинокий. Ты будешь забыт и исчезнешь. В то время как я, порождение твоих чресел, греховный плод твоей похоти, увижу, как моё имя воссияет на небесах. Ты слышишь меня, дядя Фредрик? Разве это не звучит поэтично? Я записал всё это в своём дневнике, важно дать биографам какой-нибудь материал для работы, не так ли?

Он встал.

— Сомневаюсь, что я вернусь. Так что это прощание, дядя. — Он подошёл к двери, обернулся. — Я, конечно, не желаю тебе «Всех благ». Надеюсь, что твоё путешествие в ад будет далеко не благостным.

Прим закрыл за собой дверь, улыбнулся идущей навстречу медсестре и покинул дом престарелых.

Медсестра вошла в палату старого профессора. Тот сидел на краю кровати с отсутствующим выражением лица, но по его щекам текли слёзы. Так часто бывает с пожилыми людьми, когда они теряют контроль над своими эмоциями. Особенно часто так делают маразматики. Она принюхалась. Неужели он испачкался? Нет, просто воздух здесь был спёртый, и стоял запах тела и… мускуса?

Она открыла окно, чтобы проветрить комнату.

Было восемь часов вечера. Терри Воге был слышен металлический скрежет, доносившийся из внутреннего двора, где усиливающийся ветер крутил общедомовую вращающуюся сушилку для белья. Он решил возродить свой криминальный блог. Ему было о чём в нём писать. Несмотря на это, он сидел, уставившись на пустое белое окно на экране компьютера.

Зазвонил телефон.

Может, это была Дагния, они поссорились прошлой ночью, и она сказала, что не приедет на выходные. Теперь, вероятно, сожалеет об этом, как обычно. Он ощутил, что хочет, чтобы это была она.

Он посмотрел на мобильный. Неизвестный номер. Если это был тот самый вчерашний шарлатан, ему не следует отвечать. От психов, которым ты ответил один-два раза, было почти невозможно избавиться. Однажды он написал правду о том, что «Вар он Драгз» — самая скучная группа в мире как на концертах, так и в записи, и был настолько безрассуден, что один раз ответил разозлённому фанату. В итоге нарвался на зануду, который стал звонить, писать по электронной почте и даже приставал к нему на концертах, и пришлось два года его игнорировать, чтобы от него избавиться.

Телефон продолжал звонить.

Терри Воге бросил ещё один взгляд на пустой экран. Затем он нажал на «Ответить».

— Да?

— Спасибо, что вчера пришёл один и ждал на крыше до 21:40.

— Ты… был там?

— Я наблюдал. Надеюсь, ты понимаешь, что я должен быть уверен, что ты не попытаешься меня обмануть.

Воге заколебался.

— Да, да, хорошо. Но у меня больше нет времени на игры в прятки.

— О, да, это так. — Он услышал тихий смешок. — Но мы оставим это, Воге. На самом деле, ты отложишь все дела… прямо сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты должен как можно быстрее доехать до конца дороги, называемой Топпасвейен, это в районе Колсаса[69]. Я позвоню тебе, не скажу когда, это может случиться и через две минуты. Если я услышу, что линия занята, это будет наш с тобой последний контакт. Понятно?

Воге сглотнул.

— Да, — ответил он. Потому что он понял. Понял, что это было для того, чтобы помешать ему связаться с кем-нибудь, например, с полицией. Понимал, что это не было бессмысленным сумасшествием. Сумасшедший, да, но не чокнутый.

— Захвати фонарик и фотоаппарат, Воге. И оружие, если это поможет тебе чувствовать себя в безопасности. Ты найдёшь осязаемые, неопровержимые доказательства того, что ты разговаривал с убийцей, и впоследствии сможешь свободно написать об этом. В том числе и об этом разговоре. Потому что мы же хотим, чтобы на этот раз люди поверили тебе, верно?

— Что будет…?

Но его собеседник уже завершил разговор.

Харри лежал в кровати Александры, его босые ноги торчали чуть дальше края.

Александра тоже была обнажена и лежала поперёк, положив голову ему на живот.

Они занимались любовью в ту ночь, когда были в баре «Ревность», и теперь снова делали это. Сейчас было лучше.

Он думал о Маркусе Рё. О страхе и ненависти в его глазах, отразившихся во время борьбы за глоток воздуха. Страх был сильнее. Но остался ли страх после того, как Рё снова смог дышать? В таком случае — если Рё не отменил денежный перевод — они, должно быть, уже освободили Люсиль. Поскольку ему было приказано не пытаться найти её или связаться с ней до того, как долг будет выплачен, он решил подождать пару дней, прежде чем звонить ей. У неё не было его номера телефона или других его контактов, так что не было ничего странного в том, что он не получил от неё вестей. Он погуглил «Люсиль Оуэнс» в интернете, и единственными результатами поиска были старые статьи в газете «Лос-Анджелес таймс» о фильме «Ромео и Джульетта». Никаких сообщений о том, что она пропала без вести или что её похитили. И он понял, что у них было общего, что их связывало. Это была не внешняя угроза после событий на парковке. И дело было не в том, что он видел в Люсиль свою мать — ту женщину в дверях школьного класса, женщину на больничной койке — и у него появился шанс спасти её. Их связывало одиночество. Они были двумя людьми, которые могли исчезнуть с лица земли, и никто этого не заметил бы.

Александра передала ему сигарету, которую они курили на двоих, и Харри затянулся и посмотрел на дым, поднимающийся к потолку. Из маленькой аудиоколонки «Женева», стоявшей на прикроватном столике, доносилась песня Леонарда Коэна «Hey, That’s No Way to Say Goodbye».

— Похоже, это о нас, — сказала она.

— Хм… О любовниках, которые расстаются?

— Да. Как поёт Коэн, чтобы не говорить о любви или оковах.

Харри не ответил. Держал сигарету и смотрел на дым, но сознавал, что она всё ещё лежит, повернувшись к нему лицом.

— Неправильный порядок, — сказал он.

— Неправильный, потому что Ракель уже была в твоей жизни, когда мы встретились?

— Я просто подумал о том, что сказала мне одна женщина. Как нас обманывают, когда автор меняет порядок предложений. — Он снова затянулся сигаретой. — Но, да, наверное, это и о Ракель тоже.

Через некоторое время он почувствовал тепло её слёз на своём животе. Ему самому хотелось плакать.

Окно скрипнуло, как будто что-то снаружи хотело проникнуть к ним внутрь.