Луна команчей - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лэрри Макмертри (ч. 4)

— Поторопись, Дитс, там обрывистый берег, она может сорваться с него, — сказал Огастес.

— Я не знаю, как кто-то может чувствовать себя героем, когда бедная женщина убегает не в своем уме, — сказал Колл.

— Ну, ведь она могла быть мертвой, — заметил Длинный Билл. — Это воин держал нож у ее горла.

— Она, может быть, предпочла бы умереть, — ответил Колл. — Я думаю, что она все-таки предпочтет это.

Тут вернулся Дитс, ведя Моди и мягко разговаривая с ней. Все мужчины замолчали.

Отчаяние этой женщины угнетало их. Они даже не перекидывались в картишки во время путешествия на юг.

— Я жажду увидеть мою Клару, — сказал Огастес

Они проходили страну, которая была им знакома, которую они часто патрулировали. Знакомые холмы и ручьи напоминали ему о многочисленных пикниках вместе с Кларой, о смехе и поцелуях, которых он добивался во время своего долгого ухаживания. Конечно, теперь, когда он произведен в капитаны, Клара не заставит его больше ждать. Конечно, теперь она выйдет за него замуж.

— Я надеюсь, что мы сумеем найти мужа этой женщины, — сказал Колл.

— Ты надеешься на это, а лучше надеяться, что он примет ее обратно, — ответил Гас.

— Это так, Вудро, — сказал Длинный Билл. — Некоторые мужчины не принимают назад своих жен, которые были с команчами.

— Это неправильно, — сказал Колл. — Не ее вина, что над ней надругались. Ему не следовало уходить, оставив ее без защиты.

— Спой нам, Дитс, — сказал Огастес. — Слишком муторно ночью без песни.

Дитс ночью пел двум маленьким детям, чтобы успокоить их и уложить спать. Без его песен они беспокоились и боялись. Их мать сейчас редко приближалась к ним. У Дитса был низкий успокаивающий голос, и он знал много мелодий, в основном церковных гимнов и несколько военных песен. Его пение успокаивало не только детей. Длинный Билл большую часть времени мог аккомпанировать Дитсу на своей губной гармошке.

Пока мужчины успокаивались пением, Колл отсутствовал. Как правило, прослушав несколько минут, он брал ружье и уходил в дозор.

После дня борьбы с превратностями путешествия — могла лопнуть подпруга у вьючных мулов, или они могли набрести на ручей, который выглядел опасным для пересечения — он находил отдых в том, что оставался в одиночестве в ста ярдах от лагеря. Тогда как на большинство рейнджеров караульная служба нагоняла сон — ведь нечего делать, кроме как сидеть и наблюдать — Колла она заставляла держать себя в полной готовности. У него был острый слух на ночные звуки — шелест хищных птиц, крики совы и летучих мышей, поедание оленями листьев, предсмертный писк кролика, пойманного койотом или рысью. Он прислушивался к изменениям регулярности звуков, изменениям, которые могли означать, что рядом были индейцы. А если не индейцы, то какое-нибудь редкое животное, например, медведь.

Часто он просиживал всю ночь на своем сторожевом посту, отказываясь от смены, даже когда наступало время.

Время от времени ночью, вскрикивала Моди Кларк — два или три пронзительных крика, звуки, которые, казалось, толчками вырывались из нее. Колл подумал, что это, наверное, сны вызывают эти крики.

Он сомневался, что бедная женщина проживет долго, если буйные воспоминания не угаснут.

Когда он вернулся в лагерь, незадолго до рассвета, бодрствовали только Дитс и Моди. Женщина теребила пуговицы на старой рубашке, которую дал ей Длинный Билл. Она смотрела диким взглядом, как будто она готовилась сделать очередную попытку бегства из лагеря. Поднимался серый туман, видимость дальше, чем на несколько футов, была затруднена. Если бы женщина убежала в такой туман, они могли бы надолго задержаться, пока нашли бы ее.

Дитс предположил то же, чего опасался Колл.

— Не надо бежать сейчас, мэм, — сказал он. — Вы загоните колючки в ноги, если побежите. На земле много опунции. Вы будете выбирать ее маленькие тонкие колючки весь день, если сейчас побежите.

Она развязала хлопковую веревку, которой он связал ее лодыжки. Осторожно Дитс снова завязал ее, и Моди Кларк не протестовала.

— Только до завтрака, — заверил ее Дитс. — Затем я отпущу вас.

Они привели лошадей и спасенных пленников в Остин прекрасным солнечным утром. Ничто так не собирало толпу, как возвращение рейнджеров, патрулировали ли они на севере или на юге.

Люди, которые бездельничали в магазинах, вышли на улицу, чтобы задать вопросы. Кузнец пренебрег своими обязанностями, пока не выслушал отчет. Цирюльник оставил своих клиентов выбритыми наполовину. Дантист перестал рвать зубы.

Кто-то побежал, чтобы оповестить губернатора и законодателей, хотя большинство последних были пьяны или находились в борделях, и поэтому их нелегко было расшевелить.

Первое, что все заметили — нет невысокого человека на большом коне, не он привел отряд домой. Где же великий капитан Скалл?

— Выслеживает конокрада, где же еще, — сказал Огастес с небольшой досадой от того, что большинство вопросов были о капитане, который бесцеремонно покинул их на полях сражений. Гас увидел Джейка Спуна, прятавшегося за кузнецом и жестом показал ему, чтобы тот принял лошадей. Он мечтал побыстрее попасть в бар и отведать виски.

— Не стоит слишком напиваться, – сказал Колл, увидев, куда направляется Гас. — Губернатор пожелает выслушать отчет.

— Ну и доложи ему, — ответил Огастес. — Если мы пойдем вдвоем, то просто запутаем этого старого дурака.

— Мы оба капитаны, и должны идти вместе, – настаивал Колл.

— Я презираю губернаторов, и, кроме того, мне нужно увидеть мою девушку до того, как я займусь делом, — сказал Гас.

Одной из причин, почему он выглядел мрачновато, была та, что он пока не видел никаких признаков присутствия Клары. Обычно, когда он приезжал с парнями, она выбегала из магазина, чтобы подарить ему длинный поцелуй. Это было то, чего он с нетерпением ожидал последние пятьдесят миль.

Но сегодня, хотя на улице бурлила толпа, Клары не было.

Колл заметил Мэгги, наблюдавшую за их возвращением из укромного места в тени здания. Он кивнул ей и приподнял шляпу, что не ускользнуло от внимания Огастеса Маккрея. Остальные рейнджеры загоняли в загон лошадей. Длинный Билл Коулмэн сразу отправился в салун, чтобы подкрепиться немного, прежде чем отправиться домой к Перл, своей большой жизнерадостной жене.

— Позор проклятый, — пробормотал Огастес. — Твоя девушка здесь и улыбается тебе, и Билли собирается домой к своей Перл, а Клара запаздывает, если она вообще дома.

— Я думаю, что она просто обслуживает клиентов, — сказал Колл. – Там масса работы, когда магазин открыт.

Огастес, однако, чувствовал постоянно растущую досаду и все больше волновался. В его мыслях отсутствие Клары могло означать только одно из двух: либо она умерла, либо вышла замуж.

Что делать, если появился большой торговец лошадьми Боб Аллен, пока он был в отлучке? Что делать, если Клара свихнулась и вышла замуж за этого человека? Он был настолько обеспокоен, что повернул коня и полным ходом поскакал обратно по улице к магазину Форсайта, при этом чуть не налетев на кабриолет.

Он соскочил с лошади, даже не потрудившись привязать ее, и нырнул в магазин, где увидел только старого мистера Форсайта, отца Клары, который распаковывал коробку с женской обувью.

— Привет, Клара не заболела, где она? — спросил он сразу.

Мистер Форсайт был поражен внезапным появлением Огастеса.

— Кто, Клара? Я пытаюсь сосчитать эти туфли и убедиться, что они парные, — сказал старик немного нервно, как показалось Гасу.

Обычно Джордж Форсайт был болтлив до невозможности. Он похлопывал Гаса по плечу и рассказывал ему о чем угодно, что не представляло для него никакого интереса, но сегодня утром его, казалось, раздражал вопрос Гаса.

— Извините, что побеспокоил вас, я просто подумал, что Клара больна. Я боялся, что она, возможно, заболела, пока нас не было, — сказал Гас.

— О, нет, Клара здорова как лошадь, — ответил мистер Форсайт. — Клара никогда не болела, ни одного дня в своей жизни.

«Где же тогда она, старый осел?», подумал Гас.

— Она не дома? Я хотел бы поздороваться с ней, — сказал он. — Мы прошли почти до Северного полюса и обратно с тех пор, как я последний раз был здесь.

— Нет, ее здесь нет, — сказал мистер Форсайт, взглянув вглубь магазина, как будто боялся, что Клара может выскочить из-за кучи галантереи. Затем он вернулся к подсчету обуви.

Огастес был озадачен. Мистер Форсайт всегда был дружелюбным к нему, и, казалось, поощрял его ухаживания. Почему он вдруг стал так холоден?

— Я полагаю, что она просто занимается поставками, — сказал Гас. — Надеюсь, что вы передадите ей, что я вернулся.

— Да, сэр, я передам ей, – ответил мистер Форсайт.

Огастес повернулся к двери в состоянии, близком к панике. Что могло произойти такое, что Джордж Форсайт так неохотно отвечал ему?

— Есть ли потери за время этого похода? — спросил Форсайт.

— Только Джимми Уотсон, — ответил Гас. — Джимми фатально не повезло. Еще мы освободили и привезли трех пленников. Одна из них — женщина, которая не в своем уме.

Джейк Спун ждал на улице, полный желания ходить за ним по пятам, как щенок, но Огастес был не в настроении, чтобы ему надоедали, не в том настроении.

— Привет, мистер Маккрей, сколько вы убили индейцев? — спросил Джейк с нетерпеливым взглядом на своем молодом лице.

— Двоих. Сейчас не надоедай мне, Джейк, я должен доложить губернатору, — сказал Гас. — Нили все тебе расскажет о стычке с индейцами.

— О, — сказал Джейк, его лицо омрачилось. Мистер Маккрей всегда хорошо относился к нему и никогда прежде не бывал так резок.

Огастес почувствовал вину за то, что был груб с юным Джейком, но сейчас он мог думать только о Кларе, ни о чем другом больше — только не сейчас. Их не было много недель, за это время она, возможно, вышла замуж. Эта мысль стучала в его голове, доводя его до такого исступления, что последним, чего ему хотелось, была болтовня о походе с зеленым мальчишкой.

— Вудро Колла и меня произвели в капитаны, — сказал он, пытаясь немного успокоить мальчишку. — Быть капитаном – значит иметь массу обязанностей, и именно поэтому я должен прямо сейчас отправиться к губернатору. Он желает услышать отчет.

— Да, мы все хотим этого, — сказал Джейк.

— Вы тоже можете хотеть этого, но он губернатор, а вы нет, – ответил Гас, готовясь сесть в седло.

Его мозг был в таком возбужденном состоянии, что он неправильно поставил ногу в стремя и вскочил на коня задом наперед. Юный Джейк был изумлен.

До Гаса это дошло только тогда, когда он наклонился, чтобы взять поводья, а на самом деле увидел круп коня. Еще хуже было то, что большинство рейнджеров, оставив лошадей в конюшне, шли к салуну, чтобы присоединиться к Длинному Биллу, и увидели его оплошность. Они тут же засмеялись и стали показывать пальцами, предположив, что Гас так счастлив, попав домой, что решил в шутку прокатиться на лошади задом наперед.

Огастес был так ошеломлен своим поступком, что на мгновение он застыл как статуя.

— Черт бы меня побрал, — сказал он, не в силах поверить в то, что он случайно совершил такую глупость. Он собирался спрыгнуть и попытаться сделать вид, что была всего лишь шутка, когда случайно взглянул на дорогу, ведущую в Остин вниз по длинному склону.

Там ехала открытая коляска, а в коляске сидели два человека. Ему показалось, что два человека держались за руки, хотя он не был уверен. Женщина в коляске была Кларой Форсайт, а мужчина издалека был похож на Боба Аллена, торговца лошадьми из Небраски.

Одного взгляда на них было достаточно, чтобы Гас спрыгнул с лошади. Он не намерен был сидеть перед магазином Форсайта на лошади задом наперед, когда Клара подъезжает с огромным тупым Бобом.

Он слетел на землю так быстро, что чуть не заехал молодому Джейку Спуну в лицо сапогом.

— Отведи лошадь в стойло, — сказал он, отдавая Джейку поводья. — Если я буду нужен капитану Коллу, скажи ему, что я в салуне. И если он хочет, чтобы я посетил этого губернатора, пусть приходит побыстрее.

— Почему, вы снова уезжаете? — спросил Джейк удивленно.

— Да, уезжаю, я уезжаю от своего благопристойного поведения, – ответил ему Огастес. Затем он поспешил через улицу и вошел в салун так быстро, что чуть не сбил с ног посетителя, который стоял слишком близко к вращающимся дверям.

— О, привет, капитан, — сказал Длинный Билл, когда Гас ворвался в салун и зашагал к барной стойке. Не говоря никому ни слова, в том числе и бармену, Огастес потянулся к полной бутылке виски и сразу вытащил пробку. Затем он бросил шляпу на вешалку, но промахнулся. Его шляпа приземлилась за стойкой бара.

— Не называй меня капитаном. Я просто Гас Маккрей, — сказал он. Он поднес бутылку виски ко рту и, к изумлению посетителей, сразу выпил почти треть.

Длинный Билл, видя, что его старый компаньон, теперь его капитан, был немного не в себе, смолчал. В тревожные времена молчание казалось ему благоразумным. Остальные рейнджеры вошли в салун как раз в это время, желая промочить свои глотки.

— Вам лучше побыстрее хватать ваши напитки, если вы хотите, чтобы вам что-то досталось, парни, — сказал Длинный Билл. — Гас намерен выпить все досуха и сделал прекрасный старт.

Огастес проигнорировал последовавшую скучную болтовню. Он мог думать только о том, что Клара — он к тому времени убедил себя, что так и было — держалась за руку с тупым Бобом. Вместо радостного поцелуя по случаю возвращения домой, о чем он мечтал несколько дней, он увидел, как любовь всей его жизни держалась за руки с другим мужчиной! Нет разочарования более жестокого. Это было больше, чем разочарование, это была мука, и все, что он мог сделать — это немного притупить боль с помощью виски. Он сделал еще один большой глоток, едва чувствуя жжение алкоголя в желудке.

Рейнджеры тихо заняли места, тихо заказали себе напитки.

— Гас, с какой стати ты сидел на лошади задом наперед? — спросил Нили Диккенс. — Ты умудрился наоборот вставить ногу в стремя, что ли?

Огастес не ответил. Он не желал обсуждать происшествие с конем или что-либо еще. Парни, особенно Нили, пусть думают об этом все, что угодно.

— Дурные манеры за столом — пить из бутылки, — заметил Нили. — Прилично пить из стакана.

Длинный Билл не мог поверить своим ушам. Почему Нили Диккенса волнует, как пьет Гас, и, даже если он беспокоится об этом, зачем выводит его из себя, когда Гас явно больше, чем пьян?

— Ну, Нили, я видел, как мужчины пьют алкоголь из блюдца, есть разные способы, и все они правильные, — сказал он, озабоченный тем, как Огастес может поступить.

— Я могу пить из блюдца, но не виски, — твердо заявил Нили. — Кофе я могу пить из блюдца, если он слишком горячий, чтобы потягивать его из стакана.

Огастес встал, пошел за стойку бара, взял самый большой стакан, какой он сумел найти, поставил на стол, наполнил его и выпил.

— Тебя так устраивает? — спросил он, глядя на Нили.

— Да, но ты так и не сказал мне, почему ты сидел на лошади задом наперед, — сказал Нили. — Я не сплю спокойно, когда люди не отвечают на мои вопросы.

Как раз в этот момент в салун вошел Колл. Он увидел ополовиненную бутылку виски перед Гасом.

— Пойдем, прежде чем ты напьешься, — сказал он. — Губернатор прислал свой кабриолет за нами.

— Вижу, — сказал Огастес. — Кабриолет приехал сам по себе, или кто-то им управляет?

— Его человек Бингем управляет им, — ответил Колл. — Бингем всегда водит его. Поторопись.

— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, Вудро, — сказал Огастес. — Я сегодня не в настроении встречаться с губернатором, даже если он действительно прислал Бингема за нами.

Бингем был очень большим малоразговорчивым негром. Он следил за тем, чтобы губернатор не получил никаких телесных повреждений.

— Твое настроение не имеет значения, — сказал Колл. — Мы теперь капитаны, и мы подчиняемся губернатору.

— Капитанство — неподходящее для меня занятие, я полагаю, — сказал Огастес. — Я думаю, что прямо сейчас подам в отставку.

— Что? — спросил Колл. — Ты мечтал стать капитаном многие годы. Почему же ты сейчас собираешься уйти в отставку?

Не говоря ни слова, Огастес закупорил бутылку виски, достал шляпу и вышел на улицу.

— Может, я уйду в отставку, может, и нет, — сказал он.

Кабриолет, в котором он видел Клару, стоял у магазина Форсайта, в нем никого не было. Рядом стоял кабриолет губернатора с Бингемом.

— Проклятие, Бингем, ты почти такой же большой, как этот кабриолет, — заметил Огастес. – У человека, который едет позади тебя, нет никакого обзора.

— Вы правы, сэр, — сказал Бингем. — В основном он будет обозревать меня.

— Я удивлен тем, что ты так пил до того, как поздороваться с Кларой, — сказал Колл.

— Зачем мне здороваться с ней? — спросил Гас. — Я видел, как она катается на кабриолете с этим тупым торговцем лошадьми.

— Нет, она была не с ним, это был ее дядя, — сказал ему Колл. — Ее маме плохо, и он приехал ее проведать.

Огастес, который начал влезать в коляску, так вздрогнул, что чуть не упал. Ему и в голову не приходило, что Клара может быть с родственником, когда он увидел, что она спускается с холма.

— О, Боже, ты имеешь в виду, что она в магазине? — спросил он.

— О, да, я полагаю, что это так, – ответил Колл. — Ты был настолько пьян, что сидел на лошади задом наперед? Так ребята говорят.

Огастес не ответил на вопрос.

— Придержи эту коляску, Бингем, — потребовал он. — Я должен нанести краткий визит, после этого я буду докладывать губернатору, пока он не устанет слушать.

— Но губернатор ждет, – запротестовал Колл.

— Это не займет много времени, чтобы поцеловать девушку, — сказал Гас, выпрыгнув из коляски и побежав в магазин.

Клара стояла к Гасу спиной, когда он бросился к ней и схватил ее в объятиях прежде, чем она успела, как следует, взглянуть на него. Но ее щеки зарозовели, и глаза счастливо заблестели.

— О, это же мой рейнджер, — сказала она и подарила ему поцелуй, по которому он так тосковал.

— Да, я теперь капитан, Клара, и Вудро тоже. Мы едем, чтобы увидеть губернатора по срочному делу.

— Губернатора? Боже мой, — сказала Клара.

— Да, и я должен спешить, иначе Бингем может потерять работу, — ответил Гас. — Губернатор ожидает от нас отчет.

Клара не пыталась остановить его, но она вышла за ним наружу и смотрела на него, когда он вскочил в коляску губернатора и поправил шляпу.

Клара почувствовала старое смятение, те чувства, которые так часто наполняли ее, когда приходил Гас: облегчение от того, что он жив, волнение, когда он поцеловал ее, радость, что он прибежал, чтобы увидеть ее первой, разочарование, что он покинул ее прежде, чем она могла даже наглядеться им.

Просто поцеловал и сразу ушел, мой рейнджер, подумала она. Просто поцеловал и сразу ушел.

Губернатор Пиз, предвыборным лозунгом которого был «Пиз и процветание», не любил неожиданностей. С неожиданностями приходил беспорядок, а он ненавидел беспорядок. Его твердым убеждением было то, что хорошее управление, как и само человеческое счастье, зависит от планирования, осторожного, умного и целенаправленного. Конечно, как опытный человек, он уже давно был вынужден признать, что жизнь, как и штат Техас, никогда не будет идеально управляемой, несмотря на самое тщательное планирование. Люди умирали, пожары вспыхивали, ливни заливали землю, заключались глупые браки и преступники никак не могли быть полностью подавлены или уничтожены. Тем не менее, долг честных людей и компетентных государственных служащих состоял в планировании, и серьезном планировании, так, чтобы свести элемент неожиданности до реального минимума.

Сейчас два запыленных молодых рейнджера находились в его кабинете с известием, которое он считал почти невероятным: Айниш Скалл, выдающийся герой мексиканской войны, самый опытный военный в штате, покинул свою команду и ушел пешком лишь затем, чтобы вернуть украденную лошадь.

У губернатора была карта западных областей, разложенная на его столе, и он пытался добиться от молодых рейнджеров точного определения места, где капитан Скалл покинул отряд, но скоро для него стало очевидным то, что они не могли указать его.

— Мы были к востоку от реки Пекос и на некотором расстоянии к северу от Ред-Ривер — сказал Колл.

— В области к северу от Ред-Ривер — сказал Огастес. — Нам понадобилось несколько дней, чтобы подойти к Ред-Ривер.

Губернатору, чьи очки некстати куда-то запропастились, пришлось щуриться, чтобы разглядеть множество деталей. Но когда он прищурился, то обнаружил то, что уже подозревал ранее, то есть, возможность определения, где может находиться Айниш Скалл, отсутствовала напрочь.

— О, там же ничего нет, нет даже ручьев, — сказал губернатор. — Айниш потерялся, и все из-за проклятой лошади.

— Ну, это был его боевой конь, губернатор, — заметил Гас. — Он относился к лошади с глубоким почтением.

— Да, а как насчет его долга перед штатом Техас? — спросил губернатор Пиз. — Он полагает, что это глубокое почтение, сэр?

Колл и Гас понятия не имели, что ответить.

Они раньше никогда не встречались с губернатором. Колл считал, что они должны говорить как можно меньше, но Огастесу, как обычно, было трудно молчать.

— Он назначил нас обоих капитанами, прежде чем ушел, — сказал он. — Я полагаю, он посчитал, что мы сможем довести ребят домой в целости, и мы сделали это, и отбили этих пленников тоже.

— Да, хотя я сомневаюсь, что женщина выздоровеет. Они редко выздоравливают после такого, — сказал губернатор. — Я поддерживаю ваше продвижение по службе. Штат может использовать пару таких компетентных молодых капитанов, как вы. Ну и поставил меня в тупик Айниш. Как он собирался догнать Пинающего Волка пешком, когда не в состоянии был поймать его верхом?

Губернатор подошел к окну и выглянул наружу.

Далеко на западе огромные белые грозовые облака плыли как военные корабли по голубому небу.

— Айниш Скалл богатый человек, — сказал он. — Он всегда был богатым человеком. Он мог бы купить и продать меня десять раз, хотя и я не нищий. Ему не нужна работа. Он был рейнджером, потому что это его интересовало, и теперь это перестало интересовать его, я полагаю.

— Так далеко он пошел, — добавил он, повернувшись к молодым людям. — Далеко он пошел. Он может быть в Калифорнии, в поисках золота, как все мы знаем. Между тем у нас еще есть несколько тысяч враждебных индейцев, с которыми надо воевать, и целая нация на юге, которая нас не совсем любит. Это плохой поступок, по моему мнению.

— По крайней мере, с ним ушел Знаменитая Обувь, — подметил Гас. — Я думаю, Знаменитая Обувь поможет ему вернуться домой.

Губернатор Пиз смотрел в окно на особняк Скалла, его вычурные башенки виднелись над деревьями вдоль Шоул-Крик.

— Я губернатор, но этот богатый янки, сукин сын, никогда не оказывал мне почтения, насколько я помню, — сказал губернатор. — Каждый раз, когда я звал его для доклада, янки задирал нос. Но это не самое худшее. Хуже всего, что он оставил нам Айнес. Я думаю, что мы можем сдерживать команчей, и я полагаю, что мы можем отделать мексиканцев, но небеса рухнут, когда Айнес Скалл узнает, что ее муж не захотел вернуться домой.

Ни Колл, ни Огастес не знали, что сказать по этому поводу.

— Она богаче Айниша, вы знаете, — сказал губернатор Пиз. — Подходящая пара. Сноб-янки и шлюха-южанка. Они, черт возьми, оба неуправляемы.

Губернатор некоторое время хмуро смотрел в окно. То, что двое молодых рейнджеров все еще находились в его кабинете, казалось, выскользнуло из его внимания. Под окном он видел Бингема, сидящего в коляске, ожидающего, чтобы забрать кого-то и где-то. Но вот задумчивость прошла, и он увидел двух запыленных молодых рейнджера, стоящих у стола, и понял, что Бингем ожидает именно их.

— О, джентльмены, простите, вы, наверное, думаете, что я ненормальный, — сказал губернатор Пиз. — Айниш Скалл проявил рассудительность, назначив вас капитанами, и я поддерживаю это. Вас обоих ждет блестящее будущее, если вы сумеете сохранить ваши волосы.

Он посмотрел на молодых рейнджеров внимательным взглядом. Они были обходительны, в отличие от своего командира, дикого солдата-миллионера, который только что отправился в пустыню по собственным делам. Губернатор Пиз вдруг почувствовал волнение при виде таких крепких, статных молодых парней.

— Такие превосходные молодые люди, как вы — будущее Техаса, — сказал он. — О, любой из вас может закончить свою карьеру губернатором, прежде чем вы устанете, если будете усердны, честны и скромны.

Он похлопал их обоих по плечу и тепло пожал им руки, прежде чем отпустить их. Огастес даже утверждал, что у этого человека стояли слезы на глазах.

— Не видел я никаких слез, — сказал Колл, когда они вновь сидели в кабриолете, направляясь вниз по холму к конюшне рейнджеров. — Зачем ему плакать, если мы ему так сильно понравились?

— Я не знаю, и это не имеет значения. Мы теперь капитаны, Вудро, — сказал Огастес. — Ты слышал губернатора. Он сказал, что мы будущее Техаса.

— Я слышал, — сказал Колл. — Я просто не знаю, что он имел в виду.

— Почему же, это означает, что мы молодцы, — сказал Огастес.

— Как он может знать это? — спросил Колл. — Он даже никогда не видел нас до сегодняшнего дня.

— Не спорь сейчас, Вудро, — сказал Гас. — Он губернатор, а губернатор понимает вещи лучше, чем другие люди. Если он говорит, что мы будущее Техаса, то я считаю, что так и есть.

— Я и не спорю, — сказал Колл. — Но все же не знаю, что он имел в виду.

Когда Скользящая Ласка прискакал в лагерь с известием, что Пинающий Волк увел Бизоньего Коня, все зашумели, считая, что это великий розыгрыш по поводу техасцев. Старина Тихое Дерево все еще находился в лагере, рассказывая всем, кто от него еще не устал, о том, что для Людей время войны с техасцами закончилась, а время для выращивания кукурузы началось. Ведь бизоны скоро исчезнут, и Люди начнут голодать, если быстро не научатся по обычаям белых сажать и убирать урожай.

Бизоний Горб начал избегать старого вождя, если это у него получалось без обид для последнего.

По приходу Скользящей Ласки в лагерь Бизоний Горб кипятил череп бизона в большом котле, который добыл на ферме белого человека на реке Тринити.

Кипячение черепа заняло много времени. Бизоньему Горбу несколько раз пришлось отправлять Жаворонка за дровами. Он кипятил череп для того, чтобы изготовить себе новый щит, и ему нужна была самая толстая часть кости для центра щита. Очень немногие воины теперь занимались изготовлением костяных щитов — это был кропотливый труд.

И все же только толстая кость бизоньего черепа могла остановить ружейную пулю. Ему повезло убить самца бизона с огромной головой. Бизон утолял жажду в Голубой реке, когда Бизоний Горб обнаружил его. Он загнал быка на глубину и убил его стрелой. Затем он взял голову и вез ее всю дорогу обратно в Техас, невзирая на мух и вонь, и теперь он мог по всем правилам выварить его и изготовить себе щит. Череп был самым толстым из всех, которые Бизоний Горб видел за все времена охоты. Он был настолько прочным, что мог остановить любую пулю, даже выпущенную в упор. Для него было важно, чтобы изготовить щит правильно. Это будет не очень большой щит, но он будет защищать его все оставшиеся годы, которые он оставил себе для набегов.

Во всем лагере воины кричали и танцевали, радуясь новости, которую привез Скользящая Ласка. В последнее время охота была жалкой, в основном потому, что старому Тихому Дереву было лень охотиться самому. Дичь в большом каньоне исчезла. Естественно, новость о дерзкой краже Пинающего Волка воодушевила юношей. Многие из них задавались вопросом, почему не они украли Бизоньего Коня. Если бы они могли питаться им, то не надо было бы охотиться некоторое время.

Бизоний Горб думал, что это была слишком хорошая шутка, но он не позволял этой новости отвлечь себя от своего дела — придать форму самого лучшего щита большой голове, которую он добыл на Голубой реке, далеко к северу от своих обычных охотничьих угодий.

Когда Скользящая Ласка подошел, чтобы некоторое время посидеть рядом с Бизоньим Горбом, тот зачерпывал бульон из кипящей кастрюли и пил его.

В бульоне, как и в щите, была сила бизоньего народа. Он дал Скользящей Ласке чашку бульона, но Скользящей Ласке, плохому охотнику и не очень хорошему воину, он не слишком понравился.

— Слишком много шерстинок в нем, — сказал он Бизоньему Горбу, который подумал, что это замечание нелепо.

Это же был череп бизона. Конечно, в бульоне была его шерсть.

— Где он держит Бизоньего Коня? — спросил он. — Почему он не привел его сюда, чтобы мы могли съесть его?

Скользящая Ласка помолчал некоторое время, в основном потому, что он не знал, что ответить. Во время своего пути назад он встретил шамана кайова, и кайова поведал ему новость о том, что Пинающий Волк решил отвести большую лошадь в Мексику и продать ее Черному Вакейро.

Скользящая Ласка на самом деле не поверил этому, так как Черный Вакейро ненавидел всех индейцев, о чем Пинающий Волк хорошо знал. Бизоний Горб также мог не поверить этим сведениям, но это было единственной версией, которую мог предложить Скользящая Ласка.

— Говорят, что он ведет лошадь в Мексику. Он хочет продать его Черному Вакейро, — сказал он, наконец.

Бизоний Горб не принял всерьез эти слова.

— Если он так поступит, Аумадо будет кипятить его, как я кипячу этот череп, — сказал он.

Тогда Скользящая Ласка вспомнил еще более удивительную вещь, которую он услышал от Прямого Локтя, старого кайова. Прямой Локоть получил свое имя потому, что он никогда не мог согнуть правую руку, из-за чего не мог охотиться.

Прямому Локтю пришлось жить на корнях и желудях, как белке, он постоянно искал травы или амулеты, которые позволили бы ему согнуть руку, но так и не нашел нужное лекарство.

— Старик Прямой Локоть рассказал мне еще кое-что, — признался Скользящая Ласка. — Он сказал, что Большой Конь Скалл преследует Пинающего Волка. Знаменитая Обувь с ним, и они вдвоем идут пешком.

Бизоний Горб согласился с тем, что это было из ряда вон выходящим. Когда-то были белые, которые повсюду ходили пешком, но большинство старых белых, ходивших пешком, уже мертвы. Теперь солдаты и рейнджеры всегда передвигаются верхом.

Он подошел к кипящему черепу. То, что он услышал, казалось, ненормальным — оба, и Пинающий Волк, и Скалл потеряли разум. Конечно, старый Прямой Локоть и сам был не в своем уме, не может быть правдой то, что он сказал.

Бизоний Горб, однако, промолчал. Он достиг того возраста, когда стало казаться, что время летит быстро. Он хотел посвятить все свои мысли собственным планам, и его планы касались того, что он еще должен сделать для своего народа. Несколько лет назад, когда заразная болезнь — холера — поразила Людей, команчи умирали так быстро, что он думал, что Людям пришел конец. Затем пришла оспа и убила еще больше людей, иногда половину людей в отдельных общинах. Этот мор пришел из воздуха. Ни один шаман не был достаточно мудр, чтобы излечить их. Сам он провел несколько обрядов, но его обряды не никак не повлияли на заразу.

Тем не менее, хотя многие из них погибли, некоторые выжили. Команчи стали не столь могучим племенем, каким могли быть, но не было еще ни одного человека на равнинах, который осмелился бы бросить им вызов.

Они по-прежнему могли убивать белых на границе, проскальзывая между фортами и нападая на фермы и ранчо. Белые солдаты были еще недостаточно храбры, чтобы напасть на их лагеря на Льяно.

Тихое Дерево, хотя и был скучным, но не был глупым. Он видел то, что мог видеть любой здравомыслящий человек: белые становились более многочисленными, а Люди нет. Пройдет много лет прежде, чем молодые женщины нарожают достаточно младенцев, чтобы сделать Людей такими же сильными, какими они были до начала мора.

Но белые не страдали от заразы. Вместо каждого умершего белого приезжали трое. Белые приходили из далеких мест, из стран, которые команчи никогда не видели. Как муравьи они пробирались вверх по течению рек на земли команчей. Скоро их будет так много, что ни один вождь не сумеет убить их всех в сражениях или изгнать их.

Тихое Дерево был прав и насчет бизонов. С каждым годом их становилось все меньше. Каждую осень охотники уходили во все более отдаленные области и, несмотря на это, возвращались все с меньшей добычей.

Теперь появились слухи о том, что против них направят солдат в голубых мундирах. Вскоре может прийти армия, а не только несколько рейнджеров, которые преследовали их и пытались отбить пленников или украденных лошадей. Рейнджеров было слишком мало, чтобы напасть на них в их лагерях. Но солдат не было слишком мало. Пока солдатами только пугают, но когда-нибудь они придут.

Бизоний Горб видел то же, что и Тихое Дерево, но он не намерен был позволить белым установить господство над ними. Он никогда не наносил раны земле, чтобы вырастить что-либо, и не намерен этим заниматься. Это прекрасно, что Пинающий Волк украл Бизоньего Коня, но это была только шутка, хотя и смелая шутка.

Бизоний Горб очень хотел пойти в великий набег. Великий набег, такой, какие были в прошлом, когда воины вошли даже в самые крупные города, увели пленных, сожгли дома и угнали всех лошадей и скотину, сколько они хотели. Однажды он сам прошел весь путь до Великой воды, возвращаясь с таким количеством лошадей, что они заполнили равнины, как бизоны.

Великий набег напугал техасцев так сильно, что они были согласны на проведение советов и заключение договоров. Они сделали команчам много обещаний и дали им небольшие подарки, в надежде, что те не будут налетать на все города и продолжать сеять панику среди новых поселенцев.

Бизоний Горб хотел снова организовать великий набег, набег на Остин и Сан-Антонио, с участием сотен воинов. Они убьют много техасцев, захватят много пленных и возьмут столько добычи, сколько захотят. Такой набег показал бы техасцам, что команчи все еще народ, которого надо бояться. Они вновь станут призывать к советам и договорам. Он сам не верил в советы или договоры, но старый Тихое Дерево может заняться этим. Он любит вести переговоры с белыми. Он будет сидеть в палатке несколько недель, докучая белым своими долгими речами.

А тем временем, на равнинах молодые женщины будут рожать детей, и появится новое поколение воинов, которое заменит потерянных от мора.

Великий набег напомнил бы техасцам, что команчи до сих пор остаются Людьми. Их нельзя превратить в фермеров только потому, что белые возжелали их земли.

Бизоний Горб хотел организовать такой большой набег, и он хотел организовать его в ближайшее время, с участием всех воинов, которых он сумеет убедить пойти с ним, из своей группы, группы Тихого Дерева и других групп. Он хотел организовать набег в ближайшее время, когда северный ветер был еще остр, как нож, когда падал снег, и секла крупа. Никогда раньше команчи не совершали набег в самый холодный месяц зимы.

И белые, и мексиканцы — но особенно мексиканцы — стали страшиться осени, когда сияла великая желтая полная луна. Вдоль всей старой военной тропы осеннюю луну называли «Луной команчей». Это название появилось так давно, что не каждый мог вспомнить его происхождение. Именно под щедрым светом осенней луны команчи врывались глубоко в Мексику, убивая, грабя и уводя пленников.

Большую часть своей жизни Бизоний Горб придерживался старых традиций, как и его отец, и дед до отца. Он осенью выходил на великую военную тропу команчей в Мексику. Когда он впервые совершил набег к Великой воде, его свирепость загоняла целые деревни в море. Те, кто не утопился, были выхвачены из воды, как рыбы, и изнасилованы или замучены до смерти. Пленников, которых он захватил, хватило бы, чтобы населить целый город. На каждого взятого в плен два или три мексиканца лежали мертвыми в своих деревнях или на полях.

Но после мора Бизоний Горб не организовывал много набегов. Дичи было настолько мало, что наполнение лагерных котлов едой стало тяжким трудом. У него не хватало времени, чтобы следить за великой желтой луной в Мексике.

Теперь мексиканцы были лучше вооружены, чем когда-либо. Часто они отбивались, и было бессмысленно идти на территорию Аумадо. Он тоже был индейцем, и его нельзя было запугать. Кроме того, он высосал богатства деревень и сам взял всех богатых пленников.

Часто теперь по ночам Бизоний Горб поднимался высоко наверх, на отроги скал вблизи края великого каньона, чтобы петь и молиться и получить видения от духов. С его тяжелым горбом трудно было подниматься на скалы, но Бизоний Горб делал это ночь за ночью, поскольку он молился о серьезном деле. Он чувствовал, что пришло время набега. Высокая холодная луна, проплывавшая над каньоном в феврале, была похожа на Луну команчей, на осеннюю полную луну. Он знал, что большинство воинов, а также многие вожди, хотели бы подождать до осени, и тогда уйти в великий набег. Но Бизоний Горб уверенно чувствовал, что набег должен начаться сейчас, как только будет завершена подготовка. К югу от них, в фортах вдоль рек, обучали солдат в голубых мундирах. Много их было возле Фантом-Хилл. Весной солдаты могли сделать то, что они до сих пор еще не сделали: прийти на север и напасть на них в их лагерях. Если солдаты будут хорошо сражаться, то убьют слишком много воинов, и слава команчей может быть уничтожена навсегда. Вместо того, чтобы идти путем свободных команчей, путем стрел и копий, они начнут принимать советы Тихого Дерева, сторонника договоров.

Бизоний Горб хотел нанести удар любой ценой, он не хотел ждать в надежде на то, что белые солдаты оставят их в покое еще на один сезон. Никогда Люди не ждали, что их кто-то поведет на войну с белыми. Они сами шли на войну с белыми, и будут поступать так всегда.

Так, ночь за ночью, Бизоний Горб поднимался на высокую скалу и молился, чтобы получить видение.

Он не был глупцом. Он знал, что белые сейчас были сильнее. Они более многочисленны, чем команчи, и лучше вооружены. Вот почему он хотел напасть зимой. Солдаты сидят в своих крепостях, пытаясь согреться. То же делают фермеры и горожане. Они не ждут сотни воинов, секущих их как крупа.

Но он знал, что, несмотря на это, белые могут победить. Каждый раз, когда он приходил в страну у реки Бразос, он был потрясен, видя белых в таком количестве, с новейшими ружьями.

У них теперь были ружья, которые могли выплевывать много пуль и насмерть поражать воинов на расстоянии, превышающем дальность полета любой стрелы. Вооружившись своими новыми ружьями, белые могли победить. Он и все вожди могут пасть в бою, и тогда дни народа команчей будут сочтены. Если великий набег не удастся, и самые сильные вожди будут убиты, то не будет никакого возрождения Людей, и здравый смысл Тихого Дерева станет преобладающим здравым смыслом.

Сидя на скале каждую ночь, не обращая внимания на ветер, крупу или снег, Бизоний Горб видел видения, в которых не было неудачи. Вместо этого он видел, как дома белых людей горят, их женщины мертвы, их дети захвачены. Он видел себя таким, каким был в молодости: ведущим своих воинов на города и поселения, разрушающим фермы и убивающим белых на месте. Он видел своих воинов, возвращающихся на север с большими стадами скота, достаточными, чтобы покрыть равнины, покрытые раньше бизонами.

Он не созывал совет воинов, но его видение каждую ночь крепло.

В своем видении он видел тысячу скачущих воинов, в боевой раскраске, одетых в свои самые пышные наряды, с военными песнями мчащихся на города белых, убивающих белых и сжигающих поселения на всем пути до Великой воды.

Скользящая Ласка был огорчен небрежным отношением Бизоньего Горба к доставленной им новости. Весь лагерь был взволнован, а Бизоний Горб едва обратил внимание. Конечно, Бизоний Горб и Пинающий Волк были старыми соперниками и часто ссорились. Может быть, Бизоний Горб рад, что Пинающий Волк ушел.

— Ты мог бы пойти и изловить Скалла, — предложил Скользящая Ласка. — Он идет недалеко от реки Пекос. Ты можешь поймать его в течение нескольких дней.

— Разве я охотник на кроликов? — спросил Бизоний Горб. — Скалл просто кролик. Пусть он бежит на юг, в Мексику. Черный Вакейро поймает его и сделает так, чтобы сквозь него проросло дерево.

Он имел в виду необычную пытку, которой Черный Вакейро иногда подвергал своих врагов, когда те попадали к нему живыми. Он обрезал листья и ветки с небольшого, тонкого дерева и заострял его конец. Затем он раздевал своего врага, поднимал его и сажал на острие лишенного коры дерева. Под весом человека дерево постепенно входило в его тело, все глубже и глубже.

Аумадо был специалистом по пыткам. Он бы потратить час или больше возле человека, сидящего на острие дерева, стараясь, чтобы дерево прошло сквозь его тело, не повредив жизненно важные органы и не позволив человеку умереть слишком легко.

Иногда тонкое дерево проходило через тело пленника насквозь, и все же он был еще жив и мучился.

Однажды Скользящая Ласка и Бизоний Горб с несколькими воинами набрели в маленьком лесу на такие деревья с людьми, насаженными на них как гниющие фрукты.

Там их было более десятка, и два человека были еще живы, они хрипло дышали и просили воды. Это было потрясающее зрелище, маленький лес с деревьями, на которых как фрукты висели люди. Команчи задержались в лесу с деревьями, на которых висели люди, половину дня, изучая мертвых и живых. Живые испытывали такие муки, что даже малейшее прикосновение заставляло их кричать от боли. Бизоний Горб и другие команчи были удивлены. Они не так часто видели пытки, которые были страшнее, чем их собственные. По пути назад на равнину все они говорили о пытках с помощью маленьких деревьев. По дороге домой они захватили врасплох несколько техасцев, гнавших табун лошадей на запад. Они хотели поймать одного из техасцев и посадить его на маленькое дерево, чтобы набраться опыта, но техасцы сражались так яростно, что они вынуждены были убить их всех, и так не проверили на практике пытку маленьким деревом. Однако те, кто видел лес мертвых и умирающих людей, не забыли его. Ни один из них после этого не желал идти в страну Аумадо.

Скользящая Ласка, наконец, встал и оставил Бизоньего Горба в одиночестве, так как вождь, казалось, был в плохом настроении и мало говорил. Все чаще и чаще Бизоний Горб проводил свои дни со своей молодой женой, Жаворонком. Однажды, когда они забавлялись друг с другом, то увлеклись до такой степени, что выкатились из своей палатки и совокуплялись в течение короткого времени на виду у нескольких старух, которые скоблили шкуру бизона. Старухи взволновались от такого зрелища. Они хихикали над ними несколько дней. Другие жены Бизоньего Горба не оценили такое веселье. Спустя день или два они нашли повод, чтобы избить Жаворонка, и избили ее сильно.

Скользящая Ласка думал, что он может найти несколько воинов, которые хотели бы поймать Большого Коня Скалла, но когда он попытался уговорить несколько воинов, то все они нашли отговорки, чтобы не пойти с ним.

Причиной был Бизоний Горб. Все знали, что вождь что-то замышляет. Они видели, как он каждую ночь покидает лагерь, чтобы подняться на скалу высоко над каньоном, где молится и поет. За исключением Жаворонка он мало на кого обращал внимание, он только хотел совокупляться с Жаворонком или сидеть на своей скале и молиться. Все понимали, что он ищет видение. Старый Тихое Дерево, наконец, покинул лагерь, раздраженный тем, что Бизоний Горб не интересовался его мнением насчет того, как поладить с белыми.

Воины считали, что Бизоний Горб скоро получит свое видение и позовет их всех на войну.

Ранее они были бы рады выследить Большого Коня Скалла и отомстить ему, но теперь они не хотели уходить, опасаясь, что их не будет на месте, когда Бизоний Горб позовет их на военную тропу. Воины старого Тихого Дерева не очень хотели уезжать с ним, они не разделяли его миротворческих мыслей и снова готовы были сражаться с белыми.

Скользящей Ласке пришлось отказаться от своего плана поимки Большого Коня Скалла, хотя это и раздражало его. Он ждал, как ожидали и все остальные, немного охотясь, но, главным образом, приводя в порядок свое оружие.

И он, и другие воины провели много дней в изготовлении стрел, затачивании их наконечников, выравнивании их древков.

Они меняли наконечники своих копий и убеждались, что их щиты из бизоньей кожи хорошо натянуты.

И вот однажды Бизоний Горб закончил кипятить большой череп, привезенный им с Голубой реки. Весь день он работал, чтобы изготовить твердую часть маленького прочного щита, гораздо прочнее, чем кожаные щиты других воинов. В сумерках, когда он закончил щит, он отправился к табуну лошадей и привел сильного белого мерина, на котором ездил, когда отправлялся в набеги. В ту ночь он держал лошадь привязанной позади своей палатки. Поздно ночью он вышел из палатки и отправился вверх по ущелью к высокой скале.

На нем не было ничего той ночью, кроме набедренной повязки, и он нес свой лук и свой новый щит.

Всю ночь они слышали, как Бизоний Горб молился. Солнце уже окаймило небо, и свет стал проникать в каньон, а Бизоний Горб все еще сидел на высокой скале, с луком и своим мощным щитом. Когда солнце излилось на землю, он вернулся в лагерь, и в лагере наступила тишина. Женщины, возившиеся над котлами с едой, не говорили о совокуплении, как это обычно бывало по утрам.

Стихли крики детей, они не бегали и не играли. Собаки перестали лаять. Все знали, что Бизоний Горб получил свое видение.

Когда он уселся перед своей палаткой и стал наносить боевую раскраску, по всему лагерю началось радостное оживление.

Через несколько минут он направил гонцов в другие общины, чтобы созвать воинов. Торжественно, но с удовольствием все воины стали делать то, что делал их вождь. Они стали наносить на себя боевую раскраску. Никто не спросил Бизоньего Горба, что он задумал. Никто и не должен был спрашивать. Будет великий набег на белых людей. Воины команчей снова стали гордыми людьми. Бесконечные разговоры о выращивании кукурузы закончились. Самый великий их вождь получил видение, и это было не видение мира.

Во второй половине дня начали съезжаться воины из близлежащих общин, окрашенные и подготовленные. Выбирали лошадей и паковали припасы. Женщины упорно работали, но их голосов не было слышно. Они не хотели шутить, когда их мужчины шли в набег, что может означать славу, а может означать и смерть.

В конце концов, один старый воин, старина Кривые Колени, известный своим неуемным любопытством, но не здравым смыслом, опрометчиво спросил Бизоньего Горба, как далеко тот намеревается совершить набег.

Бизоний Горб не смотрел на старика. Он хотел сосредоточиться на своем видении горящих домов. Во всяком случае, он не знал, как далеко он намерен пойти. Его набег завершится, когда ему придет время завершиться. Но, когда он уже собрался грубо ответить старику, к нему пришло новое видение, и на этот раз это было море. Великая вода подкатилась к земле и выплюнула из своих глубин тела белых. Вид моря с качающимися в нем телами белых был настолько явным, что Бизоний Горб почувствовал благодарность к Кривым Коленям за заданный вопрос, позволивший ему увидеть заключительную часть своего видения — вид набегающих на берег волн, выбрасывающих на песчаный пляж тела белых. Видение было таким мощным, что Бизоний Горб в мгновение оказался на ногах и громко крикнул воинам, а его голос эхом отразился от стен каньона.

— Великая вода! — вскричал он. — Мы пойдем к Великой воде, и мы пойдем сейчас!

Шесть сотен воинов выезжали из каньона позади него, на солнце сверкали наконечники их копий. Когда звуки вернулся в лагерь, это были звуки, исходящие от женщин, разговаривающих между собой во время домашней работы. Заплакали несколько младенцев, залаяли несколько собак, старики курили. К тому времени, когда взошла луна, Бизоний Горб и его воины были уже во многих милях к югу.

— Гектор оставляет чертовски большой след, — сказал Скалл Знаменитой Обуви, когда они находились в пути уже четыре дня. — Если бы у нас было хоть какое-то подобие фонаря, я думаю, что мог отслеживать его и ночью.

— У нас нет фонаря, — заметил Знаменитая Обувь.

Они находились в стране, где было мало деревьев. Когда они раскладывали маленькие костры, чтобы приготовить добытую дичь, в основном зайцев, то вынуждены были использовать ветки креозотовых кустов или чапараля.

— Гектор, вероятно, немного потеряет в весе, когда я верну его, — сказал Скалл. — Здесь не так много корма.

— Они вскоре могут съесть его, — предупредил Знаменитая Обувь.

— Сомневаюсь, — сказал Скалл. — Я не думаю, что Пинающий Волк украл его, чтобы полакомиться. Я считаю, что он украл его, главным образом, для того, чтобы досадить мне. Я за то, чтобы идти всю ночь, а не стоять у следа.

Знаменитая Обувь подумал, что Скалл сумасшедший. Это человек хотел идти без остановки, без сна. Впрочем, Пинающий Волк, человек, которого они преследовали, тоже был сумасшедшим.

Он вел лошадь прямо в Мексику, что не имело никакого смысла. Ведь народ Пинающего Волка не живет в Мексике. Он живет в другом направлении.

Он начал уставать от того, что служит разведчиком у белых. Один умалишенный с его помощью преследовал другого умалишенного. Знаменитая Обувь решил, что должно быть табак, который Скалл жевал весь день, дает ему силы идти так далеко. Он не хотел долго спать по ночам и стал немного волноваться, когда луна пряталась за тучи, и Знаменитая Обувь не мог идти по следу. В такие ночи Скалл сидел у костра и часами разговаривал. Он рассказывал, что на юге есть настолько густые леса, что зверьки, называемые обезьянами, могли всю свою жизнь прожить на деревьях, никогда не спускаясь на землю. Знаменитая Обувь не верил этому рассказу. Он никогда не видел таких толстых деревьев. Он начал подумывать об уходе в одну из ночей, покинув Скалла, когда тот будет дремать. В конце концов, он еще не навестил свою бабушку на ее новой родине у реки Арканзас.

Он мог понять гнев Скалла на Пинающего Волка за кражу коня, но решение преследовать пешком было ярким свидетельством безумия Скалла. Пинающий Волк передвигался быстро. Они не могли поймать его, преследуя пешком, если он не заболеет и не должен будет остановиться на несколько дней.

Доказательства, исходя из следов, были очевидны. Пинающий Волк и Три Птицы скоро будут в Мексике. Хотя он и Скалл шагали исключительно быстро, у них было только по две ноги, а если бы ехали на лошадях, у них было бы по четыре.

Знаменитая Обувь так и сказал Скаллу, но Скалл не сдавался, даже когда они достигли пустынной страны, где Пекос под углом стремился к Рио-Гранде. В этой стране вода была так горька из-за белого грунта, что их экскременты стали белыми, и это было скверно. Раз экскременты белые, значит, они находятся в плохой стране, так думал Знаменитая Обувь. Он все больше размышлял об уходе, но Скалл умел читать следы и мог последовать за ним и подстрелить его, если он уйдет. Он не хотел быть застреленным из большого ружья Скалла. Он стал надеяться, что они догонят каких-нибудь бандитов или индейцев, кого угодно, кто мог бы отвлечь Скалла на длительное время, достаточное, чтобы ускользнуть. Но даже если произойдет стычка, бегство все равно будет рискованным. Кто знает, что такой ненормальный, как Большой Конь Скалл, может предпринять?

Когда они были на расстоянии всего одного дня перехода от Рио-Гранде, Знаменитая Обувь заметил любопытную деталь в следах, по которым они шли. Он вначале промолчал, но он мог молчать и дальше, потому что Скалл тоже был хорошим следопытом, и он тоже заметил эту деталь. Скалл остановился и присел на корточки, чтобы получше изучить следы. Когда он выплевывал табачный сок, то тщательно выплюнул его в сторону, чтобы не размыть след.

— Ей-богу, он знает, что мы идем за ним, — сказал Скалл. — Он отправил мистера Три Птицы назад, чтобы шпионить за нами. Теперь Три Птицы заметил нас и вернулся с докладом. Я прав, профессор?

Это было настолько верно, так верно, что Знаменитая Обувь не посчитал необходимым отвечать.

Три Птицы вернулся и видел их.

— Он заметил нас и ушел, — сказал Скалл. — Я думаю, что он сейчас докладывает своему хозяину.

— Пинающий Волк не его хозяин, — поправил его Знаменитая Обувь. — Три Птицы ходит там, где ему заблагорассудится.

Скалл встал и несколько минут ходил вокруг, думая.

— Интересно, есть ли там где-то большой лагерь индейцев, куда он ведет мою лошадь? — спросил он.

— Нет, там нет лагеря, — заверил его Знаменитая Обувь. — Команчи не станут лагерем там, где лежит дерьмо белых.

— Я не дорожу этой страной больше себя, — сказал Скалл. — Давай уйдем из нее.

На следующий день, в зимний закат, они подошли к Рио-Гранде. Скалл остановился на минутку, чтобы посмотреть на север, на длинную излучину реки. Вода была золотой от тусклого заката. Не было никаких признаков Гектора или двух индейцев, но, к своему удивлению, он увидел старика, медленно шедшего вдоль берега на юг.

Рядом с ним шла большая собака.

— Там кто-то есть. Кто это может ходить в одиночку вдоль этой реки в это время года? — спросил он.

Когда Знаменитая Обувь рассмотрел старика поближе, он вздрогнул. Хотя он никогда не видел этого старика раньше, он знал, кто это.

— Это Старик, Который Ходит Вдоль Реки, — сказал Знаменитая Обувь. — Он живет в пещере, где рождается река. Река — его дитя. Каждый год он проходит с ней вниз, до ее дома в Великой воде. Затем он возвращается в свою пещеру, в которой река рождается, высоко в горах Сьерра. Его волк ходит с ним и добывает ему еду.

— Его волк? — переспросил Скалл, присмотревшись. — Я принял его за собаку.

— Он был здесь всегда, — сказал Знаменитая Обувь. — Апачи верят, что, если ты увидишь его, то умрешь.

— Ну, я увидел его, и я не умер, — заметил Скалл. — Я надеюсь, что волк не кусается.

— Если бы я знал, что увижу Одинокого Старика, я бы не пошел с тобой, — сказал Знаменитая Обувь. — Я хочу повидать мою бабушку, но теперь не знаю, проживу ли достаточно долго, чтобы найти ее.

Скалл вынужден был признать, что вид одинокой фигуры, шествующей вдоль реки в сумерках, был несколько жутким. Конечно, это было необычно.

Они подошли к реке и ожидали, пока старик приблизится. Когда он приблизился, волк исчез. Старик медленно шел к ним.

Его седые волосы висели до пояса, и на нем была одежда из оленьей кожи.

— Я думаю, что он не разговаривает, ведь он такой старый, — сказал Знаменитая Обувь.

— Я попробую поговорить с ним немного на английском янки. Он, возможно, захочет остановиться и поужинать с нами, — сказал Скалл.

Днем раньше он подстрелил маленькую сову и планировал на ужин суп из совы.

— Привет, сэр, какой приятный сюрприз, — сказал Айниш, когда старик подошел к месту, где они его ждали. — Меня зовут Айниш Скалл, я бостонец, а это Знаменитая Обувь, великий профессор по чтению следов. Если вы хотите присоединиться к нам и поужинать, у нас есть суп из совы.

Старик остановил на Скалле свои живые голубые глаза.

— Ты можешь плевать табачный сок вверх и вниз перед собой, — сказал старик голосом, далеким от слабого. — Я получу табачную жвачку, которую ты оставляешь после всех своих расточительных плевков.

Скалл сунул руку в карман и вытащил брикет, сильно потерявший в размерах, и просто передал его старику, который сейчас говорил как ни в чем не бывало, как будто они встретились в Бостон-Коммон[11].

— Это правда, я расточителен со своими плевками, — сказал Скалл. — Угощайтесь этим табаком. Как насчет супа из совы?

— Я воздержусь. Не перевариваю суп из совы, — сказал старик. Он нес длинное ружье, приклад которого он упер в землю. Затем он удобно оперся на свое оружие.

— Боюсь, что это слабое предложение, но у нас ничего больше нет, — признался Скалл.

— Не беспокойтесь. Мой волк принесет мне хищную птицу, — сказал старик. Он поднял одну ногу и положил ее на другое бедро.

— Меня зовут Айниш Скалл, и я преследую конокрада, — сказал Скалл. — Украли моего боевого коня, и я хочу получить его обратно. Кто вы, могу ли я спросить?

— Я Софония, Господь последнего дня, — ответил старик. Снизу на реке послышался вой волка.

— Простите, кто вы? — спросил Скалл.

— Я — Господь последнего дня, — повторил старик. — Это воет мой волк, подает мне знак, что поймал вкусную хищную птицу.

Он поставил ногу на землю и без слов или жестов отправился вниз по реке.

Знаменитая Обувь сделал жест. На возвышении, еще освещенном последними лучами солнца, ждал волк. Старик вскоре потерялся в сумерках.

— Вот это номер, — сказал Скалл. — Я остался без моего табака, и не знаю, что делать. Почему он называет себя «Господь последнего дня»? Что это значит?

— Апачи, возможно, правы, — ответил Знаменитая Обувь. — Когда ты увидишь Одинокого Старика, твой последний день может быть близок.

— Если мне конец, то я хотел бы сначала вкусно поесть, — заметил Скалл. — Но я не могу, так как охота отвратительная.

— Нам не надо есть сову. Я слышу уток, — ответил Знаменитая Обувь.

Скалл услышал их тоже и, осмотревшись, увидел большую стаю чирков, описавших полукруг над рекой и вернувшихся, чтобы сесть на воду.

— Когда стемнеет, я поймаю их, — сказал Знаменитая Обувь.

— Сделай это сам, а я в любом случае хочу обжечь эту сову, — сказал Скалл. — Я не хочу переводить пищу.

Когда Три Птицы догнал Пинающего Волка, тот выходил из оврага, таща маленькую антилопу, которую он только что убил. Антилопа была детенышем, но Три Птицы все равно был рад. У них было мало мяса после кражи Бизоньего Коня. При виде мертвого детеныша голодный Три Птицы позабыл свои новости.

— Давай приготовим его сейчас, — сказал он. — Почему ты не подстрелил его мать?

— А почему ты не убил ее? — спросил Пинающий Волк. — Где ты был?

— Я прошел долгий путь, чтобы обнаружить Скалла, — сказал Три Птицы. — Он преследует нас, но пешком.

Вначале Пинающий Волк не поверил этому.

Три Птицы часто жил в своих видениях несколько дней подряд. Нередко он ездил кругами так долго, мечтая, что забывал, какое поручение ему дали. Когда кто-то напоминал ему, что он должен представить конкретные сведения, он часто просто нес первое, что пришло ему в голову. Вероятно, то же было и в этот раз, когда он утверждал, что Скалл преследует их пешком. Пинающий Волк ожидал преследования и постоянно поддерживал быстрый темп, чтобы ускользнуть от него.

Как Скалл хочет догнать его, если он пеший? Он послал Трех Птиц на разведку, предполагая, что, возможно, Бизоний Горб или какие-нибудь другие воины напали на Скалла и убили его.

Теперь, однако, Три Птицы вернулся с какой-то сказкой, в которую не может поверить ни один разумный человек. Три Птицы просто пытался правдоподобно объяснить, почему отсутствовал четыре дня. Теперь он мог думать только о том, как набить брюхо маленькой антилопой.

— Я тебе не верю. У Скалла несколько лошадей, — сказал Пинающий Волк. — Почему же он идет за нами пешком?

Три Птицы обиделся. Он ездил несколько дней, с небольшим запасом еды, в стране врага, чтобы выяснить то, что хотел знать Пинающий Волк. Он принес сведения, и теперь Пинающий Волк ему не верит.

— Он идет за нами пешком, и кикапу с ним, — сказал он. — Скалл отстает от нас на четыре дня, но он ходит быстро и мало спит. Если мы подождем, то можем убить и его, и кикапу.

Пинающий Волк решил немного подумать, пока обдирал молодую антилопу. Три Птицы, как правило, признавал свою ложь, будучи разоблаченным, но сейчас он не признавал лжи, а это может означать, что нет никакой лжи. Большой Конь Скалл был известен своими странностями. Часто он обдирал птичек, которые были слишком малы, чтобы их съесть. Затем он выбрасывал птиц и пересыпал их кожу солью. Когда он путешествовал, то иногда собирал жуков и других мелких насекомых и складывал их в маленькие баночки. Однажды он даже упаковал в мешок несколько летучих мышей, которые вылетели из пещеры. Ясно было, что это какое-то колдовство. То, что он решил преследовать их пешком, было лишним доказательством того, что он был колдуном. Многие индейцы охотятся на равнинах, и если бы они увидели Скалла, то убили бы его, но он все еще жив, что предполагает великое колдовство.

— Знаменитая Обувь хочет спать, но Скалл будит его и заставляет идти, — сказал Три Птицы. — Когда нет луны, они жгут прутья, чтобы увидеть следы.

Пинающий Волк поверил Трем Птицам. Он отдал ему лучшие части детеныша за то, что он быстро доставил ему сведения.

— Мы скоро будет в Сьерра, — сказал Пинающий Волк. — Аумадо найдет нас. Я не знаю, что он сделает. Я думаю, что ему понравится Бизоний Конь, но не уверен. Может быть, ему не понравится, что мы пришли.

Три Птицы ел так усердно, что никак не мог понять, к чему Пинающий Волк клонит.

Конечно, никто не знал, чего Аумадо хочет, или что он сделает. Он был Черным Вакейро. Он убил столько людей, что все уже потеряли счет. Иногда он убивал целыми деревнями, бросая всех людей в колодец и давая им утонуть, или он мог заставить жителей вырыть яму, а затем похоронить их заживо.

У него был один старик, который был мастером по сдиранию кожи. Иногда он поручал старику содрать всю кожу с мужчины или женщины, которые сделали то, что ему не нравится. Он сажал людей на заостренные деревья, и деревья протыкали их насквозь. Бессмысленно было говорить о том, что этому человеку может понравиться или не понравиться.

— Если мы не понравимся ему, он может посадить нас на дерево, — сказал Пинающий Волк.

Три Птицы был еще более озадачен. Зачем Пинающий Волк рассказывает ему то, что давно известно? Аумадо приносит только зло.

Иногда он подвешивал людей в клетках и обрекал на голодную смерть. Или он мог бросить их в яму, полную скорпионов и змей. Но все это было известно среди команчей, многие из которых умерли от рук Черного Вакейро. Разве Пинающий Волк думает, что такие разговоры испугают его? Или предполагает, что он сбежит, как трус?

— Я не знаю, зачем ты ведешь Бизоньего Коня к этому человеку, но если ты так решил, то я пойду тоже, — сказал Три Птицы.

— Это твой выбор, — ответил Пинающий Волк.

Ему было немного стыдно за себя, за то, что он пытался напугать Трех Птиц. Три Птицы был храбрым воином, хотя он и не был слишком хорошим бойцом и часто блуждал в видениях в то время, когда он должен был больше внимания уделять насущным делам.

Когда он украл Бизоньего Коня, он думал, что отведет его к Аумадо в одиночку. Поднимется много шума. Он украл большую лошадь у самого могущественного техасца и продал ее внушающим ужас бандитам юга. Никто не совершал такого. Об этом будут петь вечно. Даже если Аумадо убьет его, этот подвиг всегда будет жить в песнях.

Он не хотел делиться этим подвигом ни с кем. Он думал, что, когда они достигнут реки, он отправит Трех Птиц обратно и поедет в Сьерра-Пердида один, верхом на Бизоньем Коне.

Он поедет в твердыню Черного Вакейро и предложит ему большую лошадь в обмен на женщин. Если он украл коня и при этом останется жив, то будет иметь силу великого вождя. Бизоньему Горбу и Тихому Дереву придется приглашать его на свои советы. Сложат великую песню о том, что он совершил.

Но Три Птицы увязался за ним, и он не мог оскорбить его из-за того, что тот был немного склонен забываться в видениях. Появиться в крепости Аумадо будет большим испытанием. Он не мог сказать своему другу, чтобы тот не шел.

— Я подумал, что ты, возможно, захочешь вернуться домой и увидеть свою семью, — сказал Пинающий Волк. — Но если ты этого не хочешь, то нам лучше съесть эту маленькую антилопу и отправиться в ночь.

— Мне не надо видеть кого-либо дома, — просто сказал Три Птицы. — Я хочу пойти с тобой. Если мы будем ехать всю ночь, то Скалл нас не догонит.

— Это так, — сказал Пинающий Волк, отломав пару ребер маленькой антилопы. — Большой Конь Скалл нас не догонит.

Огастес чувствовал себя оглушенным. Какое-то мгновение он даже не мог вымолвить ни слова. Однажды, в те времена, когда он неохотно пробовал себя в кузнечном деле, лошадь, которую он подковывал, застала его врасплох мощным ударом, который угодил ему прямо в солнечное сплетение. В течение десяти минут он хватал ртом воздух. Он не мог говорить, даже если бы от его слова зависела жизнь.

То же самое он чувствовал теперь, стоя в солнечной улице Остина с Кларой Форсайт, держащей его за руку девушкой, к которой он спешил всего за час до этого, чтобы поцеловать ее. Слова Клары, только что произнесенные, были словами, которые он давно боялся услышать, и эффект от них был парализующим, как удар лошадиной ноги.

— Я знаю, это тяжелая новость, — сказала Клара. — Но я сделала свой выбор, и несправедливо менять его.

Покинув губернатора Пиза, Огастес направился прямо к парикмахеру, чтобы как следует побриться и постричься, а затем поторопился к Кларе, надеясь сорвать побольше поцелуев. Она позволила ему еще один, но затем вывела его через заднюю дверь магазина, чтобы ни отец, ни случайный посетитель не могли помешать им, и сказала Гасу правду — она, та, которая принадлежит только ему, решила выйти замуж за Роберта Ф. Аллена, торговца лошадьми из Небраски.

Огастес побледнел от этой новости. Он до сих пор стоял бледный. Клара стояла рядом с ним и держала его за руку, давая ему время оправиться от удара. Она знала, что это страшный удар, слишком страшный. Огастес пылко ухаживал за ней со дня их первой встречи, когда ей исполнилось едва шестнадцать. Она знала, что он, хотя и много распутничал, любил только ее и готов был жениться на ней в одно мгновение, как только она дала бы согласие. Несколько раз у нее появлялся соблазн поддаться, позволить ему то, чего он хотел, и попытаться жить с ним в браке.

Тем не менее, какая-то благоразумная ее часть, какая-то склонность думать и рассуждать, удерживала ее от согласия в тот самый момент, когда она была уже готова просто перестать думать и раскрыть объятия.

Ее сдерживало ощущение, что он покинет ее, также как он бросился прочь, чтобы встретиться с губернатором Пизом: один поцелуй, а потом ушел. Огастес — техасский рейнджер: после поцелуев или того, что следовало за ними, может не пройти и часа, как он уйдет. Ей в течение нескольких дней или недель придется сильно страдать от его отсутствия. Ей придется справляться со всеми печалями, которые посетят ее, когда Гас будет в отъезде. Клара была жизнелюбивой: она хотела жить полноценной жизнью, своими эмоциями каждый день. Ей не нравилось, что полноценную жизнь придется откладывать до того дня, когда Огастес вернется, если он вообще вернется.

Почти каждый раз, когда отряд рейнджеров покидал Остин, был кто-то из них, кто не возвращался. Об этом факте Клара не могла забывать, ни одна женщина не смогла бы. И она видела тоску и боль, которая посетила многих пограничных вдов.

— Если это шутка, то она плохая, — сказал Огастес, когда он сумел восстановить дыхание для речи.

Но Клара смотрела на него спокойно, ее честный взгляд впился в его глаза. Конечно, она любила дразнить его, и он хотел верить, что она дразнила его и на этот раз. Но, когда она его дразнила, ее глаза искрились, а сейчас нет — ее глаза не искрились.

— Это не шутка, Гас, — сказала она. — Это правда. Мы собираемся пожениться в воскресенье.

— Но ... ты же поцеловала меня, — сказал Огастес. — Когда я прибежал к тебе, ты назвала меня своим рейнджером, так же, как ты всегда называла.

— О, ты мой рейнджер ... ты всегда им будешь, — ответила Клара. — Конечно, я поцеловала тебя. Я всегда буду целовать тебя, когда ты придешь, чтобы повидать меня. Я полагаю, у меня есть право целовать своих друзей, и я никогда не выйду замуж, если не смогу оставаться другом.

— Но я теперь капитан, — сказал Гас. — Капитан техасских рейнджеров. Могла бы ты, по крайней мере, подождать, пока я вернусь домой с такой новостью?

— Нет, — твердо ответила Клара. — Я провела достаточную часть моей жизни, ожидая, пока ты вернешься домой из какой-то увеселительной прогулки. Я не люблю ждать долго. Мне не нравится жить неделями, даже не зная, жив ли ты. Мне не нравится узнавать, что ты нашел другую женщину в каком-то городе, где я никогда не была.

При воспоминании обо всех ее томительных ожиданиях на ее глаза навернулись слезы.

— Я не намерена ожидать и узнавать, Гас, — сказала она. — Это преждевременно превратит меня в старуху. Боб Аллен не рыцарь. У него никогда не будет твоего порыва, я это знаю. Но я всегда буду знать, где он находится, и мне не придется ничего узнавать.

— Проклятие, я уйду из рейнджеров, если домоседство является тем, что тебе нужно, — сказал Гас с большой досадой. — Я брошу это сегодня же!

Когда он произносил эти слова, он понимал, что это же он часто обещал сделать на протяжении многих лет, когда Клара обвиняла его в отсутствии. Но он так и не собрался исполнить обещания. Теперь же он исполнит, не глядя на то, капитан он или нет. Что такое быть капитаном по сравнению с женитьбой на Кларе?

К его ужасу Клара покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Слишком поздно, Гас. Я уже дала Бобу Аллену свое обещание. Кроме того, стать капитаном рейнджеров — это то, о чем ты всегда мечтал. Ты говорил об этом много раз.

— Хорошо, я был глупцом, — сказал Гас. — Быть капитаном просто означает принимать много решений, а я не настолько умен, чтобы делать это. Вудро всегда учится — пусть он принимает их!

— Ухожу, я решил! — добавил он в отчаянии. Он чувствовал желание умереть, если не сможет изменить решения Клары.

— Хватит об этом, это вздор, — ответила Клара.— Я уже пообещала. Неужели ты думаешь, что я настолько легкомысленная девушка, что нарушу свое обещание только потому, что ты бросишь работу?

Огастес почувствовал ужасную вспышку гнева.

— Нет, если ты обещала, то, я полагаю, пройдешь через это, даже если это разрушит обе наши жизни и его тоже! — сказал он.

— Заткнись, Гас, — вскричала Клара, взорвавшись, как и он. — Я напомню тебе, что ждала десять лет. Если бы ты не предпочитал меня рейнджерам, то давно ушел бы от них. Но ты этого не сделал. Ты раз за разом просто продолжал ездить верхом с Вудро Коллом. Ты мог бы получить меня, но ты выбрал именно его!

— О, это ведь глупо. Он просто мой товарищ, — сказал Гас.

— Может быть это и глупо, но это то, что я чувствовала и что чувствую, — ответила Клара.

Она с трудом успокоилась. Она не затем позвала его на улицу, чтобы ссориться из-за десятилетних обманутых надежд, хотя и не всегда были обманутые надежды.

Огастес не знал, что делать. Дела казались безнадежными, и он не знал, как с этим смириться. Надежда, что он когда-то женится на Кларе, была ярким светом в его жизни. В чем будет состоять его жизнь с потерей этой надежды?

Он даже не пытался гадать, он и так знал, что она будет мрачной и черной.

— Когда ты выходишь? — спросил он, наконец, ровным голосом.

— О, в воскресенье, — сказала Клара. — Мы собираемся в Новый Орлеан и поедем на пароходе по Миссисипи и Миссури. Это будет холодное путешествие, я думаю, по крайней мере, его последняя часть.

Гас чувствовал такую тяжесть на душе, что даже не знал, как он будет уходить.

— Тогда это прощание, я полагаю, — сказал он.

— Да, на какое-то время, — ответила Клара. — Я надеюсь, что ты посетишь меня через десять лет.

— Посетить тебя, когда ты замужем? Но почему ты хочешь этого? — спросил Огастес, пораженный этим замечанием.

— Потому что я хочу, чтобы ты увидел моих детей, — сказала Клара. — Я бы хотела, чтобы вы подружились.

Огастес молчал некоторое время. Клара смотрела на него с чем-то в своих глазах, чего он не мог определить. Она только что разбила его сердце, но до сих пор, казалось, чего-то хотела от него, но чего, он не мог понять.

— Ты это просто так говоришь сейчас, Клара, — сказал он, однако подумал, что сейчас печаль сдавит его горло, и он не сможет говорить.

— Боб не пожелает видеть меня, и ты тоже, когда побудешь замужем некоторое время, — сказал он наконец.

Клара покачала головой и обняла его.

— Я не могу утверждать, что знаю слишком уж много о браке, но есть одно, что я знаю наверняка — я буду замужем, но мне всегда будет нужна твоя дружба. Не забывай об этом, – ответила она.

Слезы снова показались в ее глазах. Она резко повернулась и быстро пошла обратно в магазин.

Огастес некоторое время оставался на месте, глядя на магазин. Пребывая здесь или возвращаясь после отлучки, он всегда бросал взгляд на этот магазин, и это долго наполняло его надеждами. Вид магазина Форсайта — простого каркасного здания — действовал на него сильнее, чем какой-либо другой вид на земле, ведь в магазине была Клара.

В нем он познакомился с ней, в нем, в течение многих лет, они целовались, ссорились, шутили, дразнились. Часто они строили планы на совместное будущее, будущее, которого у них не теперь нет и не будет.

Когда он вошел в маленькую комнату в грубой ночлежке, которую они с Вудро Коллом делили на двоих, то, что он чувствовал в своем сердце, должно быть, отражалось на его лице.

Вудро как раз собирался уходить, но вид Гаса остановил его. Он никогда не видел Гаса с таким довольно странным выражением на лице.

— Ты болен? — спросил Колл.

Гас не ответил. Он сел на койку и снял шляпу.

— Я должен нанести один визит, но скоро вернусь, — сказал Колл. — Губернатор снова хочет видеть нас.

— Зачем? Мы уже видели этого дурака, — спросил Гас.

— Мы теперь капитаны, — напомнил ему Колл. — Думаешь, мы просто так увидим его еще раз?

— Да, я надеялся, что не буду смотреть на этого осла снова, — сказал Гас.

— Я не знаю, что произошло, – сказал Колл, — но я надеюсь, что это быстро выяснится. Тебе не следует быть надутым только потому, что губернатор хочет нас видеть.

Огастес вдруг поднял кулак и изо всех сил ударил им в центр койки, на которой он сидел. Тонконогая койка мгновенно рухнула.

— Черт знает что, ты сломал свою кровать, – удивился Колл.

— Это не имеет значения, я все равно не буду спать на ней, — сказал Огастес. — Я хочу, чтобы этот проклятый губернатор отправил нас прочь сегодня же, потому что я жажду действий. Если я не патрулирую, я буду пить всю ночь или же лежать в борделе.

Колл не мог понять, что нашло на его друга. Прежде, чем он cмог разобраться, Огастес внезапно встал и прошел мимо него к двери.

— Я иду в салун, и ты теряешь мой след, — сказал он.

— Я не думаю, что потеряю твой след, — сказал Колл, все еще озадаченный.

К тому времени Огастес был уже на улице и даже не повернулся.

Колл, собираясь покинуть Мэгги, спешил, понимая, что он почти опаздывает на встречу с губернатором, а он еще должен был найти Гаса и вытащить его из любого салуна, в каком бы тот ни был. До него не сразу дошло то, что Мэгги только что сказала ему. Она что-то сказала о ребенке, но его мысли были заняты встречей с губернатором, и он не совсем воспринял ее слова.

— Что? Я думаю, что мне нужно прочистить уши, — сказал он.

Мэгги не хотела повторять. Она не хотела, чтобы это было правдой, и все же это было правдой.

— Я сказала, что у меня будет ребенок, — сказала она.

Колл снова взглянул на Мэгги и увидел, что она вот-вот заплачет. Она только что сделала ему кофе и накормила его вкусным бифштексом, лучшей едой, которая была у него в течение месяца. Она держала тарелку в руке, но рука, которая держала тарелку, дрожала. Конечно, она, как правило, расстраивалась, когда ему приходилось уходить, даже если он собирался в ночлежку. Мэгги хотела, чтобы он жил с ней, с чем он не мог согласиться. Слова о ребенке едва коснулись его, пока он не обратил внимания на ее глаза. В ее глазах было отчаяние.

— Это твой ребенок, Вудро, — сказала она. — Я надеюсь, что ты поможешь мне вырастить его.

Колл оторвал руку от дверной ручки.

— Он мой? — спросил он, озадаченный.

— Да, он наш, я уверена, — сказала Мэгги, наблюдая за его выражением лица после своих слов, чтобы увидеть, есть ли какая-нибудь надежда.

Три недели, с тех пор, как она убедилась в своей беременности, она переживала, не зная, как сообщить об этом Вудро. Вновь и вновь она обдумывала, как она сообщит ему. Ее самой большой надеждой, ее приятной мечтой было то, что Вудро признает ребенка своим, а также, может быть, захочет жениться на ней и заботиться о ней, как о своей жене.

Иногда Мэгги, думая о Вудро и ребенке, могла представить себе, что так и будет, но чаще всего была убеждена в обратном. Он может не поверить. В самом деле, он, вероятно, не поверит. Он может хлопнуть дверью и никогда не больше не приходить к ней. В конце концов, он теперь стал капитаном техасским рейнджеров, а она была просто шлюхой. Он не обязан возвращаться к ней, а тем более жениться или помогать ей с ребенком. Каждый раз, когда Мэгги думала, как сказать ему, то испытывала отчаяние. Она не знала, как это повлияет на их будущее.

Но она была беременна, правда, которая скоро станет очевидной.

Теперь слова были произнесены. Вудро, казалось, был озадачен. Он не вздрогнул и не смотрел на нее безжалостно.

— Хорошо, Мэгги, — сказал он и остановился.

Он, казалось, был смущен. Мэгги надела халат, но еще не завязала пояс. Он смотрел на ее живот, как будто ожидал увидеть то, о чем она говорит.

— Удивительная новость, — сказал он довольно натянуто, но без раздражения в голосе.

В действительности, Колл уже сосредоточился на том, как найти Гаса и попасть в офис губернатора. Он никогда не мог заставить свой ум анализировать сразу два события, а тут сразу два больших события. Мэгги была стройной и привлекательной, не хуже, чем в день, когда он поехал в Форт-Белнап. Ему пришло в голову, что она может просто фантазировать. Гас рассказывал ему, что Клара часто была одержима фантазиями о младенцах. Может быть, она только внушила себе, что у нее будет ребенок. Возможно, это было сродни уверенности Гаса Маккрея в том, что он вот-вот наткнется на золотую жилу, всякий раз, когда они отправлялись на патрулирование. Гас всегда совал свой нос в норы и пещеры в поисках своей золотой жилы. Но ни в одной пещере не оказывалось золотого рудника, и так же возможно нет никакого ребенка у Мэгги.

Он не хотел расстраивать ее сейчас, когда ему нужно было уйти. Она была ласкова к нему, когда он возвращался, и приберегала для него вкусную еду за свой счет.

Мэгги немного обнадежило то, что Вудро, казалось, не рассердился. Ему предстояла встреча с губернатором, и он явно стремился выйти в дверь, пока был в нормальном состоянии. Если он спокойно пойдет по своим делам, то, может быть, станет думать о ребенке и поверит ей.

— Иди, я знаю, что ты спешишь, — сказала она.

— О, да, мы можем обсудить это позже, — сказал Колл с облегчением от того, что ему не надо больше задерживаться.

Он приподнял шляпу, прежде чем выйти за дверь.

В ту же минуту, как он ушел, Мэгги поспешила к окну, чтобы понаблюдать за ним, когда он шел по улице. Ей всегда нравилось, как он идет. Он был не особенно изящным. Даже когда он был расслаблен, он шел немного напряженно — но его неуклюжесть трогала ее.

Ему нужен кто-то, чтобы заботиться о нем, и Мэгги хотелось самой делать это. Она знала, что сможет хорошо позаботиться о нем, никогда не давая ему понять, что он нуждается в заботе. Она знала также, что он любит чувствовать себя независимым.

Мэгги просто хотела получить свой шанс.

Она наблюдала, как он уходит, и, вопреки всему, ее сердце наполнилось надеждой. Он не сказал ничего плохого, когда она поведала ему о ребенке. Он даже не выглядел раздраженным, а ведь он часто раздражался, когда она задавала вопрос ни о чем или задерживала его на минуту, когда он спешил. Встреча с губернатором была важной, и все же он задержался и прислушался к ее словам.

Может быть, в конце концов, ее распутная жизнь закончится, подумала она. Может быть, Вудро Колл, единственный мужчина, которого она когда-либо любила, подумает обо всем этом и решит жениться на ней. Может быть, он захочет воплотить ее мечту.

Айнес Скалл, вся в черном, сидела в кабинете губернатора Пиза, когда туда провели Колла и Огастеса. Бингем приехал на кабриолете, чтобы забрать их, и во время поездки не произнес ни слова. Гас также молчал, что еще более удивляло Колла. В целом за время их дружбы Колл не мог припомнить случая, когда Гас молчал так долго. Хотя на поездку в кабриолете ушло всего десять минут, это был для него длительный период молчания.

— Ты болен или настолько пьян, что не можешь даже говорить? — спросил Колл в конце поездки.

Огастес продолжал смотреть вдаль. Он не произнес ни слова. В своих мыслях он представлял женщину, которую любил — женщину, которую будет всегда любить – исчезающую вдали по дымящейся широкой коричневой реке с Бобом Алленом, торговцем лошадьми из Небраски. Его соперник победил, и это наводило тоску. Он не видел причин, чтобы болтать с Вудро Коллом.

Хотя мадам Скалл молчала, само ее присутствие не позволяло игнорировать ее. Когда они вошли в кабинет, губернатор давал поручение секретарю, поэтому они со шляпами в руках остановились у двери широкого кабинета. К их смущению, мадам Скалл встала, подошла к ним и неторопливо осмотрела их с головы до ног. В ее взгляде сквозила самоуверенность, такая самоуверенность, что обоим мужчинам стало явно не по себе под ее пристальным взглядом.

— Вот они, Айнес, наши два молодых капитана — сказал губернатор, когда секретарь вышел. — Они привели отряд домой в целости и сохранности и, кроме того, спасли трех пленников.

— Ну что же, для начинающих это удача — сказала мадам Скалл тоном, который зацепил Гаса Маккрея за живое.

— Простите, мэм, но мы далеко не новички — ответил он. — Вудро и я в техасских рейнджерах уже добрый десяток лет.

— Десять лет! – воскликнула мадам Скалл. — Тогда почему вы не научились правильно стоять по стойке смирно? Ваша осанка — это позор. Ваша сутулость — пародия на стойку, и это безобразно.

— А второго не мешало бы побрить — добавила она, обращаясь к губернатору. — Боюсь, что на меня они не производят впечатления.

— Но мы не солдаты, мы рейнджеры — сказал Гас, не в силах сдержаться от таких оскорблений.

— Маккрей, помолчите — сказал губернатор.

Он знал, что Айнес Скалл была способна на огромную, даже ураганную ярость, и он не хотел, чтобы ураган пронесся по его кабинету именно сейчас.

— Это миссис Скалл — поспешно представил он. — Она расстроена, что капитан не вернулся домой с отрядом.

— Заткнитесь, Эд — произнесла миссис Скалл, вызвав сильный шок у молодых рейнджеров.

Не к лицу женщине говорить губернатору, чтобы он заткнулся, даже если она была женой капитана.

Но губернатор сразу заткнулся.

— Я не так воспитана, чтобы расстраиваться — сказала Айнес. — Я злюсь. У кого-то из вас есть понятие о том, где мой муж?

— Я полагаю, мэм, что где-то на берегах реки Пекос, — сказал Колл.

— Я надеюсь, что он утонет в ней, коренастый маленький ублюдок — сказала мадам Скалл, повернувшись к губернатору. Губернатор Пиз отступил на шаг или два и выглядел очень даже не в духе.

— Он, конечно же, ублюдок, вы же это знаете, Эд — сказала она губернатору.

— Я вас не понимаю, Айнес. Он один из Скаллов, а я верю, что они — достойное семейство — ответил губернатор Пиз.

— Да, но они охотнее размножаются в низах, если хотите правду — сообщила мадам Скалл. — Айниш единственный, кто отправился с чем-то бороться, и только из-за матери. Она была польской прислугой, я полагаю. Отцом Айниша был Ивенсвуд Скалл. Он имел некоторый вес в правительстве мистера Мэдисона, но у него была польская девка. Так что Айниш — ублюдок, вот и все.

— Боевой дух стоит больше, чем происхождение, когда ты охраняешь границу — отметил губернатор.

— Возможно, но я не собиралась охранять чьи-либо границы — ответила Айнес. — Мне нужны мои оперы, и мои левретки, и мои прекрасные магазины. Имея мои магазины и немного итальянского пения, я могу довольно хорошо обходиться без этого унылого ублюдка мужа.

Огастес хотел посмотреть на Вудро, чтобы увидеть, как он переваривает все это, но мадам Скалл стояла прямо перед ним, и он не решался отвести взгляд.

— Предупредил ли этот маленький уродливый зверь вас об уходе, или же просто понюхал воздух и ушел? — спросила она. — Айниш обычно уходит в момент максимального неудобства для всех, кроме самого себя. Вы проснулись утром, надеясь с ним идти, а он уже далеко?

— Нет, мэм – ответили оба одновременно.

— Он просто решил попытаться вернуть свою лошадь назад – добавил Колл.

— Вздор ... лошадь просто предлог — сказал Айнес. — Айниш не заботится о лошадях. Даже о Гекторе. Он просто охотно и ест в одиночку, и ездит в одиночку.

— Но Айнес, какая другая причина может быть, что он так ушел? — спросил озадаченный губернатор, все еще озабоченный возможностью урагана.

— Я не знаю, как и эти увальни — сказала мадам Скалл.

— Мы пытались отговорить его идти пешком, но он не послушал — сообщил ей Колл.

— Он капитан, мы мало что могли сделать — сказал Огастес.

— Нет, он чертовски беспокойный ублюдок. Он хотел уйти, и он ушел, бросив всех, включая меня, — ответила мадам Скалл. — Это отвратительные манеры, я вам скажу.

— Мэм, он ушел со Знаменитой Обувью, который чудесный следопыт, — указал Колл. — Знаменитая Обувь знает страну. Я думаю, что он приведет капитана назад.

— Вы не знаете этого человека — отрезала Айнес. — Он не появится сам, пока его не приведут. Я ожидаю, что он отыщет путь к морю, и следующее, что я знаю, придет телеграмма из Индии или еще откуда-то, предлагающая мне собраться и следовать за ним. Я этого не потерплю, с меня довольно!

В комнате наступила тишина. Последнее заявление мадам Скалл повергло всех в сомнения.

Неужели она сама намерена догнать капитана? Ее черные глаза были наполнены таким гневом, что, когда она смотрела на Огастеса, он испытывал желание отстраниться на шаг или два. Она была столь сильна, что он боялся пошевелиться, и Вудро был столь же неподвижен. Губернатор Пиз молчал и смотрел в окно, испытывая неудобство.

— Приведете ли вы его ко мне, джентльмены? — спросила она, смягчив голос и окинув их взглядом. — Если мы в ближайшее время не поймаем его, мне, возможно, придется ждать новостей целый год, а я не потерплю этого!

— Конечно, вы получите мое разрешение — тут же добавил губернатор. — Я рекомендовал бы взять с собой небольшой отряд, может быть, четыре человека кроме вас самих.

— Чем раньше вы отправитесь, тем лучше — сказала Айнес.

В голове Гаса стояли мучительные видения свадьбы Клары. Он счел предложение мадам Скалл Божьим даром, надеждой на спасение.

— Я готов, могу уехать через час — сказал Огастес. — Или раньше, если потребуется.

Колл был сильно поражен диким заявлением своего друга. Они в этот день только вернулись из длительного похода. Люди устали, а лошади исхудали. Как они могут отправиться без отдыха, чтобы найти человека, который может отказаться от возвращения, даже если они его найдут, что само по себе является непростой задачей?

Прежде, чем он собрался заговорить, миссис Скалл вдруг улыбнулась Огастесу.

— О, мистер Маккрей такой порывистый — сказала она. — Я не думаю, что вам надо отбывать настолько скоро. Без сомнения, у вас есть свои обязательства, например, попрощаться с возлюбленной.

— У меня нет возлюбленной, и я готов отправиться, как только почищу мое ружье и сяду на моего коня — сказал Гас.

Он не думал, что смог бы выдержать пребывание в Остине дольше, чем еще один час, рядом с торжествующим Бобом Алленом, занимающим все время Клары, как он будет делать всю остальную ее жизнь. Если ребята не могли поехать сразу, то он собирался уехать в любом случае и стать лагерем где-то на пути, а компанию ему составит бутылка виски.

Колл был удивлен, но необычное желание Гаса уйти немедленно было не единственным, что его беспокоило.

— Что, если мы найдем его, а он откажется возвращаться? — спросил он.

— О, я уверен, если вы скажете ему, что Айнес беспокоится, он будет счастлив вернуться с вами — сказал губернатор. Его собственным огромным желанием было выпроводить Айнес Скалл из своего кабинета, прежде чем с ней начнется припадок.

— Айниш ненавидит, когда ему препятствуют, особенно когда он убегает от своих обязанностей — сказала Айнес. — Им, вероятно, придется арестовать его.

— Просто найти его и вежливо попросить вернуться — сказал губернатор Пиз, вспомнив, что и сам Айниш Скалл не был увальнем, когда дело доходило до ее истерик.

Кроме того, он был народным героем, поэтому поступать так не было желания. Привод такого популярного человека под арестом мог привести к политической катастрофе. Пиз мог даже потерять должность губернатора, если Айниш выступит против него. Это был слишком большой риск.

— Попросить его вежливо? Что в этом хорошего? — сказала мадам Скалл. — Айниш не вежлив.

— Что нам будем делать, мэм, если мы найдем его, а он откажется вернуться? — спросил Колл.

— Откуда мне знать? Я не великий техасский рейнджер, я всего лишь жена, — сказала она. — Но не возвращайтесь без него. Я не потерплю этого! Пойдемте, мистер Маккрей.

Она направилась к двери.

Огастес не был уверен, что правильно расслышал.

— Что, мэм? — спросил он.

— Пойдемте, вы что, оглохли? — сказала мадам Скалл, чуть повернувшись. — Я хочу, чтобы вы проводили меня домой, если вы не слишком заняты, прощаясь со своими возлюбленными.

— Мэм, я только что вам сказал, что у меня нет ни одной возлюбленной, и не с кем прощаться — повторил Гас.

— Превосходно! — сказала мадам Скалл. — В таком случае я могу попросить, чтобы вы остались на чай. Будучи покинутой мужем, я действительно чувствую себя настолько одинокой.

Затем она с легкой улыбкой посмотрела на Колла.

— Я пригласила бы вас тоже, капитан Колл — сказала она, — но полагаю, что вы больший женолюб, чем капитан Маккрей. Я думаю, что у вас действительно есть возлюбленные, которые с нетерпением ожидают вас.

— О нет, мэм. У нас женолюб капитан Маккрей, — сказал Колл, хотя Гас впивался в него взглядом. — Я думаю, что мне лучше пойти и узнать, кто из парней в настроении снова немедленно выехать.

— Я думаю, вам сначала надо бы сходить к парикмахеру, сэр, и позволить ему привести вас немного в порядок — сказала миссис Скалл. — Я полагаю, что вы были бы довольно красивы, если бы стриглись, как следует.

— Благодарю вас — сказал Колл. — Я намеревался постричься до того, как пришел к губернатору.

— Тогда почему вы не сделали это, сэр? — спросила Айнес. — Вы произвели бы гораздо лучшее впечатление, если бы решили эту небольшую проблему.

Неудивительно, что капитан ушел, подумал Колл. Он не собирался рассказывать мадам Скалл, что он делал вместо того, чтобы постричься, и негодовал по поводу того, что она была столь дерзкой со своим вопросом.

— Как вы думаете, куда он ходил, Эд? — спросила мадам Скалл губернатора, не спуская глаз с Колла, хотя Огастес уже подошел к двери и держал ее открытой.

— Ходил? Я не знаю, куда он ходил — сказал губернатор нетерпеливо. — Я только что познакомился с капитаном Коллом и не знаком с его привычками.

— Я думаю, что он ходил к шлюхе, — сказала Айнес с легким смешком. — У него вид человека, который ставит блуд выше стрижки. Разве вы не согласны, губернатор?

С губернатора Пиза было достаточно. Казалось, эта женщина никогда не уйдет. А он все же был губернатором.

— Любой мужчина предпочтет блуд стрижке, Айнес, — ответил он. — Это вполне нормальное явление.

— Вот именно! Я знала, что у вас есть энергия, Эд Пиз, — сказала мадам Скалл. — Я полагаю, что сейчас должна была вас пригласить на чаепитие вместо этого зеленого початка кукурузы, но вы губернатор. У вас есть обязанности.

— У меня есть обязанности, — согласился губернатор Пиз, пока мадам Скалл выметалась за дверь.

Колл взглянул на Огастеса, недоумевая, почему он два раза сказал, что у него нет возлюбленной, с которой он мог проститься. Колл сам только что видел его, держащегося за руки с Кларой за магазином.

Гас, однако, избежал его взгляда.

— Увидимся в конюшне, Вудро, — сказал он и последовал за Айнес Скалл за дверь.

— Это все равно, что есть зеленую хурму, — заметил губернатор мрачно, как только дверь была плотно закрыта.

— Что, сэр? — спросил Колл.

— Жесткий разговор, капитан, — сказал губернатор Пиз, сделав жест и улыбнувшись. — Каждый раз, когда я поговорю с Айнес, у меня появляется чувство, что я наелся зеленых плодов хурмы. Вы знаете, как они заставляют ваш рот стягиваться?

— Не знаю, я избегаю зеленых фруктов! — ответил Колл.

— Я должен отправить вас, капитан, ведь я обещал Айнес, — сказал губернатор. — Но вам решать, что сказать Айнишу, если вы догоните его.

— Я могу просто сказать ему, чтобы он шел дальше, — сказал Колл.

— Именно так, пусть бродит, — ответил губернатор Пиз. — Зачем возвращаться только для того, чтобы быть заживо съеденным женой? Если вам суждено быть заживо съеденным, пусть это сделают какие-нибудь индейцы-каннибалы.

Чем больше губернатор думал об Айнес Скалл, тем больше им овладевало беспокойство.

— Проклятые богатые женщины, все же, — сказал он. — Особенно богатые женщины из Бирмингема, штат Алабама.

Он мрачно смотрел в окно некоторое время.

— От Айнес Скалл лопнуло бы терпение и у святого, капитан, — сказал он, а затем несколько минут ходил по комнате, видимо, не в состоянии оставить в покое тему Айнес Скалл.

— Не только святого. Самого Иова, — воскликнул он. — Айнес вывела бы из терпения Иова.

— Я не знаю Иова, но меня она утомила, — сказал Колл.

Когда они поднимались вверх по ступеням особняка Скалла, Огастес почувствовал себя робко и неловко. Мадам Скалл прошагала вперед от офиса губернатора до склона, где стоял замок, около полумили, не произнеся ни слова. Она постоянно говорила, пока была у губернатора, но теперь она стала немой, как кувшин.

Ранее этим днем, в раздражении из-за Клары, Гас пнул большой камень и повредил каблук. Он думал отремонтировать его, но тут появился Вудро и запихнул его в губернаторский кабриолет.

Теперь, когда он пытался не отставать от быстро шагающей мадам Скалл, шаткий каблук отвалился, что вынуждало его идти немного однобоко. Его неуклюжая, перекошенная походка, казалось, забавляла мадам Скалл.

— Я полагаю, что смутила вашего друга, обвинив его в распутстве, как вы думаете? — она спросила.

— Да, но для того, чтобы смутить Вудро Колла, многого не требуется, — сказал он. — Он по-прежнему несгибаемый, когда речь заходит о женщинах.

— Несгибаемый? Вы имеете в виду в анатомическом смысле, сэр? — спросила мадам Скалл с усмешкой.

Старик полировал тряпкой большой медный молоток на парадной двери особняка.

— Привет, Бен, это капитан Маккрей, который собирается найти капитана Скалла и привести его домой, — сказала она. — Мы будем пить чай через час. Скажи Фелиции, что мы, возможно, также оценили бы и бисквит.

Огастес посчитал это странным. Почему требуется час, чтобы приготовить чай? Войдя в двери, тем не менее, он забыл об этом. Он никогда не предполагал, что попадет в такой грандиозный дом — все в доме возбуждало его любопытство. Прямо за дверью находилась большая выдолбленная некоторого вида нога, на которую опирались зонты, зонтики, трости и тросточки.

— Я, несомненно, не хотел бы, чтобы по мне топталась такая большая нога, — сказал он.

— Нет, вы не ... это нога слона, — сказала мадам Скалл. — Тот бивень над камином — с того же зверя.

И правда, на каминной доске был установлен мерцающий бивень, немного желтоватый и длиной выше человеческого роста. Весь дом был полон любопытных вещей и безделушек, которые он хотел бы рассмотреть получше, но мадам Скалл дала ему лишь мгновение. В соседней комнате привлекательная желтокожая девушка полировала сукном длинный обеденный стол.

Он улыбнулся девушке, но она не ответила на его улыбку.

— Не приноси чай в спальню, Фелиция, просто оставь его за дверью, — сказала Айнес. — И не торопи нас, пожалуйста. У капитана Маккрея и у меня есть несколько серьезных вопросов для обсуждения. Любите ли вы джем с бисквитом, мистер Маккрей?

— О, да, я бы одобрил немного джема, если это не сложно, — сказал он.

— Почему же сложно? — сказала мадам Скалл. — Принеси несколько ложек джема, Фелиция.

— Хорошо, мэм, — ответила девушка.

Огастес желал знать, каково было работать у такой резкой женщины, как мадам Скалл, но у него не хватило времени на большее, чем кивнуть девушке.

Мадам Скалл поднималась по длинной лестнице и, казалось, ожидала, что он последует за ней.

На втором этаже был длинный холл с высокими окнами на обоих концах. Вдоль стен стояли желтые скамьи. Гас прилагал все усилия, чтобы проковылять в своих неудобных сапогах по холлу, когда мадам Скалл указала на скамью и приказала ему сесть.

— С меня довольно вашего ковыляния, капитан, или я могу называть вас Гасом? — спросила она.

— «Гас» будет лучше, мэм, — сказал он, усевшись, куда она указала.

— Снимайте эти сапоги, я не могу выдерживать хромого, — сказала мадам Скалл.

— Я могу снять их, мэм, но это не будет быстро, — сказал он, слега удивленный. — Они плотные, как перчатки.

— Я помогу вам, Гас ... вытяните вашу ногу, — сказала дама.

— Что, мэм? – спросил он, смущаясь.

— Вытяните ногу, сэр, — потребовала Айнес, и когда он подчинился, она повернулась к нему спиной, оседлала его ногу и взялась за сапог обеими руками.

— Теперь толкайте, — потребовала она. — Толкайте вашей другой ногой.

Огастес не сделал этого, он был сильно смущен. Конечно, рейнджеры часто помогали снимать друг с друга непокорные сапоги, используя такой же способ – они слегка подталкивали под зад помогавшего им рейнджера, и сапог обычно соскальзывал с ноги.

Но мадам Скалл не была помогающим рейнджером, она была женой капитана Скалла.

Кроме того, она была женщиной и леди: он не мог вытянуть пыльный сапог и толкнуть ее в задницу.

— Мэм, я не могу, мне неловко, — сказал он.

Айнес Скалл не высказала желания оставить ногу, которую она зажала между своими ногами. Ее черная юбка обвилась вокруг лодыжки Гаса.

Гус был так смущен, что покраснел, но Айнес Скалл стояла к нему спиной и не видела румянца.

— Толкайте другой ногой и немедленно! — потребовала она. — Будь я проклята, если потерплю вашу пустую болтовню, Гас. Я помогала Айнишу с его сапогами тысячу раз точно так же. Он говорит, что я лучше, чем приспособление для снятия сапог, и я тоже так считаю. Толкайте!

Гас несколько раз вытер ногу о пол и осторожно приложил ее к заднице мадам Скалл. Он толкнул, как она и велела, но не очень сильно, когда мадам Скалл потянула сапог.

— Вы правы, они плотно сидят, давите сильнее, — сказала Айнес.

Гас придавил сильнее, а мадам Скалл потянула сапог. К его облегчению сапог, наконец, сполз. Она отпустила его ногу, и он сразу же убрал свою вторую ногу.

— Второй не так плотно сидит. Я могу снять его самостоятельно, — сказал он.

Мадам Скалл смотрела на него смело. Он никогда не встречался с женщиной, смотревшей на него с такой смелостью.

— Давайте мне другую ногу и заткнитесь! — потребовала она. — Протяните ногу, давайте ее мне!

Снова она оседлала его ногу. Так как на другой ноге у него теперь оставался только носок, Огастес давил уже не так неохотно. Он подумал, что лучше быстрее покончить со снятием сапог, и надеялся на скорое чаепитие.

Он надавил, и мадам Скалл быстро сняла второй сапог и бросила его рядом его напарником. На этот раз она, однако, не освободила его ногу. Вместо этого она плотно зажала его ногу между своими ногами и начала тереться о нее. Огастес не мог видеть ее лицо, но вновь сильно смутился. Почему женщина так забылась?

Он не произнес ни слова. Он предпочел притвориться, что жена его капитана не сидит верхом на нем и не трется о его костлявую ногу.

Он находился в затруднительном положении, таком неожиданном, что не мог ясно соображать.

Мадам Скалл продолжала свои действия уже несколько минут. Гас начал отчаянно надеяться, что наверх придет слуга, чтобы выполнить какую-нибудь работу, тогда она, конечно, остановилась бы.

Как раз в то самое время, когда он думал, что мадам Скалл уже готова остановиться, она внезапно сняла с него носок.

Когда он был у нее в руке, она минуту погладила его босую ногу и затем швырнула носок через комнату.

— Это носок слишком грязный, чтобы его стирать, — сказала она. — Я дам вам пару носков Айниша, когда будете уходить.

— Да, я предполагаю, что довольно скоро я должен быть вместе с Вудро и помогать ему, мэм — сказал Гас.

Он начал действительно бояться, он подозревал, что мадам Скалл была безумна. Несомненно, из-за этого капитан Скалл и решил уехать.

Айнес Скалл не ответила. Вместо этого, к его ужасу, она втащила его босую ступню под юбку и начала тереться ею. Затем она подалась назад, схватила его другую ногу, стащила носок и втащила ее туда же. Она стала раскачиваться из стороны в сторону, потирая себя по очереди обеими ступнями. Гас не мог видеть ее лицо, но он слышал ее дыхание, хриплое и чувственное.

Затем мадам Скалл опустила его ноги и повернулась к нему. Он уже наполовину съехал со скамейки от ее стараний. Прежде, чем он успел стремглав податься назад, мадам Скалл схватила его ремень и стала дергать за него. Она дышала хрипло, и на ее лбу и щеках выступили капельки пота.

— Вы сказали, что ваш друг капитан Колл несгибаемый с дамами. Теперь давайте посмотрим, какой вы, — сказала она.

Огастес вдруг понял, что Айнес Скалл имела в виду, когда сделала это замечание во дворе. Он почувствовал, как его лихорадит от смущения, когда мадам Скалл продолжила расстегивать ему ширинку. Что бы подумала Клара, если бы она узнала?

Но когда мадам Скалл расстегнула его штаны и начала исследовать его кальсоны, Огастес вспомнил, что Клара выходит замуж. Всего через два дня она станет Кларой Аллен. То, что он сделал с мадам Скалл или с любой другой женщиной, не будет ее интересовать. Эта мысль наполнила его безнадежностью, но, безнадежность или нет, а мадам Скалл была все еще здесь, хриплая и настойчивая.

Когда он соскользнул на пол, он на мгновение подумал, что она может задушить его своими юбками. Но Клара ушла, и ушла навсегда. У него не было оснований сопротивляться, в любом случае это было слишком поздно.

Мадам Скалл удалось передвинуть их на большой зеленый ковер перед каким-то шкафом.

— Здесь будет лучше, Гасси, — сказала она. — Мы не будем бить колени на этом твердом деревянном полу.

— А как насчет ..? – начал Гас. Он все еще был озабочен присутствием слуг, но он так и не закончил свой вопрос.

Мадам Скалл придавила его.

— Замолчи, Гасси, поскакали! — сказала она. — Просто будь моим мальчиком-рейнджером, и поскакали!

Колл был в недоумении, не зная, что могло задержать Огастеса. Он посетил хорошего парикмахера, у которого постригся и побрился, и посетил дантиста, осмотревшего его задний зуб, который беспокоил время от времени. Дантист хотел немедленно удалить зуб, но Колл решил рискнуть и сохранил его. Он два часа ждал в любимом салуне Гаса, надеясь, что тот появится, и они решат, кого из людей взять на поиски капитана Скалла.

Миссис Скалл сказала, что она может пригласить Огастеса на чаепитие, но почему требуется так много времени, чтобы выпить чаю? Он спросил старого бармена-голландца, Льюпранда, как долго пьют чай, предполагая, что может быть это какая-то церемония, в которой он ничего не понимает.

— Чай ... о, пять минут, если это большой котелок, — сказал Льюпранд.

Он был маленьким человеком, не умевшим драться. Во время попыток усмирить непослушных клиентов ему сломали нос так много раз, что он теперь имел некоторое сходство с толстым концом кабачка.

Колл уже решил, что возьмет с собой негра, Дитса, который был самым полезным членом отряда во время недавнего северного похода. Дитс мог готовить и шить и, даже, немного врачевать, и был в состоянии выполнять работу в любую погоду.

Он знал, что не может слишком долго тянуть с выбором. Солнце уже садилось. Избранные люди, как ожидалось, должны уехать, когда оно вновь появится на рассвете.

Он хотел попросить Длинного Билла Коулмэна, чтобы тот поехал с ними — не было человека более надежного и пригодного, чем Длинный Билл Коулмэн — но тот только что встретился со своей женой, Перл, и мог не испытывать желание так внезапно покинуть ее снова. Даже если бы Длинный Билл захотел уехать, то Перл не готова была бы так скоро расстаться с ним.

Мэгги также не хотела бы, чтобы Колл снова уехал так быстро. Он боялся сообщить ей о приказе. Она подняла тему младенца, проблему, на рассмотрение которой у него вряд ли будет время, учитывая то, что он должен был успеть сделать перед отъездом. Конечно, ему хотелось бы задержаться с Мэгги на несколько дней и позволить ей побаловать его и покормить бифштексами. Его страх в связи с необходимостью рассказать ей о том, что губернатор снова отправлял их, был настолько сильным, что он выпил три порции виски, что для него было из ряда вон выходящим. Он бы не сделал этого, если бы Гас Маккрей пришел быстрее.

Колл стал подозревать, что Огастес находится где-то в магазине Форсайта, ухаживая за Кларой.

Подозрение было настолько сильным, что он вышел на улицу и отправил Пи Ая Паркера через дорогу для проверки. У Пи Ая было мало друзей. Он просто сидел перед парикмахерской, когда Колл дал ему поручение. Коллу нравился этот долговязый парень, он подумал, что может взять его с собой, если Гас не будет возражать.

Пи Ай вернулся в салун прежде, чем у Колла было время даже на то, чтобы поднять свой стакан.

— Нет, он не в магазине, я спросил леди, — сказал Пи Ай. — Она не видела его с тех пор, как вы вдвоем отправились к губернатору, так она просила передать вам.

— Ну вот, проклятая неприятность, — сказал Колл. — Мне нужно подобрать людей и собрать их вместе. Как я могу принимать решение с капитаном Маккреем, если он исчез?

Джейк Спун примерно в то время забрел в салун и услышал разговор.

— Может быть, его похитили, — пошутил он.

— Он просто пошел пить чай с мадам Скалл, и я не могу себе представить, что задержало его.

— О, — сказал Джейк. На его лице появилось озорное выражение.

— Что такое, Джейк? Ты выглядишь так, как будто проглотил клопа, — сказал Пи Ай.

Джейк подумал, что он уж точно знает, что делает капитан Маккрей, если он попал к мадам Скалл. Он слишком хорошо помнил страстную борьбу с ней в чулане. Воспоминания о своей страсти были мучением для него по ночам.

— Я не съел клопа, я не настолько зеленый, — ответил Джейк. — Я просто поперхнулся.

— Но ведь ты ничего не ешь, — настаивал Пи Ай. – Чем же ты мог поперхнуться?

— Тем, что у меня во рту, воздухом, дурак, — сказал Джейк, раздраженный допросом Пи Ая.

— Капитан, если вы снова уходите, могу ли я пойти с вами? — спросил Джейк смело. — В городе нечего делать, когда ребята уходят.

Вопрос застал Колла врасплох. Фактически, новое задание застало его врасплох. Губернатор, в основном, чтобы успокоить мадам Скалл, дал им задание, которое казалось ему тем нелепей, чем дольше он думал о нем.

Впереди пролегали тысячи миль, где можно было вести поиски, и с человеком, которого они искали, шел следопыт. Уход капитана Скалла с самого начала был дикой глупостью, а теперь его и Огастеса попросили усугубить эту глупость.

— Я буду обсуждать это с капитаном Маккреем, Джейк, — сказал Колл.

— Я хочу пойти, если есть вакансия, — сказал Джейк.

Он думал о несправедливости: Пи Ай участвовал в последней экспедиции, а он вынужден был остаться на побегушках у Стоува Джонса и Ли Хитча, двух рейнджеров, которые сломали конечности, пытаясь прокатиться на полуобъезженных лошадях. Будучи не в состоянии отправиться в экспедицию, эти два человека могли легко выдумать двадцать или тридцать поручений в день, которые требовали от Джейка исполнить. Сами же они, как правило, оставались в своих койках и пили виски.

По случаю, они даже попытались заставить его привести им шлюх.

Теперь формировали новый отряд, и Джейк был полон решимости уйти с ним. Жизнь в Остине стала настолько муторной, что его даже не останавливала опасность потери скальпа. Если капитаны не возьмут его с собой, он намеревался уйти из рейнджеров и наняться ковбоем на одно из крупных ранчо к югу от Сан-Антонио.

Колл все более испытывал досаду. Он уже немного опьянел, пока Гас запаздывал, и хотел ускорить принятие решений. Он встал и покинул бар, решив направиться к дому Длинного Билла Коулмэна, или, скорее, к дому Перл. У Длинного Билла никогда не было ни цента за душой, зато Перл получила в наследство хороший дом своего отца, торговца, который попал в засаду и был убит команчами во время своей торговой поездки в Сан-Антонио. Колл шел, чтобы узнать, есть ли у Длинного Билла желание на еще одно путешествие, когда случайно увидел Огастеса, бредущего по улице в глубоких сумерках. Огастес обычно ходил порывистой походкой, но сейчас он шел медленно, как будто был истощен. Колл подумал, не заболел ли его друг внезапно. В офисе губернатора он был мрачен, но не болен.

— Где ты был? Мы должны подобрать наших людей и подготовить их, — сказал Колл, из него вырвались разочарование, накопленное за три часа.

— Сам выбери, Вудро, все, что мне нужно — это бутылка и койка, — сказал Огастес.

— Койка? Ты заболел? — спросил Колл. — Еще даже не совсем стемнело.

— Да надоел Остин, — сказал Гас. — Если бы мы уехали в ту самую минуту.

Колл был озадачен переменами в настроении своего старого друга.

Вся энергия и дух, казалось, испарились из него. И это был Гас Маккрей, человек, который всегда был заряжен энергией и духом.

— Ты не сказал, где ты был, — сказал Колл.

Огастес повернулся и указал на холм в направлении замка Скалла, его башни хорошо просматривались на фоне темнеющего неба.

— Я был вот в этом месте, — сказал Огастес.

— Гас, уже прошло три часа. Ты, должно быть, выпил довольно много чая, — заметил Колл.

— Нет, мы так и не добрались до чая, — ответил Огастес. – Ни до чая, ни до бисквита. И при таких делах я пока не думаю, что мы должны вернуть капитана.

— Почему бы и нет? — спросил Колл. — Мы едем только для того, чтобы вернуть его. Конечно, вначале надо найти его.

— Ты не знаешь мадам Скалл, Вудро, — ответил Гас. — Я бы сказал, что бегство для капитана – это единственный шанс.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Колл. — Я не сомневаюсь, что у них есть перебранки, но они женаты почти двадцать пять лет, капитан сам сказал мне об этом.

— Он лучше меня, — сказал Огастес. — Я не продержался бы двадцать пять лет. Двадцать пять дней с меня было бы достаточно.

После этого, без дальнейших слов, он отправился к ночлежке, оставив Вудро Колла еще более озадаченным, чем прежде.

Когда Колл пришел с седельными сумками через плечо, настроение Мэгги упало. Она была слишком разочарована, чтобы разговаривать. Вудро приносил свои седельные сумки в ее квартиру только тогда, когда рано уезжал. Он был слишком щепетилен в проверке своего снаряжения и мог провести час и более за этим занятием, когда ему надо было уходить.