Недометанный стог (рассказы и повести)

В Россохинском волоке

Лихо пролетали деревнями, заваленными снегом чуть не по окошки домов. Только снежную пыль из-под задних колес захлестывало на брезент, прикрывавший груз в кузове. Привычно шарахались с дороги линялые собаки, без азарта тявкая вслед. Пятистенки, длинные дворы, вскинутые в небо колодезные журавли проскакивали мимо и мельчали, уходя в отдаление. Притормаживали на спусках, неторопко, с обычной осторожностью переваливали через мостики, выныривали на пригорки и вихрем неслись дальше. Спешили.

Погода баловалась. То выскакивало из-за быстро убегавших за горизонт белых рваных облаков веселое солнце, и открывались искристые, давящие на глаза необычайной своей яркостью и чистотой дали с деревеньками, полями, зажатыми между перелесками, виляющей лентой дороги, пробитой, как траншея, в мощном снеговом слое. То опять наползала на солнце туча. Серело небо, мутнела даль, а через минуту крутилась отчаянная метель, сквозь которую, казалось, и машина пробивается с натугой. Метался по лобовому стеклу снегоочиститель «дворник». А шорох снежных струй, обтекающих ледяной металл кабины и капота, вроде бы явственно различался, даже несмотря на подвывание мотора.

Первую машину вел Серега Большаков. Был он высок — на притряхах то и дело касался головой крыши кабины — и широк в кости. Уверенно крутили баранку большие, загрубелые, покрытые шрамиками, жилистые кисти рук. Из-под надвинутой низко на лоб ушанки внимательно глядели на дорогу глубоко посаженные карие глаза.

В самом начале пути Серега несколько раз притормаживал, спускал боковое стекло и выглядывал на секунду — посмотреть, как идет его напарник. Затем убедился, что напарник ведет машину толково, и перестал выглядывать.

Напарник ехал по этой дороге впервые. Утром диспетчер сказал Сереге, подписывая путевку:

— Заверни-ка на пакгауз. Место в кузове есть? Не увязался еще? Ну и ладно. Догрузишься. Там еще машина грузится. Тоже в Шабру. Парень первый раз туда едет. Три дня назад к нам оформился. Алексей Струнин зовут. Валяй.

Когда Серега заехал на пакгауз, машина Струнина стояла уже нагруженная, груз был закрыт брезентом и увязан.

Струнин — совсем молодой парень, худощавый и подвижный, с узким, как-то очень выдававшимся вперед лицом и белесыми, почти совершенно бесцветными глазами навыкате — помогал Сереге увязывать груз и попутно довольно словоохотливо знакомился:

— Серега, значит. Дело. Алешка. Лехой можно запросто. Я ведь у вас всего-то без году неделя. Первый день как машину принял, все тут по станции туда-сюда посылали. Сегодня вот в эту самую Шабру. Сказали, с тобой поеду. Мне что. Я до этого в райсоюзе на Семеновом посаде шоферил. Слыхал? Южней вас немного. Ничего места. Как говорится, от Солюга до Всполюга все ларьки были знакомы, — засмеялся он, сверкнул белыми, редко расставленными зубами. — Далеко до этой, как ее… до Шабры?

— Сто тридцать, — сказал Серега.

— Ого! — присвистнул Алексей. — А дорожка как? Наверно, я те дам?

— Да всякая есть. Сначала деревнями да полями. Тут побольше заметено. До Овсяницы, правда, ничего: каждый день бульдозер на участок проходит, чистит. Дальше — похуже. Потом волоком Россохинским — сорок два километра лесом. Тоже ничего. Потом опять деревнями… Да доедем, в общем.

Кончили возиться с брезентом и веревками. Закурили.

— Н-да-а, — покрутил головой Алексей. — Сто тридцать. И часто тебе туда мотаться приходится?

— Частенько.

— Если меня часто посылать будут, — начал рассуждать Алексей, привалившись плечом к дверце кабины, — надо квартирку по дороге заводить. То ночевать заехать, то пообедать. Обязательно вдову какую-нибудь откопать надо. Я по этому делу, так сказать, спец. Есть опыт, есть сноровка, была бы только теоретическая подготовка.

— Ну, поедем, — предложил Серега. — Только я, смотри, шибко поеду. Придерживайся уж меня. Мне, видишь, засветло добраться хочется. С аккумулятором у меня чего-то, да и с правой фарой. Вернусь, так подремонтирую, а разок-то съезжу.

— Не беда, — беззаботно махнул рукой Алексей. — Затемняет, так за мной поедешь потихоньку-полегоньку. У меня свет — будь здоров!

— Нет уж. Затемняет, так без света не поеду, — мотнул головой Серега и ступил на подножку грузовика.

— Поехали!

Машины вперевалочку выползли из ворот и, набирая скорость, покатили к окраине станционного поселка…

Опять прояснило. Ярким голубым цветком вмиг раскрылось мартовское небо, чуточку согревая теплым светом своим волнистое седое море лесных вершин. Лучи солнца зажгли окна крайних домов показавшейся вдали деревеньки. Серега остановил грузовик и выбрался из кабины.

— Видишь? — показал он подъехавшему Алексею. — Овсяница. А вон за ней, гляди-ка… Видал?

— Колонна навстречу прется, — констатировал Алексей.

— Да никуда она не прется. Сидит. Придется, видно, и нам посидеть малость.

У самой Овсяницы дорога, прорезанная бульдозером, вильнула в сторону и ушла к перелеску. Теперь приходилось ехать по более заметенной колее, по которой раздвига-треугольник не проходила несколько дней. За деревней пришлось остановиться. Целая колонна грузовиков, идущих навстречу, преградила путь.

Головная машина буксовала, на глазах зарываясь в снег. Надсадно выл мотор, визжали колеса, ухали водители других машин, навалившиеся руками и плечами на заднюю стенку кузова.

— Чего они эту вперед пустили? — ворчал Алексей, рысцой поспевая за крупно шагавшим к колонне Серегой. — Да еще без цепей.

— Видно, вышло так, — буркнул Серега и закричал: — Кончай! Чего зря рветесь? Сейчас двойной тягой ее возьмем, тасканем, попятимся до деревни, там разъедемся.

Потащили тросы, пробежали двое с лопатами, рюхаясь почти по пояс в снег и падая. Закричали, заухали: «Давай, давай! Сдай назад! Качни разочек еще! Поднава-ли-и-сь!»

А метель налетела новым неожиданным шквалом, потопив машины и людей в танцующем и бешено несущемся куда-то снежном вихре, залепила лица, с размаху бросая в них целые пригоршни мокрых хлопьев, присоединила холодный и сердитый свой посвист к гулу моторов и гомону голосов.

Провозились долго. И солнце показывалось несколько раз, неожиданно пригревая так, что подтаивали с краешков снеговые шапки на крышах кабин, и снова вьюжило. Когда разминулись и задний борт последней машины автоколонны мелькнул за противоположной околицей Овсяницы, Серега сказал:

— Не обойтись без ночевки. Проваландались. С моим светом ехать ночью нельзя.

— А где заночуем? — поинтересовался Алексей, околачивая валенки о колесо, стряхивая снег с ватника и забавно поеживаясь от холодной струйки, прокатившейся с шеи по одежде на разгоряченную спину.

— Найдем, — неопределенно отозвался Серега, глядя в ту сторону, куда им предстояло ехать дальше. — В Россохинском волоке заночуем.

— Это в лесу-то? — поразился Алексей, выкатывая изумленно свои бесцветные глаза и оттопыривая недоверчиво нижнюю полную губу. — Мы лучше в деревеньке где-нибудь. Хозяйку подберем соответственно. Ты ведь тут, поди, все аварийные остановки знаешь, — посмеиваясь, подмигнул он. — В магазинчик заглянем. А?

— Не в лесу, — успокоительно бормотнул Серега. — Кордон там, на семнадцатом километре. — Он расстегнул ватник, залез пятерней во внутренний карман пиджака и протянул Алексею деньги: — На вот, добавишь малость. Беги вон в тот дом, окно с зеленым наличником сюда смотрит. Видишь? Ну… магазин. Возьми там на ночлег одну. Да консервов. Больше магазинов не встретится. Да поживей! — крикнул он вслед Алексею. — Поспешать надо.

Опять побежали навстречу заснеженные километры, то короткие, как внезапно возникший и сразу же умирающий звук, то длинные и нудные, как зубная боль, ухабистые, поворот истые, кривулястые. Раза три буксовали, лазали около колес с лопатами. Раза два разъезжались с встречными. Шли в дело и трос, и собственное плечо, и вычурный завиток слов неизвестно по чьему адресу. Наконец въехали в волок.

Быстро темнело. Серега поехал сзади, Алексей включил свет. Тьма по бокам еще более загустилась, а просека словно бы резко продвинулась глубже в лес. Мелькали по сторонам неожиданно возникающие, как взлетающие вверх литые массивные стволы цвета старой бронзы и красной меди, причудливые переплетения ветвей, чуть-чуть выглядывающий из-под сугробов подлесок. На некоторых подъемах крылья леса разбегались, и свет фар шарил по самому небу прожекторными вспышками. А потом углублялись в просеку, как в трубу. Ветви деревьев с разных сторон дороги напряженно тянулись друг к другу, и чудилось, вот-вот сомкнутся.

На шестнадцатом километре погрезилось жилье: вынырнули из тьмы полянка с двумя стожками, окруженными изгородью. На семнадцатом — сверкнул огоньком из крайнего окошка скатанный из толстенных бревен пятистенок.

Здесь свернули с колеи и встали.

— Вот и приехали, — сказал Серега, выбираясь из кабины. Он потянулся всем своим большим телом так, что захрустели суставы. — Пойду попрошусь, — бросил он через плечо Алексею. — Спускай воду. Здесь, брат, хор-ро-шо. Чуть не в самой середке леса. Ни за груз не беспокойся, ни за что.

— А кто в этой глуши обитает? — вдогонку спросил Алексей, рассматривая пятистенок с прирубом, который, очевидно, не отоплялся, и крепкий, под стать дому двор.

— Женщина одна. Объездчица, — откликнулся Серега, подходя к крыльцу дома.

— Угу! — Алексей, вместо того чтобы сливать воду, догнал Серегу и, пока тот стучался, усмехнувшись, вполголоса любопытно осведомился: — Знакомая, что ль?

— Немного знакомая. — В голосе Сереги прозвучала суровая нотка. — Иди к машине. Не треплись. Здесь не один я — многие заночевывают.

— Ага, — сказал Алексей и пошел, слушая, как Серега говорит кому-то, заскрипевшему половицами в сенях:

— Валентина Семеновна, Большаков это. Здорово. Заночевать можно будет? Запоздали, видишь, а у меня со светом непорядок…

Из сеней ход вел прямо в маленькую кухню. Пока раздевались за русской печью, вешая ватники на гвозди поближе к теплым ее бокам, пока бренчали умывальником, фыркая и отдуваясь, хозяйка ставила самовар, ходила в комнату, отделенную от кухни тонкой, не доходящей до потолка переборкой, собирала на кухонный стол кой-какую посуду. Делала все молча, не спеша. Серега тоже молчал, вытирая лицо и руки полотенцем из сурового полотна с вышивкой красными нитками по концам. Алексей вынул расческу, причесывал свои реденькие, чуть вьющиеся белокурые волосики и обращался к хозяйке, которую не успел еще как следует разглядеть, с предложениями услуг:

— Хозяюшка! Может, помочь? Мы это в один момент.

— Справлюсь, — мягким низким голосом лаконично отозвалась хозяйка.

Первым к столу прошел Серега. Сел в угол, под прибитый к стене посудник, заняв своей массивной фигурой все пространство от стола до стены. По-хозяйски чуть подвернул чересчур разгоревшийся огонь в керосиновой десятилинейке. Пятерней провел по взлохмаченной темно-русой голове, сбив волосы набок и пригладив их. Сейчас его лицо выглядело не таким резко очерченным, как на улице. Смягчилась линия тонких губ, и подбородок словно стал овальнее, и даже складки на лбу сделались менее заметными. Этой перемене способствовала и добродушная улыбка, при которой в плотном наборе верхних зубов посверкивала металлическая коронка.

Подошел к столу Алексей. Церемонно поздоровался с хозяйкой:

— Знакомы будем! Новый шофер на вашей трассе. Алеша.

— Валентина, — протянула ему руку хозяйка.

Алексей подержал подольше се руку в своей. Затем сел с противоположной от Сереги стороны стола, продолжая смотреть на хозяйку. Глаза ее ласково и восхищенно замаслились.

Он пристально и изучающе обводил взглядом высокую и в меру полную фигуру Валентины. А она, не обращая на этот изучающий взгляд никакого внимания, стояла, облокотясь плечом на угол печи. На вид ей было больше тридцати лет. Чуть округлое, смугловатое, с ровным румянцем лицо очень молодили темные глаза, которые казались, вероятно из-за мохнатых ресниц, словно бы пушистыми. Эти глаза приковывали внимание, и посторонний взор почти не замечал ни тонких лучиков морщинок у них, ни таких же легких морщинок на лбу. Алексей перевел взгляд с головы Валентины, повязанной серым в клетку платочком, из-под которого выбивались пряди темных, почти черных, чуть вьющихся волос, на ее шею. Верхняя пуговица красной с белыми горошинами ситцевой блузки не была застегнута. Алексей увидел чуть выступающую ключицу и часть полного смугловатого плеча. Потер, как бы нагревая, руки, расстегнул свой серенький бумажный пиджачок и раскрыл рот, чтобы начать разговор. Но его опередил Серега.

— Как живешь, Валя? — спросил он негромко, переводя свой грубоватый голос на более мягкие тона.

— Хочешь сказать: «Скоро ль в гости позовешь?» — откликнулась Валентина, улыбнувшись. — Может, и скоро.

— Да, предполагаю, — так же малопонятно для Алексея подтвердил Серега. — Слыхал, что недавно у нас в поселке побывала. А в лесу как?

— Да что ж в лесу, — ответила Валентина, — в лесу нынче тихо. Ничего особенного — в лесу.

— У нас тут, уважаемая хозяюшка, — вступил в разговор Алексей, — имеется некоторый запас горючего для внутреннего подогрева. Не дадите ли вы нам в дополнение ко всей закуске, что вы тут любезно понаставили, тройку стакашков?

— Чуток выпьешь с нами, Валь? — спросил Серега. — Только красной не догадались захватить… Позабыл наказать я, — извиняющимся тоном добавил он.

Валентина принесла стаканы и сказала:

— Ничего. Чуток выпью и светлого.

Алексей разлил по стаканам водку. Валентина отлила из своего стакана в стаканы шоферов, оставив себе немного, на донышке.

— Так не пойдет, — запротестовал Алексей.

— Пойдет, — ответила Валентина. — Ну что ж, выпьем за вас, за шоферье.

— Ох, и тост вы предложили, хозяюшка! — восторженно затряс головой Алексей, одним духом осушив полстакана и крякнув. — Стоит выпить за нашу шоферскую братию. Немало нам мучиться по дорогам приходится. А что, скажем, делали бы вот в таких, как эти, местах без нас, шоферов? Шагу бы ступить не могли. Ей-ей! Ты все везешь: и промтовары, и продукты, и для веселья кое-что, — щелкнул он по бутылке. — Допьем, что ли? — обратился он к Сереге.

— Ты закуси хоть, — заметил Серега.

— Можно. — Алексей понюхал кусок хлеба. — Хотя такая доза вряд ли нуждается в закуске. Был у нас один паренек в Семеновом посаде, грамм семьсот саданет без закуска — ни в одном глазу. — Он взял луковицу, разрезал на четыре части, макнул частичку в соль, начал жевать, поморщился. — Ох, и лук злой! Очевидно, весь в хозяйку? Или наоборот? Как вы на такую характеристику смотрите, хозяюшка?

— Кому как… — ответила Валентина.

— А тост вы знаменитый предложили. Тот паренек, о котором речь, не раз говорил: «На нас, шоферах, полмира держится». Да присядьте вы, хозяюшка, к столу. Ноги, так сказать, не казенные… Между прочим, вы мне одну знакомую напоминаете. Моего одного друга любила одна чернявочка-смугляночка.

— В Россохе давно не бывала? — спросил Серега.

Алексей стукнул своим стаканом о стоявший на столе Серегин стакан, допил остаток, потыкал вилкой в капусту.

— Опять же о первом, так сказать, тосте. Дело наше…

— Не так давно, — сказала Валентина, — у Петиных родичей денек выгостила.

— Дело наше, между прочим, довольно рискованное. И тяжелое, откровенно говоря. В любую погоду гонять приходится, не считаясь со временем. Не каждый это поймет.

— Чего там новенького? — поинтересовался Серега, поудобнее усаживаясь на стуле. Его тень, лежавшая на стене и части потолка, метнулась и снова замерла. А по противоположной стене ерзала тень Алексея.

— Да много кой-чего. Наташку Фролову парень от Лагу пят взял. Из армии пришел. Дней десять назад пиво варили. Дед Пашка одночасно помер. Соколовы, Колька да Ленька — помнишь? — дом новый поставили, — выкладывала Валентина сельские новости. — У Петрована жена третью двойню принесла. Только что клуб новый открыли. Я и то сбегала.

— Ну-у! Вон што. Вон как, — вставлял Серега в рассказ Валентины краткие замечания свои. И по его лицу, и по возгласам чувствовалось, что он живо интересуется всем, что сообщается Валентиной.

— Могу вам один случай преподнести, — пробовал взять нить разговора в свои руки Алексей. — Это я опять же о нашем шоферском деле. Риску у нас много… Что же вы, хозяюшка, с нами не посидите? Мы ж не кусаемся! Еду я, значит, однажды после оттепели…

— Сбегала в клуб. — Она чуть откинула голову и негромко рассмеялась над каким-то воспоминанием. — Посмотрела. Годы молодые вспомнила. Поплоше они у нас были. Танцуют все. Одеты справно так. А все ж и нашу не забывают. Потанцуют-потанцуют да как дробанут «ветлугая».

— Эх и я как-нибудь в те места загляну, — заметил Серега. — Тоже молодость вспомню.

— То есть не о том случае я рассказать хотел. Получилось раз так. Еду я леском. Впереди — поворот крутой. Подразогнался порядком. Ну, сядьте же, хозяюшка.

Алексей встал, мотнулся к печи, взял Валентину за руку, повыше локтя. Она высвободила руку, подвинула к столу табуретку и села, опустив руки на колени. Алексей передвинул свой стул и сел почти рядом с ней.

— Это вот по-нашему, по-простому, — довольно хохотнул он, пытаясь коснуться своим плечом плеча Валентины. — Так вот, подразогнал я. Вылетаю из-за поворота…

— А Симкины живут или разошлись? — спросил Серега.

— Вылетаю, значит, из-за поворота. Навстречу, батюшки, машина прется, да лошадей подальше — целый обоз. А свернуть некуда: кюветы по сторонам здоровенные. Разъехаться-то вообще можно, да я по самой середке летел. И встречная тоже.

— Живут, — сказала Валентина. — Побегали, посмешили народ, да и опять сошлись. Они ведь вроде дальние родственники тебе? Или спутала я?

— Родни немного. Ну, спасибо за ужин. Чайку вот стаканчик выпью.

— Думаю — была не была. А то каша будет. Крутанул баранку вправо, в кювет целил. Черт, думаю, с ним. И что ж ты думаешь? На этом самом месте накатной мостик через кювет случился. Проскочил мостик, и хоть бы что. Риск, прямо скажу, выручил. Недаром говорят: риск — дело благородное.

— Случай тебя выручил, не риск, — заметил Серега. — Ехал бы потише да сигналил бы, все бы хорошо было. Спасибо, Валя, — поднялся он из-за стола. — Постели нам где-нибудь. Завтра пораньше покатим.

— В комнате постелю, — тоже поднялась Валентина.

— Сама не теснись смотри, — предупредительно запротестовал Серега. — Нам-то все равно.

— Что ж это, уже спать? — удивился Алексей, вставая вслед за всеми. Он поморгал глазами, соображая, и предложил: — Ну, посидим. Разговор у нас как-то не идет, так споем, что ль? Нет ли, дорогая хозяюшка, гитарки?

— Какая уж об эту пору гитарка? — отозвалась Валентина и ушла в комнату готовить постели…

Над просекой повисла ущербная, но яркая луна. Лес сделался загадочным, суровым и жутковато притихшим. Осветилась поляна, примыкающая к просеке, а на ней две, словно замороженные, машины и дом с пристройками, в окошках которого не было света.

В доме спали. В кухне слышалось ровное дыхание Валентины. В комнате похрапывали Алексей и Серега.

Вдруг произошло легкое движение. Одна из фигур поднялась со своего ложа, всунула ноги в валенки и, стараясь неслышно ступать по полу, на котором лежало несколько лунных бликов, направилась к двери в кухню.

Несколько минут на кухне слышался чей-то шепот. Затем сонный голос Валентины произнес:

— А? Что?

Шепот стал чуть громче и убыстрен ней. А вслед за этим раздался громкий удар, очевидно по лицу, затем еще и приглушенный вскрик. В кухне началась возня.

Но вот хлопнула дверь, ведущая в сени, через пару секунд — входная, и в сенях раздался отчетливый голос Валентины:

— Подбери пальтушку. Выкинула я тебе. Не умеешь ночевать дома — покоротай ночку в кабине.

В ответ послышался просительный голос Алексея:

— Ну, отвори. Чего ты взбеленилась? Замерзну же я. Не машину же заводить. Я пошутил, а ты…

— Дошучивай на воле. Умней шутить научишься, — резко бросила Валентина и вошла в кухню, сердито шваркнув дверью.

Прошло минут десять — пятнадцать. В доме было тихо, на улице — тоже. Затем кто-то осторожно поскреб в комнатное окно. Поднялся Серега, подошел к окну, нагнулся и отодвинул занавеску. Сквозь легкий морозный узор на стекле он увидел отчетливую в ярком лунном свете фигуру Алексея. Алексей топтался на искристом снегу. Какое-то длинное, по всей видимости женское, пальто он накинул на голову, не продевая в рукава руки. Он семафорил руками в сторону входной двери.

Серега надел валенки и пошел открывать. Молча пропустил Алексея в сени. Тот, почокивая от холода зубами, спросил шепотом:

— Уснула?

Серега, не ответив, отворил дверь в кухню. Алексей робко пробрался за ним в комнату и, вслушавшись в доносившееся из кухни дыхание Валентины, забормотал обиженным шепотком:

— Лешачиха! Озверела совсем от лесной жизни. Ночуй, говорит, на улице. Что я, костер разводить буду или мотор запускать? Его сейчас год проразогреваешь: подморозило градусов под тридцать пять. С ума сошла… Я к ней по-доброму…

— Хватит. Ложись! — довольно громко оборвал Серега и, удобнее подсунув подушку под голову, повернулся к Алексею спиной.

…Рассвет при незашедшей луне встал тихий, ясный.

Быстро позавтракали за тем же кухонным столом. Валентина опять делилась с Серегой кое-какими мелкими деревенскими новостями, не высказанными вчера. Алексей молчал, ел, уткнувшись в свою тарелку. Под левым глазом у него багровел крепкий синяк, глаз подзапух. О ночном происшествии никто не обмолвился ни одним словом.

И только тогда, когда уже тряпичными, смоченными в горючем факелами отогрели моторы, когда машины пофыркивали на холостом ходу, готовясь пуститься в путь, Алексей подошел к Сереге, погляделся в круглое зеркальце, прикрепленное к кабине, и круто выругался.

— Дай-ка закурить, — сказал он. — Вот лешая баба как изуродовала. Как сатана набросилась.

— И поделом тебе! — сердито буркнул Серега. — Зачем полез? К замужней женщине потащило. Мало еще она тебе привесила.

— Как к замужней? — с некоторым испугом удивился Алексей. — А где же муж у нее? Я думал, она вдова, или разведенная, или вообще просто так… Живет тут одна, в лесу.

— Думал… — Серега нехотя усмехнулся. — Ты, может, каждый раз так думаешь… — Он бросил папиросу и добавил: — Муж у нее с дочкой у нас теперь, в поселке. Как получат квартиру, так и она переедет. Слыхал вчера — в гости приглашала.

Алексей зло сплюнул и обиженно произнес:

— Ты бы хоть предупредил. Не по-товарищески это.

— А кто тебя знает, товарища, — опять усмехнулся Серега. — Может быть, тебя, как дитё, ото всего предупреждать нужно: тут не возьми, там не ударь, туда не лезь. Она тебя вон сама как предупредила.

— Ну ладно, — вскипел Алексей, — не подсмеивайся. А если бы у меня с ней вышло чего-нибудь? А?

— Что ж, — пожал Серега плечами, — дело ее. Около каждой жены сторожа не поставишь. Да и на кой леший такая жена, для которой сторож надобен. — И, желая кончить разговор, который явно не нравился ему, сказал: — Поехали. Шарф я в дому забыл, да не стану заходить: пути не будет. На обратной дороге заскочу, возьму.

— Обожди, — привстал Алексей, обозлен но посматривая на Серегу и словно желая вывести его из себя. — А если бы я силком? А?

Серега язвительно улыбнулся.

— Чуда-ак, — протянул он. — Она ведь не первый год объездчицей работает. И с волками встречалась, и с медведями, и с мужиками всякими… Тебе-то и говорить об этом — смехоты куча.

— Ну, а все же? — не отступал Алексей. — А если бы совладал? Смог, скажем?

— Да что ты все «если» да «если»?! — вдруг, взорвавшись, почти выкрикнул Серега. — Одно по одному мелет. Ступай в машину! Ехать давно пора. Если бы случилось так, — дополнил он, сбавив голос, — как ты тут бормочешь, тогда я бы тебя в сухую рыбу истолок.

Алексей хотел еще что-то сказать, но, нечаянно взглянув в Серегины глаза, поперхнулся. Разом повернулся и пошел к своей машине.

Немало миновали сосновых боров, смешанного леса, березняков, а больше всего ельников и наконец выскочили на взлобок высокого увала. Здесь во всю ширь распахивались перед глазами лесные дали, залитые совсем по-весеннему щедрым солнечным светом и кое-где прикрытые легкими и непрочными тенями от обрывков волокнистых облаков, похожих на клочья чесаной белой овечьей шерсти. Впереди уже просматривался конец волока и смутно различались домики далекой деревни.

Алексей посигналил двумя длинными гудками. Серега остановил машину и выпрыгнул на дорогу. Здесь, на возвышенном месте, дул довольно резкий ветерок, перехлестывавший через глубокие колеи легкую поземку.

— Что у тебя стряслось? — крикнул он Алексею, который быстро шагал к нему.

— Да ничего, — ответил тот, подходя. — Спросить я просто забыл давеча. А кто у нее муж будет?

— Тьфу! — отплюнулся Серега. — Я думал, случилось что… Петька Ивняков у нее муж, начальник транспортной конторы нашей. Ну, наш, стало быть, начальник.

Лицо Алексея посерело. Он хрипло спросил:

— Ты что? Шутишь?

— Ничего не шучу, — сказал Серега. — Все так, как говорю. Недавно он сам шофером был, по этой же дороге гонял. А потом курсы прошел, до начальника повысили.

Алексей подскочил к Сереге. Его лицо одновременно выражало и злость, и отчаяние.

— Та-ак! — с ненавистью в голосе протянул он. — Вон что. Выходит, ты надо мной не посмеялся, а под монастырь подвел. Захотел, чтоб с первого дня я с начальником полаялся, чтоб выжили меня! Теперь-то я понял.

Серега изумленно уставился на Алексея.

— Да ты что? Умом, что ли, тронулся?

— Не тронулся! — визгливо крикнул Алексей. — Ты, видно, решил, на дурачка напоролся. Я тебя насквозь увидел. Ты специально меня к этой бабе завез. Я думал, у тебя с ней что-нибудь есть, а ты затащил меня, намекнул, что, мол, многие тут пригреваются, и мне вроде место уступил. Вижу я все. Невзлюбил ты меня вчера и решил чего-нибудь подстроить мне, — сжав кулаки и брызгая слюной, выкрикивал он. — Все вы здесь приезжих не любите. Немного я здесь пожил, а понял. Что мы вам сделали? Молчком все! Дикари какие-то!

— Поосторожней! — рявкнул Серега, тоже сжав кулаки. — Я тебя, смотри, тряхну. Кто тебя завез? Чего ты с ума сходишь?!

— Не завез, говоришь? — Алексей чуть поумерил голос, прищуривая глаза и криво усмехаясь. — А насчет света мне или дяде врал? Свет-то у тебя отличный. Я вчера заметил: ты со светом едешь, где потрудней. Ты думал, я впереди еду, так не различу. А я еще на стоянке проверил: свет у тебя куда с добром. И шарф ты специально забыл, чтоб на обратном пути она на меня еще разок поглядела да не забыла мужу наябедничать. Это я сейчас догадался. Ну что, дурак я?

По мере того, как он говорил, лицо Сергея краснело, и это было заметно, несмотря на смуглый цвет его обветренных щек и скул. Потом Серега побледнел, как-то зябко поежился, отвернулся от Алексея. Шагнул вперед и привалился плечом к радиатору, смотря на лесную даль. Погодя немного он глухо сказал:

— Верно догадался. Завез я тебя. Только не для того… Люблю я ее…

— Кого это еще? — запальчиво, но уже не так крикливо спросил Алексей.

— Да Валентину, — словно силком выдавил из себя Серега. — Век бы тебе не знать, кабы не случай такой, кабы не подумал ты обо мне нехорошее. — И, не поворачиваясь к Алексею, медленно заговорил, как бы выкатывая тяжелые фразы для облегчения самого себя, как бы стремясь выговорить отягчающее грудь: — Давно люблю. С мальчишек. Из одного села мы, из Россохи. Я, Петька и она. С Петькой вместе в армию ушли, а она с отцом на кордон перебралась. Отец объездчиком был, помер — она стала. Тут Петька из армии вернулся. Шоферить стал. Часто тут ездил, заглядывал к ней. Ну, и поженились они. Я сверхсрочку служил. Вернулся — сначала не мог. Уехать хотел. Потом в руки себя взял. Держусь. А поглядеть нет-нет да и потянет.

Он повернулся и сказал совсем другим тоном, уже не признаваясь, а суховато и буднично оправдываясь:

— Вот и вчера. Думаю, новичок со мной, заеду. Наши ребята не поверили бы, что я с плохим светом в дорогу тронусь. И насчет шарфа ты верно. Только не тебя показывать буду, а сам на секундочку забегу… Одного ты не заметил. Не пью я в дороге, а тут вина взял. Чтоб вечер повеселей посидеть. Для нее. Только не подумал, что белую ты возьмешь…

— А она… это, как это… знает? — запинаясь, пробормотал Алексей, ошарашенный совершенно неожиданным для него признанием.

— Нет, наверно, — покачал Серега головой. — Петька знает. Ведь мы с ним с детства дружки неразлучные.

— Тогда ничего-то не «наверно», — авторитетно заметил Алексей. — Ясное дело — знает она.

— Вряд ли, — с явной неохотой продолжать тягостный для него разговор вяло запротестовал Серега. — Народ у нас не трепливый. Ну, хватит. Успокоился? Давай поедем.

Серега уже открыл дверцу кабины и поставил на подножку ногу, когда Алексей, дошедший до конца кузова, вдруг круто обернулся и спросил:

— Слушай-ка! А если я расскажу кому-нибудь? А?

— Зачем же? — искренне поразился Серега. — Неужели ты на такое пойдешь?

— Не пойду, скажем. А все-таки, если расскажу? Драться будешь?

Белесые глаза Алексея приняли загадочное выражение. По тону его нельзя было понять: то ли он хочет поддразнить Серегу, то ли испытывает его, то ли словно спрашивает какого-то человека внутри самого себя.

Серега нахмурился. Добродушное, — грустно-нежное выражение, которое смягчало его взгляд, сразу исчезло. Он полупрезрительно глянул на Алексея, резко бросил:

— Рук марать не собираюсь.

Он влез в кабину, звучно хлопнул дверцей — и через минуту машина тронулась с места. Алексей некоторое время рассеянно глядел ей вслед, потом спохватился и побежал к своему грузовику.

Проехав метров триста, Серега опять услышал два длинных гудка и тормознул. Из кабины он не стал выходить и дверцу не открыл, а только опустил боковое стекло.

Подбежал запыхавшийся и какой-то взъерошенный Алексей. Отдышался и, натянуто улыбаясь, отводя взгляд, проговорил:

— Ты это… понимаю я… не сердись. Я ведь чего хочу сказать… Расскажет ведь она мужу, неприятность мне будет.

— Брось, — хмуро буркнул Серега. — Сам не проболтаешься, никто не узнает. Она уж давно и думать-то о тебе забыла.

— А если расскажет? — полуобрадованный Серегиным ответом и желая услышать еще несколько успокоительных слов, спросил Алексей, засматривая снизу Сереге в лицо.

— До чего ты любишь это «если»! — раздраженно сказал Серега. — Ничего-то ты людям не доверяешь… Говорю тебе: не расскажет — народ у нас здесь попусту трепаться не любит. И вот что, — повысил он голос, — забудь-ка ты обо всей этой дороге, как мы с тобой ехали. Не вспоминай лучше никогда. Будто и не было ничего. Ясно?!

Он выкрутил вверх боковое стекло, и руки его легли на баранку…

Снова побежали вперед машины. Вот уже и волок миновали, катят по снежному полю. Если встретишься с ними — нужно забираться скорей на высокий отвал обочины. Даже страшновато немного, когда с грохотом проносятся они мимо. За лобовыми стеклами видны шоферы. Думают о чем-то своем, сосредоточенно смотрят на дорогу. Прогромыхают грузовики — и сразу окажется: ничего-то в них особенного нет, машины как машины, таких тут каждый день десятки проскакивают.

А совсем издали поглядеть, скажем, из Верхней Гривы, со старой колокольни, — ползут по уходящей к горизонту извилистой черточке дороги, на увалы взбираются, в лога скатываются две коробочки маленькие, как заводные детские игрушки. И только вихрятся вслед за ними золотые в улыбчивом мартовском солнце, веселые снежные завитушки.