Недометанный стог (рассказы и повести)

Новое платье

Телеграммы обманывали.

Сегодня утром, придя на свое рабочее место, в комнату сортировки почты, Надя получила их сразу две. Телеграфистка просунула голову в дверь и сказала:

— Надежда, получи! Помечено: вручить тридцать первого. Так что расписывайся.

Одна телеграмма была от мамы: «Поздравляю, Наденька, Новым годом. Будь счастлива», другая — от брата, Адьки. Хотя мама жила на иждивении брата, но телеграммы они послали отдельно. Надя поняла: решили, что мне так приятнее будет — две сразу, Адька писал, как всегда, необычно, с фокусами: «Новый год принесет тебе много счастья, сестренка». И подпись — «Добрый волшебник».

А какое же могло быть счастье в Новом году, если даже первая его ночь, праздничная ночь, обещала быть крайне несчастливой?

Не было нового платья.

Собственно говоря, оно было. Да только не в Надиной комнате, а за двадцать километров по Шарьинскому тракту, в поселке Иловка, у двоюродной Надиной сестры. И не оставалось никакой надежды, что оно очутится в руках у Нади к девяти часам вечера, к тому времени, когда нужно будет идти в Дом культуры на новогодний бал.

Новое платье! Оно обязательно должно быть лучше предыдущих. Пусть даже дешевле некоторых из старых, но зато сшито по моде, отделано со вкусом. В нем ты будешь выглядеть совсем по-иному. Это хорошо — новое платье. Это — маленький праздник. А сколько приходится думать о нем! Ведь надо и денег подкопить, а Надя уже второй год живет самостоятельно: и то и другое заводить приходится. Надо много журналов перелистать, чтобы найти подходящий фасон. А попробуйте поговорить с портнихами! Они обязательно хотят сделать все по-своему…

Однако это новое платье Надя не шила, а купила в магазине. Платье-костюм. Оно сидело чуть-чуть не так, как нужно, а вообще выглядело превосходно. Перешивать Надя не доверила бы никому в мире, кроме своей двоюродной сестры: ведь сестра работала раньше в ателье большого города и переехала сюда в связи с замужеством. И вот платье отправлено в Иловку, в выходной день Надя на попутной машине ездила туда на примерку. Платье должно быть готово сегодня, а автоколонна осталась, и платье осталось в Иловке. Случайные машины сегодня вряд ли будут, да и сестра живет не на самом тракте. На новое платье рассчитывать нечего.

А как все было продумано. Она наденет от нового платья один сарафан и веселую блузочку, ту, которая, кажется, нравится Косте. А теперь? Что наденешь теперь? Горошком? Гладко-синее? Нет, лучше совсем не ходить на вечер. Пусть Костю приглашает на дамский вальс Соня Изюмова. Она любит приглашать Костю, да и он вроде не прочь потанцевать с ней. В прошлый раз, например… Пусть им будет весело. Соня, конечно, будет в новом платье.

— Надька, к начальнику! — позвала из соседней комнаты телефонистка Люба. — Совещание.

Увидев грустное лицо подружки, хохотушка Люба тоже посерьезнела.

— Ты чего? Новый год ведь сегодня встречать будем. Жаль, что просто бал, а не бал-маскарад. Нет, правда, чего киснешь? С таким кавалером на бал пойдешь! С лучшим шофером леспромхоза. С самим Костей, от которого Сонька без ума. Да скажи, в чем дело? — затормошила Люба подругу, видя, что Надя не улыбается в ответ на ее шутки. — Новое-то платье хорошо сидит?

— Не привезли его, — ответила Надя. — Автоколонна только завтра придет, а я как раз транспортникам заказывала взять.

— Так вот ты из-за чего… — начала Люба.

— Не выдумывай, — сердито отмахнулась Надя, — Стала бы я из-за тряпок расстраиваться.

— Может, с Костей что?

— Да ничего. Полчаса назад за лесом уехал. Видела ведь сама. Говорю тебе: грустится, и все.

— Та-ак! — задумчиво протянула Люба и добавила: — Пошли к начальнику.

Совещание было коротким.

— Что это такое? — сказал начальник конторы связи. — Праздник, у людей настроение превосходное, а приходит, скажем, наш работник, сует телеграмму и говорит: «Распишитесь!» Ерунда. Да еще прибавит: «Побыстрей: вас много — я одна». Скверно. Мы людям в этих телеграммах радость несем, пожелание счастья, а выглядим как из бюро похоронных процессий. Отставить. Улыбка, вежливость, такт — вот что нужно. Ясно? Теперь слушайте. Городок наш маленький, а телеграмм мы получили множество. Я придумал: пусть в разноске почтальонам помогут молодые работники нашей конторы связи. Уменьшим радиус действия почтальонов, выделим сейчас каждому из сидящих здесь участки, и действуйте. Может, немного и после рабочего дня походите. Я всех молодых собрал: они все успеют и к вечеру приготовятся. А главное — улыбайтесь. Чтоб у людей после вашего ухода хорошее настроение оставалось…

И вот Надя входит в один дом, в другой, в третий… Стучится в разные двери. Приветливо улыбается. Ей тоже улыбаются в ответ. Приглашают посидеть. Она, пожалуй, даже понимает, чуточку догадывается, что ею любуются: ведь она хорошенькая, и улыбка у нее откровенная, и ямочки на щеках. Квартиры, дома, кварталы остаются позади. На улице, совсем неожиданно для кануна Нового года, тепло. Падает снежок. Тихо. Загораются огни. Наде приятно видеть счастливые лица людей, слышать радостные восклицания, когда они читают теплые строки телеграмм, а на душе по-прежнему грустно. Вот и сумка пуста. Нужно идти домой.

В своей комнатке Надя посидела на диване, не включая света. Всплакнула. Еще посидела. Приняла решение: как бы Костя ни уговаривал идти — отказаться. «Пусть танцует со своей Соней». Незаметно уснула.

Когда она проснулась и включила свет, часы показывали пол-одиннадцатого. Надя поразилась: Костя все еще не заходил. Он был всегда аккуратен, даже когда намечались простые танцы, а сегодня такой день… Значит, он ушел один! Ну, в таком случае она сейчас же пойдет в Дом культуры. Пускай в платье горошком. Пусть не думает, что она не пришла из-за того, что он не зашел. Но с ним она танцевать не станет. Ни в коем случае.

Платье было надето в один момент. Надя уже натягивала рукавички, когда в комнату постучались. Вошла незнакомая женщина и грубым голосом сказала:

— Возьмите. Послали вам.

Положила на диван сверток и вышла. Надя хотела вернуть ее, но уже хлопнула входная дверь. Надя развернула сверток. В нем лежало аккуратно свернутое ее новое платье.

Как бы ни аккуратно складывали новые платья, на них все равно окажутся места, которые нужно прогладить. Как бы ни быстро грелся утюг, как бы ни торопилась его хозяйка, время не считается с этим. На часах было полдвенадцатого, когда Надя снова натягивала рукавички.

И тут она остановилась перед выключателем. Прежде чем погасить свет и выйти из комнаты, она подумала: «Зачем идти? К чему новое платье? Костя не зашел, — значит, не хотел, чтобы я пришла. Значит, ему хорошо без меня. Я не пойду».

Наверное, она простояла бы так до двенадцати, но в комнату ворвался Костя. Вошел так, как никогда не входил, без стука, рывком отшвырнув дверь. С порога заорал:

— Быстрей! Не успеем к встрече! Готова? Отлично! Бежим!

Она думала — он пьян: галстук набоку, пальто расстегнуто, весь какой-то взъерошенный. Попробовала спрашивать и увидела, что он абсолютно трезв. Костя отмахивался от вопросов и твердил одно:

— Некогда! Скорей! Опоздаем.

Потом они бежали по улицам. Наде хотелось говорить, и она на бегу, задыхаясь, рассказывала ему о сегодняшнем дне: о том, как она разносила телеграммы, какие чудесные ребята у Фоминых, как незнакомая женщина принесла ей новое платье, — сестре каким-то образом удалось переслать.

На бегу она ухватилась за его левую руку. Он поморщился от боли, но она не заметила этого. Тогда он осторожно высвободил руку, пропустил Надю вперед, побежал с другой стороны и подал ей правую руку.

Боль напомнила ему о его сегодняшнем дне. Как под конец рабочего дня к нему прибежала Надина подружка Люба и сказала, что Надино новое платье в Иловке, что Надя грустит. Как он умолял начальника отпустить его, поставив пробег за его счет. Как наконец начальник согласился.

Затем он гнал свой лесовоз, пролетая полями, перелесками, взбивая в лужах, которыми после оттепели покрылась Ломенга, фонтаны воды, прорезая светом фар декабрьскую тьму. Он хотел успеть к десяти часам и успел бы, если бы не подвело колесо. Ставя запаску, возясь с домкратом, он разбил в кровь локоть левой руки.

Уже вернувшись домой, он упросил соседку отнести платье Наде, а сам начал носиться по дому, сворачивая стулья, наскоро умываясь, надевая рубаху, костюм, пальто…

И все-таки они опоздали. Остался один квартал до Дома культуры, а из репродуктора, укрепленного под его крышей, раздался двенадцатый удар кремлевских часов. Костя и Надя настолько запыхались, что даже не смогли сказать друг другу традиционных, но каждый год по-новому звучащих слов, а просто в первый раз за все их знакомство поцеловались.

Костя обнял ее. У него сильные руки, и он, конечно, измял, хотя оно и было прикрыто шубкой, платье, а особенно плечи у блузки. Но Надя и не подумала об этом. Ведь дело, в сущности, было совсем не в новом платье, а в том, для кого оно надето, рядом с кем она входила в Новый год, как в новое счастье.

Телеграммы говорили правду.