Недометанный стог (рассказы и повести)

Ровная жизнь

Следователь райпрокуратуры Викторов и Аля встретились и поженились не так давно, жили дружно и мирно. Детей у них пока не было, но они надеялись. Работы у обоих было не так чтобы мало, но и не очень уж много. Развлечений в маленьком городке особых не имелось, однако супруги удовлетворялись спектаклями самодеятельности, кино, танцами в районном Доме культуры, книгами и слушанием радиоприемника.

Перед четырехквартирным деревянным домом, где они жили, разбили небольшой цветник. Здесь и Аля садила цветы и кустики, а Петр Сергеевич помогал ей — таскал воду для поливки.

По вечерам иногда ужинали на застекленной веранде. Дом стоял довольно высоко, и часть городка виднелась с веранды только крышами да кронами берез и тополей. А вдали дважды изгибалась река в луговых берегах, да еще на той стороне виднелись деревни, за которыми шагал к горизонту сине-зеленый ельник.

Однажды поужинали, стали пить чай. Петр Сергеевич взял газету и сказал:

— Принеси, Аля, еще стакан.

Аля, очень молоденькая, полненькая, с круглым личиком, сидела, вытянув ноги под столом. И она ответила:

— Принеси сам, Петя. Не хочется что-то вставать.

Петр Сергеевич повернул к ней свое худощавое, еще почти юношеское лицо и попросил:

— Ну принеси. Мне хочется именно от тебя стакан чаю получить.

Аля не поддалась на грубую лесть и ответила, даже с маленьким вызовом:

— Сам… Сам принесешь.

Петр Сергеевич поглядел на нее полунасмешливо, полусердито, как на запирающегося допрашиваемого, и продолжил свое:

— Аля, принеси чаю.

А она тоже изучающе смотрела на него, словно на капризного ребенка, глаза ее чуть улыбнулись, и она не уступила:

— Ничего, сам сходишь.

Петр Сергеевич стал, явно дурачась, монотонно повторять через равные промежутки времени:

— Аля, я хочу чаю. Аля, я хочу чаю.

Аля так же спокойно отвечала ему одно:

— Сходи сам. Сходи сам…

Обоих забавляла и немного, самую малость, сердила эта игра. Кончилась она тем, что Петр Сергеевич встал и сходил за чаем. Не выдержал, захотелось пить.

А примерно через неделю игра повторилась.

Оба они шутили, чуть-чуть нервничали и при этом, казалось, как-то исподтишка наблюдали друг за другом, присматривались друг к другу.

Шли дни, и с другими вещами, а не только со стаканом чая, стало случаться нечто подобное. Если они собирались в Дом культуры и Петр Сергеевич говорил:

— Надену-ка я тот галстук в полоску…

Аля тотчас предлагала:

— Нет, нет. Другой вон… синенький надень. А тот и не моден уже.

— Подумаешь, мода, — ворчал Петр Сергеевич и просил Алю, стоявшую перед открытым платяным шкафом:

— Подай.

Аля молча протягивала ему синенький.

— Эх, — досадливо крякал Петр Сергеевич, подходил к шкафу и выбирал галстук, что наметил вначале.

Петр Сергеевич иногда, сидя над какой-нибудь книгой, вдруг восторженно чмокал, крутил головой и восклицал:

— Слушай-ка, прочту. Чудо!

Он читал, сутулясь, близоруко наклонясь, читал еще и еще. Но Аля вдруг зевала и говорила:

— Ну и отыскал. Ничего особенного.

Петр Сергеевич переходил на чтение про себя и больше жену не тревожил.

Они не ссорились ни по каким крупным вопросам, никогда не ругались, не оскорбляли друг друга. Да и из-за этих мелочей они, собственно говоря, не ссорились. Но странная, сложная, меленая, запутанная игра не прекращалась.

Бывало, Петр Сергеевич предложит пойти вечером в кино, а жена сообщает ему:

— Что ты! Сегодня чудесный спектакль будут передавать. Включим лучше приемник и послушаем.

Приемник включен. Тишина в уютной комнате. Светится шкала настройки, слышатся голоса. Горит торшер. На диване сидят рядом Аля и Петр Сергеевич, виднеется его резковатый профиль и ее овальное, с мягкими чертами личико. Аля — вся внимание. А Петр Сергеевич посидит, посидит, да и скажет:

— Надоело. Спать пошел.

Так продолжалось довольно долго.

Один раз, просматривая очередное дело, Петр Сергеевич наткнулся на слово «интуиция». Он отложил дело, посмотрел в окно прокуратуры на серенький октябрьский день, на какие-то общипанные тополя, на курицу, медленно шагающую по двору, задумался.

«Интуиция, — думал он. — Вот и в семейной жизни тончайшая нужна интуиция, чтобы понимать самые малые душевные движения человека. Чтобы чувствовать его. И уступки, тысячи уступок. Ах, как все это непросто…»

Так он сидел и думал. Думал неторопливо и горько о семейной жизни вообще, и о своей семье, и о других семьях. Думал и морщил лоб, вздыхал и качал головой. А курица куда-то вышагивала по двору, и палые листья на земле чуть подпрыгивали от слабого ветерка и перелетали с места на место.

А через неделю они разошлись. Разошлись, как и жили, тихо и мирно, без скандала.

Весь городок был взбудоражен этим событием. Еще бы: их жизнью со стороны любовались, их ставили в пример ревнители строгого семейного порядка — и своим неразумным детям, и неуживчивым супругам, да мало ли кому.

Тогда начались толки, перетолки и кривотолки.

— Не-ет, — говорили друг другу соседки, — Не-ет, — перешептывались любители свежих новостей. — Что-то тут не то. Что-то они скрывали. Да ведь, подумай, ловко-то как скрывали! Не-ет, было, было чего-то у них.

А у них на самом деле ничего не было.