Немо восставший

9

СДЕЛКА С ДЬЯВОЛОМ

«Моя нога… она мертвее Юлия Цезаря. Бегите все сюда!»

Эфрем бросил свои телеграммы и помчался обратно по коридору второго этажа к лестнице у бывшего буфета, которая вела вниз, в подвалы Белого дома и в штаб-бомбоубежище. Грант находился наверху, у этой лестницы, он стоял, прислонившись к широкой дверной раме, с негнущейся, словно омертвевшей правой ногой, выставленной вперед и будто скованной невидимым гипсом.

Эфрем подставил ему руку и плечо, и Грант выпрямился, навалившись всем своим весом на мальчика и замочив его своим пальто.

«На улице мокро, я не спал, не ужинал. Ужасное сочетание». Грант чуть было не добавил в этот список «плохой бурбон», но передумал. Смешанная и взболтанная муть была не старым виски, а просто гадостью для желудка, которую он не переваривал. И теперь нога его не слушалась, мышцы в ней застыли, и он пытался тянуть ее за собой правой рукой.

Эфрем сказал: «Моя бабушка, она засыпает за ужином».

Ему захотелось сунуть себе обратно в глотку свои слова, сразу же после того, как он их произнес, но Грант лишь тихо рассмеялся: «Я еще не в таком состоянии», сказал он, когда они справились с верхней ступенькой, а затем двинулись по коридору. Грант с усилием тащил за собой свое застывшее колено, громко хрустнув костями.

Грант сказал: «Похоже на взвод курка Миротворца [револьвер Кольт]».

«Прошу прощения, сэр, это из-за участия в боевых действиях?»

«Упал с лошади. Много лет назад».

«Надеюсь, не с Цинциннати*!»

- - - - - - - - - - - - -

* Любимый конь генерала Гранта. – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - -

«Нет, конечно же, никогда. В первый год моего пребывания в Вест-Пойнте «старики» усадили меня на самую тупоголовую из тамошних лошадей, преподав мне урок». Грант кивнул на окно, занавешенное наполовину, и на пробивавшиеся сквозь него солнечные лучи: «Почему ты еще здесь?»

«Моя смена заканчивается на рассвете, сэр. А потом… всё».

«Поясни».

Эфрем задел носком край красной дорожки: «Меня увольняют из-за того, что я доставил вам то сообщение с опозданием».

«Ты все сделал, как нужно. Я скажу им об этом».

«Благодарю вас, сэр, но не думаю, что тем связистам в телеграфной слишком нравится чернокожий на службе. И я всегда не очень-то хорошо справлялся с этой работой, потому что она совсем тупая».

«А с какого рода работой ты хорошо справляешься? Посмотри на меня».

Наконец, Эфрем решился взглянуть прямо в глаза президенту Гранту и сказал: «Мой папа лучший кузнец в Вашингтоне. И, сэр, я знаю толк в лошадях. Даже самых дурных».

Они добрались до Конторки, Грант теперь выпрямился, и он взял в руки стопку телеграмм в красных конвертах со стола своего секретаря у двери. Он стал их разбирать, а с манжет и фалд его пальто еще капала вода: «Тебе придется доставить еще множество сообщений перед тем, как ты отправишься на конюшню».

Эфрем был по-настоящему удивлен: «Сэр?»

«Не заставляй меня повторять приказ».

В подтверждение Грант кивнул Эфрему, после чего сбросил с себя пальто, разбрызгав воду, и направился к старому Линкольновскому столу в нише Конторки. Нога его теперь уже немного начала сгибаться, и этого ему хватило, чтобы наклониться над покрытой кожей столешницей и набросать распоряжение на президентском бланке. В тишине был слышен лишь звук пера по бумаге.

«Миссис Грант скоро встанет».

«Мне следует распорядиться о завтраке, сэр?»

Грант подписал распоряжение, подчеркнув свое имя последним росчерком пера, чуть не прорвав при этом бумагу. «Этим другие займутся. Вот, отнеси это мистеру Дункану. У тебя одна минута».

Когда Эфрем вышел за дверь, Грант доковылял до подноса, принесенного дворецким, дорвавшись до бурбона. Он налил его себе, прогоняя боль и усталость, а затем остановился глазами на фотографии американского военного корабля «Авраам Линкольн», сделанной Мэтью Брэди и висевшей в дальнем углу Конторки.

Утренние тени мерцали на официальном портрете экипажа, стоявшем по стойке смирно на пристани реки Теннесси, перед тем, как взойти на борт корабля. Это была большая фотография, под стеклом, и все лица экипажа, молодые и старые, видны были прекрасно, в деталях.

Лики утонувших. Казалось, какие-то тени мерцали у них в глазах.

Грант, из-за больной ноги еще несколько криво стоявший на ногах, прислонившись к столу, поднял бокал. «Господа, я заключил сделку с Дьяволом, и мне остается только извиниться за это», сказал он, а затем швырнул стакан в мраморный камин, и осколки с бурбоном разлетелись по полу.

* * *

Мешок, накинутый Немо на голову, был дважды обвязан вокруг его горла, и при каждом вдохе во рту у него оказывалась мешковина. Он кашлял остатками полусгнившей муки, а в спину его толкал комендор-сержант, вонзая ствол Ремингтона в ребра, пока они шли по коридору тюрьмы. Он скрестил руки, не став слепо щупать ими впереди себя, и делал каждый шаг с осторожностью.

Сержант сказал: «Правее, иначе разобьешь себе голову».

Мешковина задвигалась вместе со словами Немо: «Еще одиннадцать футов, после чего мы повернем, так как мы сейчас находимся в коридоре первого этажа, который ведет на улицу. Для меня это вовсе не лабиринт».

Сержант подтолкнул его винтовкой: «Делай, что тебе говорят».

Из-за дыма с остатками керосина мешок словно склеился, как густой туман, из чего Немо понял, что он находится у сожженных дверей старой погрузочной платформы. Он зашагал по ней, отшвыривая по пути ногами в стороны обугленные кусочки, и когда почувствовал край платформы, остановился.

«Ты думал, я здесь сломаю себе шею?»

Немо вслепую дошел до края платформы к лестнице в самом ее конце, а затем спустился по ступенькам на землю и сказал: «Мне это не нравится».

Немо поднял голову, прислушавшись к охранникам, выливавшим ведра с мыльной водой во дворе и смывавшим пепел и кровь. Слышно было также, как рядом сметают со двора битый кирпич и бутылки, которыми кидались заключенные.

Пальцы комендор-сержанта впились Немо в затылок: «Начинаем все заново, так, будто ничего и не произошло. Как будто ты ничего и не добился для этих зэков».

«Досадно, но ты должен вывести меня за ворота и отвезти на мой корабль. А не на виселицу».

За воротами выстрелила пушка. Эхо ее ударило по тюремному двору, звук этот прогрохотал, отразившись от стен, задрожали окна, посыпалась штукатурка. Грохот ударил и по Немо тоже, но он остался совершенно неподвижным, с мешком на голове и со скрещенными руками. Никакой реакции.

Комендор-сержант не удержался от хвастовства: «Моя пушечка. На этот раз никаких осечек не будет. Разнесу все это место в пух и прах. Тебя и всю ту сволоту, за которую ты тут выступал».

Немо не знал, действительно ли сержант собирался стрелять, но сказал: «Все это должно заставить меня склонить голову? Если бы не было грома, люди не испытывали бы такого страха перед молнией. Ты хоть понимаешь, что это––»

Рот у сержанта скривился, и он резко и с силой ударил по ране в плече Немо прикладом своего Ремингтона, чтобы услышать, как тот вскрикнет. Но никакого крика не раздалось. Глаза сержанта запылали злобой. Он замахнулся и ударил дулом винтовки Немо в живот.

Немо принял удар, не согнувшись, а затем выдавил сквозь мешок: «Выводи за ворота. Таковы указания».

Сержант взревел, врезав по основанию черепа Немо своим огромным сжатым кулаком. Сокрушительный удар. По роже его лился пот, и он заорал: «Этот заключенный угрожал, сэр! Я сделал то, что обязан был сделать».

Начальник тюрьмы Крамер следил за всем происходящим из своего кабинета на втором этаже: комендор-сержант и два охранника забросили Немо головой вниз на спину лошади и привязали его к седлу.

Сержант пощупал ладонью затылок Немо и крикнул: «Ничего, он еще дышит».

Крамер прищурился из своего разбитого окна, поправив очки и сосредоточившись на этих действиях. Итак, если кто-нибудь с жетоном будет спрашивать об этом, он сможет поклясться, что Немо был жив, когда его вывезли из тюрьмы. Он постучал зонтиком по желтому стеклу.

Сержант быстро отдал честь окну, сунул Ремингтон в чехол, а затем вскочил на лошадь. Немо, связанный и неподвижный, висел за седлом. Крамер проводил комендор-сержанта за ворота, после чего взял в руки пожарный топор, лежавший рядом с его старым столом.

Обеими руками он поднял его над головой и стал считать. И ждать. Дрожащими руками, когда в отдалении вновь выстрелила пушка, Крамер опустил топор, звук гаубицы скрыл треск разрубленных половиц, и лезвие вскрыло узкое пространство под полом.

Бросив топор к зонту, Крамер разломал и расшвырял ногами доски, а потом сунул руки в это отверстие, до самых плеч. Напрягшись, он ухватил руками покрытый паутиной детский гробик.

Внутри раздался лязг металла, когда он стал поднимать гроб, выдирая его наружу сквозь старые гвозди и расколотые края пола. И вытащил его. Он припал к стене своего кабинета, не ведавшей никогда краски, и вытер пот с глаз рукавом. Небольшой тяжелый ящик теперь стоял рядом.

Дело сделано. Начальник тюрьмы позволил себе довольно улыбнуться, похлопав по крышке гроба.

_______________________________________________

_______________________________________

________________________________

_________________________

__________________

_____________