Неоновые росчерки

Эпизод семнадцатый. "Призраки гнетущего прошлого"

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Понедельник, 23 марта. Предрассветное утро.

Мира больше не было. Был только бесконечный адский вой, грохот, ужасающая дрожь земли и всего сущего. Ничего нельзя было разглядеть из-за серо-черной дымчатой пелены. Она заполнила собой весь мир вокруг, поглотила улицы и дворы Москвы.

Слезящиеся глаза нещадно щипало от дыма, прогорклый вкус, смешивающийся с солёно-металлическим привкусом крови, оседал во рту. В горле першило и пекло.

Я попыталась шевельнутся, но болезненно давящий на тело ремень безопасности прочно прижимал меня к сидению

Жмурясь от дыма и пыли, стараясь не вдыхать слишком глубоко, я инстинктивно нащупала фиксатор ремня безопасности.

Но затем, спустя мгновение, когда вернулось чувство ориентации в пространстве, я поняла, что вишу вверх ногами; и ремень безопасности единственное, что удерживает меня от падения вниз на потолок салона перевёрнутого Лексуса.

Высота, конечно не большая — если вытянуть руку можно коснутся кончиками пальцев обшивки потолка. Но если не удачно грохнутся, запросто можно свернуть шею.

Откуда-то из глубины обманчиво тяжелой, неповоротливой дымчато-пыльной массы донесся могучий грохот, с которым обычно происходят горные обвалы. Долгий, крепкий и низкий гул, вызывающий ощутимую вибрацию и дрожь земли.

Я поняла, что дом всё ещё рушится, он всё ещё обваливается и нехотя разламывается на части.

В мое наэлектризованное шоком сознание метеором ворвалось эффектное воспоминание взрыва. Мы были совсем недалеко. Мы не успели уехать на достаточное расстояние. А это означает, что перевёрнутый Лексус находится в радиусе разлета обломков разрушающегося здания. Иными словами — в любой момент на Лексус может обрушится громадный кусок стены. А это неминуемо приведет к взрыву машины! От сильного удара бензобак внедорожника наверняка рванёт!..

Мой пульс участился. В ушах зазвучали жесткие и пружинистые удары сердечного ритма.

Нужно было срочно выбираться!

Следом за этим яркой свечой вспыхнула мысль с именем «Стас!»

Я вытянула руку в сторону сидения рядом, моя ладонь нащупала только поверхность кожаной перетяжки сидения. Стаса рядом не было.

— Стас! — испуганно и жалобно позвала я.

Никто не отозвался. Рассмотреть хот что-то по-прежнему было нереально. Дым со вкусом горькой гари и теплой пыли ползал по салону, затмевая собой всё, до чего мог дотянутся.

— Стас!!! — всхлипывая, со страхом, боязливо позвала я. — Стас! Стас!!! Стас!!!

Молчание. Пыль, пепел и дым. И одиночество.

— Стас… — прорыдала я, срывающимся и шепчущим голосом.

Никто не отвечал. Никто не двигался. Я была одна.

Кошмарные мысли вихрем закружились в голове. Одно ужасающее предположение сменялось другим.

Я тихо, сдавленно зарыдала. Паника, оплетая толстыми мускулистым щупальцами, мою шею, грудь, живот и голову, с ожесточением душила и сдавливала меня.

Пульс учащался. Дышать становилось труднее.

Из тучи расползающегося вокруг дыма вновь прозвучало грохочущее гулкое рычание. Затем я услышала, как совсем рядом, где-то в дыму в землю врезалось нечто многотонное, тяжелое, заставившее перевернутый автомобиль с лязгом вздрогнуть.

Дрожащими руками, испытывая истерическую лихорадку, я вцепилась руками в сидение и поджала ноги, поставив подошвы кроссовок на сидение. Задрала голову вниз, к потолку салона, затем, насколько позволял ремень, наклонилась к рулю и правой рукой взялась за руль, так чтобы не свалится вниз головой.

Когда я отстегну ремень, нужно постараться упасть на спину, на бок, на колени. Главное не на голову — если я рухну вниз в таком положении, как сейчас, сломанная шея мне обеспечена!

Новый грохочущий удар с ожесточением сотряс асфальт рядом с нами. Я услышала хрустящий надламывающийся треск.

Похоже, это от мощного удара начал ломаться асфальт. Вместе с учащенными ударами сердца в голову вдалбливалась пугающая уверенность, что следующий обломок здания обрушится именно на беспомощный неподвижный Лексус.

Левой рукой я попыталась отстегнуть ремень, но после нескольких попыток поняла, что фиксатор самым примитивным образом заклинило.

— Нет! — выдохнула я со страхом и отчаянием, — Нет! Нет! Пожалуйста! Нет…

Я нажимала на кнопку фиксатора, но эластичный тугой и широкий ремень и не думал расстёгиваться.

— Да чтоб тебя!.. — воскликнула я со страхом и паникой.

Я нетерпеливо и истерично подёргала фиксатор. Без толку! Ремень безопасности, словно воплотив в себе сущность самого подлого коварства, не желал расстёгиваться!

Тут мой взгляд привлек случайный блик. Взглянув в его сторону, я увидела, что это стеклянный осколок, скорее всего, от лобового окна.

Он вонзился в обшивку салона, возле дверцы и сейчас, словно с издёвкой, игриво поблескивал.

У меня получилось дотянутся до него только с четвёртого раза. И, наконец вытащив осколок из стены салона, я ойкнула от боли.

По пальцам и ладони быстро заструилась моя кровь — я порезалась, когда выдёргивала осколок из стены.

Но сейчас это была меньшая из моих проблем.

Чуть оттянув ремень я начала лихорадочно пилить осколком тугую ткань. Я старалась не обращать внимание на кровь, обильно растекающуюся по моей руке. Хотя порез, судя по нарастающей и пекущей боли, оказался довольно глубоким.

Словно подгоняя меня, из недр дымчатых туч, непонятно с какой стороны, снова что-то мощно прогрохотало.

Ткань ремня была качественной и прочной, а потому поддавалась с трудом. Пока что мне удалось разрезать лишь четверть от всей ширины ремня.

Откуда-то сзади донесся звук, который заставил меня замереть и даже перестать дышать, на пару секунд. Это был цокающий, влажный звук быстро капающей жидкости.

Мне не стоило труда догадаться, что может протекать из перевёрнутой машины. К тому же, перекрывая удушающий гадкий запах гари, по салону стремительно расползалась вонь бензина.

— Cholera! — выругалась я со злостью и страхом.

Следом из уст, чуть не вырвалось так любимое русскими слово из четырёх букв. Но, мысленно я его всё-таки произнесла.

Почти половина ремня уже была разрезана и раскромсана. Ещё столько же — и я свободна!

Справа, сзади послышался какой-то шорох, я взволнованно, насколько могла вывернуть шею, оглянулась назад. Из-за дыма я могла с трудом рассмотреть лишь отдельны фрагменты слабо проступающих очертаний. Но я различила движение!..

— Стас! — вскрикнула я обрадованно. — Стас! Ты слышишь меня?! Стас!..

— Ника? — прохрипел, в ответ Корнилов. — Чёр-рт!.. Ты где?! О-ох…

Я услышала, как Корнилов чуть сдавленно закряхтел. Я не видела, что с ним, но догадывалась, что досталось ему крепко: он ведь не пристегнулся как я.

— Стас ты можешь двигаться?! — быстро спросила я. — Нам нужно выбираться отсюда, как можно быстрее! У нас бензин вытекает!

— Вижу, — буркнул Стас.

Теперь я увидела его силуэт, он быстро приблизился ко мне. Корнилов как будто вынырнул из дымчатой завесы и его лицо оказалось прямо возле меня.

— У тебя кровь на лбу и щеке! — испуганно вскричала я.

— У тебя тоже, — Стас взглянул мне на лоб.

Я быстро ощупала правой рукой голову и тут же почувствовала пальцами тёплую влагу на волосах. Кровь так же стекала по правой стороне моего лица и, похоже, аж до самой шеи.

— Не переживай, — чуть изменившимся голосом произнес Стас. — Если ты можешь двигаться, говорить и видеть, рана, как минимум не опасна. Просто зацепило…

Но у меня почему-то сложилось впечатление, что Стас больше пытается успокоить самого себя.

Корнилов достал свой немецкий штык-нож, который его дед раздобыл во время войны, и перерезал мой ремень безопасности.

Он помог мне осторожно спустится вниз, и мы вместе выбрались из автомобиля. Затем Стас достал из машины ту самую девушку в зеленом свитере. К счастью она была жива, но без сознания. Голова у неё была цела, но левая нога была выгнута под не естественным углом.

Корнилов снял куртку, затем рубашку и быстро покромсал её ножом. В машине, он обнаружил бутылку с газировкой и смочил ею каждый из лоскутов разрезанной рубашки.

— Завяжи рот и нос, — сказал мне Стас, протягивая один из лоскутов.

Я послушно обвязала лицо влажным куском ткани. Когда я закинула руки назад, спина, в области лопаток отозвалась тянущей болью.

Я скривилась, но быстро взяла себя в руки, не хотелось, чтобы Стас за меня беспокоился.

Корнилов обвязал лицо себе и девушке. Затем накинул куртку на голый, покрытый кровавыми полосками глубоких царапин, торс, и взял девушку на руки.

— Идём вдоль дороги и поскорее, — произнес Корнилов, ступая прочь от машины. — Ника, пожалуйста, не отставай и не отходи далеко.

Я кивнула. Даже думать не хотелось, что будет если я потеряюсь в этой дымчатой серо-чёрной мгле!

Поэтому я двигалась почти вплотную Стаса, боясь потерять его из виду. Я бы держалась за него, если бы не видела, как ему тяжело. Стас, побитый, весь в ссадинах и царапинах, с кровью на лице и теле, спешно ковылял прочь, таща на руках девушку в зеленом свитере. Та, по-прежнему не подавала признаков в жизни. Её правая рука, ноги и волосы безжизненно свисали вниз, безвольно качаясь из стороны в сторону.

Я ступала рядом со Стасом. Мы двигались по разбитому обломками и засыпанному кусками стен дома асфальту. Ориентиром для нас был тянущийся вперёд бордюр.

Можно было бы рискнуть свернуть, но тогда мы бы наверняка заблудились в беспросветной дымчатой горькой мгле, а нам нужно как можно поскорее покинуть область разрушающегося здания!

Я не сразу обратила внимания, что вьющийся вокруг нас непроницаемый пыльно-черный дым, медленно сменил оттенки на сероватые и песочно-ржавые. Затем повеяло противоестественным теплом.

Я быстро обернулась на ходу и на мгновение застыла на месте. Мое тело, от пяток до шеи, враз сдавило быстро взбирающимся по коже холодом.

Примерно в сотне-другой метров от нас, в медленно расплывающихся грязно-бурых, подсвеченных тучах дыма, ярко и зловеще пламенным светом мерцали очертания разрушенного дома. Теперь было ясно, отчего ночь и дым вокруг резко посветлели.

Разрушенный взрывом дом бурно полыхал от первых до всех частично уцелевших этажей.

На моих глазах сверкнуло резко выросшее пятно пламенной вспышки и раздался грохот взрыва. А следом я услышала, как от здания отваливаются новые куски.

— Ника! — рявкнул Стас и я, вздрогнув, быстро обернулась. — Не отставай!

— Ты видел?! — приблизилась я к нему.

— Видел, — буркнул Стас.

— Почему дом так горит и взрывается? — со страхом спросила я.

— Метан, — коротко ответил Корнилов.

Я мысленно отругала себя за глупый вопрос. Могла бы, и сама догадаться!

Мы двигались дальше. Стас то и дело морщился и кривился от боли. Я с печальной и беспокойной жалостью поглядывала на него. Мне бы очень хотелось хоть чем-нибудь ему помочь, но я не представляла, как.

Грязно-бурый, меркло сияющий оттенками огня дым обвивался вокруг нас. Хищно кружил рядом и над нами. Дым, как будто живой и разумный, старательно пытался сбить нас с пути.

Он то открывал часть дороги впереди и очертания дворов по близости, то мгновенно скрывал их. Дым словно играл с нами и нарочно пытался запутать. Ему, как будто очень не хотелось, чтобы мы смогли уйти отсюда живыми.

Дым выедал глаза, заставляя меня обливаться слезами, пытался забраться в горло и нос, пытался заставить меня задыхаться. Дым желал, чтобы мы, задыхаясь, упали на асфальт и остались здесь, в его власти; чтобы он смог медленно убить нас, выдавить из нас жизнь, и вытравить кислород из наших лёгких, наполняя их пеплом и горелой горькой пылью.

За спиной снова пророкотал мощный взрыв, я вздрогнула, и поспешила за Стасом.

Вокруг слышались гулкие удары камня об трескающийся и ломающийся асфальт.

Я каждый раз вздрагивала и инстинктивно хваталась за локоть Корнилова.

Прижимая мокрую ткань к лицу, я щурила слезящиеся глаза, в тщетных попытках хоть что-то разглядеть в дымчатой завесе перед нами.

Ещё один взрыв глухо рыкнул за нашими спинами, а затем раздался звук, от которого у меня всегда замирало дыхание и сердце.

Цокот. Звонкий, гулкий и громкий цокот копыт. Я с ничем не спутаю этот звук.

Вестник. Опять. Здесь и сейчас.

Я повернула голову в сторону звука.

Из медленно рассеивающихся грязно-бурых облаков непроглядного дыма неспешной поступью выступил вестник. Вороной статный и высокий конь, с развевающейся чёрной гривой.

Вороной… Опять он.

Я почувствовала слабость и дрожь в теле.

Не говоря ни слова, как загипнотизированная, я оставила Стаса и неторопливым шагом направилась к Вестнику.

Вороной ждал и нетерпеливо всхрапывал, кивая гривастой головой.

Я приблизилась к нему, так близко, что могла уже различать свое отражение в его антрацитовых, зеркально чёрных глазах.

Я непроизвольно вытянула вперед руку, едва кончики моих пальцев коснулись головы коня, как перед глазами вспыхнул уже знакомый свет.

И через мгновение я стояла… в уютно обставленной комнате с зелёными рельефными обоями. На полу красовался желто-бурый ковёр, у стены стоял охристого цвета диван и два таких же кресла. Вдоль другой стены стояла побитая временем мебельная стенка, темно-зелёного цвета.

В центре возвышалась новогодняя ёлка, вокруг которой, ходила женщина с песочно-желтыми волосами, одетая в светлое платье и бордовую вязаную кофту. Она была чуть младше сорока, немного полноватая, с пухлыми щеками и довольно красивыми глазами.

Её песочные волосы были завязаны в непритязательный пучок, она ходила вокруг ёлки и, подпевая звучащей из радио песни, наряжала ёлку.

Ей помогали двое мальчиков лет семи-восьми. Один подавал игрушки, а другой, высунув язык от старания, кропотливо и с осторожностью, вешал на игольчатые ветки проводки гирлянды.

В комнате, да и во всей квартире ощущалась уютная предпраздничная идиллия.

Но откуда-то из глубины уже нарастало пульсирующее тревожное чувство. Оно вздымалось, крепло и закипало. Оно походило на поднимающуюся по глубокому жерлу невидимого вулкана раскаленную магму, готовую вырваться в мир и уничтожить ненавистную ей атмосферу приближающегося праздника.

Из коридора донёсся гулкий удар входной двери. Мальчики и женщина возле ёлки пугливо оглянулись.

— Дети, — быстро и взволнованно произнесла женщина, — вы написали письмо дедушки Морозу? Нарисовали для него рисунки, как обещали?

Мальчики покачала головами, на лицах обоих застыла опасливая настороженность.

— Тогда сейчас, самое время, — женщина, это было очень заметно, через силу улыбнулась сыновьям.

Мальчики неуверенно, с заметным страхом поглядывая в сторону прихожей, вышли из комнаты. Их мать, быстро поправив волосы, нервно и чуть судорожно вздохнула. Весь её вид говорил о том, что она как будто бы к чему-то готовилась, как будто пыталась мысленно приободрить себя перед каким-то серьёзным испытанием.

Из коридора сперва раздался сиплый, словно простуженный надрывистый кашель. Затем прозвучали несколько тяжелых, гулких шагов. Кто-то снова прокашлялся и шумно с влажным звуком втянул носом воздух.

Я замерла вместе с женщиной, с опасливым ожиданием глядя в прямоугольник дверного проема. Там, в полумраке, тускло мерцал свет развешенных по дому новогодних гирлянд. Только сейчас он казался зловещим, как будто предвещающим нечто кошмарное, но неизбежное.

Снова кашлянув, в дверном проеме появилась пошатывающаяся мужская фигура.

Я увидела, как мать двух мальчиков, коротко, с всхлипом вздохнула.

Мужчина, заметной не трезвой и покачивающейся походкой вошел комнату.

Он не разулся и сейчас стоял в расшнурованных, облепленных вязкой грязью, ботинках на желто-буром ковре.

На мужчине была старая и потёртая распахнутая кожаная куртка. Его русые волосы были взлохмачены, болезненно красноватая кожа на лице была покрыта легкой испариной. Взгляд у мужчины был затуманенный, а губы расплывались в нездоровой ехидной улыбке.

— Здорово, женушка, — проскрипел мужчина, ухмыльнулся и приложился к бутылке, которую держал в правой руке.

— Милый, — кротко произнесла женщина, — ты забыл разуться…

Мужчина допил остаток зловонной жидкости из бутылки и свирепо уставился на жену.

Когда он, громко топая и оставляя грязные следы на ковре, приблизился к женщине, даже я почувствовала исходящую от него убийственную смесь вонючего пота и гадкого перегара.

— Что ты сказала? — скривив рот, процедил он, возвышаясь над женой. — Что ты сейчас там мне ***данула, корова драная?! А?!

— Панкрат, я просто… — начала было женщина в бордовой кофте.

Но мужчина коротко рыкнул и с яростью швырнул пустую бутылку об стену. Бутылка с глухим звоном взорвалась сотнями осколков. Было нечто угрюмое, злое и аллегорическое в этих разлетающихся на по комнате поблескивающих осколках. Словно в замедленной съёмке, в каждом из них, я разглядела отражение Панкрата и его жены. Их семейная жизнь, их давняя любовь давно уже стала лишь кривыми осколками на полу.

Женщина пугливо вздрогнула, инстинктивно закрылась ладонями и отступила назад.

Но Панкрат тут же схватил её за правое запястье, притянул к себе и прорычал ей в лицо, озлобленно брызжа слюнями.

— Этой мой дом!!! — вскричал он сипнущим голосом. — Мой!!! И это всё моё!!! И я здесь буду делать, что хочу!!! Поняла?! Поняла, меня?!! Это я зарабатываю бабки и кормлю вас всех! Это всё я! И в своём доме, я буду ходить где хочу и как хочу! Ясно?! Ясно, паскуда?!

— Панкрат, п-пожалуйста… — расплакавшись от ужаса, пролепетала женщина. — не н-надо… я только хотела сказать…

Но мужчина грубо схватил её челюсть.

— Не смей меня перебивать, с**а! — процедил он рычащим голосом и на правой стороне его лба интенсивно задрожала кривая венка.

Его глаза лихорадочно поблескивали от злого алкогольного безумия, а волосатые сильные пальцы с грязными ногтями сдавили лицо женщины.

Она всхлипнула, охнула от боли, и свободной рукой слабо схватила мужа за правое запястье.

— Ты… — с необузданной ненавистью, выдохнул он, — не смеешь… мне… указывать!

Он выкрикнул последнее слово и отшвырнул женщину от себя. Она не устояла и, вскрикнув, упала на пол. Я испуганно скривилась, прижала руки к лицу, наблюдая за пугающей сценой.

— Панкрат, не надо… пожалуйста… ты что!.. — дрожащим, шепчущим голосом пролепетала женщина.

Она неуклюже пыталась отползти от разъяренного и будто бы спятившего от алкогольного делирия мужа.

Мужчина, с искаженным разгорающимся противоестественным гневом лицом, пошатываясь, надвигался на неё.

— Панкрат, милый… не н-надо… не надо… — она попыталась встать, но мужчина выругавшись с ожесточением пнул её ногой в грудь.

Я вскрикнула, отшатнулась назад, прижимая руки к лицу. Не смея отвести взгляда, я шокировано наблюдала за происходящим.

«Остановись! Остановись! Остановись! — с нервным вожделением, мысленно повторяла я, глядя на спину Панкрат. — Не трогай её! Не смей! Не смей! Не прикасайся к ней!..»

Я кричала это безмолвно, я молилась об это без слов, я желала, чтобы он просто развернулся и ушёл!

Но этот человек слишком привык вымещать накопленную злость и удрученность жизнью, на своих ближних. В частности, на этой несчастной женщине.

— Тварь! — выдохнул Панкрат.

Он подступил ближе к отползающей по полу женщине. Под его массивными ботинками скрипнули и хрустнули осколки.

Мужчина остановился и посмотрел на ёлку, которую наряжала его жена с детьми. На несколько мгновений он замер, рот чуть приоткрылся, а взгляд словно остекленел.

На его белках и радужке проступили разноцветные блики и отражения новогодних пёстрых игрушек, гирлянд и бус.

Несколько, вяло сменяющихся секунд, мужчина взирал на украшенную ёлку. И выражение любопытства на его лице сменялось непониманием.

Он выглядел так, словно не понимал, зачем здесь, в его квартире, стоит это украшенное с такой любовью хвойное дерево.

Что здесь делает эта ёлка?! Зачем она? Для кого?..

И если не для него, не по его желанию… Этому здесь не место!

Именно такие мысли угадывались в его взгляде и на его лице.

— Ещё всяким дерьмом квартиру захламили!.. — наконец, прорычал Панкрат и ринулся к новогодней еле.

— Панкрат, господи!.. Стой! Что ты делаешь?! — его жена поспешила подняться с пола.

Но её, одержимый хаотичной и бесконтрольной злобой, муж с остервенением сорвал с ели гирлянду, следом сорвал игрушку в виде часов и швырнул её в стену.

Игрушка звонко лопнула с тонким жалобным хлопком, осыпавшись мелкими кусочками у стены.

Женщина сдавленно вскрикнула, зажала рот руками и зажмурилась в страхе, вжимая голову в плечи. По её щекам сползли две блестящие полоски слёз.

А её муж, выкрикивая ругательства, продолжал срывать игрушки с ветвей новогодней ёлки и с ожесточением бить их об стену.

Одна за другой, ярко раскрашенные новогодние фигурки, погибали от неистовых ударов об стену. Ковёр на полу комнаты уже сверкал и переливался сотнями печальных тусклых бликов от мелких осколков игрушек.

Панкрат нашел повод и способ выплеснуть рвущуюся из его омраченной души ядовитую ненависть ко всему и всем.

Его жена могла, зажимая рот ладонями, лишь давиться тихими горестными рыданиями.

Но взгляд её был устремлен не на разбитые игрушки или поломанные ветви ёлки. Мокрые от слёз глаза женщины, с горьким сожалением и разочарованием смотрели на мужа.

Она жалела не уничтоженный праздник или разбитую новогоднюю утварь. Эта женщина жалела его, Панкрата. Мужчину, которому когда-то с готовностью отдала себя, которого преданно любила, с которым пожелала остаться на всю жизнь…

А сегодня, сейчас, здесь она глядит на него и боится. Боится его взгляд, звука его голоса и его ударов…

Окончательно потерявший рассудок Панкрат, выкрикивая мерзости, повалил ёлку на пол и принялся истерично топтать ногами её ветви.

Женщина попыталась тихонько выйти из комнаты, но тут Панкрат обернулся.

— А ты куда это собралась, ш**ха?! Кто всё это будет убирать?! Думаешь я?! Это я, потратил все мои деньги на это бесполезное дерьмо?! Я?!

Он ринулся к ней. Женщина сжалась у стены, прикрываясь дрожащими руками.

— Иди-ка сюда! — рявкнул он, хватая жену за волосы.

— Панкрат… пожалуйста!.. — задыхаясь от слёз и морщась от боли, выкрикнула женщина.

Муж толкнул её вперёд, на засыпанный осколками ковёр.

— Собирай! — громыхнул он. — Собирай, стерва! Будешь знать, как транжирить мои бабки!.. С**а!

Женщина лежа на полу заливалась слезами и молила его перестать. В её ладонях, пальцах и локтях были десятки впившихся под кожу мелких осколков. И кровь алыми кривыми полосками стекала по её рукам.

— П-панкрат!.. Я… я всё уб-беру… перестань… пожалуйста… умоляю тебя… — дрожа и задыхаясь в рыданиях молила женщина.

Но ему было мало.

— С**а! — рычал он. — Сейчас я тебе напомню, где твое место!

Он рывком, с четвёртого раза, вынул из брюк ремень и угрожающе звякнул тяжелой пряжкой.

Он замахнулся ремнем, как плетью. Женщина на полу истерично, в ужасе закричала, закрываясь руками.

Я, поддавшись эмоциям и праведному гневу, рванулась вперёд.

Я оказалась за спиной Панкрата и попыталась схватить его за руку. Я не знала, что собиралась делать, мне просто хотелось его остановить, и неважно как. Я просто желала во чтобы то ни стало прекратить тот немыслимый ужас, который он вытворял…

Но мои пальцы схватили только пустой воздух.

А видение воспоминания, точно дешевая акварель, расплылось воздухе, стремительно выцвело и исчезло.

Я снова стояла в окружении лениво вьющегося вокруг меня желто-бурого дыма.

Только теперь я стояла среди руин соседнего дома, которому осталось во время взрыва.

У моих ног лежали обломки стен, детские игрушки, обрывки журналов, разбитый плазменный телевизор, обломки мебели и… чье-то тело.

Оно было мало похожим на человеческое.

Сгнившее, высохшее, давно превратившееся в омерзительную мумию, оно мало походило человека. И, тем не менее, не смотря на клочья расползающегося дыма, я смогла разглядеть на трупе обрывки истлевшей бордовой кофты и некогда красивого светло платья.

А также увидеть плотно и туго опутывающие сморщенное тело провода гирлянд. Старых, ещё советских, гирлянд. Ещё обычных, не неоновых…

Меня захлестнул ужас, я ринулась назад, резко развернулась и замерев на месте, истерично разрыдалась.

Я сходила с ума… стоя в жарком зловонном дыму, я рыдала и не могла остановиться. Слёзы затмевали взор, стекали по лицу. Солёный вкус слёз чувствовался во рту.

Неконтролируемое чувство ужаса и жалости душило и рвало меня на части.

За что?! За что?! Зачем?! Зачем он это сделал?!! Зачем?!!

Зачем он это сделал… Как… Как он мог?!

— Как ты… как ты осмелился! — сотрясаясь от слёз, прошептала я. — Как ты, подонок, посмел это совершить!..

Он не остановился в тот вечер. Панкрату, кто бы он не был, оказалось мало избить свою жену, женщину, которая родила ему двух сыновей. Ему мало было унизить её и разрушить добрый семейный праздник, который она с таким усердием создавала.

Ему в тот вечер оказалось мало её слёз, боли и унижения.

— Ника!.. — из дыма выбежал Стас и бросился ко мне. — Чёрт возьми! Что здесь делаешь?! Почему ты ушла?..

— Стас…

— Ника, какого чёрта ты творишь?! — Стас был зол и напуган одновременно. — Здесь же можно погибнуть в любой момент!

— Стас…

— Здание, мать его, ещё продолжает рушится! Ты же видела, что происходит!

— Стас!.. — я вскрикнула и он замолчал.

Корнилов, с перемазанным сажей лицом, растерянно и пытливо взирал на меня.

Я молча посторонилась и указала на труп женщины.

Корнилов увидел, коротко сглотнул и прокомментировал:

— Она погибла не от пожара.

Я кивнула.

— Её убили… очень давно. Лет тридцать с лишним назад, если я правильно поняла…

Я пыталась вспомнить, какой год готовились встречать в той квартире.

— Ника ты так говоришь, как будто тебе что-то известно об этой женщине… ты её знала? — Стас приблизился к телу и, кривясь от дыма, внимательно её осмотрел.

Я вздохнула.

— Стас, она их мать…

Корнилов недоуменно оглянулся на меня.

— Кого их?

Я выразительно посмотрела на него.

— Стас…

— Что?..

— Гирлянды, — тихо и печально проговорила я.

Лицо Корнилова изменилось.

Он быстро оглянулся на тел, а затем достал рацию и тяжело проговорил в микрофон:

— Подполковник Корнилов… Оцепить весь район. Чем скорее, тем лучше. Никого не выпускать. Никого, слышите?! Если надо, перекройте на хрен даже Кутузовский проспект!

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Понедельник, 23 марта. Предрассветное утро.

Теперь он всё время оглядывался на Нику. Всё время следил, чтобы Лазовская вновь не скрылась в туче непроглядного дыма.

Он слегка подбросил висящую на его руках девушку без чувств, поморщился от тянущей боли слева, на спине, и продолжил упорно двигаться вперёд.

Он передал приказ по рации и повторил его, но не был уверен, что его выполнят. Перекрыть целый район дело совсем не двух минут.

А если Ника права и кто-то из «масок» сейчас здесь, это будет невероятная удача — поймать одного из них.

Судя по рассказу Ники, воспоминание которое она «словила» рассказало о семье, в которой росли будущие убийцы. Конечно, это лишь предположение. И оно сделано по увиденному ею воспоминанию и трупу женщины, обмотанному гирлянды. Но что если…

Эта мысль вызывала волнительную нервную щекотку между лопаток Стаса.

Что если им повезло, точнее, Нике повезло наткнутся на, образно говоря, источник зла. Тот самый источник, что породил «Маски». Что если, по страшному и нелепому, стечению обстоятельств в доме рядом с будущим кафе, когда-то проживали родители будущих убийц?!

Мысль эта пульсировала в напряженных тугих венах на висках Стаса.

Он снова обернулся, бросил взгляд на Лазовскую. Белокурая девчонка шла рядом, понуро опустив голову.

Стас давно не видел, чтобы Ника так плакала и так переживала увиденное в воспоминаниях. Девушку потрясло случившееся тридцать лет назад и ещё больший шок вызвало найденное тело той женщины.

Ника сейчас мысленно и молча задавалась вопросом, на который Стас и его опера продолжают искать ответ уже который год: Зачем?

Зачем люди совершают подобное?! Зачем вымещают ненависть и злобу в виде жестокого убийства?!

Почему некоторые из людей способны получать моральное удовлетворение и пребывать в душевной гармонии после совершения тяжелейшего из преступлений? Почему они спят спокойно, со страшнейшим грехом на душе? Почему не сходят не с ума от душевных терзаний? Почему им в сладость чужая боль и страдания?..

Предположительных ответов на эти вопросы море, но истинных и точных нет до сих пор.

Нерушим и неизменен лишь генезис зарождающего зла: другое зло.

Мрак порождает мрак. Тьма порождает тьму. Зло порождает зло…

Всё банально до тошноты. И если Ника права, то «Маски», одни из многих, кто рос в отвратительных социально-бытовых условиях. Если же они ещё в детстве стали свидетелями убийства собственной матери, то это прекрасно объясняет причину того, во что они превратились.

Ничего нового. Всё по-старому, всё так же банально и до абсурдного просто.

То, что в начале показалось Стасу ещё одним источником пожара от разрушений, по мере приближения оказалось тускло сверкающими огнями полицейских и пожарных мигалок.

Увидев людские силуэты, Стас крикнул:

— Сюда! Эй! Кто-нибудь!.. Помогите, чёрт возьми!..

Из дыма, точно призраки, почти сразу выплыли несколько бегущих фигур пожарников в касках и противогазах.

— Вы целы? — один из пожарников подбежал к Стасу.

Двое других взяли у него девушку без сознания, а ещё двое оказались рядом с Никой.

Стас видел, что один из них легко подхватил белокурую девчонку на руки и понёс прочь из дыма. Лазовская совсем не возражала.

Вслед за спасателями и пожарниками из МЧС Стас прошел через дворы, заваленные дымящимися обломками стен и усеянные островками догорающего пламени.

Впереди показались многочисленные автомобили пожарной службы и скорой помощи.

В одну из таких машин занесли Нику, и бригада врачей поспешила оказать ей помощь. В другую машину занесли девушку в зеленом свитере (она по-прежнему не приходила в себя), а Стаса подвели к другому автомобилю с красным крестом на капоте.

Куривший до этого щуплый доктор в залысинами и седыми волосами, немедленно велел фельдшеру и медсестре снять со Стаса свитер.

Корнилов пробовал сопротивляться, уверяя, что с ним всё хорошо.

Но доктор ответил:

— Это мы, господин подполковник, ещё должны установить… Осмотрим вас, убедимся, что вашей жизни ничего не угрожает и отпустим. Силой-то мы вас даже втроем не удержим.

Он посмеялся, окинув взглядом низенького полноватого фельдшера и совсем ещё молодую, насмерть перепуганную медсестру.

Корнилов нетерпеливо позволил себя осмотреть.

Ему было все равно, что там у него обнаружат. Любые переломы и ранения, сейчас имели гораздо меньшее значение, чем потенциальная возможность поймать кого-то из «Масок».

Он то и дело уточнял по рации о ходе перекрытия района и слушал сбивчивые доклады от офицеров полиции.

На дисплее телефона Стас увидел десяток непринятых от генерала Савельева.

Корнилов, не долго думая, набрал начальника УГРО.

— Стас? — Аспирин так заорал в телефон, что казалось он ничего так не желал, кроме как услышать голос Стаса. — Ты как там?! Цел?! Мне доложили про взрыв! Стас…

— Всё нормально, — вздохнул Корниов.

В этот момент доктор промокнул тампоном кровоточащую рану на спине Стаса. Корнилов замолчал, безмолвно стерпев дергающую в глубине плоти боль.

— Всё нормально, — повторил Корнилов. — Что у вас?

Аспирин прокашлялся.

— Был штурм. При передаче заложницы один из террористов открыл пулеметный огонь с чердака… началась перестрелка… один из террористов убит, другой в коме, ещё три с разными степенями ранений.

— У спецназа потери есть? — спросил Стас.

Генерал снова прокашлялся, и Корнилов ощутил неприятный тяжелый толчок где-то в области солнечного сплетения.

— Двое двухсотых, — нехотя ответил генерал.

Стас мысленно выругался. Это был его идея, с передачей заложников, а значит и жизни этих двух офицеров ЦСН на его совести.

— Стас, не кори себя, — верно истолковав молчание Корнилов, произнес Аспирин. — Это… от тебя не зависело…

— Если у Каульбарс будут ко мне претензии, я готов ответить, — произнёс Стас.

— Ему сейчас не до этого, — хмыкнул генерал, — он сейчас оправдывается перед своим непосредственным начальством…

— И валит всю вину на меня, — хмыкнув, ответил Стас, нисколько не сомневаясь в своем предположении.

— Скорее на весь УГРО, — ответил генерал, и тут его голос вновь зазвучал с тревогой, — Стой, Корнилов… А там же с тобой, вроде, Ника была!.. Где она?! Цела наша кроха?! Что там с ней?! Эй! Стас!.. Чего ты замолчал?

Стас улыбался. Устало, с болью, но улыбался беспокойным вопросам генерала о Нике.

— Всё с ней хорошо, — ответил Стас.

Про то, что Нике рассекло кожу на голове, и она вместе с ним чуть не погибла в той машине, он решил не говорить.

Рация ожила в левой руке Стаса.

— Товарищ подполковник, — прозвучал чей-то взволнованный голос.

— Извините, товарищ генерал… — быстро произнес Стас в телефон.

— Перезвони потом, — бросил Аспирин и дал отбой.

— Слушаю, — бросил Стас, зажав и отпустив кнопку на рации.

— Майор Готов, начальник ОВД Дорогомилово…

— Я понял, — перебил его Стас, — что у вас?

— Да тут задержали одного старика… пытался скрытно обойти наше оцепление и потом намеревался скрыться от патрульных… Думал, вам будет интересно.

— Как фамилия старика? — чуть прищурившись спросил Стас.

— Рындин, — ответил начальник Дорогомиловского ОВД, — Панкрат Рындин.

В видении Ники ту женщину тоже избивал мужчина, по имени Панкрат… А теперь этот… Рындин…

«Не тот ли это Панкрат Рындин, — подумал Стас, — которого поехал допрашивать Коля?..»

Стас вспомнил труп несчастной женщины, туго обвязанный гирляндой и детали видения, которые ему пересказала заплаканная Ника.

— Старика не отпускать, — приказал Стас, — я сейчас буду.

— Есть, — ответил начальник ОВД.

— Извините, — Стас бесцеремонно отбросил руку медсестры.

Он слез с кушетки, движением руки отодвинул стоящего рядом фельдшера, поспешно накинул куртку на голое тело и выскочил из машины скорой помощи.

— Товарищ подполковник, куда же вы! — попытался урезонить Стаса доктор бригады. — У вас проникающее на спине и множественные порезы!..

Щуплый доктор готов был бежать за Стасом, но Корнилов только отмахнулся.

Он подбежал к той машине, куда забрали Нику, открыл дверцу и увидел Лазовскую сидящую к нему спиной.

Ника была обнажена по пояс и только полоска лифчика, перечеркивала её светлую кожу.

Корнилов мгновенно отшатнулся назад, чувствуя себя немного кретином.

Обойдя машину он постучал в окошко водителю, который внимательно что-то слушал по радио.

Когда окно опустилось Стас проговорил:

— Белокурая девушка, которая у вас в машине, в какую больницу её повезут?

— Так мы из сто восемьдесят второй… — недоуменно пожал плечами водитель, — туда и…

— Отлично, — кивнул Стас доставая ручку из внутреннего кармана, — руку дай.

Водитель, не смея перечить, протянул через окно свою мозолистую и слегка потную ладонь.

Стас начертил на его коже несколько цифр.

— Это мой номер, — сказал он, — как довезете девушку, позвони мне и сообщи. Забудешь — найду, и ты меня запомнишь надолго. Бывай.

Оставив осоловевшего водителя сидеть с побледневшим лицом и осоловевшим видом, Стас поспешил прочь, хмуро отмахиваясь от рассеянных клубов дыма.

МАРИАН МИРБАХ

Понедельник, 23 марта. Утро, рассвет.

Он нежился в просторном мягком кресле с темной дорогой перетяжкой.

Мариан, чуть запрокинув голову, поднёс к губам тлеющую сигару, выдохнул в воздух дымное, плавно рассеивающееся кольцо.

— Больше страсти! Эй! Курицы! За что я вам плачу!

Мирбах взял из, стоявшей на столике рядом, вазы для фруктов виноград и швырнул им в одну из девушек.

Вот уже почти сорок минут пара вызванных на дом красоток из элитного эскорт агентства, безуспешно пыталась развлечь капризного владельца корпорации «Медеор».

По его прихоти темнокожая красавица и белокурая фея изображали лесбийские ласки. Но, Мариан, который был искушенным любителем подобных приватных шоу, только раздражался.

— Больше страсти, чёрт бы вас побрал! — в который раз, раздраженно воскликнул он. — Вы можете показать мне чувства?! Где ваши с**ные эмоции? Я хочу увидеть похоть на ваших ***дских лицах!

Он снова запустил в них виноградиной японского сорта Ruby Roman, ценой шестьдесят пять долларов за ветку.

— Давайте! Я жду! — требовательно воскликнул Мариан.

Мирбах терпеть не мог, когда тот, кто обязан был выполнять его желания и прихоти, не справлялся с этим. Особенно, когда это касалось плотских утех. А Мариан, в последнее время, обожал сперва насладиться зрелищем двух девушек, ласкающих друг друга, а затем грубо и порывисто, по очереди взять каждую.

Долго.

Жадно.

Властно.

Только так он получал необходимое удовольствие и только после этого, смог возвращаться к рабочим будням.

Мариан ещё раз поднёс сигару ко рту, но вновь вдохнуть горькие пары дорого табака ему помешал раздавшийся мелодичный, звонок из встроенных в стены, сабвуферов.

Шикарный лофт Мариана, как и весь остальной коттедж, был оснащен системой «Умный дом», которая могла принимать переадресованные с его телефона вызовы.

Мирбах раздраженно вздохнул, взял лежащий рядом планшет, выключил музыку и скомандовал девушкам:

— Так, сейчас обе в душ. Чтобы, когда я вернулся, ты, — он ткнул пальцем в блондинку, — была прикована к моей кровати, а ты, — палец Мирбаха указал на темнокожую мулатку, — чтобы слизывала с неё что-нибудь сладкое… можешь взять виноградный сок или мороженное. Без разницы. Готовьтесь, я скоро.

Девушки молча, с обреченным видом переглянулись.

Мариан, запахнув халат, с планшетом в руках, перешёл в другую комнату.

— Ну что? — раздраженно и громко спросил он, как только за ним закрылась автоматическая дверь. — Что произошло?

— Простите, Мариан Радимович, — на экране планшета появилось лицо седовласого помощника Мариана, — но к вам явились… ваши партнёры.

Мариан мысленно выругался. Как не вовремя!

— Что им нужно?! — пренебрежительно и агрессивно бросил он.

— Говорят, что им срочно нужно переговорить с вами.

«Срочно?! — мысленно недоумевал Мариан, — Хоть бы предупредили, что припрутся! Индюки зажравшиеся!»

Своих партнёров Мариан не любил, очень мягко говоря. И в первую очередь, потому что нуждался в них. Как при создании корпорации «Медеор», так и сейчас при организации крупных сделок.

Без денег и связей этих «партнёров» у Мариана никогда бы не было корпорации. И, соответственно, не было бы ничего из того, что он сейчас имеет.

Он был обязан им и это его страшно бесило. Голубой мечтой Мирбаха было избавиться от финансовой зависимости наглеющих из года в год «партнёров».

Когда он, в роскошном японском халате, спустился вниз в гостиную, там его ждали трое мужчин среднего роста.

Один из них был полноват, с округлым животом и моржовыми черными усами. Он был, как ходячая карикатура на какого-нибудь типичного итальянского банкира позапрошлого века.

Толстяк и вправду был банкиром, правда русским, а не итальянским. Вся эта троица владела собственными банками.

Второй худой, как будто высохший, с рыжими жидкими волосами на чересчур массивной для тела голове, сейчас деловито поправлял кочергой угли в только что разожженном камине.

А третий, рослый и бритоголовый, молча изучал спящую в террариуме игуану.

— Чем обязан, господа?! — без приветствия, произнес Мариан, спускаясь по лестнице.

Троица переглянулась.

Худощавый и рыжеволосый, отложил кочергу и обернулся на Мариана.

— Мирбах, — произнес он неожиданно глубоким и низким голосом, — до нас дошли слухи, что хранящиеся в доме Токмакова документы и ценные бумаги, касающиеся деятельности «Медеора», могу оказаться в руках полиции или даже ФСБ.

— Чушь, — отрезал Мариан. — Я знаю, что там творится, и уверяю вас, у меня всё под контролем.

— Мариан, — толстяк с висячими усами сложил пальцы домиком, — ты же понимаешь, что в случае открытия каких-то не лицеприятных фактов относительно «Медеора», в убытке, прежде всего, окажемся мы.

— Ни о каком убытке, не может и быть речи, — нахмурившись покачал головой Мариан. — Вам не о чем волноваться.

— Волноваться, — бритоголовый отвлекся от созерцания рептилии в просторном террариуме, — прежде всего, надлежит тебе, Мариан.

— Наши партнёры из Аравии и Катара серьёзно обеспокоены, происходящими событиями, — вновь встал рыжеволосый.

— Так успокойте их! — фыркнул Мариан и повторил. — Всё под контролем!

— Мариан, этим людям нужны не утешения, а результаты. — покачал головой толстяк. — Если их не будет, ни просто отменят сделку и… годы разработок, миллионы, вложенные на бесчисленное множество лабораторных испытаний, окажутся напрасными!

— Причем миллионы, заметь, не только твои, Мариан, — язвительно заметил рыжий.

— Я помню об этом! — рыкнул Мариан.

— И это хорошо, — ответил бритоголовый банкир, — потому что теперь за твоей деятельностью следит лично сам Шантор.

Звук имени, сорвавшегося с уст банкира, заставил Мариана ощутить стремительно произрастающее изнутри нагнетающее чувство опасности.

Шантос…

Перед глазами Мирбаха сам собой возник долговязый силуэт в коротком пальто с меховым воротом и старомодной широкополой шляпе.

От кончиков пальцев Мариана начало растекаться гадкое неприятное чувство. Кожа и плоть, как будто бы медленно немели и пропитывались не естественным холодом изнутри.

Мариан почувствовала жаркую испарину на коже спины и шеи.

Мирбах слишком хорошо знал, кто такой Шантос.

Собачий король, как называли его за глаза и только шепотом. Насмешливое и даже презрительное, на первый взгляд, прозвище, на деле, заставляло трепетать представителей самых могущественных финансовых кланов.

Высокий худощавый, с нескладными длинными руками, костлявыми бледными пальцами и седыми волосами, длиннее которых только его седые жидкие усы. Шантос всегда одет в неизменное короткое багровое пальто с черным мехом, свою излюбленную потёртую шляпу и тяжелые сапоги со шпорами.

И всегда, за ним по пятам, ходят двое необычайно огромных бурых питбультерьера. И у обоих псов такие же водянисто бесцветные глаза, с мелкими точками зрачков, как и у их хозяина.

Собачий король… Шантос Йорга, человек о котором, почти никто почти ничего не знает. Человек с бесцветными мутно-белёсыми жуткими глазами, который способен даже вчерашнего бездомного бродягу сделать миллиардером! Или, наоборот…

Миллиарды людей даже не подозревают о его существовании, но те немногие, кто обязан ему своим состоянием и властью, готовы собственноручно вскрыть себе вены, из опасения вызвать его неудовольствие.

Для каждого, кого возвысил и поставил на нужно себе место Шантос Йорга, страшнее потери положения и миллиардных счетов только впасть в его немилость.

— Передайте Шантору… — начал Мариан.

— Никто ничего не будет ему передавать, Мирбах, — покачал головой рыжеволосый мужчина и посмотрел на Мариана, как на идиота. — Шантосу не нужны ответы, когда он не задаёт вопросов. А сейчас вопрос не было — только распоряжения.

— И первое из них, — дополнил толстяк, — это помочь тебе распоряжаться финансами Медеора более разумно.

— Это ещё что значит? — скривился Мариан.

— Что отныне мы будем контролировать куда и на что Медеор тратит деньги, — вмешался бритоголовый. — А ты, Мирбах должен решить всего две проблемы: устранить любой ценой угрозу огласки секретной деятельности корпорации и каким угодно образом, но повлиять на скорейшие положительные результаты опытов.

— Я не могу на них повлиять! — Мариан хотел, чтобы это прозвучало гневно и величественно, но вышло жалко и беспомощно.

Он как будто пытался оправдываться перед ними.

Гости переглянулись. Толстяк встал из кресла. Рыжеволосый и бритоголовый подошли к нему, встали по обе стороны.

— А придётся, — с сухим безразличием, сказал полноватый мужчина с длинными моржовыми усами, — потому что, Он больше ждать не намерен. У тебя последняя попытка, Мирбах.

С этими словами, толстяк прошел к длинному столу из дорого дерева и поставил на его поверхность небольшую, высотой с мужской указательный палец, статуэтку.

Несмотря на её размеры и расстояние, разделявшее Мариана и деревянный стол, он отлично её разглядел и его колени дрогнули. Мариан пошатнулся, чувствуя, как лишается возможности дышать.

Это была чёрная морионовая статуэтка собаки, питбультерьера.

Граненная, выполненная с удивительной детализацией, она была наполненная глубоким чёрным цветом.

Статуэтка гончей Собачьего Короля. Символ последней попытки, последнего шанса не впасть в… немилость.

— До скорого, Мариан, — с издевательской веселостью бросил рыжеволосый. — Смотри, не оступись.

Троица направился к двери и покинула дома Мариана.

А Мирбах только спустя несколько секунд осознал, что уже не стоит, а сидит на ступенях лестницы, содрогаясь с нервной испариной на лице.

Его нездоровый перепуганный взгляд был прикован к черной маленькой статуэтке на столе.

От которой на стене, рядом, вырастала громадная собачья тень.