Неоновые росчерки

Эпизод двадцать девятый. Оборотни, обыкновенные

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Вторник, 24 марта, поздняя ночь.

Я не могла это прекратить…

Его воспоминания кружили вокруг меня, утягивали в свою глубину и плотно оплетали меня фрагментами ярких, переливающихся событий.

Один за другим, перед моими глазами представали фрагменты из жизни водителя Майбаха.

Его смеющаяся жена, которая целует его у двери, его маленький сын, с которым погибший мужчина, по выходным, собирал и клеил модельки самолетиков.

Скорость мелькающих вокруг фрагментов жизни, возрастала с назидательным и обвиняющим выражением.

Смотри, как бы говорили воспоминания этого водителя, смотри чего-то лишила этих людей. Смотри, кричали воспоминания, чью счастливую жизнь ты навсегда разрушила! Это по твоей вине этот мужчина уже никогда снова не переступит порог дома, никогда не прижмет к сердцу сына и никогда не поцелует жену. Это все — ты! Это всё — из-за тебя! Ты! Ты!..

Я закричала, но воспоминания растаяли и отпустили меня, лишь когда сидящая рядом, за рулем, Лерка потрясла меня за плечо.

— Роджеровна! Уймись! Всё порядке! Хвати орать, как гребаная Баньши!..

За своим легким раздражением, с толикой пренебрежения, Лерка, на деле, прятала страх, а точнее, пыталась прятать.

Потому что, когда я взглянула на неё, лицо у моей подруги было бледным, взгляд в округленных глазах настороженный, да и голос слегка подрагивал.

Сейчас она, вцепившись в мою левую руку, пристальным цепким взглядом взволнованно заглядывала мне в глаза.

Я, ощущая, как неприятно горит гожа на лице, словно при горячке, быстро моргала и так же часто дышала, с легким присвистом. Неприятная давящая тяжесть на груди, которая зародилась во время видения, постепенно отступала.

Я успокаивалась и мое дыхание замедлялось до нормального темпа.

— Ты как? — боязливо скривившись, спросила Лерка.

— Но… Нормально, — нервно сглотнув, ответила и бросила на неё встревоженный взгляд. — Я… я видела его семью.

— Семью кого? — непонимающе нахмурилась Логинова.

— В-водителя… — я зачем-то кивнула на руль Майбаха, за которым сидела Лерка.

Логинова рассеянно посмотрела на руль, затем перевела взгляд на меня.

— Я видела его жену и сына, Лер… — я слёзно всхлипнула, — и они больше никогда… никогда его не увидят, и это моя вина…

— Это вина бандитов, которые перехватили нас на дороге, — суровым голосом возразила Лерка. — не ты, Роджеровна, взрывала машины с охранниками и стреляла в головы раненым.

— Но уехать из безопасного дома Мирбаха… это была моя инициатива, — чувство вины, за осознание сколько жизней я погубила своим дебильным поступком, как будто цепью обматывалось вокруг моего горла, груди и живота, и затем медленно, неотвратимо сдавливало, душило и сжимало.

— Эй! — прикрикнула на меня Лерка, пощелкав пальцами перед моим отстраненным взглядом. — Заканчивай, Роджеровна! Какой у нас с тобой был выбор? Сидеть там, в доме Мирбаха и ждать, когда за нами явиться вторая такая зверюга?! Ты сама сказала, что не сможешь справиться с ещё одной такой. Так, что нам было делать?! Сидеть, ждать, надеяться и верить, что все будет хорошо?!

Лерка гневно фыркнула.

— Я уверенна, что мы правильно сделали, что свалили из дома Мирана! — она гневно встряхнула головой. — Пусть даже и такой печальной ценой, но… мы правильно сделали.

— Почему ты так считаешь? — если честно, мне было не столь важно, услышать доводы Лерки, сколько почувствовать её поддержку.

— Потому что если бы я послала какую-то зверюгу убить неугодного мне человека, и кто-то её бы прикончил, я бы очень заинтересовалась, кто это там такой умный и вездесущий образовался!

Я задумалась над Леркиными словами.

— Если так, то тот, кто послал это существо, наверняка захочет лично разузнать, что произошло… — проговорила я.

— А я о чём! — всплеснула руками Лерка. — Не факт, что этот кто-то уже не приперся туда по наши души. А если так, то…

Договорить она не смогла, потому что над дорогой раздался продолжительный, надсадный и нервирующий автомобильный сигнал.

Лерка чертыхнулась и, прежде чем я успела её остановить, опустила стекло, высунулась в окно и прокричала:

— Кому ты там сигналишь, на своем задрыстаном паркетнике?! У меня одно колёсо стоимостью, как пять твоих телег, в максималке! Разорался он тут! Машину купи нормальную, а потом права на дороге качай! Ездолюб!

— Лера, прекрати кричать! Пожалуйста! — я наклонилась в бок и легонько коснулась её спины.

Логинова спряталась внутрь салона и подняла стекло.

— Роджеровна, я первый и, вероятнее всего, последний раз езжу на Майбахе последней модели, в максимальной комплектации и с премиальным тюнингом!

— И это повод оскорблять людей? — тихо спросила я.

— Это повод удовлетворить собственное ЧСВ, — нахально заявила Лерка.

Я только вздохнула и проговорила:

— Полагаю, того, что ты сделала уже достаточно для достижения твоей цели.

— Ладно, ладно, — проворчала Лерка, — чтобы я без тебя делала, совесть ты моя белобрысая!

— Возможно, совершила бы поступки, за которые потом корила бы себя… — тихим опечаленным голосом, ответила я.

— Роджеровна, — простонала Лерка, — ну, хватит! Реально!.. Что случилось, то случилось! Мне их тоже жаль! Правда! Но… Что нам теперь пойти с обрыва прыгнуть или что?! Тем более, я уже сказала: что ты не виновата в их гибели! Поэтому, убедительно прошу, перестань вздыхать, реветь и взваливать на себя вину за всех и вся. А то у тебя, уже походу это начинает входить в привычку!

Она по-сестрински погладила меня по голове и посоветовала:

— Лучше набери ещё раз своего Стаса и скажи, что мы застряли тут на Мкаде и…

Она огляделась, цокнула языком и проворчала:

— И похоже на долго!

Я посмотрела вперёд и только сейчас обратила внимание, что мы уже никуда не едем, а несколько минут, как стоим.

Обочины дороги покрыты снежными сугробами. Промерзшие снежные горки с каждой стороны скрадывали солидную часть проезжей части. Из-за чего площадь движения заметно сужалась и заставляла автомобили жаться друг к другу.

Впереди, насколько я могла рассмотреть и вовсе были настоящие снежные завалы, как будто на МКАД вывалилась свирепая лавина с каких-нибудь Швейцарских Альп или вовсе с Гималайского хребта.

Я отстегнула ремень и чуть приподнялась в сидении, стараясь увидеть округу, как можно дальше.

Поднимающиеся по обе стороны от дороги деревья были не просто засыпаны снегом, они в нем утопли чуть ли не по самые нижние ветки! Да и на верхних ветвях лежали гористые снежные слои. У многих деревьев ветви были безжалостно сломаны или оторваны, что называется «с мясом».

Над городом нависало беспросветно серо-белесое пасмурное небо. С него по-прежнему опадали кружащиеся вихри снежинок.

Это уже был не тот снежный шторм, который я устроила пару-тройку часов назад, но снег продолжался…

Метель и снежные вихри, пусть и не такие бурные и яростные, как в прошлый раз, продолжали виться и кружить над столицей и пригородом.

Из-за снега, накрывающего МКАД видимость была едва ли лучше, чем в густом тумане — кружащий над дорогой снег вынуждал водителей включать фары, дворники и ехать крайне медленно, с осторожностью.

Это приводило к настоящим заторам и гигантской пробке, каких, пожалуй, Москва ещё не видела. Хуже всего приходилось там, где на дороге застряли громоздкие грузовики. Именно там дорожное движение было самым проблематичным.

Дальше пары десятков метров МКАД, в обе стороны, растворялся в снежно-туманной серовато-сумрачной пучине. И только расплывчатые красные и желто-белые тусклые огни позволяли понять, сколько впереди автомобилей.

Город был поглощен и захвачен зимой. Той снежно-бурной, ненасытной и безграничной зимой, которая пришла из-за меня.

— Господи… — выдохнула я, глядя по сторонам. — Лер, это… всё из-за меня?

— Похоже, — постукивая пальцами по рулю, ответила Лерка. — Знаешь, несмотря на то, что тебя часто сравнивают с динеевской Эльзой из Холодного Сердца, мне кажется, она тебе в подметки не годится, Роджеровна.

Лерка была на удивление спокойна и даже преисполнена какого-то саркастического веселья. Словно, она каждый видит, как люди вызывают свирепые метели, морозы и устрашающие снегопады, а на последок погружают город (хорошо если только Москву) в подобие снежного катаклизма.

— Лер, — я покачала головой, с хмурым беспокойством глядя перед собой, — это не смешно… Ты посмотри, что я натворила!.. И я понятия не имею, как вернуть всё обратно!

— Ну, может оно со временем, само уйдёт, — предположила Лерка.

Хотя, уверенности в её голосе я не услышала.

Я встревоженно поджала губы, с сожалением и чувством вины, глядя на зимнее торжество, что разыгралось из-за меня.

Мне было страшно представить, что будет, если это снежное нашествие не прекратиться без моего вмешательства. Что будет, если зима, которой в конце марта положено отступать, продлится до апреля, мая, перекинется на лето…

Я не знала, возможно ли это, я уже опасалась быть в чем-то уверенной и убежденной. Иди знай, чем теперь всё может обернутся!

Мелькнула трусливая мысль с надеждой на то, чтобы никто не узнал по чьей милости столица оказалась в снежном плену.

В моем рюкзачке ожил мобильник и настойчиво запел голосами известной группы. Я, спохватившись, достала смартфон — судя по мелодии звонил Стас — и быстро приняла вызов.

— Ника, — Корнилов говорил быстро и отрывисто, — что произошло?

Он старался оставаться спокойным, но в его голосе проскальзывали тревожные ноты.

— Со мной всё в порядке, — поспешила заверить я, — с нами обеими… Стас, мне нужно срочно поговорить с тобой. Я не знаю, можно ли это обсуждать по телефону.

— О чём речь?

— О том, что я встретила полковника Датского в доме Мирбаха.

Стас замолчал ненадолго, я, закусив губу, ожидала его ответа.

— Любопытно, — изрек Корнилов. — А ты, я так понимаю, уже не в доме Мирбаха?

— Нет.

— Полагаю по причине… о которой кроме посвященных, лучше не знать, — Стас, похоже, уже научился догадываться о приблизительном содержании того, что я хочу сказать по моему голосу.

— Да, — уронила я.

— Где ты сейчас?

— На МКАДе, недалеко от Лесопарковой.

— Насколько я знаю из новостей, там сейчас гигантские заторы, — нарочито будничным тоном, проговорил Стас, — говорят, синоптики не могут объяснить внезапные снежные бури, сугробы и заносы.

— Они и не смогут, — с намеком ответила я, не вдаваясь с подробности.

Любой разговор, совершенный в сети того или иного оператора, могут прослушать третьи лица. И, учитывая стремительно расползающиеся о нас со Стасом слухи, такая возможно более, чем вероятна.

— Понятно, — протянул Корнилов. — Значит вы там в пробке? Есть намеки на разрешение ситуации?

— В ближайшее время — вряд ли, — вздохнула я, глядя на тесные автомобильные колоны и непрекрающийся снегопад.

— Досадно, — ответил Стас. — Вот что, пока вам с Лерой ничего не угрожает действуйте по ситуации. Потом… я постараюсь договориться, чтобы вас забрали на спец транспорте.

— На вертолёте, что ли? — улыбнулась я.

— Ника, ты мне понадобишься в самое ближайшее время, — проговорил Корнилов. — Поэтому, если придется, то — да, я потребуют полицейский вертолёт. Если, конечно, погода не станет хуже…

— Не станет! — зачем-то взволнованно воскликнула я, и тут же зажмурилась, мысленно ругая себя за глупость.

— Хорошо, — спокойно ответил Корнилов. — Пожалуйста, не делай больше никаких резких движений, жди, когда я тебя наберу или звони в случае чего. Предупреди меня, если что-то изменится. Я должен знать, где ты и что с тобой происходит.

— Хорошо… — виновато ответила я. — А чем ты будешь занят?

— Тем же чем и всегда, — слегка прохладно ответил Корнилов. — По телефону не могу объяснить. Встретимся и я всё расскажу… Вы там не замерзнете? С едой у вас всё в порядке?

— Всё нормально, — заверила я Стаса. — Не замёрзнем точно, с продуктами…

Лерка помахала мне найденными в салоне Майбаха пачкой чипсов и парочкой шоколадных батончиков.

— …Тоже всё в порядке, — ответила я Стасу.

— Тогда, до связи и будь осторожна в принятии решений.

— Буду, — пообещала я, чувствуя себя пристыженной.

Стас прервал связь, а я убрала телефон обратно в рюкзак и обреченно вздохнула.

— Может мне выйти и как-то попробовать… вернуть всё, как было? — вслух подумала я.

— Неплохая идея, — уже хрустя чипсами, ответила Лерка. — Смотри только, чтобы не получилось ещё хуже…

— Что может быть ещё хуже? — удивилась я. — Ещё более низкие морозы? Другие снежные бури? И…

— Хрен с ними, с морозами. Главное, чтобы вслед за всем выше перечисленным у нас тут белые ходоки не полезли, — с хрустом откусывая кусок от большой чипсины, ответила Лерка.

Я только цокнула языком и отмахнулась от неё. Логинова засмеялась.

Лерка… Ничего её не берёт!

— Я попробую… — не вдаваясь в подробности, неуверенно проговорила я и открыла автомобильную дверцу.

Морозный, наполненные зимней сущностью, воздух обнял меня, распутал, раскидал отдельные пряди волос и небрежно бросил в лицо мелкую горсть крохотных снежинок.

Движение фактически остановилось и многие водители, встав за открытыми дверцами пытались что-то высмотреть вдали.

Некоторые и вовсе прогуливались между автомобильных рядов, что обсуждали и курили.

Я неторопливо прошла вперёд, ощущая и слыша громкий шепот холодного ветра, что играл моими волосами и кружил вокруг меня. В его свистящих завываниях я как будто могла слышать едва различимые слова. Они походили на песню, шепчущую песнь свободы, дикого восторга и благодарности. Снежный ветер пел мне о своей благодарности, за то, что я выпустила его и освободила зимнюю стихию.

Я по-прежнему не различала слов ветра, но каким-то способом могла понимать его настроение, чувства и эмоции. Ветер как будто был живой, разумной и могущественной сущностью, выпущенной мной на свободу. Такой же, как снег, метель и празднующая власть зима.

Я не замерзала, властвующий на улице мороз не кусал мои голые руки, но гладил приятной свежей, чуть покалывающей прохладой. Незаметно для других людей, зыбкая метель игриво и заигрывая кружила вокруг моих ног, а снежинки одинокими звездочками оседали на волосы и плечи.

Вдыхая этот наполненный, густо насыщенный беспокойной и неугомонной силой Севера, потрескивающий от мороза кислород, я ощущала уже знакомый прилив сил.

Волнения и тревоги отступали, уходили и меркли, где-то на границах моего сознания. Мне становилось на удивление легко, свободно и… как-то по-душевному просто.

Не смотря на тот катаклизм, который я устроила, я почему-то перестала чувствовать давящее чувство вины.

Понимание, что все это из-за меня и это нужно прекратить никуда не ушло, оно осталось со мной. Просто теперь у меня появилась уверенность, что я смогу прогнать мартовскую Зиму, так же, как и вызвала её.

Перед глазами у меня закрутилось сотканное из грозди снежинок, небольшое облачко. Повинуясь странному наитию, я подняла левую ладонь к небу и облачко, словно присело на мою руку, продолжая вращаться и виться.

Я несколько мгновений завороженно глядела на это необъяснимое чудо и, чувствуя, как начала улыбаться, вдруг подняла взгляд и перехватила взор удивленного мальчика в окне, близ стоящего автомобиля.

Я подмигнула ему, помахала правой рукой и заговорщически подмигнула. Мальчишка продолжал глядеть на меня округлившимися глазенками, с удивлением на лице.

Меня словно что-то подтолкнуло вперёд, и я шагнула между рядами автомобилей.

На ходу я пыталась вспомнить, что я чувствовала, когда вызвала всё это… Когда призвала эту зиму, с ветром и снегом. Что я ощущала? О чем думала? Что… что со мной происходило?

Может быть, если бы я смогла вспомнить и попробовать сделать тоже самое, в обратную сторону, я прекращу этот снегопад, метель и заставлю Зиму уйти, оставив конец марта надвигающейся весне?

«Дожили, Ника, ты уже собираешься стихиям и сезонам противостоять, — насмешливо подумала я про себя».

Возможно, я что-то делала не так, но у меня не получалось. Зима не желала уходить, метель не переставала виться и порхать над крышами автомобилей, только снегопад, вроде бы, замедлился.

Я разочарованно вздохнула.

Нет, ну а чего я ожидала? Что силы природы начнут слушаться меня по мановению щелчка пальцев? Вполне вероятно, что я особой власти над ними не имею… Может быть зимняя стихия, каким-то неведомым образом, пытается защитить меня и тех, кто мне дорог, но не более того. В конце концов с чего я вообще взяла, что могу чем-то там управлять? Кем, черт возьми, я себя возомнила?!

Осознание этого заметно поубавило мой пыл, но не заставило отказаться от мысли, что мне, как бы там ни было, придется научится управлять новыми, неожиданно вскрывшимися способностями…

Знать бы ещё как!..

Движение на дороге, как на нашей полосе, так и на соседней прекратилось полностью. Автомобили встали в неподвижном заторе. Некоторые водители, непонятно зачем, выражали собственное возмущение длинными продолжительными гудками.

Я развернулась и хотела ринуться обратно, в машину, к Лерке, когда обнаружила перед собой незнакомого мужчину, в чёрной куртке.

У него была неприятна внешность. Бритоголовый, с щетиной-ежиком на черепе, густыми черными бровями, торчащими в стороны волосами ушами, выдающимися вперёд носом и с широкими скулами. Глубоко посаженные темные глаза смотрели обманчиво приветливо, едва скрывая неприятную плотоядную жажду и истинные, пошлые и гадкие намерения этого человека.

— Привет, красавица, — как ему показалось, дружелюбным тоном произнес мужчина.

— Извините, я тороплюсь, — бросив дежурную фразу, я попыталась обойти его, но тот быстро заступил мне дорогу.

— А куда торопишься, может вместе сходим? Или давай к нам, а то нам там с друзьями одиноко без девушек…

Ох, я бы вам ответила, мистер, да боюсь вбитый воспитанием этикет не позволит.

Я молча, вновь попыталась обойти этого настырного субъекта, но видит бог, как мальчишки, так взрослые мужчины не редко путают понятие настойчивости и навязчивости. А последнее, особенно в такие дни, как сегодня, не раздражает, а даже бесит.

— Девушка, ну че вы такая неприветливая?.. Мы ж тебя не обидим, детка…

Из чёрного Pajero, стоящего неподалеку, выглядывали ещё трое мужчин. На удивление, с такой же неприятной внешностью и похабно-раздевающими взглядами.

Я решила прибегнуть к самому сильному аргументу, который, обычно, остужает самых ретивых великовозрастных «поклонников».

— Послушайте, мне пятнадцать лет, отстаньте от меня, пожалуйста! — я услышала, как в моем голосе одновременно звякнули гневные и тревожные нотки.

И последних стало больше, когда я увидела, что мужчина почти никак не отреагировал на мое предупреждение.

— Да не переживай, мы никому не скажем, конфетка, — он продолжал щериться в довольной, предвкушающей улыбке и протянул ко мне руку.

Я проворно отскочила прочь и тут же перед глазами пронеслось воспоминание этого неуемного обольстителя.

Через сероватую и, как будто, водную поверхность проступили нечеткие образы, которые постепенно обрели резкость.

Просторный кабинет, с картой Москвы и России на стене. Четыре стола, с компьютерами и четверо мужчин, которые что-то живо обсуждают.

Затем, я увидела своего неприятного собеседника, стоящего уже в унылом злачном коридоре, неподалеку от мужской уборной, с мобильником в руке.

Он разговаривает по телефону с какой-то женщиной, несколько раз назвав её «Жанной».

Затем воспоминание резко сменилось, из помещения я перенеслась на улицу, в ночь, на автомобильную стоянку.

Здесь в желтовато-оранжевом и тусклом свете уличных фонарей четверо мужчин о чем-то быстро переговаривались.

Один из них, как раз тот, что в наглую клеился ко мне, кинул другому маленький пакетик, с красноречиво белеющим внутри белым порошком. Другой, плотный, коренастый с прямыми русыми волосами и болезненными покраснением на лице, спрятал пакетик не куда-нибудь, а внутрь своего ботинка.

— Когда будем обыскивать Ожеровских, подкинешь старшему герыч, — приказал мужчина, чьи воспоминания, я сейчас наблюдала.

Он поправил куртку, и я увидела ремень кобуры с пистолетом. У двух других они тоже виднелись из-под расстегнутых курток.

— Поехали, — скомандовал обладатель неприятной улыбки и взгляда, — у нас мало времени. Если сопляки сбегут, Жанна нам ни черта не заплатит.

Кто-то из его компании, что-то бросил в ответ, но я уже не успела различить сказанное — воспоминание рассеялось по ветру, точно пыль, возвратив меня обратно, на заснеженный МКАД.

— Эй, милаха, ты чего застыла-то? — мужчина в куртке наклонился ко мне, сохраняя на своих противных губах не менее противную улыбку. — Замёрзла что ль? Пошли к нам, мы тебя обогреем, обещаю…

— Слышь, мужик, отвали от девчонки, — со спины к стоящему передо мной бритоголовому обладатель отвратительной улыбки, подошли трое водителей из стоящих рядом машин.

Вперед выступил широкоплечий мужчина с небольшим животом впереди. У него был образ этакого матёрого салдафона на пенсии — с проседью в коротких волосах, располневший, но не утративший ни формы, ни боевитого нрава, ни колючего пристального взгляда.

— Ты че не видишь, она школьница ещё, — продолжал «солдат в возрасте».

Он посмотрел на меня и командным голосом спросил:

— Тебе сколько лет?

— Пятнадцать, — робко ответила я.

У стоящим рядом с «солдатом» мужчин в раз потемнели лица.

— Те чё, взрослых баб мало, утырок? — спросил другой, в расстёгнутой красной стёганке. — Че ты пристал к ребёнку?

— Уходи отсюда, — бросил мне мужчина со следами седины в волосах.

Я не заставила упрашивать себя дважды и скорым шагом припустила к «нашему», с Леркой, Майбаху.

За спиной, я слышала ругань мужских голосов. Я была благодарна общественности за своевременное вмешательство, однако отлично знала, что как только любитель навязывать свое общество одиноким девушкам покажет этим мужчинам удостоверение, они вряд ли рискнут продолжать конфликт. А о том, что эти четверо именно полицейские, с учетом увиденных воспоминаний, догадаться было не сложно.

Обдумывая на ходу возможные варианты действий, я быстро шла к Майбаху.

Остановившись у дверцы, я задумчиво взглянула в сторону полицейского, который как раз пугал, заступившихся за меня, водителей своим удостоверением.

Я вспомнила короткие, но значимые эпизоды из видения и взвесила необходимость предпринимать какие-то меры. По всему выходило, что я могла бы забить на увиденное и спокойно ждать в машине, когда муниципальные службы решат проблему с затором или, когда Стас придумает, как нас отсюда извлечь.

Но, гребанная совесть, усиленная и сдобренная нездоровым чувством справедливости не дали сохранить равнодушие.

Плюс имя «Жанна» в воспоминании напомнило мне о Жанне Микадзе и об отношении Стаса к этой женщине, как к нечестному коррумпированному судье, покрывавшему преступные схемы Вацлава Токмакова. И если Микадзе и есть та Жанна, о которой говорили эти «грязные копы», то похоже она задумала собственноручно отомстить братьям Ожеровским.

Последние вообще-то должны быть в СИЗО и ожидать суда, но кажется я отстала от жизни… Как бы там ни было, я не могу проигнорировать то, что сейчас узнала. Стасу это не понравиться, но…

Я решила действовать.

Далеко, позади нашего Майбаха, среди других автомобилей, я разглядела машину патрульно-постовой службы.

Я закрыла приоткрытую было дверцу люксового седана, бросила взгляд на Лерку. Логинова с тревожным видом застыла за рулем. Она вопросительно кивнула мне, но я знаком попросила её подождать и ринулась в сторону патрульного полицейского автомобиля.

В голове было зазвучало приказное напутствие Стаса: «…не делай больше никаких резких движений, жди, когда я тебя наберу…».

Нет, ну а что мне делать? Позволить этим явно нечистым на руку операм подставить с наркотиками Ожеровских, которые из-за этого, вероятно, могут стать жертвами самосуда Жанны Микадзе? Или что? Позвонить Стасу и проконсультироваться с ним?

Замешкавшись и задумавшись, я даже остановилась на пол пути и оглянулась назад.

Может оно и правда того не стоило… Фиг его знает. Может, эти полицейские едут на какую-то тайную операцию, цель которой призвать, неведомым образом, избежавших наказания террористов к ответственности…

Тьфу! Какая нафиг тайная операция?! Они собираются подбросить наркотики Ожеровским и совсем не из-за непримиримой жажды справедливости! Это же даже ежу из тумана понятно!

Я отбросила прочь назойливые сомнения и ускорила шаг в сторону патрульной машины.

Два полицейских — их было видно через лобовое стекло УАЗа — о чем-то оживленно спорили.

Они оба вздрогнули, когда я деликатно постучала окно, рядом с водителем.

Тот, что был за рулем, плотный и щекастый, отпустил стекло.

— Что у вас случилось, девушка? — слегка нетерпеливо спросил он.

— Я прошу прощения, — проговорила я, — но…

Видимо полицейский, с которым я сейчас говорила, пребывал в чрезвычайно взвинченном эмоциональном состоянии. Потому что воспоминания, наполненные негативными, завистливыми и откровенно злыми переживаниями, просто хлынули из него. Бурный поток неприятных жизненных и недавних эпизодов из жизни патрульного буквально захлестнули меня.

Шквал ненавистных чувств в них был такой силы, что я как будто физически ощутила толчок в грудь.

Кривясь от вбивающихся в голову воспоминаниям, пребывая между двумя реальностями, я отступил от автомобиля.

Перед глазами, вновь и вновь, то вспыхивали недавно пережитые воспоминание полицейского, то лицо виновника моего очередного видения.

Глядя на меня с хмурым подозрением и чуть скривившимся лицом, он смотрел, как я шипела от нарастающей тупой боли в голове.

Вспышка света.

Я нахожусь напротив полицейского участка. Здесь, вокруг, ровными шеренгами, как мы на линейке первого сентября, стояли полицейские в парадной униформе.

Кого-то награждали, жали руку и хвалебно хлопали по плечу. Остальные наблюдали. Большинство со сдержанным равнодушием или одобрением. Но некоторые, как давешний патрульный, буравили награжденных званиями и медалями откровенно ненавистным взглядом.

— За отличную службу и блестяще проведенную операцию, прапорщику Давиденко присваивается внеочередное звание — лейтенант!

Крики «Ура»! Аплодисменты начальства и счастливо улыбающийся молодой мужчина… Невольно бросается в глаза сходство черт лица его и патрульного, к которому я подошла.

Братья… Вне всякого сомнения. Они не могут быть не родственниками. Но для отца и сына, или племянника с дядей слишком уж маленькая разница. Или братья, или кузены.

Не столь важно. Гораздо важнее злая зависть в глазах патрульного, который всё ещё прапорщик…

— Эй, девушка, что с вами? — патрульный вышел из машины и все-таки подошел ко мне.

С другой стороны полицейского УАЗа выглядывал его напарник. Приоткрыли дверцы и водители нескольких других автомобилей.

— Что с ней? — крикнул кто-то.

— Плохо, что ли? — допытывался кто-то.

— У меня аспирин есть! И парацетамол!

— А водки нет? Щас бы согреться, как следует…

— Я вам «согреюсь»! — пригрозил всем напарник подошедшего ко мне полицейского. — Давно пешком не ходили?

Народ заворчал и позакрывал дверцы.

Розовощекий патрульный продолжал стоять возле меня.

— Девушка… — он боязливо дотронулся до моего плеча.

— Всё в порядке, — торопливо проговорила я. — Только… Послушайте, там впереди, машина, черный Митсубиши Паджеро… В нем четыре мужчины…

— Так, — тут же нахмурился полицейский и бросил взгляд вдаль, вперед замершего в снежной пробке движения. — Они к тебе приставали?

— Только один из них, но это не главное, — ответила я, — там у них… у них есть пакет с белым порошком…

Полицейский скептически вскинул брови.

— Неужели? И откуда ты узнала? Вместе с ними что ли пробовала? А?

Он с посуровевшим лицом навис надо мной.

— Тебе поэтому хреново? А? Милашка? Что, нанюхалась с друзьями?

Я уставилась на него со смесью удивления и возмущения.

— Вы полагаете, приняв наркотик, я бы первым делом пошла к полицейским?

— Ну, может твои друзья тебя обидели чем-то, — фыркнул патрульный. — И ты решила их сдать в отместку.

Интерес к разговору у него мгновенно исчез.

— Вот, что шла бы ты по своим делам. На первый раз задерживать не буду, вид у тебя приличный, может ещё одумаешься. Всё, проваливай.

Он развернулся, чтобы сесть обратно в свой УАЗ. Нужно было действовать и так, чтобы этот любитель неправдоподобных версий непременно отреагировал.

— Тогда, быть может, мне стоит позвонить в полицию и вызвать другой патруль? — спросила я в спину полному патрульному.

Он, не оборачиваясь, небрежно помахал рукой.

— Вдруг ваш младший брат (это я удачно предположила) приедет? И потом получит новое офицерское звание? А вы так и будете прапорщиком ходить.

— Старшим! — обернувшись, зло рявкнул толстый полицейский.

Его щеки в раз покрылись недобрым румянцем, глаза едва ли не налились кровью.

— И вообще, ты че меня знаешь? Или моего брата? — недоверчиво спросил он.

— Знаю только, что вы сейчас можете упустить шанс получить офицерское звание, — сдержанно и, безбожно играя на неудовлетворенных амбициях «несчастного» патрульного, ответила я.

В моем голосе послышалась толика ехидства и даже насмешки. Но ровно столько, чтобы разжечь в этих девяносто пяти, на вскидку, килограммах мужественности желание пошевелить филейными частями ради дела.

Подействовало. Полицейский насупился, грозно сдвинул брови на переносице и браво расстегнул кобуру с пистолетом.

— Показывай, — буркнул он мне, — где твои наркоманы?

Он пошел за мной и, обернувшись, махнул рукой напарника. Тот выскочил следом из УАЗа, прихватив в собой автомат.

— Пакетик с веществом, у одного из них, в левом ботинке, — сказала я стараясь успеть за широким шагом полицейского, когда он уже увидел черный Митсубиши.

— В ботинке? — переспросил он.

— Да.

— Сами видела?

— Да, потому и говорю, — заверила я.

О том, что в Митсубиши, скорее всего, сидят коллеги «по цеху» этих патрульных, я упоминать не стала.

Во-первых, я до конца сама не знаю, кто они. Во-вторых, пакетик с наркотой у них есть и это факт. В-третьих, патрульный вряд ли пошел бы разбираться с другими полицейскими.

Дальше события развивались вполне предсказуемо: подначенный мною здоровяк-патрульный, с грозным видом постучал в водительское окно Pajero.

Сидевший за рулем, тот самый мужик с неприятным взглядом, опустил стекло.

— Старший прапорщик Давиденко, будьте добры ваши документы,

— А в чем дело, прапорщик? — глумливо усмехаясь, спросил водитель, открывая перед патрульным свое удостоверение.

Он явно рассчитывал, что этот документ отпугнет, младшего по званию и статусу, патрульного.

Но тот только обернулся, недовольно, испытующе взглянул на меня — я стояла поодаль, не желая вмешиваться.

— Иди сюда, — бросил мне патрульный, проверив документы у всех пассажиров черного Митсубиши.

Судя по его лицу, они все действительно были полицейскими и, скорее всего, оперуполномоченными.

Мысленно ругнувшись, я послушно подошла к патрульному. Он указал на сидевших внутри мужчин.

— Который из них? — спросил патрульный.

— Слышь, прапор, а чё происходит? — спросил водитель, недобрым взглядом зыркнув в мою сторону.

— Пока ещё ничего, товарищ капитан, — ни чуть не смущаясь звания водителя, ответил патрульный.

— Вот этот, — я указала на плотного краснолицого мужчину, что сидел на заднем ряду.

Я хорошо запомнила его в своем коротком видении.

— Товарищ лейтенант, — едко проговорил Давиденко, — вы не могли бы выйти из машины и показать мне вашу обувь?

— Прапор, ты не ох*рел? — поинтересовался водитель машины. — Кого ты слушаешь?

Он небрежно кивнул в мою сторону.

— Ну, я попристовал к этой соплячке, вот она мне мстит. Че ты ведешься…

— То есть вы, товарищ капитан, приставали к школьнице и не скрываете этого? — нехорошо ухмыльнулся патрульный. — Я бы вас тоже попросил выйти из машины.

— Слушай прапор, я сейчас как… — с этими словами он сунул руку под куртку.

И это было ошибкой.

— А ну не двигаться! — громыхнул прапорщик и ловко выхватил пистолет из кобуры.

Его напарник, встав с другой стороны внедорожника, взял всех сидящих внутри под прицел автомата.

— По очереди, из машины! Живо! — лицо патрульного отвердело, а глаза источали праведную ярость.

Повезло мне, что он не любит офицеров и, похоже, оперуполномоченных тоже. Особенно нахальных и наглых.

Краснолицого опера, под дулом автомата, заставили разуться прямо на снегу. И едва он, по приказу патрульного прапорщика, перевернул свой левый ботинок, на снег шмякнулся небольшой пластиковый пакетик.

— Слышь, прапор, я всё объясню— поспешил крикнуть водитель внедорожника, — это специальная операция нашего ОВД…

— Да ну? — переспросил прапорщик Давиденко. — А ваше начальство в курсе? Может, у вашего командира спросим?

Водитель Митсубиши лишь с мрачным видом сжал губы и, обернувшись, одарил меня долгим, пристальным и очень недобрым взглядом.

И этот взгляд говорил, что в ближайшие лет десять-двадцать мне лучше держаться подальше от этого ушастого, лысого «оборотня» в погонах.

Тогда я ещё не знала, что мое своевременное вмешательство, поможет спасти одну, пусть не слишком невиновную, но не заслуживающую мучительной смерти личность.