Неоновые росчерки

Эпизод тридцать четвёртый. Персонажи в детских рисунках

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

25 марта, Среда. Ночь. События происходящие через двенадцать часов, после отъезда Стаса и Ники, с места убийства Ожеровских.

Её маленькая тёплая ладошка то и дело подрагивала в правой руке Стаса.

Каждый раз, когда спящая Лазовская беспокойно вздрагивала во сне, Корнилов наклонялся к ней из кресла и ласково, успокаивающе проводил рукой по мягким жемчужным локонам.

Прошло уже часа четыре, как Ника уснула в гостиной его квартиры — она наотрез отказалась ложиться в комнате Алины, которую предложил ей Стас.

Ему вообще пришлось приложить не мало усилий и потратить полтора часа на уговоры, чтобы Ника, наконец, согласилась остаться у него. Девушка чувствовал себя неловко, стеснялась и как будто боялась даже шаг ступить без спроса.

Стас знал в чем дело: его постоянную спутницу во всех труднейших расследованиях мучила совесть.

В глазах Ники это она виновна в том, что Стас теперь не может увидеться со своей семьёй и даже не знает, где они сейчас находятся. Лазовская забрала себе, в свою прекрасную белокурую головку, что если бы она не обратилась к Брониславу, то всё сложилось бы по-другому.

Да, наверное. Если бы Ника не обратилась к Коршунову, есть высокая вероятность, что озверевший Гудзевич смог бы их отыскать. А ресурсам СКР Стас доверял: как ни крути, это одна из самых могущественных структур в стране и даже в мире. Полномочия у них заметно побольше, в сравнении с Управлением Уголовного розыска.

Он пытался убедить Нику и объяснить, что она поступила как нельзя правильно. Может ему лично это и не нравиться, но зато Рита с Алиной в безопасности.

Ника тихо застонала во сне, её пальцы шевельнулись в руке Стаса. Девушка вздрогнула, резко поджала ноги, сжалась, свернулась калачиком и прикусила губу.

Корнилов снова, погладил девушку по волосам. Помогло, хоть и ненадолго.

Стас терзался осознанием того, что никак и ничем не может помочь Нике с её видениями и снами, которые часто, как сейчас, объединяются и утягивают Лазовскую в недра своих кошмаров.

За четыре часа сна она просыпалась уже три раза, в поту и со слезами страха на глазах.

И это ещё хорошо… Стас знал, что нередко Лазовская могла не спать сутки-двое из-за непреодолимого страха снова окунуться в безграничный ужас воспоминаний убийц и их жертв.

И ей некуда от этого бежать, негде скрыться, не у кого просить защиты.

В кармане джинсов у Стаса завибрировал мобильник, Корнилов осторожно достал его. На дисплее смартфона значился контакт генерала Савельева.

Стас вздохнул. На этот вызов нужно ответить.

Через силу, он заставил себя отпустит тонкую руку Ники. Корнилов взял лежавшего на столе, неподалеку, плюшевую белую сову и осторожно подложил Нике.

Лазовска что-то прохныкала во сне, сильнее подогнула колени и прижала игрушку к груди.

Стас умиленно улыбнулся и бесшумно, осторожно вышел из комнаты.

— Слушаю вас, товарищ генерал, — произнес Стас, оказавшись на кухне и приняв вызов.

— Стас, помнишь ты хотел, всё-таки попробовать устроить совместный допрос Карташева и Картамазова? Кажется, ты называешь это дилемма заключенны… — судя едкому и недовольному голосу генерала Савельева, вопрос был с подвохом.

— Да, — настороженно ответил Стас.

— Так вот забудь! — проворчал Аспирин. — Карташев очнулся, правда его еле откачали после эпилептического припадка, но… Похоже э-э… вмешательство нашей белокурой кудесницы сказалось на разуме и личности Марка Карташева.

Стас ощутил подкатывающее и пропитывающее тело цепкое напряжение.

— А точнее?

— Приступ изменил его, у Карташева наблюдается необъяснимая патология головного мозга, повлекшая за собой нарушение интеллекта и резкая социальная дезадаптация. Говоря по-простому Марк Карташев сейчас уверен, что он четырёхлетний мальчик и… его умственные способности полностью этому соответствуют. И это ещё не все, его память… Стас, она…

Генерал прокашлялся.

— Марк уверен, что сейчас канун нового года и они с матерью должны наряжать ёлку…

Стас негромко ругнулся.

— А он… он способен узнавать кого-то? Родителей, братьев?

— То и дело хныкает и спрашивает, где «мама и папа», — вздохнул Аспирин. — А в перерывах между этим икает, пускает слюни и мочится в штаны.

Стас задумался, вспомнив, что ему рассказала Ника о воспоминаниях Марка Карташева.

Может ли быть так, что действия Лазовской, в сознании Марка, заблокировали взрослую личность и выпустили, какую-то другую, детскую, с воспоминаниями до того страшного предновогоднего вечера…

— О чем ты думаешь, Стас? — спросил генерал Савельев, верно расценив заминку Корнилова.

— О том, чтобы использовать жалость и сострадание, против ненависти и эгоизма, — ответил Корнилов.

— Ты хочешь попытаться разжалобить Панкрата Рындина? — догадался Аспирин. — Показав ему его немощного сына?

— Да, — вздохнул Стас.

Такие методы ему не по душе, но если Рындин согласится пойти хоть на какое-то сотрудничество, если он выдаст кого-то, кто направляет действия его сыновей…

Конечно, Стас был абсолютно готов к тому, что их, с Никой, версия, по поводу того, что кто-то руководит действиями Масок, окажется лишь не подтвердившейся догадкой.

Но все указывало на то, что они не ошибаются. Это, как при сборе мозаики-паззл, когда соединились все детали, кроме одной или нескольких, в центре. Каждый ведь понимает, что там, посередине что-то должно быть, какие-то ещё два, три или четыре паззла. Потому что изображение из паззлов не может содержать в центре никакие просветы и дыры.

В этом деле такая же ситуация. Это слишком очевидно — что у Масок есть начальник и кто-то, кто указывает им, что делать и кого убивать — чтобы это оказалось ошибкой.

— А если Панкрат не расколется? — спросил Аспирин.

— У меня есть другие догадки, но они вам не понравятся.

— Говори, — суховато приказал Антон Спиридонович.

Стас озвучил. Лаконично и без стеснений.

— Любопытная версия, — прокомментировал Аспирин. — Сколько шансов, что ты прав?

— Пока, пятьдесят на пятьдесят, — признался Стас, — всё зависит от свидетельств Панкрата.

— Ясно. Кстати, операция, по «Шуму и Шмону», завершилась, — так Аспирин в шутку назвал масштабные действия полиции по блокированию городских районов и повсеместных обысков. — Но о Масках, пока ничего не слышно.

Аспирин не спрашивал, но интонация его голоса говорила сама за себя: «где результаты, Стас?».

— Их нет в городе, — уверенно заявил Корнилов.

— Это твои догадки.

— Да.

Аспирин протяжно вздохнул.

— Знаешь, Стас, любого другого на твоем месте я бы послал подальше, но тебе я почему — то верю и ещё…

— И ещё я поймал одного из них, — напомнил Стас.

— Поймал, — согласился Аспирин. — Теперь, будь добр, поймай мне двух других.

— Это будет проще, чем поймать того, кто ими управляет.

— Это, если твоя версия подтвердиться, — прокашлявшись, заметил генерал и добавил, — хотя я и не сомневаюсь, что она окажется правдой или близкой к ней. Когда ты намерен преступить к дальнейшими действиям?

— Сейчас, — на время суток Стасу было плевать.

Ни Маски, ни их покровитель, если он есть, могут и ждать утра, чтобы орудовать дальше.

— Рад слышать, — буркнул Аспирин. — Действуй.

Он прервал связь.

Стас молча кивнул, уже раздумывая над тем, что стоит предпринять и какую использовать стратегию в дальнейшем.

Его сосредоточенный взгляд был обращен в сторону ночного города, вид на который открывался из окна его кухни.

Взгляд Корнилова невольно соскользнул с окна на стол, он представил за ним себя, вместе с Ритой и Алиной.

Как ему сейчас не хватало их, как многое он готов бы отдать, чтобы сейчас просто увидеть и обнять своих жену и дочь, своих девчонок…

Стас отбросил растляющие разум мысли и направился вон из кухни.

Он тихо обулся, накинул куртку и быстро написал Нике сообщение в мессенджер, чтобы она не беспокоилась, когда проснется и не обнаружит его в доме.

Но, когда Корнилов, спустившись и выйдя из подъезда, забрался в свой автомобиль, он успел лишь повернуть ключ в замке, как дверь его подъезда открылась и на улицу, торопливо натягивая куртку на ходу, выскочила Ника.

Стас чертыхнулся про себя, девушка оббежала машину, открыла дверцу и села рядом.

— Ника, тебе не обязательно со мной ехать…

— Обязательно, — качнула головой девушка, — во-первых, я знаю, что ты собираешься надавить на Рындина, и я отлично смогу тебе в этом помочь. Во-торых… мне совсем не хочется оставаться одной, ночью, наедине с тем, что преследует меня во сне.

— Как ты узнала про Рындина? — изогнул брови Стас.

Он не стал и пробовать уговорить её вернуться в квартиру — сейчас это было бесполезно.

— Я чутко сплю, — вздохнула Ника, пристегивая ремень безопасности. — А ты не умеешь говорить тихо — твой голос неотвратимо просачивается через стены вашей кухни.

Стас усмехнулся: нечто подобное он иногда слышал от Риты.

— Нам понадобиться кофе, — хмыкнув, проговорил он.

— И много, — добавила Ника.

Через минут сорок они уже были у здания ГУВД.

Рындин, которого посреди ночи выволокли на допрос, выглядел сонным и злым.

— Нам пришлось его чуть ли не силой из камеры выволакивать, — пожаловался один из дежурных в Управлении полицейских. — Он брыкался, размахивал кулаками и крыл таким матом, какой я от самых закоренелых уголовников не слышал!

— Не удивительно, — качнул головой Стас, — а что с Марком Карташевым? Его доставили, как я приказывал?

— Так точно, товарищ подполковник. Он в соседней комнате для допроса…

Дежурный сержант замялся и добавил.

— Он всё время хнычет и спрашивает, когда придёт его мама.

Стас оглянулся на Нику. Синеглазая поняла его без слов.

— Возможно, я смогу его успокоить, — проговорила она.

Сержант бросил вопросительный взгляд на Стаса, и тот согласно кивнул.

— Только будьте начеку, — предупредил он, — за безопасности девушки головой отвечаешь.

— Есть, — правая рука сержанта метнулась к форменному головному убору.

Корнилов проводил взглядом удаляющуюся спину Ники и вошел в допросную к Панкрату.

— Какого *** твориться ***ть?! — воскликнул Панкрат, едва Стас вошел к нему.

— Закрой пасть, — беззлобно бросил Стас.

— Нет, ты ответь, начальник! — развел руками Рындин. — Чё это за ***ный беспредел?! Чё за ***ня такая?! Какого меня выдирают из койки среди ночи и тащат на допрос? Я подозреваемый или ваш личный раб?!

— Это уж как тебе больше нравиться.

— Не понял!.. — вызывающе воскликнул Панкрат.

— Я объясню, — холодно бросил Стас. — Но, для начала, расскажи мне, как и зачем ты откопал и перезахоронил тело своей жены? Зачем ты приволок его в вашу старую квартиру?

В ответ на вопрос Стаса, Панкрат нехорошо улыбнулся, обнажив грязные, желтоватые зубы, с налипшими на десна остатки пищи.

— Ишь ты… Любопытный какой. А что мне будет, за то, что я расскажу?

— С сыном увидишься. И не факт, что не в последний раз.

От этих слова Панкрат, до этого сидевший на стуле в хамской развалистой позе, немедленно выпрямился, подобрался и сложил руки на стол.

— Ты чё такое базаришь, начальник?! С каким сыном?

— С Марком, — безразличным тоном ответил Стас.

Панкрат нервно сглотнул. Его морщинистый кадык, покрытый жесткой седой щетиной нервно дёрнулся.

— Марк… у вас?!

Кажется эта мысль серьёзно страшила старика.

— Да.

— Нет… — он, явно не желая верить словам Стаса, замотал головой, — нет, ***дишь ты всё!.. Не могли вы его взять…

Корнилов молча положил на стол нож Марка.

Панкрат замолчал и весь как-то сник.

— Теперь рассказывай, — велел Стас. — Зачем ты выкопал тело Антонины и спрятал в вашей бывшей квартире?

Панкрат несколько мгновений смотрел на громадный нож, лежавший между ним и Стасом. Корнилов не прерывал тишину, не мешал старику собираться с мыслями.

— А чего тут рассказывать-то? — проворчал он. — Я как вышел, бухать начал не просыхая… Ты не думай, я себя не жалел — знал, что виноват. Антонина, с**а, меня довела, но… виноват всё равно я.

— Дальше, — прохладным и невозмутимым голосом приказал Стас.

— Я нашел кладбище, на котором Антонину похоронили, выпил с тамошними сторожами, они мне показали её могилу, ну а ночью, потом… Я пробрался к ним, откопал её и в мешок… Квартира наша пустая стояла — сыновей моих того, в приют отдали. Я вынул тело Антонины, достал заранее припасенный инструменты и стройматериалы, ну и… это… в стену её заделал, прямо в мешке, чтобы запаха не было…

— Зачем ты это сделал? — повторил Стас.

— Затем, что это её квартира, её дом, она должна остаться в нём… Мне так хотелось.

Панкрат нервно сглотнул, его угловатый кадык снова дёрнулся.

— Мне казалось, что так мне будет лучше, спокойнее… но, я ошибался. Стало хуже. Намного!.. Я стал видеть её! Слышать её голос по ночам! Она стала являться ко мне во снах!.. Понимаешь, начальник?! Понимаешь?!

Стас понимал. Он насмотрелся на многое и знал, что даже у таких отъявленных мерзавцев, как Панкрат, где-то там, в окрестностях сознания, должны стыть остатки совести.

Сегодня, именно на них, он и собирался сыграть, чтобы выведать у Панкрата не связывался ли с ним кто-то, кто мог управлять его сыновьями через него.

— А что с твоими сыновьями было, когда они выросли, ты знаешь? Ты навещал их?

— А как я их навещу?! — Панкрат поднял на Стаса взгляд.

Корнилов не особенно удивился увидев в красных от бесперебойного пьянства, глазах старика злость, боль и нечто похожее на слабое раскаяние.

Да, как бы дико это не звучало, но убийцы часто раскаиваются в содеянном. Жестокий парадокс состоит в том, что это не мешает им убивать снова.

— Мне запретили к ним приближаться, когда они малые были. А когда выросли… они нашли меня сами, но только, когда уже были совсем взрослыми мужиками. Им сейчас всем хорошо за тридцатник.

Он криво ухмыльнулся.

— Я увидел своих детей лишь спустя почти тридцать лет, с той поры, как меня повязали и упекли.

— Зачем они искали тебя? — спросил Стас.

Панкрат ухмыльнулся, затем довольно ощерился и ответил:

— Потому что им было страшно. Я был нужен им. Даже спустя столько лет. Они уважают меня, несмотря ни на что!

Стас не совсем понял, о чем он говорит, но дальнейший разговор частично пролил свет на все недомолвки Рындина.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Среда, 25 марта. Ночь.

Он смолк и перестал плакать, когда я тихо вошла и встала позади полицейского, который с ним разговаривал.

Марк, с покрасневшим от слёз лицом, взглянул на меня с вопрошающей надеждой в заплаканных глазах.

Видеть плачущим и напуганным этого здоровяка, который с ожесточением пытал и убивал своих жертв, было чем-то несуразным и категорически неуместным.

Взгляд растерянного и перепуганного ребенка, совершенно не сочетался с обликом опасного убийцы.

Это зрелище вызывало дикий разительный диссонанс: это было чем-то антиприродным, невероятным, чем-то, чего не должно и не могло существовать.

Чудовище и монстр, с взглядом и разумом четырёхлетнего мальчика.

— Где моя мама?! — Марк неуклюже метался вдоль стены и шарахался от стоящего перед ним довольного рослого, вооруженного дубинкой полицейского. — Я хочу к маме! К маме! Где моя мама?! Где мой папа? Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего не сделал!..

— Заткнись, мать твою! — вскричал разозленный полицейский и замахнулся дубинкой.

Марк, в страхе, сдавленно вскрикнул и, закрыв толстыми крепкими руками, вжался в стену.

— Стойте! — звонко воскликнула я.

Полицейский, собиравшийся ударить Марка, обернулся на меня.

— Ты ещё кто такая?

— Полегче, — сказал провожающий меня сержант. — Эта девушка приехала с Корниловым.

Взгляд полицейского с дубинкой изменился.

— Извините, — проворчал он и посторонился. — Что вам нужно?

— Чтобы вы оба ушли и оставили нас с Марком вдвоём, — мягко, но уверенно ответила я.

— С ним?! — полицейскийт махнул дубинкой в сторону Марка. — Да вы знаете кто это?!

— Поверьте, гораздо лучше, чем вы, — сдержанно ответила я.

Перед глазами промелькнули воспоминания этого полицейского.

Он в одиночку растит двоих детей, после смерти жены и ухаживает за отцом-инвалидом. Втайне от всех, он иногда захаживает в подпольные казино и там ночью, работает кем-то вроде вышибалы.

Понятно, откуда такая нервозность и раздражительность.

— Гоша, пошли. Нам сказали не мешать девушке беседовать с подозреваемым.

Полицейский с дубинкой пренебрежительно пожал плечами.

— Хрен ли тут беседовать, с этим у*бком.

Я не стала ничего говорить, только взглянула в лицо запуганного Марка и, как можно дружелюбнее улыбнулась ему.

— Привет, — поздоровалась я.

— Привет, — неуверенно промямлил в ответ Марк. — Где моя мама?

— Она, пока не может приехать, Марк.

— А когда она приедет? — с непосредственной наивностью, присущей только ребенку, спросил здоровяк, возвышающийся надо мной на добрых две головы.

— Скоро, — пересилив себя, солгала я. — А пока…

Я показала ему листы бумаги, цветные карандаши и охапку ярких маркеров — пришлось раскулачить кабинеты некоторых офицеров УГРО.

— Давай порисуем!

— Давай! — Марк с радостью и громко захлопала в ладоши. — Ты умеешь рисовать дракончиков?

— Конечно, — проговорила я, слегка опешив от вида, пританцовывающего и подпрыгивающего на радостях здорового мужика.

Я не случайно предложила Марку порисовать. Как известно дети часто рисуют то, что видят, слышат, изображают те фрагменты и моменты, свидетелями которых становились сами.

И не важно будь то мультфильм, прочитанная сказка или ссора дерущихся из-за денег родителей.

Я хотела узнать, что могут мне рассказать рисунки Марка. Возможно, это поможет прояснить важные детали и подтвердить нашу со Стасом версию.

Карташев с заметным увлечением взялся за рисование. И через сорок, с лишним, минут у нас было уже несколько совместных рисунков — я рисовала и дорисовывала то, что не мог нарисовать сам Марк.

У нас получилось пять листов с шестью персонажами.

Первым был Великан, его одежда, пусть и карикатурно, повторяла цвета и относительную форму одежды Панкрата в ночь убийства Антонины.

Выглядел он жутковато, с длинными спутанными волосами, каким-то расплывающимся осунувшимся лицом и не пропорционально длинными руками.

Самое кошмарное, что он действительно очень походил на Панкрата Рындина.

Вторым персонажем, которого мы с Марком нарисовали, был другой Великан, как первый, но черноволосый, с серой кожей и желто-белыми глазами.

Он был похож на тот злобный и тёмный облик Панкрата, сохранившийся в сознании маленького Марка, после ночи убийства Антонины.

И если первый Великан был лишь немного жутковатым и неприятным, то этот, другой, серый, с чудовищными желто-белыми глазницами выглядел по-настоящему устрашающе. От него исходила такая темная, злобная и угнетающая эманация.

Меня пробрала неприятная дрожь с щекоткой и легка болезненная судорога в мышцах рук, когда я взяла в руки рисунок с Плохим Великаном, как его называл Марк.

Словно создавшая тёмный облик Панкрата, глубинная тьма, обжигала мне руки при одном только прикосновении к своему порождению.

Ещё он нарисовал женщину Маму, Жену Великана, добрую волшебницу, которая готовила сладости для их ребенка-Трёхголового змея.

Очень примечательно, что на кривом и косом детском рисунке, смешной и страшный змей, имел три разноцветные головы. Каждая из трёх голов, на змееподобной извивающейся шее с шипами, имела свой цвет — желтый, фиолетовый и зелёный.

Жёлтый. Фиолетовый. Зелёный.

Точь-в-точь, как цвета зловеще сияющего света Масок.

А ещё была какая-то Колдунья, которая могла повелевать змеем и заставляла его Отца-Великана, приказывать ему творить разные и гадкие вещи.

Шестым был «Сводный», герой с мечом в одной руке и автоматом в другой. Он был массивных доспехах и в развевающимся за плечами плащом.

От меня не укрылось, что на груди у Сводного значилась четкая и жирная буква «А», причем поле вокруг неё сильно напоминало, пусть и кривой, но щит.

Я быстро пересмотрела все рисунки. Ассоциативный ряд был более, чем четким и очевидным.

Я почувствовала нарастающее, где-то из глубины, нагнетающее чувство тревоги.

От неотвратимой близости к раскрытию личностей, виновных в убийствах Масок, в душе разрасталось нагнетающее предчувствие опасности, в сознании прочно укоренялись хаотичные и противоречивые переживания.

И в то же время, волнительное и беспокойное оживление распирало грудь, наполняло мои легкие и рождало неукротимое желание донести до ведома Корнилова, свои выводы по рисункам Марка.

Кажется… я получила все нужные паззлы!

Только всё оказалось ещё хуже, чем предполагали мы со Стасом!

Но, Марк ещё не закончил меня удивлять. Он, приложив все умения и старания, нарисовал седьмого персонажа.

Девушку… с развевающимися светлыми волосами, окутанную ярким ореолом сине-белых карандашных штрихов, в таком же сине-белом развевающемся платье и с ярко синими выразительными глазами.

— А это кто, Марк, милый? — ласково спросила я.

Сидящий по-турецки здоровяк с готовностью ткнул пальцем в последний рисунок и произнес:

— А это добрая волшебница… Она спасёт змея из лап Колдуньи и защитит от Сводного, который тоже захотел командовать змеем…

Он посмотрел на меня, ожидая похвалы за свои рисунки и придуманную историю.

Я несколько мгновений взирала на него со смесью легкого шока, настороженности и бессильного сочувствия.

Я презирала его, как убийцу, который пытал Неклюдова и Белкину, перед тем, как убить. Но не могла, просто не могла себя заставить ненавидеть это четырёхлетнего ребенка, по злой иронии судьбы, оказавшегося в теле монстра.

Как же это возможно?!.. Разве это справедливо?! Чтобы личность четырёхлетнего Марка, оказалась в теле взрослого Карташева, который успел наделать кошмарных и злых вещей? Кто из них должен нести ответственность за содеянное и как?..

Я придумала Марку задание — нарисовать лес, в котором Трёхглавый Змея будет прятаться от Колдуньи — потом дала ему четыре конфеты, которые выпросила у полицейских, и, забрав рисунки, вышла из допросной.

Нужно, срочно показать все рисунки Марка Стасу.

Корнилов выскочил из допросной с Панкратом, как только я заглянула к ним и жестом показала, что мне нужно с ним поговорить.

— Что-то узнала? — быстро спросил Стас, выйдя из допросной.

В комнате соединенной с допросной, мы были одни.

— Вот, посмотри, пожалуйста, — я быстро и аккуратно разложила на столе перед ним семь листов, пёстро раскрашенных карандашами и маркерами.

— Это всё Марк рисовал? — спросил Стас.

— Да, я помогала изобразить только некоторые детали, — кивнула я, — но всех персонажей он нарисовал и раскрасил сам.

Стас уперся руками в край стола и по очереди внимательно посмотрел на каждый из рисунков.

— Великан — это Панкрат?

— Да, две его ипостаси, надо полагать, — кивнула я. — Плохой папа и хороший.

Стас согласно кивнул и указал пальцем на жену Великана.

— А это, как я понимаю, мать Трёхголового Змея?

— Это Антонина, — вздохнула я.

— Похожа? — спросил Стас, с грустной улыбкой, глядя на меня.

— Во многом, — признала я.

— Ну, касательно этой персоны вопросов у меня нет, — Стас с ухмылкой постучал пальцем по изображению Волшебницы в белом платье. — Похоже, твой образ в сознании Марка отпечатался именно в таком виде…

— Скорее, он запомнил меня, но смутно, и его сознание само дорисовало желанные и позитивные детали образа…

— Поверю тебе, — неожиданно согласился Стас. — Ты чаще бываешь в сознании других людей.

— Спасибо, — я оценила ироничную шутку Корнилова.

— Меня больше волнуют вот эти два персонажа, — он указал на Сводного и Колдунью. — У них единственных лица полностью закрашены черным маркером.

— Полагаю, — осмелилась я высказать предположение, — эти двое, как раз те, кто нам нужен.

— Скорее всего, — кивнул Стас и внимательно рассматривая рисунки. — Любопытно, что он назвал Колдуньей того, кто «приказывает» Великану отдавать указания Трёхголовому Змею… То есть это женщина.

— И учитывая, то, что Маски попытались убить всех Ожеровских, а сейчас, очень вероятно ищут Прохора Мечникова, мне на ум приходит только одна «Очень Злая Колдунья»… У которой есть все мотивы мстить террористам.

— Я понял, о ком ты, — кивнул Стас и добавил. — Я с тобой согласен. Но, всё что мы пока имеем — это очень вероятные догадки. Не более. Истинная картина может радикально отличаться от того, что мы имеем. Например, если твоя гипотеза верна, то тогда у одного человека должен был быть мотив желать смерти внебрачных детей Токмакова…

— На счета которых Вацлав переводил крупные суммы денег, — вставила я взволнованно и торопливо. — Денег, совместно заработанных с…

— Жанной Микадзе, — договорил за меня Стас и ошарашенно покачал головой. — Чтоб её… Неужели всё так просто?

— Самые зловещие и коварные замыслы, на деле нередко оказываются простыми, как теорема Пифагора, — вздохнула я. — При Сене только это не ляпни — он в школе ненавидел геометрию, — хмуро ответил Стас, попутно что-то обдумывая.

Я ждала, хотя это было невыносимо. Потому что теперь, после рисунков Марка и закономерных логических выводов из моих видений и последних событий, очевидный ответ напрашивался сам собой!

Это Микадзе!.. Не знаю, как, каким образом, но теперь я уверенна, что это она! Она всё задумала! Это она использует Маски, чтобы расправиться с внебрачными детьми Вацлава! Это она жаждет мести за смерть дочери! И из-за того, что всех, кроме Меллина отпустили, она натравила на них своих ручных убийц. Своего… Своего Трёхглавого Змея.

Меня обуревало такое восторженное, неудержимое и пламенное волнение, что я не выдержала и выложила Стасу, всё что думала.

Корнилов выслушал меня с задумчивым видом.

— Звучит всё логично, но нужны весомые доказательства. Мы не можем арестовать судью из Конституционного суда Российской федерации на основании твоих видений и рисунков сумасшедшего серийного убийцы.

Я так и поникла. Охватившее меня тревожное рвение, резко угасло. Да, Стас прав. Все наши доводы, пока что, позволяют лишь подозревать Микадзе. А что предъявить ей обвинение нужно, что — то посерьёзнее.

— У меня есть идея, — осторожно и задумчиво проговорил Стас, — подожди здесь.

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Среда, 25 марта. Ночь.

Он чувствовала, понимал и осознавал: Ника права.

Стасу даже стало стыдно, что ответ лежал на такой видимой поверхности, чуть ли не под носом, а он не подумал связать Жанну, которая была подельницей своего зятя, с убийствами детей Вацлава. И не сразу подумал о ней, когда Ника рассказала о своих видениях, где Ева Ожеровская сказала, что Маски пришли их убивать из-за того, что сделал Никита Ожеровский. Воспоминания Евы Ожеровской прямо сказали: «Он убил человека!»

Да, было непонятно, кого именно — Самсона Токмакова или Ирину? Но, это и не важно! И тот, и другая имеют самое прямое отношение к Жанне Микадзе. Вряд ли она так любила Самсона, что готова была уничтожить его убийц, но желать мучительной смерти убийцам собственной дочери… Вполне вероятно ожидать подобного от Жанны Микадзе.

Стас и ожидал, но, чёрт побери, не думал, что она может зайти дальше, чем фабрикация ложных улик, с целью посадить малолетних бандитов или, даже, подброшенные наркотики.

Как же он ошибался… Это его просчёт, его ошибка. Которую, срочно нужно исправлять.

Если Жанна почует, что её вот-вот прижмут, она обложиться такой глухой обороной, что её ни один прокурор и обвинитель не усадят за решетку. Кто лучше, способен противостоять системе юриспруденции и юстиции, чем судья, человек знающий эту самую систему изнутри?

Стас мысленно ругал себя, что не надавил на Никиту и не заставил рассказать в деталях, всё что он натворил.

Но, чудом оставшийся в живых Никита Ожеровский, пребывал в таком шоке и потрясении, что только Ника и то с трудом, смогла добиться от него хот каких-то свидетельств.

А сам Стас находился под таким впечатлением от того, что произошло у него на глазах, что, на некоторое время впал в смятение.

Ника вернула, вместо почти умершего от раны Никиты, вернула из прошлого, из его же воспоминаний, целого и невредимого парня!

Если бы Стас не был закален предыдущими «чудесами», которые вытворяла Ника, он бы наверняка свихнулся.

Хорошо, если Никита Ожеровский не спятит от всех, свалившихся на него событий.

Корнилов вошел в допросную к Панкрату.

— Ну, чё перетёр с коллегами про меня? — заухмылялся Рындин.

— Поднимайся, — велел Стас.

— Чего?

— Вставай, сказал! — повысил голос Стас.

Рындин послушно поднялся, и Корнилов, взяв того за локоть, выволок его из допросной.

— Начальник, чё за произвол, ты воротишь?! — Панкрат предпринимал слабые попытки качать права, но Стас решительно отволок его к допросной, в которой находился Марк Карташев.

Стас поставил Панкрата перед зеркалом Гезела, с его прозрачной стороны и указал на Марка, который сидел на полу и с увлечением рисовал.

— Смотри, — приказал Корнилов.

Но в этом не было нужды. Панкрат Рындин так и замер, глядя на сына и не в силах издать и звука.

Стас увидел, как из другой двери, в допросную, к Марку прошла Ника.

Она принесла новые листы бумаги и конфеты. Перемазанный шоколадом, но счастливый Марк, в теле тридцати пятилетнего мужчины, захлопал в ладоши, громко засмеялся и восторженно подпрыгнул на месте.

Ника, отвечая Марку вполне искренней улыбкой, вручила ему новые листы, и они уселись рисовать.

— Начальник… — слабым и хрипнущим голосом проговорил Панкрат. — Это чё… Что с моим сыном?

— Трудно объяснить, — признался Стас. — Но, сейчас, этому Марку, всего четыре года.

— Чего ты сказал?!

— Что слышал. Сейчас, перед тобой Марк, твой сын, который не помнит и не знает, что ты сделал.

Стас увидел, как при этих словах изменилось лицо и взгляд Рындина. Ни на лице, ни во взгляде старика не осталось и намека на самодовольное и злобастое бахвальство.

Нет, теперь перед Стасом стоял осунувшийся, бессильный и дряхлый старик, с невыносимым ощущением чувства вины и едва теплившейся на душе надеждой.

Корнилов решил «добить» его для пущего эффекта.

— Этот Марк не боится и не испытывает ненависти к тебе, за то, что ты убил его мать. Этот Марк, несмышленый и робкий, маленький четырёхлетний мальчик, который по-прежнему любит тебя, как своего отца… И если ты не расскажешь мне всю правду, Панкрат, боюсь твой сыночек окажется среди самых опасных заключенных… И они будут знать, за что он сидит.

Плечи Панкрата затряслись, старик со злостью, бессильно всхлипнул, с влажным хлюпаньем шмыгнул носом.

— Ну, ты и сволочь, начальник…

— Кто бы говорил, — ответил Стас.

Происходящая ситуация была ему противна. Он ненавидел себя сейчас за то, что делал. Корнилов осознавал насколько омерзителен способ, к котором он сейчас прибегнул, чтобы выжать нужные показания из Панкрата Рындина.

— Х*р, с тобой! — яростно выдохнул Рындин. — Я всё выложу, только жизнью мне своей паршивой поклянись, что он, такой…

Губы Панкрата затряслись от сдерживаемых эмоций.

— Что он, мой сын, в таком состоянии… он не окажется за решеткой!

Стас пару секунд смотрел в глаза старика, а затем тихо, но веско произнес:

— Клянусь.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Среда, 25 марта. Ночь.

Он заплакал, когда я сказала, что мне нужно ненадолго уйти.

И, возможно многие бы отругали меня за это, но меня пробрала тоскливая жалость, глядя на заливающегося слезами Марка Карташева. Он был таким одиноким, таким беспомощным и… и при этом виновный в таких кошмарных кровавых преступлениях!..

Я… Я не знала, как мне реагировать. Жалеть его? Ненавидеть? Сочувствовать? Радоваться, что он отправиться за решетку — психиатрическая больница усиленного наблюдения в структуре ФСИН совсем не лучше тюрьмы.

Я не знала…

Стас спросил меня могу ли я поприсутствовать с ним на разговоре с Панкратом. Разумеется, я мгновенно согласилась.

Рындин удивился моему присутствию, но его это не слишком смутило.

Он попросил у Стаса воды и начал рассказывать.

Когда Панкрат вышел из тюрьмы у него не было ничего, кроме квартиры, которую оставили за ним.

Но там он, особенно после перезахоронения тела своей жены, больше оставаться не мог.

Рындин продал квартиру по дешевке и купил другую, в которой живет и по сей день.

Потом, он стал пробовать найти сыновей, но оказалось, что у тех сложилась тяжкая судьба, и все трое, после своих шестнадцати-семнадцати лет сменили фамилию и имя. А жизнь раскидала их по разные стороны.

Однако, Панкрат сумел выяснить, что когда его малолетних сыновей забрали в приют они не прожили там и года, как собутыльница и, по совместительству, любовница Панкрата, Аделаида Каульбарс забрала их к себе. Она растила их вместе со своим сыном. И три брата вполне себе ладили с сыном Аделины.

— Подожди, — прервал повествование Панкрата, Стас. — Ты сказал «Каульбарс»?

— Ну, да, — пожал плечами Рындин.

Стас достал телефон и начал быстро набирать какое-то сообщение, а потом жестом показал Панкрату, чтобы тот продолжал.

— Ну, так вот… — продолжил старик.

…Конечно, без помощи сестры, которая была уже уважаемым человеком в сфере юриспруденции, Аделине не почем не получить права на опекунство.

Панкрат не однократно пробовал попросить законной встречи с сыновьями, но суд отказывал ему, а Аделина отказывалась разговаривать на эту тему и не позволяла ни Панкрату приблизиться к сыновьям, ни троим его детям встретиться с отцом.

Аделина любила, но боялась Панкрата. Она отлично знала, что он сделал с Антониной. Пусть она и не могла её терпеть, и, возможно была рада тому, что Панкрат убил свою жену, она боялась Рындина и опасалась позволять ему видеться с детьми.

И, когда, из-за этого Панкрат впадал в ярость, ей становилось ещё страшнее.

Вот только, как выяснилось позже, боятся ей надлежало не Рындина.

Сыновья Панкрата прожили с Аделиной до шестнадцати лет, до той самой поры, как в одну из предновогодних ночей они не напали на неё.

Будущие Маски изрезали и покалечили приютившую их женщину. Их арестовали в тот же вечер, и через несколько дней после быстрого суда, малолетних садистов отправили в детские колонии, из которых они уже вышли совсем другими людьми.

— В колонии, — продолжал рассказывать Панкрат, — ими очень заинтересовались. Потому что у всех моих сыновей, как мне сообщили, обнаружилась удивительная патология — мало того, что они почти не ощущали боли, их организм обладал невероятными регенеративными способностями! Они почти не болели, быстро восстанавливались после любых драк и даже после огнестрельных ранений. Последнее выявилось во время подавления беспорядков, в одной из тюрем, где они, по словам Рындина, «чалились» уже взрослыми.

При этих словах мы со Стасом обменялись короткими встревоженными взглядами: я помнила свои видения, в которых Неклюдов стрелял в Масок, а Стас, видимо, помнил рассказ Михея Малаховского, когда тот в упор расстрелял одного из масок, а тот и не подумал рухнуть на землю, корчась в предсмертных судорогах.

Слова Рындина подтверждали необъяснимую и пугающую способность Масок выживать после самых серьёзных ранений. Это придавало их лику дополнительного ужаса.

Как победить противника, обладающего сверх естественной возможностью столь быстро исцеляться и не чувствовать боли от ранений?

Помимо воли, у меня промелькнула мысль о том, что Маски… Трёхглавый Змей — это, если не идеальное, то близкое к этому орудие пыток, мести и убийства!

— Они пришли ко мне, примерно года три назад, может чуть больше, — продолжал Панкрат. — Сказали, что…

Он невесело усмехнулся.

— Сказали, что не могут без меня… Признались, что им страшно. Представляете? Все выше меня на полторы головы и больше раза в три, а бояться… Бояться, мои здоровяки, как мелкие зверьки в клетке.

«Нет, — подумала я с возмущенным осуждением, — скорее, как запуганные тобой дети».

— Но, это не мешало им быть злобными и агрессивными. Убивали ли они уже к этому времени? Да, ещё как! Ты, начальник, ещё удивишься, когда начнешь копать. Жмуров, за моими сыночками, хватает…

— Кого они убивали? — с невероятной сдержанностью спросил Стас.

Рындин пренебрежительно хмыкнул.

— Да, сперва всякое отребье… Бомжей, пьяниц и бродяг… Мальчикам нужно было на чем-то вымещать свою злость и страх.

— Страх? — переспросил Стас. — А чего им бояться, твоим сыновьям?

Панкрат замолчал и одарил Стаса тяжёлым взглядом. Я затаила дыхание, ожидая его ответа.

— Меня, — наконец, изрёк Панкрат. — Мои сыновья…

Он шумно, с присвистом вздохнул.

— Они забрали себе в голову, что… Чёрт! Наверное, это какое-то отклонение… Не иначе, как от моей потаскушки-жены доставшееся им в наследство… Короче, они верят, что если перестанут убивать, то я… Я буду зол и начну убивать их. Я не знаю, откуда у них это убеждение, но они искренне уверены, что я могу приходить к ним во снах, что они никогда не смогут убежать от меня, и чтобы я уважал их, считал равными себе, они должны убивать.

Он пожал плечами.

— Собственно, мне это было до лампочки. Я больше боялся, что они однажды меня на ремни порежут… А оно вон, как выяснилось.

Он ухмыльнулся.

— Стоило мне на них прикрикнуть, как они едва не ***лись от страха.

Он засмеялся скрипучим смехом.

Но ни мне, ни Стасу это не казалось смешным.

— Давай ближе к делу, — пророкотал Корнилов.

Рындин перестал улыбаться и вздохнул.

— Всё началось с того момента, когда мне поступил звонок и странный, грубый голос… Как будто ненастоящий, искусственный, сказал, что я должен велеть сыновьям убрать двух зарвавшихся дельцов — каких-то там акционеров молодого хлебокомбината или что-то вроде того.

— И что ты сделал? — спросил Стас.

— Послал его! — пожал плечами Рындин. — Указывать мне ещё будет, какой-то го**юк!

Стас украдкой бросил на меня вопросительный взгляд. Я, едва заметно кивнула — обрывки воспоминаний, быстро проносящихся у меня перед глазами, подтверждали слова Панкрата.

— Но, оказалось, что я погорячился… Не прошло и суток, как со мной на связь вышел один заносчивый засранец. Он представился Лавром и сказал, что мне нужно проехать с ним. Он приехал не один, с парочкой крепких ребят за спиной, так что мне пришлось согласиться и сесть к нему в машину.

Рындин прокашлялся.

— Ну, а там… в общем меня посадили на заднее сидение, а спереди баба, какая-то сидела. Лица я не видел-зеркало заднего вида они скрутили — она быстро и коротко объяснила мне, что это только ей мои сыновья обязаны свободой. И что из очередной тюрьмы она выпустила их не просто так, забавы ради. Потом…

Панкрата невесело улыбнулся.

— Мне хорошенько намяли бока, разбили рыло и выбросили из машины. Я сразу понял, что с этой бабой лучше не артачиться. Как мне не было противно, в следующий раз, приходилось подчиниться…

— Это она приказала вам натравить сыновей на Татьяну Белкину?

Панкрат кивнул.

— Да-а… Сказала девчонка должна сдохнуть в муках, и чтобы ей на рожу черную ленту наклеили. Что типа её нет больше, что она как бы это…

— Перечеркнута и не должна была существовать? — подсказала я.

— Ага, точно, — кивнул Панкрат. — Потом был другой парень, Неколдов или Неколбашев…

— Неклюдов, — подсказал Стас.

— Во-во, — кивнул Панкрат. — Верняк. Неклюдов… Там, потом мальчики рассказывали, кое-что пошло не так, парень оказался не робко десятка и продырявил Марку брюхо из волыны… Но, как я уже говорил боли мои мальчики не боятся, а раны на них заживают, быстрее, чем у ящерицы хвост отрастает.

Панкрат снова довольно засмеялся.

— Ты смог бы узнать голос этой женщины, если бы услышал снова? — спросил Стас.

Рындин пожал плечами:

— Я её на всю жизнь запомнил, как маму родную, эту с**у, властолюбивую.

— А в суде подтвердить сможешь?

Рындин нервно облизал пересохшие и потрескавшиеся губы.

— Да, — вынужденно сказал он. — Но только после того, как Марк точно избежит тюрьмы.

Я вопросительно уставилась на Стаса.

Это что ещё за новости?! Стас дал согласие, чтобы…

— Хорошо, — согласился Корнилов. — Но, только Марк. Ты, Панкрат и двое других твоих отпрысков, не могут рассчитывать на подобную поблажку.

— Мне — то все едино, — осклабился Панкрат, — я, считай, полжизни на зоне провел. Так, что меня не пугает перспектива там дожить там последние годы. А, что касается двух моих сыновей…

Он самодовольно ухмыльнулся.

— Вам ещё нужно поймать их, а это, будет не просто. Марк, я уверен, попался по глупости. Старшие то заметно по умнее будут.

Мы со Стасом вновь переглянулись. У меня взгляд был беспокойный, а у Корнилова хмурый, мрачный и недовольный.

Собственно, больше ничего ценного Панкрат и не рассказал.

Зато теперь мы знали главное: за убийствами Трёхглавого стоит фигура Жанны Микадзе.

Господи… Судья из Конституционного суда Российской федерации покровительствует серийным убийцам!

И, тут меня наверняка закидали бы камнями, но первое, о чем я, с тревогой подумала, это о том, что нужно любыми способами пресечь попадания этой информации в средства массовой информации.

Зачем?

А затем, что кроме поводов для народного возмущения — бесполезного для дела, но крайне вредного для любого государства — эта резонансная новость не даст.

Да и «правозащитники» всякие немедленно повылазят и скажут свое: «А мы знали! Мы так и знали! Вот оно лицо, кровавого режима!».

Серьёзно. Я никогда не понимала людей, которые искренне считают, что любое правительство, должно всегда и всё рассказывать своему населению.

Ага, конечно. Трудно переоценить масштабы катастрофических последствий, если бы мировые правительства разом посходили с ума и вывалили бы на неокрепшие умы своих граждан всю негативную информацию, происходящую с мировыми экономиками, промышленным сектором и международной торговлей.

Поэтому я убеждена, что Жанну Микадзе необходимо арестовать и судить «тихо», не привлекая лишнего внимания к процессу.

Вот только Микадзе, наверняка, будет пытаться сделать всё наоборот…

— Воспоминания Панкрата соответствуют его словам? — спросил Стас, когда мы вышли из допросной.

— Да, — ответила я, — и предвосхищая твой вопрос, скажу: я не смогла увидеть лица Жанны, но в его воспоминаниях я узнала её голос, прическу и манеры… Это она Стас!

Последние три слова я произнесла с какой-то детской запальчивостью и возмущением!

Да, я негодовала! Как эта дрянь вообще посмела тогда явиться на место убийства Влада Неклюдова и его девушки! Как у неё, черт возьми, хватило наглости припереться туда и шастать там, видя какое бесконечное горе она причинила сразу двум семьям!

И всё из-за чёртовых денег, которые, как она думала, кто из детей Токмакова вымогал у её зятя?..

Столько стоят чужие муки и смерти? Несколько десятков миллионов на тайных счетах?..

Стас набрал Сеню и приказал ему проверить счета Жанны, с целью выявление регулярных трат. А потом набрал Ольгу Датскую и спросил сможет ли она достать ему информацию о Жанне, которой нет в официальных источниках.

Как я поняла, Ольга была готова сотрудничать со Стасом. Лишь бы только Корнилов не отыгрывался на её женихе — она была уверенна, что Стас специально отправил Брона туда, где тот получил тяжелое ранение.

— Зачем тебе регулярные траты Жанны? — спросила я у Корнилова.

— Я подозреваю, что Панкрату она звонила с одноразовых мобильных телефонов, которые регулярно покупала. Если мы получим доказательства того, что она регулярно покупала одноразовые телефоны — это даст возможность косвенно связать её с Панкратом. Ещё лучше будет, если удастся найти мобильник, который она приобрела недавно. Тогда можно надеяться, что через мобильных операторов получится установить кому она звонила и…

Стас с досадой кривился и вынужденно признал:

— Но и это мало, что даст.

— А может использовать такой же способ, каким ты поймал Марка Карташева? Спровоцировать её?

— Ника, — вздохнул Стас, — Жанна Микадзе гораздо более опытная, изворотливая и изобретательная личность, нежели Марк. Ты думаешь, она выходила сухой из воды после многочисленных внутренних расследований по чистой случайности? Нет.

Он нахмурился и качнул головой.

— Она не импульсивна, как Марк. Ей, зачастую, чужда порывистость, на которой и погорел Марк Карташев… Или, точнее, Марк Рындин.

Он подумал и добавил:

— Таким людям, как Жанна, нужно ставить ловушки там, где они этого меньше всего ожидают.

Я вопросительно вскинула брови.

Стас уже открыл рот, чтобы ответить, но в эту же секунду у него зазвонил мобильник, и Корнилов быстро принял вызов.

— Да? Да, это я. Так…

Несколько секунд Стас, чуть нахмурившись, слушал то, что ему говорили по телефону. Я ждала.

— Это точно? Вы проверили? Отлично, ничего не предпринимайте, только оцепите территорию. Я выезжаю.

Он прервал вызов, спрятал телефон.

— Зелёного, которого ты нарисовала, видели в районе Сафоново. С ним был ещё один мужик и они прибыли туда на КАМАЗе. Очевидец, какой-то фотограф- любитель, видел, как они выходили из машины, а потом уехали в глубь леса.

— В глубь леса? — удивилась я. — Зачем?

— Полагаю, искали озеро поглубже, — бросил Стас. — Если ты не собираешься спать сегодня, то можешь составить мне компанию.

Конечно, я не собиралась возвращаться домой к Стасу! Тем более, что мы вот-вот поймаем и Масок, и Жанну, и ещё с этим неизвестным «Сводным» нужно разобраться!