Раб из нашего времени. Книги 1-7

Глава двенадцатая

ЧТО ДАЛЬШЕ?

Через пару минут я оклемался, сбросил тяжеленный рюкзак к себе под ноги и попытался с ходу решить неразрешимую задачку: как мы здесь оказались? Что это за конкретное место, изначально показалось неважным, а вот как нас сюда занесло, меня беспокоило больше всего.

И ответ у меня в голове, как мне показалось, забрезжил вполне правильный и единственно верный. Вначале при-помнил, как менялись, находились новые и пропадали старые значки-символы разных миров в лабиринте Сияющего кургана, и чуть не схватился за голову. Я ведь в создавшейся спешке даже не удосужился посмотреть на символы с торцов выступа! Шагнул — и даже не оглянулся, как говорится! А ведь следовало хоть глаз скосить на обозначения, перед тем как выдвигаться на выступ.

Если эти обозначения в Пантеоне ведут себя как блуждающие по пастбищу кони, то ведь могло что-то поменяться и на башне?

Мало того! Гадость мог подстроить и Грибник. Или, как его там… Петроний Баккартри! Коль птичку-сторожа по нашу душу откуда-то приволок, то легко мог и со значками что-то напутать. А то и просто провернуть выступ на сто восемьдесят градусов, меняя переходы местами. Он хозяин, ему все можно!

И длинное ругательство сорвалось с моих уст. Когда оно заглохло, завязнув в камышах, Леонид осторожно спросил:

— Не туда попали?

Хороший вопрос. Полный. Заставивший меня еще раз все внимательно вспомнить. Последний раз из мира Трехщитья в мир Земли я попал, как раз шагнув над тем самым полукругом с тремя секциями. Следовательно, в любом случае, шагая над полукругом, попадаешь в место назначения. Но не конкретно, а в общем. Например, меня вместо знакомого леса и заветного дерева занесло невероятно далеко, в самые Черкассы, пусть и братскую, но фигурально другую державю.

По логике вещей и здесь могло произойти подобное. Мы могли оказаться в мире Трех Щитов, но не в Рушатроне, а у черта на куличках. Начиная от загадочного Заозерья — вон сколько камыша и чаек — и заканчивая…

Проклятье! Что-то я не припомню, есть в империи людоедов такие вот водные, а вернее, болотистые пространства?

Мой товарищ продолжал дисциплинированно ждать ответа, но я вначале выхватил обрез, снял с предохранителя и внимательно осмотрел квадрат неба над головой, больше всего опасаясь увидеть там подлых кречей. Хотя по логике наш земной огнестрел здесь не сработает, но так показалось спокойнее. Только после этого немного расслабился и стал отвечать:

— Попали мы, может быть, и туда, только вот чуточку не совсем точно. И теперь нам предстоит выяснить размер этого «чуточку». Ты что-то видишь поверх камышей?

Леонид сбросил рюкзак и стал подпрыгивать на месте, пытаясь осмотреться. Но его прыжки в высоту с места и без разбега даже не тянули на школьную ступень ГТО.

— Как у тебя с равновесием? — нашел выход мэтр манежа и подставил сложенные вместе ладони. — Выбирай: или я тебя буду подкидывать вверх, или встанешь мне на плечи?

Насчет действенности коротких полетов, да еще с шансом преждевременно плюхнуться в воду, я не очень прельщался, поэтому выбрал более надежное карабканье на плечи. Где-то с пятой попытки у Лени получилось аккуратно со мной на плечах распрямиться и отпустить мои ладошки. Хорошо, что у меня и в самом деле чувство равновесия сохранилось с тех тренировок, когда я убегал с палкой от рапиры Машки по рассыпанным теннисным мячикам. Так что я стоял вполне уверенно даже при неровном шатании моего товарища при развороте вокруг своей оси. И почти сразу увидел верхушки крон нескольких деревьев, весьма напоминающих наши ивы. Причем очень близко, метрах в пятидесяти. Конечно, будь я повыше, мне и общий пейзаж поверх ка-мышей открылся бы, но и так неплохо. Раз деревья, значит, более значительный клочок суши, а уж там мы разберемся с дальнейшим направлением наших мыканий.

Точно обозначив направление к деревьям, я спрыгнул вниз, и мы стали решать, кто пойдет первым. Понятно, что предпочтительнее было идти Леониду, но сразу выяснилась одна смехотворная деталь.

— Борь, я плавать не умею, — со стыдом признался мэтр клоунады.

Все равно ему пробираться через камыши было удобнее с его ростом, поэтому я долго не думал:

— Ничего, привяжу веревкой тебя под мышки; если провалишься на глубину — вытащу. Раздевайся!

Пока он снимал верхнюю одежду с массой предметов в карманах, я решил удостовериться в действенности стрельбы. Патроны для газового пистолета ценились меньше, поэтому определил направление ветерка, засунул руку с пистолетом в камыши и нажал курок. Никакого эффекта! Хотя легкое шипение все-таки послышалось. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом.

— Плохо? — обеспокоился Леонид, укладывающий веревку для удобства кругами.

— Да не совсем. То, что порох не воспламеняется, лишний раз доказывает, что мы в мире Трех Щитов. Но в таком случае тоже нельзя оставаться безоружными, поэтому достаем и собираем арбалеты.

— А не могло нас вообще в иной мир закинуть? — вполне трезво рассуждал товарищ.

На что я философски пожал плечами:

— И такой вариант возможен, — и убежденно добавил: — Но мы с тобой везде прорвемся!

Четверть часа мы потратили на тщательную сборку оружия. За это время сгустившиеся облака на западе вновь чуточку разошлись и выглянуло светило, которое мне и при втором рассмотрении очень напомнило Светоч. Только вот висело оно над горизонтом как-то гораздо ниже ожидаемого в это время суток, и по нему получалось, что уже максимум через час стемнеет полностью.

— Лень, торопись, скоро стемнеет. А если мы в Трехщитье, то лун здесь нет.

И товарищ, придерживая веревку под мышками, резво двинулся вперед. Камыши перед собой он раздвигал и слегка скашивал внушительным мачете, который мы взяли чисто для комплекта, один на двоих. Еще у нас имелся маленький топорик. Палатку вообще не взяли. Спальник — тоже. Только и имелись две внушительные плащевые накидки, да и то взятые по причине очень мало занимаемого ими места. Ну никак я не ожидал, что вместо огромного цивилизованного города мы окажемся невесть в какой дикой местности.

В получившуюся просеку я прекрасно видел спину напарника и слышал его обеспокоенный голос:

— Глубже становится! И под ногами неприятная густая жижа! — Но когда вода достала ему до лопаток, успокоился: — Вроде песок чувствую. — Затем несколько запаниковал, пропадая из виду: — Вода по шею! Готовься меня тянуть! — И почти сразу же после этого радостное восклицание: — О! Почти открытая лагуна! Вижу берег, и глубина мне уже по пояс. Выхожу.

Но я не дал ему расслабиться:

— Возвращайся за мной!

Слишком я опасался открытого выхода на берег без всякого оружия в руках. Мало ли кто там притаился? Когда Леонид вернулся, пришлось ему задать вопрос:

— Меня на плечах вместе с арбалетами перенесешь?

— Запросто! Чего тебе плавать и всему мокнуть, раз уже мне все равно сушиться придется. Залезай!

Действительно получилось весьма расчетливо. Ботинки у меня висели на шее, один арбалет на спине, второй в руках, и замочил я только ноги до колен, что в походных условиях сущий пустяк. Затем я с усердием и внимательностью страховал с арбалетами на берегу, а мэтр в две ходки перетащил из камышей оба рюкзака и свою одежду.

После чего мы стали спешно делать сразу три дела: готовиться к ночлегу, обследовать остров и осматривать окружающее пространство.

Вокруг нас оказалось не то большое озеро, не то широко раскинувшаяся река. Скорее, последнее, потому что в лагуне и чуть дальше на плесе замечалось небольшое течение. До одного берега, крутого и перекрывающего весь горизонт, было около километра, а до второго, пологого, заросшего наглухо камышом, и все три километра. Но зато дальше камыша мы успели в наступающих сумерках рассмотреть участки с густым лесом, внушительные холмы и отчетливые делянки на их склонах с различными сельскохозяйственными культурами. Значит, разумные здесь живут! Оставалось только выяснить, какие именно разумные существа, добраться до них и выспросить, далеко ли до Рушатрона. Почему-то мне очень хотелось верить, что мы находимся как раз на реке Лияне, которая проходит практически через столицу империи Моррейди. Потому что по памяти, навскидку, таких больших рек на карте материка я вроде больше не видел.

Опять-таки при условии, что мы именно в Трехщитье.

Сам остров оказался сравнительно небольшим, не более одного гектара в общих пропорциях. Зато довольно много профильным и с массой пригодных для рубки деревьев. Потому что в голову сразу приходили мысли о необходимости постройки плота для переправы. Только вот как мы будем это делать с маленьким походным топориком и мачете, я ума не мог приложить. Придется корячиться, и в таких условиях хорошо хоть такой рубящий инструмент захватили.

Еще одна проблема возникла уже во время организации лагеря. Шалаш мы срубили и сложили быстро, как и разожгли костерок перед ним, а вот что на том костерке жарить?

Ради экономии места у нас практически ничего из пиши не было, если не считать походного набора специй, пачки печенья, головки чеснока и двух луковиц. Ну про шоколад и сгущенку я не упоминаю, потому как напарник сразу стал на эту тему так шутить, что можно было лопнуть от смеха.

Да что там пища, если мы даже ни сковородки, ни котелка не прихватили. Из малого набора выживания имелся и кусок лески с крючком, но Леня сразу заявил, что в этом деле он не просто полный профан, а обязательно еще и утонет при этом. Так что, пока он заканчивал обустраивать шалаш, собирать дрова и опутывать, вместо сигнального колокола, веревкой кусты, я отправился рыбачить. Хотя всю жизнь моя роль в таком случае только и заключалась, что смотреть, как это ловко делают мои подруги, да копать червей. Срубил мачете двухметровую палку, нацепил леску, приладил крючок и только потом стал думать о наживке.

«Печенье с крючка сразу слетит, но его можно кинуть на подкормку. А вот есть ли тут червяки?»

Оказалось, что есть. Копнул мачете пару ямок, и три червя готовы к самопожертвованию. Место попалось мне более чем удобное, словно специально сотворенное природой для заядлого рыбака: густое переплетение корней над самой водой, которая в этом месте была метра полтора глубины.

Так как к тому времени наступила ночь, то я решил ловить рыбку еще и на свет. Поэтому прочно привязал фонарь на далеко выступающий корень, кинул туда кусочки печенья, забросил туда же леску и крючок с извивающимся червяком и стал ждать. Мачете положил рядом да еще и шнурок надел на запястье. Если крупная рыба попадется, то я ее оглушу ударом по башке. По крайней мере, так рыбаки и делали, я сам в Нете видел.

Вроде все сделал правильно, но поклевка не шла. Мало того, целая стайка мальков с похвальным остервенением набросилась на размякшие куски печенья и моментально его сожрала. Но при этом хорошо видимого червяка они игнорировали полностью. Хмыкнув, я кинул в воду второе печенье. Тот же результат. С некоторой жалостью накрошил третье, и тут вдруг мальков словно ветром сдуло.

«Ага! — злорадствовал я, хватаясь удобнее за ручку мачете, а левой кидая в воду более крупные куски печенья. — Видно, крупняк идет, спугнул мелочь! Сейчас ты у меня либо червяка схаваешь, либо за печенье по голове схлопочешь!»

Только у меня мелькнула мысль, что нам на ужин хватит две пары рыбок величиной с ладонь, как в круг света, к самому крупному куску печенья устремилась эдакая солидная и довольно зубатая пасть. Как мне показалось вначале, вполне рыбья. Да и не до рассматривания мне было, с застоявшимся охотничьим азартом я изо всей силы рубанул прямо по высунувшимся на поверхность губам. Да так удачно, что, кажется, убил рыбину с одного удара. Причем такую рыбину, что нам и на завтрак должно хватить, если я не ошибаюсь.

Ошибся, как потом выяснилось, и очень сильно.

Потыкав удилищем в окровавленной воде, я приподнял голову трофея над поверхностью, со счастливым повизгиванием ухватил за жабры и стал тянуть на себя. Тяжело пошло. Тогда я отбросил на берег удочку, отцепил фонарик одной рукой и сунул его за пазуху, а потом, уже двумя руками ухватив свою добычу, с рычанием поволок на берег. До костра было метров тридцать, но пока я доволок, то прогрелся настолько, что с меня пар валил.

— Лень! Помоги! — не удержался от зова.

Товарищ бросился на мой голос с фонариком, обрадованно приговаривая:

— Неужели поймал?! Ай да молодец!

Но после того как осветил меня, стал освещать и добычу, пытаясь понять, за что взяться и как помочь. И когда луч фонарика пробежался по моему следу, мы вскрикнули одновременно. Толщиной в руку, по моим следам тянулся шланг не то змеи, не диковинной морены. Когда и я чуть отошел от испуга, то, светя спаренными лучами фонариков, мы прошли к берегу, осматривая добычу и шумно переговариваясь:

— Жуть настоящая!

— Да ты никак питона приговорил?

— Да нет, морда у него чисто рыбья.

— Значит, змей, скорее всего!

— Да говорю тебе, что на питона никак не смахивает!

— Ухты! Более пятнадцати моих шагов! Пятнадцать метров, что ли?

— Вроде того. Хотя мне кажется, что это местный угорь.

— Иди ты! Такие угри не бывают!

— Есть многое, Горацио, что…

— Знаю, знаю я эти философские бредни! Ну а если отравимся?

— Риск, конечно, присутствует. Но кто не рискует, тот ест шоколад. Хочешь?

— Рискнуть? Придется.

Дальше дело пошло конвейерным способом. На какой-то расчищенной коряге я ловко отрубал аккуратный кругляш нашего угря, ополаскивал его в воде одного полиэтиленового кулька и кидал в солевой раствор второго кулька. Леонид насаживал по два куска на импровизированные деревянные шампуры и укладывал на разложенные над кострищем поперечины. Он же и следил за жаркой, скидывая готовые деликатесы на расстеленный кусок клеенки и слегка посыпая все сверху душистым молотым перцем.

Как-то так получилось, что моя часть операций на конвейере не требовала от меня много времени, поэтому основные усилия я тратил на еду. Подтяну трофей, отрублю два-три куска, помою, брошу в рассол и ем горячее, рассыпающееся во рту мясо. Красота! Лучшая диета! Вначале Леня шутил, что я его объедаю, и жаловался, что так нечестно. Потом на четверть часа он тоже увлекся обжорством. Но когда сам стал передвигаться с трудом, а я все рубил и ел, рубил и ел, он не на шутку забеспокоился.

— Боренька! — Его громкий шепот намекал, что он еще и от смеха еле сдерживается. — Осталось всего несколько метров угря. Если он таки отравленный и тебя начнет тошнить, то постарайся умирать не возле шалаша.

Я и в самом деле на ноги поднялся с трудом. Затем произвел уже ставшие привычными в последние два дня манипуляции по разминке и проверке собственной дееспособности и столь же привычно констатировал:

— Может, тебе и смешно, но у меня ничего не болит. И можешь хоть сразу начинать меня оплакивать, но я таки слопаю еще два-три кусочка. Угрем объесться нельзя.

— Неправильно, надо говорить «мяса угрячьего».

— Да какая разница! — фыркнул я, лихо отрубая следующий кусочек, — И вообще, предлагаю сразу нам и на завтрак рыбки пожарить, знаешь, как с утра будет лень костер разводить?

— Догадываюсь, — насаживая утренние порции на шампур, протянул мэтр, — Эх, сейчас бы чайку горяченького попить.

— Выйдем к людям — напьешься. Если хочешь чего на десерт, угощайся шоколадкой, маленькой.

— Да я и большую не хочу. На сладкое — милее беседа. Ты мне лучше расскажи, какие здесь короли и королевы? Императора здешнего видел?

— Ща-ас! Так нас и пускают, простых смертных, пред очи императора!

Затем я довольно бегло обрисовал современное устройство мира, и в частности политические уровни империи Моррейди. То, что сам помнил или слышал краем уха. Продолжая на автомате жарить рыбку, мой товарищ и дальше требовал ответы на новые вопросы:

— Ну и про титулы мне очень интересно послушать. Ты себе, например, какой выбрал?

— Хо! Как это «выбрал»? Титулы вроде как заслужить надо. Ну или купить там как-то, или на графине жениться.

— Ой, не смеши меня! И кто тебя здесь знает? Смело можешь представляться если не графом, то уж маркизом точно, — веселился товарищ, — Ты что, книжек не читал про таких, как мы? Раз мы с диких Пимонских гор, то можем представляться хоть князьями. А потом всегда можно свалить вину на давно умерший и никому не известный королевский род. Потомки за предка не в ответе. Не поверят, ну и фиг с ними! Зато при обращении всегда можно потребовать слов «ваше сиятельство». А? Или я не прав?

Понятно было, что мэтр клоунады и тут балагурит да насмехается, но, с другой стороны, почему бы и в самом деле не представиться как-то более звучно? Графами — это уже слишком, а вот баронами — в самый раз. Да и для уха хоть какая-то новизна появится. А то Борька, да Ивлаев — за жизнь так приелось. О чем я и заявил во всеуслышание:

— Ладно, пока доберемся до Рушатрона, можно и в самом деле нечто такое попробовать. Станем баронами. Здорово? Я буду носить имя Резкий.

Мэтр отрицательно замотал головой.

— Да нет. Резкий — для имени плохо. Прилагательное! Это скорее прозвище, фамилия. Имя другое придумай, не что твердое, крепкое, знаменитое. — Так как я озадаченно молчал, он сам и предложил: — О! Как тебе Цезарь? Барон Цезарь Резкий! Здорово?

И сам захохотал над своим предложением. А я, подхватив очередной кусище угря, стал его жевать и обиженно хмуриться. Издевается он надо мной, что ли?

Уже подхватывая следующий кусок, почуял, как потянуло горелым, и пригрозил:

— Вот он тебе на завтрак и достанется!

— Ну ты… — замялся Леня, подбирая слова и возвращаясь к поворачиванию шампуров. А потом его прорвало: — Настоящий Цезарь Резкий!

На этот раз мы похихикали вместе, и мне новое имя показалось вполне даже естественным. Еще после очередного куска, когда с ним уже почти свыкся, я поинтересовался:

— А тебя как звать-величать будем?

Лицо талантливого клоуна стало грустным и печальным.

— Мне трудно выбрать самому, потому что у меня в жизни только два авторитета. Так что ты сам выбирай. Что лучше: Лев Копперфилд или Юрий Никулин?

Я начал смеяться, еще ничего не поняв. А когда в моем воображении появился рыцарский замок, где глашатай на пиру громко восклицает о только что прибывшем госте: «Барон Юрий Никулин!» — то вообще свалился с коряги и, умирая от смеха, пополз на четвереньках в кусты. Так я и не понял, почему я не скончался от смеха, но минут через десять кое-какую пользу хохот принес: у меня так заболели живот и бока, что ужин пришлось завершить досрочно. Больше в меня не лезло, и хорошо еще, что ничего не выпадало изо рта, когда я пытался наклониться вперед.

Кое-как после себя убрали, припрятали мешок с рассолом, подбросили две коряги в костер и стали думать, что делать с мясом. При всей моей ненасытности мы съели не больше трети, а ведь и завтра нам целый день придется возиться с плотом, и времени на рыбную ловлю может не хватить. К тому же имелись подозрения, что второго такого тупого и глупого угря больше в этих водах мне не попадется. Пришлось опять браться за мачете. Полуметровые куски рыбацкого трофея, коих оказалось аж двадцать штук, сложили на верхушку шалаша под ткань-плащевку и сами заползли на срубленные вместо матрасов ветки. И уже там, прикрыв вход за нами сплетенным из зеленых веток щитом, мой напарник спросил:

— Так ты выбрал?

— Умоляю, — прошептал я, — только не перечисляй мне все варианты. Остановимся на первом. Лишь один нескромный вопрос: почему Лев? Того ведь фокусника вроде Дэвидом зовут?

— Ну, надо хоть одну букву от своего имени оставить? Хотя имя мне дали цыгане, и оно, скорее всего, не настоящее. Мало того, я всегда себя чувствовал настоящим укротителем зверей. Если бы не мое личико, тогда бы укрощал тигров и пантер.

— Понятно. Иного я от тебя и не ожидал. Спокойной ночи, ваша милость!

От усталости и переедания глаза закрылись сами, и уже в полусознании услышал беспокойный голос барона Льва Копперфилда:

— Слушай, а может, надо арбалеты зарядить?

— Зачем? — бормотал я, засыпая, — Нашего костра уже через десять метров из-за кустов и деревьев не видно. Да и в ямке он. А медведей тут всех еще до нас съели.

Снилось мне, что я опять стою возле лобного камня в главном зале Пантеона и слушаю музыку. Но в этот раз она звучит с еще большими сбоями и фальшью. Оглядываюсь на Мансану и вижу, что она плачет и что-то мне кричит. Хочу оторвать ладони от камня и не могу.

Глава тринадцатая

ВРАТЬ-НЕ КОТЛЫ МЫТЬ

Из всех троих подруг самая активная, боевая, агрессивная, наглая и бесстрашная, конечно же, была Мария. Близняшки между собой во всем старались быть сходны не только внешне, но и внутренне. При этом они одинаково умели хитрить, притворяться, мстить, обманывать, если надо — то и подлизываться. Но все-таки самой ленивой в паре-двойне считалась именно младшенькая Катерина. Хотя и знала об этом с уверенностью только Вера. Знала и благоразумно помалкивала, время от времени стараясь притворяться не менее ленивой, чем ее родная сестра, родившаяся на полчаса позже, и с готовностью подхватывая дельные идеи по уклонению от честного и праведного труда.

Вот так и получилось, что, как только они встали в общий строй полка и двинулись с колонной на север, Вера случайно подслушала высказанную каким-то ветераном-наемником фразу:

— Смотри, какие фифы! Наверняка какие-нибудь графини, а то и герцогини. И сами вырядились, и животные у них лучшие в полку. Такие лошади породы керьюги только у высокородных и бывают. Теперь их и сам командир на кухню не загонит котлы мыть! И шпагой их не отстегаешь! Стоит им только свой титул на ушко полковнику шепнуть, и он сразу запретит дуэли с этими красотками.

Наивная Вера только горько вздохнула, представляя, как это тяжело новеньким наемницам придется при мытье кот-лов, и уже заранее оплакивая свои аккуратные ноготки с маникюром. А когда оказалась возле сестры, просто пожаловалась на несправедливую долю:

— Машке нравится кашеварить, вот и шла бы сама к границе мстить за Боречку. Хотя мне тоже его до слез жалко. А так теперь и над нами издеваться будут. Потому что нам не повезло, как некоторым, уродиться с большим титулом.

И пересказала слово в слово услышанное от ветерана-наемника.

Катерина отозвалась сразу же:

— Мыть котлы? Да ни в жизнь!

— Кому твои возражения нужны? — грустила Вера, — Ты что-то интересное придумай.

— Что тут думать, если уже все придумано. Осталось только выяснить, почему полковник запретит дуэли, если мы ему шепнем на ушко, что мы княжеского рода.

— Да нас повесят за такую ложь! — испуганно пискнула старшая из двойни.

Но младшая только коварно улыбнулась:

— Не переживай, я сейчас все узнаю.

И действительно, уже через час она так втерлась в доверие к одному молоденькому капралу, что тот рассказал обо всех пятерых родовитых наемниках полка все самое интересное. И как те себя ведут, и почему не моют котлы, и почему двое из них не несут боевого охранения на переходах, и как им пришлось несколько раз отстаивать свои права на дуэлях с сомневающимися в их голубой крови. Под видом невинных вопросов, восхищенных восклицаний и томного заигрывания Катерина узнала все. А когда боевое соединение при-близилось к месту первого ночного привала, все три Ивлаевы уже знали свои роли, помнили титулы и могли наизусть перечислить всех своих прославленных предков до седьмого колена. Вернее, они и так хорошо знали историю своей многочисленной деревенской родни, просто отныне к каждому имени прибавилось несколько слов в виде «ее сиятельство Серафима Ивлаева Великогорская». Или «его светлость Назар Ивлаев Труженик». Особенно девчонкам понравился полный титул их двоюродной бабушки «великая княгиня Пимонских гор и города Лапа, ее сиятельство Марфа Ивлаева Новгородская»!

Странно и красиво звучит для русского человека, а для подданных империи Моррейди — звучнее не бывает. А все остальное — дело техники распространения сплетен, рекламы и «промоушена». Использовали все, что возможно. Даже такие пустячные мелочи, как невинные оговорки в беседах между собой в моменты якобы полной уверенности, что их никто не подслушивает. «Ах! Ваше сиятельство, неужели нам выделят обычную для всех остальных наемников комнату для ночлега?» — так восклицала Катерина, изображая возмущение и печаль одновременно. На что Мария, дико кося глазами на замершего за дверью майора и стараясь при этом не расхохотаться, скорбно отвечала: «Таков наш удел отныне, сестра моя. И следи, пожалуйста, чтобы никто не догадался о наших титулах и славных именах!»

В общем, веселились от всей души и «гнали дурку» с полным отчаянием желающих расслабиться перед боями со зроаками мстительниц. Сама Мария не верила в затею полностью и только подыгрывала ради сотворения пакости и для завязки замаячивших впереди шансов на дуэли. Ей очень хотелось подраться с лучшими наемниками и доказать свое фехтовальное преимущество. Вера всего опасалась, во всем сомневалась и старалась поддерживать наедине то Катю, то Марию. Ну а сама Катерина только улыбалась счастливо, повторяя вслух одну и ту же непонятную для большинства товарищей по строю фразу: «Арриба, Испания! Но пасаран!» А когда некоторые интересовались странными словами, сразу притворно сникала и потерянно бубнила: — Не обращайте внимания, это у меня семейное. Хотя самому болтливому лейтенанту по секрету поведала, что так в их роду принято приветствовать духи предков, перед тем как войти в фамильный склеп. Ну и кто, скажите, после таких намеков, оговорок и собственных догадок не додумает все остальное?

Уже следующим утром полковнику доложили о том, что новенькие — птички самого высокого полета и с ними могут быть крупные неприятности. Имелось в виду, что если такие персоны вливались в полк инкогнито, а потом погибали, то командованию все равно это ставилось в вину и грозило ощутимыми моральными нападками. То есть, даже не зная о титулах, командиру полка все равно было легче и удобнее сразу прикрыть представителей голубой крови, чем потом разбираться с их сумасшедшими от скорби и негодования родственниками. Конечно, в бою всех не прикроешь и в тылы уйти не заставишь, но хотя бы в бытовых ситуациях, в запрете тех же самых дуэлей между собой слово командира могло сделать очень много.

Другой вопрос, если представители элиты, пробившиеся в состав полка, не признавались в своих родословных открыто и не требовали к себе уважительного отношения официально. Таким воинам приходилось в любом случае изначально пройти горячее горнило холодного отчуждения, недоверия и откровенных проверок на «чистоту родовитой крови». И только после нескольких дуэлей или парочки ожесточенных боев с противником, когда представители титулованного семейства делом доказывали свое право на непомерную гордость, к ним начинали относиться с должным уважением и держаться на соответствующей дистанции.

Но пока этого не случилось, стоило ждать неприятностей. И полковник перед выходом в путь после ночлега в сердцах воскликнул:

— Зря я их взял в полк! Пусть бы они шли на общих основаниях по всей цепочке. В любом случае попали бы куда-то в иное место! — после чего обратился к майору, своему заместителю по кадрам: — Присматривай за этой троицей особенно тщательно. Если только они первыми начнут вести себя провокационно или презрительно обращаться к новым товарищам, постараюсь исправить ситуацию тем, что просто вышвырну их из полка за грубые нарушения внутренней дисциплины. Хорошо, что в нашем уставе и такой пункт есть на период испытательного срока.

И когда уже майор повернулся уходить, полковник что-то припомнил и добавил:

— Да, заодно проверь их порядочность боевого братства. Пусть на сегодняшнем привале вечером заступят в наряд на полковую кухню.

Но первый полный походный день прошел без особых эксцессов или осложнений. К новеньким присматривались, вернее, засматривалась мужская часть полка и презрительно окидывала взорами женская. Но никто вначале не тронул, не обидел и не попытался затеять с ними какую-либо конфронтацию. «Южная сталь» двигалась к Леснавскому царству в обход отделяющей от зроаков Скалы и намеревалась достичь места боевого дежурства за восемь дней. И первый день похода выдался самым суматошным.

Соотношение мужчин и женщин в этом воинском формировании наемников было как два к одному, лишний раз доказывая полное равноправие полов в империи Моррейди. Другой вопрос, что текучесть кадров в женской трети полка являлась в несколько раз большей из-за вполне понятного оттока наемниц на гражданскую жизнь по семейным обстоятельствам, так как интимные отношения считались сугубо личным делом каждого. В связи с чем и получалось, что ветеранов-мужчин имелось очень много, а вот женщин, про-служивших более пяти лет, — всего лишь пара десятков. А уж тех, кто мог похвастаться более чем десятилетним стажем официального ношения золотистого берета, вообще считаные единицы. Их ценили, без сомнения, уважали, восхищались и прислушивались к каждому слову. Даже вполне справедливо побаивались, потому что были для того веские причины.

Об одной такой воительнице, отработавшей по контрактам в полку уже более восемнадцати лет, всегда вспоминали и выделяли особо. Кстати, одна из тех самых пяти человек личного состава, которые по праву гордились своими досточтимыми, титулованными предками. Причем вообще все титулы в языке поморов звучали совершенно непонятно, непривычно и порой даже дико. Как и вежливые обращения к ним. Но еще во время вычитки книги по правилам хорошего тона девушки с Земли четко уяснили для себя пирамиду титулов, перевели их в свои понятия и четко знали, что заува — это не кто иная, как графиня, к которой в гражданской жизни надо обращаться «ваша праведность».

И вот эта самая госпожа заува, с запоминающимся именем Апаша Грозовая, весьма соответствовала как слухам о себе, так и своему жесткому имиджу. Ей недавно исполнилось сорок лет, и она одновременно являлась неким катализатором душевного настроя, постоянным возмутителем спокойствия и жестким гарантом стабильности в полку. Про непререкаемый авторитет этой женщины и говорить не приходилось, и, хоть пребывала Апаша лишь в звании десятника, ни один военный совет не проходил без ее участия.

Вдобавок о жестокости заувы в бою ходили неприкрашенные легенды. Зроаки и кречи, когда слышали имя Апаша, скрипели от бешенства зубами и вздрагивали от страха. Коварнее этой наемницы и более эффективного, чем она, человека в партизанских или открытых действиях против врагов человечества за последний десяток лет не было на всем пограничье с империей Гадуни. Во время боевых действий она становилась неудержимой, страшной, подлой, циничной и неразборчивой в средствах. И тому были веские причины личного характера. Двадцать лет назад кречи украли у нее двухлетнего ребенка, а потом в битвах со зроаками погибли муж, отец и два брата. Вот с тех пор она отказалась от личной жизни и посвятила всю себя мести до последней капли крови. Рисковала больше всех, сотни раз была на волосок от гибели, получила кучу легких ранений, но умудрилась не только оставаться более восемнадцати лет в живых, но еще ни разу не была значительно ранена.

Ну а когда полк отходил к столице для отдыха и пополнения, Апаша Грозовая всю свою неиспользованную, неуемную энергию тратила на попытку отыскать себе хоть какое-то занятие, не важно как называющееся: развлечение с выпивкой, драчка, потасовка, спортивное соревнование, жестокий спарринг, склока или злокозненное ерничество над своими товарищами по службе. Ее даже в увольнение старались не пускать под любым предлогом, потому что без скандала или шумной драки «выход в люди» не происходил.

И вот с таким ветераном, эдаким ходячим стихийным бедствием, эталоном непререкаемого уважения и авторитета и столкнулись девушки к окончанию второго дня своей службы. Хотя получилось это чисто случайно. Ни накануне, ни во время похода госпожа заува даже не видела троицу новеньких, занятая своими делами и трепетно ожидая только одного — как можно более быстрого продвижения к месту боевых действий. Дорога туда и обратно ей была хорошо знакома, поэтому малейшую задержку в пути, особенно к империи Гадуни, рвущаяся в бой женщина воспринимала как личное оскорбление. Полк за день не успел достичь обычного места ночлега, поэтому встал на ночлег километрах в десяти раньше. Вот Апаша, вернувшаяся в расположение из авангарда, и рассердилась. Сунулась к командиру полка вначале:

— Чего это застряли? Еще час — и были бы на месте!

— Не трогай меня! — предупредил тоже разъяренный полковник. — И без тебя тошно! Тем более что говорить не о чем, завтра наверстаем.

Понятно, что ругаться и спорить с командиром вообще воину не пристало, да и толку с этого никакого: вся колонна уже рассредоточилась в чаще с огромными деревьями и готовилась к ужину и ночлегу. Но на ком-то следовало выместить свою досаду и раздражительность? Вот и пошла заува-десятница между шатров для личного состава и загонов для животных, покрикивая, поругиваясь, придираясь к младшим по званию, возрасту и опыту.

Зашла и на кухню, где три новенькие сослуживицы, сжав зубы от усердия и тягот свалившихся обязанностей, помогали поварам поддерживать огонь, носить воду, сооружать столы для офицеров и убирать посуду. Вначале ветеран наградила нелестными, причем вполне необоснованными эпитетами кашеваров, упрекнув их в подрыве боеготовности полка и намерении покормить ужином не иначе как перед рассветом. Но повара Апашу знали отлично, поэтому и слова не возразили, понимая, что себе дороже обойдется. Но после этого заува Грозовая присмотрелась к совершенно незнакомым лицам стоящих в кухонном наряде и громко высказала свое неприятие странным набором:

— Что это творится на белом свете! Уже соплячек стали в полк набирать! С ведром воды на полусогнутых ходят, а все туда же рвутся, оружием махать!

Явных знаков различия на десятнице не было, ее в полку и так все прекрасно знали, поэтому девушки приняли сердитую женщину за мелкий чин интендантского сословия. Они-то ее первый раз увидели. Ко всему прочему Катерина была просто в отчаянии по поводу того, что ее задумка притвориться княжескими отпрысками не сработала и придется сегодня не просто позже всех улечься в походном биваке, а еще и котлы перед этим драить неведомо сколько времени. Поэтому она и не подумала промолчать, а с ходу нагрубила в ответ:

— Что, вместо соплей с тебя уже песок сыпется? Так сама водички потаскай, может, влага тебе поможет!

Стоило видеть, как замерли и сжались от готового грянуть скандала услышавшие это повара, но прийти на помощь новеньким и разрядить как-нибудь мирно ситуацию никто из них не решился.

— Что-о-о-о? — с угрозой протянула Апаша. — Да я тебя сейчас одним пинком к праотцам отправлю!

После чего довольно брутальным толчком руки в плечо девушки в самом деле применила «рукоприкладство». Пока Катерина пронеслась по инерции пару метров, пока с возмущением развернулась и стала набирать в грудь воздуха, в дело вмешалась ближе всех находящаяся Мария. А в компании подруг это означало только одно: никто не имел права оспорить право лидера продолжить конфронтацию. Она встала за метр перед драчливой женщиной и, недобро щурясь, прорычала:

— Ты бы, тетя, шла отсюда и рот сильно не открывала! Не то зубы последние потеряешь и даже шепелявить не сможешь.

Втройне обидно получилось, потому что в последней драке перед уходом полка из пригорода Рушатрона зауве Грозовой выбили передний зуб. Теперь она и в самом деле чуть шепелявила и готова была убить каждого, кто хоть косвенно упоминал о той злополучной драке. Наверное, будь девушки с оружием, она бы сразу бросилась кромсать своей рапирой их на мелкие кусочки, но так как те занимались черновой работой, ходить с оружием считалось даже неэтично. Сработал некий подспудный тормоз и у ветерана, которая побелевшими пальцами схватилась за эфес своей рапиры и теперь лихорадочно соображала, как ей отреагировать на такое оскорбление.

А хамоватая девчонка тем временем продолжила громко, не снижая голоса, дерзить:

— За оружие следует хвататься только в сражении, а не для разборок на задах полковой кухни. Можно ведь и поцарапаться!

— А можно и кулаком убить! — закричала с натугой, багровея, Апаша. — Буду я еще свою шпагу марать о каждое дерьмо!

При этом крике к набирающему обороты конфликту устремились и другие наемники, заинтересовавшиеся про-исходящим.

— Ха-ха! Тетенька, да ты, я вижу, вообще не знакома с кодексом настоящего воина! — с издевкой улыбалась Мария в ответ. — Шпагу где купила? Или нашла на дороге? Не знаешь, что в таких случаях за нее не хватаются, а говорят более конкретные слова?!

То есть сама она на дуэль вызывать первой никого не собиралась. Тем более что до сих пор была уверена, что они сцепились с полковой интендантшей.

— Ах, вот оно что! — Ветеран с восемнадцатилетним стажем злобно расхохоталась настолько громко, что наверняка услышал весь полк. — Так маленькая девочка хочет сражаться и получить на свое глупое тельце еще одну дырочку? Так я тебе это устрою! Вызываю тебя на дуэль! Если не сегодня, потому что котлы все-таки надо вымыть, то завтра или в любое удобное время!

Толпа вокруг ссорящихся продолжала расти, и к ней уже бегом, предчувствуя недоброе, во всю прыть мчался майор, отвечающий за кадры.

— Ну вот, хоть что-то дельное расслышала в вашем свистящем шепоте, уважаемая, — обрадовалась Мария. На ее месте тоже не следовало усложнять ситуацию уже после оглашения вызова на дуэль. Дальше в таких случаях в спор вступало только воинское мастерство и умение владеть оружием. Но она и тут умудрилась унизить прославленную воительницу: — Как только я освобожусь от наряда и своих обязательств, так сразу сообщу, где, когда и каким оружием. А пока не мешайте нести наряд!

То есть дала понять, что даже право немедленного ответа на вызов она растянет на какое угодно время.

Бесцеремонно развернулась, повелительно мотнула головой своим готовым к драчке подругам и поспешила подбросить дров в походную печь.

— А ну стоять! — рявкнула ей вслед взбешенная заува. — Я тебе сейчас прямо на месте все кости переломаю! — И сделала шаг вслед строптивому новобранцу.

Вот тут как раз и майор ворвался в центр событий. С ходу почти правильно и точно угадал подоплеку событий, а зная все последние слухи и подозревая, что стычка между представителями голубой крови — очень нежелательный скандал, постарался сразу надавить на ветерана своими полномочиями старшего офицера:

— Десятник Грозовая! Почему вы в расположении полка без знаков отличия?

— Вернулась из передового дозора, — скорее автоматически ответила та, замирая на месте.

— Я не спрашиваю, откуда вы вернулись, а почему нарушаете воинскую дисциплину? Какой пример вы подаете остальным?! Что о вас подумают новобранцы?! — Достигнув желаемого в психической атаке на одну подчиненную, майор окрысился на остальных: — А все любопытные зеваки почему стоят как на базаре с разинутыми ртами?! Кречей высматриваете?! Почему ужин до сих пор не готов?! Хотите, чтобы полковник вашу печень сырую сожрал?! Да он вас!.. Да я вас тоже!.. Распустились совершенно! Сладу с вами нет!!!

Повара заметались как наскипидаренные. Остальные наемники бросились от кухонного пространства врассыпную. А скривившаяся от разочарования Апаша сплюнула наземь и медленно побрела в расположение своего десятка.

Майор не всех вокруг себя разогнал, а прямо по горячим следам провел быстрое дознание нескольких поваров, новобранца Марии Ивлаевой и удачно оказавшегося поблизости в продолжение всей ссоры молодого капрала. Того самого, у которого Катерина выспрашивала все подробности о взаимоотношениях в полку. Видимо, воин все-таки девушкам очень симпатизировал, потому как поведал детали конфликта с некоторым сочувствием к новобранцам. Как бы защищая их от самодурства и рукоприкладства озверевшей десятницы. Да по сути дела так оно и было, если рассуждать с точки зрения новичков. Пришла какая-то озабоченная дура, без знаков отличия, и принялась на ровном месте унижать, оскорблять, а потом и толкаться.

Никто не стерпит подобного к себе отношения. А уж тем более потомки древнего рода, к которым трио девушек многие теперь причисляли на полном серьезе.

Когда майор осознал всю глубину вспыхнувшей между подчиненными ненависти, то схватился за голову и убежал докладывать о неприятностях полковнику. А капрал, оглянувшись по сторонам, опасливо приблизился к Вере, приняв ее за Катерину, и сочувственно пожурил:

— Не надо было вам с ней заедаться. Ваша ссора — самое худшее, что могло случиться. Если сравнивать, то уж лучше было бы оскорбить, а то и плюнуть в лицо самому полковнику, чем связываться с этой бешеной.

— А что, она может и в спину ударить? — спросила Вера доверительным шепотом.

— Хуже! Гораздо хуже. До сих пор поражаюсь, почему она вас сразу не убила.

Глава четырнадцатая

НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА

Так и проснулся с ощущением вяжущего кошмара в голове и твердым решением больше никогда не объедаться перед сном. Сел, вытер пот со лба и стал размышлять, почему мне так трудно дышать. Сквозь привядшие ветки наружного шита уже пробивалась седина рассвета, рядом похрапывал товарищ, раскинувшись на спине, а издалека слышался несколько встревоженный гомон чаек. Вот он меня и насторожил.

Хотя и причина тяжелого дыхания стала ясна, как только я выставил голову наружу: ветерок чуть сменился и теперь дым с тлеющего костра временами относило прямо на наше лежбище. Непорядок! Так и угореть недолго.

— Эй! Как там твою милость звать? Запамятовал, — подергал я Леню за носок ботинка, — Пора Львам вставать на рубку дров.

— Когда это Львы работали дровосеками? — возмутился мэтр, усаживаясь на лапнике и заразительно зевая, — Что за пожар? Кто горит? А-а-а! Так это комарики собрались в стаю и гонят дым в нашу сторону? Затейники! Решили наше мясцо слегка прокоптить. Уф! — Он первым вылез наружу, — Задохнуться можно!

А я уже подавал ему арбалеты:

— Заряжаем! И быстро двигаем на шум чаек! Кажется, их кто-то в камышовой вотчине побеспокоил.

Успели мы как раз вовремя. Вполне солидная длиннющая лодка медленно пробиралась сквозь густой лес камыша. На концах лодки стояли воины с шестами, а еще четверо сидело по всей длине, стараясь одновременно и щитами прикрываться, и стрелы на тетиве луков держать. Они как раз только прошли основные заросли и вырвались на открытый участок перед берегом, высматривая, где удобнее причалить. До меня им было слишком далеко, но разговор следовало начинать немедленно. Хотя сразу радость заполнила душу: вполне нормальные люди и ни в коей мере не похожие на зроаков. Но из-за деревьев на открытое пространство я не выходил, нечего им меня рассматривать до того, как сам определю, кто такие и чего им тут понадобилось. Подбавив баску для солидности, стал выкрикивать:

— А ну стоять! Кто такие?!

Тотчас толкающие отпустили свои шесты, присели вниз и тоже прикрылись щитами. Лодка замерла, и явные не рыбаки с минуту за берегом наблюдали внимательно и настороженно. Меня так и не заметили, а присевшего за кустом напарника видеть не могли. Он не высовывался, следил только за моими действиями.

Пришлось повторять:

— Ну! И долго я ждать буду?

— Мы-то здешние, — с сомнением отозвался один из воинов. — А вот вы…

— Конкретно! Кто такие и под чьим флагом? Кто командует и чего здесь надо! Или тебя поучить следует, как с бароном разговаривать?!

Играть так играть. Да и мэтр мне показал в знак одобрения большой палец. Грамотно, мол, ты их на место поставил.

В лодке после короткого шушуканья тоже решили ответить более полно. Хотя обращения, положенного по рангу, так и не раздалось.

— Десятник второй сотни полка князя Михаила Трилистьенского. А теперь и вы покажитесь и докажите, что не зроаки!

После чего натянул лук в полную силу и уставился в мою сторону. Заметил-таки! Глазастый!

А меня такие расклады весьма огорчили. Выходит, мы очень далеко от Рушатрона, и если князь действительно из царства Трилистье, то мы сейчас на далеком северо-востоке, гораздо восточнее Гадуни, империи зроаков. Вот нас забросило! Вдобавок если включать логику, то с чего бы это воины сомневались по нашему поводу? Напрашивалось только одно оправдание: на этом острове и в самом деле могли оказаться проклятые людоеды. А значит, мы либо в районе границы, либо на территории самих зроаков, где полк князя Михаила ведет боевые действия против главной опасности Для человечества.

Все эти мысли проскользнули в голове молнией, а рука уже сделала жест Леониду, чтобы он нацепил на лицо маску.

Пусть он встанет и представится, а то я издалека выгляжу как ребенок, и меня не воспримут всерьез. Тем более что следовало спешно переиначить всю нашу легенду о причине нахождения в данном месте.

— Ладно, сейчас вам покажется мой товарищ, барон Лев Копперфилд! — выкрикнул я. И для проверки реакции добавил: — Мы с Пимонских гор и нуждаемся в помощи.

— Откуда?..

Изумленный вздох из лодки нас не испугал, но насторожил. Толи здесь вообще в такое не могут поверить, то ли мы сейчас своего первого «земляка» встретим. Поэтому я с особым вниманием вглядывался в лица воинов. Вроде расслабились, даже разочаровались. Интересно, кого они ожидали увидеть?

— И что вам в моем товарище не нравится?

— Да так, — замялся все тот же воин, — Наши бабки сызмальства пугают пимонскими демонами с одним рогом из головы, — Но продолжая присматриваться, он и маску запри-метил: — А что ваша милость на лице носит?

— Это он шрамы скрывает, — сказал я, выходя из-за дерева и переводя все внимание на себя, — Ну а на мне маски нет, только малым ростом в свои двадцать лет отличаюсь. Прошу любить и жаловать, барон Цезарь Резкий.

Ничего смешного в моем имени воины не нашли, зато внешность моя их явно разочаровала: мало того, что без рога, так еще и росточку метр с кепкой. Но я не стал снижать командного голоса, а рыкал так, словно с пеленок только этим и занимался:

— Давайте причаливайте! Вот сюда, здесь самое удобное место! И не оглядывайтесь так, словно вы пугливые девицы. Нас только двое, да вещевые мешки с нами. Доставите нас на берег. Надеюсь, лодка еще двоих выдержит?

— Да хоть четверых.

Воины стали потихоньку подгребать, тщательно присматриваясь к кустам, а я продолжал сыпать вопросами:

— Как нас заметили?

— Да еще с вечера отблески костра с дозорной башни увидели.

— Ха! И где же ваша башня?

— А во-о-он там. Только самая верхушка видна. А весь форт вообще не виден.

Вот напасть! А мы и не заметили в приближающихся сумерках вчера. Решили, что это кусочек скалы где-то на внутреннем участке берега торчит.

— Почему сразу сюда помощь не отправили?

— Так ведь ночь! — искренне удивился десятник, — Да и остров этот самым худшим и скверным считается. Так и зовется Демонический.

Мы с Леней не выдержали и засмеялись, после чего и он подключился к беседе:

— Надо же! То нас за демонов считают, то остров демонической вотчиной им кажется. И чем же он так прославился?

— Да тут частенько демоны по ночам шабаш устраивали в древности. Летали на пылающих шарах, ревели так, что за десятки километров слышно было, а напоследок выжигали остров до голой земли. Вот потому сюда никто и не суется.

— Ха! Так то в древности! А сейчас чего боитесь?

— Мы ничего не боимся! А вот вы…

— А нам вот не повезло, — упредил я готовый сорваться с уст десятника вопрос. — Плыли мы на своей ладье да и плыли, но прошлой ночью, когда стояли у берега на постое, на нас кречи подлые налетели да огонь в глиняных горшках сбросили. Пострелять-то мы их постреляли, но и наши все моряки полегли. Концы мы сразу по тревоге обрубили, да так нас согнем на течение и вынесло. Только вот мы на лодчонке и сумели от тонущей ладьи отплыть со своими вещами. Потом и лодка течь дала, тогда мы рюкзаки свои к коряге привязали, веревку в зубы — да и грести к берегу. А ночь непроглядная, вот только утром разобрались, что на острове. Пока обсохли да вещи просушили, пока пожрать чего наловили, а тут и день миновал. Хотели уже сегодня с утра плот срубить да к берегу подаваться. Жаль, что сразу вашего форта не заметили.

Лодка уже причалила, и десятник с еще одним воином выбрался на берег, согнул в локтях руки со сжатыми кулаками в знак всеобщего приветствия и, в который раз осмотревшись по сторонам, прикипел взглядом к нашим арбалетам. Хотя вопросы от старшего по рангу воина так и отдавали сомнением:

— Как же мы вашу ладью из крепости не заметили?

— Мы как раз под крутым берегом проплывали.

— И кречей вы ночью смогли пострелять?

— Сомневаешься? Правильно делаешь. Но у нас тоже свои секреты имеются. — После чего я сразу повысил голос: — Ну и чего так уставился? Рог на голове высматриваешь, или челюсти людоедскими показались?

— Да нет, — судорожно оторвал он взгляд от нашего оружия, — Но уж больно вы сюда странно попали.

— Вот сумлящийся человече! А что, мы, по-твоему, с неба сюда свалились?

Он и в самом деле глянул на верхушки деревьев.

— Ну знаешь! — вспылил я. — Может, тебе еще и разуться? Думаешь, у нас, как у кречей, вместо пальцев копыта с когтями?

Лучше бы я этого не спрашивал: теперь он тупо уставился на наши «кислотные» армейские ботинки. Я-то собирался выходить из Сияющего кургана и сразу двигаться в пейчеру, и в столице Моррейди на нас бы никто внимания не обратил. А тут просто жуткая и отсталая окраина.

Хорошо, что новоназванный барон Копперфилд не потерял умение шутить:

— Да где ему понять, что раз на пимонском бароне рога нет, то и ботинки у него могут быть другие.

Хоть и тусклый, но наш смех вывел десятника из задумчивости и заставил действовать:

— Где вещи? Готовы сразу отплывать?

Только я собрался отвечать утвердительно, как у меня так заурчало в желудке, словно я дня три не ел. Но самое смешное, что я и в самом деле был не прочь плотно позавтракать. Поэтому первым делом поинтересовался:

— Кормят у вас в форте отменно?

Брови у десятника строго сошлись на переносице:

— Для посторонних — гостевой паек! Поставки еды ограничены.

Мы с напарником переглянулись многозначительно, но если он после этого равнодушно пожал плечами и двинулся в сторону нашего лагеря, то я возмутился от всей души:

— Однако! Как же тогда великое гостеприимство Трилистья?

Ни о чем подобном я раньше и слышать не мог, но как иначе выяснить, что будет на завтрак, а то и на обед? Но представитель встречающего комитета моих экивоков о гостеприимстве явно не понял. Просто двинул головой на восток, по руслу реки и буркнул с укоризной:

— Это там кувшин вина и окорок с хлебелами один медяк стоят. А здесь пограничье, пустая земля. Все по пайку. Гостям — половинный.

— Тогда мы с собой хотим и наш вчерашний улов забрать, — заявил я со всей возможной строгостью иностранного барона. — Голодать нам по титулу не положено.

— Хорошо, заберем, — Десятник махнул рукой еще одному воину, — Корзину брать?

— В руках понесем, — обрадовал я его, — так сподручнее.

Когда мы все вчетвером вышли к нашему шалашу, мой товарищ уже успел скатать ткань-плащевку и приторачивал ее к своему рюкзаку. Я тоже подошел к своему багажу, а рукой указал на лесины нашего временного укрытия:

— Вот! Забирайте и грузите в лодку.

И сам замер, наблюдая за меняющимися лицами всех трех воинов. Обратил внимание на отвисшие челюсти местных людей и барон Копперфилд. Вначале покрутил пальцами возле своих висков, потом посвистел, а когда и это не подействовало, высказался со всем присущим его мастерству сарказмом:

— Опять где-то рогов не хватает.

Пришлось и мне махнуть ладошкой перед глазами десятника:

— В чем дело, служивый?

Он очнулся и посмотрел на меня, как на демона с пятью рогами:

— Это ведь тирпиень! — Его подрагивающий палец указывал на полуметровые куски моей вчерашней добычи.

Я только и понял: мои утверждения, что это угорь, оказались несколько ошибочными. Но признаваться в этом не стал.

— Ну и что?

— А как вы его?..

— Как, как! Ножиком, вот этим. Чик — и готово. А что?

— Тирпиень попадается не чаще чем раз в год!..

— Значит, нам повезло начать отсчет нового года.

— И девять из десяти страшно ядовитые!

— Ухты! Значит, мы начали отсчет целого десятилетия! — ерничал я.

— Так вы его ели? — с ошарашенным видом вопрошал десятник. — И даже не проверили перед этим?

— Нет, мы его не ели, — фыркал я с раздражением, — Мы его жрали! И сожрали добрую треть. И если вы начнете быстрее двигаться, то хотим надеяться, что и сегодня успеем поесть по-человечески, пока мясо не испортилось. Хватайте по пять кусков — и в лодку! Потом один вернется еще раз.

Кажется, мой титул барона стал действовать. Ибо все три воина странно дернулись, рявкнули дружно «Есть!» и бросились к полуметровым обрубкам. На вторую ходку никто не согласился, и создавалось такое впечатление, что они готовы, как в той поговорке: «Подо что влез, то и уволок». Десятнику досталось восемь, больше он не рискнул нагрузить. По шесть перед собой, как длинные дрова для печи, взяли его подчиненные. Мы охнули, закидывая рюкзаки на плечи, и пристроились к резво вышагивающей цепочке. О чем переговаривались между собой возбужденные моим бравым командованием воины, расслышать не удалось. Разве что одну только фразу:

— Мясо тирпиеня не портится три лутеня!

Мне стало плохо. Что это мы вчера такое ели и почему это я вдруг сегодня такой голодный? Вдруг мясо в моем желудке ожило и стало выедать меня из середины?

Похоже, и товарищ мой все, что надо, услышал и все, что надо, понял. Так как шел, скривившись и странно согнувшись, словно у него уже и не осталось здоровых внутренностей.

— Ты как себя чувствуешь? — спросил я, когда мы уже подошли к лодке и там началось представление под названием «А мы вам рогатого демона принесли!».

Леня старался дышать глубоко и часто, но, скорее всего, громкий переполох и восклицания солдат его все-таки раз-веселили и настроили на оптимистический лад:

— Ты знаешь, прекрасно! Другой вопрос, что я сыт настолько, что даже думать о пище противно.

— Да? А у меня наоборот: съел бы еще второй ужин.

— Ну, с тобой все ясно. Недаром дед Назар всю жизнь горбатится на домашней ферме, чтобы тебя прокормить.

— Неправда! — возмутился я такой несправедливостью к любимому человеку. — Он не горбатится, он трудится в свою радость. Да и я только недавно таким прожорливым стал.

— Уж не сегодня ли?

Глядя на его полускрытую маской улыбку, я понял, что он шутит, и перешел к обсуждению насущных проблем:

— Чего они из-за этого угря так переполошились? Ну повезло нам, ну не отравились, так что с того?

— А то ты не знаешь, что с людьми сказки да легенды делают. А похвастаться? И позавидовать? Раз в год! Раз в десятилетие! — Он фыркнул и сплюнул в сторону, — Ну и так далее.

Бесценный, по понятиям наших спасателей, груз был уложен, и нас тоже пригласили усаживаться. Хотя теперь на тяжеленные рюкзаки, странные устройства у нас в руках и одежду косились не так явно и не так удивленно. Тирпиень явно перевесил по своей значимости появление безрогих выходцев с Пимонских гор. И нас это тоже довольно сильно заинтересовало. Но спрашивать в открытую не позволяла интуиция. И так, видимо, я наговорил нечто обидное по поводу этой рыбки, потому что за все время, пока мы шли к берегу, нам не было задано ни одного вопроса.

На берегу воины действовали быстро и слаженно. Вынесли весла и шесты, сложили куски тирпиеня на щитах, а зтем натужно поволокли лодку по песку к крутому береговому откосу. Там раскрыли люк внушительной пещерки, затолкали лодку внутрь и вход тщательно замаскировали. После чего не менее тщательно убрали, подмели и устранили все следы к пещере и на мелководье и только потом двинулись вдоль берега. Естественно, что весла, шесты, свое оружие и трофейные куски тирпиеня они подхватили без всякой команды или просьбы с нашей стороны.

Чувствуя, что придется идти солидный кусок с тяжеленным рюкзаком, а потом еще и в гору взбираться, я сразу расстроился, вспотел и жутко огорчился. Но если все тело еще как-то терпело, то с ногами что-то случилось. То ли песок в ботинки попал, то ли какая-то ядовитая травка свои семечки просыпала, но уже на первой трети подъема я готов был упасть на землю и не двигаться от боли и неудобства. Даже мысль мелькнула отрезать ноги к ядреной бабушке! А следом и другая пришла: ЯД! Он ведь мог и не сразу начать действовать! Вот потому эти ушлые солдафоны и помалкивали! Ждут: окочуримся мы от яда или выживем!

Немного успокоило совершенно обычное поведение Леонида. Он шел сравнительно легко и даже временами насвистывал простой мотивчик. Но увидев мое перекошенное лицо, не на шутку забеспокоился и воскликнул:

— Что с тобой?!

— Ноги! Пекут, словно в костер сунул.

— Отряд! — тотчас скомандовал мой товарищ. — Малый привал! Его милости надо разобраться с обувкой.

Воины хоть и переглядывались со своим десятником, но остановились без спора. Тем более что и сами слегка запыхались на крутом подъеме по расщелине. Мы сбросили рюкзаки, и я со стоном облегчения снял с себя ботинки, потом носки и с удовольствием стал разминать ступни и пальцы.

— Полегчало?

— Словно заново на свет народился, — признался я. — Сейчас носки сменю, и дальше двинем.

Увы, мои обещания оказались несколько скоропалительны. Дальнейшие действия оказались неутешительными, ноги распухли настолько, что вновь засунуть их внутрь обуви мне сразу же показалось истинным сумасшествием.

— Не могу. Распухли!

— Всех дел? Надевай второй носок, и валим так, — здраво посоветовал барон Копперфилд, — В форте разберешься.

А что оставалось делать? Лучше уж лишиться двух пар носков, чем сидеть на этом склоне неизвестно какое время. Так и сделал. И не пожалел. Не успели носки серьезно пострадать, как мы выбрались наверх, а затем, преодолев километр пустынного каменного плато, оказались в форте. И нам навстречу сразу поспешил тучный властный мужчина, посматривающий на нас точно, как моя покойная бабушка Марфа высказывалась: «Словно Ленин на буржуазию!» Не знаю, правда, как она с Лениным встречалась, помер он задолго до ее рождения, но, видимо, та самая буржуазия на вождя не раз жаловалась. Вот бабульке и запомнились их слезы.

А нам что прикажете отвечать на готовящиеся вопросы? С десятником наша легенда со скрипом прокатила, а ют с сотником? Или это комендант крепости? А вдруг это сам Михаил, князь царства Трилистьенского?

Час от часу не легче. Кстати, а когда здесь обед?

Кажется, этот последний вопрос я выкрикнул вслух, потому что властный военный олигарх так и замер на месте с открытым ртом. Ну что ж, надо добивать неизвестного противника его же неизвестными правилами поведения.

— Да и вообще, лучше будет, если тирпиеня мы начнем жарить прямо сейчас! Эй, бойцы! Несите мою добычу прямо на кухню!

Наглеть — так с размахом! Это понял и мой товарищ, потому как дико захохотал и воскликнул:

— Ох и попируем сегодня!

Глава пятнадцатая

УДАЧНЫЙ ОБЕТ

Поздней ночью, когда котлы уже оказались перемыты и наряд по кухне отпустили спать, на пути у замученных девушек возник заместитель командира по кадрам и жестом увлек за собой. Как оказалось, на личное рандеву к полковнику.

Тот ждал девушек, стоя посреди штабной палатки и нервно выгибая в руках изящное стило для письма, и, как только новобранцы явились, доложили как положено о своем прибытии, командир начал на повышенных тонах. На гражданской жизни этот уровень наверняка бы назвали угрожающим криком.

— Ну и как это прикажете понимать? Как вы себя посмели вести подобным образом?

Мария отвечала за всех троих и с самого начала говорила спокойно, взвешенно и с большим достоинством. Причем первые вопросы отнесла на счет неправильного выполнения своих обязанностей:

— Разве мы плохо вымыли котлы? Вроде претензий не было.

— Только этого не хватало! И вы прекрасно понимаете, что я говорю об инциденте с десятницей.

— Тоже не могу понять, господин полковник, в чем наша вина? Приходит какая-то баба в полувоенной грязной одежде, начинает оскорблять, толкаться, орать как сумасшедшая. У нее что, на лбу написано, кто она такая? Как прикажете к такому человеку относиться во время выполнения наряда?

Все это командир и сам прекрасно знал. Поэтому внутренне уже проклинал Апашу за наглость и пристрастие к скандалам. Но и допустить не мог возможных дуэлей. Как ни искусны казались новенькие в технике фехтования, все равно против рассерженной ветеранки у них не было шансов. Вроде бы. А если бы и было несколько шансов, то терять лучшую воительницу в момент выхода на боевые рубежи — непростительная для военного формирования роскошь. Понятно, что раны одного, а то и смерть нескольких воинов ничего тотально не решают, но вот моральный климат в воинском формировании будет подорван окончательно. Уже сейчас мнения почти всех наемников странно разделились. Половина, всего лишь с небольшим большинством, ратовала в разговорах у костров за строгое наказание строптивых девчонок. Мол, за неуважение к такой знаменитой воительнице вообще следует казнить на месте. Тогда как вторая половина личного состава неожиданно для всех вдруг рьяно приняла сторону Марии Ивлаевой и ее сестер. И чуть ли не вслух требовала призвать к ответу зауву Грозовую как хамку, задаваку, грубиянку и зазнавшуюся представительницу голубой крови.

То есть межличностные распри между несколькими воинами очень круто переросли во всеобщий скандал. И если не принять мер немедленно, то этот скандал мог перерасти в невесть что, стать неуправляемым, слишком глубинным и принести впоследствии массу неприятностей во всех отношениях.

Глядя в совершенно спокойные, даже несколько надменные лица новобранцев, уже в который раз полковник пожалел, что принял молодых женщин так неосмотрительно. Но делать было нечего и в данный момент следовало применить любые средства для устранения как самой намеченной дуэли, так и возможных после нее последствий. Увы, никакой командирский талант, авторитет и сила руководителя не смогли переубедить зауву Грозовую, которая только четверть часа как покинула этот самый шатер. Спесивая, несговорчивая, неумолимая Апаша плевалась слюной и шипела со злостью о том, что ее в жизни так никто не унижал и она не откажется от своего вызова даже под страхом съедения зроаками. Причем ни о каком ранении соперницы для вывода из строя она и слышать не хотела. Только с вожделением повторяла побелевшими губами:

— Убью! Как подлых людоедов! Вначале исполосую кожу на лоскутки, а когда соплячка начнет падать, обессиленная, добью одним уколом! И сестер следом за ней к праотцам отправлю. Жаль, что тело растоптать ногами потом будет зазорно!

Так и ушла, сославшись на то, что она голубой крови и личный приказ полковника в таком случае для нее лишь пустой звук.

Теперь следовало попробовать с другой стороны и как следует надавить на представителей странного, никому доселе не известного семейства Ивлаевых.

Начал полковник с запугивания:

— Вряд ли даже среди мужчин отыщется соперник, способный тяжело ранить Апашу на дуэли. Тебе грозит смерть.

Мария пожала плечами:

— Наоборот. Это я избавлю полк от обузы и рассадника злостного нарушения дисциплины. И не волнуйтесь за меня, справлюсь. В крайнем случае сестры за меня отомстят.

— О том и речь, что придется копать три могилы.

— Скорее — одну.

— Ага! Значит, не хотите прислушаться как к голосу здравого рассудка, так и к советам более умудренного в жизни человека?

— С удовольствием и всегда прислушиваемся, но не в тех вопросах, когда затронута наша личная честь.

— Хм! Личная, говорите? — Полковник прошел по палатке, после чего с тяжелым вздохом решился на крайнюю меру: — Тогда я вам как командир оглашаю последнее предупреждение: если вы не отказываетесь от дуэли, вас отчисляют из состава полка немедленно, и вы обязаны в течение двух часов покинуть расположение нашего лагеря. И не сомневайтесь, на это я имею по нашим уставам полное право!

Все три девушки между собой переглянулись, а их лица потемнели от переживаний. С одной стороны, их и в самом деле в данную минуту могли вышвырнуть из полка за невыполнение приказа, и подобные прецеденты в истории формирования уже имелись не раз. И по большому счету ничего страшного бы при этом не случилось. Ну подумаешь, нарвались на ветерана-самодура! Ну подумаешь, не стали отказываться от дуэли, за что и были выгнаны из полка после приказа такого же командира-самодура! По всеобщему мнению и если рассуждать по справедливости, иначе повести себя в ссоре новички-наемницы просто не имели права. Так что покидать полк они будут с гордо поднятой головой и с незапятнанной честью.

Но тут вступали в игру и другие многочисленные рассуждения. Во-первых, Мария и в самом деле решила жестоко отомстить за Бориса. И дала по этому поводу вслух суровую клятву. Во-вторых, и двойняшки, что бы и как они ни ворчали вслух про любимчика Борьку и личное нежелание переться куда-то на войну, тоже хотели и мстить, и воевать, и убивать мерзких людоедов вместе с подлыми кречами. Следовательно, служба в большом, отлично отлаженном полковом механизме для такого дела была самым предпочтительным вариантом. Не становиться же вольными охотниками, которые на свой страх и риск промышляют в районах, приграничных с империей Гадуни? Ну и в-третьих, все три подруги всегда и во всем любили доводить начатые дела до своего логического завершения. Чего бы им это ни стоило.

Плюс ко всему, они совсем недавно даже мечтали о дуэлях!

Ну и самый жирный плюс, мешающий идти на попятную, — это сознательно распушенные слухи о своем якобы высоком происхождении. Как бы теперь ни сложились обстоятельства, что бы теперь ни произошло, разговоры о том, что они чьи-то там потомки, обязательно их догонят в любом месте. А в Моррейди подобные притязания никогда не были пустым сотрясением воздуха. Заявил, что у тебя голубая кровь, будь готов отстаивать свое заявление с оружием в руках. И запретить это право не в силах ни полковник, ни сам император. Ну а если отступил, струсил или пошел на попятную — все, ты уже точно не жилец. Уж эти нюансы представительницы Земли поняли прекрасно.

То есть большого выбора у них не было или сейчас уйти из полка и остаток жизни провести пусть и в интересном, но заведомо враждебном мире, или с открытым забралом прорваться сквозь временные трудности, преодолеть любого противника и доказать свое право с гордо поднятой головой носить пусть и в некоторых смыслах ложное, но весьма почетное титульное звание княжеского рода Ивлаевых.

И уже через парочку мгновений Мария снисходительно улыбнулась и покачала отрицательно головой на предупреждение полковника:

— Увы! Но через правило крови мы переступить, проигнорировать его не имеем права. Иначе наша великая княгиня Пимонских гор и города Лапа, ее сиятельство Марфа Ивлаева Новгородская с того света на нас плеваться начнет. Правильно, сестры?

Двойняшки лишь утвердительно кивнули.

Ну а полковник и майор вслух застонали, словно у них зубы разболелись. Избежать дуэли после оглашенных заявлений в любом случае не удастся. Даже при условии изгнания новобранцев из полка сию минуту они имеют право остаться возле лагеря до утра, а потом провести дуэль по всем правилам. Да что там право! Теперь они просто обязаны это сделать.

Командир плюхнулся на стул, а его заместитель с полным пофигизмом уселся прямо на стол с картами, и после этого они словно остались в шатре одни, стали переговариваться с черным юмором:

— Ну что будем делать? Сразу послать наряд копать могилы?

— А может, не стоит мозоли воинам натирать? Кречи любой труп, что отыщут, на куски разрубят и к зроакам утащат. Зато мы силы остальных подчиненных сохраним.

— Логично рассуждаешь. Хотя таких молодых девок лучше все-таки закопать. Гораздо эстетичнее будет, чем они голые в лесу останутся валяться.

— Ладно, ты командир, тебе решать.

Скривившаяся Катерина намерилась напомнить офицерам, что те не одни:

— Так у вас еще и мародерство процветает?

— Нисколько! — живо возразил майор, разворачиваясь с таким видом, словно только что заметил троицу новеньких наемниц, — Просто подобное посмертное наказание предусмотрено уставом наемников за ослушание приказа командира полка отменить дуэль. Апаша об этом знает и нисколечко не возмущалась шансом оказаться голой и брошенной после своей смерти. Ей уже давно все равно.

Вот после этих слов полковник и вспомнил нечто очень важное, основополагающее из биографии Грозовой и решил использовать маленький шанс. Он отпустил своего заместителя из шатра, пригласил подчиненных усесться на скамью с другой стороны стола и начал с вопросов:

— Вы ведь понимаете, что такое месть? Сами ведь отомстить мечтаете за друга и родственника?

После чего подробно поведал историю Апаши с самого начала. Как она осталась без единственного ребенка, а потом и без самых любимых и горячо любящих мужчин. И что из этого получилось. После завершения рассказа все четверо минут пять сидели в полнейшей тишине, которую командир прервал, спохватившись, что времени уже слишком много:

— Ох! До рассвета всего пять часов, а полку еще завтра наверстывать сегодняшнее отставание. Немедленно спать! А с утра сами решайте все свои проблемы, я сделал все, что мог.

Уже направляясь к своему биваку, Мария стала советоваться с подругами:

— Ну и как теперь выкручиваться будем из создавшегося положения?

На что Катерина сразу посоветовала:

— Просто постарайся эту Апашу не убивать. Мне ее жалко.

— Ага! — поддержала Вера. — Лучше всего подрань ей ноги и пусть себе отлеживается в госпитале.

И только когда укладывались на расстеленные походные одеяла, Мария со вздохом прошептала несколько нелогично:

— Все равно мне ее жалко. Зачем такую воительницу ранить, если она давно умереть от горя хочет?..

А утром, как только послышались звуки горна на подъем, старшенькая из подруг интенсивно что-то нашептала близняшкам и понеслась искать полковника. Тот уже со всем смирился и находился вне прямой досягаемости: лично отправился с передовым отрядом в объезд лагеря. Зато удалось выловить майора, который тоже оказался полным знатоком процессуальных и уставных тонкостей полкового законодательства.

Идею он одобрил полностью, подправил, где надо, и пообещал полную и всемерную поддержку от командования.

Мария об этом сообщила во время поспешного поедания каши, посматривая по сторонам и пытаясь первой заметить приближающуюся противницу. И та себя ждать долго не заставила. Потому что по тому же уставу как раз после окончания завтрака и отводилась четверть часа на решение подобных вопросов. Естественно, начинать дуэль сию минуту никто не собирался, хотя и это не возбранялось. Но тогда уже точно павший наемник будет брошен прямо под кустом, потому что идущий на боевое дежурство полк не должен задерживаться по поводу похорон изгнанного из своих рядов дуэлянта. Но вот представитель вызванной стороны обязан был точно дать ответ, на каком именно привале и каким именно оружием он будет отстаивать свою честь.

Этой минуты ждали очень многие, потому что равнодушных при этом инциденте почти не осталось. И когда Апаша Грозовая приблизилась к троице новобранцев, все в окружении постарались тоже оказаться как можно ближе и затаить дыхание, лишь бы расслышать каждое слово.

— Ну что, может, прямо сейчас и успеем решить наш спор? — Сегодня заува казалась совершенно спокойной, собранной, лишенной всяких остальных эмоций.

Мария сделала шаг навстречу и заговорила с полнейшим равнодушием, словно объясняла случайному прохожему, как пройти к ближайшему трактиру:

— Наш спор решится обязательно в самое ближайшее время. Только вот я, как и мои сестры, обязана держать слово перед нашими досточтимыми предками.

То есть этими словами Ивлаевы официально и прилюдно подтвердили свои притязания на право быть потомками прославленного рода. Какого именно и знает ли об этом роде хоть кто-то — в данный момент было не важно.

Более важные слова прозвучали дальше, оглашая, пожалуй, единственный шанс, благодаря которому дуэль получала большую, а в некоторых случаях почти нереальную отсрочку.

— Для того чтобы отомстить за нашего друга и родственника Бориса, мы дали обет уничтожить по десять зроаков и по десять кречей. До того мы не имеем права участвовать в любых дуэлях. Надеемся, что счет наших побед в пограничье будет расти молниеносно и наш спор разрешится сразу после исполнения обета. Сразу выражаем свои искренние сожаления о задержке. Желаем удачи.

И троица молодых воительниц в полной тишине отправилась к загону со своими лошадьми. А перед личным составом нарисовался страшно взвинченный и торопящийся майор:

— Вот так неудача! Неужели трупов нет? Опять на дневном пайке кусок мяса для командира сэкономить не удастся. Вот досада!.. Ну! Чего замерли, как истуканы?! По коням! Иначе сейчас полковник по вашим спинам нагайкой пройдется! Бегом! Бегом!

Понятно, что полковник подобных выходок никогда не позволял. Да и слова о куске мяса скорее заставили слушателей улыбнуться, чем нахмуриться. Но у майора был именно такой стиль командования, и в данном случае его выкрики тоже сработали. Масса наемников дрогнула и бросилась врассыпную к своим верховым животным. Инцидент на данном своем этапе был исчерпан. Разве что Апаша Грозовая некоторое время стояла еще на месте и кривилась с досадой и недоумением. Обошли ее. Окрутили глупыми законами, традициями и нюансами. И еще обет этот слишком уж странным казался. Отныне Мария и ее сестры просто обязаны будут рваться на острие любой опасности, сразу вызываться в числе добровольцев на рискованные задания. Отныне их уже практически сразу можно было зачислить в состав диверсионно-разведывательного десятка, который частенько ходил в дальние тылы противника. Подобные клятвы давались только теми, кто и так хочет умереть. Подобными клятвами-обетами не шутят во всеуслышание. Тем более те, кто заявил о себе как представителе голубой крови.

Понятно, что и в данном случае существовало право более жесткого продолжения конфронтации. Теперь ветеран могла в любом месте затеять драку, игнорируя правила дуэли, и просто заколоть ненавидимую соперницу, словно при нечаянном столкновении. Но тогда для нее наказания и суровые меры воздействия могли стать пожизненными. Допустим, разжалования в рядовые она не опасалась. А вот связанные с этим наряды по кухне, презрение командиров и сослуживцев, косые взгляды от других ветеранов, а в итоге и полное расторжение контракта заставляло сильно задуматься. Идти на открытое убийство или нет?

Так ничего окончательно не решив, но сообразив, что сослуживцы уже почти все уселись в седла и готовы к выходу, Апаша стремглав бросилась к своему самому лучшему и проверенному товарищу, боевому коню. Только и подумала, взлетая в седло: «Вот уж точно, кто никогда не обидит, не предаст и не бросит!»

Глава шестнадцатая

ФОРТ УСТАВНОЙ

Мои восклицания по поводу жарки тирпиеня оказали свое магическое воздействие. Надутый и спесивый военачальник сразу сник, словно из него выпустили часть воздуха, стал выглядеть вполне по человечески и с какой-то даже растерянностью теперь присматривался к полуметровым обрезкам местного речного угря.

Пользуясь заминкой со стороны высшего местного командования, следовало развивать успех и попытаться удержать захваченную инициативу в своих руках. Поэтому я быстренько освободился от валящего меня с ног рюкзака, водрузил на него снятые с шеи ботинки и с максимально возможным апломбом стал представляться:

— Мой титул и имя: барон Цезарь Резкий из Нагорного княжества. Также разрешите представить и моего товарища и соседа по княжеству: барон Лев Копперфилд. В ваших краях мы с секретной миссией от нашего князя. А теперь позвольте поинтересоваться, с кем имеем честь общаться?

Военачальник к тому времени уже оторвал взгляд от кусков моего вчерашнего улова и теперь с усиленным сомнением рассматривал мое босоногое, по всем стандартам не баронское тело. Мой голос и замашки ну никак не соответствовали увиденному. Но видать, какие-то соображения в голове у встречающего пронеслись, потому что он поступил весьма осторожно и деликатно.

— Трофим Осмолов, комендант форта, штатный сотник войска князя Михаила Трилистьенского! — представился он вначале. Потом все-таки вспомнил о наших титулах и правилах гостеприимства: — Добро пожаловать в форт Уставной!

— Спасибо, господин сотник! — а внутренне чуть успокоился: «Всего лишь сотник? Да не с такими справлялись!» — Ну и как служба идет? Замучили небось и вас аспиды зроаки и эти вонючие кречи?

То есть получалось, что это комендант передо мной чуть ли не отчитываться должен, а если растеряется, то и отвечать на мои дальнейшие, готовые хлынуть вопросы. Так чуть и не получилось. Он уже и рот стал открывать, намереваясь пожаловаться, как и в самом деле замучили, но его блуждающий взгляд наткнулся на маску моего товарища, и глаза вновь заблестели недоверием и подозрением.

Покряхтев, он сделал вид, что не услышал моих вопросов, и решил сам кое-что поспрашивать:

— Вы, конечно, извините, — при этом он демонстративно еще раз смерил мою фигурку взглядом с головы до ног, на которых красовались дырявые носки, — но как ваши милости оказались на острове Демонический?

— Уже рассказывал вашему десятнику, но могу и повторить! — Я с обидой повысил голос: — В неравном бою с кречами позапрошлой ночью мы лишились наших воинов и ладьи. И еле доплыли до маленького островка.

— А с какой целью вы тут находились? — уже с большим пристрастием последовал новый вопрос.

Так вести диалог не следовало. Еще парочка таких вопросов, и мы превратимся в допрашиваемых. Поэтому я сделал четко выверенную паузу, припоминая, что там в правилах хорошего тона говорилось про клятвы и службу своему сюзерену, и не терпящим возражения тоном напомнил:

— Я ведь уже сказал: мы выполняем секретную миссию нашего князя!

— Но здесь пограничье!

— В любом месте титулованные особы должны свято блюсти данное слово и выполнять взятую на себя клятву верности. Поэтому я даже мысленно не подумаю интересоваться теми заданиями, которые поручил князь Михаил Трилистьенский командиру форта! И вам, уважаемый господин сотник, не советую лезть в наши семейные тайны.

То есть в моем ответе хитро переплелись и традиции, и клятвы, да еще и чисто семейные, личностные секреты особ с большими титулами. А подобными секретами имел право в данном случае поинтересоваться лишь император или царь. Мало того, я и дальше продолжил давление с неожиданной даже для меня нахрапистостью и бесцеремонностью:

— И вообще! Мы не требуем встречать нас с музыкой и хоровым пением, но уж выделить нам место для отдыха и дать возможность привести себя в порядок перед дружеской беседой и товарищеским застольем мы имеем право? Или сейчас идет бой?

Комендант с досадой скривился, но ругаться или давить свой властью не стал.

— Вы почти угадали, да и сами чуть не погибли совсем недавно. Здесь такое творится в последнюю рудню! Конечно устраивайтесь, — Он повернулся к одному из воинов: — Стае, проводи их милости в гостевые покои второго донжона!

Уф! Значит, все-таки признал в подозрительных самозванцах законное для каждого барона право на независимость, самоопределение и возможность отвечать на вопросы какого-то сотника, лишь когда заблагорассудится. Удалось мне «выдержать марку».

С этим и Леонид согласился, так за время встречи и не проронивший ни одного слова. Когда мы вошли под арку сумрачного входа, он пробормотал мне в спину:

— Лихо ты его заткнул! Уж на что я — артист, а и то твоим талантам позавидовал.

— Не сглазь! — буркнул я в ответ.

— Кстати, твоего «угря» несут следом за нами.

— Хм! Странно, — зашептал я, оглянувшись, — неужели и в самом деле он ядовитый и местные ждут, пока мы кони двинем?

Озабоченное кряхтенье моего товарища ясно показало, что и он помнит о моем странном состоянии во время перехода от реки к форту. Умирать и ему не хотелось. А мне срочно была нужна дополнительная информация, и я стал присматриваться к молодому воину, ведущему нас в гостевые помещения. Видимо, он тут на роли денщика или посыльного, и наверняка парень и сообразительный, и много знающий. Вот бы с таким пообщаться.

Поэтому, пока наши носильщики укладывали куски тирпиеня на стол и сразу уходили, я принялся дотошно выспрашивать у провожатого, что, как, где лежит и как этим всем пользоваться. Удалось затянуть опрос до того момента, когда мы остались лишь втроем в комнате, и я сразу перешел на максимально возможный доверительный, дружеский тон:

— Стае, дружище! Мы хоть и бароны, но люди простые и свойские. А этот ваш комендант такой зануда, что даже поговорить с ним толком нельзя. Так хоть ты нам скажи: какие трудности в форте и чем мы можем помочь?

Парень попался. Да и не мог он в моей детской фигурке рассмотреть нечто опасное или подозрительное. Мало того, как выяснилось позже, среди пострадавших и его старший брат находился. Так что им в первую очередь руководила конкретная надежда на нашу щедрость. Поэтому он не стал лукавить, хитрить, что-то скрывать. Глядя круглыми от странного вожделения глазами на куски тирпиеня, он выдал:

— Кречи рудню назад во второй резервуар с водой умудрились какую-то отраву забросить. Сейчас треть гарнизона в госпитале. Сильно мучаются. Обезвоживание, организм ничего из пищи не принимает. Врач говорит: многие могут умереть.

А нас в аптечках имелись уникальные средства от болезней типа дизентерии или желудочного гриппа, но следовало вначале узнать, сколько точно входит человек в понятие «треть гарнизона» и хватит ли лекарств на всех. Поэтому я потянул свой рюкзак на выбранную кровать, требовательно при этом вопрошая:

— Сколько конкретно человек заболело?

— Сорок один.

— Ого! — воскликнул я, разворачиваясь в сторону Стаса лицом и мысленно уходя в простые арифметические подсчеты. Даже при минимальном, трехразовом, применении лекарств хватит на десять, от силы двенадцать человек. А если они еще и очень тяжелые? Да и целых пять дней запушенного состояния или отсутствия лечения тоже много значат. Поэтому у меня вместе с вздохом досады вырвалось сожаление: — Какая жалость!.. На всех не хватит.

И только потом я сообразил, что мой взгляд в тот момент блуждал по столу и лежащей на нем поленницей полуметровых отрезков угря. И Стае воспринял мои слова совершенно на иной счет. Потому что чуть не грохнулся на колени, умильно складывая ладони перед грудью:

— Вы что, ваша милость! Да на всех с лихвой должно и трех кусков хватить!

Стараясь не показать живейший интерес, запылавший во мне, я продолжил кривиться в сомнении:

— Видишь ли, дружище, мы вообще из жуткого далека прибыли, по реке плаваем недавно, и точные сведения про ваших тирпиеней до нас лишь мешаниной слухов и легенд дошли. Поэтому ну никак не можем знать, сколько и для чего хватит. Давай кратко поделись точными сведениями.

Кратко не получилось. Целых пять минут парень, захлебываясь словами, несколько сумбурно пересказывал и какое это чудо поймать тирпиеня, и какое это невероятное совпадение отыскать именно самку, не имеющую в себе яда. Упомянул, что такое удается только великим волшебникам да прославленным героям. А уж про целебные и волшебные свойства магического угря он, наверное, даже при своей необразованности, мог говорить часами. Хорошо, что я вычленил из несущегося потока слов самое главное: достаточно два — четыре приема сырого мяса общим весом до двухсот граммов — и любые внутренние недомогания, болезни желудочно-кишечного тракта и дыхательных путей излечиваются в срок около одних суток.

Поэтому строго прервал словесный поток вопросом:

— Так почему комендант сразу не попросил о помощи?

— Да вы что, ваши милость?! — задохнулся Стае от возмущения. Но видимо, сразу вспомнил, что мы не местные и ничего о магических местных постулатах не ведаем. Поэтому выдохнул громкое, слегка укоризненное «Ух!» и объяснил: — Никто не имеет права попросить хоть кусочек тирпиеня у человека, его поймавшего. Только сам ловец имеет право угощать, лечить или награждать выбранных счастливчиков.

Что-то в подобном утверждении нам с Леонидом сразу показалось и странным, и неправильным. Да будь такой ценный продукт в руках у другого разумного, его не сговариваясь растоптала бы любая толпа страждущих, у которых больные родственники, страдающие от недугов товарищи и умирающие на руках любимые. Причем не только в мире Земли, но и в этом мире вряд ли бы люди остановились перед возможностью овладеть панацеей, используя для этого любые способы, возможности и методы.

Видимо, мой товарищ рассуждал совершенно идентично, потому что не выдержал и сам с раскаянием воскликнул:

— Ну вот что нам делать, Стае, если мы такие тупые, дикие и отсталые?! А? Хочешь, открою тебе один огромный секрет? — Воин кивнул с приоткрытым ртом. — Ты можешь и не поверить, но этот секрет обязан сохранить в страшной тайне. Готов? — Второй кивок. — Согласен молчать под страхом смерти? — Третий кивок, хотя и не такой уж уверенный, — Так вот: мы даже не догадываемся, что случится с тем, кто попросит кусочек этого мяса, или с тем, кто попробует у нас отнять его с оружием в руках. Будь добр, просвети нас, неграмотных.

Стае некоторое время напряженно дышал, словно на пороге неведомого выбора, несколько раз посматривал на дверь, на нас каждого в отдельности, но неизменно возвращался взглядом именно на стол, загроможденный трофеями. Благодаря этому здравый рассудок у него все-таки возобладал, и он чуть ли не по слогам стал отвечать:

— Того, кто попросит, летучая дымка из тела тирпиеня отравит на месте. Того, кто захочет отнять, летучая дымка отравит вместе со всеми родственниками до второго колена в течение лутеня, где бы те ни находились.

Барон Копперфилд с деловым видом уточнил:

— То есть дедушек с бабушками и всех внуков за сорок днин?

— А га.

Мне хотелось сразу во всех подробностях расспросить что это за дымка, откуда она появляется и как «травит», да и вообще, почему так получается, но подспудно я догадался, что такие сведения каждый ребенок этого мира получает с молоком матери, и не стал накалять обстановку глупыми вопросами. Только согласно кивнул:

— Строго и справедливо! — и с некоторым сожалением добавил: — Остается только сожалеть, что летучая дымка до сих пор не отравила всех зроаков и кречей.

На это наш провожатый только развел руками: дескать, извечный, но чисто риторический вопрос.

Зато я не стал больше медлить. Подошел решительно к столу, поманил к себе Стаса и положил ему на руки четыре куска со словами:

— Немедленно в лазарет! Лечить всех больных и нуждающихся. Если не хватит, приказываю: немедленно мчаться ко мне за добавкой!

— Ваша милость!.. Ваша милость!.. — лопотал молодой воин как помешанный, но далее со словами благодарности задерживаться не стал, а бегом унесся наружу.

Оставшись наедине, мы с Леонидом расслабленно растянулись на вполне приличных и мягких кроватях и после некоторого блаженного постанывания вернулись к обсуждению последних событий.

— Ты, я вижу, тоже многого об этом мире не знаешь, — укорил меня барон Лев.

— Ха! Зато как интересно! Сто лет проживем — а скучать и дня не придется.

— Слушай, а если бы мы и в самом деле отравились?

— Поверь, нас бы уже это совершенно не трогало, — философски рассудил я, — Лежали бы себе возле костра и смотрели не моргающими глазами в синее безоблачное небо.

— Тьфу на тебя! А девчонок не жалко? Ведь нам еще их разыскивать и помогать.

Мне немного взгрустнулось, хотя сам себя в первую очередь и утешил:

— Не переживай! Такие оторвы нигде не пропадут. Уж их-то я отлично знаю.

— Ну а вдруг их и в самом деле в тюрьму упекли?

— Они и оттуда выберутся, не сомневаюсь. Тем более что мы на острове лежать не остались. Сейчас себя только в товарный вид приведем, выберем верное направление и поспешим к манящему Рушатрону.

Я вскочил, и мой взгляд упал на заряженный до сих пор арбалет:

— Непорядок!

Быстро разрядил оба уникальных для этого мира устройства и положил арбалеты возле кроватей прямо на пол. И только потом с невероятным облегчением принялся сдирать мешающие мне дышать портупеи, ремни, одежды и рваные носки. Оставшись в одном нижнем белье, ринулся в ванное помещение, в котором стояла бочка с водой. Причем с ледяной водой, в которой я еще месяц назад ничего бы, кроме кончиков пальцев, не замочил. А сейчас начал с лица, потом побрызгал на ноги, потом сбросил трусы и майку и с ревом восторга окатил себя несколькими кувшинами бодрящей тело воды.

И уже на ходу вытираясь казенным полотенцем, вломился в комнату с довольными восклицаниями:

— Класс! Словно заново на свет возродился! Иди и ты, там еще две трети бочки осталось, не пожалеешь.

— Чего жалеть? Я только вчера вечером в реке прекрасно искупался.

Глядя на мое раскрасневшееся от перепада температур тело, Леонид поднялся с кровати и поплелся в место омовения с большим сомнением. А попробовав там воду, лишь с издевкой зафыркал:

— Они ее что, в холодильнике охлаждали? Или тут пьяных гостей после перепоя макать принято? Бесплатный вытрезвитель, так сказать.

Видимо, он помыл только руки да смочил лицо, но когда вернулся уже без маски на лице, я уже напялил на себя свежие трусы и майку и внимательно осматривал ноги. При этом свои ощущения высказывал вслух:

— Непонятно. Ни единой потертости или мозоля. Ни единой трещинки. Даже покраснений нет. Или уже все прошло?

Товарищ не удержался от подковырки:

— Случается, когда человек полгода ноги не моет.

— Неправда! Когда ты меня через воду переносил, я их по колено вымыл. Значит, полгода только начались.

Так посмеиваясь, я выбрал новые носки. Надел их и даже прошелся туда-сюда по ковровой дорожке вдоль кровати.

— Не жмут? — ерничал земляк.

Но и я в долгу не остался:

— Нисколько! Легко, спокойно. Словно барон без баронства. Кстати, теперь наша задача — точно узнать название реки и в какую сторону она течет. А то я что-то так и не разобрался. То есть ищем карты и прислушиваемся к каждому слову. Заодно следует выяснить, почему не видно ладей купцов и путешественников, а если увидим, то немедленно следует напроситься к ним в попутчики.

— Но ты же сам говорил, что река очень похожа на Лияну?

— Похожа. Но Лияна даже чуть шире, при этом она достигает такой громадной ширины как раз перед Рушатроном после слияния с другой рекой. Откуда здесь такая водная преграда, понять не могу. Хорошо хоть с нападением кречей не прокололся, они ведь над водой вообще не летают.

Не прекращая разговора, заодно тщательно вычистил ботинки как рукой, так и чистым куском губки. Ничего постороннего не заметил, запах тоже подозрения не вызвал. Да и что с ними может случиться? Новейшие, натуральная кожа, самые современные и наиболее целесообразные в любом походе. Немного ослабил шнуровку и сделал попытку надеть на ноги свои «кислотные» ботинки.

— Фокус не удался, факир был пьян, — с сарказмом констатировал Леонид, глядя на мои безуспешные попытки. А потом с недоумением воскликнул: — Неужели ты не видишь, насколько твои ноги распухли?!

— Но они у меня не болят, — мямлил я.

— Потому что онемели! Потеряли чувствительность. Вот пройдет час-два…

Я пробовал интенсивно себя щипать за кожу на ноге и выкручивать пальцы.

— Больно! Все чувствую!

— Ерунда! Это у тебя просто зрительное восприятие. Да и вообще, думай хоть немного: раз не отрезают, значит, либо опухли ноги, либо…

Он замер на полуслове, а я тоже решил поехидничать:

— Ну? А соврать-то и нечего!

— …либо ботинки стали меньше.

— Это как? — застыл я в изумлении.

— Очень просто. Сейчас создали искусственную кожу, весьма похожую на натуральную, и делают из нее качественные подделки лучшей обуви. Но достаточно только такую фальшивку замочить парочку раз, а то и одного раза хватит, как поддельная кожа сжимается на один-два размера.

— Врешь! Сам ведь только что выдумал?

Леонид пожал плечами, заставил поднять ногу, потом взял мой ботинок и, начиная от пятки, старательно приложил подошвой к нижней части стопы. В итоге мой большой палец и, так сказать, ножной указательный вышли за пределы подошвы на добрый сантиметр.

— Ну! Что я говорил? — злорадствовал мой товарищ, кидая ботинок мне, а сам с гордым видом падая на свою кровать.

А потом продолжил хихикать и насмехаться все то время, пока я с недоумением продолжал примерочные операции уже по своему усмотрению. Ему было смешно, а мне хотелось этих подлых фабрикантов фальшивой обуви немедленно покалечить. Теперь даже по ширине подошвы мои стопы не умещались.

— Да за такое убивать надо! — орал я под заразительный и забористый хохот барона Копперфилда, раз за разом с бешенством швыряя ботинками в стену. — Уроды! У-у-у! Пусть я только до них доберусь!!

Получалось весьма шумно и колоритно. Наверное, именно так себя и ведут потомственные бароны во время короткого отдыха между сражениями, битвами и прочими развлечениями.

Но в то же самое время поднятый нами шум не сразу позволил услышать деликатный, но весьма настойчивый стук в дверь наших апартаментов. Быстро надел брюки, накинул рубашку, призвал товарища к спокойствию и, жестом указав налицо, отдыхающее без маски, выждал паузу, во время которой Леонид прикрыл шрамы. Только после этого громко крикнул:

— Смелее входите! Я еще не настолько голоден, чтобы не сдерживать свои эмоции! — При виде входящего сотника Трофима Осмолова и еще одного человека, извиняясь, развел руками: — Увы! Столы накрыть мы не успели.

— Да что вы, ваша милость! Как можно! — восклицал комендант с таким видом и искренней любовью в голосе, словно увидел родных сыновей после сорокалетней разлуки. — Дорогой Цезарь! Дорогой Лев! Стол в банкетном зале уже накрыт, и мы вас от всей души приглашаем на завтрак. Прошу прошения, что не успели накрыть раньше, но надеюсь, вы поймете, как расслабляют превратности и скука воинской службы в таком глухом, всеми забытом углу нашего царства.

Нам сразу стали понятны происшедшие превращения в характере сотника: когда к тебе заявляется человек с панацеей от смерти сорока с лишним человек, любой командир маслом растечется так, хоть самого к ране прикладывай.

Да и упоминание о завтраке вновь разбудило во мне зверский аппетит. Но сразу же припомнилась и проблема с обувью. У меня в рюкзаке имелись и отличные легкие кроссовки, но в любом случае носить их здесь было бы слишком вызывающим безумством. Поэтому я лишь ткнул пальцем на свои ноги, потом на валяющийся у стены ботинок и в двух словах поведал о возникшей проблеме.

— Стае! — позвал сотник своего денщика, и тот сразу вынырнул из-за двери, — Мчись в кладовую и подберешь из офицерской обуви сапоги на два размера больше!

Тот подхватил мой ботинок и рванул с места с такой скоростью, что чуть собственные подметки не сжег. Ну а мы стали знакомиться с новым человеком. Он уже к тому моменту смог оторвать свой безумный взгляд от оставшихся кусков тирпиеня и во время представления церемонно и с достоинством поклониться, расставляя руки чуть в сторону и отставляя правую, чуть полусогнутую, ногу назад.

— Кайдан Трепетный, носитель двух щитов, штатный врач нашего форта.

Такие жесты приличия тоже описывались в читанной мною книге о правилах хорошего тона, но я не стал рисковать с повторением, а просто согнул руки в локтях в традиционном приветствии этого мира. Леонид повторил мои движения. Тогда как Трофим Осмолов продолжал заливаться соловьем, расхваливая местные затейливые блюда, которые повара наверняка успеют приготовить к обеду.

На что я не сдержался и вполне искренне удивился:

— Странно, что же вкусно можно приготовить из половинной гостевой нормы?

И врач, и комендант долго весьма неискренне хохотали, сваливая при этом всю вину на глупого и закостенелого на пункте выполнения уставов десятника. Мол, недальновидный служака ничего не ведает и даже знать не должен, что дня титулованных особ имеется в форте специальный княжеский резерв. Вот его и используют в таких случаях.

Поддакивая, я решил перевести разговор на тему последних событий в округе и несколько странного отсутствия купеческих ладей на реке. Но хорошо, что не успел этого сделать, как потом выяснилось. Как раз заявился расторопный Стае, весьма дальновидно захвативший с собой не одну, а сразу пять пар вполне приличных сапог. Когда я выбрал одни, комендант только махнул рукой в сторону остальных:

— Пусть пока лежат, поспешим на завтрак.

Трудно было отказаться от такого предложения, хотя я с некоторым сомнением и оглянулся на мясо тирпиеня. Очень уж хотелось опять такой деликатес навернуть. Но теперь уже внутренний голос орал оглушающее: «Не тронь! Это — лекарство! А ты просто его на корм переводишь! Вандал!..» Там еще некоторые слова неслись в мой адрес, но не буду же я откликаться на такие оскорбления и словно полный дебил страдать раздвоением личности. Поэтому нецензурную брань внутреннего голоса я благополучно проигнорировал и поспешил со своим другом за подпрыгивающими от угодливости местным командиром и штатным волшебником форта. С последним мне хотелось поговорить отдельно, долго и с пристрастием.

Банкетный зал оказался довольно скромным помещением. Здесь уместилось бы максимум шестьдесят человек, не больше, но ведь не следовало забывать, что это боевая крепость, а не дворец увеселений. Да и стол накрыли всего один и только на четыре персоны. Причем накрыли довольно скромно, даже по моим понятиям неискушенного в специальных княжеских резервах человека. Но тут не до жиру, главное, хоть малость подкрепиться, а там, глядишь, и обед подадут с теми самыми обещанными диковинными блюдами. Ну и как только разместились за столом, я бесцеремонно воспользовался привилегиями почетного гостя и с барскими замашками чуть ли не потребовал от коменданта полного отчета о событиях, происходящих вокруг форта в последнее время. Сам после этого только ел, кивал головой, поддакивал с набитым ртом или согласно мычал, задав очередной наводящий вопрос моим товарищам.

А положение оказалось и в самом деле сильно напряженным. Зроаки за последние три дня словно взбеленились, количество их рыцарских отрядов в пограничье растет час от часу, а кречи так вообще стали наглеть и летать чуть ли не тучами. Понятно, что штурмовать такой хорошо укрепленный форт, как Уставной, людоедам нет смысла, их самих в три раза больше падет при атаке, но все равно хорошо просматривались явные попытки изолировать укрепленный плацдарм от всего царства. В данный момент форт находился чуть ли не в полной блокаде, по берегу к нему не могло ни подкрепление подойти, ни продовольствие нельзя было доставить. Оставался только водный путь, тем более что и раньше раз в день с того берега сюда доставляли на нескольких ладьях мясо, свежие овощи и муку для хлеба. Положение резко изменилось два дня назад, когда на тот берег высадился десант зроаков, сжег единственную пристань вместе с ладьями и небольшой поселок. По доставленной голубями почте стало известно, что людоедов уничтожили всех до единого, хоть и с тяжелыми потерями, но все равно поставок долгое время можно не ждать. Запасов пока хватает, да и боевые ладьи великого князя Михаила ожидаются через день-два. То есть особо переживать в этом плане коменданту не приходилось.

Другой вопрос, что наблюдатели с башни заметили сосредоточение и накопление сил зроаков за ближайшим холмом. Там враг явно аккумулировал свои силы и, судя по интенсивной вырубке леса и снующим туда-сюда подводам, сооружал что-то особенное. Скорее всего, осадные башни. То есть в одну из ближайших ночей людоеды могли при поддержке кречей с воздуха сделать попытку форсированным штурмом захватить форт.

Переглянувшийся со мной Леонид задал логичный вопрос:

— И что им это даст?

К тому времени командование крепости уже поняло, что мы просто дикие счастливчики, которые неведомо как и неведомо для каких целей приперлись в их медвежий угол, даже сами совершенно не понимая, чем это им грозит. Стоило видеть, как врач, колдун, носитель двух щитов, с готовностью взял в руки карту и позволил положить ее себе на спину, служа банальной подставкой, а сотник пальцами конкретно показал, в каком мы опасном положении.

Форт Уставной прикрывал собой практически узкую полоску земли, принадлежащей на этом берегу царству Трилистье. И за эту полоску во все века велась кровавая борьба со зроаками. Причем полоска эта южнее оканчивалась буквально через десяток километров по той простой причине, что там располагалась Скала. Та самая отесанная с обеих сторон гигантская гора, через которую меня перенес кречи при моем памятном пленении.

И мне в тот момент стало ясно очень многое. Вспомнил и порадовался, что так и не успел задать вопрос про отсутствующих купцов. Ибо река и в самом деле была та самая Лияна, и текла она дальше через всю империю Моррейди. Но здесь, перед Скалой, она разливалась огромным озером, и затем воды падали убийственным водопадом уже на территорию империи поморов через громадные проломы. Вот потому на этом последнем отрезке водной артерии и не было купцов. Им просто некуда было плыть дальше! А волоков вокруг водопада не существовало изначально.

На самой Скале, над рекой, стояла легендарная твердыня царства, крепость Восточная. Если бы не она, то зроаки, и самое худшее — подлые кречи, могли бы перебираться на левый берег реки и по некоторым спускам атаковать мирные города и веси левобережного Трилистья. А над ней ни одна летающая сволочь пролететь не могла, мешал водный туман. Вот потому и важно было сохранить Уставной, прикрывающий весь уголок правого берега.

— Здесь ведь еще в прошлом веке множество поселков было, — рассказывал Трофим Осмолов, — рыбацкие деревушки, даже два небольших городка. Теперь только выгоревшие фундаменты остались. Все жители на левый берег давно перебрались. Страшно все время жить с мыслью, что ночью тебя схватят и сожрут людоеды. А для всего населения форты не настроишь.

К тому времени я уже слегка утолил свой голод, поэтому перед следующими порциями добавки постарался и свое слово сказать:

— М-да! Нелегко тут у вас! Хотя хотелось бы после завтрака осмотреть ваши стены и башни более подробно. Сами мы люди не слишком искушенные в обороне крепостей, но вдруг чего и подскажем дельного.

— Несомненно! — восклицал комендант. — Тем более что вы сумели справиться с целым отрядом кречей. Кстати, сколько их было?

— Не меньше десятка. — Ответ на этот вопрос я продумал уже давно, поэтому ответил походя, словно не задумываясь. И сразу пристально уставился на носителя двух щитов: — Господин Кайдан, как врач поделитесь, пожалуйста, всеми секретами лечения мясом тирпиеня.

— А никаких секретов и нет, ваша милость, — пожал плечами штатный врач гарнизона. — Бери сырое мясо и корми больного. Не может сам есть — втирай в десны. По легендам, таких безнадежных доходяг на ноги поднимали, что только завидовать приходится. И вот самому повезло.

— Но хватит для всех?

— Конечно! Хотя окончательно могу сказать только вечером, когда выздоравливающие начнут вставать на ноги.

Вы просто не представляете всю ту степень благодарности, которую мы все…

Почувствовав угрозу ненужного и чрезмерного словоблудия, я замахал поднятыми руками и строго попросил:

— Не надо благодарностей! На моем месте так бы поступил каждый, — И пока командир с врачом пытались осмыслить только что мною сказанное, я задал интересующий меня больше всего вопрос: — Господин Кайдан, а как здесь у вас с особями крысы-пилап? Встречаются? Если да, то у кого можно купить первый щит?

— О-о-о! Да-а-а-а! — смешно закивал головой врач, очевидно вспомнив, что перед ним люди не только состоятельные, по некоторым признакам, но и весьма удачливые, раз уж поймали тирпиеня, — Теперь вы можете себе такие траты позволить…

— Я, конечно, извиняюсь, — перебил его сотник княжеского войска, — но просто по-человечески обязан упомянуть, что за спасение отравленных воинов таким ценным лекарством вам полагается из царской казны плата, кою вы можете потребовать либо в столице царства, либо в ставке его сиятельства князя Михаила. Конечно, государственные расценки вам покажутся смехотворными и чуть ли не десятикратно меньшими, чем на рынке, но все-таки.

— Пустое, разберемся по ходу, — отмахнулся я, уже всей душой настраиваясь на приобретение такого вожделенного для меня первого щита, — Так что там с этими крысами?

— Увы, ваша милость, — чуть не плакал врач от жалости, что не может помочь, — Крысы-пилап здесь истреблены полностью уже лет сто назад, хотя раз в год какую-то тушку охотники и замечают в густых кустарниках. А раз в пять лет и подстреливают одну или парочку. Понятно, что продажа совершается за большие деньги, но в последние дни я о такой удаче не слышал. Основная добыча идет на севере, на фанице с царством Спаруни. Хотя и там подобные трофеи с каждым годом становятся все большей редкостью. Но именно там, в Спаруни, мне и купили всей семьей первый щит шестнадцать лет назад.

— И вы до сих пор только носитель второго щита? — не сдержал я разочарованного вопроса.

— Уже полгода как, — довольно мило смутился Кайдан.

Тогда как сотник решил заступиться за своего сослуживца:

— Так это еще и отлично! Другие по тридцать лет, а то и по сорок к обладанию вторым щитом подбираются, а господин Трепетный один из лучших в нашем царстве. Вон как быстро поднялся!

Я только грустно вздохнул от такой радости. Какой тогда смысл так долго и муторно учиться всему волшебству, чтобы просто умереть на старости лет могущественным волшебником? Но ведь мерзкий людоед Заррабга выглядел довольно молодым, лет на сорок, не больше, а уже имел три щита, выколотых на лбу. И как он, спрашивается, этого добился? Хотя я-то его не проверял, может, он просто таким способом людей и кречей запугивает? А мои временные товарищи по плену могли что-то и напутать при пересказе.

Хорошо, что у меня была твердая и определенная цель в жизни: проглотить первый щит и как можно быстрее стать здоровым. Ну и следующий шаг — скормить точно такую же панацею моему новому товарищу Леониду.

Поэтому для продолжения разговора я предложил перейти на «ты». Дескать, мы хоть и бароны там всякие, но среди друзей и единомышленников предпочитаем общаться по-простому. Все согласно закивали головой, и я стал задавать заготовленные в голове вопросы. Но кажется, штатный врач форта понял, для чего я так интересуюсь крысами-пилап, потому что понимающе кивнул и в свою очередь задал вначале всего лишь один вопрос:

— Травма позвоночника?

— Да. В десять лет.

— Не страшно! — тут же авторитетно заявил Кайдан. — После поедания щита всего через год станешь как мы все.

Тут и мой напряженно прислушивающийся товарищ решил о себе поинтересоваться, хотя вначале и попросил у меня жестом разрешение открыться.

— А сколько времени потребуется мне для излечения?

И снял маску. Вид обезображенного шрамами лица заставил вздрогнуть даже врача. Хотя он минуты через три уже ощупывал шрамы и профессионально при этом хмыкал. Потом перешел к вердикту:

— Специально резали, а потом специально и шрамам не дали срастись правильно. Сколько лет тогда было?

— Примерно четыре. Сейчас двадцать восемь.

— Ну в твоем случае есть два метода. Первый: глотание первого щита и выздоровление в течение опять-таки одного года. Или второй: путешествие в царство Ледовое. Там жрецы храма Светоча такие шрамы за два месяца убирают. И обойдется лечение с путешествием всего лишь в треть стоимости щита. Выбор за тобой.

— За нами, — поправил я. Может и так случиться, что первый купленный щит Льву и достанется.

— Ну нет! — с испугом возразил Леонид и на полном серьезе пояснил нашим сотрапезникам: — Мне уже надоело! То ему рюкзак носи, то самого через глубокие лужи на спине перетаскивай.

Мы с ним засмеялись одновременно, тогда как хозяева только вежливо улыбались, несколько стесняясь насмехаться над баронами-благодетелями.

Как раз во время этого смеха моя рука, машинально хватающая с тарелок все что ни попадя, на холостом ходу прошла по столу, и я понял, что ничего не осталось. При этом волна стыда жаром ударила мне голову: только сейчас сообразил, что почти все, чем нас угощали, сожрал только я один. Ну разве что одну четверть таки приговорил во время Долгой беседы барон Лев Копперфилд.