Раб из нашего времени. Книги 1-7

Вот тогда один из молодых офицеров, в довольно скромной форме лейтенанта, вдруг неожиданно оказался возле Катерины, которая с сосредоточенным видом пробовала какие-то экзотические фрукты. Он вежливо склонил голову в знак приветствия и спросил:

— Вам нравится пейочи?

Девушка вначале аккуратно промокнула свои губки платочком и только потом ответила:

— Да так себе. Слишком приторный.

— Полностью разделяю ваше мнение. Поэтому и предпочитаю есть этот фрукт с чуть кисловатой сметаной. Вкус становится просто потрясающим.

— Да? Надо будет прислушаться к советам старых гурманов. — Катерина стала высматривать ближайшую пиалу со сметаной.

Тогда как лейтенант попытался скрыть на своем лице выражение досады:

— Конечно, в последнее время я вообще не ел фруктов, но неужели стал выглядеть так старо? Мне всего девятнадцать лет, пошел двадцатый.

— Да? Что вы говорите! — Пробормотав такое, девушка подхватила пиалу, вилкой поддела очередной кусок плода пейочи, обмакнула его в сметану и слишком уж сексуально его съела. — Хм! А ведь и в самом деле вкусно!

После этого признания в прелестный ротик последовал второй, а затем и третий кусочек диковинного фрукта. Тогда как лейтенант глубоко задышал, побледнел, лоб его покрылся испариной, и он стал нервно облизывать свои губы. Порой такое состояние классифицируют словами «сбился с мысли и растерялся». Хотя и отдышался парень на удивление быстро.

— Разрешите представиться, меня зовут Миурти.

Катерина уже намеревалась отшить его какой-нибудь Фразой попроще, типа «Нам и своих мелких офицеров в полку хватает!», но вовремя вспомнила о строгих наущениях командира. Поэтому ответила довольно мирно:

— Наемница Ивлаева.

— Очень приятно, госпожа Ивлаева. Но позвольте узнать ваше имя, звание и титул.

Эта навязчивость уже стала раздражать, тем более что воительница заметила приближающуюся со стороны и внимательно к ним присматривающуюся сестру.

— А может, сразу пригласите девушку на танец? — И четвертый кусочек пейочи отправился в затяжное путешествие. — Зачем вам мой титул?

Миурти сглотнул и вновь облизнулся:

— А вы так любите танцевать?

— Обожаю! Но никак не пойму, сколько на том балкончике музыкантов и на каких они инструментах играют.

Взгляд лейтенанта скользнул вслед за женской ладошкой и прикипел к придворному оркестру:

— Ну, там их восемнадцать человек, — И стал перечислять инструменты: — Шесть скрипок, три флейты…

При этом совершенно не замечая, как рядом с одной воительницей возникла вторая точно такая же, с пиалой сметаны в руке и с кусочком фрукта на вилке. Теперь уже две слушательницы внимали рассказу, кто и на чем играет, и проводили синхронную дегустацию. Зато каков был эффект, когда словоохотливый, но излишне приставучий лейтенант повернулся и замер на полуслове! На него накатила очередная волна растерянности и непонимания. Закрыл глаза, открыл — ничего не изменилось: две очаровательные воительницы продолжали с непередаваемой на словах сексуальностью кушать кусочки пейочи. Он так и стоял с полуоткрытым ртом больше минуты и только потом кое-что вспомнил и выдохнул с облегчением:

— Уф! Мне уже показалось, что я мозгами поехал от пережитых в последнюю неделю трудностей. Хорошо, что вспомнил чью-то реплику, что вы близнецы и очень похожи.

— Очень? — удивилась Вера. — Как странно.

— Мы всегда думали, что мы совершенно разные, — пожала плечиками Катя.

— Нуда, мы друг друга никогда не путаем.

— Это понятно, — уже более расслабленно заговорил Миурти. — Меня просто поразила ваша немыслимая красота. Ну а когда подобное видишь в удвоенном количестве, то у слабого мужчины может случиться приступ сумасшествия. Потому что нормальному объяснению увиденное не поддается. Поэтому разрешите представиться и вашей сестре.

Он посмотрел на Катю, но та обиженно пожала плечами:

— А почему это ей два раза, а мне ни разу?

А Вера сразу поддержала тон их любимых с сестрой розыгрышей:

— Ах! Она всегда меня осуждает, когда я на приемах знакомлюсь с подозрительными мужчинами.

Лейтенант уже и не знал, как ему себя вести: обижаться на слово «подозрительный» или продолжить знакомство. Решил все-таки не усложнять:

— Итак, меня зовут Миурти. А теперь буду иметь честь услышать ваши имена, госпожи Ивлаевы.

В данный момент девушкам было все равно, как и кого назвать, и они представились своими настоящими именами. Весь вопрос в том, что лейтенант захотел невероятно сильно научиться с первой минуты знакомства запоминать, кто есть кто. Он прикоснулся к протянутым по очереди ладошкам, поцеловал каждую и при этом своим взглядом, словно рентгеном, пытался заметить хоть единое отличие в одежде, интонациях и даже форме ноготков на пальчиках и таки заметил единственное пока различие на одежде: у Катерины имелось маленькое пятнышко сметаны на ее щегольской курточке. Все, с этого самого момента он стал заливаться соловьем и с четверть часа чувствовал себя хозяином положения. Утверждал, что это именно Катерина любит музыку и танцы, и настаивал на первом танце именно с ней.

Мало того, он потребовал от растерявшихся девушек даже проверки своего умения. Они согласились и несколько раз менялись местами или делали вид, что поменялись, а он угадывал верно и с торжеством в голосе:

— Настоящий воин даже в невероятно одинаковой красоте отыщет маленькие, но еще более прекрасные различия. Так что первый танец Катерина обещала мне.

Плохо он знал сестричек-лисичек. Подобные различия в какой-нибудь маленькой детали одежды или прически они уже проходили не раз и не сотню раз. Поэтому умели смотреть друга на друга гораздо более внимательно, чем в зеркало. И Вера заметила на сестре то самое пятнышко сметаны. Прошептала о нем ей на ушко и добавила:

— Я уже испугалась, что этот офицеришка, как Борька, умеет нас различать.

— Да куда ему! — шепнула Катя в ответ. — Правда, его наблюдательность просто поражает. — И сказала громко: — Хорошо, раз такое дело, попробуем потанцевать. Хотя сразу предупреждаю: я воительница, а не придворная фрейлина. Могу и ноги напарнику в танце оттоптать.

— Так и я не учитель танцев, — довольный собой, улыбался Миурти.

— Мы сейчас только спросим разрешения у старшей сестры и сразу вернемся.

Лейтенант несколько подивился таким семейным строгостям, о чем заявил своему внушительному по размерам приятелю, который оказался с ним рядом после ухода девушек:

— Странные они какие-то. Вроде взрослые наемницы, а разрешения у родственницы побежали спрашивать.

— Я только что про этих наемниц кое-что узнал, — затараторил здоровяк, внимательно оглядываясь попутно по сторонам, — Они с Пимонских гор, какие-то совсем дикие, нецивилизованные. Только и умеют, что ножами кидаться, вот нескольких зроаков они скопом и убили в ночи. Говорят, что те спали.

— Не важно, что они делали, — голос лейтенанта окаменел, — важно, что людоедов убили!

— Бесспорно! Но тебя не смущает их дикость? И так уже половина наших смотрит на тебя с осуждением и непониманием.

— Слушай, Смел, ты ведь прекрасно знаешь, что я думаю об этих жеманных и тупых придворных тунеядцах! Поэтому плевать, что там осуждают. Тем более что девушки ну совсем не напоминают дикарок. Скорее, это я возле них словно стеснительный и неопытный юноша. То краснею, то бледнею, то нить разговора теряю. Даже если они и с диких гор, то наверняка у них в роду кто-то ну очень титулованный имеется. Так себя вести и держаться простые горянки не смогут. Гак что, Смел, выполни еще одну просьбу: отправь немедленно Саабера или к полковнику, или к его заместителю, и пусть все досконально, во всех подробностях узнает об этой парочке наемниц. Вернее, о трио.

Двойняшки уже возвращались, и плечистый Смел поспешил отступить в сторону. Хотя сделал это не совсем вовремя, и его отход в тылы был замечен девушками:

— А это кто такой красавчик?

— Мой товарищ.

— Так почему не познакомил и нас с ним?

— Увы! Он дал обет еще пять лет не контактировать с женским полом.

— Жаль! Я бы с ним с удовольствием потанцевала. Миурти прекрасно рассмотрел пятнышко на одежде говорящей девушки и выразил свое недоумение:

— Как гак! Ты ведь обещала первый танец со мной?! И тут же последовало обиженное восклицание от другой девушки:

— Вот ты какой? А почему тогда со мной отказываешься танцевать? Сам ведь напрашивался!

— Понимаешь, Вера… — начат лейтенант и в следующий момент заметил пятнышко и на одежде обиженной красавицы, — То есть Катя… Или как?..

Он запнулся, моргая и в растерянности поглядывая то на одну, то на вторую сестричку. А те обе на него посмотрели осудительно, потом уничижительно, а напоследок с одинаковым поверхностным пренебрежением. И чуть не в унисон фыркнули:

— А еще офицер!

— Про различия тут плел!

— Обещал не ошибаться.

— А оказался такой же, как все!

Эффектно развернулись, придерживая свои шпаги, и с гордо поднятыми подбородками поспешили к своей старшей сестре. Гигант тут же оказался рядом с приятелем.

— Что, им не разрешили танцевать?

— Хуже! Я их перепутал! — чуть ли не до крови кусал губы лейтенант.

— Ну и что в этом страшного?

— Для тебя — ничего. А для меня — позор. Тем более что я так самонадеянно перед ними строил из себя прорицателя, что теперь со стыда хоть с бала сбегай.

— А и в самом деле, нужен нам этот бал? Посидим в лесочке, барана зажарим, винцом расслабимся.

— Хватит! Вчера расслаблялись, сегодня танцевать хочу.

— Так на здоровье! — Смел повел своим плечищем в сторону толпы разряженных дам, — Вот сколько красоток! Только и ждут приглашения. Кстати, вон та клайдена считается одной из самых юных и очаровательных симпатяшек.

Клайдена соответствовала титулу виконтессы, по зем¬ным понятиям, но лейтенант о других мирах ничего не знал и аргументировал свое нежелание танцевать с молодой симпатяшкой по другой причине:

— Зато я видел ее маму! И раньше я думал, что таких жирных женщин не существует в природе. Так что ее дочь весьма скоро…

— О-о-о! Когда это еще будет!

— Издеваешься? — Миурти опять повернулся в сторону группы наемников, которые стали собираться вокруг своего командира, — Да и как она может сравниться красотой с Катериной?

— С Катериной? — не сдержал понимающей улыбки Смел, — А это какая из них? Можешь показать пальцем?

— А вот какая из них, нам и предстоит с тобой сегодня выяснить.

— Нам?

— Ты что, уже мне не друг?

— Издеваешься? — совершенно идентичным тоном передразнил гигант, — Для друга я готов на все, но тут вряд ли моя помощь подействует. Если девушка нравится, то ее надо чувствовать сердцем.

— Это тебя Саабер научил такие советы давать?

— Я и без него читать умею, — ничуть не обиделся Смел.

Тут как раз объявили о приближении к временному дворцу их величеств, в огромном шатре начались передвижения людской массы, и молодой лейтенант поспешил оказаться как можно ближе к группе наемников. При этом он потянул за собой еще одного человека. Когда они замерли на выбранном месте, стал с ним перешептываться:

— Саабер, ну что ты узнал про этих воительниц?

— Почти ничего. Этот майор — уж такая скользкая, изворотливая личность, что мне и двух слов дельных вытянуть из него не удалось. Скорее, интуицией догадался, что девочки совсем не те, за кого себя выдают. Весьма темные, так сказать, лошадки. Может, после награждения насяду на полковника. Мне он внешне показался человеком очень добрым и мягким.

— Гм? Странное определение для вояки его уровня. А кто вон та нахмуренная и строгая на вид воительница, которая, словно на веревке привязанная, ходит следом за трио Ивлаевых?

— Прославленная ветеран полка, можно сказать легендарная личность, заува Апаша Грозовая. Кстати, тоже, насколько можно судить по дошедшим до меня отголоскам слухов, как-то она сильно связана с Ивлаевыми. Но говорят разное: то они родственницы, то первые враги и дуэлянты, так что верить таким противоречивым сведениям не стоит.

— Естественно!..

— Его величество Ивиан Холмский! — грянул голос распорядителя, — И ее величество Зориана Елусечи-Холмская!

Подавляющее большинство уставилось на венценосную пару, тогда как трое разновозрастных приятелей продолжили пристальное наблюдение за наемницами. Иалаевы отнеслись к появлению царя и царицы довольно спокойно. Да, им был интересен и сам внешний вид идущих через весь зал к трону людей, и носимые царицей украшения. Но никакого раболепия или щенячьего восторга на их лицах не отражалось. Словно они уже в своей жизни достаточно насмотрелись и на царей, и на императоров и теперь проводили только понятные им самим сравнения.

Что несколько задело молодого лейтенанта, и он шепотом пожаловался своим приятелям:

— Что за наглость! Где они воспитывались? Они даже осмеливаются обсуждать их величества и, кажется, хихикать при этом.

Саабер посмотрел на девятнадцатилетнего парня с укором:

— И не только они одни. Так что воспитание тут ни при чем.

А видящий гораздо дальше и лучше благодаря своему росту Смел прокомментировал в другое ухо лейтенанта:

— Полковник тоже заметил недостойные шушуканья и так глянул своим «добрейшим и сердечным» взглядом вокруг себя, что все наемники стали ниже ростом.

Но Миурти с Саабером прекрасно видели, что ниже ростом стали как бы все, но и не все. Потому что три девицы хоть и примолкли, но с гордым видом отвернулись в сторону. Мол, мы здесь ни при чем и нас это не касается.

Дальше последовала уважительная пауза, во время которой царь раздумывал, самому говорить свою речь или дать зачитать глашатаю. Потом все-таки уселся на трон и повел бровью в сторону официального чтеца.

Ну тот и начал с приличествующих данному случаю, месту и времени словоблудий. Всех, мол, рады видеть, приветствовать и привечать. Тем более что этот пир оказался чудесным поводом отметить последние подвиги на границе, наградить особо отличившихся и сделать одно важнейшее историческое заявление.

Далее принялись подробно перечисляться совершенные за последние недели подвиги, и для наемников стало вдруг настоящим откровением, что их беспримерный рейд сразу тускнел на фоне иного, гораздо более эпохального события. Оказалось, что только двое суток назад из ничейных земель вырвалась группа воинов в пять человек, которые нанесли уникальный по значимости урон зроакам как на самих ничейных территориях, так и в глубоком тылу врага. Будучи охотниками и выполняя задания штаба по разведке, группа две недели назад попала в засаду и оказалась пленена людоедами, носителями щитов. Казалось бы, доля шести человек была решена, потому что до сих пор еще ни единому пленнику не удалось вырваться из страшной крепости Дефосс. Но пленники не сдавались и лелеяли надежды о спасении. К ним присоединился еще один воин, тоже плененный зроаками и посаженный в общую камеру смертников. И вот с того самого часа все семеро приложили весь свой ум, изворотливость и отвагу, чтобы избежать страшной участи попасть на стол к людоедам в виде блюда.

Основную лепту в освобождение сделал тот самый седьмой пленник, которого охотникам посчастливилось знать всего несколько часов. Именно он придумал, как вырваться из-за решетки, именно он уничтожил самого первого зроака, стоящего на пути к свободе, и именно он дал возможность вооружиться своим товарищам по неволе. А дальше охотники, пользуясь внезапностью своего нападения и инициативой первого удара, уничтожили только в самой крепости более восьмидесяти людоедов.

К сожалению, при побеге тот самый седьмой товарищ, друг, инициатор, не сумел вырваться на свободу и пал с оружием в руках в неравной борьбе. Пал один товарищ и во время недельного отрыва от погони и блуждания по диким пустошам в ничейных землях. Зато оставшиеся пять благополучно вернулись в царство, уничтожив, пока бежали, еще более двадцати зроаков и около десяти кречей. Могли вырваться и раньше домой, но решили задержаться, запутать погоню, планомерно уничтожая ее, и таким способом отомстить за двух своих павших товарищей.

Понятно, что в этот момент все пятеро достойны высочайших наград, которые прямо сейчас и получат.

Вызвали двоих воинов, получивших из рук самого царя высшие государственные ордена, памятные подарки и дорогущие, отныне для каждого фамильные, драгоценности. Потом вызвали Саабера. Потом краснеющего и стесняющегося гиганта Смела. Последним к царю приблизился лейтенант Миурти. О награждении он знал заранее, поэтому не слишком волновался, заслужил все-таки. А вот за группой наемников старался наблюдать с максимальной в его положении тщательностью. И круглые от удивления и восторга глаза близняшек его согрели до глубины души.

Он даже слегка позлорадствовал в душе: «Ха-ха! Теперь я посмотрю, как вы сами станете напрашиваться на танец со мной и умильно утверждать, что несколько поспешили со своими нелепыми розыгрышами. Посмотрю и хорошенько подумаю, прежде чем той самой Катерине ответить снисходительностью».

После награждения пятерки прославленных отныне охотников и разведчиков волнение в зале быстро улеглось, едва его величество наморщил лоб, и чтец продолжил речь венценосного правителя.

Пятерка отважных вырвалась с ничейных земель, но следом за ней в мирные земли Леснавского царства ворвался огромный отряд зроаков вместе с кречами. Могли наделать больших бед, да вовремя подоспевший на боевое дежурство полк из союзной империи Моррейди положил конец кровопролитным нападениям на крестьян. Мало того, доблестные наемники не дали врагу время на отдых и организацию прорыва на ничейные земли. Провели ночной рейд и уничтожили людоедов почти всех до единого.

За что, собственно, тоже сейчас и будут награждаться.

Начали с памятных наград командованию полка. Затем раздали награды каждому участнику, командиру разведчиков, ветерану Апаше Грозовой, ну и на финал награждения оставили трио Ивлаевых. Каждая из двойняшек недрогнувшей рукой лично уничтожила по семь зроаков. Их старшая сестра Мария — восемь. За что царская чета и задарила красавиц высшими леснавскими орденами, памятными подарками и роскошными диадемами, которые не стыдно было носить даже императрицам.

Теперь уже три девушки посматривали на восторженно гудяший зал с чувством гордости за содеянное и с завидным достоинством вернулись на собственные места.

Зато вновь вернулась неуверенность и некое чувство стыда в душу лейтенанта Миурти. Ему сразу стало понятно, что суммарные подвиги его группы, конечно, впечатляют, но то, что эти хрупкие на вид девушки бесстрашно и решительно уничтожали огромных, злобных и кровожадных зроаков, в голове никак не укладывалось. Могло показаться, что у них в голове только танцы, наряды, флирт да розыгрыши, а они вон как великолепно сражаются! Поневоле почувствуешь себя рядом с ними неполноценным, а любая бравада и попытки над ними возвыситься покажутся делом бессмысленным, сходным с ребячеством.

«Как после этого к ним подойти и пригласить на танец? Да еще и правильно угадать, какая среди них Катерина? Ужас!..»

А его величество встал и сам решил завершить свою речь. Потому что хотел придать ей еще большей исторической значимости.

— Во все прошлые века ничейные земли являлись территорией нашего царства. Но долгие кровопролитные сражения с людоедами согнали с наших земель трудолюбивых крестьян и хозяйственных ремесленников. Теперь там одичание, заброшенные луга, поля и леса, городища, от которых остались только почерневшие остовы, хутора, выгоревшие до основания, да несколько полуразрушенных замков и крепостей. Я решил сделать попытку изменить ход истории. Отныне специальным декретом я призываю на одичавшие земли всех добровольцев, которые смогут осесть на тех землях и оказать достойное сопротивление людоедам. А чтобы мои утверждения о землеустройствах имели юридическую силу, каждому человеку, организовавшему поселок, дарую титул барона, каждому, кто объединит под своим началом пять баронов, — титул заува, а тот, кого признают четыре заува, станет полноправным князем. И уже с завтрашнего дня мои секретари начнут принимать списки всех желающих поселиться на исконных землях нашего царства Леснавского.

Царь сделал паузу, затем улыбнулся и громко добавил:

— Но все формальности — завтра! А сегодня продолжаем бал в честь наших героев!

В лучшем стиле придворного подхалимажа, а в иных кругах, как говорят, — любви к царю-батюшке собравшиеся радостно заорали здравицы и пожелания венценосной паре и их потомкам, опять зароились в потоках по всему залу и стали готовиться к танцам. Дело тоже довольно обязательное, потому что повсеместное ношение оружия не давало возможности вот так сразу подхватить ближайшую даму за талию и броситься с ней кружиться в вихрях вальса по паркету. Вначале желающие потанцевать разоружались, снимая свои пояса со шпагами, рапирами, кортиками и мечами и подвешивая их на специальные крючки, расположенные вдоль стен. И только потом, после своеобразной паузы всеобщего разоружения, музыка начинала звучать троекратно громче, а мелодии следовали самые зажигательные и популярные.

Трио Ивлаевых тоже выбрало себе понравившееся место на стене. Девушки повесили свое оружие и, потягивая прохладительные напитки из фужеров, интенсивно обсуждали предстоящие танцы. Причем вопросы в основном задавались Катерине, и все по поводу пригласившего ее на первый танец лейтенанта.

— Ну и как, пойдешь с ним танцевать?

— Понятия не имею.

— Ну и чего ты притворяешься? Мы ведь видим, что он тебе понравился.

— Ха! Ничего в нем особенного!

— Как же, как же! Смотри, каким героем оказался! И кстати, если он тобой заинтересуется на полном серьезе, то следует его выспросить о всех подробностях их побега из той зроакской крепости. Постараешься?

— Даже не знаю. Пусть вначале еще правильно выберет меня. Если будет мяться и сомневаться, откажу в любом случае.

— У-У-У ты какая! Глупая. Нас ведь никто не различает. Хотя он явно будет стараться.

— Ага! Уже старается! Так на нас смотрит, что скоро дырки на нас взглядом протрет. А с друзьями так целый консилиум устроил.

И действительно, находящийся неподалеку лейтенант не спускал своего обеспокоенного взгляда с группы красавиц и весьма интенсивно при этом советовался со своими друзьями:

— Как? Как мне не ошибиться и выбрать именно Катерину, а не Веру?

— Да какая разница? — гудел баском Смел. — Лучше всего подойди и сразу откровенно признайся, что запутался в их удивительной красоте и просишь прошения за это. А потом предложи, пусть Катерина сама подаст тебе руку.

— Еще чего не хватало! Ты не видел, как они могут уничижительно смотреть на человека за малейшую ошибку. Я почему-то уверен, что, если ошибусь, а может, даже просто покажу сомнение, танцевать ни одна из них со мной не станет.

— С другой стороны, и трагедии после этого никакой не будет, — стал наущать Саабер, но, наткнувшись на огненный, недовольный взгляд своего молодого приятеля, сразу переиграл всю суть своей речи: — Тем более что ты прекрасно справишься с узнаванием.

— Каким образом?

— Поговорить наедине ты с ней успел достаточно долго. Значит, хоть единое отличие должен был заметить.

— Да нет между ними ни единого различия! — кипятился Миурти, нервно оглядываясь на балкон с музыкантами — И танцы скоро начнутся!..

Саабер выглядел словно сама сдержанность и рассудительность:

— Не спеши, успокойся и хорошенько подумай. Танцы без тебя не начнутся. — При этом он сделал незаметный для его приятелей жест господину дворецкому, который имел дар замечать подобные жесты от кого надо в любом месте и в любом столпотворении, — И вспомни хоть какое-то ее увлечение, желание, особый интерес.

— Есть! — воскликнул лейтенант во внезапном озарении, — Мне кажется, она очень любит танцевать. И музыкой она сильно интересовалась.

— Вот! С этой точки зрения к ним и присматривайся. Ищи отличия!

Совет оказался как нельзя правильным и своевременным. Миурти в течение последующих минут, похоже, и не моргал, настолько пристально следил за двойняшками. Совершенно одинаковые улыбки, плавные изящные жесты, движения бровей, ресниц, губ, даже блеск прекрасных глаз казался совершенно одинаковым. Зато направленность их взглядов и предметы их заинтересованности в чем-то неуловимо отличались. Вот одна из них непроизвольно посмотрела в сторону музыкантов. И это уже в который раз! И даже свое розовое ушко повернула в ту сторону, пытаясь уловить тихо льющуюся мелодию. Вот музыканты сделали паузу и стали подстраивать свои инструменты: одна изящная бровь дернулась кверху из-за отсутствия унисона. Потом та же бровь удовлетворенно вернулась на место, когда строй инструментов пришел в норму.

Тогда как ее сестра, похожая на нее словно вторая капля чистого, ограненного бриллианта, смотрела куда угодно, на кого угодно, но только не на музыкантов.

И в тот самый момент молодой лейтенант четко осознал, кто именно из них Катерина. Не спуская с нее взгляда и ужасаясь только одной мысли, что сейчас девушки поменяются местами, Миурти двинулся вперед, словно находясь под гипнозом. При этом довольно бесцеремонно кого-то оттолкнул с пути сам, кого-то успел отодвинуть все понявший Смел, кое-кто тоже сообразил и оттянул за рукав своих соседей, мешающих пройти молодому герою. И подойдя к трио, так и продолжая впиваться взглядом только в одну из девушек, он с уверенностью, граничащей с безумством, твердо выговорил:

— Катерина, ты обещала мне первый танец. Прошу!

И подал ей руку. Совершенно одинаково обе девушки сложили ладошки вместе, до жути сходно нахмурились, потом зеркально переглянулись, потом еще больше распрямили и так прямые спины, еще выше приподняли подбородки, а уголки их губ одинаково дрогнули в оценивающей улыбке. Миурти уже прощался с последней надеждой, когда правильно определенная им Катерина положила в его ладонь свои пальчики и покладисто промурлыкала:

— Ну ладно, раз обещала, — И тут же добавила: — Но ведь танцы еще не начались?

Не успел ее вопрос-утверждение еще прозвучать до конца, как общий шум перекрыл голос главного распорядителя:

— Первый танец!

И грянула музыка.

Глава двадцать девятая

НАЧАЛОСЬ?!

До первой рыбацкой деревушки мы с Леонидом добрались через два часа взмыленные, почти обессиленные от быстрого бега в рваном темпе. Да еще и шеи у нас болели: чуть ли не каждые двадцать секунд по очереди задирали голову вверх и просматривали кусочки неба в просветах листвы. Лес в этих местах был уже не такой густой, и мы очень опасались нападения зловонных кречей, которые могли свалиться сами или сбросить камень на голову в любую минуту.

Успели, хотя и прибыли в деревеньку в тот момент, когда все мужское население уже вооружилось луками, запаслось стрелами и интенсивно помогало остальным домочадцам закрывать ставни и готовиться каждому дому к круговой обороне, а более конкретно — к отражению атаки с воздуха. Они с самого утра заметили тучи кречей над Скалой, а совсем недавно засекли, что подлые летающие сатиры устремились в этом направлении. Река для них больше не являлась преградой, и все примыкающее к горной преграде левобережье теперь тоже находилось под угрозой.

Понятно, что в такой суматохе и пылу подготовки к обороне нам пришлось весьма трудно как с первым разговором, так и с последующими торгами. Мы были вынуждены применять к рыбакам более простые, но действенные методы уговоров. Надевший заблаговременно и не снимавший маску Леонид повысил насколько надо голос и стал кричать, что наши милости как раз потому и бегут, что вся эта туча собралась по наши шкуры. И если мы здесь останемся надолго, ярость подлых людоедов быстрее обрушится на несчастный поселок.

Вот только после этого к нам прислушались, и староста согласился на более конкретные переговоры. Лодку продать он нам не согласился категорически. Не помогли даже мои монеты, якобы происхождения из Заозерья. А может, рыбак элементарно боялся, что проезжие бароны обманывают. Зато сдать в аренду лодку вместе с двумя гребцами согласился охотно. И уже через три часа, еще более мокрые от интенсивной гребли по самой стремнине Лияны, мы добрались до первого крупного городка империи Моррейди. Здесь уже и порт солидный оказался, и полный комплект благ, сопровождающих местную цивилизацию. Довольно быстро мы и денег местных наменяли сколько надо, и в порту сумели договориться о дальнейшем пути к Рушатрону.

Правда, вначале мы хотели лично нанять самую быстроходную ладью, а то и купить какое-нибудь подходящее суденышко. Все-таки сплавляться вниз по течению намного проще, и больших навыков кормчего не требуется. Но чуть подумав, мы рассудили здраво: с нашей жуткой усталостью после треволнений последних дней мы заснем — и хорошо, если сядем просто на какую-нибудь мель. Поэтому все дальнейшие усилия приложили для поиска места в качестве пассажиров на отбывающем вниз транспорте. Нашлась такая ладья, довольно большая, быстроходная, с великолепными парусами, которая доставила сюда из столицы товары и теперь возвращалась обратно с небольшой партией сушеных трав, местных фруктов, овощей и гибких стволов непонятных для нас растений. Нам показалось, что это лианы. Но в тот момент на все остальное было плевать: лишь бы слегка подзакусить да завалиться спать. Причем по поводу «подзакусить» настаивал и напрашивался только я, Леонид мечтал только о кровати. Но я настоял на своем:

— Раз обещали трехразовое питание в пути, то как можно его игнорировать?

Каюта нам досталась на удивление приличная, по местным понятиям, две койки одна над другой и место как раз уложить наши рюкзаки. Но мы и не привередничали, действительно слегка закусили, закинув в желудки по миске каши с мясом, и блаженно вытянули опухшие от усталости ноги. Причем действительно опухшие, потому что я свои сапоги неведомо какого размера снял с ног еле-еле. Что спровоцировало приглушенное бормотание засыпающего Леонида:

— А ведь за последние двое суток ты ел мало и бегал много. Когда же ты худеть начнешь? Кабанчик ты наш.

Обидеться я на товарища не успел, заснул.

А проснулись мы уже под вечер от топота ног по палубе и звуков ведущейся швартовки. Ладья причалила к пристани очередного городка для взятия нескольких тюков местного сукна и какой-то там пряжи. И мы, расслабленные и полусонные, так и выбрались на свет божий босиком и в легких рубахах на голое тело. Жутко хотелось помыться и освежиться. Все-таки пребывание и перемещение по пыльным пещерам сказывалось, а дымом от нас так и продолжало разить, словно мы выбрались из долго горящего автомобиля.

Хозяин ладьи к нашим запросам отнесся вполне благосклонно и с пониманием. Выдал по куску мыла, большие мохнатые полотенца и посоветовал искупаться прямо у пристани, где имелись весьма удобные, прямо на уровне воды мостки. И вот только когда мы вымылись и освежились, выстирали свою одежды и переоделись во второй комплект белья, то снова почувствовали себя людьми. И вполне естественно, что нам захотелось от жизни чего-то большего, чем просто миски густой каши с непонятными вкраплениями мяса и овощей.

А вот на эти наши капризы купец и капитан судна отреагировал более сдержанно, вернее сказать, холодно:

— Камбуз у нас маленький, готовим по самому минимуму. Мудрить над всякими марципанами кок не будет. Да и не умеет.

Но если барон Копперфилд понимающе кивал головой, то я страшно возмутился:

— Так что нам, любезный, с голоду прикажете помирать?

Тот с сарказмом осмотрел мое босоногое короткое тело и пожал плечами:

— Всем пайка хватает.

— Мы не все! И готовы заплатить за усиленное, пусть даже в пятикратном размере, питание.

— Хе-хе! Кто же вас питать будет? Если у меня всего пять матросов, и те заняты постоянно! — возмутился в ответ купец, но потом все-таки припомнил, что мы представились баронами и заплатили не торгуясь, поэтому предложил другой вариант: — А вы вон в трактир пройдите и там перекусите. Два кара у нас еще есть, вон только первую телегу товара привезли. Или прямо сюда на ладью можете себе блюда оттуда заказать. В другие дни мы тоже в городки заходить будем, так что можете с пятикратным питанием поступать аналогично.

Подсказка во всех смыслах достойная и для всех приемлемая. Плыть до Рушатрона предстояло шесть дней, и питаться только одной кашей было неприемлемо для наших изнеженных баронских организмов. Поэтому мы с Леней бросились в свою каюту спешно одеваться, уже ощущая носом отсутствующий в данном месте запах жареного барашка. И в который уже раз за последние дни у меня получился полный облом! Опять из-за обуви!

На этот раз обвинять товарища или кого бы то ни было в шутке или розыгрыше смысла не было. Подменить мои исцарапанные и потертые в пещерах сапоги никто не мог. Но они никак не налезали на мои распухшие ноги. Причем и визуальный осмотр этих ног ничего не давал: ноги как ноги. Без синевы, красноты или припухлостей.

Зато повод для подначек появился дополнительный.

— Ладно, я тогда побегу, чего-нибудь только для себя закажу, — поправляя маску на лице и стоя уже в узеньком коридоре между каютами, пробубнил мой товарищ.

— Как это? — У меня чуть слезы из глаз не брызнули от такой несправедливости, — А мне?

— Но мы ведь договорились — тебе нужна жесткая диета.

— С кем это вы договорились?!

— Иначе на тебя обуви не напасешься, — уже не сдерживался от смеха мэтр клоунады, — Пока до столицы доберемся, как раз вернешься в норму.

У меня чуть отлегло от сердца, но я потребовал:

— Немедленно закажи все, что уже готово, а потом и целого жареного барана пусть волокут со всеми сопутствующими подливами, соусами и гарнирами.

— Зачем так много? — поразился от всей души товарищ.

— Вдруг мы завтра нигде не остановимся? Так что надо сразу запастись.

— Ладно, я закажу. Но пусть только попробует хоть кусочек пищи испортиться или заплесневеть! — И уже с трапа послышался его голос: — Раз будем ужинать здесь, то придумай пока — где именно. В каюте мы задохнемся.

Дельная мысль! Я отбросил сапоги вместе с мыслями о них в сторону и развил бурную деятельность по организации предстоящего ужина. Купец и хозяин ладьи вначале не слишком обрадовался моим требованиям предоставить мне стол и место на самой палубе, но мой организм уже дрожал и вибрировал от крайнего истощения. Поэтому доводы разума уже не воспринимались, а рука сама стала щедрой до невозможности. Я отдал купцу мешочек с серебряными пластинками, где оставалось ровно столько, сколько мы заплатили за весь наш проезд и «трехразовое питание». И это сразу решило все наболевшие вопросы. На носу ладьи словно по мановению волшебной палочки появились внушительный стол, за которым могло обедать и шесть человек, два мягких стула с подлокотниками и высокими спинками, и даже легкий тент над головами растянули на случай непредвиденного дождика. На столе лежали белоснежные салфетки, столовые приборы с тарелками и стояли сразу три вида бокалов. Как я подозревал, порой на этом корыте и в самом деле богатые пассажиры плавали. Другой вопрос, что толкового камбуза как такового здесь изначально не было.

Но ведь есть трактиры вдоль всей реки на каждой пристани. В этом меня купец убеждал особенно, явно поверив после моей щедрости, что мы воистину настоящие бароны. Причем весьма небедные. Потому что, когда на пристани показалась служанка из трактира, согнувшаяся под тяжестью двух корзин, и спросила, куда и кому подавать, капитан басисто гаркнул:

— Вон туда, выкладывай сразу на стол перед его милостью!

Служанка, конечно, косилась на мою босоногую и невзрачную милость, но выложила принесенную на стол пищу быстро и ловко. Пока она накрывала, а я захлебывался собственной слюной, как раз и Леонид заявился, удивленно хмыкнул, обозрев наше место ужина, и выставил на стол глиняную лейзуену с вином. Еще одну плетеную коробку из лозы он пока поставил в сторону, возле своих ног.

— Уважаемый Цезарь! Я решил, что нам после наших подвигов не грех будет малость выпить и расслабиться под хорошую закуску, — Причем к каждому нашему слову жадно прислушивался и сам капитан, и снующие по палубе матросы, — Только сразу огромная просьба к твоей милости: меня не спаивать, самому не напиваться, и часика через полтора отправляемся спать.

— Угу, угу, — только и вырвалось у меня из набитого всякими вкусностями рта. Так что налитое в мой бокал вино весьма помогло запить первый голодный порыв и не подавиться при этом. Но как только я вновь обрел возможность говорить, потребовал от собравшейся уходить служанки: — Стойте, уважаемая! — потом повернулся к другу: — Леня, что еще принесут и когда?

— Сейчас сын трактирщика принесет жаренную с грибами капусту, парочку куропаток в соусе и тушеные баклажаны с мясной начинкой. Мне показали, такс виду очень вкусно. Через кар с копейками принесут и барана. Он такой огромный, что тебе его на три дня хватит.

Сведения о горячем меня несколько успокоили, но вот недостаточное количество на столе салатов, заливной рыбы и языка и наличие лишь одной банки морса и одного кувшина сока показалось мне странным. Поэтому я и распорядился терпеливо дожидающейся служанке:

— Мой приятель барон Копперфилд несколько ошибся с этим заказом. Поэтому попрошу еще раз то же самое, только вот этого языка двойную порцию и кувшина с соком не один, а сразу два. Все понятно? Тогда поспеши, а то я в голоде за себя не ручаюсь.

Мы сдвинули бокалы, выпили за смерть всех людоедов во Вселенной и уже вместе набросились на закуску. Но чуть позже Леонид высказал свое недоумение:

— И зачем столько?

— Ну а ты подумал про завтрак? Это раз. Ну и два: как можно самим обжираться и не угостить этих милых и добрых ребят с их бравым капитаном?

— Но ведь они грузят товар!

— Правильно, сейчас грузят, но через два кара мы тронемся в дальнейший путь, и никто из них не откажется вы-пить кружку вина за здоровье геройских баронов. А, ребята? Не откажетесь?

Я повернулся в сторону нашего экипажа и услышал дружный ответ из шести глоток:

— Никак нет, ваша милость, не откажемся!

— Ну вот, а ты боялся!..

На это мой товарищ только помотал головой и пробормотал себе под нос:

— Я бы больше испугался, если бы они ответили тебе отказом.

Ужин удался на славу. Нам было легко, весело и хорошо. Правда, Леонида вначале угнетали разные подозрения, одно из которых он озвучил:

— Вдруг нас захотят ограбить, а тела после этого просто спихнут за борт?

— Конечно, будет очень грустно погибать так глупо после всего, что мы пережили, — согласился я, косясь на быстро заканчивающих погрузку матросов, — Но в этом мире подобные преступления — крайняя редкость. Насколько я слышал, носители трех щитов и не менее сильные колдуньи, которых называют вашшуны, могут заставить человека под гипнозом рассказать все. Так что с расследованиями тут проблем не возникает. Ну и ко всему, здесь людей заставляет консолидироваться, объединиться и ценить каждую человеческую жизнь угроза со стороны кречей и зроаков. Также хочу напомнить, что нас слишком многие видели и в первом городке, и в этом. Путешествуем мы слишком шумно и открыто, чтобы вдруг неожиданно исчезнуть, канув в воду.

Кажется, мои доводы убедили, позволили Леониду расслабиться, а когда мы вновь вышли на фарватер реки и каждый из матросов с нами выпил и получил солидную порцию закуски, стало понятно, что нам ничего на этой ладье не грозит, кроме переедания и чрезмерного алкогольного опьянения. Чрезмерного по той причине, что внутреннее содержание первой лейзуены нам очень понравилась, и мы благоразумно заказали еще с пяток плетеных корзинок, в каждой из которых имелось по четыре емкости с местным напитком. Кажется, именно на том все наше хваленое благоразумие и кончилось.

Мы пили с нашим экипажем. Несколько раз с самим капитаном, и хорошо еще, что тот умел держать дисциплину на ладье: после второй выпитой кружки вина никто из матросов к нам больше не приблизился. Да мы и не сильно обижались, потому что дошли до той кондиции, когда все вокруг друзья и мир прекрасен.

Потом мы долго с чувством и самозабвенно пели песни. Понятно, что песни не местного разлива, а наши русские. Причем пели все, начиная от «Из-за острова на стрежень» и заканчивая «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам». И хорошо пели, громко. Особенно — громко. Не знаю, как там наши матросики, которым было положено спать после вахты и дежурства возле руля, скорее всего, они под наркозом двух кружек и уснули, а вот наш дикий рев не один рыбачий поселок вдоль реки переполошил. Потому что в некоторых местах мы заметили на берегу загорающиеся огоньки факелов, а я даже рассмотрел стоящие на пристанях фигуры готовых к бою лучников. Ничего, лишняя бдительность в свете последних событий в царстве Трилистье никому не помешает.

«Наверное, я стал алкоголиком». Именно такая первая мысль забрезжила в моей голове, когда я проснулся. И забрезжила она не от того, что я себя плохо чувствовал, или у меня болела голова, или мне хотелось жутко пить. А из-за того, что я вспомнил, сколько же мы вчера и за ночь выпили. Причем я довольно четко и ясно сознавал, что Леонид выпил свою крайнюю норму и его унесли еще тогда, когда я в свои внутренности влил вина раза в два больше, чем полагается молодому, здоровому парню моего возраста и нормальной комплекции. Мало того, я и после выноса тела моего друга барона некоторое время продолжал пить, интенсивно закусывать и петь песни. Но так как мне никто не подпевал из-за незнания нужных слов, то мне стало грустно и я пошел спать. Причем был при этом ну очень пьяненький. Оставалось только удивляться, как это я добрался до каюты своими ножками.

Но раз уж проснулся, то надо вставать. Тем более что в маленький иллюминатор уже проникали солнечные лучи. Попытки разбудить спящего Леонида ни к чему не привели, кроме удара в нос жуткой волны перегара. Причем шибануло меня так, что я опрометью выскочил на палубу только с одной мыслью: чем и как быстрее прополоскать рот и внутренности. Ведь по логике я выпил больше и от меня наверняка разит троекратно сильнее.

Ладья опять постепенно брала к берегу, и там довольно далеко маячили строения не то городка, не то поселка. Поприветствовав кормчего и еще двух матросов, я отправился к нашему столу посмотреть, что там и как. В основном все остатки пищи оказались сдвинуты к центру и плотно накрыты чистой льняной скатертью. Все три кувшина оказались девственно пусты, так что рот прополоскать было нечем, зато вдруг совершенно неожиданно от вида пищи во мне зашевелился червячок голода. Вернее, даже не червячок, а эдакий гад прожорливый, который, пока я к нему недоуменно прислушивался, превращался во что-то неподконтрольное разуму.

Свой разум я ценил и берег как мог, поэтому убрал скатерть и присел к столу. И пока мои зубы рвали сочную, пусть и застывшую мякоть баранины, тот же разум мне дал дельную подсказку происходящему: «У алкоголиков и не такое случается. Порой у них белая горячка, которую кличут белкой, так прогрессирует, что они вчерашний день не помнят. Наверное, и у меня нечто подобное случилось: от употребленного чрезмерно алкоголя мой рассудок помутился и мне показалось, что я закусывал. Именно показалось! Вот поэтому я и голоден. Например, совсем не помню, когда это мы выпили все соки! Потом — мне с чего-то кажется, что из всего запаса вина у нас осталось только шесть глиняных бутылок. А ведь этого не может быть в принципе по многим причинам. Проверить, что ли?..»

Легко! Нагнулся и пересчитал лейзуены. Потом еще раз пересчитал. Достал одну и поставил на стол. А ведь и в самом деле осталось ровно шесть. Почему? И гут же сам себя утешил: память у алкоголиков избирательна. Могут забыть все начисто, а вот корень квадратный, извлеченный из какой-то там кубической гипотенузы, тебе так отбарабанят, что только слушай да челюсть подтягивай.

Но с другой стороны, признавать себя потерянным для общества алкоголиком не хотелось. Вроде и жизнь стала налаживаться, и людоедам вон как грамотно отомстил, и вдруг раз! — и подсел на стакан. Обидно!

И сразу припомнилось, когда один одноклассник доказывал другому: «Алкоголик — это тот, кто выпивает с утра полстакана и валится с ног до самого вечера!» Это вроде как незыблемое утверждение вдруг показалось мне ложным. Я чувствовал по себе, что я не только полстакана могу выпить и остаться в полном здравии, но и больше. Другой вопрос: сколько именно вмешает в себя это растяжимое слово «больше» по объему? Тем более в моем случае?

Раз ставится вопрос, то на него надо искать ответы. Стоящая на столе лейзуена оказалась проворно вскрыта, а стакан наполнен и выпит под одобрительное уханье кормчего. Я благодарно кивнул ему в ответ, прислушался к себе и с утроенной силой впился зубами в очередной кусок баранины.

В тот момент, когда ладья причаливала к городской пристани, я был горд собой неимоверно. Полтора литра выпил — и ни в одном глазу! Правда, я вроде как и закусил порядочно, что тоже отторгало подозрения в моем алкоголизме. Ибо я твердо помнил, что алкоголиков вообще на закуску не тянет.

Зато появились основательные сомнения в другой болезни, потому что, несмотря на почти опустевший стол, я бы еще от чего-нибудь не отказался. Словно демон-искуситель, возле меня появился матрос, исполняющий и роль судового кока, и доверительным голосом обрадовал:

— Ваша милость, вон в том трактире с самого утра лучшие блины в округе жарят. Все лодочники, путешественники и работники пристани там завтракают, — после чего скосил глаза на мои босые ноги и предложил: — Если прикажете, я мигом сгоняю.

— Сгоняй! — Блины я обожал до потери сознания, — А если еще и с куриной печенкой будут…

— У них все есть.

— А деньги?

— Служка поможет мне принести, тогда и рассчитаетесь.

— Правильно. — Я оглянулся на пять оставшихся емкостей с вином. — Может, и еще чего закажем! Беги! Да морса с соками парочку кувшинов не забудь!..

Только и мелькнули подошвы шустрого кока. От нечего делать я принялся доедать остатки салатов, и тут как раз, проснувшийся от звуков швартовки, на палубу выбрался на пошатывающихся ногах мой изрядно подпухший товарищ. Хорошо, что еще вчера матросы и капитан уже видели его без маски и получили должную на этот счет легенду в стиле великого Рэмбо. Не то сейчас бы они не на шутку перепугались. Набухшим, воспаленным до синевы шрамам не надо было и черного грима, чтобы испугать порядочное стадо зроаков или стаю кречей. Да что там кречи, я сам как глянул на него, чуть не подавился:

— Кхе-кхе! С добрым утром, друже! — Я поводил вокруг своего лица ладонями, — Что это с тобой? Ты хоть в зеркало смотрелся?

— Найдешь тут трюмо с зеркалами, как же, — ворчал мэтр клоунады, растерянно ощупывая свое личико и делая разминочные движения ртом и нижней челюстью, — Говоришь, доброе? Ну-ну, оно и видно, что ты и спать не ложился.

— Как можно!

— Легко! Судя по исчезновению взятого на три дня барана, ты не спал, а целую ночь гонялся за этим бараном без ножа и вилки. Вот, даже мне позавтракать ничего не оставил! — Он подошел, заглянул во все три кувшина и с укором закивал: — Эх ты! Мог бы мне хоть глоточек оставить.

— Да я сам, как встал, вон только вино пью! — оправдывался я, убирая пустую емкость и ставя на стол полную. — На, пей!

Глядя на полный стакан темно-красного вина, Леонид стал отрицательно мотать кудлатой головой и пытаться что-то выдавить из враз пересохшего горла. Но инстинкты организма оказались сильнее, да и похмеляться знаменитому артисту доводилось тысячекратно раз больше. Поэтому рука сама схватила стакан и выплеснула его довольно удачно прямо в рот.

Я и себе налил… полстаканчика. Так сказать, за компанию.

Пока мы делились воспоминаниями минувшей ночи да доедали остатки нашего ужина, приволокли две стопки пахнущих до одурения блинов, массу прилагающихся к ним соусов, начинок, сметаны, масла и джемов. Про морс и соки тоже не забыли.

Прежде чем наброситься на желанное горячее лакомство, я только буркнул служке и коку:

— Повторить!

Причем на этот раз уже сознательно понимая, что вторая порция пойдет только экипажу судна, а эту… Эту мы и сами оприходуем. Хотя изначально ушлый кок брал так много по той причине, что догадывался: всем на ладье достанется и завтрак готовить не надо.

Как я ни уговаривал, Леонид больше чем полстакана не выпил. Зато все с большим подозрением присматривался ко мне и к тому, как я лихо приканчиваю вторую лейзуену. Когда ему стало трудно дышать, он прекратил запихивать в себя блины, откинулся на спинку стула и только рассматривал меня со все возрастающим интересом. Причем его волновало теперь не мое обжорство как таковое, а нечто иное. Наконец он не выдержал и стал высказываться вслух:

— Ваша милость, смотрю я вот на вас и никак не пойму. У Шпака магнитофон, у посла медальон. Ой, не из той оперы, извини. Вначале сапоги, потом больший размер курточки. И вообще, второй день, как простолюдин, в исподней рубахе бегаешь. К чему бы это?

— Ха-ха! Жизнь хороша! — восклицал я беззаботно, густо накладывая на блин горку куриной печенки, жареного лука и заливая все это густым соусом. — Так почему бы не радоваться?! А? Дружище! Еще пять дней, и будем в Рушатроне. А уж там… Э-эх!

Приготовленный блин оказался мною на треть откушен, а я закатил глаза, показывая, как мне здорово. Тогда как мой товарищ задумчиво продолжил:

— Кажется, у нас там один брелок есть, в котором стандартный метр?

Я только кивнул в ответ. Без мер длины в иной мир соваться глупо. Зато реакция моего компаньона, друга и напарника меня несколько удивила: он сорвался с места и бегом помчался в нашу каюту. Прибежал оттуда уже с брелком, метнулся взглядом по сторонам, ткнул пальцем в ближнюю к юту мачту и скомандовал мне приказным тоном:

— Становись спиной!

Остатки блина вдруг застряли у меня в горле, настолько я разволновался в ожидании такой обычной, казалось, процедуре замера роста. Не зная, что с пищей делать, я так и встал с полным ртом к мачте, потом отошел в сторону после нанесения отметки и, затаив дыхание, ждал оглашения результатов. Потом мне поплохело, и я выплюнул свое любимое блюдо за борт, сам выхватил метр из рук товарища. Перепроверил, затем встал и сделал отметку у себя над головой сам. Вновь приложил метр к мачте. Да так и остался стоять на палубе с дрожащими коленками. Итог меня ввел в некое подобие столбняка.

В данный момент мой рост на целых ВОСЕМЬ сантиметров превышал мои прежние, держащиеся последние семь лет на одном уровне показатели.

Глава тридцатая

ПЕРЕРОЖДЕНИЕ

После осознания сути происходящего аппетит меня покинул основательно и, как мне показалось, навсегда. Видя мое подавленное состояние, Леонид меня подвел к столу, бережно усадил на стул, после чего уселся напротив и потребовал:

— Рассказывай!

Я ведь до сих пор еще не дошел до этой неприятной сцены из моей жизни, вернее, полностью ее пропускал в прежних повествованиях. А сейчас пришлось рассказать, как мне насильно скормили леснавские охотники три первых щита и как я собрался умирать. Даже как уже и начал умирать, но неизвестные мне врачи в клинике города Черкассы сделали полное, а самое главное, удачное промывание желудка. Как я радовался своему возрождению и на радостях полностью вычеркнул неприятные, жутко болезненные моменты из Моей памяти.

Конечно, про покупку нового первого щита я думал и мечтал постоянно, да ради этой мечты, можно сказать, и вернулся в этот мир. Но я никак не подозревал, что один из первых щитов, видимо, успел намертво закрепиться на стенках желудка и его не сдвинули даже самые современные медицинские препараты. Щит прижился, закрепился во мне и стал действовать. Моя выносливость увеличилась многократно: вспомнить хотя бы наш утренний вчерашний забег, на аналогичном я раньше бы умер после первой четверти дистанции. У меня возросла мускульная сила: я теперь тот же рюкзак швырял одной рукой, как мне вздумается. Я стал меньше нуждаться в отдыхе: бессонные ночи бдения в пещере только меня закалили. У меня появилось уникальное ночное зрение.

Можно было еще много чего отыскать положительного в явно намечающихся прогрессивных изменениях, но я по чему-то сидел тихий, напуганный и словно пришибленный. Так что подведением итогов нашей двухчасовой беседы мэтр большого манежа занялся самостоятельно.

— Не пойму, что тебя гнетет? — словно рассуждал он вслух, посматривая, как матросы расправляют паруса для попутного ветерка. Мы вновь пустились в плавание, — Что тебя пугает? Да я бы на твоем месте сейчас орал от счастья и подскакивал выше мачт.

— Да? — прорвалось из меня напуганное ехидство, — Что-то я не заметил большой радости с твоей стороны, когда Кайдан Трепетный рассказывал о своих мучениях. Наоборот, ты сразу сдал на попятную и заявил, что будешь добираться в Ледовое царство и лечиться у тамошних жрецов из храма Светоча.

— При чем здесь я? По последним соображениям, так я вообще, скорее всего, все оставлю как есть. Враги меня боятся, друзья не издеваются и не хохочут, незнакомые люди тоже воспринимают совершенно адекватно. Так по какой мне причине себя толкать на бессмысленные трудности.

Другой вопрос — это ты. И тебе отныне вообще никакого счастья не надо: расти, блаженствуй, радуйся.

— Так просто? А как же те мучения, о которых нам баял Кайдан? Как его отсутствие аппетита и многомесячное нежелание даже смотреть на пишу? Да когда он это рассказывал, мне плакать хотелось.

— Постой, но у тебя же совсем иначе! Скорее, наоборот: ешь ты нормально, даже слишком нормально.

— Это он просто про самые первые дни своего превращения забыл.

Леонид скривил свою жуткую физиономию, припоминая:

— М-да, о самых первых днях мы его так конкретно и не спросили. — Затем спохватился, подвинул ко мне тарелку с остатками блинов, снял салфетку и предложил: — Давай наедайся, пока в охотку!

Я с немым ужасом прислушался к себе, осознавая, что изменения теперь пойдут самые негативные, и тихо прошептал:

— Все, мне ничего больше не хочется! Теперь начну голодать и превращусь в ходячий скелет.

— Да не переживай, скелет — это явление временное! — утешал меня товарищ, от растерянности не зная, что мне дать, как утешить и чем угостить, — Время летит молниеносно! Не заметишь, как станешь высоким, стройным красавцем, а там и аппетит вновь вернется отменный, стойкость к алкоголю возродится!

— Э-эх ты! Жалел мне лишнюю порцию и обзывал жирным кабаном, — чуть не плакал я.

— Да что ты, в самом деле, так раскис? Где твой незыблемый оптимизм? Радоваться надо, веселиться. Хочешь, я тебе шоколадку принесу? У нас еще несколько осталось!

— Нет! — При упоминании о шоколаде меня чуть не стошнило, — Мы и так все съели, надо хоть парочку напоминаний о доме девчонкам оставить.

Радуясь, что появилась новая тема для разговора, Леонид и мое внимание постарался переключить:

— А что они вообще любят? Кто из них лучше готовит? Как они любят одеваться?

— Ха! Что в этом интересного? — пожал я плечами. — Девчонки как девчонки, ничего особенного. Хотя, если разобраться, то блюда они все любили совершенно разные.

И я закатил получасовую лекцию о пристрастиях и приоритетах моих подружек. Потом продлил еще на час, вспоминая события из нашего детства, юности и отрочества, и сам удивился, сколько много я о них знаю. Много времени у меня ушло на подробнейшее повторение всех нюансов, связанных с самим Грибником и системой переходов между мирами. Затем мой товарищ умело перевел разговор на Рушатрон и принялся дотошно вытягивать из меня все сведения, детали и особенности столичной жизни. Аргументируя это тем, что и сам может оторваться от меня в густой толпе и ему придется самостоятельно добираться до южной пейчеры. Про гостиницу и порядки в ней он тоже выспросил с особой тщательностью, дабы потом в чем-то не проколоться.

Ну а потом на горизонте показался самый большой с момента нашего путешествия по реке город, и капитан вежливо поинтересовался:

— Ваши милости желают что-то в порту заказать? А то долго стоять мы не будем, как только мне доставят несколько небольших посылок в Рушатрон, сразу отправляемся дальше.

Про еду мне в тот момент не подумалось, а вот и дальше ходить босоногим и раздетым совсем не прельщало. Да и как я буду выглядеть в столице, если заявлюсь к южной пейчере, словно нищий бродяга в хламиде? Да меня девчонки, если увидят таким, насмерть засмеют.

— А что в этом порту, есть какие лабазы и торговые лавки?

— Как не быть! Вся площадь ими забита до отказа. Торг и ночью не прекращается.

— Это хорошо, а то мне старая обувка жать стала. Ноги распухли. Может, чего-то у вас найдется, в чем до площади дойти?

— Сейчас сообразим!

И вскоре я уже в удобных сандалиях двигался по дощатым настилам пристани, выбивая подошвами незатейливый перестук. При обмене заозерских монет меня несколько обобрали, но я не слишком-то и торговался. Спешил скорее вернуться на ладью. Хоть Леонид там остался, да и владелец подождет лишние четверть часа, но наглеть тоже не стоило. Поэтому я наряды себе не слишком выбирал: лишь бы обувь была на пару размеров больше да второй комплект на вырост, еще просторнее. Плюс одежды эдакого стиля «а-ля простор во все стороны».

И только уже когда выходил из магазина с мешком на-бранной одежды, приметил за собой тщательную слежку. Наверное, стали сказываться новые способности организма, иначе как можно объяснить одновременное схватывание взглядом почти незаметных перемигиваний совершенно разных людей, толкущихся в общем круговороте. Они меня словно передавали друг другу, действуя с такой сноровкой и взаимной слаженностью, что мне вначале показалось все надуманным розыгрышем.

А потом я решился развлечься и перепроверить. Все равно пара минут ничего не решала. Не стал поворачивать на пристань, а прошел дальше, словно намереваясь пройти в одну из улиц, ведущих на гористую часть города. При этом вертел головой во все стороны, рассматривая товар в лавках и прикрывая этим нехитрым действом осмотр тылов за своей спиной. Не зря: только лишний раз убедился, что у меня не фобия, слежка существует. Тогда резко развернулся и пошел обратно. Висящие на «хвосте» ничем себя на выдали, продолжая прежнее движение и не выделяясь из толпы. Но на обратном заходе я вновь оглянулся: трое из четырех мною замеченных людей вновь шли следом.

Странно. Я тут впервые, меня никто не знал, не видел и даже не слышал обо мне. Я ни с кем не разговаривал и не дрался, так что обиженных тоже не могло быть. Оставались только мотивы криминального толка. Видимо, разменянные мною якобы заозерские монеты слишком привлекли чье-то внимание. И тот натравил на меня свою банду. Может, сам скупщик на таких грязных делах подрабатывал, может, совершенно от него независимые грабители, но мой простецкий вид и много денег в кошельке сразу прикормил чью-то алчность. И меня могли где-нибудь в более узких улочках и ограбить. Ведь они не знали, что я приплыл на ладье.

Хотя я мог во всех своих выводах ошибаться. Поэтому свернул по деревянным настилам к воде, не слишком-то переживая, что на меня кто-то посмеет броситься прямо на многолюдных пристанях. Точно не бросились. Но когда наша ладья уже выходила из акватории порта, на одном из настилов я приметил-таки знакомую парочку: молодые мужчина и женщина интенсивно обсуждали увиденное на нашем судне. Больше всего их привлек огромный стол со стульями на носу нашего кораблика и широкий тент над ними.

Так я и заявил товарищу о своих выводах:

— Тех, кто попроще, но с деньгами, местная шушера тоже фильтровать пытается.

И на его просьбу выражаться конкретнее рассказал о своих наблюдениях. Не знаю почему, но Леонид засомневался в моих словах:

— Не верится мне. То ты сам говоришь, что в этом мире все прекрасно, то заявляешь, что не протолкнуться от воров и мошенников.

В начавшемся споре мы решили позвать судьей капитана. Как ни странно, но он не спешил сразу принять чью-то сторону, а лишь развел руками после некоторого раздумья да признался:

— Не могу ручаться, но в последнее время за этим местом ходит какая-то нехорошая слава. То на улицах кого ограбят, то одиночные купцы пропадать стали. Конечно, все это не с моими знакомыми происходило, и мне никто не утверждал, что знал лично пострадавших, но слухи ходят разные.

— Но нам-то от этого какие страхи? — вопрошал я. — Они там остались, мы в пути.

— Может, и никакого страха, — согласился купец, — но за другими корабликами поглядывать придется в оба. А ночью и матроса третьего поставлю.

Некоторое время я еще примерял и осматривал обновки, а потом тоже подался в каюту «давить харю», как настоятельно советовал ушедший туда чуть раньше Леонид. Причем засыпал я с улучшившимся настроением. Все-таки главная мечта моей жизни свершилась: я стал расти и вскоре стану самым нормальным мужчиной. И уж как-нибудь страшный год похудения, тошноты и отсутствия аппетита выдержу. Зато теперь и иные хлопоты одолевали: надо срочно выяснить, что там во внутренностях с моим щитом происходит, как его обихаживать дальше и как начать форсированно обучаться магической науке.

Выспались мы настолько отлично и душевно, что проснулись только перед самым ужином. Да и то лишь по причине очередной швартовки. И вот тут, еще в то время как я лежал на узкой кровати и открывал глаза, на меня сразу и напал голод. Видимо, мой первый щит еще не настолько прижился, чтобы наглухо забить все естественные инстинкты моего исстрадавшегося организма.

— Ну хоть что-то радостное! — воскликнул я, быстро одеваясь и выскакивая на палубу с самым игривым настроением, — Эй, кок! Ты где?

— Здесь я ваша милость! — с готовностью откликнулся веселый моряк.

— Ждет ли нас на берегу уютный трактир?

— Так точно! Вон он на площади поселка виднеется! Дымом из трубы небо коптит.

— А что скажет наш досточтимый капитан о времени стоянки в этом благословенном порту?

— Один кар, — понятливо заулыбался владелец нашей ладьи, — Ну, в крайнем случае четверть кара добавлю, если что. Или не надо?

Я внимательно прислушивался к своим внутренностям. Никаких опасных симптомов, которые в течение года переживал Кайдан Трепетный, я пока не замечал, значит, следовало хоть в последние деньки порадоваться жизни. Поэтому ответил твердо:

— Надо! Иначе… Ну, вы меня знаете.

Тут за моей спиной и Леонид нарисовался, слышавший каждое наше слово:

— Знаем, знаем. Решил напоследок оторваться по полной программе?

— А то! Пойдешь с коком или тут останешься?

— Пробегусь. Разомнусь заодно. Иначе скоро только «ко-верным» и смогу работать.

Наверное, барон намекал, что от хорошего полноценного сна и отличного питания он ослабеет полностью. Но тем не менее на пристань мой товарищ запрыгнул, когда до нее еще оставалось метра три, на зависть всем остальным матросам. Да и потом шустрый кок так и не смог догнать мэтра великого манежа. Тот даже увеличил разрыв, после чего скрылся в дверях местной харчевни. И действовал на этот раз гораздо правильнее в плане организации доставки нам горячих и свежеприготовленных блюд, холодных закусок, салатов и прочая, прочая… продуктов питания. Чуть не сразу, как в харчевне скрылся кок, оттуда вылетел один служка с большим блюдом, потом второй с плетеными корзинками. Затем испуганная девушка с большим подносом, на котором лежали пышущие жаром, только из печи ватрушки. В общем, я только и успевал, что все это принимать и, сдерживая рычание оголодавшего желудка, расставлять наш ужин на столе.

Даже удивляюсь, как в этой суматохе капитан успел ко мне приблизиться и коротко переговорить по весьма важному вопросу:

— Э-э-э… Ваша милость…

— Да чего там, можно по-простому: зовите меня просто Цезарь!

И сам чуть не подавился смехом от прозвучавшего в моих словах пафоса и кичливости. Лучше бы продолжали меня обзывать милостью, чем именем великого римского императора. Не хватало только обращения как к самому великому римлянину.

— Вот я и говорю, Цезарь, просьба у меня к тебе, — продолжил купец, хотя имени своего так до сих пор и не назвал. И когда я кивнул, продолжил: — Сегодня моим матросам — ни капли вина! Хорошо?

— А что за напасть? Или провинились?

— Нисколько. Просто и в самом деле напасть, хотя я могу и ошибаться. С того самого города за нами одна ладья плывет. Причем очень далеко, на пределе видимости, но из виду нас не упускает. Я до последнего сюда не поворачивал, а потом развернулся очень резко, с нарушением всех правил, словно только вспомнил или получил сигнал с пристани, и та ладья прошла вниз по течению. Но там много заводей и легко спрятать даже большой корабль.

— Все понял, не дурак, — закивал я головой, стараясь не смотреть на уставленный уже почти полностью стол. — Приветствую подобное благоразумие. А как и где поставите вахты?

— Как обычно — один ляжет на корме, двое прямо возле мачт. Ну и будем ночью во все глаза присматриваться.

Ночью по реке разрешалось плавание только с большим факелом на выдвинутой палке в носовой части, дабы не было нечаянных столкновений. Хотя и так идущие вниз двигались только по стремнине, а идущие вверх — по прибрежным заводям. Кречи над водой не летали, пиратов вроде не было, но это не значит, что лихие люди подобным моментом не воспользуются. Мы-то им будем видны как на ладони, а вот они нам? И если прошлой ночью свет факела был нам в радость и помогал праздновать, то сегодня он будет сильно мешать при возможной обороне.

Хотя лично для себя я сразу уточнил некоторые детали:

— Но если мы будем пировать и петь песни — это никому не помешает?

— Наоборот, хорошо: вы так красиво поете, что без солидной дозы вина никто не уснет.

Лесть получилась более чем кособокой, но мы с Леонидом и так никогда не прельщались лаврами Филиппа Киркорова.

— А на встречном курсе могут напасть?

— Могут, наверняка могут. Накидают крючьев или бол на снасти, сцепятся бортом, и все.

— Ну тогда не переживайте, я даже пьяный ночью вижу как кошка. Да и у нас оружие имеется, отобьемся.

— Хорошо бы, чтобы я ошибся.

На том разговор и закончился. Потом мы стали ужинать, превратив сие обыденное мероприятие в праздник живота, дружбы и любви ко всему миру, но про разговор я не забыл. Когда уже стемнело и горящий перед нами факел стал прекрасно освещать стол, я не поленился сходить за нашими арбалетами, зарядить их, поведать всю стратегическую диспозицию Леониду и продолжить веселье. Мы пели точно так, как и вчера (даже громче, распелись, наверное), кричали дурными голосами здравицы себе любимым, отчаянным воинам царства Трилистье и желали уже до утра издохнуть всем людоедам и прочим аспидам этого мира.

Но зорко следить за окрестностями я не переставал ни на минуту. Мало того, пару раз прошел на корму и внимательно вгляделся вдаль. Оттуда нас никто не преследовал, значит, если и будет нападение, то лишь на встречном курсе или гипотетические пираты постараются срезать атакой от берега. Вот на том направлении я и сосредоточил свои силы просыпающегося носителя. Уж теперь-то я понял, что они во мне появились не после удара стрелой по голове, а гораздо раньше.

Слишком далеко смотреть мне немного мешал свет факела, но чуть позже я установил темную доску, перекрывающую прямой свет в глаза, и мог без особого напряга высматривать пространства раздавшейся вширь реки на добрых четыреста метров.

Уже потом мы догадались, по какой причине пираты не напали сразу. Все-таки они надеялись, что пара пьяных баронов вот-вот отправится спать, после чего и явно не спящие от такого громкого концерта члены экипажа тоже отключатся от действительности, и уж тогда удастся быстро снять стрелами и кормчего, и вахтенного матроса.

Но время шло, нам было на зависть хорошо, привольно, очень весело, и терпение у разбойников лопнуло. Они опустили паруса, притормозили в более медленном потоке, и мы стали наезжать на них с тыла. В обычных условиях такой маневр обязательно бы сработал, ибо вахтенный на носу судна видит не далее как на двадцать, максимум тридцать метров перед собой. Этого вполне достаточно, чтобы заметить, сбавить скорость и избежать столкновения с притопленной корягой, а то и с толстым плавающим деревом. В остальном ночная навигация не создавала особых трудностей, если не нестись под полными парусами. На нашей ладье из парусов так вообще стоял лишь кормовой апсель, который не столько помогал при попутном ветре ускориться, сколько резко уйти в сторону при неожиданно возникшей спереди судна опасности.

Имелись также на кораблике уключины на бортах и даже четыре преогромных весла, но ими пользовались только во время швартовки да при гребле в водах затонов. Тогда как атакующая нас посудина имела целых пять пар весел, и уйти от прямой атаки нашему неповоротливому и тихоходному судну было бы невозможно. Это косвенно указывало и на количество людей, нас атакующих: десять на веслах, четыре стрелка и кормчий. То есть как минимум пятнадцать человек против втрое меньшего экипажа купца. Оставалось только удивляться, чего это столько народу польстилось на мои заозерские монеты? Но потом я припомнил, что и наш хозяин идет основательно груженный товаром, и сразу забыл о своей скромной персоне. За мной ведь могли следить от самого причала, а я и не заметил.

Рассмотренные детали я передал нашему капитану сразу, как и то, что весла интенсивно толкают ладью пиратов нам навстречу. И если были какие-нибудь сомнения в криминальности готовящегося нападения, то четыре лучника, прекрасно мною видимые на корме, готовящиеся к стрельбе, сразу сжигали для себя все мосты, ведущие к пощаде.

А дальше все пошло, как в ускоренном кино. Мы резко вильнули в левую сторону, сразу выскочив из стремнины и замедлившись. То есть сразу дали понять пиратам, что их заметили и готовимся к бою. Пять пар весел вспенили воду с максимальной интенсивностью: враг не пошел на попятную. Но при этом обе наши ладьи развернулась поперек течения и пошли перпендикулярно на левый берег. Самое то, что прописали специалисты для размеренной стрельбы из арбалетов.

Вначале я снял всех четырех стрелков, топчущихся на корме. Понятно, что последний заметил гибель своих подельников и орал как сумасшедший, пуская в нашу сторону стрелу за стрелой. Но те падали в воду перед нами, разве что парочка на излете воткнулась в борт. Потом я снял их кормчего, который просто тихо осел на рулевое весло. И еще некоторое время их ладья приближалась к нам без управления за счет бешеной гребли и большой инерции. Я не стал стрелять по гребцам из-за высоких бортов, их прикрывающих, подпуская на расстояние сорока метров и ожидая дружного залпа наших матросов, взобравшихся на палубную надстройку. Вот тут еще парочка человек появилась на палубе пиратов и, лихо размахивая болами на веревках, забросила их на наше судно. Шары запутались в оснастке и такелаже, а шустрые метатели стали лихорадочно вытягивать веревки на себя. Двоих свалил я, одного — наши матросы. Они же хладнокровно расстреляли и восьмерых гребцов, и только два последних пирата получили быструю смерть от болтов в голову. Вот и вся война.

С наших сторон жертв нет. Наоборот, еще и трофей на веревках почти столкнулся с нашим корабликом. И как раз между сходящимися бортами в свете факела рассмотрели плывущую женщину, истошно взывающую о помощи. Почему-то Леонид вдруг воспылал искренней симпатией от одного только звука ее голоса и сбросил за борт веревочную лестницу. Еще и воскликнул при этом:

— Это мы спасли несчастную из лап пиратов!

А мне женщина сразу не понравилась. Откуда она тут взялась? И что делает за бортом? Если пленница, то пусть бы ожидала обыска, к чему падать в воду? Похоже, она специально сиганула вниз и пытается пробить нас на жалость.

Зарядил свой арбалет, встал сбоку и внимательно присмотрелся к лицу спасенной. Кажется, и здесь усилившееся зрение помогло: сразу узнал ту женщину, которая участвовала в группе слежения. Уж там она никак не была пленницей!

А мой товарищ уже протянул руки, помог подняться по верхним ступенькам, встать на палубе и участливо спросил:

— Как вы, сударыня? — Она воровато на него посмотрела и столь же воровато стала оглядываться по сторонам, — Не бойтесь! Теперь вам уже ничего не грозит.

Зато угроза нависла над моим другом! Я заметил, как рука женщины тянется к бедру, где сквозь мокрую ткань короткой юбки выступала рукоять ножа. Поэтому не раздумывал и секунды: болт пробил висок подлой грабительницы, а с другой стороны вырвал полголовы, забрызгивая кровью и нашу палубу, и благородного, застывшего от шока и боли спасителя. Причем отболи собственной: соучастница пиратов каким-то чудом успела полоснуть своим ножом Леонида по груди в районе левых ребер.

Глядя на меня расширенными до безумия глазами, мэтр с состраданием в голосе воскликнул:

— Как же так?! Ведь я ее спас!

Бросаясь к нему с пакетом первой помощи, я раздраженно бормотал:

— Забыл главный принцип выживания? Да не подай руки помощи врагу своему! Ибо откусит!

Глава тридцать первая

БАРОНЫ-НАЕМНИКИ

Несмотря на состоявшийся бал, закончившийся только под утро, командир полка выстроил наемников еще перед самым завтраком. Никто не мог понять, что могло случиться, но раз боевой тревоги не объявляли, то можно громко не ворчать и с завтраком немного потерпеть. Тем более что побывавшие на балу воины вообще выглядели сытыми, умиротворенными и счастливыми. Построились все быстро и с готовностью, потому что догадывались о каком-то потрясающе важном сообщении.

До многих уже дошла весть о невероятно «щедром» царском предложении раздать ничейные земли и закрепить такой дар юридическими законами на века любому желающему, который может свою дареную вотчину защитить. При этом почти каждый понимал, что подобное предложение не больше чем политическая спекуляция. Ну кто, спрашивается, подастся туда, откуда сбежали уже давно не только люди, но и дикие звери? Жить ежечасно под угрозой нападения зроаков или подлых кречей не сможет никто. Хотя на тех землях и имелось несколько крупных, жутко разрушенных городов и около десятка полуразрушенных крепостей, но как в них закрепиться поселенцам? Большое воинское формирование еще бы смогло отстроить, а то и удержать город или пару крепостей, ну а что дальше? Откуда взять тех самых отчаянных дворян, которые пожелают создать на поливаемых кровью землях фамильные поселения? А если и создадут, то первые же родившиеся вблизи от империи Гадуни дети, словно магнит иголки, притянут к себе всех без исключения людоедов. Общеизвестный факт.

Вот такая тема и муссировалась в шеренгах наемников минут пять, пока перед строем не появился полковник. Сразу дал команду «Вольно!», настраивая на то, что хочет сообщить нечто не особо важное, скорее всего касающееся только внутренних отношений.

— Уже легче, — выдохнули опытные ветераны, — Завтрак остыть не успеет.

И ветераны порой ошибаются в таких предсказаниях. Полк стоял на плацу больше часа, потому что дело того стоило. Хотя начал полковник, словно советуясь:

— Вот такие дела, дамы и господа! Этой ночью Ивиан Холмский удивил весь мир, объявив о том, что хочет раздарить земли всем желающим. Мы-то понимаем, что никакой барон не сможет собрать вокруг себя солидную дружину и отражать постоянные наскоки зроаков. Да что там зроаков, большая стая кречей все сожжет и раскурочит камнями на своем пути. То есть если туда кто и подастся из гражданских лиц, то лишь отчаянные охотники, великие авантюристы или крупные проходимцы. Согласны со мной?

В ответ послышались согласное мычание и короткие возгласы:

— Иначе никак!..

— Только те и рискнут!..

— Ну, разве дураки еще!..

— Молодцы, понимаете. Но вы заметили, что я сделал акцент на слове «гражданских»? Ага, заметили, значит. Тогда прекрасно понимаете, что большая армия там и закрепиться может, и быт сносный наладить, и атаки успешно отбивать. Весь вопрос только и заключается в том, чтобы этой армии войти в большой город и успеть за первую спокойную неделю подремонтировать защитные бастионы. Например, наш бы полк мог спокойно удерживать средний город или две крепости. Причем довольно долгое время, как мне кажется. Или нет?

На этот раз воины насторожились, и никто не проронил ни слова. Слишком уж прозрачно командир стал намекать на какие-то странные обстоятельства. Хотя большинство ветеранов сразу стало между собой недоумевающе переглядываться: неужели полковник пойдет на такое, что расторг-нет контракт и отпустит любого желающего на «вольные хлеба»? Такое никого не устраивало по многим причинам. И основная: никто не хотел становиться свободным от воинского спаянного и сработанного коллектива.

Полковник из всеобщего молчания вычленил для себя самое положительное:

— Молодцы! И тут меня не подвели! Боевое братство для нас превыше всего! Но! — Он сделал длинную паузу и только потом патетически воскликнул: — Но именно поэтому мы и подадимся в ничейные земли всем полком! Всем нашим боевым коллективом! Причем выступаем уже перед обедом. Поэтому сразу после завтрака не расслабляться, а заниматься сбором и упаковкой личного и полкового имущества.

И стал уходить, даже не попрощавшись, что было издевательством над здравым смыслом и воинским братством. Командир все-таки обязан несколько более подробно обсудить подобные кардинальные решения. Не ушел. Оказывается, просто играл на публику, потому что встал и громко выкрикнул:

— Так что, будут какие-то вопросы?

Вопросов было море, и отвечать на них пришлось долго и обстоятельно. Всех в первую очередь интересовал сам статус похода, его правомочность со всех сторон, легитимность отобранных земель и для чего все это нужно.

На последний вопрос полковник ответил сразу и коротко:

— Как только тронемся в путь, я с посыльными передам по колонне главную пока военную и политическую тайну. И для чего это нам нужно, в чем основная выгода и почему мы добьемся-таки поставленных перед собой целей, вы поймете сами. Хотя и само понятие «для чего» довольно многогранное и растяжимое. Вот смотрите.

По его словам, получалось, что полк наемников, подчиняясь приказу своего командира, не просто отправится кого-то там прикрывать и защищать, а выбирать места для личных будущих владений и пытаться обустроиться на собственных землях. То есть они подпадали под вчерашний приказ царя о награждении землями любого желающего и чуть ли не поголовно становились как минимум баронами. Другой вопрос, что при невозможности удержать захваченные территории полк организованно покидал их и просто-напросто каждый опять становился обычным воином.

То есть по большому счету никто особо не рисковал. Получится — прекрасно! Не получится — все равно свою воинскую удаль покажем, зроаков пощиплем, кречей постреляем. Тем более что если и все остальные категории искателей удачи, охотников и аферистов узнают о таком крупном военном формировании, то в любом случае их поток со всего мира резко увеличится. Причем настолько, что на каждого желающего не хватит дарованного баронства. Так что им придется ждать своей очереди после тех, кто подастся на те земли первыми.

Логическая цепочка строилась легко: первыми станут воины полка.

И сразу после этого обсуждения Дункан Белый отправляется к царю записывать в бароны весь свой полк. Причем его подчиненные выберут при этом самые удобные для обороны крепости. О чем сразу и конкретно сказал полковник:

— Мы успеем захватить крепости Грохва и Ледь, господствующие над тремя лучшими долинами. Более оптимального и перспективного места не сыскать на всех ничейных землях.

Легендарные крепости Грохва и Ледь издавна манили к себе и охотников за магическими раритетами, и отчаянных искателей сокровищ, и наивных исследователей, но риск пребывания там превышал любой здравый смысл. Жить там было жутко опасно, хотя многие счастливчики и доходили до Грохвы, и возвращались сказочно богатыми. Ледь находилась еще ближе к людоедам, поэтому оттуда вернулись только единицы. Но зато крепость Ледь легче было удержать, по словам тех же счастливчиков.

Оставалось только поражаться, почему до сих пор ни сами зроаки, ни их прихлебатели-кречи не поселились на ничейных землях сами; почему не отстроили города и крепости; почему не возделывают плодороднейшие земли в сказочных долинах. Но эту тайну лучшие умы человечества не могли раскрыть уже сотни долгих лет. Кажется, даже людоеды не знали ответов на подобные вопросы, хотя частенько пленных аспидов и пытали не только под гипнозом носителей трех щитов, но и самыми зверскими физическими методами.

Умирали молча или бормотали собственные, ни на чем не основанные выдумки.

Отдельно был задан вопрос об отношении ко всему этому делу империи Моррейди. Ведь плату за свою тяжкую работу наемники получали из казны империи, так что и отчитываться обязаны только перед ней.

На что у Дункана Белого имелись не просто рассуждения, а даже конкретные указания: империи подобный расклад вы-годен. То есть самому сильному государству на материке в любом случае требовалось содержать сразу шесть полков подобного толка для сдерживания агрессии зроаков на границах. Так пусть воины последуют дальше, там осядут, получат за это хоть баронства, хоть графства, но выполнят основную миссию: не пустят людоедов на просторы империи Моррейди. Да еще и свою законную наемническую плату продолжают регулярно получать. И в самом деле, здорово и перспективно все смотрелось.

Ну и напоследок полковник напомнил о скором разглашении военной тайны:

— Как ее услышите, все поймете и ни о чем не пожалеете. Тем более что я иду с вами, а вы мне верите. Верите?!

В ответ грянуло довольно дружное «Да!», и командир наемников поспешил к царским бюрократам.

Полк его не подвел, собрались вовремя и выступили в дальний, нелегкий путь еще до обеда. В ответ командир тоже сдержал свое слово: через полтора часа после выхода действительно наиважнейшая военная тайна полетела молнией по колонне. И звучала она примерно так:

«На западе в царстве Трилистье начались кровавые, ожесточенные бои между армией людей и армией людоедов. Причем как зроаки, так и кречи понесли громадные потери. И в финале одного из основных боев знаменитые теперь и отныне, прославленные бароны Лев Копперфилд и Цезарь Резкий убили императора зроаков. Агрессор поэтому сильно дезорганизован, растерян. Без своего опытного главнокомандующего ударился в панику и теперь постепенно отступает в Гадуни».

Завершалось короткое сообщение обычными словами о прославлении героев и пожелании гибели всем людоедам. Но сразу становилось понятно: полк наемников «Южная сталь» получил в свои руки уникальный шанс и военные цели решить, и собственное будущее для своих внуков-дворян обеспечить. Если бы царь Ивиан Холмский узнал о смерти своего главного противника, он бы и сам двинул свою армию на ничейные земли.

Теперь он опоздал: древние крепости Грохва и Ледь, как и четыре огромнейшие долины между ними, называемые Борнавскими, достанутся вовремя подсуетившимся и первыми узнавшим военную тайну наемникам.

Глава тридцать вторая

НОВЫЕ УМЕНИЯ

«Хорошо чувствовать себя маленьким богом!»

Так думал я, устало прикрывая глаза и проваливаясь в блаженный сон. И было почему так собой гордиться: я только что практически удачно срастил края разрезанной кожи на груди у Леонида. Срастил и устал настолько, что сразу был вынужден ползти на свою коечку.

Причем срастил не по собственной инициативе, а после неожиданного предложения капитана, который с факелом бросился мне подсвечивать при перевязке:

— Ваша милость, вы бы барону Льву просто края кожи срастили. Место плохое, само заживать долго будет.

Все на ладье уже знали меня как носителя первого щита, переживали за мой усилившийся рост и гордились знакомством с такой знаменитой личностью. Но чтобы вот так нагло требовать от меня какого-то волшебства — это даже в голову мне прийти не могло.

— Да ты что! Я ведь ничего не умею!

— А что там уметь?! Я сам видел, как один носитель свел женщине края резаной раны на руке, чуть подержал вместе, и те срослись. Только розовый шрам остался, — истово пересказывал хозяин ладьи, видимо когда-то лично лицезревший чудо. — Так почему бы и не попробовать?

В самом деле, чем судьба не шутит. Рана получилась неглубокая, просто царапина на коже длиной сантиметров пятнадцать. И заживать такое рассечение будет долго и болезненно. Края сейчас придется сшивать, что в таких условиях не получится быстро, качественно и гигиенично. Так что почему бы и не попробовать? Раз я расти начал, видеть ночью, то и дар исцеления мог проявиться.

Я попросил Леонида не дергаться и свел края раны ладонями вместе. И только потом осознал всю глупость моих действий. А дальше что? Плюнуть на рану? Или произнести хотя бы мысленно какое-то заклинание? Поэтому, укоряя себя за ребячество, перед тем как разжать руки и начать зашивать порез, я уточнил у пыхтящего над моим ухом капитана:

— И долго надо держать?

— Тридцать ударов сердца.

— А говорить что надо?

— Ничего. Тот носитель только смотрел на раны и часто дышал.

Совсем хорошо, хоть дыхание сдерживать не надо. Но раз дышал часто, значит, напрягался, работал, прикладывал значительные усилия. Только держать мало, надо, видимо, еще и остальным сознанием помочь чужой коже срастись. Ну раз так, то я и стал себя представлять неким подобием сварочного аппарата. Прошелся медленно взглядом по шву туда и обратно, приказывая коже срастись и принять первоначальную структуру. Потом внутренне хихикнул над таким исцелением и убрал руки от раны. Понятное дело, что кровяной, вспухший на месте стыка рубец стал истончаться, проваливаясь между расходящимися краями кожи.

Так что я уже без раздумий окунул руки в чистую воду, взял иглу с нитью и собрался поспешно сшивать. Казалось, мой взгляд метнулся в сторону всего на мгновения, но и за эти мгновения свершилось чудо: рубец из свернувшейся крови почти исчез, но края раны так и не разошлись. Боясь нечаянно сильно дунуть, я осторожно стал тряпочкой смывать остатки крови вначале с нижнего края раны. Оказалось, что там еще не рана, а оставшаяся целой кожа. Медик! Потерял ориентиры! Смыл выше — то же самое. Да чтоб меня! Полил уже чуть ли не середину раны. И там нормальная кожа!

— Ваша милость! — Дрожащий и охрипший от волнения голос капитана над моим ухом заставил вздрогнуть. — Получилось! Бесподобно получилось! Даже шрама нет!!!

Как он в это поверил, не понимаю. Я сам, даже видя рану и теперь не замечая ее следа, не мог поверить ни своим глазам, ни своим ощущениям. Но только собрался хихикнуть или улыбнуться, как по моему сознанию словно ломом ударили. С хриплым выдохом скрутился бубликом и завалился на палубу. Даже застонать в ответ на такое непотребство возможности не было.

Теперь уже все засуетились вокруг меня. В том числе сам Леонид, сразу забывший о своем ранении и странном исцелении. Меня и по щекам похлопали, и водичкой на голову полили, хотя все это было явно лишним: сковавшая меня боль и усталость отпускали. Медленно отпускали, но уверенно. И уже через минуту я смог из себя выдавить:

— Не трогайте меня, сейчас само пройдет.

Минут через пять и в самом деле отпустило, мне захотелось жутко спать, и я самостоятельно, хоть и на сильно полусогнутых конечностях отправился в нашу каюту.

Зато товарищ остался на палубе прикрывать с арбалетами наших матросов и капитана. Те в поте лица и при свете расставленных вдоль бортов факелов распутали мешающие веревки, обследовали пиратскую ладью, убрали с проходов мешающие трупы бандитов, сбросив их между скамьями гребцов, и стали готовиться к дальнейшему плаванию. Реши-ли утра не дожидаться возле берега, потому что поблизости вроде как и поселков рыбацких не было, а продолжить путь. И уже в ближайшем городе сдать трофейную добычу вместе с трупами представителям имперской власти. Те уже и следствие проведут как надо, и прежние связи каждого из пиратов потрясут основательно.

Как мне потом рассказал Леонид, дальнейший сплав проходил довольно оригинальным способом, как на наш дилетантский разум. На обоих корабликах зажгли по четыре факела, сигнализируя о ведущейся буксировке. Ладью пиратов на длинном лине отвели далеко назад и сместили с основного течения чуть в сторону, да там и держали рулевым веслом. А наша ладья, находясь в более стремительном потоке, просто чуть тянула за собой трофейное судно.

И на рассвете вошли в речной порт еще большего, чем прежде, города.

Наверное, звуки швартовки отныне для меня всегда будут означать побудку. Проснулся, понял, что уже Светоч пригревает лучами вовсю, но сразу вскакивать не стал, а внимательно прислушался к своему сознанию. Рану я срастил на удивление легко, а вот износ моих сил после этого заставил испугаться. Так и коньки отбросить недолго, если перестараешься с лечением. Скорее всего, больше никогда так делать не стану: проще зашить рану и засыпать стрептоцидом, чем вот так мучиться.

Итак: внутренний осмотр. Голова чистая (хорошо хоть не пустая!), не болит, руки шевелятся, ноги просятся в пляс, дыхание свободное, взгляд просветленный. Вот только прежняя беда навалилась с утроенной силой. Хотя теперь мне становится ясно: после жуткого перерасхода телесной и какой еще там во мне появилось энергии организм требует много, очень много пищи. Вот кушать и хочется. Причем хочется до умопомрачения! И я теперь понял суть мытарств Кайдана Трепетного: его организм перестраивался на магическом уровне и требовал очень много пищи, а из-за пропажи аппетита наступает жуткая худоба. Какая тоска! И мне это тоже грозит очень скоро. Может, уже завтра. А вдруг сегодня?!

От этой кошмарной мысли я взлетел с кровати, оделся и выскочил на палубу быстрее любого пожарника, десантника и спешащего на срочный выезд милиционера, вместе взятых. И наверное, своим топотом и хрипом переполошил весь оставшийся на борту экипаж в количестве двух матросов. Еще два вместе с капитаном стояли на пирсе и вели беседу с группой явных службистов, а веселого кока и барона Копперфилда нигде не наблюдалось.

— Где эти?! А?! Вот… как?! И куда? — дико вращая глазами, попытался я одновременно выговорить сразу несколько вопросов.

Один из матросов уже стоял рядом со мной, подобострастно вытянувшись в струнку и глядя на меня выпученными от восторга глазами.

— Ваша милость! Ваш друг отправился в трактир за обильным завтраком. Просил вас в случае чего немного подождать.

— Ага, ага, — и в самом деле расслабился я, целеустремленно отправляясь к накрытому льняной скатертью столу. — Раз надо, могу и подождать. А эти кто?

Матрос уловил мой кивок в сторону дощатой пристани и улыбнулся:

— Дознаватели и оценщики из управления порта. А также парочка людей из Службы имперской безопасности. Трофей сейчас осматривать будут, ну и допрос вести, что да как. Вон сколько их набежало!

Я тем временем откинул скатерть, и сердце мое трепетно забилось от восторга: большого обилия среди объедков нашего затянувшегося ужина не наблюдалось, но заморить моего яростного, пока еще борющегося со щитом за свое существование «червячка» должно хватить. По крайней мере, обещанного завтрака дождаться смогу. И еще даже не умостившись на своем стуле, стал спешно закусывать. А чтобы не шло насухо, лихо опрокинул в себя стакан вина. Насколько я понял, алкоголизм мне больше не грозит, так чего бы себя не побаловать? Тем более, как мне отныне казалось, что организм сам выберет из продуктов наиболее ценные для меня вещества, а лишнее отбросит.

Через четверть часа мое сосредоточенное поглощение вчерашней роскоши прервал появившийся сбоку капитан и владелец нашего кораблика.

— Ваша милость! — От моего недовольного взгляда он смутился и тут же поправился: — Цезарь, тут с тобой офицер из имперской безопасности поговорить хочет.

Ну вот и первая серьезная проверка в новом мире. Пришел и по мою душу представитель местной власти. И вроде как отказаться от разговора не получается, не поймут отказа и сразу станут говорить другим тоном. А вот по поводу тона — идея хорошая. Надо продолжать себя вести нахраписто, уверенно, без тени малейшего сомнения в своих словах, правах и замашках. Барон так барон! И пусть еще вначале доберутся в «наши» Пимонские горы с уточнениями.

Офицер оказался тертым калачом и тоже с выработанной за годы службы наглостью, презрением к простым обывателям и привычкой указывать подавляющему большинству государственных клерков. Ни своего чина, ни своего имени он назвать не торопился, а, встав на другой стороне стола, вначале внимательно осмотрел мою короткую фигурку и, только когда всмотрелся в мои глаза, придал лицу несколько более вежливое выражение. Но ни милостью меня, ни как-то по-иному не назвал.

— Я бы хотел задать несколько вопросов по поводу ночного сражения.

Ладно, раз ты с таким гонором и через надутую губу ко мне обращаешься, то и я парень не промах, найду чем ответить. В лучших традициях земного кинематографа я изобразил на своем лице искреннее удивление:

— С кем имею честь?

Тот нисколько не смутился, хотя представился после пре-зрительно выдоха:

— Старший префект имперской безопасности порта Мелен Травич.

Я не стал говорить, что рад знакомству, назвался просто, но даже не привстал:

— Барон Цезарь Резкий! — после чего попросил находящегося невдалеке капитана: — Стул для господина старшего префекта.

При этом не предложив сесть на стоящее рядом кресло моего друга барона Копперфилда. Кажется, хозяин нашего кораблика в полной мере оценил мой ход мыслей и принес раскладной, довольно простой стул.

— Присаживайтесь, господин Травич, — только после этого предложил я.

Префект с презрением оглядел объедки на столе и демонстративно отодвинул стул к самому борту, как бы сразу отторгая любое приглашение к застолью. Размечтался! Я тут сам от голода зубами щелкаю.

Вопросы посыпались сразу и только конкретные:

— Вы носитель первого щита?

— Да-с! Имею такое счастье!

— Откуда плывете?

— Из верховий Лияны.

— То есть из царства Спаруни или Трилистья?

— Да нет, так далеко мы не забирались, — расплывчато ответил я.

— Хорошо, спрошу конкретнее: путешествуете от самой Скалы?

— Я это и не скрывал.

— И за Скалой тоже бывали?

— Конечно.

— До нас донеслись слухи о кровопролитных боях. Что на это скажете?

— Слухи не распространяю и не коллекционирую.

— Участвовали в последних сражениях с армией зроаков?

— Да-с! Довелось и людоедам кровь пустить.

— А как именно вы воевали?

На этот вопрос я ответил только после продолжительной паузы, дожевав кусочек зачерствевшего пирожка. Но ответил твердо и с вызовом глядя в холодные глаза собеседника:

— Как именно — это государственная тайна, о которой я имею право рассказывать только в столице и только людям, для этого уполномоченным.

В выражении лица префекта появилось упрямство, азарт и деловая озлобленность.

— Для таких тайн и у меня полномочий хватает.

— Это вы будете доказывать в Рушатроне.

— Хм! Это тоже в моих силах, как и многое другое, — Он многозначительно посматривал на ладью пиратов, с которой уже бравые воины выносили трупы и все имущество на берег, — Поэтому советую на следующие мои вопросы отвечать быстро и без возражений.

— Спасибо за совет, может, я им воспользуюсь… при случае. — Очередной кусочек пирожка отправился в мою дрожащую от голода утробу.

— Сегодня ночью вы уничтожили пиратов каким-то странным магическим устройством?

— Угу.

— Что это за устройство?

— Увы! Тоже — военная тайна империи. Разглашению не подлежит. Ни-ко-му! — После этого я настолько радостно улыбнулся, что префект почувствовал какой-то подвох и отстранился чуть назад, — Ну наконец-то! — восклицал я, кровожадно облизываясь, — А то думал, уже с голоду помру.

Только теперь префект сообразил, что я смотрю ему за спину, и резко обернулся. А там во главе с мэтром большого манежа и нашим коком шествовала целая группа слуг и поварят, несущих не то что завтрак, а, наверное, еще и ужин с обедом в придачу. Под мое радостное мычание часть установили на стол, часть разместили на палубе за моей спиной, а я уже налил и себе, и своему товарищу полные стаканы вина и первым выкрикнул здравицу:

— За скорую погибель всех зроаков!

Мы с ним залпом выпили и с непередаваемым азартом набросились на разложенные горой кушанья. Причем ни мой друг не обратил внимания на постороннего человека рядом с ним, ни я не удосужился того представить. Кажется, мы с напарником теперь понимали друг друга с полутона, с полувзгляда. И только через несколько минут я вспомнил о раскрасневшемся от негодования префекте:

— Понимаю, господин Травич, что у вас казенная служба и все такое прочее, но у меня строгий режим. Без вовремя съеденного завтрака я теряю сознание.

— Так вы ведь только что завтракали! — возмутился служака.

— Завтракал?! — скривился я от негодования, тыча измазанной в масле и сметане рукой в горку сдвинутых в сторону подносов, — Как можно назвать вчерашний ужин таким словом? Обижаете, честное слово, обижаете.

Мэтр клоунады мне тоже подыграл, кивнул, работая челюстями, на сложенные на палубе припасы:

— Может, до обеда тебе хватит? А там еще поднесут, мы тут часов пять простоим.

Сворачивая очередные два блина в трубочку (три — получалось слишком толсто), я макал их поочередно то в джем, то в сметану, косился взглядом на доставленные блюда и говорил чистую правду:

— Может, и хватит.

В следующий раз тишину перфект нарушил через несколько минут, выбрав момент, пока я снова не набил рот едой:

— Так сколько вам лет, господин Резкий?

— Двадцать, — успел сказать я.

— Несколько странно, при вашем остановившемся росте, видеть такой неуемный аппетит.

— Гм? — только и смог я отреагировать.

— Теперь могу сказать, что я тоже носитель первого щита.

— Гм!!! — А раньше он это не мог сказать? Тоже мне, безопасник фигов! Скрывал, что коллега по магическому цеху. Еще бы только понять, почему сейчас раскрылся, — Гм???

— Поэтому понимаю, что у вас пошли совершенно извращенные перерождения тела. Зря вы так на меня удивленно смотрите, я носитель щита уже пятнадцать лет, поэтому все отклонения знаю и изучил досконально.

Ну что я мог поделать, если у меня две руки и они кормили мой ненасытный организм с двух сторон! Поэтому только поощрительно хмыкнул и заинтересованно подвигал бровями. Мол, ах какой вы знаток, однако!

— Сразу видно, что ваш рост после какой-то травмы в детстве так и не восстановился, а магические преобразования пошли наперекосяк. В итоге вы к данному времени про-сто-напрасно переводите пищу и насилуете свой пищевод несдержанностью. Это ведь лечится другими носителями, так почему вы не воспользуетесь услугами коллег?

Что-то тут в его рассуждениях и напраслинах в мой адрес не сходилось. С чего это он так уверен, что мой рост остановился? Ну надо же, коллега нашелся сочувствующий! Все настроение и аппетит испортил! Я замер с очередными блином над миской со сметаной, мои глаза остекленели от горя и непонимания, а челюсти стали двигаться, словно связанные клеем. Так вот, оказывается, в чем причина! Отныне я больше расти не буду, а буду только объедать своих товарищей, соседей и тяжко работающих крестьян.

Хорошо, что Леонид такой умный и сообразительный. Осознав мое горе и поняв по выражению лица причину моей паники, он с фырканьем достал из кармана брелок с метром, вытащил меня из-за стола и силком установил возле мачты, где еще со вчерашней примерки осталась старая насечка. Даже разуться заставил для чистоты эксперимента.

— Ха! Все с тобой в порядке! Продолжаешь расти: полтора сантиметра прибавилось. Так что не слушай всякие измышления.

Верить-то я ему верил, но и сам все тщательно вымерил. Затем обулся, удостоверяясь, что вчера купленная на вырост обувка почти как раз, и успокоился окончательно. Один взгляд на стол, и мой поникший от горя организм вновь дал почувствовать, насколько он голоден. В два прыжка я сиганул на свое место и, скатывая дрожащими руками очередную порцию блинов, только поощрительно буркнул в сторону старшего префекта:

— Так что вы там так интересно рассказывали? Продолжайте.

Наконец-то его лицо ожило, потеряло холодную маску надменности, превосходства и зазнайства. Да и тон стал совсем иным, более дружественным и располагающим, если можно так сказать.

— Значит, вы, господин барон, стали обладателем щита недавно?

— Угу — Предвидя следующий вопрос, я поднял два пальца и прорычал с полным ртом: — Рудни!

Опять что-то не сходилось, потому что Мелен Травич скривился не хуже коверного клоуна и впал на некоторое время в ступор. Может, стоило уменьшить срок? Или, наоборот, увеличить до парочки месяцев? Может, мои коллеги первые десять дней вообще пластом лежат после употребления первого щита?

«Нет! Быть такого не может! — вспомнил я свой плен у зроаков и наставления похожего на учителя Саабера, — Охотники, наоборот, меня убеждали, что я стану ловчее, быстрее и активнее. Даже от стрелы смогу уклоняться. Или обманул меня Саабер? Вдруг у них сразу идея появилась мне все три шкурки крыс пилапов скормить? Поди теперь разберись, что творится и что говорить дальше».

Но дальше префект мне вопросами не слишком надоедал. Да и сам начал с объяснения:

— Такого не бывает по всем нормам и понятиям. Три дня носитель усваивает щит, потом наступает повышенная активность организма и апробация некоторых магических навыков. Но аппетит в любом случае пропадает уже со второго дня, и целый год кушать не хочется. И у меня так было, и у… всех!

Леонид мог себе позволить сделать перерыв в приеме пищи. Поэтому развернулся всем корпусом к гостю и наставительно проговорил:

— Его милость, барон Цезарь Резкий, под понятия «все» не подпадает в любом случае. Вот, к примеру, вы слышали о моем ранении ночью и заживлении раны?

— Нет. — Префект стрельнул грозно глазами в сторону капитана ладьи.

— А когда носитель получает умения заживления ран?

— Ну, по-разному. Да и то надо вначале второй щит вырастить. А потом долго учиться, от года до двадцати лет. Правда, порой и исключения бывают: только двущитным стал, и уже может небольшие ранки заживлять.

— Ну вот, а мой товарищ меня сразу ночью и подлатал после ножевого ранения.

— Можно глянуть? — Префект непроизвольно привстал со своего жесткого стула.

— Чего там глядеть? Даже шрама не осталось.

— Тем не менее! Я рассмотрю! — А когда Леонид и в самом деле показал кожу на ребрах и даже разрешил пощупать, Мелен Травич хлопнулся задницей обратно на стул и потрясенно прошептал: — Такого не бывает!

— Не бывает, ну и ладушки! — согласился мой друг, возвращаясь к прерванному завтраку, — Блины вон стынут.

Старший префект если и надоедал после этого своими вопросами, то недолго. Только и переспросил пару раз, ручаемся ли мы за то, что намерены плыть прямо в Рушатрон. Мы ручались. Тогда поинтересовался, не откажемся ли мы от дополнительной охраны в связи с ночным инцидентом. Мы переглянулись, немного подумали и не отказались. Только я сразу строго добавил:

— Сами понимаете, места у нас свободного нет, ладья маленькая.

Мелен Травич понятливо кивнул, вежливо распрощался и убежал в порт. Из чего мы сделали вывод, что ушлый служака нам обязательно навяжет на борт пару, а то и тройку лучников. Так сказать, и для общей охраны, и чтобы мы никуда не сбежали. Даже обсудили это вопрос с капитаном, который, попивая поданное в угощение вино и заедая блином, рассуждал с похвальным практицизмом:

— А что, две пары рабочих рук и два лука нам на борту не помешают. Подвесим для них гамаки вдоль надстройки, и пусть себе в свободное от вахты время отсыпаются.

И капитан ошибся, и мы погорячились, когда дали согласие на охрану. Во время обеда мы отплывали из порта в сопровождении сразу двух быстроходных и узких баркасов. Причем на каждом из них находилось по восемь воинственных на вид матросов и по одному десятнику. Ну а сам старший префект взошел к нам на борт со своим немалым вещ-мешком и, укладывая его возле приготовленного гамака, только виновато развел руками:

— Что делать! Командование так распорядилось, и не мне обсуждать их приказы.

Мы с Леонидом несколько ошарашенно переглянулись, подумали об одном и том же и поспешили за обеденный стол. Своих матросов мы сегодня угостили на славу: заслужили после ночного боя. Капитану досталось еще больше, а потом мы под видом сиесты отправились в свою каюту и тщательно разобрали наши арбалеты.

Во избежание, так сказать, неясностей и «непоняток». Да и пиратов при такой охране бояться отныне не приходилось. Вот только мы никак не могли определиться: охрана у нас или конвойные?

Глава тридцать третья

ГРОХВА И ЛЕДЬ

Полк двигался с такой скоростью, словно спешил вступить прямо в бой. Но и при подобном интенсивном движении трио Ивлаевых умудрялось общаться, вести обмен мнениями и даже порой спорить. Тем более что свои изменения в судьбе следовало обсудить как можно быстрее и как можно быстрее определиться. Ситуация и в самом деле складывалась как нельзя более благоприятная. Пока зроаки оклемаются, пока поймут, что на ничейных землях опять поселились люди, появляется отличная возможность и в самом деле закрепиться в отстроенных городах, а потом и оказать должное сопротивление. Мало того, ложным родовитым дворянкам давалась уникальная возможность легализировать если и не свои выдуманные титулы, то хотя бы баронские.

Кстати, вспомнили в своих диспутах девушки и упомянутых героев, которые уничтожили самого главного аспида среди людоедов. Особенно землянкам странными показались имена.

— Не побоюсь ошибиться, если стану утверждать, — горячилась Вера, — что эти Цезарь и Лев — наши земляки.

— Ну почему? — возражала Катя. — Мне капрал час назад доказывал, что и такие имена на континенте существуют. Мало того, они встречаются и в империи, пусть и редко.

— Встречаются, — согласилась ее точная копия, — но не с такими комплектующими фамилиями, как Резкий и Копперфилд.

— Нуда, — согласилась Мария, — сочетания удивительные. Тем более два человека вместе! Более шокирующим прозвучало бы только сочетание: Рэмбо Никулин.

Несмотря на висящую в воздухе густую пыль, все три воительницы зашлись заливистым смехом. Правда, веселились недолго, закашлялись и вновь прикрыли лица кусками ткани. После чего Катя добавила:

— Я специально у многих спросила: если имена этих героев и непривычны для слуха, то это никого не удивляет. Поговаривают, что на юге континента вообще умопомрачительные имена можно встретить. Я не стала уточнять, какие именно, чтобы тем самым умом не омрачиться.

— Не переживай, — перешла на ехидный тон и другую тему Вера, — у тебя нечему омрачаться. Как вспомню эти твои танцы и обжимания с лейтенантиком, так сразу…

Он замешкалась, подбирая синоним к «противно становится», но лидер компании ее перебила:

— Завидно становится?

— Больно надо!

— А чего? Парень герой, людоедов и кречей перемолотил достаточно. С таким и в самом деле лямур крутить можно. Вот только звание у него мелковатое и титула никакого нет.

— Так он еще слишком молод! — сразу бросилась защищать своего кавалера Катерина. — У него все впереди. Такой быстро генералом станет, а не станет, все равно хорош. По поводу титула за ним тоже не заржавеет: если бы я знала при прощании, куда мы с полком отправимся, то со мной рядом уже бы ехал новоиспеченный барон.

— Хи-хи! — веселилась Вера, — Ты так уверена в своей неотразимости?

— Уверена! Да и он бы врать не стал в своих признаниях.

Мария строго поджала губы:

— Нет, Вера, ты слышала? Он ей уже и в любви успел признаться! Вот и отпускай ее подышать свежим воздухом под кустики. Небось и нацеловаться успели?

Катя выдержала паузу, но все-таки во всем призналась:

— Да где там! Стоял только рядом, держался за руку, как дите, и дрожал от восторга и умиления. Я уже и сама была не против с ним поцеловаться, да вовремя вспомнила о нашем «древнем дворянском роде» и со скрипом зубовным держала стойку до конца. А как он смущался во время танцев, когда я к нему вроде как нечаянно грудью прижималась! Девчонки, это следовало снимать в кино! Уверена, он еще полный девственник.

— Но как же он тебя узнал в момент приглашения? Ведь был уверен на все сто.

— Понятия не имею, угадал, наверное. Но главное, что не ошибся. И чего скрывать, он мне понравился. Парень милый и отчаянный одновременно, и я буду жалеть, если он до сих пор не записался в бароны и не пытается догнать наш полк.