Шашечки и звезды

ПОДГОТОВКА К БОЯМ

Перед вечером из Кутно вернулся майор Полушкин и тотчас же вызвал к себе офицеров штаба полка и командиров эскадрилий.

— Завтра с утра летим в Кутно. Командиры эскадрилий проверят штурманские расчеты летчиков и доложат мне сегодня до двадцати двух часов. Перелет будут совершать всем полком, эскадрильями. На трассе ожидается большое движение самолетов, поэтому необходимо строго соблюдать все меры предосторожности и точно придерживаться инструкции выполнения полетов. Старт в соответствии с номерами эскадрилий. Полк поведу я. В Кутно наши товарищи уже почти все подготовили к приему полка. Есть вопросы?

Вопросов не было. Участники совещания быстро расходились, чтобы как можно быстрее отдать дополнительные распоряжения и проконтролировать подготовку к завтрашнему перелету.

Темной сельской улицей шел Красуцкий. Сделав несколько шагов, он останавливался и смотрел в небо. Искал звезды, а точнее — ту одну, которая поведет его завтра на запад и на которую, возможно, сегодня вечером в далекой Карловке поглядывают чьи-то так хорошо знакомые карие глаза.

К сожалению, польское небо было хмурым. Звезды скрылись где-то за непроницаемым заслоном туч.

Молодой летчик вздохнул и вошел в дом, в котором расположилось его звено. Во дворах лаяли собаки — явление необычное для такого малолюдного села.

Ранним утром в понедельник жителей Уленжа разбудил рев двигателей самолетов. Летчики уже давно были на ногах. Позавтракав, быстро шли на поле, приспособленное под аэродром. Крестьяне, не привыкшие к таким ранним «концертам», просыпались, протирали заспанные глаза, пытаясь что-то увидеть через замерзшие окна. Набрасывали куртки, кожухи и выходили на дорогу.

Дети и подростки незаметно убегали на аэродром в поисках новых впечатлений. А там работа шла полным ходом. Механики суетились около своих машин, запускали и прогревали двигатели, делали последний осмотр техники и вооружения. Летчики пристегивали парашюты, садились в кабины, устраивались поудобней… Эскадрильи были готовы к старту, и командиры поочередно докладывали об этом по радио руководителю полетов.

Капитан Грудзелишвили быстрым взглядом окинул таблицу приборов — все в порядке. Отпустил тормоза и не спеша покатил на старт. За ним двинулись другие самолеты: звенья старшего лейтенанта Халютина, лейтенантов Матвеева и Распопова.

В начале временной взлетно-посадочной полосы Шота притормозил самолет, захлопнул над головой прозрачный фонарь и доложил о готовности к старту. В ответ услышал знакомую фразу:

— Старт разрешаю!

Постепенно стал увеличивать газ. Самолет вздрогнул и вскоре легко оторвался от земли. Заходя на первый поворот, командир заметил, как по полю покатилась машина Халютина.

На кругу собралась вся эскадрилья. Пилоты, выстроившись по звеньям, взяли курс на Кутно. Взглядом попрощались с полевым аэродромом в Уленже и прибывшими их проводить жителями. Еще три дня назад они ничего не знали об этих людях, но, находясь в Уленже, успели сжиться и подружиться с ними.

«Так-то на войне, — подумал Шота. — Война сближает и разлучает, соединяет и разделяет людей. — Он вздохнул, ему припомнилась далекая солнечная Грузия. — Нашим польским друзьям хорошо. Они уже у себя в стране, это почти как дома. А когда я вернусь домой? И вернусь ли? Тьфу ты! Что это со мной сегодня творится? — встрепенулся он. — Конечно же вернусь, и это уже совсем не за горами! Война скоро окончится, и тогда…» Капитан даже глаза зажмурил от радости. Представил себе, как его встретят дома. Усмехнулся при этой мысли. Посмотрел на карту, чтобы сверить курс. Под крыльями проплывала польская земля. Пилот с интересом смотрел на нее из кабины самолета, на борту которого был двойной опознавательный знак — звезды и шашечки, — и думал об удивительной своей судьбе, которая занесла его, сына далекой горной Грузии, сюда, на польские привисленские равнины.

Полк летел по трассе Уленж — Демблин — Гура Кальвария — Скерневице — Лович — Кутно. Расстояние свыше 240 километров. Летели над югом Мазовецких земель. На трассе действительно было интенсивное движение самолетов. Видели много полевых аэродромов. Надо все время быть начеку.

От Демблина до Гуры Кальварии летели почти час вдоль Вислы. Недалеко от устья Пилицы пролетели над недавним магнушевским плацдармом, где полгода назад так прекрасно показала себя 1-я танковая бригада имени героев Вестерплятте. С высоты было отчетливо видно территорию, изрытую траншеями, спаленную деревню, покалеченные деревья в лесах и рощах. «Где-то недалеко отсюда, кажется, под Варкой, — припомнил Скибина, — получил свое боевое крещение 1-й истребительный полк «Варшава». Об этом рассказывал майор Волков, который заботился о том, чтобы летчики знали историю польской авиации.

Отсюда, от Вислы, началось мощное январское наступление Красной Армии и Войска Польского…

От Гуры Кальварии взяли курс на запад. Недалеко на севере лежала Варшава, однако, к сожалению, им не суждено было увидеть ее с высоты. Летчики сделали большой круг на север, чтобы увидеть хотя бы очертания города. Жалели, что не могли так, как пилоты 1-го полка, принять участие в освобождении столицы Польши. Утешали себя, что наконец летят на фронт и успеют принять участие в борьбе.

До Скерневице их безошибочно довела железная дорога. Здесь снова сменили курс и вскоре заметили очертания большого города. Аэродром находился рядом. По очереди пошли на посадку. Их встречал Кутно — второй аэродром на территории Польши, но уже значительно ближе находящийся к фронту, чем предыдущие. Последние машины садились уже в сумерках.

Летчиков сразу же развезли по приготовленным квартирам. Распределяли их преимущественно по частным домам. Рядовые и сержанты из технического персонала были размещены в здании школы.

За три дня жители Кутно увидели столько летчиков, сколько не видели за всю историю существования города. Во вторник, среду и четверг на аэродроме садились почти без перерыва самолеты остальных полков 3-й истребительной дивизии. Последние из них добрались до Кутно 8 апреля, а к 12 апреля дивизия достигла полной боевой готовности. На летном поле стояло 109 машин, способных взлететь в любую минуту.

В то же время в городе была настоящая суматоха. Прибытие нескольких летных частей вызвало естественное оживление. Бело-красные шашечки и красные звезды на самолетах, польская и советская летная форма, русская и польская речь — все это рождало множество вопросов.

— Что это за польское войско, если в нем говорят по-русски? Это ведь не наши, а переодетые русские!

— Даже и не все переодетые, многие из них так и ходят в русских мундирах…

Эти и подобные комментарии можно было часто слышать в магазинах, на рынке, в кругу семьи. Среди старых рабочих, железнодорожников, которые хорошо помнили еще довоенные, «старые добрые времена» санации, бытовали совершенно другие суждения и мнения.

— Если бы не они, неизвестно, пережили ли бы мы эту войну. Ведь знаете, сколько народу уничтожили проклятые фашисты!

— Так, так. Одних только железнодорожников сколько замучили гитлеровцы!

— Разговаривал я недавно с одним из офицеров, летчиком, — с волнением рассказывал седовласый старичок. — Кажется, это был майор. Приятный человек. Сравнительно легко мы договорились, я ведь в четырнадцатом году в армии царя-батюшки служил… Так мне этот майор сказал, мол, как только с Гитлером покончим, Берлин возьмем и фашизм уничтожим, сразу же после этого к себе домой в Россию вернемся. А у нас будет польское правительство, сами будем решать свои дела. Сказал также, что Польша должна быть сильной, демократической, а не панской, какой была перед войной…

Случайные слушатели кивали головой. Одни с одобрением, другие с сомнением.

Летчики не знали ни минуты покоя. Работы у каждого по горло. Они изучали карту, осуществляли тренировочные полеты с целью освоения района аэродрома, проверяли и готовили технику. Майор Волков использовал каждую свободную минуту, чтобы провести беседы с летным составом на актуальные политические и военные темы. На нормальные политические занятия времени не было. Он вынужден был значительно больше работать индивидуально и проводить занятия с малыми группами. Ему в этом хорошо помогали заместители командиров эскадрилий по политчасти.

Летчики чувствовали, что в городе господствует иное настроение, нежели в Уленже. Там было больше сердечности, непосредственности. Там с удовольствием слушали объяснения Волкова и сами засыпали его вопросами.

Первые дни пребывания в Кутно пролетели для Славека необыкновенно быстро. Бесконечные занятия не позволили ему даже бегло осмотреть город. Славеку удалось только раз или два выскочить на часок. Не обращая внимания на лужи, он ходил по городу, осматривал скромненькие витрины в магазинах, присматривался к жителям и их жизни, ловил польскую речь, улыбался детям.

В воздухе чувствовалась весна. В соответствии со всеми прогнозами это должна была быть последняя весна войны. На освобожденной территории Польши налаживалась мирная жизнь. Фронт отдалялся с каждым днем. В небе только изредка показывались гитлеровские самолеты. Радио сообщало о новых победах Советской Армии, однако реакция не хотела сдавать позиции без боя. Отуманенный враждебной пропагандой, поляк стрелял в поляка. Это была трагедия. Трудно было объяснить советским коллегам и товарищам по оружию, как и почему это происходит. Некоторые из них с горечью говорили тогда:

— Мы здесь боремся за вашу свободу, а ваши стреляют…

— Стреляют вовсе не наши, — отрезал как-то на такое заявление капитан Лехман.

— Он правильно говорит, — поддержал капитана майор Волков. — А что ты думаешь? У нас ведь так же было, когда шла борьба за Советскую власть, так же русские стреляли в русских. Забыл или не знаешь, что и у нас была реакция, контрреволюция, гражданская война?

— Знаю, — соглашался прижатый к стене оппонент.

— Тогда не говори глупостей. А реакция кончит так же плохо, как уже в скором времени кончит Гитлер и его банда. Увидите!

В субботу после обеда весь полк собрался на торжественное построение. Вручали ордена и медали воинам, награжденным за проявленный героизм в борьбе с гитлеровцами. Подполковник Баскаков получил орден Красного Знамени. Медаль «За боевые заслуги» была вручена капитану Шевченко, старшему лейтенанту Кондратюку и сержанту Млыченко. Героем дня стал капитан Шмурек из инженерно-технической службы, на груди которого засияли орден Красного Знамени и медаль «За боевые заслуги». Он гордился наградой и с большой радостью принимал поздравления.

Были награждены техники и мотористы за все бессонные ночи, во время которых они работали с самолетами под дождем и снегом, на морозе. Это был большой день для всей инженерно-технической службы полка. Без нее ведь нельзя было даже представить себе боевой работы летчиков.

В тот день занятий уже не было. После обеда организовали первый вечер танцев на новом месте базирования. К удовольствию всех участников вечера, были приглашены девчата из города. Наибольшим успехом пользовался, конечно, несравненный танцор Ваня Зимаков. Больше всех завидовал его успеху Коля Федин. Ему, бедняге, почти все время приходилось играть на аккордеоне, одновременно дирижируя оркестром. Видя его грустное лицо, Славек буркнул ему в ухо:

— Трудно тебе, друг. Родился артистом, теперь терпи.

— Не зли меня сегодня, иначе…

— И что будет? — поддразнил его Скибина.

— Вот увидишь!

— Серьезно? — В голосе молодого летчика звучала нотка укора.

— Серьезно! Перестану играть, и кончится весь этот вечер. А я вижу, что ты имеешь намерение потанцевать с той блондинкой, которую сейчас кружит Бородаевский… Или еще лучше, вообще не сделаю перерыва, и ближайшие полчаса не потанцуешь…

— Коля! Друг! Только не это! — с наигранным ужасом закричал Славек. — Ты не сделаешь мне такой неприятности…

— Ну хорошо! Не сделаю тебе этого. Через минуту маленький перерыв. Выруливай на старт к этой блондинке, а то ее Василий снова перехватит…

Уже в субботу вечером город облетела весть, что летчики — очень симпатичные и веселые ребята, которые умеют хорошо отдыхать. Таким образом, первый лед между летчиками и населением был сломан. В воскресенье перед обедом в городе появились летные мундиры, а после обеда многие летчики отправились в кино с красивыми молодыми жительницами Кутно.

Но это еще не все. В глубокой тайне готовилась очередная неожиданность. Ею должно было стать выступление летчиков перед жителями города с художественной самодеятельностью. Потребовались общие усилия артистов-любителей всех полков дивизии, однако первую скрипку играли наши знакомые из 11-го полка.

В одно из воскресений возле городского концертного зала были вывешены яркие афиши. Они оповещали, что в понедельник в восемнадцать часов состоится выступление летчиков — артистов художественной самодеятельности.

В понедельник к назначенному часу в направлении концертного зала двинулись группы молодежи и пожилых людей. В зале гражданские смешались с военными.

Собравшаяся перед зданием шумная толпа затихала, входя в зал. Только кое-где слышался чей-то шепот. Над спущенным занавесом распростер крылья белый орел, по бокам виднелись польские национальные флаги.

Зал был переполнен. В проходах стояли дети и молодежь. Самые молодые зрители были неугомонными. Они были всюду, а наиболее предприимчивые из них даже пытались попасть за занавес, откуда их каждую минуту выставляли. Шепот и разговоры утихли, когда перед занавесом появился среднего роста летчик в звании майора. Это был командир 9-го истребительного полка майор Конечный. Его встретили бурей аплодисментов. Когда они немного утихли, майор заговорил. Зал снова взорвался бурей оваций, присутствующие с удивлением и восторгом услышали, что этот офицер прекрасно владеет польским языком! Это был приятный сюрприз.

— Дорогие друзья! — начал Конечный. — От имени всех польских летчиков и от себя лично сердечно приветствую жителей старого польского Кутно, которому принесли долгожданную свободу Советская Армия и сражающееся рядом с ней возрожденное Войско Польское!

Зал вновь задрожал от аплодисментов. На глазах присутствующих показались слезы. Ведь этой минуты они ждали больше пяти лет!

Затем на сцене появилось много военных в польских мундирах, и зал заполнила знакомая мелодия, дорогая каждому поляку. «Еще Польша не погибла…» — начал ансамбль. После первых же слов люди поднялись со своих мест. Полным голосом запели вместе с артистами. Наконец пришло время, когда они могли петь громко и без страха мелодию, которую до этого пели потихоньку, которой тайно учили своих детей.

Когда зал немного успокоился, выступил хор с солдатской песней «Ты, родимая, на Урале, а я у подножья Татр…» Простые слова говорили о дружбе и боевом союзе двух братских армий и народов.

Майор Конечный объявлял очередные номера программы. Пришла очередь и Славека. Многие из присутствующих, возможно, впервые услышали стихи Маяковского. Славек выступал прекрасно и был награжден бурными аплодисментами.

Многие номера пришлось повторять. Концерт закончился русской песенкой «Прощание». Без перевода ее поняли все. Она напоминала присутствующим, что эти молодые люди через несколько дней покинут их город и двинутся на фронт…

Это памятное выступление покорило всех жителей Кутно. Двери многих домов теперь были открыты для летчиков. Вновь завязывались знакомства, возникали привязанности военного времени, заранее обреченные на печаль расставаний.

В ту ночь Славек почему-то долго не мог заснуть, хотя обычно засыпал, едва коснувшись головой подушки. Мысленно он снова и снова возвращался к прошедшему дню. Он видел себя стоящим на сцене. Вот он вновь окидывает взглядом зрительный зал, видит сосредоточенные, внимательные и заинтересованные лица. Он старается передать им мысль Маяковского, заключенную в стихотворении, так, как хотел бы это сделать — Славек в этом уверен — сам поэт. А затем в его ушах еще долго звучат громкие аплодисменты. Их действительно было много.

Да, радость успеха, он снова переживает ее. «Вот окончится война, — мечтает Славек, — и я вернусь сюда. Вместе с полком, конечно, ведь вполне возможно, что он опять разместится именно в Кутно. Неплохой городок. Сколько здесь должно быть приветливых, душевных людей. А служить буду по-прежнему в своем полку, потому что летать хочу до тех пор, пока буду в состоянии. А что, если полк не вернется в Кутно? Его могут разместить где-нибудь в другом месте. Тогда как? Ну и что? Жаль, конечно, что не в Кутно, да разве в Польше нет других столь же милых мест? Не в Кутно, так в другом каком-нибудь городе. Там ведь тоже можно и служить, и летать, и читать Маяковского. И кружок художественной самодеятельности организовать…»

Мысли Славека постепенно сменяются какими-то сонными видениями, должно быть, приятными, поскольку Славек улыбается сквозь сон. И в следующую минуту его ровное дыхание сливается с дыханием крепко спящих товарищей.

А где-то далеко не стихает война, несущая с собой еще не одну горькую неожиданность и не одно разочарование. И не у одного еще человека разрушатся планы на будущее.

Наступила последняя военная весна. В штабах фронтов и армий велась напряженная подготовка к заключительной в этой войне операции. В соответствии с директивами и приказами командования войска готовились к нанесению последнего, решающего удара.

На берега Одера и Нейсе перебрасывались все новые и новые советские и польские воинские части, производившие перегруппировку. Подтягивались тылы, подвозились боеприпасы, горючее, техника для форсирования рек.

На штабные карты наносились направления предстоящих ударов, места сосредоточения своих войск и войск противника. Командующие, штабные офицеры, начальники многих служб изучали местность противника, собственные задачи, кропотливо наносили на карты все новые данные.

В прифронтовых лесах деловито гудели полевые лесопилки, ритмично взвизгивали, вгрызаясь в свежую сосновую древесину, пилы. Стук топоров, повторяемый лесным эхом, напоминал усиленное стократ постукивание целой армии дятлов. Это строились лодки для предстоящего форсирования реки.

По всей огромной линии фронта шла гигантская работа, результаты которой должны были сказаться лишь в день наступления. И день этот все приближался.

В полку тоже не тратили времени зря. Все, от командира до рядового бойца, отлично понимали, что наступает час решающих испытаний. В новой операции, подготовка к которой шла полным ходом, полк наверняка примет участие. Поэтому все старались выполнять свои обязанности как можно добросовестнее, внимательно следили за развитием событий. Ощущая приближение решающего момента, летчики уже не приставали к майору Волкову с вопросами о начале боевых действий.

Обычные разведывательные полеты в направлении фронта теперь выполнялись значительно охотнее, чем прежние, тренировочные, в районе аэродрома. А когда в Кутно прибыла группа пилотов 1-го истребительного авиаполка «Варшава», чтобы поделиться с молодыми товарищами своим опытом недавних боев во время Варшавской и Поморской операций, всем стало ясно, что полк в Кутно долго не задержится.

Обстановку всеобщего возбуждения еще более накалило прибытие в полк 12 апреля генерала Агальцова, командующего 1-м авиационным корпусом. На торжественном построении он вручил орден Красной Звезды заместителю начальника штаба майору Гуляеву и старшему технику подпоручнику Разникову.

— Теперь уж наверняка скоро все начнется, — авторитетно заявил после вручения наград Еремин. — Всегда так бывает, что перед началом новой операции в часть приезжает высшее начальство. Вот увидите: через пару дней будем в бою.

Эти слова, а особенно электризующее всех слово «бой», он, как и подобает старому фронтовику и командиру звена, произнес подчеркнуто небрежно. При этом и сам почувствовал, как его охватывает возбуждение.

14 апреля некоторые подразделения авиадивизии были переброшены на узел прифронтовых аэродромов вблизи Барнувки. Весть об этом быстро донеслась до полка благодаря так называемому «солдатскому телеграфу».

«Ну, теперь, того и гляди, и мы двинемся», — говорили все.

И все же, несмотря на ожидание, весть о начале наступления и форсировании Одера частями Советской Армии и Войска Польского прозвучала как гром с ясного неба.

Ежедневные радиосводки сообщали о районах упорных боев, о захваченных населенных пунктах, Фронтовая печать была полна материалами о геройских действиях пехотинцев, летчиков, саперов, танкистов, артиллеристов.

Летчики по-прежнему находились в Кутно. Они снова начали наседать на Волкова, начальника штаба и его помощников. Бедный Молотков вынужден был потихоньку выбираться из своей каптерки, боясь попасться кому-нибудь на глаза. Сам он ничего не знал и ничего не мог сказать другим.

— Наши там сражаются, а мы здесь сидим, — волновались все, пытаясь понять причину, побудившую начальство оставить их в стороне от основных событий.

— К тому же полк обучен вполне прилично!

— Пора бы наконец на фронт!

— Да уж наверняка бы мы там пригодились!

— А может, о нас, попросту говоря, забыли?

— Не волнуйся. Командир корпуса был у нас недавно, вспомнил бы. Видно, еще не время…

Именно так и было. В первой стадии операции предполагалось использовать в военных действиях уже находившиеся на прифронтовых аэродромах подразделения 4-й дивизии, а также часть вспомогательной авиации. Полки 1-го авиационного корпуса, в числе которых был и наш полк, должны были вступить в бой несколькими днями позже, на следующем этапе операции, и действовать в глубине обороны противника.