Шашечки и звезды

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ

Красуцкий взобрался на крыло, перенес ногу через борт и влез в кабину. Он чувствовал, как часто бьется его сердце. И не удивительно: столько впечатлений за один день. Прощание с Кутно, перелет на фронтовой аэродром, а теперь — самое важное — вылет на первое боевое задание. Оно казалось не слишком сложным, но, что ни говори, предстоял настоящий боевой вылет. Все может случиться…

Ему вдруг вспомнились слова из листовки, присланной в полк из управления по политико-воспитательной работе 1-й армии.

«Верно. Все верно, — подумал Александр. — Наконец-то зададим им перцу! Пришло время рассчитаться за их преступления».

Он уселся поудобнее, помахал рукой стоящему рядом механику и включил двигатель. Выхлопные трубы выстрелили синим дымом. Красуцкий включил радио и стал слушать, как летчики поочередно докладывали о своей готовности к старту. Наконец наступил и его черед. Пилот был уже спокойным, он успел взять себя в руки.

— На старт! — раздалась команда в ответ на его доклад.

Обычность и будничность этих слов окончательно успокоили его. Столько раз он их слышал! Красуцкий подрулил к взлетной полосе и остановился чуть сзади и слева от соседнего самолета. Одни из его товарищей уже были в воздухе, другие в ожидании взлета стояли впереди. За ним тоже образовалась очередь машин.

Стартовали по двое. Александр лихо рванул с места и уже на середине взлетной полосы оторвался от земли. Мотор взвыл на больших оборотах. Его сосед поравнялся с ним над аэродромом, и они вместе вошли в строй.

Задание выглядело несложным. Обеим группам надлежало выполнить облет прифронтовой зоны, чтобы познакомиться с местностью, пересечь ее, разведать территорию за ней и при этом вести неустанное наблюдение за воздухом.

Выполнению этой задачи, однако, не благоприятствовали метеоусловия как в районе аэродрома, так и на месте боевых действий. На высоте двух тысяч метров повис густой слой кучевых облаков, толщина которых колебалась от трехсот до пятисот метров. Видимость была достаточной: до десяти — пятнадцати километров, но поди узнай, что скрывается в толще облаков или над ними. Летчики то и дело окидывали настороженными взглядами клубящиеся над ними облака и беспокойно оглядывались вокруг, хотя ничто не предвещало опасности.

Они пролетели над широко разлившимся, набухшим весенними водами Одером. Еще несколько дней назад здесь велись ожесточенные бои. Повсюду виднелись их следы: изрытая снарядами земля, обугленные стволы деревьев и разбитая, поломанная техника. Сверху все это было видно как на ладони.

Красуцкому хотелось кричать от радости, смеяться, петь. Вот и настал тот момент, которого они так ждали, к которому так упорно готовились. Он на своей верной машине — над территорией врага!

Внезапно летчик почувствовал в кабине какой-то странный запах. Несколько раз он с недоумением повел носом. «Неужели дым? — подумал он. — Горит что-то! Но что?»

Запах дыма ощущался все явственнее. Теперь уже пилот перепугался не на шутку.

— Чувствую дым в кабине! Что-то горит! — бросил он в эфир и замер в ожидании ответа.

— Ничего. Успокойся, — послышался ровный голос Шота. — Я тоже чувствую дым. Это Берлин горит…

Берлин! Чувство огромного облегчения охватило Александра.

— Это Берлин горит! — повторил он слова капитана. — Ну что ж, поделом вам, гады! Это вам — за Варшаву! За наши сожженные города и деревни! За тридцать девятый год!

По ту сторону Одера видимость по-прежнему была неплохой. Редко разбросанные по маршруту полета населенные пункты выглядели сверху на фоне больших квадратов лесов довольно живописно и даже спокойно. Но это спокойствие было обманчивым. Даже чуть приглядевшись, можно было заметить оживленное движение войск на дорогах. Большие и малые колонны автомобилей и отдельные машины спешили в западном направлении. Тут и там из догоравших строений к небу поднимался дым. Впереди, на расстоянии более десяти километров, видны были вспышки выстрелов и разрывы артиллерийских и гаубичных снарядов. Это огнем пульсировал фронт. В последней смертельной схватке с врагом сошлись воины Советской Армии вместе с воинами частей 1-й армии Войска Польского.

Красуцкий летел следом за Пономаревым. Линию фронта они пересекли вблизи какой-то железнодорожной станции. Александру хорошо были видны огромные воронки, искореженные рельсы, казавшиеся сверху причудливой железной паутиной.

«Чисто сработано, — подумал летчик, с удовлетворением глядя на разрушенные пути, разбитые вагоны и станционные постройки. — Артиллеристы наши постарались, а возможно, и летчики тоже…»

Он оторвал взгляд от земли и посмотрел прямо перед собой. Поискал глазами машину Пономарева и удивился. Рядом с ведущим самолетом вдруг распустились какие-то белые клубочки. Завороженный этим не виданным до сих пор явлением, молодой летчик с возрастающим вниманием всматривался в появляющиеся все чаще и чаще новые белые облачка. Но теперь внутри них он явственно различал и вспышки огня. «Вот оно что: ведь это разрывы снарядов! — пронеслось у него в голове. — Мы попали в зону огня вражеской зенитной батареи!»

Необычная картина полностью поглотила внимание летчика. И только заметив, что такие же клубочки появились недалеко от его самолета, понял всю грозившую ему опасность.

Пару раз машину здорово тряхнуло. Видимо, снаряды разорвались где-то совсем рядом. Он выровнял самолет. К счастью, зенитчики стреляли неточно. В следующую минуту вся группа вышла из зоны огня, продолжая свой полет дальше, на запад.

Вскоре то ли облачность стала ниже, то ли ближе к Берлину дым сделался гуще, но им пришлось спуститься вниз, на высоту около пятисот метров. С такой высоты можно было прекрасно наблюдать за движением войск противника. Теперь летчики повернули на юг и некоторое время летели параллельно линии фронта. Взгляды их были прикованы к земле. Наконец Грудзелишвили приказал возвращаться. На сей раз линию фронта они пересекли без происшествий.

Скибина летел в группе капитана Симонова. Ведущим у него был Еремин. Миновали Одер. Чем дальше на запад, тем все ощутимее становился запах гари, проникавший в кабины. Над Данненбергом внимательно наблюдавший за небом Славек заметил вдруг слева от себя вражеский самолет. «Фокке-Вульф-190», — тотчас же определил он. Слегка охрипшим от волнения голосом передал по радио:

— Внимание! Слева — «фока»!

Не дождавшись приказа, не спросив разрешения и не доложив о своем решении, молодые пилоты ринулись на противника. Тот заметил атакующие «яки» и без промедления нырнул в облака. За ним в клубящуюся ватную массу устремились и оба истребителя. И естественно, потеряли противника из виду. Они вскоре поняли, что совершили серьезный просчет, самовольно отколовшись от своей группы, и постарались как можно быстрее выбраться из облаков.

Симонов сориентировался в обстановке и короткой энергичной командой вернул их. Два «яка», как нашкодившие дети, присоединились к группе. Полет продолжался.

Еремин со Скибиной почти достигли пригородов Берлина. Густой дым закрывал столицу «тысячелетнего рейха».

Повернув на юг, они попали в плотное дымное облако. При выходе из него самолеты снова были обстреляны зенитками. Ведущий Еремин спокойно взглянул на землю, а затем на карту. Он засек огневые точки врага и нанес их на план города. После этого Еремин несколько раз изменил курс и высоту. Славек, как тень следуя за командиром, повторил его маневр, хотя и испытывал страстное желание атаковать зенитную батарею, резануть по ней несколькими очередями. Они вышли из зоны обстрела и взяли курс на восток, на Бернау. На этом пути их снова обстреляла артиллерия, но и на сей раз счастье сопутствовало летчикам. Снаряды рвались близко, но ни один из них не попал в самолет.

Прошел час. На летное поле в Бяленгах высыпали все свободные от занятий воины полка. С нетерпением и любопытством ожидали они возвращения десяти летчиков — героев дня. Наконец на горизонте появились первые едва заметные точки. Они стремительно увеличивались, приобретая знакомые очертания. Наблюдая за приближающимися машинами, механики наперебой спорили о том, чьи подопечные возвращаются с задания первыми. На летном поле сразу сделалось оживленно. Вслед за первой группой машин появились и остальные. Выходили на круг и поочередно, как на учебных занятиях, приземлялись на травянистой полосе.

К вылезающим из кабин летчикам тут же подбегали друзья, механики выспрашивали о состоянии машин в воздухе, о замеченных неисправностях. Они заботливо осматривали самолеты — не повреждены ли? Летчиков же интересовали главным образом вопросы, связанные с выполнением задания. И все они горячо поздравляли участников первого боевого вылета полка.

Бывалые летчики отвечали на вопросы лаконично и сдержанно, молодые же на слова не скупились. Они готовы были вновь и вновь рассказывать о своих первых фронтовых приключениях. Рассказам, которые порой выливались в горячие споры, казалось, не будет конца.

Радость и всеобщее веселье неожиданно омрачились — один самолет еще не вернулся. Оживление сменилось томительным ожиданием. По расчетам, летчику должно было хватить горючего. Оказалось, что один из ведомых в дыму и тумане оторвался от своей пары, сбился с курса при выходе из облачности и потерял ориентировку. Горючее было на исходе, и летчик решил приземлиться на ближайшем аэродроме. Сразу же после пересечения Одера, в районе Франкфурта, он и приземлился. Связаться со своей частью было делом нетрудным, но во время посадки самолет получил небольшое повреждение шасси, и нашему неудачнику пришлось заночевать у соседей.

После ужина командир полка созвал пилотов, чтобы подвести итоги сегодняшнего вылета и обсудить задачи на завтра.

— Прежде всего начальник штаба познакомит вас с общей обстановкой на фронте, — сказал он.

Подполковник Баскаков подошел к огромной карте, прикрепленной к школьной доске.

— Наши войска, как видите, окружили Берлин. Сегодня во второй половине дня фашисты предприняли отчаянные контрудары в трех направлениях, пытаясь тем самым разорвать кольцо вокруг своей столицы. С севера ударила группа генерала Штейнера, с запада подходили войска под командованием Венка, а с юга на помощь окруженному Берлину пыталась пробиться армия фельдмаршала Шёрнера. Некоторые из наших частей, действовавших на флангах, перешли к временной обороне. Им удалось приостановить атаки гитлеровцев. Основные силы продолжают наступление на Берлин.

Летчики понимающе кивали головой. В их глазах уже совершенно отчетливо вырисовывалась картина последнего, решающего удара этой долгой войны. В эти дни слово «Берлин» произносилось все чаще, но теперь оно уже не казалось каким-то очень отдаленным, почти абстрактным, как раньше. Теперь достаточно было сесть в самолет, чтобы через несколько минут оказаться над пылающим городом.

После того как начальник штаба окончил информацию и ответил на вопросы, слово взял командир полка:

— Ну что ж, задание было выполнено хорошо. Перебазирование прошло организованно, боевой вылет также. Однако во время следующих полетов необходимо обратить больше внимания на летную дисциплину и на неукоснительное выполнение распоряжений ведущих. Сегодняшнее увлечение некоторых наших молодых товарищей погоней могло окончиться печально… А теперь перехожу к задаче на завтра. Наш полк совместно со штурмовиками должен нанести удар по наступающим частям северной группы генерала Штейнера и тем самым задержать подход его свежих сил, сдерживая в свою очередь весь ход наступления противника. Другая группа имеет задачу прикрыть с воздуха действия наших наземных войск в районе Ораниенбург, Креммен, Флатов, Вельтен и во взаимодействии со штурмовиками уничтожить наземные цели врага в районе продвижения наших войск в направлении Заксенхаузен, Лейенберг, Херцберг, а также вести разведку в районе Нойруппин, Виттшток, Кёритц, Фербеллин. Заданий немало, и все говорит о том, что завтрашние полеты будут интенсивными. Более подробно со своими задачами каждый командир эскадрильи будет ознакомлен только утром.

Все расходились по своим домам затемно. Еремин шел вместе со Скибиной.

— Ну что, Славек? Полетали мы сегодня с тобой, а завтра, пожалуй, предстоит полетать еще больше, — тронул приятеля за плечо Костя. — А может, и фриц какой-нибудь нам на мушку подвернется?

Скибина промолчал, шагая в задумчивости. Он все еще находился под впечатлением сегодняшнего полета. Подойдя к своему дому, они остановились и, не сговариваясь, посмотрели на западную сторону небосвода. Там, где находился Берлин, видно было широкое зарево, оттуда доносились приглушенные расстоянием звуки разрывов.

Капитан Грудзелишвили сбросил с себя куртку и фуражку, сел на кровать, но затем поднялся и подошел к окну. Рванул тесемку, и светомаскировочная занавеска, которую смастерили из черной бумаги бывшие хозяева дома — немцы, свернувшись в рулон, поднялась вверх. Окно осветил далекий отблеск пожара.

— Добрались наконец, — проговорил он громко сам себе. — Теперь нужно быстрее кончать — и по домам.

Он сполоснул лицо под умывальником и бросил полотенце на спинку стула. Затем вытянулся в кровати, с удовольствием думая о долгожданном сне. Через минуту капитан уже спал. Ему снились родные горы, залитые яркими лучами солнца.

К Красуцкому сон никак не приходил. Александр вертелся с боку на бок, и пружины его широкой, удобной кровати жалобно повизгивали. Еще двумя днями раньше на ней, возможно, почивал хозяин этого зажиточного дома.

— Что ты там все вертишься? — послышался голос из противоположного угла.

Это Пономарев. Александр молчал. Он сделал вид, что спит и вертится во сне. Сейчас его не тянуло на разговор, Хотелось подумать, помечтать в одиночку.

Может быть, завтра утром им придется лететь на Берлин? Вот было бы здорово! Правда, у них там сильная противовоздушная оборона, да и истребителей наверняка встретишь. Обидно, конечно, погибнуть в самом конце войны. А кто сказал, что ему, Красуцкому, суждено погибнуть? Далеко не каждого летчика сбивают… Сколько их, таких, которые летают с самого начала войны! И пусть они будут не первыми польскими пилотами в небе над столицей рейха, потому что там уже бывали, и не раз, самолеты с польскими экипажами, но они зато будут первыми польскими летчиками, которым дано задание помочь польскому пехотинцу, танкисту, артиллеристу вступить в Берлин.

Впечатления прошедшего дня наконец оставили его, и он уснул.

Утром все вскочили без побудки и первым делом бросились к окнам. Погода, не баловавшая их в последнее время, и на сей раз оказалась немилостивой. Над летным полем висела густая пелена облаков. Во влажном воздухе чувствовался запах дыма. Перемешанный с туманом и моросящей слякотью дым образовывал отвратительную плотную завесу. О вылетах нечего было и думать.

Техники слонялись по аэродрому. Разговаривать друг с другом никому не хотелось, и только изредка сквозь зубы вырывались крепкие словечки по поводу погоды. Раздраженные, злые, они без всякой надобности бродили у машин. Полковой метеоролог с утра забился в свою кабинку и сидел там, опасаясь показаться на глаза офицерам.

Пилоты, собравшись в здании школы, склонились над картами с нанесенными на них силуэтами самолетов противника. Они изучали местность, стараясь запечатлеть в памяти как можно больше характерных ориентиров — реки, каналы, шоссейные и железные дороги, озера.

Время от времени кто-нибудь из летчиков не выдерживал и выбегал на улицу. Задрав голову, со злостью глядел на непроницаемую пелену облаков, с досадой сплевывал и с сокрушенным видом возвращался к планшетам. Обед прошел невесело. Даже Еремину не удалось расшевелить компанию. Да он и не прилагал для этого особых усилий.

После обеда вышли покурить и вновь угрюмо оглядывали затянутый туманом и дымом небосвод.

— Может, хоть к утру прояснится? — с надеждой в голосе произнес Зимаков.

Ему никто не ответил. Никому не хотелось вообще разговаривать, а тем более на такую тему. К группе летчиков подошел подпоручник Анджей Черный.

— Новость слышали?

— Какую еще новость? — нехотя поинтересовался кто-то.

— А такую, что девятый перебазировался из Крушвина в Баранувку!

— Ну и что?

— А ничего. Может, там у них будет лучше с погодой, чем у нас здесь.

Пономарев сердито хмыкнул.

— И это все, что ты хотел сказать? Ничего себе, важное сообщение.

Его насмешливый тон задел Черного.

— Да нет, не только это. Но если вы слова не даете сказать, я молчу…

— Не сердись, Андрюша, — примирительно проговорил Еремин, — выкладывай, если есть что интересное. Сам видишь, в каком все настроении из-за этого проклятого киселя. — Он обвел рукой вокруг и показал на небо.

— Ну хорошо, хорошо. Скажу. Так вот, слышал я, как «дед» только что разговаривал с метеорологами. И уже сегодня ожидается улучшение погоды…

Он не успел договорить, как его окружили летчики. Они дергали Анджея за руки, хлопали по спине, каждый наперебой пытался о чем-то спросить. Еремину никак не удавалось даже подступиться к Черному, которого тесно окружили ребята. Пришлось как следует подтолкнуть Бородаевского, который загородил Анджея.

— Ты что, спятил? — возмутился тот.

— Вася, дорогой, так это ж я с радости!

— Та-ак. Он, видите ли, с радости. А если бы ты мне руку из плеча вышиб, чем бы я стал ручку держать?

— Ничего. Симонов без ноги вон летает, а что для такого аса, как ты, рука? — поспешил на помощь другу Красуцкий.

Бородаевский открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его опередил слышавший все капитан Симонов:

— Оставь, Вася, С ними все равно не сладишь. Видишь, атакуют вдвоем, как сам их учил…

Все грохнули веселым смехом. От угрюмого настроения не осталось и следа!