Сколько нам еще жить?..

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Отец и сын сидели за полосатым, сотканным из верблюжьей шерсти дастарханом, не торопясь ели шурпу, приготовленную из каурмы. Заедали петиром — слоеными лепешками из пресного теста. Когда окара — коричневая деревянная чашка опустела, Овез и Бекмурад, потерев жирные пальцы о дастархан, принялись молиться, воздавая хвалу аллаху.

Сын знал, что после обильной и вкусной еды у отца всегда улучшается настроение и решился рассказать о том, что произошло в чайхане у Селима. Старый Овез сразу помрачнел, постукивая пальцами по острому колену, что служило явным признаком закипающего гнева…

— Какой шайтан понес тебя в чайхану? — зло спросил сына. — Говорил — не ходи туда. Селим — человек скользкий, с пограничниками дружбу ведет… Зачем с гяуром чай пил? Нож показывал!.. Отвечай! Ну!

— Таких ножей много, — пожал плечами Бекмурад, — на нем ничего не написано…

— Для тебя — нет, а для других — может да… Они к тебе присматривались. Узнать хотели, как себя поведешь?

— Как всегда себя вел!

— Тебе так кажется! Этот урус и Селим другими глазами смотрели… Неужто не поймешь, в чем тут дело. Подозрение у них есть… А почему?

Бекмурад хотел что-то сказать, но в комнату вошел брат. Видимо, еще за дверью услышал их бурный разговор.

— Что у вас случилось? — спросил он, подозрительно взглянув на них.

Отец и брат промолчали. Ни тот и ни другой не хотели, чтобы Клычмурад узнал правду…

— Ничего не произошло, — чуть помедлив ответил отец, — Бекмурад вот в колхоз захотел вступить…

«В какой еще колхоз? Что это он говорит? — подумал Бекмурад. — Пусть они провалятся со своим колхозом!.. Наверное, отец нарочно сказал, чтобы голову Клычмураду закрутить…»

Сожалеюще покачав головой, Бекмурад произнес:

— А чего тянуть? Если не добровольно, так силком загонят, верно, Клычмурад?

Отец выжидающе уставился на старшего сына. Ему хотелось лишний раз убедиться: правильно ли он понимает своих сыновей?»

Клычмурад же подумал: «Почему брат вдруг заговорил иначе? Ведь всегда был против колхоза… В чем дело?»

— Что с ним? — спросил он отца, кивнув на брата.

— Спроси сам, — неопределенно хмыкнул отец.

— Что спрашивать! — с вызовом произнес Бекмурад, входя в роль, предложенную отцом. — Вступать надо!

Старший брат недоуменно уставился на Бекмурада. Он всегда недолюбливал отцовского любимчика за дерзость и наглость. В детстве они постоянно дрались. Знал Клычмурад, что брат мог напасть из-за угла, ударить лежачего, жесток был во всем. А уж как деньги любил! Правда, и сам он уважал звон монет и шелест радужных бумажек.

Полулежа на кошме, отец наблюдал за сыновьями. Лишний раз убеждался, что младший характером в него пошел. Старший — тот помягче, но деньги сколачивать умеет и хозяйство может вести. В крепкие руки наследство рода попадет! Как бы только сберечь его и приумножить при Советах?.. Ведь как получается — голодранцы, а лозунг о равенстве выдумали. А какое тут равенство может быть? Нет, он своим добром делиться ни с кем не станет. Не для того наживал!..

Разгладив бороду и откашлявшись, отец примирительно сказал:

— Ты, Бекмурад, как курре — молодой ишак, уперся и ни с места! Заладил: колхоз… колхоз… Надоело хозяином быть? Так и скажи! Мы с Клычмурадом и без колхоза, да и без тебя проживем…

— Пусть на все четыре стороны катится, — зло подхватил старший. — Только не вздумай назад возвращаться! Без тебя обойдемся!

Бекмурад вопросительно взглянул на отца. Он явно не знал, как вести разговор дальше: он же всей душой ненавидел колхоз, так почему сейчас должен защищать его?..

Понял это и старый Овез. Кряхтя поднялся, прошелся по комнате, тяжело ступая босыми ногами по кошме. Разгладил жидкую бороду, потуже затянул цветастый платок на поясе…

Старший сын, внимательно следивший за отцом, неожиданно спросил:

— Отец, а где твой платок с зелеными цветами?..

Отец и Бекмурад обменялись быстрыми взглядами.

— Почему ты спрашиваешь? — тяжело выдохнул отец.

— Вчера с Батыром разговаривал… Председателем колхозной ячейки комсомола. Он сказал, что пограничники ищут хозяина платка с зелеными цветами…

— Ему кто говорил? — быстро спросил отец, впиваясь глазами в лицо сына.

— Чайханщик Селим…

— Что еще говорил Батыр?

— Спросил, нет ли у тебя такого платка…

— Что ты ответил?

— Сказал, что таких платков в нашей семье нет… Я правильно ответил?

— Правильно, — глухим голосом произнес отец и неожиданно крикнул: — Эй, жена, чаю!

Когда испуганная криком, полная туркменка с широким добрым лицом, полусогнувшись, внесла большой чайник, старый Овез был спокоен. Если до этого он еще колебался, то после слов Клычмурада, ему стало ясно: пограничники вышли на след…

— Надо уходить за кордон, — твердо произнес отец и вытер выступивший на лбу пот, хотя в доме было прохладно. Погода портилась — в окно было видно как с запада медленно надвигались тяжелые темные тучи. Они громоздились по всему небу и, хотя до вечера было еще далеко, уже начинало темнеть… Порывы ветра гнали по улицам пыль, раскачивали ветви старых деревьев, что протянули свои зеленые ветки над старым, много повидавшим на своем веку домом, иногда бросали в стекла окон пригоршни песка.

— Почему нам надо уходить, отец? — после затянувшегося молчания спросил Клычмурад.

Прежде чем ответить, Овез прислушался к порывам ветра, медленным взглядом обвел комнату, задержал глаза на больших кожаных мешках — саначах, что стояли у стены, наполненные зерном, тулупе из овчины, лежавшем в углу. Любил накрываться им старый Овез. Вот бы и сейчас завернуться в него с головой и ничего не видеть, ничего не слышать! Вдыхать такой родной запах дома, семьи, вспоминать детство…

— Отец, — вывел его из задумчивости голос старшего сына: — скажи, зачем нам уходить за кордон?

Прежде, чем ответить, Овез отхлебнул чай и тяжело вздохнул. Бросил взгляд на Бекмурада, который, весь подавшись вперед, смотрел на него и твердо произнес:

— Потому, что это твой брат зарезал пограничника! А я, старый дурак, забыл там платок… Сегодня Бекмурад в чайхане показал нож… Теперь — платок… Разве не понятно, что они догадываются… На платке есть моя метка…

Все время, пока отец говорил, Клычмурад решительно смотрел на брата. Так вот кто, оказывается, убийца!.. Вот кого разыскивают пограничники и проклинает все село! Никогда бы не догадался об этом. То-то в последнее время брат такой странный, спросишь его о чем-нибудь, а он молчит, переспрашивает, пугливым стал…

— Зачем он это сделал? — удивился Клычмурад, — разве пограничники мешали нам?..

— Так уж получилось… Уходить надо. Да поможет нам аллах. Вот и погода подходящая, — вздохнул отец.

— Но хозяйство, скот, семья! — воскликнул Клычмурад. — Как все это бросить, отец!

— Аллах захочет, вернемся… Или ты хочешь, чтобы меня и Бекмурада посадили в зиндан?

— Если бы с Дурды Муртом… Тогда и стадо можно было бы с с собой взять и верблюдов, — предложил Клычмурад.

— Я лучше его тропы знаю, — успокоил отец, — не попадемся. Потом с ним придете, заберете все, что нужно. Нельзя сейчас ждать. Каждую минуту могут придти… Я скоро вернусь, а вы собирайтесь, только без суеты. Самое необходимое берите. Никому ни слова. Потом сам скажу. И не вздумайте следить за мной. Один раз Бекмурад попробовал!

Отец ушел, и только теперь Клычмурад осознал полностью то, что сделал брат. Невольно задавал вопрос: а он смог бы так? И не находил ответа, даже когда Бекмурад рассказал, как все вышло. Ставил себя на его место, но ответ так и не приходил. Делалось страшно, стоило только представить кровь, хлеставшую из горла пограничника…

Это была одна из тех ночей, которые нередко бывают в горах в любое время года. Слабый свет только что народившегося месяца не мог пробиться сквозь плотные тучи и хотя бы на миг осветить землю. Ветер то налетал, закручивая пыль и песок в воронки, то стихал, и тогда отчетливо было слышно, как капают редкие, но крупные капли дождя. Глухо шумел кустарник, казалось, ветер словно шарит по ветвям и никак не может найти то, что ему нужно. Он злился и с новой силой набрасывался на кусты.

Алексей вместе с напарником — широкоскулым киргизом Уланом, завернувшись в плащи, притаились под кустом и внимательно вглядывались в чернильную темноту.

— Ай, совсем ничего не видно, — прошептал Улан, — будто у нас в закрытой юрте…

— Мы и ночью должны видеть как кошки… Понял? — шепотом ответил Алексей.

— Моя понял… Будем кошка! Нет, как кот…

— Помолчи, — оборвал Алексей, — слушай!..

Но как ни вслушивались в таинственные звуки неприветливой ночи старший наряда Алексей Кравцов и его напарник Улан Токомбаев — ничего подозрительного не могли обнаружить. Пограничники понимали, что лучшей ночи для нарушителей и быть не могло и напряженно ловили каждый шорох, прислушивались к каждой капле дождя. Все их внимание было обращено на сопредельную сторону — оттуда, вероятнее всего, мог придти враг. Но помнили, что он мог зайти с тыла. Ударить предательски и коварно. Полной уверенности, что за спиной только свои, — не было.

…Они шли гуськом. Впереди неслышно скользил в своих мягких чарыках отец. Следом, стараясь не отстать — Клычмурад, за ним Бекмурад. Старого Овеза радовала кромешная мгла. Мог бы и с закрытыми глазами идти — с детских лет все знакомо и привычно. Двоякое чувство испытывал глава семьи: хотелось быстрее оказаться за кордоном, и в то же время было чего-то жаль… Только и радости, что согревал сердце увесистый мешочек, надежно спрятанный за пазухой, но может ли он заменить все то, что оставлял он здесь? Была еще надежда вернуться в родные края вместе с Дурды Муртом.

Клычмурад едва различал спину отца. Вслушиваясь в ночные звуки, он механически переставлял ноги. Слишком много пришлось ему узнать за один день. События, словно лавина песка, рухнувшая с высокого бархана, навалились на него, подмяли под себя и ему казалось, что он задыхается.

Когда отец после продолжительной отлучки вернулся домой, Бекмурад был разочарован — ничего в его руках не было. Мелькнула мысль: «Может он и не ходил к тайнику»? Но вот отец, плотно прикрыв дверь, достал из-за пазухи мешочек и высыпал его содержимое на ковер, предварительно сдув с него пыль, — братья ахнули и глаза их засверкали от радости и жадности… Нет, отец не хранил бумажные деньги — что бумага? И времени подвластна, и любая крыса сожрать может! Другое дело золото и прозрачные, как вода в горном ручье, камушки… Бекмурад предложил разделить все на три части — безопаснее нести через границу, но отец не согласился… Сейчас, шагая за братом, Бекмурад видел наяву сияние золота, блеск камней, что лежали в мешочке на груди у отца. Они сияли так ярко, что Бекмураду казалось — это они помогали ему видеть в кромешной темноте…

Внезапно Улан дотронулся до плеча Алексея и осторожно надавил на него. Алексей напряг слух, но ничего не услышал, кроме редкого накрапывания дождя да порывов ветра. Вдруг ему показалось, что сквозь привычные звуки он различает что-то еще. Он еще не мог сказать — что именно, но всем своим напрягшим существам почувствовал что-то тревожное в звуках ночи. Каким-то шестым чувством понял, что кто-то крадется в сторону границы. И он не ошибся. Да, это были люди… Вот до обостренного слуха донесся хруст веточки под чьей-то ногой. Сомнений больше не оставалось: к границе приближались посторонние люди и шли они с родной стороны… Определив, что нарушители пройдут в стороне, Алексей тронул за рукав Улана и осторожно двинулся наперерез им. Он точно рассчитал, что их пути пересекутся у Кичик-Чешме. Алексей знал этот участок, где буйно растет горчак и ажи-буян, софора толстоплодная. Сколько раз проходил здесь, лежал в секретах, изучал на макете. Знал редкие кустарники багряника и барбариса, знал даже за какими валунами любят прятаться кеклики — горные куропатки.

Конечно, нарушители пойдут не по той ложбинке, где густо растут кусты — они не дураки, поймут, что именно там могут быть секреты… Нет, они поднимутся вверх и пойдут по отлогому склону выше. Он бы и сам так поступил, если бы решил перейти границу… Он принял решение и теперь все его действия были подчинены определенной цели…

…Чем ближе они подходили к запретному месту, тем сильнее боролись в душе Бекмурада два чувства: желание получить третью часть заветного мешочка и страх! Говорят, пограничники стреляют без предупреждения… Застрелят, а потом разбирайся было предупреждение или нет? Что толку от этого, если ты уже станешь гостем аллаха! Все медленнее и медленнее становились его шаги. Неожиданно пришла мысль: «А что если отстать, а когда отец и брат благополучно перейдут границу и все будет спокойно — идти и самому… Пожалуй, так безопаснее будет. А если напорются на дозор или секрет, тогда можно и удрать назад. В такую ночь сам шайтан не разберет, сколько их было: двое или трое…» Приняв такое решение, Бекмурад стал постепенно отставать от отца и брата…

Граница была где-то совсем рядом. Все осторожнее, вкрадчивее становились шаги старого Овеза. Он боялся камней. Много они могут шума наделать, если попадутся под ноги. Ох, сколько же их здесь! Наступи на один, он рухнет и потянет за собой остальные и так загремят — не то что пограничники, все собаки в селе всполошатся! Каждый шаг он проверял, ставил ногу осторожно, будто собирался на стекло ступить. Но, слава аллаху, пока все шло хорошо. Оставалось совсем немного. Чувствовал, что следом неслышно крадется Клычмурад, стараясь не отстать и в то же время не наступая на пятки. Знал, что за старшим сыном так же неслышно идет и Бекмурад. Прошли еще немного и, облегченно вздохнув старый Овез, ухмыльнулся: «Спать надо поменьше, кизыл-аскеры!.. Прозевали нас…»

И в ту же секунду в небе неожиданно вспыхнул мертвенно-бледный свет ракеты и властный голос прогремел:

— Стой! Ложись!

Свет был таким ярким, что высвечивал каждую травинку, каждый камушек. Но ни один из нарушителей не подчинился приказу. Овез и Клычмурад рванулись вперед. Бекмурад, который значительно отстал от них, на какое-то мгновение опередил ракету и упал в высокую траву до ее вспышки…

Каким бы коротким не был свет ракеты, но его было достаточно, чтобы пограничники разглядели двух нарушителей. Когда они, не подчиняясь окрику, кинулись бежать к границе, Улан сделал предупредительный выстрел. Нарушители продолжали бежать, и тогда винтовку вскинул Алексей. Последнее, что он успел заметить в меркнущем свете, это то, что один из нарушителей упал, словно споткнувшись о невидимую преграду… Всего несколько шагов оставалось ему до границы и остановить его могла только пуля…

…Всю ночь завывал за окнами ветер, шумел дождем по крыше, стучал ветками деревьев в стекла. И с каждым ударом испуганно вздрагивал Бекмурад, хотя и надеялся, что ветер и дождь надежно скроют следы. Больше всего мучала неопределенность: удалось ли отцу и брату уйти? Что стало с мешочком? В кого стреляли пограничники? Может, выстрелы звучали, когда отец и брат были уже за линией границы?.. Тогда отец разделит содержимое мешочка на две части, а он, Бекмурад, на всю жизнь останется голодранцем, хотя, нет! ковры будут его: чудесные текинские ковры, каждый из них — золото. Да и скот — теперь его. Одежда, посуда, дом — все это теперь его!.. Но тут же боязливая мысль подавила радость: а что если отец и брат вернутся: почему отстал? От таких мыслей скрежетал зубами, с силой бил в подушку кулаком. А ночь все тянулась и тянулась и не было ей конца…

Едва рассвело, в ворота раздался громкий, требовательный стук.

— Где отец и брат? — сурово спросил начальник заставы, коренастый мужчина с усами цвета спелой пшеницы.

— Не знаю… С вечера ушли к дальним отарам, — развел руками Бекмурад.

— Когда вернуться обещали? — пытливо вглядываясь в Бекмурада допытывался начальник заставы.

— Ай, ничего не сказали. Никогда ничего не говорят, — стараясь унять внутреннюю дрожь, выдохнул Бекмурад.

Обыскав дом и двор, пограничники ушли.

А день между тем разгорался. Ушли тучи, быстро подсохли лужи и от ночного ненастья ничего не осталось. Словно и не было его. Хорошо, если бы вот так же могло быть и с чувствами человека!

Шли часы, все тревожнее становилось ожидание беды, а в том, что она произошла, не было никакого сомнения.

Время приближалось к полудню, когда пришли председатель сельсовета, длинный, как складной метр, мужчина, с тяжелым, крепким подбородком, молодой усатый милиционер с наганом в желтой кобуре, двое стариков в черных тельпеках.

Когда обменялись традиционными приветствиями, председатель хмуро сказал:

— Запрягай лошадь, Бекмурад…

— Зачем? — упавшим голосом спросил Бекмурад и почувствовал как быстрыми толчками забилось сердце, кровь прилила к щекам.

— Отца с заставы привезти, — опустив голову, произнес председатель, — за кордон хотел уйти… Застрелили его… А Клычмурад ушел…

— До заката солнца похоронить надо, — грустно произнес один из стариков, — прими аллах душу Овеза… Джиназу прочитаем…

Завыли, запричитали женщины — горе пришло в дом. Эхом откликнулись им, надрывно заплакали в соседних домах…

…Отец лежал во дворе заставы на составленных скамейках в тени деревьев. Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, светлыми бликами падали на восковое лицо с уже заострившимся носом. Белая, всклоченная борода прикрывала грудь.

— В сердце пуля попала, — заметил тихо милиционер, — сразу умер.

С окаменевшим лицом подошел Бекмурад к отцу, встал на колени. Стоял долго. Потом расправил осторожно бороду, поправил халат. «Мешочка нет, — пронеслось в голове, — обыскали, конечно, забрали все… Будьте вы прокляты!» Еще тяжелее стала боль, еще сильнее придавило горе. Понимал, что это из-за него ушел отец из жизни. Бережно перенес тяжелое тело отца на двухколесную арбу, подложил под голову тельпек, прикрыл своим халатом. Взяв под уздцы лошадь, медленно пошел к воротам…

Свободные от нарядов пограничники молча наблюдали безрадостную картину. Они хорошо знали и старого Овеза, и его сыновей. Понимали, что Овез — нарушитель, враг, но разве горе сына меньше от этого? Вместе со всеми стоял и Алексей. Это его пуля сразила степенного, уважаемого в селе человека, принесла горе семье. Никто его не обвинит, он действовал по уставу. Но где-то в самой глубине души ему было жаль Овеза… Может, следовало промазать? Хорошо было бы задержать их живыми: но не сумел он этого. Значит плохо службу несет…