Сколько нам еще жить?..

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Где бы не находился Алексей, чем бы не занимался — мысли были об одном: как найти убийцу?.. Он считал это своим долгом перед памятью друга. Знал, что следствие идет по официальным каналам, но ему хотелось самому найти преступника.

Серая тетрадь, в которой Вася писал письма, осталась у Алексея. Было там и неоконченное письмо к Анюте. Он долго думал, как поступить с ним и в конце концов решил закончить. Подробностей не писал, понимая, что родным тяжело будет читать их… Сообщал, что Вася убит во время боевой операции, своей смертью обеспечил успешное выполнение задания и похоронен с воинскими почестями.

Бывая в селе, Алексей прислушивался к разговорам, присматривался к платкам, которыми мужчины подпоясывали халаты, заматывали головы. Не оставлял без внимания и ножи. Они были здесь у каждого.

Аульная чайхана располагалась в центре села. Это был дом с пристроенной верандой, устланной кошмами и защищенной от солнца большим развесистым карагачом. По вечерам здесь собирались дехкане, чтобы послушать новости, сыграть в «дуз-зум», шахматы и кече-кече, игра сводилась к тому, что у кого-то прячут за пазухой перстень, табакерку или перочинный нож! Другая группа должна найти этот предмет по выражению лица, глаз, часто по учащенному пульсу на шее. Вполне естественно, что тот, у кого спрятан предмет, волнуется и невольно выдает себя. Игра — тонкая, психологическая и очень популярная среди туркмен, особенно в сельской местности. Спиртного в чайхане не пили, но зеленый чай поглощали в неимоверных количествах. Толстый чайханщик Селим едва поспевал наполнять объемистые чайники. Был Селим весь круглый: черные горошины глаз, округлое гладкое лицо, живот, похожий на большой казан, круглой была и всегда тщательно выбритая голова под круглой потрепанной тюбетейкой. Вдобавок был Селим кесе — безбородый. Неожиданным для его внушительной фигуры звучал тонкий бабий голос. Злые языки шутили что Селим — евнух, сбежавший из гарема какого-то хана. Правда, этот слух сразу отпадал, стоило только вспомнить, что у Селима четверо детей и еще молодая жена. На шутки чайханщик не обращал внимания. В чайхану собираются, чтобы посмеяться, пошутить. Чай у каждого и дома есть! Только посмеивался в свои пышные, как метелки у джугары усы и потирал толстые белые ладони.

Подходя к чайхане, Алексей замедлил шаги — уж очень шумели там сегодня.

— Здравствуй, Селим! — приветливо протянул он руку чайханщику. — О чем там шумят у тебя?

— Здравствуй, Алеша, — улыбнулся Селим. — Курбан Плешивый поспорил, что съест целого козленка. Волнуется народ — большой козленок! Заходи, чайку выпей, отдохни…

Курбан Плешивый славился в селе большим, будто бурдюк животом, обладающим способностью растягиваться как резиновый. Мог Плешивый выпить огромную миску чала, съесть несколько больших свежих чуреков, но особенно любил мясо… Развлекал обжорством баев, а когда их не стало — переключился на членов колхоза и единоличников. Ростом был мал, ходил вразвалку.

Когда Алексей вошел в чайхану, Плешивый сидел в центре на кошме и старательно трудился над очередным увесистым куском козлятины. Его хрящеватые уши, двигались в такт челюстям, казалось, они помогали ему. Обглодав кость, Плешивый бросил ее через левое плечо и, не глядя, взял правой рукой следующий кусок. Казан с мясом стоял у него за спиной. Все, кто был в чайхане, с любопытством следили за обжорой, слишком большим был козленок, над которым сейчас он трудился…

— Послушай, Селим, — спросил Алексей чайханщика, — почему казан с мясом стоит за спиной у Плешивого?..

— Он всегда так делает, чтобы глаза не видели, сколько еще мяса осталось. Тогда, говорит, легче есть. Видишь, он и кости за спину бросает, чтобы нельзя было определить: сколько мяса осталось… — объяснил чайханщик.

Лицо Плешивого лоснилось от пота и сала. Худые пальцы ловко поворачивали кусок мяса, и мелкие острые зубы впивались в мякоть, отдирали ее от кости, равномерно пережевывали. Уже несколько раз Курбан сытно рыгнул — желудок был полным, но Плешивый, полузакрыв свои маленькие сонные глазки, все жевал и жевал. Казалось, что это не живой человек, а какая-то машина, включенная на полную мощность. Равномерно двигались челюсти, в такт им шевелились уши и сам Плешивый чуть покачивался взад-вперед словно помогал проталкивать пищу.

— Как думаешь, съест? — спросил Алексей.

— Съест, — вздохнул Селим, — я знаю его! А ты долго что-то не заходил?..

— Все дела!.. Как там твои баранчуки?

— Ай, что им сделается. Растут… Скажи, правда, что два дня назад нарушителя поймали?

— Не знаю, — пожал плечами Алексей, — не слыхал.

Селим расплылся в улыбке, подняв толстый палец, шутливо погрозил им.

— Все знаешь, да только не расскажешь — служба!.. Я понимаю.

— Может, у тебя новости есть? Ты человек не военный, тебе и рассказать не грех, друг ситный.

Глаза чайханщика опасливо забегали. Алексею показалось, он что-то хотел сказать, но слишком много народу было вокруг.

— Корова у Джумы отелилась… Реджеп чуть ноги не сломал, упал бедный с крыши… Вот и все новости, Алеша… Вот сейчас Курбан Плешивый людей развлекает… Думаю, выиграет он и козлятины наестся до отвала… Три дня переваривать будет, как гюрза, после кролика!

Алексей слушал чайханщика, и по глазам его видел, что Селим знает что-то важное. Но как скажешь, если вокруг столько народу? А чайхана шумела восторженными голосами:

— Давай, Курбан, давай!

— Нажимай, Плешивый!!

— Кости чище обгладывай!..

Всего два куска осталось в казане. Все так же равномерно двигались челюсти Плешивого, равнодушными были полуприкрытые глаза, только лицо раскраснелось и горело как кумач. Груда обглоданных костей возвышалась за спиной. Спор подходил к концу и, судя по реакции зрителей, выигрывал Плешивый…

Пользуясь поднявшимся шумом, чайханщик тихо произнес:

— Вон идет Бекмурад, сын старого Овеза…

— Знаю его, — так же тихо ответил Алексей, — хороший парень, часто на заставе бывает. Агитируем его, чтобы отца уговорил в колхоз вступить. В селе всего пять хозяйств единоличных осталось… Постой, а что ты хочешь сказать?..

— Просто так… Присмотрись к нему повнимательней…

В чайхану вошел стройный, интересный парень с приятной улыбкой. На нем были легкий чекмень нараспашку, высокие сапоги, черный тельпек. Завидев Алексея, сразу направился к нему. Протянул крепкую мозолистую руку:

— Здравствуй, Алексей!

— Вечер добрый, Бекмурад, — приветливо ответил пограничник, — садись, чай будем гонять…

— Гонять — это как?

— Это значит пить долго и много. Недаром нас зовут самарскими водохлебами. Любят чай на Волге, только не зеленый. Скажи, Бекмурад, ты чай со смородиновым листом не пробовал?

— Не приходилось. Что это — кишмиш?

— Нет, — засмеялся Алексей, — ягода такая, черная и сладкая, а листья хороши для заварки. Нарвешь его, в чайник положишь, крутым кипятком зальешь — отличная, я тебе скажу, штука! Особенно, если на рыбалке приготовишь, чтобы дымком от костра припахивала!

— Ай, зеленый чай — тоже хорошо, — сказал Селим, ставя перед Бекмурадом чайник с синими цветами, — жажду утоляет, мужчине силу дает!

— Я не сказал, что зеленый чай плохой, — покачал головой Алексей. — Просто к нему привыкнуть надо. Верно, Бекмурад?

— К нашем чаю быстро привыкают, — поддержал Алексея Бекмурад и сразу переключился на другое, словно стараясь расположить к себе пограничника.

— Из дома письма пишут?

— Пишут, грибов и ягод в этом году уродилось много. Дожди все лето идут. — Как твой отец, как сестры?

— Ай, спасибо! Хорошо у вас на Волге — дожди, вода… Хорошо…

— Отец-то у тебя строгий, всю семью в руках держит…

— Родителей уважать надо, — солидно произнес Бекмурад. — Сейчас опять скажешь, чтобы я отца агитировал в колхоз вступить, да?

— Он сам со временем поймет. Нельзя сейчас в одиночку жить…

Чайханщик положил перед парнями большой кусок сахара. Алексей, взяв его, покачал в руке и протянул Бекмураду:

— Расколи! Вон у тебя нож — клинок настоящий!..

Только на секунду задумался Бекмурад, прежде чем вытащить нож. Но и этого было достаточно, чтобы чайханщик и Алексей прожгли его острыми взглядами. Бекмурад интуитивно почувствовал это…

Вспомнилось, как хотел выбросить нож, чтобы ни одна собака не нашла, но отец запретил: пусть все останется так, как было. Исчезнет нож — подозрение, появится новый — тоже подозрение…

Зажав в левой руке кусок сахара, Бекмурад с силой стукнул по нему тыльной стороной ножа с белой костяной рукояткой. Стукнул так, что голубоватые искры брызнули в стороны. Отменный сахар доставал чайханщик Селим! Обернутые в синюю бумагу куски удивительно напоминали конусные артиллерийские снаряды. Немало сельчан поломали зубы о такой сахар…

От внимания Бекмурада не ускользнул пристальный взгляд пограничника, обращенный на нож… Ему даже показалось, что Алексей хотел что-то спросить, но в самую последнюю секунду передумал. Бекмурад весь напрягся, нервы натянулись, словно струны дутара под рукой неопытного музыканта… «Чуть что, — пронеслось в голове, — садану ножом — и ходу. Если кто попытается задержать — и того ножом! И сразу за кордон к Дурды Мурту… Ну, что же ты, проклятый кизыл-аскер? Посмотрим, кто — кого!»

«Что-то он заволновался, — подумал Алексей, наблюдая за молодым туркменом. — Вроде, нормально вел себя, а как дошло до ножа, глаза забегали… Да и Селим говорил… Неужели?..»

— Плохо у тебя получается, Бекмурад, — заметил Алексей, — куски ровными должны быть. — Дай-ка я попробую…

С этими словами Алексей протянул руку за ножом. И опять на какую-то лишнюю секунду промедлил Бекмурад, прежде чем передал нож.

И это не ускользнуло от внимания Алексея и чайханщика, который стоял рядом и с равнодушным видом протирал пиалушку. Только глаза стали настороженными и вся фигура подобралась, словно перед прыжком.

А в чайхане продолжалась своя жизнь. Курбан Плешивый и на этот раз «одолел» козленка. Все шумно приветствовали его. Никому не было и дела, что в углу чайханы между тремя людьми встал вопрос жизни или смерти. Никаких прямых улик и доказательств не было, но каждый из них чувствовал, что всего один шаг отделяет их от истины…

Алексей колол сахар несравнимо лучше, чем получалось это у Бекмурада. Сказывалось то, что дома иногда приходилось заниматься этим делом. Семья была большая и сахар редко бывал на столе. Считался большим лакомством не только для детей, но и для взрослых. Вот поэтому и получались такими ровными кусочками, чтобы всем одинаково досталось, чтобы никого не обидеть… А в семье Бекмурада сахар был всегда. Колоть он умел, но сейчас волновался, чувствуя пристальные взгляды Алексея и Селима, которыми они смотрели на нож…

Алексей колол сахар, изредка посматривая на Бекмурада. Тот сидел, опустив голову, и когда раздавался стук ножа, чуть приметно вздрагивал. Ох, как жгуче ненавидел он сейчас Алексея и Селима!.. Ему казалось — еще миг и он не выдержит — выхватит нож из рук пограничника и… Он боялся думать, что будет потом…

Кусочки сахара получались на удивление ровными, аккуратными, похожими друг на друга, как две капли воды. Закончив, Алексей старательно вытер нож, осторожно провел пальцем, пробуя остроту лезвия, внимательно осмотрел и рукоятку, ловко подкинул на ладони.

Бекмурад сидел напротив, чувствуя гулкие удары сердца, и никак не мог унять их. Ему казалось, что их слышат не только Алексей и Селим, но и все, кто был в чайхане. «Зажать бы его рукой, — подумал он, — придавить, как когда-то в детстве придавил он ладонью трепещущего птенца, выпавшего из гнезда. Чтобы не пищал, не раздражал слуха…» Таких ножей в селе много, ничего нельзя прочесть на лезвии и рукоятке, однако все равно не мог унять быстрые толчки сердца, внутреннюю дрожь. Она каждую секунду готова была прорваться наружу, выдать тщательно скрываемую зловещую тайну…

— Хорошая вещь, — произнес Алексей. — Говорят, ты баранов отлично режешь… Теперь понятно почему — таким ножом не то что барана, слона можно зарезать… Держи…

— Слонов у нас нет, — выдохнул Бекмурад, принимая нож. И опять рука его дрогнула. А когда он стал вкладывать лезвие в ножны, это стало еще заметнее.

Алексей и Селим вновь быстро переглянулись…