Сколько нам еще жить?..

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— В две шеренги становись! — раздался над плацем учебного городка зычный голос старшины.

Стайка воробьев, беспечно чирикавшая на карнизе трехэтажного корпуса из стекла и бетона, испуганно метнулась в синее осеннее небо. Однако нельзя было сказать, что команда произвела должное впечатление на молодых ребят, заполнивших плац. Они на днях прибыли в часть, впервые недели куртки с зелеными погонами, широкополые панамы, кирзовые сапоги. Правда, они засуетились, забегали, стали выстраиваться по росту. Но как далеко им еще было до настоящей военной четкости, быстроты!

— Равняйсь! — прозвучала новая команда.

Строй, больше напоминающий гусеницу, чем ровную линию, стал постепенно выравниваться, уплотняться. Новобранцы расправляли плечи, поднимали головы.

Старшина, стрельнув глазами по сторонам, набрал побольше воздуха и над плацем прокатилось:

— Смир-р-р-н-н-а-а-а!

Строй замер. Старшина, четко печатая шаг, подошел к группе офицеров, поднял руку к фуражке:

— Товарищ полковник! Учебная рота построена!

Пожилой, широкоплечий офицер с округлым добрым лицом, громко произнес:

— Здравствуйте, товарищи пограничники! Поздравляю вас с прибытием к месту службы!

В ответ понеслась разноголосица. Офицеры переглянулись, их загорелые лица скривились горькими улыбками… Они хорошо понимали, как трудно будет за сравнительно короткий срок сделать из этих ребят настоящих пограничников…

После начальника отряда перед молодыми солдатами выступил начальник политотдела подполковник Сапожников, коренастый офицер с крупными чертами лица и висками, запорошенными ранней сединой.

— Дорогие ребята! Я называю вас так в последний раз… Отныне вы — солдаты доблестных пограничных войск. Не каждому выпадает такое ответственное дело, как охрана рубежей нашей Родины. Помните об этом всегда! Знаю, вы рветесь на заставы, вам хочется быстрее узнать что же такое граница? Но прежде чем прозвучит команда: «Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!..», вам много надо учиться, постичь основы сложной и трудной службы. История нашего отряда имеет славные традиции, богата героическими поступками личного состава. Самые лучшие из вас будут служить на именных заставах, а это большая честь, за которую нужно бороться, и комсомольцы должны показать пример.

Зычный голос подполковника, полный убежденности, уверенности, звучал над плацем. И молодые солдаты расправляли плечи, глаза их задорно поблескивали…

Офицеры шли вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица новобранцев. Вот они остановились напротив рослого широкоплечего парня.

— Сибиряк? — спросил начальник отряда.

— Так точно, товарищ полковник. С Енисея, — с подкупающей улыбкой, четко ответил солдат.

— Места у вас отличные… Приходилось бывать, — произнес полковник.

— А вот этот, Фома неверующий, — кивнул сибиряк на стоящего рядом смуглого черноглазого парня, — спорит, что лучше, чем здесь ничего нет!

— Разве не так, товарищ полковник? — хриплым голосом спросил черноглазый. — Говорят, вы тут лет двадцать служите… Значит, знаете что такое Туркменистан…

— Всяк кулик свое болото хвалит, — заметил один из офицеров, высокий капитан.

— Вот самый верный ответ, — улыбнулся начальник отряда. — Как фамилия? — спросил он у сибиряка.

— Рядовой Андрей Чижов! — весело с каким-то вызовом ответил солдат.

— А ваша? — обратился он к туркмену.

— Рядовой Ниязов Ширали, — неторопливо и важно прозвучал ответ.

Полковник скользнул взглядом по молодым солдатам, с улыбкой заметил.

— Уже друзьями стали? Это хорошо!

— Так точно, товарищ полковник! — ответили оба.

Когда группа офицеров отошла, к сибиряку и туркмену подскочил молодой прапорщик и нравоучительно сказал:

— Чижов, почему у тебя ремень не затянут как положено? Хорошо, что полковник не заметил? Было бы и тебе и мне на орехи!

— Так он затянут, товарищ прапорщик, можете проверить, — простодушно ответил сибиряк.

Прапорщик попытался подсунуть ладонь под его ремень, но это не удалось. Он знал старый солдатский прием — надувать живот, чтобы ремень казался туго затянутым. Поэтому тихо произнес:

— А ну-ка, считай до двадцати… Быстро!

— Есть, считать до двадцати, — откликнулся сибиряк и начал медленный отсчет, — Раз… Два… Три… Девять… Двенадцать… Двадцать!

— Еще до двадцати!

— Есть! Двадцать один… Двадцать четыре… Двадцать семь…

Когда счет дошел до сорока, прапорщик попытался вновь подсунуть ладонь — не удалось!

— Шестьдесят четыре… Шестьдесят шесть… — ровно звучал голос сибиряка. На губах солдата играла слабая улыбка, только лицо чуть побледнело и на верхней губе выступили бисерные капельки пота.

— Отставить! — прозвучала команда, когда Чижов произнес цифру «восемьдесят»… — Молодец, сибиряк! И ремень у тебя затянут по всем правилам!

Когда прапорщик отошел, Андрей, словно рыба, выброшенная на берег, стал хватать воздух широко раскрытым ртом. Отдышавшись, сказал:

— Ширали, подсунь руку!

Под ремень пролезла не только ладонь, но и вся рука до локтя.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул туркмен. А стоящие рядом в строю солдаты закачали головами.

— На Енисее мы под плоты ныряли, — объяснил Андрей. — Наберем побольше воздуха и — бултых! На спор прыгали — кто дольше продержится.

— Под плотом? — удивленно переспросил Ширали. — А если воздух кончится, а над тобой бревна? Тогда как?..

— Мы с открытыми глазами ныряли. Там где бревен нет — вода светлее, так и ориентировались!

— Я даже плавать не умею, — вздохнул Ширали. — В песках вырос, вода только в колодце была…

— Это как же без воды жить? — удивился Андрей.

— Так и жили, — пожал плечами Ширали.

— Постой! — воскликнул Андрей. — Я читал про восьмое чудо света — Каракумский канал… Он что, не дошел до вас?

— Стороной прошел, — вздохнул Ширали. — До него километров триста будет… Каракумы, они, брат, знаешь какие!..

— Вроде, начинаю понимать, — улыбнулся Андрей. — Только без воды я бы все равно не смог…

— Как можно так говорить? Ты воду любишь, а я — песок!

— Это за что же его любить, — загорячился Андрей. — Он у меня на зубах скрипит, в уши лезет… ого!

— Ничего ты не понимаешь, — улыбнулся Ширали, — не видел ты настоящих песков… Истинную красоту их!

Неизвестно сколько бы продолжался спор, если бы не раздалась команда:

— Разойдись!..

Строй моментально рассыпался. Казалось, все только и ждали этой команды.

— Эй, инженер! — окликнул Андрея длинный белобрысый солдат, — О чем ты с командиром толковал? На кухню просился?..

— О тебе, Федя, беспокоился, как ты без мамы будешь, без горячих оладушек? Вот и обратился к полковнику, чтобы он тебя на кухню пристроил… Так что готовься, в твоем распоряжении будут ножи, вилки, ложки и поварешки… Уговорил полковника, добрый он человек!

Столпившиеся вокруг курилки солдаты засмеялись.

— Повезло тебе, Федя!

— Меня не забудь, лишний черпачок супа подбрось!

— А мне оладушек…

Белобрысый хотел что-то возразить, но голос его утонул в дружном смехе. Он только махнул рукой и погрозил Андрею кулаком.

Шагая по аллее, обсаженной высокими тополями, Ширали поинтересовался:

— Ты что, уже инженер, да?

— Да какой там инженер! Просто машины очень люблю… От отца перешло, он в автомобильных войсках служит. Я с малых лет с гайками и болтами возился. А как подрос — у отца в части пропадал. У нас дома половина библиотеки — книги об автоделе. Мать и сестра ругают, а мы с отцом тащим и тащим подобную литературу. В школе в автокружке занимался…

— Значит, ездить любишь? Автолихач, значит…

— Нет… Понимаешь, Ширали я неисправные машины люблю… Да, да, не удивляйся. Нравится дефекты искать, неполадки всякие. Увижу, что капот поднят — мимо не могу пройти. В нашем квартале все, у кого «колеса» есть, меня знали… Прозвали «инженером». А Федька через два дома от меня жил. Между прочим, знаешь как мы его в школе дразнили?

— Наверное, столб, длинный он очень…

— Когда он в младших классах был, так мать ему в школу горшочек с оладьями давала, а чтобы не остыли, в шерстяной носок его засовывала. И он на большой перемене уплетал их, а чтобы кого-то угостить — ни в жисть! Вот его и прозвали — «Оладушек»!.. Умора!

— Здорово придумали, — усмехнулся Ширали, — такой длинный и вдруг — Оладушек… Послушай, Андрей, а почему ты в армию не водителем пошел? Прав нет?

— Почему нет, есть. Да только не хочу баранку крутить.

— Можно и слесарем в гараж. Машин здесь много.

— Знаю, но я на заставу хочу! Автомобили от меня не уйдут. Между прочим, после десяти классов я в МАДИ сунулся, да срезался! Смехота!

— МАДИ что такое?

— Московский автодорожный институт.

— А я после восьми классов художественное училище закончил, — неторопливо сообщил Ширали.

— Ого! И диплом есть?

— А как же! Преподаватель средней школы по рисованию и черчению!

— Теперь у меня два великих художника знакомых: Василий Суриков, земляк-красноярец, и Ширали Ниязов — друг-пограничник. Ого!

Андрей покосился на товарища, но тот невозмутимо молчал, словно прислушивался как шуршат под ногами желтые листья, тихо падающие с огромных чинар.

— Вообще-то не очень ты похож на художника, — продолжал Андрей, хитро посматривая на Ширали. — Они, ну, как тебе сказать, какие-то странные. И борода у них должна быть модной: лопатой или клинышком. И лица холеные и породистые…

— Как у Штирлица что-ли? — поинтересовался Ширали.

— Во-во! Так, а у тебя лицо самое обыкновенное, круглое… Хотя в глазах что-то есть. Бывает, что ты, вроде, здесь и вроде нет тебя. Смотришь и как-будто ничего не видишь… У нас в подъезде ветеран живет, контуженный, вот и ты, вроде, того…

Андрей весело рассмеялся, похлопал Ширали по плечу, с подкупающей искренностью сказал:

— Ты только не сердись! Люблю, когда люди улыбаются! Ого!

— С чего взял, что я сержусь, — простодушно ответил Ширали, — я тоже шутку люблю… Ты мне характеристику дал. Ну, а ты на кого похож, дорогой Инженер?

— Все говорят на маму, — пожал плечами Андрей.

— А когда ты родился: ночью или днем?

— А что?

— Если человек родился ночью, то похож на отца, если днем — на мать… Значит, ты — дневник!

Разговаривая, друзья дошли до высоких стендов, с портретами героев-пограничников округа, чьими именами названы заставы. Они были разными эти ребята: худощавыми и полными, хрупкими и широкоплечими, грустными и улыбчатыми. И все были молодыми.

Ширали и Андрей невольно замедлили шаги. Им казалось, что они идут сквозь строй, и эти парни внимательно присматриваются к ним, словно хотят что-то сказать, о чем-то спросить…

Когда миновали последний портрет, Ширали задумчиво сказал:

— На папу и маму каждый человек похож. А вот как сделать, чтобы на них хоть чуть-чуть…

Он не договорил, но Андрей хорошо понял, что имел в виду его новый друг.

Какое-то время шли молча. Если для Ширали, родившемуся и выросшему в этих краях, все было привычным и знакомым, то Андрей словно попал в иной мир. Он удивлял его всем: красками, запахами, солнцем, небом… Уже не первый день находился он здесь, а все не переставал восхищаться.

Вот и сейчас, глянув вокруг, произнес:

— У нас уже снег лежит, а тут столько солнца, столько тепла, словно в Африку попал. Красота!..

— Ага, — торжествующе протянул Ширали, — начинаешь, значит, понимать, что такое Туркменистан!..

Подчиняясь невольно настроению друга, Андрей вновь посмотрел вокруг все еще удивляясь своеобразию нового, невиданного доселе края…

Поселок, в котором находился военный городок, расположился в предгорьях Копетдага. С трех сторон окружали его невысокие холмы предгорий, переходящие на западе в синие громады. Вершины их были голыми, а к низу кудрявились деревья, еще не сбросившие золотой наряд осени. Тянулись в синее небо высокие свечи пирамидальных тополей. Порой их листья начинали тихо шелестеть — это налетал сухой горячий ветер — приносивший дыхание раскаленных Каракумов, что подступали к поселку с востока, словно неподвижные желтые волны.

— Ну, как? — поинтересовался Ширали, — где еще такую красоту видел, а?

— Красиво, — вздохнул Андрей. — Но если бы ты посмотрел нашу тайгу и Енисей…

Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись. Видимо, каждый вспомнил слова капитана перед строем о том, что каждый кулик свое болото хвалит…

В курилке, когда они вернулись, было оживленно и шумно. Рыжий, как огонь, латыш из Риги Янис Крумень, затягиваясь сигаретой, сообщил последние новости:

— Говорят, пока будем в учебке находиться, то командование отберет тех, кого оставят здесь. Нужны художники, повара, артисты, водители, слесари, портные. Особенно старается старший лейтенант Свекла, начальник клуба. Музыканты ему нужны, солисты балета и клоуны!

— Почему Свекла? — спросил Ширали.

— Фамилия у него такая, — живо ответил Янис.

— А у зампотеха фамилия еще смешнее — Скорость, — под общий хохот добавил кто-то, — и где таких только нашли!..

— Представляете, ребята, — заговорил шустрый невысокий паренек, — получат дома письмо, в котором сообщаю, что служу на границе… клоуном…

— Ничего, — заметил кто-то, — как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест!»

— Свинья нет, а вот старший лейтенант Свекла запросто может слопать, — возразил Янис. — Прощай застава, да здравствует балет!

— Но я на заставе служить хочу! — тряхнув головой, горячо воскликнул Ширали. — Зачем мне их учебка!

— Ты знаешь, что такое армейская дисциплина, — оборвал его Андрей. — Повторите приказание и выполняйте! — вот тебе и весь разговор! Понял? Между прочим со мной ехал один паренек из Иванова, худосочный такой. Он техникум пищевой промышленности окончил. Так тот сразу заявил, что будет поваром и лучше его никто не сможет стол сервировать для генерала…

— В учебке нет генералов, — произнес длинный Оладушек.

— Чудак-человек, а разве сюда разные комиссии не приезжают? Так что этот Володька при деле будет! — объяснил Андрей.

— Ну и черт с ним! А как сам мыслишь?

— Только на заставу!

— А если скомандуют: «Повторите приказание и выполняйте!»

— К начальнику политотдела пойду! Я на границу приехал служить, а не в гараже околачиваться!

— Думаешь, поможет?

— Не знаю, но пойду обязательно!

— Значит, договорились, если что, идем к подполковнику!

Долго балагурили ребята. Все рвались на заставы, никто не хотел оставаться при отряде. Хотя и понимали, что выбора у них не будет, армия — это, в первую очередь, дисциплина!

Разгоревшиеся споры оборвал мощный бас старшины:

— В колонну по четыре становись!..

Курилка вмиг опустела. Только в железной бочке плавало множество окурков…