Ступени жизни

«Уважаемый писатель, здравствуйте!

Быть может, для Вас это будет странно, а поэтому я опишу все же вкратце о себе. Я нахожусь в местах лишения свободы и много, по возможности, читал книг, но такой правдивой, жизненной, да, жизненной книги я не встречал. Кроме того, я Вашу книгу не читал, а случайно поднял с земли два листка: 205 и 206 страницы, когда под конвоем следовал к месту работы по поселку. И эти два листка мне сказали очень многое. Я стал расспрашивать у всех, кто только читает книги, и каждого просил помочь узнать автора этой книги и ее название, а сам уже дал ей название «Жизнь». Через месяц с лишним я узнал, что книга Ваша и название ее «Честь». Узнал немногое и о Вас, а поэтому и прошу Вас, если можно, то пришлите наложенным платежом эту книгу.

Конечно, в письме всего не описать, но скажу прямо, что Ваша книга спасет от погибели много-много и много человеческих жизней. О! Если бы Вы знали, как дорога Ваша книга людям, особенно тем, кто перенес на своих плечах подобное.

Вы можете думать обо мне, что хотите, и я не боюсь этого, но я пишу Вам душою, а не пером, и очень жалею, что не была развита подобная литература намного раньше, и тогда бы очень многие не страдали. Я не говорю о себе и не оправдываюсь, это глупо, и все же вспоминаю свое воспитание в детском доме с горечью и обидой о воспитателях, которым доверяли жизнь детей.

С чистосердечным приветом к Вам».

(подпись).

«Дорогой мой человек! Сегодня встретил я Вашу новую книгу, в которой Вы описываете свои раздумья. Запоем читал ее, прямо на улице, на скамейке сквера.

А пишет это один из тех, кому Вы отвечали когда-то, кому, так же как и Вашему новому крестнику, приходилось мыслить и искать ответ на свой единственный вопрос: «Чего стоишь ты и твоя тревожная жизнь?» Помните, письмо мое было очень жестким и злым, и не к кому-нибудь, а лично к Вам. Многое было тогда скрыто от меня в Вас, много казалось притершимся, профессиональным, стандартным пожеланием нам, находящимся «там», за решеткой, быть мужественными, брать самого себя за волосы и вытаскивать себя из болота, бороться за себя, за человека в себе. Но как я ошибался!

Теперь я должен добиться во что бы то ни стало направления на работу «туда». Я знаю, с чего мне начинать. Нет, это не мимолетный порыв, это мое призвание, моя жизненная цель, наконец, долг сердца.

Еще будучи в заключении, я думал над вопросами, связанными с жизнью людей в тех тяжелых и дальних местах, как-то выделяя из общей массы тех, кто нес в своем сердце хотя какую-нибудь любовь, склонность либо призвание, пусть всего лишь одною искоркой, доставшейся человеку от того колоссального света, которое донесло до всех нас наше земное человечество. И с тех пор это не дает мне покоя.

Вот, собственно, и все, это так неожиданно пришедшее продолжение нашей короткой переписки.

А книгу Вашу я храню, как и Ваше письмо. Доброго Вам здоровья, дорогой мой человек.

Сердцем Ваш — Владимир».

«Дорогой товарищ Медынский!

Это избитое, со всех сторон обслюнявленное слово «дорогой» — я употребляю здесь в его чистом, первоначальном значении от всей души.

Я прочитал Вашу «Честь», и Вы вошли в мою жизнь, как близкий друг, как действительно дорогой товарищ, как боец, занимающий соседнюю точку переднего края нашей общей борьбы.

Вы мужественно взяли на свои плечи тему сложную, неимоверно тяжелую. Вы работали над ней, не жалея ни труда, ни времени, ни самых дорогих человеку богатств его интеллекта, опыта, чувств, мыслей. Они выстраданы, выношены, взволнованны и до предела искренни.

Вы не поддались соблазну написать приключенческую, развлекательную или сентиментальную душещипательную повесть из жизни уголовного мира, из жизни «сыщиков», к чему чаще склоняются писатели этой темы. Вы опускались до дна в вонючую клоаку уголовного мира, стремясь понять его силу, его живучесть, степень его влияния на то здоровое, что приносят с собой оступившиеся или бесхарактерные, но не совсем безнадежные.

Вы с терпением и настойчивостью исследователя изучали условия и обстоятельства, порождающие преступников из наших детей. С глубоким проникновением в «тайны» жизни, с сердцем, пылающим как факел, с аналитическим умом и страстью коммуниста, с огромной любовью к людям, с пониманием и сочувствием к их трудностям, к их слабостям — Вы прошли не легкий и не близкий путь. Надо думать, что на этом пути было мало цветов и Вы испытали множество мук и огорчений, которые сопровождают каждую творческую работу.

Но этот самоотверженный труд оказался таким необходимым людям, как только может мечтать писатель. Он стал оружием в борьбе за ЧЕЛОВЕКА, в борьбе против низменного в нем. Он нашел правильную меру и доброму и злому, он дает силу ВЕРЫ в лучшее, что есть в каждом человеке, что возвышает его, помогает ему.

Читая Вашу книгу, я вижу Вас, автора, как Человека прежде всего честного, искреннего, убежденного, страстного. Вижу в Вас бойца, соратника, труженика для других тружеников. Человека близкого по самому значительному, что в нем есть: по духу, по идее, по борьбе. Спасибо Вам!

Подозреваю, что мы с Вами одного поколения. Я не раз смотрел смерти в глаза, ожесточен и закален многими штормами. Душа моя огрубела во многих испытаниях. Говорю это к тому, чтобы показать, что я не настолько уж реактивный для беспочвенного воспламенения по любому поводу. Но это всего лишь такая же искренняя дань, вернее, возврат того, что Вы бескорыстно дали мне. Такое может и должен получить лишь тот, кто сам дает безрасчетно и широко распахнув свое сердце.

Примите же эти слова, идущие от сердца, как дружескую благодарность за сделанное Вами. Хочу пожелать, чтобы жар Вашего большого сердца не остыл на житейских сквозняках. Чтобы не обмельчало и не оскудело оно от щедрых трат.

С глубоким уважением — Михаил Каминский (полярный летчик)».

«Впервые мы встретились двадцать лет назад в совместных поисках правды. Так же как и теперь, множество людей, одни искренне, другие нет, пытались понять тогда — что такое Советский Союз. Все связанное с Советским Союзом превращалось тогда в предмет спора, воспринималось как пример и доказательство — живет и развивается социализм в Советском Союзе или он уже мертв. Двадцать лет назад капиталисты всего мира, не только Америки, повели развернутое наступление на вашу страну. В наши дни к ним примыкают так называемые критики, заявляющие о своей приверженности к левым кругам. Как и теперь, критики Советского Союза поднимали тогда вопрос о природе советского общества. Было крайне важно, жизненно необходимо найти ответ, не уклоняться от истины, высказать правду так, чтобы ее можно было понять и выразить.

Одним из вопросов, поднятых критиками Советского Союза, был вопрос о природе преступности в этом государстве. Почему именно преступление — почему их не интересовали положительные стороны советской жизни? Как можно узнать правду о социальной системе, изучая ее преступность?

Я приехал из страны, терзаемой сомнениями и неуверенностью, скептическим отношением ко всем ценностям, даже к ценностям самой цивилизации. Там проявляется неверие в способность человека к самоусовершенствованию и возможность создания такого социального строя, который формирует поистине нормальных людей, как в социальном, так и в историческом плане, а не нацию растерянных человеческих особей, утративших представление о различии между хорошим и плохим, нормальным и ненормальным, преступным и честным. Каких преступников порождает общество? В этом ключ к пониманию этого общества. Поэтому свои поиски я начал как будто с самого неподходящего — с негативной области жизни. Если диалектика социальных сил действует закономерно, думал я, то в преступниках, как это ни парадоксально, я смогу найти доказательство тому, что преступление порождает не социализм, а, напротив, подтверждение тому, что социализм спасает человечество, даже самых слабых людей, от наихудшего, что оно может сделать с собою.

Я посетил несколько колоний, разговаривал с заключенными, но, честно говоря, только после встречи с Григорием Медынским я начал вникать в суть и значение этой проблемы. Медынский тоже изучал преступность, и его книга «Честь» посвящена проблемам, порожденным этим явлением. Сотни преступников и бывших правонарушителей считают его своим другом и заступником. Из одного письма, присланного ему одним из таких правонарушителей, я получил совершенно и вполне исчерпывающий ответ на этот интересующий меня вопрос.

Этот преступник писал:

«Я заключенный, был вором, но когда я думаю о прошлом, мне кажется, что я обокрал самого себя, обокрал свою собственную жизнь!»

Хотел ли он сказать, что дни, проведенные в заключении, оказались потерянными для жизни, состоящей из еды, сна, животного существования? Нет, нисколько. Сознательно или бессознательно он считал, что жизнь, которую он обокрал, это жизнь его страны, он понял, что жизнь проходит мимо него, а он остается один, с пустыми руками у разбитого корыта, что в лучшем случае какая-нибудь сердобольная женщина захочет подать ему милостыню. Но разве это жизнь? Он понял, наконец, что обокрал самого себя.

Медынский помог мне разобраться во всем этом, и я благодарен ему.

В моей стране грань между преступным и честным человеком стерта. Нередко те, кто находится за решеткой, менее повинны, чем те, кто бросает их туда.

В вашей стране преступник — это человек, который заблудился, оступился в темноте, в конце концов он приходит к пониманию, что обкрадывать других — значит обкрадывать себя.

Для каждого из нас самое страшное из всех возможных на земле преступлений — это обворовывать других людей. И сейчас я говорю не только об уголовных преступниках, потому что тот, кто занимается этим, оказывается в полнейшем одиночестве, теряет самое драгоценное, чем может владеть человек на свете, — свою человечность.

Я хочу поблагодарить Григория Медынского и его жену Марию за незабываемую встречу на их даче, где мы пели и разговаривали. Я благодарен также всем тем людям, которые научились уже жить так, что ни у кого — ни у детей, ни у стариков — ничего не крадут, даже улыбку, дружеское рукопожатие, солнечный день»[1].