В преддверии рая

ПУТИ НЕИСПОВЕДИМЫЕ

Тоска о прошлом есть верный признак реакционности мировоззрения, если она не освещает дорогу в будущее, говорит Автор хорошенькой технической сотруднице редакции, желая компенсировать свою заурядную внешность блестящим умом и эрудицией. А что прикажите делать? Раньше в Москве без особого труда можно было найти уютное местечко, где можно было прилично выпить, закусить и поболтать в хорошей компании. А теперь Москва на глазах превращается в образцовый коммунистический город, и потому вы сутками можете бродить по ее распрекрасным улицам без всякой надежды найти такое уютное местечко или попасть в него. А о компании и говорить нечего. Раньше даже самая скверная компания была хорошей. Теперь же даже самая хорошая никуда не годится. Покопайтесь в своей памяти, и вы сами увидите, что нынешние компании ни в какое сравнение со старыми не идут. Раньше, например, будущий помощник самого высокого лица в стране не гнушался компании бесперспективного младшего научного сотрудника. Вы скажете, что тогда помощник еще не был таким значительным лицом, как сейчас, и сам сшибал трешки и пятерки на выпивку, обычно забывая их возвращать? А какое это имеет значение? Все равно это не мешало ему проводить время в обществе некоего младшего сотрудника. А теперь? Теперь даже паршивый заместитель главного редактора журнала третьего ранга гнушается пойти уже со старшим /!/ сотрудником отметить публикацию его весьма удачной статьи в упомянутом журнале. Говорит, неправильно истолковать могут. А разве существует правильное истолкование?! Теперь вообще все стало не так. Вот раньше!.. Как-нибудь при случае я вам расскажу. Как сказал один мой друг, ныне безвестный поэт,

Отмечать статью пошли ответственный секретарь, один старший редактор, два младших редактора и внештатный консультант с увеличенным самомнением, приложивший немало усилий, чтобы провалить статью. По выходе из редакции к ним присоединились член редколлегии, с мнением которого никто не считался, и человек без имени, который в таких случаях возникал словно из-под земли и прилипал ко всем компаниям. Все знали, что человек — сотрудник КГБ, и он сам этого не скрывал, но принимали его в компанию охотно, поскольку не принять все равно не могли и поскольку считалось, что своих он не закладывает. А своим он становился уже после третьей рюмки, когда он вытаскивал свое служебное удостоверение и показывал всем желающим. После этой процедуры в компании можно было спокойно говорить что угодно и о чем угодно. Но все равно это уже не меняло положения существенным образом. Раньше, когда удостоверений не предъявляли и каждый подозревал в собеседнике стукача, было куда интереснее. Как сказал друг Автора, ныне безвестный поэт,

Устроились, как обычно, в «стекляшке» на перекрестке проспекта Буденного и улицы Сусликовской. Здесь можно было распивать приносимые с собой спиртные напитки при том условии, что пустую посуду оставляете уборщице и на закуску берете безропотно ту дрянь, которую вам предложат, причем — за двойную цену. Пили молча и вяло. Скучно. Консультант учил всех уму-разуму. Все ценности относительны, бубнил он, поедая с жадностью одну порцию фиолетового картофельного пюре с тошнотворным шницелем за другой. Никто не мог объяснить, почему эта жвачка именовалась шницелем. Только сонная, разжиревшая на даровых харчах кассирша твердила одно: это — шницель согласно меню на сегодняшний год. Все ценности, повторяю, относительны, цедил сквозь непережевываемый шницель Консультант. Я помню, когда я был мальчишкой, у нас во дворе было одно чахлое деревце, потрескавшийся асфальт, мусорный ящик, какие-то доски и коробки. А между тем мы среди всего этого хлама сооружали себе волшебные дворцы. А теперь? Прекрасные дворы. Детские площадки. Парки. Потрясающие игрушки и книжки. И все равно скучно! Почему? Потому что люди узнали, что есть места, где все это гораздо лучше, сказал Член редколлегии. Дело не в этом, сказал Автор. Ценности относительны лишь в западной цивилизации. У нас же вырабатывается система абсолютных ценностей, и в этом наше преимущество. Что я имею в виду? Поясняю примером. Мы носим вот эти штаны, и мы довольны, что мы не без штанов. Мы не различаем штаны по рангам ценностей. Для нас либо есть штаны, либо их нет. Для нас все штаны суть штаны как таковые. И если мы в каких-то штанах, мы в штанах. И у нас нет никаких проблем штанов. Мы счастливы. Это — абсолютная система ценностей. В ней любое жилье есть жилье, любая еда есть еда. И так во всем. Возьмите теперь Запад. Там дело не просто в том, что ты ходишь в каких-то штанах, живешь в какой-то квартире, жрешь какую-то еду, читаешь какие-то книги. Там дело в том, какого сорта штаны ты носишь, в каком жилье спишь, что именно жрешь и пьешь. Это — система относительных ценностей. Она касается того, что есть, а не того, чего нет и может не быть совсем. Мы были счастливы в своей абсолютной системе ценностей. Потом нам показали Запад и навязали чуждую нам систему относительных ценностей. И мы стали несчастными. Надо возвращаться назад. Секретарь на это сказал, что он не согласен, что он — оптимист — ленинец, что коммунизм мы все равно построим. И в США мы тоже построим коммунизм, а всех черномазых отправим в Сибирь. Консультант сказал, что он полностью согласен с Секретарем, только предложил перед отправкой негров в Сибирь содрать с них джинсы. Старред сказал, что он лично оставил бы в Москве десять тысяч негритянок. Говорят, у них дьявольский темперамент, любопытно было бы попробовать. Один из редакторов сказал, что его проблема коммунизма вообще не волнует. Секретарь безмерно удивился этому. Младред сказал, что его неверно поняли. Он не сомневается в победе коммунизма. Если бы это было не так, то это не было бы записано в программе партии. Его волнует, что будет потом, после коммунизма. Старред сказал, что коммунизм будет установлен навечно, после него уже ничего не будет, а негров лучше отправить в Африку, пусть с арабами е....я. Уборщица сказала, что пора выметаться. Секретарь сказал Автору, что ему надо с ним потолковать об одном важном деле, а младших редакторов попросил отнести члена редколлегии домой.

У меня идея, сказал Секретарь после того, как им удалось сбагрить безымянного человека на растерзание Консультанту, на которого напал зуд поучительства. Надо сделать статью о том, как товарищ Сусликов пришел к открытию стадии высокоразвитого социализма и конкретных путей перехода от него к подлинному коммунизму. Я тебя свяжу с Помощником. Ты его знаешь? Еще бы, сказал Автор, я с ним не одну бочку водки в свое время выпил. Об этом забудь, сказал Секретарь. Водку он больше не пьет совсем, перешел на коньяк. Но будь готов к тому, что у тебя может появиться соавтор или что статью подпишет кто-то другой. Ясно, сказал Автор, не в первый раз. Как говорил в свое время мой друг, ныне безвестный поэт,

А что, если?! Это — идея, сказал Секретарь. Правда, жена будет скрипеть... А ну их, жен, сказал Автор. Как говорил все тот же мой друг,

Забегаловка была битком набита всяким сбродом, спешащим до закрытия набраться хоть какой-нибудь дряни с градусами. Пришлось дать трешку уборщице. Та принесла пару чуть живых табуреток и втиснула их в интеллигентную компанию. Соседи поворчали немного и вернулись к прерванному разговору, не обращая внимания на вновь прибывших и друг на друга.

— Вчера за грибами ходил,— сказал сосед справа от Секретаря. — Нашел всего десять штук. А после меня по тем же местам еврей пошел. Так он полсотни выкопал. Умеют устраиваться, гады! Не пойму, почему власти удерживают их тут? Будь моя воля, выгнал бы всех до одного.

— Что ты мне бубнишь все про этот Запад,— сказал сосед слева от Автора.— Я ведь там бывал. И не раз. Такое же дерьмо, как у нас, только совсем по-другому. Захотел ты, к примеру, по нашему русскому обычаю посрать. Ищи монету! Пока не сунешь в дырочку полсотни пфеннигов или сантимов, унитаз не откроется. Сел — старайся выложиться в тридцать секунд. Не успел — суй новую монету. Нет монеты — получай удар под задницу и доделывай в штаны. Вот как живут, сволочи. Власть чистогана, ничего не поделаешь!

— Их выпустят,— сказал собеседник соседа справа,— а мы останемся тут жить в нашем дерьме?! Нет, брат, их не на Запад, а на Восток надо. В Сибирь! Сталина бы сейчас сюда! Он бы в два дня все обделал. А наши нынешние мудаки церемонятся. Хотя что от них ожидать?! Они же сами сплошь евреи!..

— У меня зять недавно ездил на Запад,— сказал собеседник слева.— Его особенно поразили помойки. Говорит, что помойки там чище, чем наши кухни. Но малокалорийные. Парадоксально? Мы едим всякое дерьмо, а помойки наши самые калорийные в мире. Почему? Да потому, что то, что мы едим, несъедобно. И половину приходится выкидывать. На Западе еды навалом, а в помойках даже тараканам поживиться нечем. Почему? Да потому, что пища доброкачественная.

— У нас еще терпимо,— сказал Секретарь.— в Африке еще хуже.

— Чушь,— сказал сосед слева.— В Африке отбросы поедают львы и орлы. А у нас даже львов и орлов нету.

— В зоопарке есть,— сказал Автор.

— Вообще-то говоря евреи не все такие, — сказал сосед справа.— У меня есть знакомые евреи. Некоторые из них очень хорошие люди. Высылать их надо, но выборочно. Тех, кто полезен государству и не рыпается, можно оставить.

— Со мной такой случай произошел в Париже,— сказал сосед слева.— Решил купить какую-нибудь вещицу. Подешевле, конечно. Сам знаешь, сколько нам валюты дают. А что может быть дешевле шнурков для ботинок?! Взял шнурки. Стал расплачиваться — чуть в обморок не упал. Оказывается, шнурки в три раза дороже стоят, чем ботинки! Почему? Да потому, что из натуральных ниток и ручной работы! А ты говоришь — Запад! Дерьмо твой Запад!!

— У нас таких людей, которые понимают недостатки нашего общества, и без диссидентов полно,— говорит Секретарь.— Такие люди есть во всех слоях общества — среди ученых, писателей, работников министерств и даже кагебешников.

— Ну и что,— говорит Автор.— Из того факта, что эти люди понимают наше общество и поносят его недостатки, никак не следует, что они готовы сражаться против существующего строя. Возьми, к примеру, нас с тобой. Разве мы...

— А один парень из нашей группы решил брюки себе купить, — сказал сосед слева.— Кажется, что может быть проще? Этих брюк там — тысячи. На любые вкусы. На любые деньги,— от копеек до тысячи франков. Так он трое суток убил на то, чтобы выбрать. И не смог. Так и уехал обратно в отечественных штанах. Всю дорогу потом плакал. И было отчего. В Москве из-под прилавка, без выбора и втридорога придется купить какую-нибудь дрянь. А ты говоришь — Запад! Дерьмо твой Запад!!

Домой автор заявился, окрыленный перспективой. Рассказал жене о разговоре с Секретарем, и она отменила намеченную сцену. Требуй трехкомнатную квартиру, сказала она. Это — единственный шанс. Сейчас или никогда, не будь растяпой. Я сама поговорю с Помощником, напомню ему, как он когда-то сшибал у нас трешки без отдачи. Ни в коем случае, сказал Автор, загубишь все дело. Всю ночь Автор не спал. Статья в его воображении выросла до размеров брошюры, а последняя разрослась в объемистую монографию. Сам товарищ Сусликов встречается с Автором. Его переводят в аппарат ВСП. Он становится помощником товарища Сусликова. Ему доверяют отдел в ВСП. Какой? Допустим, науки. Нет, лучше пропаганды. Затем избирают в члены ВСП. Разумеется, большая квартира в «Царском Селе». Дача. Машина. Поднявшись в воображении на вершины власти, Автор начинает скрупулезно продумывать систему мероприятий, которые должны продвинуть страну далеко вперед и вписать его имя навеки в историю человечества. Лежи спокойно, шипит рядом жена и возвращает Автора на землю. Не ворочайся! Ты можешь дрыхнуть весь день, а мне вставать чуть свет, ребенка в детский сад вести, вам поесть приготовить и на работу бежать! Спи! Но автору не спится. Сознание его начинает крутиться совсем в другую, даже в противоположную сторону. Свою фамилию под этой идиотской статьей ни в коем случае не поставлю. Иначе ребята засмеют. Какая могла быть творческая эволюция у этого серого и бездарного болвана?! Впрочем, можно делать по-умному, так, что умные люди сразу поймут, что к чему. Роман бы написать на эту тему. Это идея! Через переживания вождя показать суть нашего общества. Здорово! Это — находка! В литературе были уже случаи, когда общественная жизнь изображалась через переживания лошади, волка, собаки. А через переживания вождя — этого еще не было. И задачка эта потруднее, чем через эмоции собаки показать общественные коллизии. У этого болвана наверняка и эмоций-то никаких нет. Им эмоции держать не положено. Но тема любопытная. А что если поработать, собрать материальчики, да и напечатать книжонку на Западе. Вот шумиха подымется! Измученный бессонницей, Автор заснул под утро. И ему приснился прекрасный теоретический сон на высоком идеологическом уровне.

— Был у меня в юности друг. Очень добрый, нежный. После училища наши дороги разошлись. Потом я всю жизнь мечтал с ним встретиться. Хотел разыскать его, но как-то все не получалось. И вот недавно смотрю по телевизору документальный фильм о крупной банде спекулянтов. Смотрю, показывают старого и довольно гнусного вида мужчину. Ужасное знакомое и вместе с тем чужое лицо. И не успел диктор назвать его фамилию, я узнал его: он!! Очень нехорошо на душе у меня стало. Я почувствовал себя почему-то виноватым за то, что этот человек дошел до такой жизни. Хотя, до какой?! Это я прозябал, а он сотнями тысяч ворочал, жил в свое удовольствие. И все-таки ринулся я в Уголовный Розыск. Оказалось, этот фильм снимали много лет назад. Мой друг получил тогда крупный срок, причем — далеко не первый. Я захотел узнать, где он отбывает срок, чтобы написать ему. Мне отказали. А милиция заинтересовалась мною. И начали копать мою биографию. До сих пор никак не успокоятся. Зачем им это нужно?

— Кто их знает. Может быть, у них, как у тебя, тоже тоска о прошлом работает.

Каждый новый вождь в Стране, придя к власти, первым делом делал три основных дела: 1/ начисто забывал о том, что реальный коммунизм в Стране был построен давным-давно, еще при Сталине; 2/ начисто забывал о том, что научный коммунизм, предсказанный классиками, есть бред сивой кобылы, что возможности построить его в действительности не превышают возможностей построения стоэтажного небоскреба на опоре из одной спички, расположенной к тому же сбоку; 3/ начисто забывал о том, что реальный коммунизм при этом был построен в строгом соответствии с научным. И забыв обо всем этом, новый вождь на другое же утро начинал думать о том, как бы все-таки ухитриться поднять общество еще на одну ступень, а то и в коммунизм махнуть. Неудачи предшественников не смущали. Предшественники делали ошибки и ничего не понимали в подлинном коммунизме. В соответствии с только что сформулированным законом действовал и товарищ Сусликов, став Вождем Партии и Главой Государства. Идею высокоразвитого социализма он вынашивал еще с юности и панически боялся, что ее перехватят конкуренты. Ему часто во сне являлся начальник ОГБ, хитро усмехался и грозился, что сам объявит высокоразвитый социализм. Из-за этого у товарища Сусликова рано развился туберкулез и стали случаться эпилептические припадки.

Заседание ПБ ВСП, на котором обсуждался вопрос о высокоразвитом социализме, было острым и содержательным. После того, как товарищ Сусликов внес предложение объявить всенародно о том, что у нас построен высокоразвитый социализм /а то ведь сами не догадаются, сволочи!/, сразу же слово не взял, а схватил новый Начальник ОГБ, только что назначенный из числа комсомольских руководителей, женатых на родственницах товарища Сусликова. Это гениальное предложение, воскликнул Начальник ОГБ. Давно пора! А то совсем распустились, сволочи! Бараки давно приготовлены. Конгресс США все-таки утвердил решение Президента продать нам сто миллионов тонн колючей проволоки по сниженным ценам. Так что пора! Я всецело и всесторонне за гениальное предложение товарища Сусликова, перебил Начальника ОГБ завидовавший ему /и всем прочим, между прочим/ Главный Идеолог, истекая слюною умиления. Очень современно! Только, может быть, товарищ Сусликов сделает небольшое дополнение, разъясняющее само понятие высокоразвитого социализма, а именно, что это — почти что полный коммунизм, что никаких промежуточных состояний между высокоразвитым социализмом и коммунизмом не будет. А вдруг ежели что, перебил его Начальник ОГБ, заглядывая в глаза товарища Сусликова и всем видом своим изображая готовность /мол, если надо, так он и самого Идеолога, а то разболтался тут, старый болван!/ Товарищ Сусликов, понимая, что еще не время, счел замечание Идеолога серьезным, но не заслуживающим внимания, потому что всегда может случиться что-нибудь такое, из-за чего. Помните, Хрущев обещал полный коммунизм «нонешнему поколению»? Транспорт бесплатный обещал. Отдельные квартиры всем. А нам пока в интересах и для приходится повысить плату за транспорт. А установку на отдельные квартиры отменить как ошибочную.

Остальные члены ПБ молчали, что означало полную поддержку. Им было наплевать не только на развитый и высокоразвитый социализм, но и на полный коммунизм. Они много десятков лет назад с большим трудом спихнули экзамены по «научному коммунизму» в Заочной ВПШ и думали только об одном, как бы их самих не спихнули с постов, к которым они приросли душою и телом и расставаться с которыми не хотели ни в коем случае. Предложение товарища Сусликова было принято, таким образом, единогласно. Объявить высокоразвитый социализм товарищ Сусликов счел целесообразным на Чрезвычайном Пленуме ВСП. В связи с этим, сказал он Начальнику ОГБ, когда члены ПБ расползлись по своим постам, надо принять профилактические меры, чтобы не было чего-либо такого, что можно было бы истолковать не так, как следует, и очистить Столицу от неустойчивых элементов.

Каждый раз, когда в Стране собираются устраивать выдающиеся исторические события, а это бывает каждый раз, проводятся грандиозные профилактические мероприятия по очистке и оздоровлению. Из дворов домов, расположенных близко к центру и центральным улицам, начинают вывозить мусор, скопившийся в районе помоек. Сажают в сумасшедшие дома всех лиц, состоящих на учете в психиатрических диспансерах и имеющих хотя бы самое отдаленное отношение к политике и идеологии. Причем, сажают не только лиц с тенденцией к оппозиции режиму, но и с тенденцией к апологетике. Последних в первую очередь, ибо они более склонны к разоблачениям недостатков с целью введения улучшений. Первые же, хотя и разоблачают, улучшений никаких не требуют, ибо не верят в них, причем разоблачают именно лучшие стороны нашей жизни, которые улучшить все равно уже никак невозможно. Одновременно вешают амбарные замки на все множительные аппараты, в учреждениях начинается круглосуточное дежурство сотрудников, проверяются огнетушители, увеличивается число нарядов дружинников и число дружинников в каждом наряде, милиционерам выдают белые краги и ремни и через одного по пистолету с настоящими патронами. Амнистированных жуликов отправляют обратно в лагеря. Точно так же поступают с теми, кто отбыл срок. Отдают в распоряжение вытрезвителей здания клубов, расположенных поблизости. Сообщения об очередном повышении цен на продукты питания и предметы ширпотреба печатают в провинциальных газетах, преподнося это как свидетельство стабильности политики цен и уверяя, что эта мера временная. Старики смеются: при Хрущеве повысили цены на то-то и на то-то, обещали через три года понизить, прошло... Одним словом, ха-ха-ха! Но все-таки верят. И, главное, понимают, что так нужно во имя и для. В учреждениях отсылают в дальние командировки лиц, относительно которых нет полной уверенности, что они не выкинут номер, но на которых еще нет пока установки сажать. Составляют и утрясают списки лиц, за которыми надо глядеть в оба. И выделяют лиц, которые глядят за ними в оба. Всех низших чинов ОГБ выгоняют на улицы города на оперативную работу для тренировок и впечатления. Их принадлежность к ОГБ видна за версту /что поделаешь, молодежь!показать себя хочется! романтика!/, и это действует на граждан устрашающе и успокаивающе. Захочешь пальнуть в кого-нибудь, пистолет не успеешь вытащить, схватят! Да и в кого палить?! Они же в бронированных машинах ездят, гады! Вот если бы бомбочку! А где ее взять? Кстати, о бомбах. Случаи взрывов в метро и гостиницах основательно напугали граждан и власти. Хотя гипотеза насчет того, что это — дело рук диссидентов, не подтвердилась пока, идея связать случаи такого рода с диссидентами, то есть с иностранными разведками и идеологическими диверсиями /Начальник ОГБ так прямо и сказал о попытке взрыва бомбы на одном из вокзалов Столицы, что это — идеологическая диверсия/ еще не снята с повестки дня. Скорее даже наоборот. А случай на вокзале, о котором только что упоминалось, весьма симптоматичен на этот счет. Откуда-то с юга приехала группа молодых людей с длинными волосами и бородами и оставила чемоданы в камере хранения. Там, где сами опускают монеты, набирают шифр из цифр, захлопывают дверцу и идут спокойно по своим делам со свободными руками. И напрасно, так как очень возможно, что со свободными руками придется убраться восвояси. Именно так произошло на сей раз. Пара столичных жуликов, специализировавшихся на вскрытии таких автоматов-хранителей, сперли чемоданы молодых людей. Отойдя на почтительное расстояние от вокзала, они присели отдохнуть: слишком тяжелы были чемоданы этих пижонов! И тут они услышали... тиканье! В чемоданах явно работали часовые механизмы! А жулики, как известно, тоже суть наши честные советские люди. Услышав тиканье и ассоциировав это с недавними взрывами, жулики сначала кинулись наутек. Но потом чувства ответственности перед народом, долга перед Партией и Правительством, преданности, национальной гордости и т.д. и т.п. взяли свое, и жулики снесли чемоданы в милицию. В милиции тоже сначала среагировали так, как среагировали жулики сначала, а потом среагировали так, как среагировали жулики потом,— еще одно лишнее свидетельство монолитного единства нашего общества. Вызвали специалистов. Не то минеров, не то разминеров. Чемоданы отвезли далеко за город. Вскрыли. Но никаких бомб не обнаружили. Обнаружили лишь обычные будильники, без коих невозможно обойтись студентам /молодые люди оказались студентами/ в общежитиях. Возникло подозрение, что жулики выкинули бомбы по дороге. После третьего допроса жулики чистосердечно признались, что выбросили бомбы в мусорную урну, а в какую именно, не помнят. Началась грандиозная работа милиции, ОГБ и трудящихся по прочесыванию мусорных урн и помоек... Если бы знал, что эти м....и так с нами обойдутся, сказал один из жуликов другому, придерживая разбитую челюсть, сам бы засунул в эти чемоданы по паре бомб. Я же говорил тебе, что с Ними всякое сотрудничество кончается плохо, сказал другой жулик, придерживая разбитый нос и глаз, а ты... не те, видите ли, времена !! Историю, видите ли, вспять не повернешь!! Тьфу. Теперь если стяну чемоданы даже с атомной бомбой, ни за что не поделюсь с этими подонками.

Речь товарища Сусликова на Чрезвычайном Пленуме ВСП произвела ошеломляющее впечатление на Западе. В Стране ее восприняли обычно, так как давно к этому привыкли, и все ожидали, что ничего другого ожидать и не следует. И не ошиблись. Зато Запад! Мы-то думали, вопил Запад, что они /это они нас называют «они»/ скоро с голоду загнутся, а они /т.е. мы/ вместо этого еще шаг вперед к полному коммунизму сделали! Парадокс!!

Нас спрашивают, сказал товарищ Сусликов /на самом деле никто его не спрашивал, это выражение на самом деле есть ораторский прием/, чем отличается высокоразвитый социализм от простого развитого и чего ему недостает, чтобы стать полным коммунизмом? В чем дифференция специфика, как говорили древние греки, этой ступени развития общества к полному коммунизму? В чем, можно сказать, специфические отличительные особенности этой высшей на сегодняшний день ступеньки развития низшей ступени коммунизма, т.е. социализма? Развивая далее марксистско-ленинское учение и делая в него новый выдающийся творческий вклад, мы должны со всей откровенностью признать, что никаких специфических особенностей высокоразвитый социализм сравнительно с развитым не имеет, и в этом-то и состоит его специфика, особенность и качественное отличие. Особенность его состоит прежде всего в том, что он гораздо ближе к полному коммунизму, чем развитый социализм, ибо он есть очередной шаг вперед на пути... В частности, на предыдущей ступени мы несколько подраспустили евреев, арабов, американцев и еврокоммунистов. Теперь этого нет и не будет впредь. Теперь мы будем следить, чтобы...

Речь товарищ а Сусликова неоднократно прерывалась бурными аплодисментами, переходящими в овации и вставание. Когда товарищ Сусликов сказал, что наконец-то мы покончили с диссидентами... В этом месте надо быть документально точным, поскольку... Сами понимаете, почему. Товарищ Сусликов, заложив правую руку за борт кителя, сказал: У НАС БЫЛИ ДЭСЫДЭНТЫ, У НАС ТЫПЕР ЫХ НЭТ, ТАВАРЫШИ!! И БЫТ ТЫПЕР БОЛШЕ НЭ МОЖЭТ!!! Когда товарищ Сусликов это сказал, весь зал не то что встал или даже вскочил на ноги, а взлетел на ноги. И начались такие аплодисменты... Не овации, а гром, грохот, атомный взрыв аплодисментов! Остановить их так и не удалось. Слышите? Они до сих пор грохочут. И теперь будут грохотать вечно. Наподобие «вечного огня».Так сама жизнь подсказала новый прекрасный обычай — Вечные Аплодисменты.

Главная наша задача, сказал Начальник ОГБ в докладе «Диссидентов у нас нет и быть не может», состоит не в том, чтобы выяснить, куда идет диссидентское движение. Куда оно теперь идет, всем известно: никуда. Главная наша задача состоит в том, чтобы выяснить, откуда оно пошло, ибо только закрыв это «откуда», мы сможем понять закон высокоразвитого социализма, согласно которому его не может быть. Самое поразительное в этой проблеме — наличие многочисленных претендентов на роль предшественников, родоначальников и первоисточников диссидентского движения...

И в самом деле, теперь на роль зачинателей дела прогресса в Стране претендуют все, кроме диссидентов. Кто знает, может быть даже и они претендовали бы, если бы были. Но их нет, как сказал товарищ Сусликов, и больше быть не может. Значит, и претендовать они не могут. Прежде всего на роль родоначальника всякой оппозиционной, критической и даже диссидентской струи в Стране претендует один известный художник, эмигрировавший на Запад. Правда, он заявил свои претензии, оказавшись в полной безопасности на Западе. Но кто знает, если бы он знал заранее, что на эту роль будет претендовать кто-то другой, кроме него, он заявил бы свои претензии ранее. Но тогда неизвестно, смог бы он безнаказанно уехать на Запад и заявить там о своей выдающейся роли. Художник заявил свои претензии и на многое другое, в том числе на то, что он на самом деле продиктовал книги многим критическим авторам и сочинил критические песни, которые распевала вся Страна. Это, надо думать, он сделал с целью защиты своих друзей, томящихся в застенках Страны, и отвлечения главного карательного удара ОГБ на себя. Что же касается диссидентства, то тут у него права неоспоримые: это он первым в истории Страны схватил за пуговицу самого Вождя и чуть эту пуговицу не оторвал с мясом. По слухам сейчас эта пуговица хранится в музее «Борцов за права человека» в Париже.

Услыхав о том, что Художник претендует, Неличка Подмышкина /нет надобности ее представлять вам, вы и сами прекрасно знаете ее по замечательным сочинениям о подлинном коммунизме/ смеялась до слез. Ха-ха-ха, хихикала она, когда этот хвастун делал вид, что хочет схватить этого болтуна за пуговицу, у нас уже животы болели от анекдотов по поводу кукурузы и «нонешнего поколения». Ха-ха-ха!! Но Неличка молчаливо обошла вниманием тот факт, что сама она и весь ее «салон» /«Нелькин салон», как его именовали завистники-интеллигенты/ вышли из движения методологов, возникшего еще в те далекие годы, когда одни будущие диссиденты сидели в концлагерях, другие укрепляли оборонную мощь Страны, третьи еще не появились на свет, а самой Неличке еще не снилась перспектива стать умнейшей женщиной века. И тут по всей вероятности дело не в простой забывчивости. Это уже серьезно.

Услыхав, в свою очередь, о претензиях Нелички, этой /по его мнению/ самодовольной феноменальной дуры, один из основателей движения методологов по имени Гепе, объявивший себя основателем после того, как реальный основатель, основав движение и увидев, какое из него на самом деле дерьмо получается, покинул движение, заявил на постоянно действующем семинаре невыявленных шизофреников и стукачей, что все началось с его идеи исследования мышления как деятельности. О прочих претендентах говорить пока не стоит хотя бы из конспиративных соображений. Разве что намеком. Например, в Москве насчитывается по крайней мере три человека, которые все это высказали и написали задолго до, причем гораздо лучше, чем это сделали другие после них потом. Кто знает, может быть, напечатают они наконец-то свои соображения на Западе, мир содрогнется, и опять все закрутится сначала.

Большая часть московской интеллигенции встретила разгром диссидентского движения в конце семидесятых годов с удовлетворением. И не потому, что интеллигенция была против соблюдения прав человека. Она была очень даже за эти права, признавая право считаться человеком в первую очередь за собою. А потому, что диссиденты незаконным образом сами узурпировали право считаться лучшими представителями советского общества, каковыми они на самом деле не были. Эту сложную и весьма деликатную ситуацию очень точно сформулировала Неличка Подмышкина. Она сказала, что теперь настоящие люди могут спокойно продолжать ранее начатое ими серьезное дело прогресса общества. Сказала она это в компании своих близких знакомых и друзей, которую не только завистники в насмешку, но и историки в знак уважения именовали «Нелькиным салоном». Сказала после того, как по телевидению /в программе «Время»/ объявили о приговоре последней группке диссидентов, и перед тем, как на столе появилась жареная телятина. Это дало повод остроумным гостям обыгрывать тему прогресса общества под углом зрения потрясающей телятины, которую теперь даже в «Березке» не всегда достанешь.

Прежде чем Неличка Подмышкина стала крупнейшим представителем передовой московской интеллигенции и выразителем ее самых сокровенных дум и чаяний, утекло немало воды /последнее выражение насчет воды есть дословная цитата из основного труда Нелички «Марксизм и современность»/. Сначала Неличка была просто миловидной, но необычайно посредственной /скорее даже глупенькой/ студенткой университета, приехавшей в Москву из небольшого приволжского городка. На третьем курсе она случайно стала членом комитета комсомола факультета и вышла замуж за человека по фамилии Подмышкин. Вышла по любви, так как человек по фамилии Подмышкин, хотя и жил в двухкомнатной отдельной квартире с родителями, был, однако, довольно красивым и веселым парнем. Брак оказался неудачным. Муж пьянствовал и регулярно изменял ей с кем попало, честно признавшись ей, что она не удовлетворяет его как женщина. Неличка об этом признании растрепала, само собой разумеется, всем своим знакомым, совершенно не подозревая о том, что ее история дала основу для анекдота, молниеносно распространившегося по Москве /«всех удовлетворяет, а его, видите ли, нет!»/. После развода через суд разделили квартиру. Неличке с сыном досталась маленькая комнатушка. Квартиру затем удачно разменяли, и Неличка стала обладательницей отдельной хорошей комнаты в малонаселенной квартире /кроме нее в квартире жила еще пожилая бездетная пара/. Сына Неличка отправила к матери, чтобы он не мешал ей всецело предаваться науке,— она в это время уже училась в аспирантуре. Сокурсники, конечно, и по этому поводу много острили, отыскивая объяснения внезапно начавшейся Неличкиной научной карьере в постельных отношениях, в связях с органами и прочих сферах, не имеющих отношения к науке. Но они ошибались. И не столько ошибались, сколько лицемерили, ибо сами не хуже других знали, что упомянутые сферы имеют к науке более тесное отношение, нежели эрудиция и таланты, а с точки зрения познаний и талантов они превосходили Неличку не настолько значительно, чтобы иметь достаточные моральные основания для острот. Кроме того, к этому времени Партия и Правительство приняли решение всемерно поднять уровень науки путем увеличения числа кандидатов и докторов наук. Будучи обладательницей безупречной анкеты и комсомольской активисткой, Неличка просто не могла миновать аспирантуру. Ей не позволили бы это сделать, если бы даже она захотела уклониться от аспирантуры и если бы слухи насчет ее взаимоотношений с научным руководителем, престарелым членом-корреспондентом Академии Наук, оказались ложными. После удачной защиты диссертации Неличка ощутила в себе вкус к науке и некое высшее призвание. Хотя она к этому времени прибавила в весе двадцать килограмм и потеряла половину зубов, зато обрела беспредельное самомнение и репутацию умнейшей женщины в научно-исследовательском институте /в отделе было двадцать человек, из коих двенадцать были мужчины/. Через пару лет она женила на себе молодого аспиранта, оставив за собой оригинальную фамилию Подмышкина с целью сохранения творческой индивидуальности. Под этой фамилией она уже опубликовала несколько статеек, обеспечивших ей, как она полагала, заметное место в советской науке. Пока в советской, говорила она, вкладывая в слово «пока» тот смысл, что скоро ее претензии будут распространяться на науку в мировом масштабе. И если бы она взяла фамилию мужа, как она потом неоднократно разъясняла сотрудникам института и студентам университета, это внесло бы серьезную путаницу в оперировании научной литературой.

Молодой муж Нелички, сотрудник КГБ и выпускник Института Международных Отношений /ИМО/, был направлен в аспирантуру в университет с таким расчетом, чтобы со временем его можно было посылать за границу с научными делегациями и лекциями и включать во всякие международные организации без риска провала. Он обнаружил незаурядные способности к наукообразной болтовне, с блеском защитил кандидатскую диссертацию, напечатал кучу статей и пару книжонок, почтительно именуемых монографиями, и на полгода раньше самой Нелички защитил докторскую диссертацию. Числясь на постоянной работе в одном закрытом учебном заведении при ЦК /или, что одно и то же, при КГБ/, в котором обучались коммунисты или будущие коммунисты капиталистических стран Запада, муж по четыре-пять раз в год ездил за границу, привозя оттуда разнообразное барахло, книги и рассказы об «их нравах», отличающиеся от официальных. Неличка тоже стала доктором и профессором. Оба супруга устроились на полставки: одна в университет, другой в ИМО. Обоих охотно печатали партийные и общественно-политические журналы и газеты, что давало солидные гонорары. Плюс гонорары за статьи в научных журналах и сборниках, за книги и за переводы на иностранные языки. Плюс специальный распределитель продуктов. Плюс прекрасная квартира, которую выдали супругам, сохранив за ними их старую площадь /Неличка сумела прописать в свою комнату мать/. Все это в совокупности создало необходимые условия для «Нелькиного салона»— самого значительного /по мнению создателей и участников «салона»/ явления в духовной жизни интеллигентного общества этого периода с точки зрения характера обсуждавшихся проблем и глубины их понимания. Среди этих проблем можно назвать такие: фактическое положение населения Страны, природа оппозиции и диссидентства, право на протест, право на выступление от имени народа, цели и средства, оппозиция и Запад, ответственность за последствия протестов и т.д. Проблемы обсуждались в непринужденной светской обстановке, без излишних эмоций, с некоторой долей юмора, перемежаясь беседами о спорте, модах, женщинах, фильмах, винах, а также сопровождаясь вкусными закусками и превосходными винами. Это позволило избежать односторонности, тенденциозности, предвзятости, преувеличений, преуменьшений, искажений и прочих отрицательных явлений, характерных для обсуждения такого рода проблем в диссидентских кругах.

Движение методологов /по мнению самих методологов/ представляет гораздо больший интерес для истории, чем диссидентское движение и чем «Нелькин салон» по многим причинам. «Нелькин салон» не есть движение в строгом смысле этого слова. Это — скорее некое стояние, устремленное вперед, динамическое топтание на месте. К тому же после того, как Неличка завела режим экономии /по слухам — дачу новую собирается строить/, кормежки гостей в ее доме прекратились, и салон распался. К тому же и время не то, Неличка собирается быть выдвинутой в членкоры или на премию. Диссидентов же движение методологов превосходит уже тем, что оно выстояло и существует до сих пор. И нет даже намеков на то, что его будут искоренять. А главное — это есть движение как таковое, в чистом виде. Оно не имеет никаких целей и результатов. Оно не имеет никаких причин. Оно движется, и больше ничего. Причем, движение это состоит в том, что в него бог весть откуда приходят новые полоумные участники, посещают семинары и совещания, выступают, сочиняют трактаты, становятся талантами и гениями, грозятся перевернуть и исчезают бог весть куда, став старыми неудачниками, бездельниками, шизиками, стукачами, пьяницами... Оно движется как будто бы внутри, но на самом деле где-то вне и около. Как будто бы с шумом и грохотом, но так, что никто не знает н не слышит о нем. И потому оно есть квинтэссенция и суть оппозиционности как таковой. И потому оно неуничтожимо, если бы даже Партия и Правительство бросили все силы общества на его уничтожение, ибо оно не существует реально. Оно существует лишь в воображении его участников.

А возникло оно так. Один веселый пьяница-студент университета, которого несколько раз собирались исключить за сомнительные высказывания, но проявили гуманизм, поскольку студент был участником войны и выходцем из крестьян, поклялся на спор, что он прочтет «Капитал» Маркса от корки до корки. Произошло это, естественно, после того, как студент осушил не менее поллитра водки и плохо соображал, где он находится и с кем имеет дело. В трезвом виде он такую глупость не сделал бы ни за что, так как был парень неглупый. Очухавшись на другой день на квартире у Гепе и увидев перед носом три толстенных тома «Капитала» и еще несколько томов сочинений того же автора и его ближайшего друга и соратника Фридриха Энгельса, связанных с «Капиталом» неразрывными узами, будущий основатель движения методологов впал в такое уныние, что его потом три дня не могли сыскать ни в одном вытрезвителе, отделении милиции, морге. Нашли его случайно в чужой квартире на кухне. Он спал на столе, полураздетый, подложив под голову грязную лохматую дворняжку. Осталось неизвестным, пропил ли он свою одежду сам или был раздет грабителями. Раздобыв Основателю кое-какое тряпье,Гепе и другие ученики Основателя /а он к этому времени уже имел учеников, хотя еше не имел учения/ приволокли его прямо на некое заседание, на котором обсуждалась некая проблема. И с ходу вытолкнули Основателя на трибуну. Выругавшись довольно внятно матом, Основатель закатил совершенно невнятную речь, обнаружив блестящее знание «Капитала» и всех прилегающих к нему сочинений всех авторов. С тех пор Основатель стал считаться самым тонким знатоком «Капитала» в Стране. Пошел слух, что он прочитал «Капитал» от корки до корки по меньшей мере пять раз. Потом молва увеличила число прочтений до двенадцати. Сам же Основатель не раз в пьяном виде признавался своим собутыльникам, что он скорее сдохнет, чем будет тратить время на эту муть, что он сам такую ерунду может выдумать тоннами и километрами. Но ему не верили, ибо никто не был способен сам выдумать даже одной страницы из «Капитала». И Основатель махнул на это дело рукой. Потом он написал о «Капитале» диссертацию, имевшую сенсационный успех, и книгу размером немногим менее самого «Капитала». Но вовремя опомнился и покинул движение, зародившееся в связи с этим. А на том историческом заседании он произнес фразу, положившую начало всему: суть дела в методологии! В философской среде, представляющей помойку идиотизма, невежества, злобности и пошлости, культивируемую в течение десятилетий, слово «методология» произвело впечатление неизмеримо более сильное, чем взрыв атомной бомбы в небе над Хиросимой. Наступило гробовое молчание. Это гениально, сказал Гепе единомышленникам в ближайшем к университету кафе, где отпаивали Основателя. Надо бить в эту точку. Но надо это делать методично и организованно. Совершенно верно, сказал Основатель. Хотите,я расскажу вам по сему поводу одну любопытную историю? Но сначала... Вы меня правильно поняли, что свидетельствует о наличии у вас незаурядных способностей к развитию отечественной методологии в мировом масштабе. За методологию!..

— У вас в продаже отсутствуют многие необходимые продукты и вещи, которые у нас продаются свободно и в любом количестве.

— Это верно. Зато у нас то, что есть у вас и отсутствует у нас, стоит гораздо дешевле, чем у вас.

— Чего эти диссиденты все время подают заявления на поездки за границу? Ведь все равно не выпустят!

— О, они хитрые и коварные! Они это специально делают для того, чтобы потом иметь повод распускать клеветнические слухи, будто их не выпускают за границу.

Жизнь уходит, говорит Автор, а я занимаюсь и занимаюсь всяческой ерундой. Что мне этот Сусликов?! Я же мог бы поэмы писать, повести, романы. О настоящих людях, о настоящих думах. А тут... Ерунда, говорит Основатель. То, о чем ты мечтаешь, в действительности не существует. Разве еще в детях кое-что осталось и в тех немногих людях, которые как-то ухитрились сохранить в себе кусочек детскости. Пиши о диссидентах! Сейчас это — единственно стоящие люди. И детскости в них больше, чем в прочих. Не могу согласиться с тобой, говорит Автор. Вокруг десятки и сотни миллионов людей. Ты даже не представляешь, о чем думают эти люди! Представляю, говорит Основатель. Если хочешь, могу тебе даже некоторые обобщения предложить. Чтобы ты иллюзий не строил и понял, что тебе даже чуточку повезло. Этот твой Сусликов все-таки история. Тут некоторая возвышенность есть, облагороженность.

За несколько дней до этого разговора Автор договорился с Основателем встретиться пораньше, допустим — в одиннадцать, и спокойно побеседовать на интересующую Автора тему. Насчет денег не беспокойся, сказал он, я получил приличный гонорар за одну бредовую статейку в одном сволочном журнале. Не читал случаем? Конечно нет, сказал Основатель. Я уже давно не читаю наших газет, журналов и книжек. И представь себе, благодаря этому прошла язва желудка и нормализовалось давление. Сказки, сказал Автор. Почему же сказки, сказал Основатель. Сам посуди. Сначала я думал, что язва и давление у меня — от пьянства, курения, нерегулярного питания, болтания по бабам. Бросил курить. На время бросил пить, пройдя для этого специальный курс лечения по методу нашей медицины. Как-нибудь расскажу, обхохочешься. Вот о чем писать, между прочим, надо! А не про этих кретинов! Бросил пить. Женился. Жена оказалась на редкость флегматичной в этом деле. Это она пока завлекала, изображала темперамент и все такое прочее. А как только расписались, тут же все свои штучки забросила. Стоит добраться до подушки, никакими силами не разбудишь, пока не отоспит свое. И я, глядя на нее, спать пристрастился. Зато кормить меня начала — диета на диете и диетой погоняет. От одной мысли о еде меня в дрожь бросало. И что же? Давление начало скакать, как лошадь, выпившая по меньшей мере три бутылки нашего шампанского. Почему шампанского, спросил грустно Автор. Не знаю, сказал Основатель. Это — образ такой. Специально для тебя. Наверно потому, что шампанское относится к числу игривых вин. Шипучих, сказал грустно Автор. Ладно, сказал Основатель. Не придирайся, я же не писатель. Давление мое запрыгало от полной гипотонии до столь же полной гипертонии. Причем, что самое удивительное, оно вопреки всем законам логики почему-то никогда не проходило через нормальное состояние. А язва... Вспоминать не хочется. Сплошное обострение на грани прободения. И чего только мы с женой не предпринимали! В борьбу за мое здоровье включился весь коллектив. Я к этому времени уже числился трезвенником и семьянином, стал посещать методологический семинар в сети политпросвещения и принимать участие в работе агитбригады на избирательном участке. Секретарь партбюро сам мне сказал, что еще год, и он даст мне рекомендацию в партию. Местком начал хлопотать мне путевку в санаторий. В Министерство здравоохранения послали письмо за подписью директора, секретаря партбюро и председателя месткома с просьбой предоставить мне какое-то редкое лекарство. И все равно никакого толку. На глазах начал чахнуть. Пошел слух, будто дни мои сочтены...

Верно, сказал Автор. Слух такой был, будто у тебя рак. Мы с женой уже решили было навестить тебя. Жена на базар смотала за фруктами. Спасибо, сказал Основатель. Тронут вниманием. Но я, как видишь, жив, здоров и в строю. И все благодаря тому, что забросил начисто нашу прессу и литературу, отключил радио и телевизор, перестал ходить в кино. Погибать, решил я, так с музыкой. Напился до раздвоения единого, явился в таком виде на семинар и учинил балаган. Путевка, конечно, накрылась. Письмо в Министерство отозвали обратно. Ты понимаешь, что значит «отозвали»? Нет? Я тоже. В общем, отозвали. С женой мы разошлись. И я покатился, как сказал секретарь партбюро, по наклонной плоскости. В итоге у меня установилось идеальное давление. От язвы не осталось и следа. Морду наел. А насчет того, о чем люди думают, поговорим потом.

А печень, спросил грустно Автор. Это где, спросил Основатель. Здесь? Это пустяки. Бросай пить вино и коньяк. Переходи исключительно на водку. И закусывать тут надо по-особому. Я тебя научу. Пока!

Расставшись с Автором, Основатель направился туда, куда его влекло высшее призвание. Хорошая все-таки штука жизнь, воскликнул он, пересчитав наличные.

— Вследствие наших ужасных условий существования у нас сложилось общество, более высокое в духовном отношении, чем западное. У нас все-таки нет такого потребительского мещанства, как там.

— Это есть идеология нашего руководства, причем — в самом гнусном положении. Сами-то они живут припеваючи. Тратят безумные средства на свои идиотские спектакли, на вооружение, на великодержавные цели. А народ держат в нищете. А тут еще идеологи вроде тебя оправдывают это как благо, как преимущество.

— Я не оправдываю, а констатирую как факт. Я не против улучшения условий жизни. Но согласись, более аскетические условия жизни и ограниченность потребительской ориентации способствует формированию типа человека, который в каком-то отношении предпочтительнее...

— Чушь! Во-первых, наши условия далеко не аскетические, а потребительская ориентация не ограничена никак. Дело в том, что у нас есть все то, что есть на Западе, но более низкого качества, в уродливых формах, достается уродливыми путями и т.д. Готов держать пари, что в квартире американского профессора твоего масштаба наверняка в десять раз меньше барахла, чем в твоей.

— Конечно, ему нет надобности держать дома все это. Он может в любое время купить все то, что ему нужно.

— Вот видишь! По крайней мере в отношении вещной ориентации изобилие хороших вещей есть более надежное противоядие, чем их дефицит. А во-вторых, само понятие «тип человека» тут лишено-смысла. В большом многомиллионном обществе встречаются все возможные типы людей. И когда говорят о типе человека данного общества, то имеют в виду наиболее часто встречающиеся здесь комбинаторные возможности. О каком духовном превосходстве нашего человека над западным можно говорить, когда наше убожество сравнительно с Западом именно в духовном отношении вполне очевидно.

— Ты меня неверно истолковываешь. Возьмем, например, литературу. Это же факт, что именно наша страна поставляет в мировую культуру подлинно духовную литературу. Пусть в форме самиздата и тамиздата. Но все равно это есть продукт нашего народа.

— О чем ты толкуешь! Литература, разоблачающая зверства сталинского периода и нашу теперешнюю жизнь,— духовная?! Ерунда! Абсолютно ничего духовного в ней нет. Это всего лишь критический реализм, т.е. самая примитивная форма искусства.

А в другой группе /на другом конце стола/ идет другая, не менее содержательная беседа.

— Согласно Ленину, коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны. Советская власть есть. Электрификация есть, а коммунизма все нет и нет.

— Скорее наоборот. Коммунизм без электрификации даже легче построить. Почему? В темноте легче любую мразь за благо выдать.

— Ленинские слова нельзя брать как определение. Это — метафора.

— А что у нас не метафора?!

Я опускаю бытовые детали, поскольку нам важен лишь методологический аспект дела, сказал Основатель. Я тогда загорал в запасном батальоне. И случилось так, что мой приятель заимел личное знакомство с заместителем начальника Школы по политической части, с Комиссаром, как мы его звали, свято храня традиции Гражданской войны. Знакомство было несколько односторонним, поскольку Комиссар всячески пакостил Приятелю, а тот ничего не мог предпринять в ответ. Приятель регулярно получал наряды вне очереди за всякие пустяки, пару раз отсидел на губе ни за что ни про что, ни разу не был отпущен по увольнительной в город. Поговаривали об его отчислении. И приятель пребывал в унынии. Что делать? Обратите внимание, роковой вопрос для передовой русской интеллигенции. Сам Ленин был в аналогичной ситуации. И даже книжку по этому поводу настрочил. Приятелю было, конечно, не до книжек. Не было бумаги, карандаша, стола,— война! Что делать, сказал я ему, это не проблема. Проблема в том, как делать! Догадываетесь? Не что, а как! То есть методология! Ты, сказал я ему, обязан противопоставить этому говнюку Комиссару силу интеллекта. Интеллект — единственное, чем мы располагаем в той тяжкой борьбе за прогресс, которая нам предстоит. Но я, кажется, отвлекаюсь. А что это такое, спросил Приятель,— интеллект? Я постукал ему согнутым указательным пальцем по лбу, вот так, и он меня сразу понял. Не то, что наши дегенераты-философы. Им хоть молотком бей по черепушке, ничего, кроме четвертой главы, не вышибешь. Ты, сказал я Приятелю, должен этому м...у Комиссару в его кабинете насрать. Понял? Вот такую кучу. Лучше, если на стол. Это, сказал я, дело твоей чести. А что это такое, спросил Приятель,— честь? Это сказал я, пережиток дворянской идеологии в нашем сознании. Но если ты... А я и не спорю, сказал Приятель. Я готов. Знаешь, я дня за три могу накопить столько!.. Но как это сделать? Обратите внимание: опять-таки нет проблемы Что, а есть проблема Как. Благодарю вас, выпьем за методологию! Это — единственное, за что еще стоит выпить!

Так как же это сделать, не унимался мой Приятель. Идея прочно засела в его голове. И его мучила лишь проблема, как ее реализовать. И я ночей не спал, думал: Как?? Причем, думал я не как начинающий или дилетант, а как профессионал: у меня за плечами было два курса МИФЛИ. Проблема оказалась куда потруднее, чем, все то, что мне было известно из всей прошлой и текущей истории. Днем в штабе постоянно люди. Мы топаем строевой, копаем ямы или разгружаем вагоны. Ночью мы в карауле или на кухне. А если в казарме, нас охраняет дневальный, дежурный, пара часовых, патрули. В штабе на улице часовой, внутри — часовой, у знамени Школы, напротив кабинета Комиссара — часовой. Какие будут предложения? Эх вы, мыслители! А еще методологию двигать собираетесь! Итак, за нее, за методологию!

О, Учитель, воскликнули потерявшие терпение ученики, кончай тянуть резину, не тяни кота за хвост! Выкладывай поскорее методологический аспект проблемы! А то, видишь, на нас уже косо смотрят сотрудники этого гнусного заведения. Им уже пора закрываться, а нам пора выметаться!

Запомните, друзья мои, сказал Основатель, слив в свою рюмку остатки спиртного из опустевших бутылок, основной принцип методологии: чем сложнее проблема, тем проще метод ее разрешения! Если проблема пустяковая, метод должен быть грандиозным, иначе эту проблему не решишь. Если проблема сложная, метод должен быть пустяковым, иначе эту проблему не решишь. Ибо сумма величины проблемы и величины метода ее решения есть константа, и равна она единице. Мой приятель нашел-таки гениально простое решение проблемы. И однажды утром Комиссар, войдя в свой кабинет, увидел на столе гигантскую кучу г...а. И по виду кучи он сразу определил, что сотворить мог такое только курсант запасного батальона, по крайней мере три дня не ходивший на двор. Но доказать ничего не мог. Начальник Особого отдела перевернул всю Школу в поисках улик, но ничего не нашел. Он проделал следственный эксперимент — выстроил весь запасной батальон, заставил оправиться по-большому и сравнил полученные кучки с преступной кучей. Но результат получился обескураживающий: преступная куча была похожа на кучки отличников боевой и политической подготовки и стукачей.

Ты не пудри нам мозги, возопили ученики. Как он все-таки это сделал??!! Этого, друзья мои, сказал Основатель, теперь уже никто не узнает, ибо Приятель мой погиб в штрафном, унеся с собой в братскую могилу эту самую сокровенную тайну методологии. Наша с вами задача — подхватить выпавшее из его рук знамя методологии и раскрыть эту тайну. Ну, нам пора. Кажется, они вызвали милицию. А вообще, в истории человечества гораздо большее значение имеет постановка проблем, чем их решение. И учтите к тому же, когда Особняк что-то начал соображать и решил повторить следственный эксперимент, преступная куча исчезла из его сейфа! Но эта проблема нам с вами уже не по зубам. Это — загадка для истории.

Вспомни-ка, о чем ты сам думал всю эту неделю, говорит Основатель. Стыдно вспомнить? Я тоже не во всем, что лезет в голову, могу сознаться. Так чего же говорить о прочих людях! Вот возьми эту пожилую женщину. Неужели ты думаешь, что то, что шебуршится в ее черепушке, достойно твоего высокого внимания?! Хочешь, я тебе перечислю все, о чем может думать женщина в таком положении? Сам знаешь? Конечно. А вот этот сморчок. Наверняка старый член партии. Этот для разнообразия может вспоминать, как сидел в лагерях в свое время или сажал туда других. Этот тип репетирует речь на собрании или кумекает насчет квартиры. Эта девочка думает о модных сапогах, а этот тип — как бы без особых осложнений трахнуть такую штучку. Эти... Эти... Хватит? Проблема тривиальна: люди в массе думают о том, что они так или иначе делают. Отклонение лишь в деталях и в конкретностях. А какая доля делаемого и думаемого выпадает на долю данного индивида и каково соотношение этих компонентов в нем, это зависит от обстоятельств индивидуальной его судьбы и от его места в социальной иерархии общества. В общих чертах это очевидно, а в конкретных деталях непознаваемо.

Если ты хочешь чего-то достичь в этом интересного, продолжает Основатель, ты должен поступать скорее не как писатель, а как ученый. По крайней мере в тенденции. Люди думают молча и вслух, т.е. высказываясь /в том числе — сочиняя книги и статьи/. Люди думают в одиночку и в группах /в частности — в группе из двух человек/. Думание вслух и в группе /групповое мышление/ есть главное думание, к которому так или иначе тяготеет и думание молча и в одиночку. Я думаю, что не только в структуре думания современного человека, но и в истории становления человека думание вслух, т.е. заметное для других и отчуждаемое другим думание, образует основу и ядро думания вообще. Так что если хочешь знать, о чем думают люди, слушай, о чем они говорят с другими людьми. Это и есть их реальное думание как объективный факт. Остальное суть лишь вздорные домыслы. Вся сумма говоримого населением этой страны и есть сумма думаемого ею, если отвлечься от некоторых второстепенных отклонений. А что это такое, ты сам знаешь достаточно хорошо. Мутный и вонючий словесный поток /я чуть было не сказал: понос/ этого общества и есть его подлинный духовный поток. И выудить в нем нечто достойное литературного внимания — все равно, что выудить в Москвареке форель, стерлядь или даже что-нибудь попроще. Консервную банку, старый башмак, битую бутылку,— это можно. А форель...

Еще в самый разгар диссидентского движения во второстепенно-политическом журнале появилась статья-очерк-рассказ с громким названием «Жизнь с кого» и сразу же привлекла к себе внимание московской интеллигенции. Название было взято из хорошо известного стихотворения Маяковского, в котором слова «жизнь с кого» рифмовались со словом «Дзержинского». Название тем самым представляло не только то, о чем пойдет речь в статье-очерке-рассказе, но и то, в каком духе пойдет эта речь. Публикация представляла собою сочетание научного и философского трактата, документального очерка и литературно-критического обзора. Изготовлена она была в содружестве тремя авторами, мало известными в московских интеллигентских кругах,— научным сотрудником одного из гуманитарных институтов Лежебоковым, очеркистом Блудовым и литературоведом Болтаевым. Именно это сочетание фамилий и послужило первым поводом для разговора и насмешек. Само собой разумеется, пошел слух, будто это — псевдонимы, и выбраны они специально для этой цели. Другие говорили, что фамилии настоящие, но авторов специально подобрали для этой цели, чтобы сильнее выразить основную направленность опубликованного материала /поскольку жанр его определить было невозможно, его так и называли материалом, метериальчиком, публикацией и т.п./. Второй повод для насмешек дало название материала. Сразу в ход пошли старые анекдоты про «Железного Феликса». Каждый раз, когда где-нибудь раздавался неожиданный шум, всегда находился образованный и остроумный интеллигент, который говорил, что это Железный Феликс грохнулся, а высших культурных кругах — что это Железный Феликс еб....я. И третий, совершенно неисчерпаемый повод для насмешек дало само содержание материала, ибо в нем в качестве образца для подражания была воскрешена вся официальная обойма литературных и героических персонажей от Павки Корчагина и Павлика Морозова до Дзержинского и полковника Исаева, который был нашим разведчиком в Германии более двадцати лет и блистательно разоблачал и срывал коварные замыслы гитлеровцев. Особенно острому обсуждению «материал» подвергся, естественно, в «Нелькином салоне».

— А знаете, что сделали с этим Исаевым, когда наши войска взяли Берлин?

— Само собой разумеется, расстреляли свои. На всякий случай.

— Вы знаете, что планируется юбилей Павлика Морозова?

— А в этом есть смысл. В Павлике Морозове воплощена вся глубочайшая диалектическая сложность нашей эпохи. Он предал своего отца, это факт. Он за это понес наказание: его убили. Но он предал во имя коммунизма, т.е. во имя светлого идеала. За это его сделали национальным героем и поставили ему памятники. Шутки шутками, но тут не так-то все просто.

— Его все равно потом расстреляли бы. За что? А чтобы не растрепал, что вся история с кулаками была липой.

— Ходит слух, что Павлик Морозов жив, только под другой фамилией живет.

— Алексей Стаханов.

— Нет, Мария Демченко.

— А мы, между прочим, будем ставить «Как закалялась сталь». Навязали, сволочи. Но мы им выдадим такую «сталь», что за голову схватятся. Эту книжечку можно ведь истолковать очень современно, совсем не так, как эти проходимцы делают.

Потом на столе появилась телятина, и разговор переключился на другие темы, главным образом — на то, как живут люди на Западе. Когда с телятиной было покончено, уговорили своего «домашнего» поэта, опубликовавшего недавно очень неплохую брошюру по критике экзистенциализма, почитать свои сатирические стихи. Потом опять вспоминали о «материале». Признали, что Маяковскому, конечно, далеко до Пастернака и тем более до Мандельштама. Но несмотря на это,он был все же неплохой поэт. Пожалели, что он талант угробил на пустяки. Кто-то заметил, что талант Маяковского в том и заключается, чтобы писать всю эту апологетическую муть и выглядеть так, будто он гробит свой талант. И вообще, проблема Маяковского надумана. На самом деле массы перли куда-то вперед и толкали его перед собою, а у него не было сил вырваться из этого потока. Теперь другое время. Теперь массы никуда не идут. И никакая иллюзия вожака и трибуна уже невозможна. То, что делают сейчас подражатели Маяковского, смеха достойно. А сейчас вообще для всех склонных к вождизму людей время неподходящее. Раньше было мощное движение масс населения. Вожди всех сортов бежали за массами и вопили «за мной!». Теперь же лишь отдельные кретины время от времени стремятся увлечь за собой массы людей. Но добиваются лишь того, что производят то или иное впечатление на сидящую и жаждущую лишь развлечения сытую публику.

— И все-таки,— резюмировала беседу Неличка,— призывать молодежь подражать Дзержинскому было неприлично уже во время Маяковского. А теперь это звучит как попытка оправдать репрессии сталинских времен.

— И как призыв писать доносы.

— Зачем преувеличивать? Сейчас это неактуально. Я был свидетелем забавной истории сегодня. В автобусе подвыпивший мужичок начал поносить наши порядочки. А молодой парень потребовал, чтобы он это прекратил. А ты кто такой, спросил мужичок. А я из КГБ, сказал парень, предъявив удостоверение, и приказал мужичку следовать за ним. Мужичок струхнул. Но тут в дело вступила старушечка лет восьмидесяти. А вы, молодой человек, проскрипела она, не имели права обнаруживать себя. И потребовала, чтобы кагебешник показал ей удостоверение. Она, мол, о его поведении доложит куда следует. На ближайшей же остановке парень смылся под смех пассажиров. А в автобусе началась такая антисоветчина, что наши диссиденты в сравнении с ней выглядели бы почти как апологеты.

— Да, сейчас не то время. КГБ сейчас совсем не тот. И зря на него всех собак вешают.

— А вы слышали, как теперь поют старинную народную песню «Ах вы сени мои, сени»?

— Первый раз слышу, что была такая народная песня. Кстати, знаете, что такое народ? Это все те, кому в милиции могут дать безнаказанно по морде и кто при этом будет благодарить Партию и Правительство за ласку и заботу.

— Есть более веселый вариант. Армянское радио спросили...

Расставшись с единомышленниками-методологами, Основатель зашел домой к своему постоянному собутыльнику, не имевшему никакого отношения к методологии, и совратил его своим видом на продолжение выпивки. На улице встретили знакомого аспиранта-философа. Через час стали лучшими друзьями и пришли к полному согласию по всем вопросам. Еще через час переругались до такой степени, что Аспирант обозвал Основателя и Собутыльника предателями Родины, пообещал сообщить о их поведении в ректорат и свести их на Лубянку. В конце концов он заявил, что еще со школы служит в Органах и является там далеко не последним человеком. В это время они как раз двигались по улице Герцена вниз к Манежу. Когда они поравнялись с дверью черного хода на философский факультет, Аспирант свалился без чувств. Тащить его не было никакой возможности и тем более никакого смысла. Тут Основатель вспомнил, что у него в кармане валяется на всякий случай ключ, который подходит почему-то ко всем дверям в Москве. С помощью этого ключа он попал и в ту квартиру, где его нашел утром Гепе. Ключ, естественно, подошел и к двери факультетского черного хода, и к кабинету декана. Взвалив Аспиранта на стол, покрытый зеленым сукном, Основатель написал на листе бумаги «Я — стукач» и положил его на грудь Аспиранта. Этим самым, сказал он перепуганному Собутыльнику, мы бросаем вызов всему существующему строю. Имей в виду, если выдашь, убью. Заколю вязальной спицей, так что никто не догадается. Будем стоять до конца, пролепетал Собутыльник, сблевав прямо в деканское кресло.

В России, сказал Основатель, когда они выбрались обратно на улицу Герцена, всякое серьезное общественное движение против существующего строя начинается с непристойности. Хочешь знать, когда у нас кончится коммунизм и начнется что-то более или менее терпимое? Когда какой-нибудь забулдыга наложит кучу в Мавзолее. Бежим! Дружинники!!!

Один мой знакомый, продолжает Основатель, работает в психиатрической больнице. Они там применяют какие-то препараты, из-за которых люди теряют способность думать молча и обязательно должны проговаривать свои мысли вслух. Сотрудники такие мысли вслух записывают и изучают. Ищут какие-то законы. Между прочим, совершенно безуспешно. Мой знакомый показывал мне некоторые записи. В высшей степени интересно. Во-первых, думают люди круглые сутки непрерывно, хотя с различной интенсивностью. Степень интенсивности определяется словесной плотностью и еще какими-то параметрами. Во-вторых, не весь состав сознания людей выразим словесно, так как подавляющая часть говоримого фрагментарна. Больше половины фраз невозможно реконструировать даже приблизительно. Да и неизвестно пока, являются ли при этом слова элементами потенциальных фраз вообще. В-третьих, человек одновременно думает в нескольких различных планах. Самые примитивные люди думают сразу в двух-трех, часто совершенно несовместимых планах. Например, один математик одновременно решал пустяковую задачку на число возможных перестановок вещей в палате, доказывал очень сложную теорему, насиловал санитарку, разрабатывал проект переустройства общества. Некоторые люди думают сразу в десяти или более планах /как, например, этот математик/. В-четвертых, все равно можно было различить монологическое и диалогическое /и более/ мышление. Причем, в процессе групповой беседы одновременно имели место монологи, не предназначенные для других. Наконец, что самое удивительное, так это сохранение различия интимного монолога, который мы скрываем от других обычно, и монолога, доверяемого в принципе другим, скажем — открытого монолога. Просмотрев эти материалы, я пришел в ужас. Мой знакомый сказал, что за все десять лет работы над такими материалами он не встретил в них ничего особенного, отличающего их от тех, которые просмотрел я. Это были типичные и характерные материалы. А между тем подопытные люди во многом прочем были здоровы и представляли все слои нашего общества. Догадываешься, к чему я клоню?

Все то, что толкуют некоторые досужие люди насчет духовного превосходства нашего населения над населением стран Запада, продолжает Основатель, есть наглая ложь. Наша официальная пресса, наше подцензурное искусство, наши гуманитарные науки в преобладающей части и вообще все сферы нашей дозволенной духовной культуры выражают общее состояние духовности нашего населения очень точно. Если и появляются на всю эту гигантскую страну отдельные исключения, так они не влияют на общую картину. И тебе хорошо известно, как с ними поступают. Бессмысленно, повторяю, в затемненном, пошлом, вульгарном, примитивном и т.д. сознании этого общества искать нечто значительное, скрытое от внимания людей. Если тут появляется нечто значительное, оно рано или поздно само заявляет о себе. Оно тогда само найдет себя.

Почему ты такой похабник, спросили ученики у Основателя. Не мог бы ты выражаться поинтеллигентнее? Ведь среди нас есть женщины, а некоторые из них еще девицы. У них уши вянут, слушая твои непристойные речи. Мог бы, сказал Основатель. Но не буду, ибо

После этого одна из девиц попросила Основателя лишить ее невинности во имя прогресса. Я, сказал Основатель на это, совращаю людей через уши и души, а не... А что касается прогресса, то в том же первоисточнике говорится следующее:

— Эти «борцы за права» далеко не святые. Получали они средства из-за границы? Получали, это факт. Когда еще до погрома было далеко, они сами этим хвастали. И чтобы при этом не нарушали законы?! Не поверю. В какой форме они получали? Подарки. Прекрасно! Но одни джинсы — подарок, а полсотни — валютная махинация. Один магнитофон — подарок, а десяток...

— Они и в рублях получали крупные суммы, я это точно знаю. И в иностранной валюте. Характерный факт: С. четыре года был без работы, а имел сберкнижку, и на ней денег — у меня никогда столько не было. Откуда?

— И насчет «психушек» явное преувеличение. Все диссиденты, с которыми мне приходилось сталкиваться, ненормальные.

— А надо же как-то им жить?! А ты попробуй остаться нормальным, окунувшись в такую жизнь!

— Я их не осуждаю. Я лишь о том, что власти имеют основания сажать их в тюрьмы и «психушки». Я думаю, что власти даже не используют свои законные права в полной мере, побаиваются шумихи.

— Дискредитация человека не опровергает сказанное им. Кто бы ни были диссиденты, важно то, что они говорят и делают. Может быть, они на самом деле преступают закон и ненормальны. Но нам обращать на это внимание и говорить об этом — подло. Мы тем самым становимся на позиции ЦК и КГБ.

— А мы от этих позиций не отрекаемся.

— Ты меня неверно понял. Я сам член партии. И диссидентом быть не собираюсь. Я хочу сказать, что не наше дело говорить о нарушении законов и заболеваниях. Наше дело — содержание их заявлений.

— Отгадайте,— сказала Неличка,— что такое «Пять-четыре-три-два-один»? Это пятилетка в четыре года на трех станках двумя руками за одну зарплату. Хи-хи-хи!

— А вы знаете,— сказал супруг Нелички,— как называется безрукий бюст Маркса? Маркс Милосский! Ха-ха-ха! Ну-с, кажется, нам пора приступить к делу. Сегодня, между прочим, у нас молочный поросенок!

— Хотите хохму? Слушай, Карл, спросил Маркса его друг и соратник Фридрих Энгельс,— а что ты скажешь, если русские первыми построят коммунизм? Твою мать,—ответил Маркс, начавший к тому времени изучать русский язык с намерением прочитать сочинения Ленина в оригинале.

Как различно живут люди, говорит Основатель. Встретил я тут одного знакомого. Он только что с курорта приехал. А я только что из вытрезвителя вышел. Я ему говорю, что ни разу не был на курорте, а он говорит, что мне грешно на жизнь жаловаться. Вот он еше ни разу в вытрезвителе не побывал, и то не жалуется.

О, Учитель, воскликнули ученики, скажи нам, много ли раз ты бывал в вытрезвителе? Не помню, сказал Основатель. А какой случай тебе из них больше всего запомнился, спросили ученики. Разумеется, первый, сказал Основатель. Первое все запоминается. Первая любовь. Первая пятерка. Первый трактор. Первая пьянка. А первый мой вытрезвитель не забуду вовек. Не помню, при каких обстоятельствах я туда попал. Помню только, очнулся утром, дрожа от холода. Вижу — лежу голый на металлической сетке. На ноге — номер химическим карандашом написан. Подумал, что я в морге, и содрогнулся. Сел, огляделся. Вокруг меня на таких же железных койках синие, фиолетовые, серые существа. Где я, спросил я. Никто не ответил, и я понял, где я. После бюрократических формальностей нас отпустили. Вышел я на улицу. И, странно, ощутил в себе необычайную легкость и бодрость. Мимо прошла добренькая старушечка. Я было собрался идти в том же направлении, но старушечка остановила меня. Тебе туды, милок, сказала она и указала на тропинку, ведущую от вытрезвителя через пустырь к виднеющемуся зданию, в котором я без труда узнал забегаловку. Это было именно то, куда мне было нужно. Я нащупал в загашнике монеты, которые так и не обнаружили служители вытрезвителя, тщательно очищая карманы посетителей, и двинулся туда, куда мне указала сама судьба в образе этой милой и доброй старушечки. Спасибо, мамаша, сказал я. Будете там, молитесь за раба божия... На этом отрезке от вытрезвителя до забегаловки и родилась моя основополагающая идея насчет методологии. И вообще я должен признать, что все свои открытия я сделал в треугольнике Вытрезвитель-Забегаловка-Факультет. Я его называю творческим треугольником. Этот треугольник — одно из самых таинственных явлений природы. Вы можете как угодно расставлять вершины этого треугольника и все равно получите те же самые варианты маршрутов. Какая сторона треугольника и в каком направлении является наиболее творческой, трудно сказать. Ньютон, по слухам, считал таковым вектор «Вытрезвитель-Забегаловка», а Эйнштейн — наоборот: вектор «Забегаловка-Вытрезвитель». Карл Маркс считал их одинаково продуктивными. Но он никогда не ходил на факультет. Между прочим, он был беспартийный. Парадокс?!

Я призываю вас прекратить спор о словах, сказал Основатель. Какое нам дело до того, что люди употребляют слова «коммунизм» и «социализм» в разных смыслах?! И кто может установить, какое из этих употреблений «подлинное»?! Если даже люди договорятся употреблять эти слова однозначно, ситуация ничуть не изменится. Какое бы общество тут ни построилось, в нем всегда можно будет обнаружить нечто такое, что не соответствует «подлинному социализму» или «подлинному коммунизму», и нечто такое, что свидетельствует о соответствии построенного общества идеалам. Обратитесь к самой реальности! Возьмите в качестве предмета исследования тот тип общества, который уже сложился или складывается в Советском Союзе, Китае, Югославии, Восточной Германии и многих других странах. Если хотите знать, что такое социализм /или коммунизм, что одно и то же/ в реальности, смотрите на Советский Союз и прочие страны социалистического /коммунистического/ лагеря. Другого не будет. Могут быть пустяковые вариации, связанные с особенностями прошлой истории, географической среды и т.п. Но суть дела везде одна и та же. Не стройте иллюзий! Если вы хотите воплощения в жизнь чаяний коммунизма, будьте готовы к мерзостям, без коих они в принципе невозможны. Добродетели коммунизма приходят в мир не в светлых одеждах ангелов, а в черном облачении дьяволов. Добродетели коммунизма реализуются лишь через его мерзости. Они существуют не рядом, а друг в друге. Их нельзя разъединить, так чтобы можно было отбросить мерзости и сохранить добродетели, ибо они суть одно и то же. Это одно и то же, лишь воспринимаемое одними как благо, а другими как зло. Но это не есть ни добро, ни зло. Это есть лишь факт, переживаемый одними как зло, а другими как добро, подобно тому как рабство переживается рабом как зло, а рабовладельцем — как воплощение справедливости.

Обратитесь, повторяю, к эмпирическим фактам. И тогда вы увидите, что трудность познания состоит не в недостатке фактических данных, а в их изобилии. Их слишком много, потому нам кажется, что их мало или нет совсем. Ибо они стали привычными и не вызывают удивления. Удивитесь им! И тогда вы ощутите потребность понять их. И тогда вам потребуется методология. Именно для понимания, как средство, а не сама по себе, не как самоцель. В качестве самоцели она скучна, как речи руководителей, и банальна, как восточная мудрость. Как сказано в «Евангелии от Ивана»,

О, Учитель, воскликнули ученики, понявшие в речи Основателя только намек на штаны, а по какому поводу возник сей поучительный стих? По очень важному, сказал Основатель. Один курсант долго хранил невинность, опасаясь вылететь из школы за поведение, недостойное сталинского сокола. Наконец, он не вытерпел и решил сорваться в самоволку. А чтобы не терять зря времени, заранее расстегнул штаны, придерживая их через карман шинели, чтобы они не свалились. По выходе на стратегический простор он случайно напоролся на старшину и инстинктивно вытянулся по стойке смирно. Штаны, естественно, свалились, и преступное намерение курсанта раскрылось. На утренней поверке старшина рассказал эту историю. Вся эскадрилья покатывалась от хохота. А когда вернулись из столовой, обнаружили, что курсант повесился в сортире на брючном ремне. Он был отличником боевой и политической подготовки.

И все же, говорит Автор, я тебе расскажу одну любопытную историю, противоречащую твоим общим выводам. Сейчас работает Особая комиссия по написанию биографии товарища Сусликова. Я не вхожу в эту комиссию, но я вхожу в так называемую рабочую группу при ней, которая и делает всю работу. Так что я был удостоен высочайшей чести несколько раз выслушивать интимные размышления величайшего теоретика коммунизма нашего времени. В книге будет особая глава — «Мечты о будущем». Не наука, не железные законы, не несокрушимые предсказания, не предписания, а именно мечты. Это нечто новое. Прежние вожди такого себе позволить не могли. Прогресс! И товарищ Сусликов набросал нам /разумеется, я был допущен среди прочих/ такую картину будущего общества, что у меня волосы местами шевелились на голове. И до сих пор не пойму, от чего,— от умиления, от ужаса, от омерзения или восторга.

Проблема создания изобилия предметов потребления, по мнению товарища Сусликова, не самая трудная и не самая главная. Это — производная проблема, и мы ее могли бы разрешить в два года, если бы думали только об этом. Более серьезной является проблема возникновения многого такого, что не предусмотрено, не контролируется до конца, является излишним, отвлекает внимание, засоряет перспективы и горизонты. Например, в свое время у нас в год выпускали всего пятьдесят кинофильмов. Выход каждого на экран был выдающимся событием. По каждому из них принимались решения ПБ. Вождь Партии лично просматривал каждый из них, давал советы при их подготовке. А что теперь? Теперь в год выходит на экраны Страны более двухсот художественных фильмов. Более сотни задерживается по тем или иным причинам. Около пятисот находится в производстве. А сколько детских, научно-фантастических, научных, документальных и прочих! Может ли ПБ и лично Вождь Партии уследить за всем этим? Конечно, нет. Значит, дело так или иначе пускается на самотек. Конечно, есть особый Комитет кинематографии, есть сектор в Отделе культуры в ВСП, есть отдел в Министерстве культуры и т.д. и .п. А что это такое? Это тысячи и тысячи людей. А сколько людей занято в производстве фильмов! И думаете, положение с фильмами лучше, чем раньше? Ничуть! Раньше каждый фильм запоминался, смотрелся миллионами людей, выполнял огромную воспитательную роль. Теперь выходят сотни фильмов, а смотреть нечего. Даже хорошие фильмы забываются сразу же после просмотра. Я думаю, говорил товарищ Сусликов, нам надо вернуться к прежней форме работы в этой области. Нынешняя ситуация есть во многом результат ослабления партийного контроля над искусством и уступок Западу. Каждому здоровому гражданину с высокоразвитым коммунистическим сознанием достаточно и десяти /ну, от силы — двадцати/ высокохудожественных фильмов в год. В результате повысится уровень кинопромышленности, укрепится партийный контроль в этой области, высвободится несколько сот тысяч здоровых и грамотных людей, которых можно будет использовать, допустим, в сельском хозяйстве, в химической промышленности или других отраслях хозяйства Страны.

Или возьмите, например, производство одежды. Здесь избыточность типов тканей, фасонов одежды одного типа, различных видов одежды достигает чудовищных размеров. Экономисты подсчитали, что если свести эти типы и виды к необходимому минимуму, то резко повысится качество продукции, производство ее можно будет сконцентрировать в нескольких строго контролируемых местах, удобных со всех точек зрения /транспорт, хранение, рабочая сила/. И опять-таки высвободится до миллиона человек по всей Стране. В результате такого рода мероприятий мы сможем увеличить вдвое средства на идеологическую работу, на органы безопасности и на оборону. Предполагаемое увеличение армии вдвое /для начала/ вполне можно будет покрыть за счет таких мероприятий, если их осуществить комплексно по всем аспектам жизни Страны.

И в таком духе товарищ Сусликов прошелся по всему, что существенно для нашей жизни. Вплоть до отпусков, поездок на отдых, туристических походов, квартир, туалетов, посуды, мыла... У меня сложилось впечатление, что это — не просто мечты выжившего из ума дегенерата, а реальные планы, вынашиваемые там во многих мудрых головах. Стремление к контролю надо всем неизбежно порождает мечту о предельном упрощении и даже примитивизации всего строя нашей жизни.

Это верно, сказал Основатель. Но ты не забывай о том, что такие «мудрые головы» теперь сами исчисляются миллионами. И они уже вкусили от благ мира сего. И потребности у них теперь у самих необъятные. Так что твой Сусликов выглядит как наивный утопист.

— Меня возмущает то, что все, кому не лень, начинают говорить от имени народа, от имени нации, от имени интеллигенции и т.п. Кто их уполномачивает на это? Стоит какому-нибудь недоучившемуся студенту выразить протест, подписать бумажку или прочитать запретную книжонку, отсидеть за это пару лет в лагере или в «психушке» и быть упомянутым в списке невинно осужденных или излечиваемых, как он начинает вещать во имя народа, всех «угнетенных». Откуда это?

— Это, между прочим, чисто советское явление. У нас все действуют во имя и на благо. Это же наша привычная форма демагогии. У нас же и партия действует во имя и на благо народа и всего прогрессивного человечества. Так почему бы недоучившемуся студенту не последовать ее примеру?!

— Партия имеет на это право.

— Не право, а силу. В нашем законодательстве нигде...

— А в новой конституции черным по белому это записано! Так что партия именно по праву выступает от имени народа.

— Это юридический нонсенс. Наша конституция в принципе не есть правовой документ. Это псевдоправовое явление. Тут другое. Партия по своим масштабам соразмерна народу, и когда она заявляет, что выступает от имени и во имя народа, это никого не удивляет. А когда это делает хилый одиночка или небольшая группа, как вы изволили заметить, уголовников и шизофреников, это вызывает чисто психологический протест. Что же касается первого аспекта, то любому человеку и любой группе людей во всяком праве /если это, конечно, есть реальное, а не фиктивное право/ не запрещается никакая мотивация их поведения.

— Но я говорю о моральном праве!

— С моральной точки зрения партия имеет не более прав выступать от имени народа, чем отдельный /пусть — самый ущербный/ индивид.

— О чем спор,— сказала Неличка, и все смолкли.— К чему такие высокие материи? Есть такая простая вещь, как обычная скромность. Мы с вами имеем гораздо больше оснований выступать от имени народа, интеллигенции, мировой культуры. Но мы же воспитанные люди, мы не делаем этого.

— А не пора ли нам приступить к более существенному делу?! Прошу за стол! Сегодня будет сюрприз!

— Опять что-нибудь такое выдумали?!

— Терпение, друзья мои, терпение! Сначала закусочки! А уж потом...

— А вы слышали, Славская разошлась с Талановым и вышла замуж за космонавта.

— За Хабибулина! Ха-ха-ха!.. За того самого... Помните, «Я — Сокол!»...?

— Хороший анекдотец мне сегодня рассказали. Армянское радио спросили, можно ли наших руководителей показывать по телевизору. Можно, ответило армянское радио, но по частям. Верхнюю часть в программе «В мире животных», а нижнюю — в программе «Очевидное — невероятное».

— А мне еще одного аспиранта выделили. Забавный тип. Говорит, что он — интеллигент во втором поколении, у него папа был майором в КГБ.

— А в самом деле, куда отнести сотрудников КГБ? К рабочим и крестьянам нельзя. К интеллигенции вроде бы неудобно.

— Вообще классификация населения в современных развитых странах дело довольно сложное. Так что идея бесклассового общества не лишена оснований.

— Очень удобная идея для лодырей.

Все дело не в исследовании самого общества как такового, сказал Основатель,— тут делать умному человеку вообще нечего, ибо само по себе общество просто, как картофельное пюре, а в разработке современной методологии его исследования, что требует ума, способностей и титанических усилий. А чтобы разработать упомянутую методологию на уровне современной науки, нужен, в свою очередь, особый подход. И не просто подход, а в некотором роде подходец! Нам нужна не просто методология социальной науки, а метаметодология для построения методологии социальной науки. А с этой точки зрения исходным для нас должно быть понятие деятельности. Деятельность же есть совокупность действий. Наш анализ должен начаться с рассмотрения любого отдельно взятого действия, далее должен перейти к выяснению типов действий и закончиться установлением устойчивых корреляций действий, дающих уже типы деятельности. Без этого приступать к исследованию нашего прекрасного социалистического общества так же бессмысленно, как бессмысленно начинать совращение женщины, не зная конкретно, в чем именно должно состоять совращение и с помощью какого именно орудия это должно быть осуществлено. Я вам расскажу одну забавную историю по сему поводу, которая приключилась с моим приятелем по полку. Дело было в конце войны. Мы вступили в Германию. Баб, конечно, навалом. И почти все с триппером. Но разве нас могло удержать такое препятствие? Тем более попадались и здоровые. Мой приятель ужасно боялся подцепить это дело. Его должны были назначить командиром эскадрильи. Ему светила Летная Академия под Москвой. И рисковать такой перспективой из-за минутного удовольствия /почему, кстати, минутного?/ он не хотел. И вместе с тем искушение одолевало его со страшной силой. Он часами ходил мрачный, погруженный в глубокие думы. И представьте себе, надумал. Однажды отозвал меня в сторону. Веселый такой. Пошли, говорит, к бабам. Ты по-немецки калякаешь, договориться сможешь. Главное — скажи ей, чтобы не рыпалась, а делала так, как я захочу. Ладно, говорю, пошли. Только за последствия я не отвечаю. А захотел он между прочим, нечто противоречащее законам природы, так что мое замечание о последствиях было вполне уместно.

Каждое отдельно взятое социальное действие характеризуется целевой установкой и средствами ее достижения. Цель есть содержание действия, средства суть форма его осуществления. Существует закон соответствия цели и средств. Когда говорят в каких-то случаях, что цель не соответствует средствам или наоборот, то смешивают разные вещи. В таких случаях правильнее будет сказать, что если действие совершено, то его фактическая цель иная, нежели считает кто-то. Например, если я сейчас вышибу стекло в этом магазине и скажу, что имел целью благо народа, то я просто-напросто совру. Реальной целью этого моего действия, если я это сделаю как социальное действие, т.е. отдавая себе отчет в последствиях и преднамеренно, будет нечто иное, соответствующее самому же этому действию как средству. Например, причинить зло обществу. Подчеркиваю, цель действия есть само это действие, рассматриваемое с одной точки зрения, а средство — это же действие с другой точки зрения. Тут полное соответствие. Расхождение цели и средства начинается тогда, когда речь заходит о групповых действиях и о действиях как акциях общества в целом. Слушайте меня внимательно и шевелите мозгами! Я вам выдаю идею по крайней мере на десяток кандидатских наук и на пару докторских диссертаций. Если действие осуществляет группа из двух и более людей, цель действия привносится из одних источников, а средства — из других. Тут несовпадение возможно, а в случае массовости таких действий — неизбежно.

Мой приятель по полку, о котором я вам говорил, был /как и вы все, между прочим/ полным профаном в социологии, и приведенных мной азбучных истин, еще до сих пор не открытых мировой наукой, не знал. В результате он был истолкован превратно. Его изнасиловали прятавшиеся на хуторе дизертиры-гомосексуалисты, пока я трудился в поте лица с хозяйкой и ее тремя аппетитными дочками. Хозяин стоял в это время на шухере.

— У нас диссидентство стало выгодным бизнесом для особой категории людей.

— Ну, ты тут слегка перегнул.

— Ничего не перегнул. Вот факты. Большинство диссидентов — евреи. Как они попадают в диссиденты? Очень просто: их не выпускают за границу, они начинают скандалить, властям надоедает шумиха, их выпускают постепенно.

— Ну, а Сахаров? А Григоренко?

— Типичные неудачники и честолюбцы.

— Чушь! Какие же они неудачники?! Сахаров — академик, трижды Герой, много раз лауреат. Григоренко — генерал, крупный пост занимал. Сахаров потерял огромные материальные блага. Григоренко потерял все, много лет отсидел в «психушке».

— И все-таки я настаиваю на своем. На этих именах даже еще четче можно проиллюстрировать мою мысль. Возьмем Сахарова, фигуру номер один, так сказать. Великий физик? А кто об этом знает?! И потом вы же знаете наше общество. За одну физику столько наград и таких наград не получишь. Если будет написана история современной физики, имя Сахарова в лучшем случае будет упомянуто лишь в связи с водородной бомбой. А претензия на гениальность и великость есть! А компенсация за ущемленное самолюбие требуется. Известности хочется. Вот и начинается понемногу втягивание в эти диссидентские штучки.

— Ерунда все это. Сахаров крупный физик.

— Крупный, не спорю. Но как общественный деятель он крупнее. Это ему принесло больше славы. А материальные потери... Для таких людей материальные интересы второстепенны.

— Когда он начинал свою диссидентскую карьеру, он не рассчитывал на такой успех.

— Бросьте! Мы же не младенцы! Будь Григоренко лейтенант, а Сахаров — младший научный сотрудник, приобрели бы они такую известность? И начали бы они свою диссидентскую деятельность? Сначала обеспечили себе защиту, а уж потом...

— А что в этом плохого? Значит, они не дураки.

— Я не говорю, что они дураки. Как раз наоборот. Я говорю о том, что тут расчет...

— Что касается меня,— сказала Неличка, приглашая гостей к столу,— то мое мнение было и остается определенным. Я не считаю всю эту публику морально безупречной. Мы с вами делаем для улучшения нашего общества не меньше, чем они. А может быть и побольше. Но мы же не бегаем к иностранным журналистам, не устраиваем пресс-конференций, не лезем со своими заявлениями и интервью. Есть определенные моральные нормы, которые обязан соблюдать всякий общественный деятель. У меня в «Мысли» книга выходит. Я в ней критикую некоторые отрицательные стороны нашего общества порезче и уж во всяком случае поглубже, чем Сахаров. Так что, мне давать интервью на «Голос Америки» или «Немецкую волну»? А стоило бы мне только намекнуть, как...

— Еще бы! Это была бы сенсация. Один из крупнейших теоретиков марксизма в беседе с иностранными корреспондентами заявил...

— Что по его мнению материя все-таки не совсем первична...

— Тебе бы только позубоскалить! Ты готов любую святыню опошлить!..

— А у нас сосед завел щенка и назвал его Диссидентом. Разумеется, кто-то донес. И теперь власти не знают, как это расценить — как насмешку над диссидентами или как их поддержку.

— Все зависит от того, какой породы пес.

— Он беспородный.

— Тогда это соседу пахнет неприятностями.

Не торопитесь с выводами и не впадайте в крайности, говорит Основатель. Это обычные люди обречены вечно колебаться между сознанием полной ясности и полной необъяснимости происходящего и хвататься за первые подвернувшиеся объяснения. Но мы ведь профессионалы. Вот вы утверждаете, что понятие цели неприменимо к достаточно большим группам людей и к обществу в целом. Но почему? Кто наложил такой запрет? Понятие цели есть понятие, т.е. продукт творчества людей. И к чему его применять, зависит от самих людей. И группы людей бывают разные. К одним понятие цели неприменимо, а другие без этого понятия нельзя понять.

Понятие цели до сих пор рассматривали в основном применительно к отдельному индивиду. Я не буду на этом останавливаться, ибо тут никаких сложностей нет. Во всяком случае, если тут и возникают проблемы, они банальны по сути и сложны из-за внешних привходящих обстоятельств, главным образом — потому что за них берутся табуны умников. Когда понятие цели переносили на группы людей и целые общества, последние рассматривались по аналогии с индивидами. Все формальные тонкости такого переноса игнорировались. А между тем сложности с понятием цели связаны именно с переходами от отдельных целеполагающих индивидов к целостным группам людей.

Вот вы, например, сейчас приехали ко мне. Цель вашего приезда — посоветоваться со мной по данному вопросу. Я согласился вас принять. Моя цель — высказать вам нечто по этому вопросу. Цели, очевидно, разные. Даже противоположные. Вместе с тем нашу группу можно рассматривать и с точки зрения совпадения целей, если придать нашей встрече другую словесную формулировку, а именно — желание побеседовать на тему, допустим, о цели. Видите, как тут все зыбко и неопределенно. А ведь наша встреча — самый примитивный случай группы. А если группы состоят из десятков, сотен, тысяч, миллионов людей?!

Основная тонкость в распространении понятия цели на группы людей состоит не в том, чтобы построить формально строгое определение понятия «цель группы» через понятие целей индивидов, входящих в группу, а в фиксировании самого механизма целеполагания группы. Вы улавливаете разницу? Дело в том, что нет никакого единого и обязательного для всех групп определения понятия «цель группы». А существуют реально группы людей с некоторыми механизмами целеполагания. Эти механизмы суть различные формы принятия и навязывания /как стихийного, так и сознательного/ группе индивидов как целому определенной цели. Другими словами, дело в том, какими путями та или иная группа людей становится обладательницей той или иной цели в качестве сложного индивида, внутренне расчлененного на множество целеполагающих индивидов.

Возьми, например, политическую партию. Исторически могло случиться так, что небольшая группа людей собралась и приняла решение /сознательное соглашение/ образовать партию и считать то-то и то-то /обозначим X/ целью партии. Каждый член этой первичной организации мог прийти сюда со своими целями, например, с желанием прославиться, сделать благо обществу, нанести ущерб официальному обществу и т.п. Собравшись, они образовали группу, приняв решение считать X целью группы как целого. Таков в данном случае был механизм целеполагания. Затем, допустим, партия выросла в мощную организацию. Изменились условия ее существования. Могло случиться так, что ее действия перестали совпадать с X, т.е. выглядеть направленными на достижение X. Однако если X считается целью партии, мы не имеем права оспаривать это. Мы лишь можем описать механизм целеполагания в данном случае, включив в описание его помимо упомянутого исторического эпизода еще и последующую историю партии, сохраняющую X в качестве цели. Мы можем установить, например, что эта партия стала фиктивно, ложно целеполагающей, цинично целеполагающей и т.п. Но это уже конкретность. Суть же дела остается та же: трудность не в определении языкового выражения, а в описании механизма целеполагания.

Не всякая группа людей является целеполагающей. Вон, видите, на поле играют в футбол. Собрались десятки людей. Это скопление людей не есть целеполагающая группа. Весь наш дачный поселок также не есть группа такого рода. Целеполагающие группы людей суть лишь частный случай человеческих групп. Тем более, целые многомиллионные общества. Так что приступая к изучению той или иной группы людей, надо как эмпирический факт установить, является она целеполагающей или нет. А установить это — значит открыть существование или отсутствие механизма целеполагания. В случае с большими объединениями людей этот механизм не обязательно должен охватывать всех членов объединения. Он может быть воплощен в деятельности лишь какой-то части людей, возможно — сравнительно небольшой. Но в силу степени влияния этой части людей на объединение в целом он может быть /достаточно сильное влияние/ или не быть /слишком слабое влияние/ целеполагающим. Это опять-таки зависит не от определений слов, а от результатов эмпирических наблюдений.

Наше общество обладает органической потребностью в целеполагании как локального, так и всеобъемлющего порядка. И постоянно стремится к этому, причем — независимо от исторических традиций партии. Если бы партия таких традиций не имела, ей так или иначе пришлось бы превратиться в аппарат целеполагания данного общества. Так что когда наша партия провозглашает своей целью благо парода и в конечном счете построение коммунизма, т.е. общества всеобщего и постоянного благоденствия, ошибочно это рассматривать всего лишь как демагогию, пропаганду, обман. Не много нужно ума, чтобы обнаружить несоответствие этих идеалов реальной жизни. Труднее увидеть в этом историческую целесообразность. Это все-таки грозная история, а не заговор злоумышленников. Сравнения с мафией тут эффектны, но бессмысленны.

— Все то, чего добиваются наши диссиденты, у нас будет и без них. Только постепенно, без шума, спокойно. Явочным порядком. Вы же не будете отрицать, что прогресс сравнительно со сталинскими и даже с хрущевскими временами колоссальный. Пастернака травили за книгу, которая даже в рамках советской подцензурной литературы не произвела бы впечатления критической по отношению к нашему обществу. Синявского и Даниэля посадили за публикацию на Западе по нынешним оценкам сравнительно безобидных сочинений. А теперь? Владимов, Войнович, Ерофеев, Копелев и многие другие печатают на Западе книги, резко бичуюшие наше общество и спокойно гуляют на свободе.

— Не думаю, что это дальнейшая либерализация. Скорее всего это — признак слабости властей. Еще год-два, и всю эту лавочку прикроют. Бессмысленно рассчитывать на то, что время и обычный ход жизни сами по себе внесут улучшения.

— А я тоже считаю,— сказала Неличка,— что если наши власти не провоцировать на ответные репрессивные меры, они будут сами вынуждены допускать какие-то послабления.

В забегаловке шум, дым, вонь. И тихо и плавно струится беседа.

— У меня дружка выселили из Москвы. Соседи подстроили, гады. Он парень добрый. Но выпить не прочь. А как выпьет, высказаться любит на политические темы. Соседи уловили это. Как приходил он домой, они ему стакан водки без закуски. Потом другой. Ну, он за свое. А они милицию вызывают. Протокол. Другой. Пятнадцать суток за хулиганство. И вот выселили. И главное — комнату им так и не отдали, нового дворника-татарина вселили. Они теперь, гады, со слезами вспоминают о прежнем жильце. Собираются ему посылочку послать. О, русский народ! Чтоб ты провалился и подавился своей пошлостью и подлостью!

— Русский народ тут ни при чем. Дело все в системе.

— А кто эту систему держит? Разве не народ? А КГБ разве не русский народ? Вот уж где русский-то народ во всей его красе!

— А партия разве не русский народ?

— Между прочим, знаете, каков средний возраст члена партии сейчас? Около пятидесяти лет. Молодежь не очень-то охотно идет. Если можно, уклоняется. Рабочие не очень-то хотят идти в партию, а интеллигенцию придерживают. Партия все больше отождествляется по составу с чиновничье-бюрократическим аппаратом. В нашей отрасли, например, встретить заведующего лабораторией или начальника цеха беспартийного — большая редкость. А ведь у нас политикой и не пахнет.

— Ты слышишь, о чем говорят люди,— обращается Основатель к Гепе. — А мы лучшие силы отдаем какой-то идиотской методологии. Нет, не по мне это переливание из пустого в порожнее. И вообще, какое значение имеет, начнем мы с понятия действия и социальной деятельности или с понятия социального отношения и социальной системы?Могу показать, что эти подходы равноценны.

— Пойми простую вещь,— говорит Гепе.— Если мы прямо и открыто выразим наши намерения, то нас сразу же уничтожат. Мы и шага сделать не сможем. А так к нам не придерешься. Мы занимаемся отвлеченной наукой, не имеющей никакого отношения к политике и идеологии. Люди же понимают, что к чему. Зреют постепенно, идеи распространяют...

— Зреют для того, чтобы получше устроиться. А что это за идеи, если к ним не придерешься. Наш семинар все более превращается в замкнутую секту, которая для видимости занимается наукой. Какая к черту тут может быть наука, если почти все участники группы бездарны, серьезно не учатся, не работают так, как требуется от настоящего ученого. Это, повторяю, определенная форма спектакля. Для нас это — возможность поруководить чужими душами и походить в гениях. Иногда — выпить, переспать с руководимыми душами. Для них — возможность походить в талантах /без реальных способностей/, побыть в безопасной оппозиции, выпить опять же и переспать, поговорить о чем-то туманном и возвышенном. Одним словом, бери бразды правления в свои руки. Тебе этот спектакль нравится. А я больше не играю. Мне жаль сил и времени.

— А на что они тебе? Все равно же пропьешь.

— И ты еще собираешься учить людей жить?! Не пропью, а раздам людям.

Все, что сказано и написано о стукачах, говорит Стукач, есть вздор, ибо делают это обычно люди, не имеющие ни малейшего представления о том, что такое стукачи, каковы их функции и что они имеют от этого. Для них стукач есть абсолютное зло, и только. А между тем стукач есть такая же жертва этого режима, как и все остальные. Во-первых, стукач — это тот, кто разоблачаем в качестве стукача. Если же человек не разоблачен как стукач, он не стукач. А разоблачаются наименее защищенные стукачи и наименее ценные, зачастую — специально запускаемые Органами в ситуации, когда роль стукача не может не быть замеченной. А жизнь таких стукачей — сплошное страдание. Часто все делают вид, будто не замечают, что они — стукачи, но между собою о них говорят только как о стукачах, хотя они могут в данном случае не быть стукачами или даже вообще ими не быть. Бывает и такое — стукачеподобные формы поведения. Это ужасно, когда ты не стукач, но все думают, будто ты стукач. Многие становятся стукачами именно потому, что их до этого принимали за стукачей, и они это почувствовали. А не почувствовать этого нельзя. Считается, что человек стукача может почувствовать сразу. Эту легенду распространили бывшие лагерники, разоблачившие на своем веку пару примитивных стукачей и с десяток ложных, но так и не заметившие десятки нормальных стукачей. Но если человека считают стукачом, он не может этого не почувствовать. И начинает вести себя так, что у окружающих на его счет не остается никаких сомнений, если даже его поведение не причиняет никому вреда. Между прочим, имейте в виду, в Органах используется такой прием: донос делает один настоящий стукач, а они стараются создать ситуацию, в которой подозрение будет падать на другого. И еще имейте в виду, что подавляющее большинство доносов делают люди, никогда не бывавшие ранее стукачами, не дававшие никаких подписок и в будущем обычно не контактирующие с Органами. Многие делают это по неосторожности, многие — по доброте душевной, многие — из страха, многие — с охотой и т.п. Общего правила тут нет. Можете мне поверить. Мы с вами встретились случайно. И больше, надо полагать, никогда не увидимся. А у нас в России испокон веков принято исповедаться у случайных собутыльников. Простите, а вы сами случаем не стукач? Нет? Это хорошо. Нет что вы! Я не боюсь. Просто мои рассуждения могли тогда показаться вам несколько бестактными.

Как я стал стукачом? Вы, конечно, слышали о Комитете Гласности? Моя жена дружила с женой одного из членов этого Комитета. Однажды они пришли к нам в гости. Разговорились, естественно, о политике. К этому времени Комитет уже выпустил несколько Хроник, и имя моего гостя уже упоминалось в «Голосах». Все это производило странное впечатление: человек занимается фактически антисоветской деятельностью /чего греха таить, деятельность-то действительно антисоветская!/, а свободно ходит по улицам, пьет вино, телевизор смотрит, уверенно рассуждает обо всем на свете. А я человек мягкий. Он шпарит, перспективы развивает, а я слушаю, возразить не могу. Да и не хочу, поскольку вроде оно так и есть. В общем, кончилось тем, что и я вступил в этот Комитет. Активно в нем я так никогда не работал. Если бы это было, все равно посадили бы. Но числился. А это в наше время само по себе, оказывается, есть преступление. На работе узнали — скандал! Увольнять уже собрались. И я приготовился к этому. Плохо, конечно. Семья. Дети. И работу свою я люблю. Да что поделаешь, сам виноват. А настроение дрянь. Ночи не сплю. Закладывать начал чаще обычного. Думаю все время, мыслителем стал. И влип же, думаю, я в эту историю, как круглый дурак. Зачем мне это нужно было? Особой внутренней потребности в таком деле не было. Конечно, и я поругивал наши порядки. Но как все, не больше. Не настолько, чтобы идти в диссиденты. Вскоре вызвали меня в дирекцию. Пошел с мыслью об увольнении и о предстоящем существовании без зарплаты. И о судьбе моих детей. Сын у меня в университете. Значит, выгонят. Дочь школу кончает. Значит, не видать ей института. А они у меня оба способные, хорошие ребята. Я их очень люблю. И сил в них вложил... Вхожу в кабинет директора. А там сидит незнакомый мужчина. Директор ласково поздоровался со мной. За ручку. Представил незнакомого мужчину, сказал, что тот хочет со мной побеседовать, и оставил нас вдвоем. Вам не надоело слушать меня? Я сейчас кончу, говорить-то вроде больше не о чем.

Говорили мы с ним обо всем на свете. О детях, о язве, о микрочастицах, об арабах... И незаметно для меня самого обо всем договорились. Никаких бумажек мне подписывать не надо. Это ни к чему. Просто желательно, чтобы я постепенно отошел от Комитета. Я же все равно не был активным участником его. Если бы я был активным, Они со мной не так и не тут разговаривали бы. Как? Для начала, скажем, поезжайте в командировку. Лучше недельки через две. На это время как раз намечаются некоторые мероприятия в Комитете. И я в стороне останусь. А мероприятия эти пахнут крупными сроками. Потом в больницу месяца на два. У меня же обострение язвы, не так ли? Потом отпуск. Поезжайте в санаторий, путевку организуют. Вот в таком духе мы и побеседовали. Через пару дней я встретился с моим знакомым, который ввел меня в Комитет . Поговорили немного, и я почувствовал, что он почувствовал, что со мной произошло нечто и что лучше со мной не откровенничать больше. Хотя, клянусь вам, я даже намеком не выдал никаких секретов Комитета и не выдал бы даже под пыткой. У меня их не спрашивали. Мне была уготована совсем иная роль.

После санатория я снова имел беседу с тем же человеком. Я сказал ему, что хочу официально выйти из Комитета, что мне не доверяют уже, что мое положение двусмысленно. Он сказал, что выходить из Комитета пока не надо. И на заседания я должен ходить. И с участниками Комитета встречаться должен. И кое-какие их поручения выполнять. Но у них ко мне время от времени будут небольшие просьбы. И не столько чтобы я им что-то сообщал, сколько чтобы я от них кое-что слушал и другим сообщал. Например? Ну что у такого-то возможен обыск. Такому-то могут предложить эмигрировать и т.п. Ладно, сказал я. Делать же все равно больше нечего. И началась моя мученическая жизнь. Всех членов Комитета с работы повыгоняли. А я работаю. Естественно, вопрос: в чем дело? Подозрительно! Никто ничего доказать не может. Никто никак из-за меня не страдает. А между тем ситуация недоверия уже разъедает всю организацию. И закладывать начал я. Не иначе как... Но главные мои страдания начались после арестов комитетчиков и процессов над его участниками. Представьте себе, моя фамилия даже не фигурировала в материалах процессов. Обо мне никто ничего не говорил. С одной стороны, ни малейшего намека на какие-то обвинения. С другой стороны, очевиднейший вроде бы факт моего сотрудничества с Органами: меня же не тронули! И никому в голову не приходит мысль о том, что вне сферы внимания ОГБ осталась вообще секретная часть деятельности Комитета. Ведь их судили-то исключительно за то, что они печатали в Хрониках.

Если под диалектическим мышлением понимать умение манипулировать в мысли со множеством изменчивых и взаимодействующих явлений, говорит Основатель, то я вам сейчас дам пример такого диалектического мышления. Но по целому ряду причин лучше в таких случаях считать, что думающий человек просто не дурак, и не употреблять слово «диалектический», ибо отныне и навеки монополию считаться диалектиками захватили кретины, невежды и подонки. И отстаивать тут некую подлинную диалектику — значит лить воду на мельницу упомянутых кретинов, невежд и подонков.

Наше общество в силу одних внутренних законов /можно подумать, будто есть какие-то невнутренние законы!/ стремится к ужесточению внутреннего режима и замкнутости. А в нынешних условиях оно вынуждено вести себя перед Западом так, будто оно открытое и будто оно обладает всеми достоинствами цивилизации еще в большей мере, чем страны Запада. Наша нынешняя открытая оппозиция есть продукт этой своеобразной ситуации. Не будь этой вынужденности, у нас снова разразились бы массовые репрессии. И даже само ЦК не смогло бы их сдержать. В силу же других законов наше общество стремится к расширению, а именно — к присоединению прилегающих к нему стран и навязыванию им своего строя жизни, к проникновению в отдаленные страны в лице бесчисленных шпионов, советников, деятелей культуры и т.п. В случае достаточно сильных «капиталистических» стран наша экспансия опять-таки приобретает весьма своеобразную форму «открытости»: мы вынуждены пускать к себе тьму иностранцев и посылать на Запад тьму своих людей определенного культурного уровня, образа жизни, профессиональности. А это неизбежно ведет к смягчению внутреннего режима, ко всякого рода послаблениям, к игре в свободы. Отсюда у нас хроническая раздвоенность: с одной стороны, нам что-то вынуждены даровать, а с другой стороны, это же самое урезать или ликвидировать совсем. Так что если уж вы хотите найти примеры диалектики — ищите их в нашем руководстве. Там творится сплошное раздвоение единого и переходы всего и вся в свою противоположность. Судя по всему, вообще не случайно то, что диалектика образует ядро нашей идеологии. Обратите внимание, каждый раз, договариваясь о каком-то важном деле, мы уже заранее знаем, что дело будет сделано не так или не будет сделано совсем,— мы обретаем уверенность в чем-то, предполагая уверенность в чем-то противоположном или обретая неуверенность именно в этом. Вот, например, вы сегодня собрались затем, чтобы обсудить, как вам укрепить и расширить вашу мощную и перспективную организацию. Но вы все знаете, что организация жалкая, что расширять ее пока некем и незачем, что среди вас есть борцы за прогресс человечества, которые будут вносить дельные предложения об укреплении организации, одновременно обдумывая желаемые для ОГБ меры по ее развалу...

О, Учитель, воскликнули ученики, какого... ты нас ставишь в неловкое положение, ... твою мать! Теперь же всякий, кто выскажется за укрепление организации, будет подозреваться в том, что он — стукач! Что поделаешь, друзья мои, сказал Основатель, жизнь сложна и противоречива. Что же касается подозрений, то вы не подозревайте, ибо подозрения оскорбляют человека. Вы просто знайте определенно, что это так.

О равенстве

— Вы пьете,— говорит Она,— а почему бы нам не пить? Вы курите, а нам выходит, нельзя? Вы шляетесь по бабам, а нам с мужиками нельзя иметь дело? А где же справедливость? Равноправие?..

— Право, равноправие, равенство, справедливость! Сколько слов,— говорит Он.— И как все это пусто. Когда разлагаются мужчины, это беда, но не более. Но если разложение захватывает женщин, это катастрофа. Женщина, а не мужчина есть основа общества. Почему? Потому что женщина есть мать, реальная или потенциальная. Это — то, что связывает человека с природой. Это же банально. Пей, я тебе не запрещаю. Меняй мужчин, это твое личное дело. А тебе не хочется такой простой здоровости, стабильности семейной?

— Нет. Я не знаю, что это такое. Для меня ребенок — бесконечные болезни, бюллетени, дурацкий детский сад, сцены с родителями. Муж блядун и пьяница. И демагог. Как и все вы, между прочим. Домашний уют — беганье по пустым магазинам, стояние в очередях... А выйти замуж за добропорядочного мужчину с бытовыми возможностями не всякой удается. Пустая болтовня все это насчет «основ», «здоровья», «стабильности». Выгодные мужья с квартирами, машинами и распределителями — это тоска зеленая. И пьют они тоже. И блядуют. Только еще гаже, чем простые смертные. Это не для нас. Так что тот путь, по которому пошли сейчас многие женщины и который ты называешь разложением, есть самое здоровое явление в нашей, бабьей, жизни. Мы это инстинктивно чувствуем, мы же все-таки женщины. К тому же у нас все равно нет выбора. Так что закажи еще бутылку. И сигареты, кстати. А ночевать я сегодня буду у тебя. Хочу посмотреть, на что способны гении в кровати. Вы же все гении, не так ли?

Подчеркиваю, говорит Основатель, метод нам нужен для того, чтобы не заблудиться в дебрях разнообразных, взаимосвязанных, изменчивых, противоречивых и т.п. фактов действительности и выйти на светлый путь истины. Да, вы не ослышались: противоречивых фактов. И от этого никуда не денешься. Вот, например, на историческом факультете произошел такой случай. Один студент, между прочим, член КПСС, предпринимал всяческие попытки совратить студентку первого курса, пришедшую на факультет сразу со школьной скамьи. Чего он только не сулил ей! Но безрезультатно. Тогда он пошел на крайнюю меру: пообещал построение полного коммунизма в недалеком будущем. И добился тем самым своего. Потом все вылезло наружу. Затеяли персональное дело. Собрание приняло резолюцию, в коей записали, что студент обманул студентку, пообещав возможность построения коммунизма в близком будущем. Но какой-то дотошный прохвост в райкоме партии обратил внимание на формулировку. И такое закрутилось! До сих пор не знают, как выбраться из затруднения. Или, скажем, сам Ленин говорил в свое время, что достаточно взять самое простое предложение «Лошади кушают овес», чтобы и т.д. Помните, конечно? Подымите руку, кто из вас видел лошадь? А кто видел, как лошади кушают? Ну, а кто знает, что такое овес? Я уж не говорю о такой сюрреалистической картине, как лошадь, кушающая овес. Тот, кто избавит мир от таких парадоксов, пусть первым кинет в меня цитату! Но ближе к делу.

Возьмем проблему общего и особенного. Стоит заговорить о положении в нашей стране, как сразу найдутся оппоненты, которые закричат, что это не ново, что везде и всегда было так, что и на Западе то же самое. Спорить с такими оппонентами на содержательном уровне бессмысленно, ибо тут проблема чисто методологическая. Что в таком случае говорит методология? Во-первых, говорит она, существенность данного признака для данного целого не зависит от того, является ли он общим или специфическим для данного целого. Во-вторых, говорит она, особенность сложного целого заключается не только в наличии неповторимых признаков и не обязательно в этом. Она может заключаться в степени вероятности или проценте общего, в комбинации общих признаков, в роли общего в данном целом и т.д. Например, наличие товарно-денежных отношений есть признак, общий буржуазному обществу со .многими другими, но место и роль их в буржуазном обществе иные, чем в других обществах: лишь здесь они определяют собою тип общества. Отношения социального начальствования и подчинения встречаются во многих типах обществ. Но лишь в нашем обществе они становятся всеобъемлющими и определяющими собою все прочие общественные отношения и стороны жизни. В качестве таких базисных отношений они суть специфическое явление нашего общества. Сейчас я вам привел пример того, что раньше считалось диалектическим способом мышления, и что теперь начисто позабыто официальной философией.

О, Учитель, воскликнули ученики, а что все-таки стало с той студенткой и тем студентом? Вопрос явно по существу, сказал Основатель. Студента избрали в партбюро факультета, а студентку исключили за провокацию: она хотела сделать аборт, не будучи беременной или будучи беременной, но от другого студента, не имевшего к этой истории никакого отношения. Как сказано в упомянутом «Евангелии» в связи с проблемой «научного коммунизма»:

— Я наконец-то закончил книгу. Так что есть за что выпить. Восемь лет каторжного труда!

— Поздравляю! А дальше что?

— А дальше я ее уничтожу.

— Ты свихнулся! Дай нам, мы ее распечатаем и пустим по рукам без твоего имени.

— Нет, книга получилась слишком хорошо, чтобы ее отдать вам, но слишком плохо, чтобы предавать гласности под моим именем. Результат получился чисто негативный к тому же. Так что боюсь, что и вам это не подойдет. Я убедился в том, что «Капитал» — самая глупая и самая бесчестная книга в истории науки, какими бы соображениями ни руководствовался сам Маркс при ее написании. Но глупость и бесчестность тут особого рода. Глупость тут гениальная, а бесчестность благородная. А ситуация общая такова, что любая книга на эту тему /как хвалебная, так и критическая/ лишь будет возвеличивать Маркса и марксизм. А я этого не хочу. Во мне начинает расти презрение к ним. Я хочу покончить с этим раз и навсегда.

— И куда же ты пойдешь?

— Пока не знаю. Догадываюсь лишь, что наступает время говорить все вслух и прямо, без намеков. Говорить о реальности, а не о теоретических сплетнях на ее счет, да еще из десятых рук. И страдать за это.

— Ты жаждешь страдания?

— Нет. Просто я не вижу иного пути.

— А что ты называешь социализмом и коммунизмом? Есть же четкие определения.

— Определять, что такое социализм и коммунизм так же нелепо, как определять, что такое кролик, корова, капуста и т.п. Их можно лишь предъявить как эмпирический факт, более или менее точно описать и исследовать. Реально существует наша страна и ряд других стран, которые /довольно широко, причем, и мы против этого не возражаем/ принято называть коммунистическими или социалистическими. Плевать на названия. Уже давно существуют общества определенного типа, и вы знаете, о каких именно речь идет. Накоплен опыт их жизни и огромные наблюдения. Что еше? К чему спорить о словах? Изучайте реальность, если вы претендуете быть учеными или общественными деятелями. Исходите из фактов, а не из проектов, программ, лозунгов, обещаний. Только идиоты в наше время могут верить в проекты столетней давности, в лозунги партий, в обещания вождей.

Много всяких выдающихся вкладов внес товарищ Сусликов в сокровищницу марксизма-ленинизма. Но самый значительный из них — это теория всеобщего паскудства, которую товарищ Сусликов вставил в пустое место, образовавшееся в этом месте после изъятия из него безнадежно устаревшей теории диктатуры пролетариата. Жаль было, конечно, классиков марксизма. Они так гордились своей теорией диктатуры пролетариата! Они так надеялись на пролетариат! Они готовы были все свои бессмертные открытия отдать предшественникам, лишь бы за ними /за классиками/ сохранили самое главное: доведение всего и вся именно до диктатуры пролетариата. Кто бы мог подумать, что пролетариат сам окажется доведенным, как говорится, до ручки! Да, трудно было товарищу Сусликову решиться на такой шаг эпохального значения, очень трудно. Полдня он колебался. Пообедал без особого аппетита. Вторую половину дня он опять колебался. И лишь поздно вечером отдал распоряжение подготовить для него к утру подходящую теорию, с помощью которой он решил заполнить пустое место в марксизме, образовавшееся после постепенного и неприметного изъятия из него той самой злополучной теории диктатуры пролетариата.

Тотчас же Помощник позвонил Секретарю и приказал немедленно разыскать Автора и доставить его, живого или трезвого, в ВСП. В одиннадцать ноль-ноль Автора нашли в Опорном пункте милиции, где дружинники били ему морду за неповиновение, и доставили в поликлинику ВСП, где его привели к виду, пригодному к беседе на высоком уровне. В двенадцать ноль-ноль его ввели в кабинет Помощника. Привет, Старик, сказал Помощник. Давненько не видались. Ты неплохо выглядишь. Экстренное задание: чтобы к утру была теория! Вклад, понимаешь?! Понимаю, сказал Автор. Но у меня условия: трехкомнатная квартира! Будет тебе квартира, сказал Помощник. Дудки, сказал Автор. Сколько раз вы меня надували?! Сначала квартира, потом теория. Пока не въеду, за теорию не сяду. Но сейчас же ночь, сказал Помощник. А мне какое дело, сказал Автор. Они все дрыхнут, а я изволь выдумывать им вклад в сокровищницу их бредовых идей?! Сейчас двенадцать. За четыре часа можно оформить квартиру. Два часа нам на переезд. А за оставшиеся два я продиктую новую теорию. Ладно, сказал Помощник Автору. Иди домой и жди. Послушай, сказал Помощник по телефону Начальнику ОГБ после ухода Автора, прикажи твоим ребятам, пусть они они этому кретину изобразят квартиру. Он просит трехкомнатную. Что? Ха-ха-ха! Валяй пятикомнатную. Вот потеха будет! Что потом? Это очевидно, он может наболтать много лишнего. Спокойной ночи!

Социальный индивид, говорит Основатель, есть существо не только целеполагающее, но и абстрагирующее. Существует закон социальной абстракции: если нечто существенно для индивида в данном контексте /потоке/ бытия, то оно существенно для него независимо от контекста /потока/. Имеется определенный механизм, благодаря которому способность абстрагирования распространяется на группы людей и общество в целом. Этот механизм складывается как индивидуальное историческое явление. Его невозможно объяснить, невозможно изменить. Он сам образует основу для всей системы оценок и ценностей общества. Потому-то трудности реформаторской деятельности нельзя сводить к нежеланию руководителей и косности масс. Любой мало-мальски соображающий руководитель мечтает о великих реформах. А многим ли удаются даже маленькие? По законам социальной абстракции дело обстоит не так, будто существует некое многостороннее целое, в котором мы лишь отвлекаем в своем сознании какие-то отдельные стороны. Это — точка зрения гносеологизма. Она ложна в социологии. Дело же обстоит так, что существует нечто конечное, ограниченное, отрывочное и т.д., а погружение этого конечного в бесконечное целое есть лишь временное забвение социальной абстракции, состояние своеобразной усталости. Вот мы с вами беседуем. Что реально существует для нас с вами в данное время? Эти деревья, брюки, птички, ботинки...? Нет, конечно. Только ход наших мыслей. Есть довольно сложный механизм абстракции, объединяющий нас в группу. Еще более сложен механизм для больших групп. А об обществе в целом и говорить нечего. Никто еще не пытался изучить этот механизм. Между прочим, только на основе познания этого механизма можно будет объяснить незримые нити, объединяющие людей, порой разделенных расстояниями и временем. Это не мистика. Вдумайтесь. И вы сами через некоторое время ощутите себя частичкой некоей абстрактной ткани, сетки, структуры... Слова подходящие подберите тут сами.

— Безусловно, марксизм есть вечно живое творческое учение. Ведь еще сам Ленин говорил, что марксизм — не догма, а лишь руководство к ней.

Созданная товарищем Сусликовым научная теория всеобщего паскудства представляет собою конкретный план перехода от высокоразвитого социализма к полному коммунизму в условиях неуклонно ухудшающегося жизненного уровня трудящихся и усиливающихся репрессий в отношении инакомыслящих. Чем хуже мы живем, учит Сусликов, тем стремительнее мы должны двигаться вперед к коммунизму. Когда жить хорошо и с каждым днем жизнь улучшается, коммунизм построить и дурак может. Много ума и сил на это не нужно. Вот когда жить скверно и с каждым днем жизнь ухудшается, вот тогда-то и требуется наше гениальное учение и коллективная мудрость партии.

Мы должны отказаться от мещански-мелкобуржуазного, потребительского понимания коммунизма как некоего рая земного, в котором будут течь винно-молочные реки с огуречно-кисельными берегами, учит товарищ Сусликов. Коммунизм — это прежде всего новые грандиозные трудности, которые трудящиеся будут героически и самоотверженно преодолевать под мудрым руководством ВСП и лично товарища Сусликова. Эти трудности временные, и в этом состоит их сила. Наша сила именно в тех трудностях, которые нам предстоит преодолевать и с которыми не способно справиться ни одно капиталистическое государство. По трудностям, выпадающим на душу населения, мы уже давно превзошли даже самые отсталые капиталистическое страны и вплотную приблизились к недоразвитым странам третьего мира. В этом-то и состоит притягательная сила нашего примера для всего прогрессивного человечества.

Такой правильно понятый коммунизм, учит товарищ Сусликов, уже не за горами. И если мы умножим усилия по бессмысленному разбазариванию средств на идиотскую внешнюю политику и еще более идиотскую внутреннюю политику, то мы можем построить коммунизм еще при жизни нынешнего поколения /если, конечно, оно уцелеет до того времени/. Коммунизм, учит товарищ Сусликов, можно было бы построить и в одной отдельно взятой стране. Но это было бы несправедливо, во-первых, по отношению к трудящимся других стран, поскольку им было бы обидно и завидно, что они еще не достигли и не вошли. Это было бы несправедливо, во-вторых, по отношению к трудящимся страны, построившей у себя коммунизм. Интернациональный долг обязывает трудящихся других стран /желательно — всех/ взять на себя свою долю трудностей, чтобы у трудящихся, построивших в своей стране коммунизм, в свою очередь не осталось чувства обиды и зависти: мы, мол, тут в дерьме живем, а они там от жира бесятся, сволочи. Тут должен быть соблюден принцип подлинного интернационализма: погибать,так всем вместе!

Необходимым условием перехода к правильно понятому коммунизму, учит товарищ Сусликов, является создание обстановки всеобщего паскудства. В этом — ядро учения товарища Сусликова, превосходящее устаревшее учение о диктатуре и гегемонии. Всеобщее паскудство есть такое состояние общества, когда каждый человек может сказать о любом другом следующее: о, Господи, и откуда только такая мразь берется?! Такое состояние нужно для того, чтобы люди могли без всяких угрызений совести /с кристально чистой совестью, что возможно лишь при полном отсутствии совести,— не может быть грязным то, чего нет/ идти в коммунизм, нисколько не стыдясь надвигающегося своего будущего. Чтобы противно не было. Чтобы не тошнило. Чтобы люди при этом могли спокойно сказать себе и друг другу, что таким гнусным тварям ничего другого и не остается, как впасть в полнейший коммунизм. Туда им и дорога! Чтобы людям было просто неловко идти назад или вбок, где их от одного взгляда друг на друга начало бы выворачивать наизнанку, хотя бы у них и не было с утра ни в одном глазу. Одним словом, чтобы мы на своем знамени могли написать прекрасные слова, выражающие вековые чаяния лучших дочерей и сыновей народа; «Все мы — говно!».

Многие по опыту знают, говорит Основатель, что крупные личности и события, если их рассматривать пристально и вблизи, производят впечатление ничтожности, а мелкие, казалось бы, личности и события вырастают в масштабах по мере удаления от них и опускания подробностей. Но в общей форме этот закон еще не описан, его связь с другими законами /например, с законом абстракции/ совсем еще не изучены. Эту задачу, как и многие другие, о которых мы говорили, я оставляю в наследство вам. А пока я хочу обратить ваше внимание на некоторые важные следствия этого закона или, возможно, проявления другого социального закона — закона социальной сомасштабности. Это будет несколько необычным подходом к проблеме средств деятельности.

Рассмотрим такой случай — суд над К. На мой взгляд, случай К не менее интересен, чем все диссидентское движение тех времен, вот с какой точки зрения. Я пока не буду говорить о характере его преступления, о нем скажу немного позже. В деле К принимали участие многие лица. Кто они по отдельности? Соседи по квартире: грузчик из мебельного магазина, жуткий пьяница, законченный подонок; его жена, склочница и интриганка, лживая потаскуха, тоже вечно на взводе; одинокая пенсионерка, бывшая учительница, старый член партии, злобная и доведенная до отчаяния грузчиком, но вымещающая зло на К. Соседи по квартирам на лестничной площадке... Не стоит говорить? Верно, ясно и так. Дворник. Участковый милиционер. Доносчик — сослуживец К, случайно попавший с ним в одну компанию, жалкий человек с ущемленным самолюбием. Сослуживцы. Ясно, опускаем. Агенты ОГБ, осуществлявшие за ним слежку и сбор материалов на него. Что это такое — тоже ясно. Со сталинских времен тут ситуация не улучшилась, а может быть, даже ухудшилась. Следователь ОГБ — маленький лысый человечек с прыщавым лицом и в измятом неопрятном костюме, глуп, циничен. И так — за кого ни возьмись. Каждый по отдельности — убожество, ничтожество, ублюдок. А вместе они — грозная сила, творящая страшное дело. Ощущение такое, будто ты связан по рукам и ногам и зарыт живьем, и тебя заживо едят могильные черви. Создается ощущение неадекватности зла, творимого людьми, масштабам зла, творимого ими. Это касается и не только зла, но на примере зла это ощущается особенно остро и трагично.

Посмотрим теперь на случай К с другой стороны. Он стал замечать несправедливости, творимые вокруг властями, и вопиющие беспорядки, переживать их и думать о них. Потом решил действовать — описывать то, что наблюдал, посылать это в органы власти и редакции газет, распространять в виде листовок. А по роду работы ему приходилось много ездить и видеть. Работал он в закрытом учреждении, где со служащих берут подписки о неразглашении. Выполнить свое намерение он не успел, он только проговорился на вечеринке о нем. Донос. Обыск. Заработал огромный аппарат следствия. Стали копать на него «материалы» везде, где он бывал. Бумажки, которые забрали у него при обыске, ничего криминального не содержали. Наивное возмущение отдельными фактами, и все. У нас в газетах о более страшных фактах иногда пишут. Работу ОГБ проделали колоссальную. Каждое действие и слово К было истолковано в нужном им смысле, искажено, снабжено преступными целями. Мелочность и педантизм, проявленные при этом, ужасающи. Например, в свое время по решению ВСП проводилось укрупнение колхозов. Крестьян из маленьких деревень сселяли в одну крупную. Таким путем выселили и родителей К из маленькой деревни в другую. А следствие представило этот факт так, будто родителям К было тогда выражено недоверие /кем?! за что?!/ и их просто выселили /куда?! зачем?!/. На что я хочу здесь обратить ваше внимание? На то, что могучее государство ведет с отдельным, казалось бы, жалким человечком грандиозную борьбу, впадая в недостойную мелочность, совершая мелкие подлости. И расправляясь с этим червячком-человечком с непомерной, казалось бы, жестокостью. Этот К был приговорен к высшей мере.

Упомянутый мною эффект несоответствия иллюзорен в качестве некоего явления в нравственности. Он сам есть объективное средство воздействия общества на индивида. С социальной точки зрения лишь общество есть законный император всего происходящего. И потому действия общества в отношении индивида сомасштабны не индивиду, на которого направлено действие, а самому обществу. Объективно общество не совершает никаких подлостей, гадостей, жестокостей. Оно делает только крупные... скажем, действия. А теперь подумайте сами, что нужно для того, например, чтобы компенсировать ощущение мелкости каждого отдельного насилия? Их нужно много, очень много!

Как это ни парадоксально на первый взгляд, учит товарищ Сусликов, но именно создание всеобщего паскудства является самой трудной проблемой на пути построения правильно понятого коммунизма. В семье, как говорится, не без урода, а одна паршивая овца может испортить все стадо. Недавно потушенная вспышка диссидентского движения свидетельствует о том, что даже в условиях комплексного коммунистического воспитания людей отдельные индивиды сохраняют некоторые пережитки буржуазного индивидуализма, которые складывались веками,— личное достоинство, совесть, честь, независимость духа, правдивость, озабоченность судьбами людей и т.д. А дурной пример заразителен. Без поголовного же превращения граждан в холуев, пошляков, дураков, подхалимов, трусов, доносчиков, крохоборов, циников, лжецов, хапуг и т.д. ни о каком коммунизме и думать нечего.

— Все и везде есть, везде одно и то же!

— А что ты этим хочешь сказать? Притом, из того, что везде и все есть, не следует, что везде одно и то же. Например, возьмем две Академии Наук А и В. В первой на сто членов шестьдесят настоящих ученых, тридцать карьеристов от науки, десять откровенных проходимцев. Во второй десять настоящих ученых, сорок карьеристов от науки и пятьдесят откровенных проходимцев /именуемых тут, конечно, иначе/. И в той и в другой есть все три категории людей. А в целом есть какая-то разница? Или, допустим, у нас...

— Хватит, это очевидно.

— А если очевидно, так к чему же твое «везде одно и то же»? Учти, когда имеешь дело со сложными массовыми явлениями, различие даже в нескольких людях в какой-то сфере жизни может сыграть огромную роль. Один крупный деятель культуры выступил или пять,— казалось бы, какая разница? А может случиться так, что первое будет незамечено, а второе войдет в историю как крупное общественное движение. И потом, какое нам дело до того, что где-то тоже имеются политические заключенные, дискриминация, бьют и т.п. Нам надо изучать то, что тут у нас есть на самом деле. Если где-то в Латинской Америке посадили не десять человек, как у нас, а сотню, из этого не следует, что мы живем не в полицейском государстве, а в демократическом раю.

Это общество, говорит Основатель, нельзя критиковать всерьез. Его надо, извини за выражение, обсирать, как оно того и заслуживает. Причем, спокойно, методично, как это делает опытная квартирная склочница в отношении нелюбимой соседки. Так, чтобы общество на стенки полезло от злобы и бессилия. Именно от бессилия. Если критикуешь серьезно, ты — враг, и с тобою легко расправиться. Если же ты умело делаешь то самое, о чем я уже говорил, ты уже не просто враг. Ты тогда — СУДИЯ! Понятно? А твое намерение делать это дело серьезно по меньшей мере несерьезно. Серьезно — это значит уклончиво, намеками, по пустякам, уныло. В общем, это будет тот же беспредметный бюрократизм, только на уровне самодеятельности и завуалированного бытового мелкого разврата. Когда люди говорят о пустяках, они говорят долго и скучно. Когда люди боятся дела, они много суетятся. Одним словом, я ухожу. Куда? Да никуда. Уходят ОТКУДА, а не КУДА. КУДА приходят. А я приходить пока никуда не хочу. Хочу погулять неорганизованным. Скорее всего вступлю в КПСС. Это — единственная организация, в которой можно ничего не делать. Я шучу, не пугайся. Впрочем, ты, кажется, уже вступил?

Это индивидуализм, говорит Гепе. Добавь еще — буржуазный, .говорит Основатель. Другого не бывает, говорит Гепе. С таким интеллектуальным багажом претендовать на роль вождя движения — большое мужество нужно, говорит Основатель. Слушай, пока я еще трезв. Человеческие объединения можно разделить на две группы: единства /или братства/ и организации /или партии, секты, мафии и т.п./. Они принципиально различны, а временами противоположны. В случае единства людей объединяет ощущение друг в друге родственной души, и только. Здесь нет иерархии, ибо здесь господствует принцип: никто не хуже и не ниже никого другого. Здесь нет разделения функций, ибо здесь господствует принцип: каждый обладает всем тем, чем обладает любой другой и обладают все вместе. Здесь нет господства и подчинения, нет приказов и указаний, нет порицаний и наказаний, нет поучительства и назиданий. Здесь есть лишь духовное общение, причем — в большой мере безмолвное. Здесь возможен лидер, но только как Учитель, т.е. по принципу: я пошел, всякий желающий может идти со мной, за мной, рядом. Я мог бы быть лидером такого братства. И какое-то время такое братство у нас было. Но тебя обуял дух вождизма, а не учительства. У тебя нет данных быть учителем. И потому ты ищешь замену в вождизме, а для вождя нужна организация. Организация начинается с разделения функций и отношений господства и подчинения. Единство есть объединение сильных духом. Организация есть объединение посредственностей, ущербных, нездоровых, неполноценных. В единстве человек полностью сохраняет свою личность,— это есть объединение личностей. В организации человек отчуждает имеющиеся у него крохи личности в личностное начало целого или получает эти крохи от организации как единой личности. Организация в целом есть личность, и представляет это личностное ее начало ее руководитель. Организация есть удовлетворение тщеславия, жажды силы и власти и т.п. Единство не тщеславно, не властолюбиво. Организация цинична и жестока. Единство добро и свято. Нет надобности продолжать, ты, я думаю, сам эту трепотню можешь продолжить с блеском.

Жаль, что ты покидаешь нас, сказал Гепе. Ты мог бы быть очень полезен нам. Организация претендует принести пользу и облагодетельствовать человечество, говорит Основатель, извлекая пользу в конечном счете лишь для себя самой. Единство не стремится приносить пользу человечеству, но лишь оно хранит огонь человеческого бытия. Организации что-то делали для людей лишь постольку, поскольку на первых порах содержали в себе элемент единства. Но учти, организации имеют один крупный недостаток: чтобы существовать нормально, они должны обнаружить себя для окружающих и пройти проверку по социальным критериям объективности. Без этого они вырождаются в коллективную шизофрению. Ну, прощай! После этого стакана я, пожалуй, перестану тебя узнавать.

Необходимо ввести, учит товарищ Сусликов, идеологический час в каждый рабочий день, идеологический день в каждую неделю, идеологическую неделю в каждый месяц, идеологический месяц в каждый год и идеологический год в каждую пятилетку. Какой смысл мы вкладываем в понятие идеологического часа, дня, недели, месяца, года? Огромный! В этот отрезок времени трудящиеся обязаны будут работать с удвоенной энергией, отдавая сверхплановую продукцию безвозмездно в фонд строительства коммунизма. Одновременно трудящиеся в это время будут обязаны изучать произведения классиков марксизма и лично товарища Сусликова. Сдавать по ним зачеты и экзамены в сети политпросвещения. Одновременно трудящиеся в это же самое время обязаны будут образцово вести себя в быту, активно участвовать в избирательных кампаниях, субботниках и воскресниках, строительных и уборочных отрядах, народных дружинах и других видах подлинно коммунистического труда и самоуправления. В упомянутые идеологические отрезки времени все газеты, журналы, издательства, радио, кино, телевидение, театры, клубы и прочие средства информации, развлечения, просвещения, пропаганды и т.д. должны быть целиком и полностью нацелены на идеологическое просвещение и убеждение трудящихся. Будут в это время также проводиться практические мероприятия, в которых трудящиеся смогут наглядно наблюдать образцы паскудства, тренироваться в паскудстве и демонстрировать товарищам по паскудству, что они достигли нужного уровня паскудности и могут быть допущены в правильно понятый подлинный коммунизм.

Отношения социального начальствования и подчинения /Н П / и соподчинения /СП/ образуют базис коммунистического общества, говорит Основатель. Коммунизм с социальной точки зрения есть сложная, расчлененная и иерархизированная система отношений НП и СП. В этих отношениях здесь находятся отдельные люди, множества из двух и более людей, группы людей, организации, множества из групп и организаций, группы из групп и организаций, а также целые слои населения, поставляющие индивидов в те или иные социальные категории. Кроме того, происходит разделение функций начальствования и подчинения и распределение их по разным лицам, группам, организациям. Имеют место опосредованные формы отношений НП и СП, смешанные формы и т.д. Наша задача как исследователей — осуществить последовательный анализ всех этих форм, идя от простого к сложному и многообразному.

Отношение НП есть частный случай отношения господства и подчинения. Особенность его состоит в том, что здесь начальствующие лица назначаются или избираются, а не становятся таковыми по праву рождения, экономического превосходства и т.п. Конечно, эти факторы играют тут какую-то роль, но в исходном пункте их следует исключить, ибо не в них суть дела. Например, дети крупных чинов имеют больше шансов занять крупные посты, но начальниками они становятся все же по законам избрания или назначения. Отношение НП является узаконенным. Подчиненные признают начальство в качестве такового и выполняют его волю, что дает им возможность существования. Начальство здесь зависит от подчиненных в том смысле, что его положение и перспективы зависят от поведения подчиненных. Последние в свою очередь зависят от начальства в получении жизненных благ. В системе общества в целом складываются условия для той или иной степени и формы независимости начальства и подчиненных друг от друга, но это должно быть понято как производное явление. Исходным должен быть факт взаимной зависимости. Отношение НП есть взаимно-выгодное отношение, что обеспечивает прочность общества, базирующегося на таких отношениях. Это не исключает конфликты, что опять-таки должно быть понято как производное явление. Отношение НП, очевидно, в самом исходном пункте есть неравенство. Вырастающая в обществе система насилия, подавления, репрессий и т.д. есть естественный продукт этого фундаментального и повсеместного отношения НП.

Отношение СП есть отношение между двумя или более индивидами, группами, организациями, находящимися в отношении НП к одному и тому же индивиду, группе, организации и т.д. В исходном пункте для индивидов в отношении СП имеет силу принцип равенства их перед начальством. Равенство всегда есть лишь равенство соподчинения. Отсюда — стремление членов коллектива помешать своим коллегам возвыситься над ними или как-то выделиться, насилие коллектива над индивидом. Официально развиваемые средства выделения и поощрения и неофициальные случаи выделения должны быть поняты как производные. Замечу, между прочим, что отношению СП чужда конкуренция. Конкуренция имеет место, когда конкурирующие независимы в том деле, в котором конкурируют. В отношении СП действует принцип связывания друг друга, стремление помешать другим вырваться вперед.

Короче говоря, опишите подробно систему отношений НП и СП нашего общества и вы получите картину общества в самых существенных чертах. Но не рассчитывайте при этом на чудеса и на некую гениальность, которой ни у кого из вас нет и в помине. Это — тяжкий труд. Но увы! Вы все хотите выглядеть гениями и не хотите трудиться. И потому вы ничего не поймете в том, что я вам наговорил. Я знаю, что я говорил впустую. Но в том же «Евангелии от Ивана» сказаны слова, в которые я верую:

Основатель оставил нас, сказал Тепе. Но это к лучшему. Он вносил в наше движение разъедающий элемент непристойности и шутовства. Мы же должны отнестись к делу со всей серьезностью. И первое, на что мы должны обратить внимание, это — организация. При наличии хорошей организации мы можем сделать много даже при отсутствии значительных идей. Тогда как даже гениальные идеи суть ничто при отсутствии хорошей организации. Идей у нас достаточно. Основатель отрекся от них, и теперь они наши. Не имеет значения, кто высказал те или иные идеи. Важно, кто их подхватил, сохранил и развил далее. Я хочу сформулировать наши основные организационные принципы, которым мы будем следовать впредь неукоснительно. Прежде всего следует различать две формы объединения — единства /братства/ и организации. Они принципиально различны, а временами противоположны. В случае единства...

Речь Гепе была записана на магнитофон, затем перепечатана на машинке во многих экземплярах и роздана всем участникам семинара. Это был первый исторический документ в многотомном архиве движения методологов, которому суждено было через двадцать лет украсить собою многие московские помойки. Движение методологов было настолько хорошо организовано, настолько широко разветвлено, настолько глубоко проникло в бесчисленные учреждения, настолько..., настолько..., что ОГБ даже не заметили его существования, а если и заметили, не обратили на него должного внимания, а если и обратили, то нс сочли нужным преследовать его участников.

Под водительством товарища Сусликова был создан Воспитальник — сборник проповедей, которые должны произносить вслух или про себя воспитуемые и воспитующие в тех или иных случаях жизни. Воспитальник состоит из двух частей. В первую часть /Воспитан/ входят воспиталки, которые воспитующие относят сами к себе. Во вторую часть /Воспитал/ входят воспиталки, которые воспитующие относят к воспитуемым. Пример воспиталки первого рода: «Родная Партия! Благодарю тебя за все те неисчислимые блага, которые ты дала мне. Только благодаря твоему мудрому руководству я имею хлеб насущный, кров, свободу и здоровье. Да святится имя твое в веках! Да будет мудрое руководство твое вечно! Да будет воля твоя как на всей земле, так и в космосе!» Пример воспиталки второго рода: «Наши Партия и Правительство дали тебе всё, что нужно для счастливой жизни, открыли тебе все пути для раскрытия твоих творческих способностей и честного служения Родине, Народу, Партии. А ты, мерзавец,... твою мать, бросил окурок мимо урны! Нагнись, пока я тебя не свел в милицию, где тебе зубы посчитают, подыми и брось как следует! О, Партия родная! Да святится имя твое в веках! Да будет мудрое руководство твое вечно! Да будет воля твоя как на всей земле, так и в космосе!».

В каждой части Воспитальника содержатся воспиталки на все основные случаи жизни людей применительно к их возрасту, положению, полу, образованию и т.д. Оптимальная классификация их была достигнута с помощью электронно-вычислительных машин. Первоначально был составлен беспорядочный перечень всех встречающихся в нашей житейской практике воспиталок из двадцати миллионов штук. С помощью машин их удалось не только упорядочить, но и минимизировать, т.е. выделить такую тысячу основных, из которых логически следуют все остальные, причем — с такой логической очевидностью и неотвратимостью, что спорить с этим бесполезно. Например, из воспиталки «Тебе Партия и Правительство дали всё, а ты!!!...» следует практически бесконечное число конкретных воспиталок вроде «Тебе Партия и Правительство дали ученую степень и звание, квартиру и хороший оклад, а ты отвечаешь на это черной неблагодарностью!». Черная неблагодарность может быть конкретизирована как встречи с иностранцами, пьянство, выражение недовольства по поводу отсутствия продуктов питания или повышения цен на них. Любой гражданин научается легко делать выводы производных воспиталок из основных после окончания двухнедельных общеобязательных Курсов Комплексного воспитания при Районных комитетах партии.

На Чрезвычайной сессии Государственного Совета был принят закон, по которому все граждане обязывались учить Воспитальник с детства наизусть и читать воспиталки вслух в положенное время и в положенных местах. Уклонение от этого расценивалось как преступление, караемое содержанием в специальных лечебно-трудовых лагерях.

— Далеко ли собрался?

— В командировку.

— Куда?

— В будущее.

— Шутишь, как всегда?

— Нет, на сей раз серьезно. В город, который занял первое место в соревновании за звание «Города образцового коммунистического быта».

— Ясно. А цель командировки?

— Лично у меня никакой цели нет. Цель, надо думать, имеют ОГБ. На всякий случай на время предстоящего съезда партии они кого сажают в «психушки», кого высылают из столицы «законно», кого отправляют в командировку или на отдых. Я попал в число «командировочных».

— Ну, не беда. Отдохнешь на самом деле, повеселишься.

— Само собой разумеется, если они не задумали какую-нибудь гадость посерьезнее.

— Странно все-таки, почему ты остался в стороне от диссидентства. Ведь ты начал поносить наше общество и коммунизм вообще еще когда одни нынешние диссиденты были верными сталинистами, другие — примерными комсомольцами, третьи еше не родились или ходили под стол пешком. Мы все время ждали, что вот-вот где-то мелькнет твое имя. В составе какого-нибудь комитета, в заявлении, в письмах протеста, в связи с разоблачением нашей «карательной медицины».

— Именно потому я и остался в стороне, что роль была сыграна еше до того, как появилось нынешнее /и, пожалуй, уже минувшее/ диссидентство. Только о таких, как я, стараются умалчивать. Всем ведь хочется считаться главными и первыми.

— И все-таки ты же мог потом принимать активное участие в движении.

— А я и принимал. Я и сейчас принимаю. И буду принимать. Только я это делаю реально, в недрах общества, в тени, не вылезая на вид. Нужно же кому-то кривляться на сцене, а кому-то безвестному и незаметному готовить и обслуживать это представление.

— Ты хочешь сказать, что ты...

— Я хочу сказать совсем о другом. Обрати внимание, у нас почти все так или иначе тоскуют о прошлом. Народ ворчит: при Сталине цены постоянно снижали, а теперь они постоянно растут. Руководители шипят: при Сталине порядок был, а теперь распустились. Молодежь вздыхает: тогда идеалы были, а теперь — нет. И поет с умилением о том, что ей хотелось бы подохнуть на той, на Гражданской войне, и чтобы комиссары и т.п. Целый косяк передовой интеллигенции с апломбом твердит, что надо было остановиться на Феврале. А есть правдоборцы, которые считают, что и Февраля не надо было. А сколько у нас борцов за прогресс, которые тоскуют по подлинному Марксу, подлинному Ленину, подлинному социализму. Даже неглупые люди полагают, что социализм у нас построен неправильно, что надо вернуться... А ты на себя посмотри! Ты же тоже живешь образцами прошлого. Пример Ленина, Троцкого, Сталина тоже маячит перед твоими глазами. Тебе тоже хочется вести за собой, указывать пути...

— А как же иначе? Есть общие законы и формы социальных движений...

— И есть естественный процесс жизни, отметающий одни надуманные формы и порождающий другие, которые умники и теоретики зачастую не признают в качестве таких «форм». Какие? В наших условиях это — все то, что делает людей так или иначе свободными от официального строя жизни и официальной идеологии. Ты знаешь, сколько сейчас мужчин и женщин уклоняется от создания семей, сколько молодых людей ведет свободный образ жизни с точки зрения сексуальных отношений, сколько людей увлекается религиозными и околорелигиозными идеями, сколько людей жаждет покинуть эту страну?! Я приветствую явления такого рода. И сам вношу в этот естественный жизненный процесс свою лепту. Мы подвергаем осмеянию все официальные святыни этого общества и создаем новое братство людей, основанное просто на взаимном понимании, сочувствии, сострадании. Нас много. И будут миллионы. И это мы определим дальнейший ход истории. Просто фактом своего существования и сознанием того, что мы есть и чувствуем друг в друге собрата. Мы о прошлом не тоскуем и не ищем в нем для себя образцов. Мы тоскуем о будущем, ибо мы несем его в себе. Нас невозможно задавить, ибо мы рождаемся независимо друг от друга. Мы лишь узнаем друг друга. Постулаты нашей общности просты и общедоступны. Каждый может открыть их со временем для себя сам. Для этого достаточно отделить себя от того, что связано с официальным обществом. Как сказано в «Евангелии от Ивана».

Запомни: человек начинается с единства и кончается с организацией.

Он появился еще тогда, когда русские женщины вопили «Извела меня кручина», «Пред иконою святой слезами зальюся»... И казались ему их крики Песней. Еще лучше пели в церкви. Но это было очень редко, когда ребятишек водили на исповедь и причастие. А скоро это и совсем прекратилось. Церковь порушили, попа куда-то увезли. Много лет спустя он познал музыку Бетховена и Чайковского, но она не могла затмить тех стонов и плачей детства. Они непрестанно звучали в нем, эти крики Прекрасной души, навеки закованной в Уродливое тело. Лучшие годы его жизни прошли тогда, когда все русские люди пели «Эх, хорошо в стране советской жить!», «Я другой страны такой не знаю, где так вольно дышит человек»... Пели и миллионами погибали от голода, в концлагерях, на полях войны. Он исчез, когда русские женщины вообще перестали петь. Никто уже не знает, что он сделал в этой жизни, да и был ли он в ней вообще. Мир праху его! Да будет суровая и истерзанная русская земля ему пухом!