Знаменщик и трубач

«ВОЛЫ В ПЛУГУ»

крыленный словами своего наставника, Греков поспешил к Малеевой. Молодой художник уже видел себя работающим над грандиозным полотном.

— Я думаю, — остудила Малеева его энтузиазм, — тебе не следует браться за особо сложную композицию. Главное, чтобы в картине была «изюминка», имелось нечто привлекающее внимание.

В ответ послышалось раздраженное:

— У меня нет времени для эстетских изысков. Да и какая «изюминка» может быть в батальной картине!.. Впрочем, это будет не чисто батальное полотно. Выбранный мною сюжет скорее относится к историческому жанру. Я решил обратиться к предмету, который хорошо знаю и люблю, — к донской истории!..

Малеева насторожилась.

— Какой именно период ты задумал взять?

— Эпоху Степана Разина. Разин — личность яркая и колоритная. В нем воплотилась вся сила народного гнева и народных чаяний…

— Такую тему ни за что не утвердят! — решительно заявила она. — Ты даже не представляешь, какая буря поднимется в совете, когда профессора услышат про Степана Разина. Ты должен взять другую тему!

— Тогда Емельян Пугачев!

К этой теме Греков присматривался давно, сделал даже эскиз: по коричнево-бурой степи в сопровождении казаков-сподвижников скачет Пугачев. Его лицо хмуро, как и сам вечер, опускающийся на землю. Мрачны и думы. Крестьянское воинство разбито, царские генералы проследуют его по пятам, а вчерашние боевые соратники готовят черную измену, надеясь ценой головы атамана спасти от плахи собственные головы.

— О каком Пугачеве может сейчас идти речь, когда реакция душит всякое свободное слово. Нужно реально смотреть на вещи. Пойми, решается твоя судьба! — настаивала на своем Малеева.

— Какой же выход ты предлагаешь?

— Приближается столетний юбилей Отечественной войны 1812 года. Вот где надо искать тему!.. Сколько выразительных сюжетов таят в себе Смоленское и Бородинское сражения, знаменитый пожар Москвы, бой под Красным, после которого Наполеон повернул на разоренную Смоленскую дорогу, наконец, разгром остатков французской армии на Березине! Да мне ли тебе объяснять!..

Девушке удалось его убедить.

Оставив незавершенным эскиз «Степан Разин», Греков с жаром принимается за поиски новой темы. Он скрупулезно штудирует историю войны 1812 года, воспоминания современников. Заново перечитывает роман Л. Н. Толстого «Война и мир».

— Нашел! — объявил он однажды Малеевой. — Речь идет о знаменитой атаке кавалергардов под Аустерлицем, из которой живыми-невредимыми вышли всего восемнадцать человек.

— Опять, значит, сеча, кровь! — поморщилась она.

— Никакой крови не будет. Я покажу начало атаки. Кавалеристы сошлись грудь о грудь, но занесенные клинки еще не опустились… Для меня главное — одухотворенность бойцов!

«Атака кавалергардов» не была даже начата. Выяснилось, что на эту же тему написал картину Николай Семенович Самокриш, сравнительно молодой, но уже известный баталист, несколько лет стажировавшийся в Париже в мастерской знаменитого Детайля.

Мучительные поиски темы продолжались. Кто знает, к какому результату они привели бы, если б из поездки на Бородинское поле не вернулся Рубо. Замысел новой панорамы у него уже окончательно созрел. Выкладывая перед своим молчаливым гостем многочисленные зарисовки и этюды местности, схемы, испещренные красными и синими стрелами, показывающими направление ударов русской и французской армий, он доверительно сообщил:

— Я намериваюсь изобразить события, которые произошли во второй половине дня 26 августа 1812 года. К этому моменту накал битвы достиг своего апогея. Обе стороны ввели в дело свежие силы: Наполеон двинул свои резервы, а Кутузов приказал павловским гренадерам ударить по атакующим французам. В это же время казаки Платова и Уварова предприняли свой знаменитый рейд в тыл наполеоновской армии…

Грекова захватил рассказ, и он понял, что искомое найдено. Темой своей дипломной работы он решил избрать атаку казаков Платова. Рубо пылко благословил ученика на подвижнический труд. Более того, он пообещал помочь всеми необходимыми историческими материалами.

В ноябре 1910 года совет профессоров рассмотрел эскиз дипломной работы Грекова.

— Не слишком ли вы увлеклись красным и желтым цветом? — спросил, поморщившись, Маковский, разглядывая в пенсне чересчур яркий, на его взгляд, набросок будущей картины.

— Лейб-гвардейский казачий полк, — послышался быстрый, уверенный ответ, — носил красные цвета. В окраске же самой местности преобладали желтые топа — в конце августа под Бородином крестьяне только приступали к уборке хлебов, на многих полях еще стояла спелая рожь…

Других вопросов не последовало.

Так Греков вошел в число соискателей звания классного художника и заграничной командировки. В нижнем этаже академического здания ему предоставили конкурсную мастерскую с окнами в сквер.

В дни работы над дипломной картиной, получившей название «Лейб-гвардейский казачий полк в Бородинском сражении», произошло событие, которое надолго лишило художника столь необходимого для творчества душевного равновесия.

После того как эскиз панорамы «Бородино» был утвержден, Рубо, испросив для работы полуторагодичный отпуск, отбыл в Мюнхен, где по обыкновению писал все свои крупные картины. Замешать его стал Самокиш, к которому благоволил двор и в первую очередь Николай II. Вот тогда-то в верхах и родилась идея поставить во главе батальной мастерской Самокиша. Против отсутствующего Рубо развернулась шумная кампания.

Занятый работой над «Казачьим полком в Бородинском сражении», Греков не особо прислушивался к пересудам в академической столовой и, по правде говоря, не верил вздорным слухам. Но Малеева разволновалась не на шутку.

Однажды она ворвалась в конкурсную мастерскую и протянула Грекову свежий номер газеты «Биржевые ведомости»:

— На, читай!

Статья, направленная против Рубо, носила хлесткий заголовок «Мнимый профессор». Бойкий репортер писал:

«Франц Алексеевич Рубо как художник величина реальная, осязаемая: мы видим его картины, его панорамы. Но как профессор, руководитель батального класса Рубо — фигура мифическая. Здесь уже нет ничего осязаемого. Это сплошная легенда. Плачевное положение батального класса сделалось прямо трагическим. В самом деле: официально мастерская значится. Студия батальною класса великолепная, вся из стекла — чистейший пленэр. Но профессора нет…»

Греков медленно сложил газету. Вопросительно глянул на кипящую негодованием Малееву.

— Высказанные упреки мне непонятны. Франц Алексеевич получил официальный отпуск для работы над панорамой. В мастерской его замещают…

Малеева сердито дернула плечом.

— Что здесь непонятного: с Рубо сводят счеты. Я уверена, что на конкурсе все ополчатся против тебя как ученика Франца Алексеевича. Смотри, как бы не повторилась та же история, что и с Бродским!

История Бродского в свое время изрядно нашумела. Он вышел на конкурс уже после ухода Репина из Академии художеств. Совет профессоров воспользовался этим обстоятельством и лишил «бесхозного» ученика заграничной командировки. Спасибо, вмешался принципиальный Куинджи и восстановил попранную справедливость.

— Но теперь Куинджи нет, — мрачно напомнила Малеева. — За тебя некому будет вступиться!

Ее угнетенное состояние передалось Грекову. Иными глазами он начинает смотреть на свою почти завершенную картину и находит в ней массу слабостей. Ему уже не нравится и композиция — стремительно развернувшаяся для атаки казачья лава и общий тон — чересчур желтый.

К измученному сомнениями художнику заглянул Самокиш. Оглядел сделанное. Однако ни хвалить, ни бранить не стал, лишь заметил неопределенно:

— Создание батального полотна дело сложное. Обращаясь к какому-либо историческому событию или битве, живописец должен прежде всего ознакомиться с соответствующей литературой, вжиться в дух времени и познать характеры героев, написать с музейных экспонатов оружие, которое употреблялось в данную эпоху. Ну и, конечно, побывать на месте действия для изучения местности… Впрочем, у вас еще есть время, чтобы кардинально улучшить работу.

От предчувствия, что картина не удалась и на совете профессоров его ожидает провал, Греков потерял уверенность. Кисти буквально валились из рук. Исподволь у него созревает решение взяться за другую тему. Он объявил Малеевой, что уезжает домой, на Дон.

— А как же картина? — всполошилась она.

— Не получилась. Надо браться за другую.

— Берись. Времени у тебя предостаточно. Но для чего уезжать?

— По-настоящему я могу работать только дома…

Ранней весной 1911 года, так и не завершив «Казачий полк в Бородинском сражении», Греков выехал на Дон. Он спешил застать начало пахоты, тот момент, когда парные упряжки медлительных и неповоротливых волов тяжким плугом принимаются взламывать степную целину.

Все лето художник провел на хуторе, перемежая работу на этюдах в поле с работой в мастерской.

Сюжет новой конкурсной картины был совсем прост: по выжженному солнцем бугру, по прошлогодней стерне движутся в плугу две пары волов, тяжелое ярмо пригибает их головы к земле. Жарко. Душно. Но борозда ложится за бороздой.

Свою картину Греков замыслил как гимн труду. Так ее и писал, в мажорном ключе. Весь остаток лета он работал как одержимый.

В конце лета с готовой картиной художник вернулся в Петербург. В батальной мастерской «Волы в плугу» произвели сенсацию. Все хвалили экспозицию, внутреннюю экспрессию работы.

— Сильная вещь! — было единодушное мнение.

И все же, показывая картину Малеевой, вкусу которой он очень доверял, Греков нервно поеживался.

— Ну как? — прервал затянувшуюся паузу.

— Мне кажется, картина удалась.

— Можно было сделать и лучше, — облегченно перевел он дух, — но уж слишком много сил было отдано «Казакам в Бородинском сражении». Впрочем, в картине есть главное — настроение. Глядишь, «Волы» и вывезут — ведь они символ святого Луки, покровителя художников!

«Волы» вывезли. 1 ноября 1911 года совет профессоров присвоил Грекову звание классного художника, однако заграничной командировки лишил. Это решение было принято вопреки всякой логике, ведь как лучший ученик он получал в продолжение четырех лет стипендию имени Сокурова, его эскизы на академических конкурсах отмечались высокими наградами.

Итак, ученичество осталось позади. Греков вступил в самостоятельную творческую жизнь. Ему шел тридцатый год.