1415. Азенкур. Новая история

Когда осада Арфлера подходила к концу, обеим сторонам предстояло принять важные решения. Для французов вопрос заключался в том, стоит ли предпринимать усилия по освобождению города. Если нет, то что им делать дальше, чтобы противостоять действиям Генриха? Их ответ на второй вопрос, конечно же, зависел от того, что решит делать Генрих. Таким образом, как и во время первого вторжения, французы оказались в невыгодном положении и могли отвечать только на действия Англии. Однако Генрих тоже оказался перед дилеммой. Что ему делать дальше? Неужели осада настолько истощила его армию, что ему пришлось пересмотреть свои первоначальные планы? Теперь нам нужно перейти к вопросам, стоящим перед каждой из сторон, начиная с французов.

Почему французы не послали армию для освобождения Арфлера? Почему они не воспользовались возможностью, предоставленной соглашением 18 сентября, дать сражение, чтобы спасти город? Объяснение простое. Они не смогли вовремя собрать достаточно большую армию, чтобы гарантировать успех. Генрих V осадил в город с большой армией. Даже если бы дизентерия уменьшила численность его армии — а нет уверенности, что французы знали об этом или что болезнь к этому моменту полностью его поразила, — силы, имевшиеся в его распоряжении в день, назначенный для сдачи города (22 сентября), были бы значительными. Французы были не в состоянии принять вызов. Чтобы понять это в полной мере, необходимо проанализировать их действия с момента высадки англичан в середине августа. В это время король и дофин находились в Париже, а главные сеньоры — в своих владениях, куда они разъехались после заключения мира с Бургундией 13 марта.[469] Хотя в течение нескольких месяцев до высадки англичан и в ответ на осаду были предприняты приготовления, французы не могли выступить с широкомасштабным призывом к оружию до высадки англичан. Через несколько дней после начала осады Арфлера д'Альбре отправил бальи из Руана в Париж к королю, дофину и совету, чтобы сообщить им о "приходе англичан". Бальи также было поручено передать "par bouche" (устно) то, что д'Альбре считал необходимым для спасения Арфлера и его окрестностей.[470] Мы не можем точно знать, что он сообщил, но королевское правительство отреагировало так быстро, как только могло.

28 августа в Нормандии и прилегающих областях было объявлено о сборе дворянского ополчения.[471] Это последовало за объявлением, сделанным в начале июня, о том, что все дворяне и другие лица, привыкшие носить оружие, должны быть готовы к отражению вторжения.[472] Теперь можно было объявить, что англичане действительно высадились и осадили Арфлер, и что для оказания сопротивления и защиты королевства король отправил дофина в качестве лейтенанта и генерал-капитана в Нормандию. Король намеревался вскоре последовать за ним, чтобы снять осаду и сразиться с врагом с божьей помощью. То, что мы видим в формулировке этого текста, является зеркальным отражением английского оправдания войны. Французы отправили посланников в Англию в надежде заключить мир, который позволит избежать пролития христианской крови и всех неудобств и ущерба, которые принесет война. Они сделали все, что требовали Бог и разум, но враг все равно вторгся, угрожая разрушениями и уничтожением не только Арфлеру, но и всей Нормандии. Бальи должны были "во всеуслышание" объявить по всей территории входящей в их юрисдикцию, что "все дворяне и мужчины этой местности, способные вооружиться и привыкшие вести войну", а также лучники и арбалетчики, должны лично отправиться в сопровождении такого количества хорошо вооруженных и конных людей, какое они могли предоставить, чтобы как можно скорее присоединиться к дофину в Руане. Бальи также должны были следить за тем, чтобы города и замки оставались надежно укрепленными и защищенными, а церковники выполняли возложенные на них обязательства по предоставлению транспорта в виде телег и возчиков. Бальи также должны были сообщить войскам, что они получат жалование, как только прибудут на место сбора, и что они также получат защиту на шесть месяцев от любых судебных дел, рассматриваемых против них. По дороге в Руан или в другие места, согласно приказу, они должны были носить белый крест и были обязаны воздержаться от грабежа, а также не останавливаться более чем на одну ночь в одном месте за счет местных жителей.

В Париже это объявление было опубликовано 30 августа "перед обедом".[473] В Нормандии мы можем проследить чтение приказа в различных местах, включая рынок Байе 8 сентября и Тьюри 9 сентября. Созыв не был объявлен за пределами Пикардии, Нормандии и Иль-де-Франс, и, как утверждал Фамильетти, не являлся созывом арьербана. Подобный тип созыва ополчения, предполагал полную потерю земельных владений в случае неповиновения, использовался во время гражданских войн 1410–14 годов, несомненно, в качестве проверки верности короне.[474] Как средство сбора войск против внешнего врага, он устарел и не использовался с 1356 года. Для противостояния англичанам в 1415 году требовалась профессиональная армия. Поэтому был использован semonce des nobles, созыв владельцев ленных поместий и других людей, являвшихся профессиональными военными — другими словами, это те слои общества, которые были освобождены от налогов, и обязаны нести военную службу короне. Цель semonce des nobles была двоякой: во-первых, предупредить опытных воинов о том, что король набирает армию, и, во-вторых, оповестить тех, кто был обязан нести службу в силу своего положения или должности. Эти люди должны были присоединиться к отрядам, созданным или готовящимся к созданию под началом коннетабля, маршала, герцога Алансонского и других дворян, а также к отрядам, состоящим на службе у дофина и короля. Ядром французской армии были вассалы короны и крупных сеньоров, дополненные меньшими отрядами рыцарей и оруженосцев. В этом отношении она была очень похожа на английскую, хотя в ней преобладали не лучники, а латники. Войска, собранные semonce des nobles, формировали свои собственные небольшие отряды под руководством местного бальи. Как и в случае с англичанами, все войска получали жалование, причем деньги выдавались капитану для передачи своим людям. У французов также был эквивалент контрактов в виде lettres de retenue (гарантийное обязательство).[475] Известно, что ни один такой контракт не был заключен для этой кампании, поэтому кажется маловероятным, что эта система использовалась. Это может быть связано с тем, что в lettres de retenue указывался срок службы, тогда как французам, очевидно, нужно было иметь в готовности столько людей, сколько было необходимо для противодействия английской угрозе.

Трудно было предугадать, как долго продлится эта угроза и какую форму она примет, но что бы ни произошло, затраты на сопротивление были бы значительными, поскольку Генрих вторгся в страну с большой армией. На заседании совета в Париже 31 августа было решено, что налоговых субсидий, назначенных в середине марта, не хватит для оплаты армии, снабжения артиллерии и всех других предстоящих королевских расходов. В результате было приказано собрать еще 24.000 турских ливров (около 4.000 фунтов стерлингов) к 20 сентября.[476] В протоколе этого решения снова говорится о том, что французы приложили все усилия для заключения мира с Англией, но враг осадил Арфлер и намеревался продолжить свое "проклятое предприятие", направив войска в другие части королевства. Что еще более важно, здесь указана численность армии, которую предполагали французы — 6.000 человек пехоты и 3.000 лучников. Денег на то, чтобы собрать больше, не было.

Может показаться, что французские короли имели преимущество перед своими английскими коллегами в том, что они могли собирать налоги, когда им это было нужно, не обращаясь к Генеральным штатам. Но у них не было доступа к тем же источникам кредитования, что и у английской короны. Парламентское налогообложение было надежным, и поэтому можно было привлекать средства под гарантии их будущего сбора. Французская корона уже испытывала финансовые трудности в результате междоусобной войны. Новые затруднения были еще более серьезными. Налог, который предписывалось собрать к 1 июня и 1 августа, поступал медленно, хотя есть свидетельства того, что деньги доставлялись из населенных пунктов в Париж в течение всего лета.[477] После того, как Руан был определен в качестве места сбора армии, налоговые сборы в Нормандии стали доставляться туда, чтобы их можно было напрямую направить на военные расходы. К середине сентября один из военных казначеев, Маке Герон, находился в столице Нормандии.[478] Карл VI также получил от Папы Римского из Авиньона буллу, которая позволяла ему взимать налоги с духовенства для покрытия военных расходов.[479] Налоговое бремя было крайне непопулярным среди населения. По словам парижского буржуа, король ввел "самый тяжелый налог, который когда-либо видели за все существование человечества", что было явным преувеличением, но оно было окрашено его ретроспективным пониманием того, что "это не принесло никакой пользы королевству Франция".[480] Аналогичные комментарии можно найти у "Religieux", которые отмечали, что по мнению французского населения, не было особого выбора между французскими чиновниками и англичанами в плане вымогательства.

Еще одной проблемой, с которой столкнулись французы, была проблема командования. Поскольку Генрих вторгся, чтобы бросить вызов королевской власти Карла, было необходимо, чтобы сам король сыграл решающую роль в сопротивлении. Первым символом этого стало его присутствие в процессии на мессе в Нотр-Дам де Пари 9 сентября. На следующий день он присутствовал на мессе в Сен-Дени, где были явлены мощи святого, особого покровителя Франции, и королю была вручена орифламма, как это было в начале войны против Бургундии в феврале 1414 года.[481] Как и в тот раз, король доверил знамя Гильому Мартелю, сиру де Баквиль, чье владение находилось в Пай-де-Ко к северу от Арфлера. Мартель, вероятно, был одним из тех, кто был при короле во время его первой вспышки безумия в 1392 году, а сейчас ему самому было уже за шестьдесят. Он встретил свою смерть битве при Азенкуре.

Король Карл возглавлял королевскую армию в войне против Бургундии летом 1414 года, но назначение дофина генерал-капитаном 26 апреля 1415 года подразумевало, что официальное военное командование в этом случае будет возложено на него. Как мы видели, приказ о сборе ополчения призывал войска присоединиться к дофину в Руане. Дофин покинул Париж 1 сентября, и в тот же день были отправлены письма королевским герцогам. Как и его отец неделей позже, Людовик отправился на богомолье в аббатство Сен-Дени. По словам дез Юрсена, именно там 3 сентября он получил сообщение из Арфлера о том, что гарнизон отчаянно нуждается в помощи.[482] К 13 сентября он достиг Вернон-сюр-Сен, куда Жовен Леско, тайно посланный из Арфлера, был отправлен коннетаблем в компании герольда Монжуа.[483] Согласно "Religieux", дофин Людовик находился в Вернон-сюр-Сен и посланникам из Арфлера сначала было трудно попасть к нему на прием (возможно, это, конечно, проявление последующей обвинительной полемики), но когда им это удалось, Людовик заверил, что его отец-король обеспечит спасение города. Хронист утверждает, что в Арфлере с ликованием было встречено известие о том, что сеньоры Франции собрались в большом количестве и занимают почти всю территорию от Парижа до Нормандии.[484]

Реакция французов

Легко отмахнуться от этой новости как от преувеличения, но в ней есть доля правды. Армия собиралась. В хронике Бек-Эллуина, бенедиктинского аббатства на реке Рисл к юго-западу от Руана, говорится об ущербе, нанесенном монастырю и всей местности французской армией, "которая собралась там против короля Англии". Она оставались там, постоянно опустошая всю местность с августа месяца до самой битвы. Также монастырь был обязан за свой счет иметь все для "отражения английского вторжения".[485] 22 сентября дофин издал приказ из Вернона, запрещающий своим командирам притеснять монахов или забирать продукты питания из их владений.[486] Более прозаическое представление о сборе войск дают записи французской палаты счетов, эквивалента английского казначейства. Хотя сохранившиеся записи гораздо более случайны и неполны, чем для английской армии, их достаточно, чтобы показать, что французы действительно прилагали все усилия, чтобы ответить на английскую угрозу.[487]

В июле герцог Алансонский, главный землевладелец Нижней Нормандии и "генерал-капитан по ведению войны в Нормандии" под общим командованием дофина в качестве королевского лейтенанта и генерал-капитана, находился в Валонье с различными отрядами.[488] Во время осады под его командованием несколько отрядов находились в Туке, Онфлере и Кане. Примерно с 12 августа в записях начинают появляться отряды под командованием Бусико, д'Альбре и Жана де Линьи, сира де Байоля и сенешаля Эно, которые действовали из Руана и в Па-де-Ко. Нам известна общая численность отряда сира де Линьи — 120 латников и шестьдесят лучников, базировавшихся сначала в окрестностях Арфлера, а затем с 24 августа в Амьене.[489] К 11 сентября граф Вандомский имел отряд из 300 латников и 150 лучников.[490] Позже в этом месяце упоминается, что герцог Беррийский имел 1.000 латников и 500 лучников, хотя сам он прибыл в Руан только 12 октября.[491] Герцог Алансонский продолжал командовать войсками в сентябре, но теперь они описывались как предназначенные для службы в Па-де-Ко против англичан.

Отряды этих командиров, как и отряды их английских коллег, состояли из небольших подразделений, обычно насчитывавших от десяти до пятнадцати человек, под командованием отдельных рыцарей и оруженосцев. Некоторые из них, вероятно, явились на службу в Руан в результате приказа о сборе выпущенного в конце августа. Среди командиров отрядов, безусловно, много нормандских имен. Каждый командир отряда получал жалование за своих людей непосредственно от генерального казначея, а не через своего общего командира, как в Англии. Поэтому мы должны быть осторожны, чтобы не допустить двойного учета войск, о которых свидетельствуют платежные ведомости. Большинство отрядов ополчения состояли исключительно из латников, но в некоторых имелись лучники вооруженные длинными луками, и передвигавшиеся на лошадях. Остальные были отдельными отрядами арбалетчиков, как, например, пятьдесят семь человек Жана де Севиля в отряде графа Вандомского.[492] Трудно сказать, сколько человек находилось на королевском жаловании к моменту сдачи Арфлера 22 сентября, но, судя по записям о жаловании, их было не более нескольких тысяч. Их явно не хватало для того, чтобы сразиться с армией Генриха в бою и решить судьбу Арфлера. Более того, они были намеренно рассредоточены, поскольку французская стратегия заключалась в том, чтобы держать войска в разных местах против возможных передвижений англичан. Бусико, д'Альбре и Рамбюр базировались в Руане, но также действовали против англичан в Па-де-Ко; герцог Алансонский в основном, но не исключительно, базировался к югу от Сены, а де Линь — в Амьене.

Предварительный договор по Арфлеру был согласован 18 сентября. Уведомление о нем было доставлено дофину в Вернон сиром де Акевилем. Согласно Лефевру и Ваврену, последнему ответили, что вся армия французского короля еще не собрана и поэтому помощь не может быть оказана.[493] Поскольку путь де Акевиля в Вернон, вероятно, занял бы два дня, было невозможно, чтобы французская армия, какой бы численности она ни была в то время, появилась у города Арфлера 22 сентября. Генрих хорошо знал это и намеренно дал очень короткий срок между составлением предварительного договора и капитуляцией. Для фактической капитуляции он выбрал праздник святого Мориса. Этот святой был воином-мучеником третьего века, который отказался принести жертву языческим богам ради военного успеха или принять участие в убийстве христиан. Он считался покровителем солдат, и в предыдущие века его призывали вместе со святым Георгием как защитника английских армий.[494] Стремился ли Генрих на этом этапе дать сражение — вопрос спорный. Он уже был уверен, что на данном этапе такая развязка маловероятна, но выражение готовности к сражению служило его цели.

Дофин все еще находился в Верноне, когда ему был передан личный вызов Генриха V от 26 сентября — вызов, который будет более подробно рассмотрен далее в этой главе. Поразительно то, что ни дофин Людовик, ни король Карл VI не спешили в Руан. Дофин остался в Верноне после падения Арфлера. После визита в Сен-Дени 10 сентября король также медленно продвигался вниз по Сене. 17 сентября он обедал в Пуасси и ночевал в Мёлане, а 19 сентября отправился в Мант.[495] Именно там он услышал новость о сдаче Арфлера, хотя в Париже по меньшей мере неделю царила неопределенность относительно того, пал он или нет.[496] Карл присоединился к дофину в Верноне 7 октября. Оба еще находились там 9 октября, но к 12 октября перебрались в Руан.[497]

Чем объясняется столь медленное продвижение? Ответ снова прост. Существовало большое опасение, что Генрих двинется из Арфлера на осаду Руана. Этого опасались еще до высадки. 10 июля капитан Руана Гильом де Мелен, граф Танкарвиль[498], получил приказ обеспечить хорошую оборону города и провести все необходимые ремонтные работы, чтобы противостоять английскому вторжению.[499] К началу октября в городе взимались подати на расходы по усилению укреплений и поставку артиллерии. Деньги также пришлось потратить на подготовку жилья для короля в ожидании его прибытия. Ремонтные работы проводились на Пон-де-л'Арк, чтобы способствовать созданию внешнего кольца французской обороны города.[500] Этот план также прослеживается в назначении 7 октября Гильома Мартеля, сира де Баквилля, хранителя орифламмы, капитаном Шато-Гайар, крепости на Сене к востоку от Руана.[501] Руан действительно мог быть целью английского короля. В письме, отправленном Жаном Бордю из осадного лагеря в Арфлере в Бордо 3 сентября, говорилось, что Генрих двинется на Монтивилье, Дьепп, Руан и затем на Париж.[502] Для французов было бы полной катастрофой, если бы Генрих осадил Руан с королем и дофином внутри города. Карл и Людовик не двигались из безопасного Вернона в Руан, пока не стало ясно, что Генрих выбрал северный маршрут к Сомме.

Эта информация должна была дойти до французов в Верноне примерно 9 октября, на следующий день после того, как Генрих покинул Арфлер. Три дня спустя, 12 октября, французский король и его сын вошли в Руан. К этому моменту французские войска уже отправились в поход, чтобы следить за Генрихом и перехватить его на Сомме. В записях камер-коллегии за период с 23 сентября по 8 октября зафиксировано большое количество людей, получавших военное жалование, что является значительным увеличением по сравнению с положением во время осады. К 8 октября насчитывается более 230 отрядов. Все командиры, о которых известно, что они имели войска под своим командованием до капитуляции Арфлера, продолжали это делать и после этой даты, кроме того, начинают появляться новые командиры. Например, отряде под командованием графа Марле собирались в Руане в первую неделю октября.[503] Как будет рассказано в следующей главе, войска, находившиеся в сборе к 8 октября, устремились на север, как только стало известно, что Генрих движется к Сомме. Также вполне вероятно, что часть людей дофина перешла непосредственно из Вернона на север Соммы под командованием Ришмона и Гишара Дофина, сеньора де Жалиньи[504], великого королевского магистра арбалетчиков. Войска под командованием последнего также отмечены в платежных ведомостях за первую неделю октября.[505] В целом, вероятно, к моменту выхода Генриха из Арфлера на королевском жаловании находилось не менее 6.000 человек.

Герцог Беррийский прибыл в Руан в тот же день, что и король Карл, хотя его войска уже поступили на службу до этой даты.[506] Герцог Бурбонский прибыл к 17 октября, и тогда его войска также начали появляться в ведомостях о жаловании.[507] Людовик II, герцог Анжуйский[508], 12 октября все еще находился в Орлеане, но достиг Руана к 20 октября.[509] Передвижения герцога Орлеанского зафиксировать проблематично. На то, что он готовился к военной службе, указывает покупка им в середине сентября новых доспехов стоимостью более 83 турских ливров.[510] 17 октября он находился в своей резиденции Клери под Орлеаном,[511] и неизвестно, присоединился ли он к королю в Руане. Несмотря на то, что поход Генриха на север снял опасность с Руана, король по-прежнему был окружен большим количеством войск. Согласно хронике Турне, арбалетчики из этого города, претендовавшие на право быть особой гвардией короля, покинули Турне 17 сентября с двадцатью пятью щитоносцами (paviseurs) и запасами продовольствия и встретились с Карлом в Манте, прежде чем отправиться с ним в Руан.[512] Нет никаких свидетельств того, что большая армия покинула Руан после прибытия короля и дофина в город. Основная французская армия уже ушла на перехват Генриха, и только меньшие контингенты под командованием герцогов Бурбонского и Орлеанского двинулись на север на соединение с ней.

Гегцог Бургундский

Принцам крови было направлено письмо 1 сентября. Согласно дез Юрсену, просьба заключалась в том, чтобы они прислали "500 своих лучших копий".[513] В частности, хронист упоминает, что письма были направлены герцогу Бургундскому, его брату, графу Неверскому, и герцогу Орлеанскому. Ко времени написания дез Юрсеном своей хроники, копьем считалось подразделение из трех человек, состоящее из конного латника и двух воинов. Однако ясно, что на самом деле требовалось 500 человек латников и 300 лучников. Об этом говорится в письме герцога Бургундского от 24 сентября, где он излагает королевский запрос.[514] Прежде чем мы рассмотрим ответ герцога, стоит отметить, что дофин уже был обеспокоен возможной нелояльностью Бургундии перед лицом английского вторжения. В конце июля он отправил двух своих посланников, Гишара Дофина и Жана де Вайи, к герцогу Иоанну в Рувр (к югу от Дижона) с просьбой поклясться соблюдать условия мира. Хотя маловероятно, что между Генрихом V и герцогом Иоанном существовало какое-либо взаимопонимание, французское правительство не могло быть в этом уверено. Герцог Иоанн немедленно попытался обратить их опасения себе на пользу. Хотя он согласился соблюдать мир, его клятва была обусловлена выполнением обещания дофина включить всех сторонников герцога в общее помилование. Неудивительно поэтому, что дофин счел разумным отправить письмо с просьбой о предоставлении войск вместе с уведомлением о двух дальнейших решениях, принятых советом 31 августа. Первое подтверждало восстановление чести герцога, а второе изменяло исключения из помилования, продолжая исключать главных "кабошьенов".

Ответ герцога на просьбу о войсках полностью приведен дез Юрсеном и датирован 24 сентября.[515] Наиболее важным моментом, раскрытым в его письме, является то, что, хотя герцога просили прислать войска, было предложено не приезжать лично. Это указывает на то, что дофин и другие королевские советники боялись, что присутствие герцога Иоанна вместе с другими сеньорами может возобновить старые ссоры, и что его лояльность все еще под сомнением. Если предположить, что мы можем доверять письму, дословно включенному в хронику дез Юрсеном, то причина, по которой герцога не было при Азенкуре, заключалась в том, что ему было приказано держаться подальше от любых действий против англичан.

Неудивительно, что герцог Иоанн обиделся на это, подчеркивая свою тесную связь королевским домом, особенно в качестве тестя дофина. Он также выразил досаду, что его попросили предоставить такое небольшое количество войск. Его письмо гласило:

"Не сомневайтесь, что серьезность предприятия, начатого против вас [англичанами], делает помощь, которую вы от меня запросили, слишком незначительной… Я огорчен отсутствием сопротивления, которое оказывается… все знают, что я не хочу потерять это королевство, но хочу использовать свою преданность с пользой… Я не намерен допустить падения королевства… Я надеюсь, что другие дворяне вашего королевства выполнят свой долг. Я никогда не перестану делать это для достижения славной и столь желанной цели, к которой вы стремитесь в борьбе с вашим врагом".

Поскольку дез Юрсен был сторонником Карла VII и занимал антибургундскую позицию, мы могли бы заподозрить его в фабрикации ответа герцога Иоанна, если бы не письмо королю от дворян Бургундского герцогства, датированное 24 сентября 1415 года. Оно было написано после встречи с герцогом в Аржилли, его замке близ Дижона. Дворяне жаловались на то, что король приказал герцогу отправить войска против англичан, но не передал ему командование этими войсками.[516] Неудивительно, что тон письма был схож с тоном письма герцога. Дворяне выражали удивление тем, что обращение к герцогу с просьбой о войсках затянулось, и что его просили о столь малом количестве и воздержаться от личного приезда. Неужели они не понимали, что герцог может собрать очень хороший отряд дворян, рыцарей, эсквайров, лучников и других воинов "как в королевстве, так и за его пределами"? Неужели они не понимали, в какой опасности находилось королевство из-за английской угрозы? Как и в случае с герцогом, дворяне прибегли к тактике промедления. Заверяя короля в своей лояльности и напоминая ему, что он нуждается в их помощи, они просили пересмотреть требования герцога.

Было ли это не более чем политическим позерством, направленным на то, чтобы добиться полного помилования сторонников герцога? Есть свидетельства того, что герцог уже начал собирать свой контингент. 15 сентября он поручил своим маршалам, включая Давида, сира де Бриме (у. 1448), провести сбор отряда, который ему приказал выделить король, "чтобы служить господину королю в деле его противников, вторгшихся в его королевство".[517] 10 октября сын герцога, Филипп, граф Шароле[518], написал в счетную палату Лилля, что его отец прислал известие о его отъезде "со всеми силами, чтобы выступить против англичан". Примерно в то же время современник в Париже сообщил той же счетной палате, что герцог написал королю, что приедет лично, и что эти письма были прочитаны в королевском совете и одобрены. Еще одно упоминание в архивах герцога свидетельствует о том, что 12 октября он отправил посольство к королю, заявив, что вооружается и намерен отправиться в путь.[519]

Как мы увидим в последующих главах, в армии при Азенкуре было много представителей бургундского дворянства. Поэтому нет оснований полагать, что герцог отказался оказать помощь против англичан. Однако у нас нет доказательств того, что французский двор изменил свое мнение относительно его личной службы. В результате мы не можем точно знать, почему герцог не прибыл под Азенкур. Точно так же мы не можем знать, что заставило герцога Орлеанского принять участие в кампании, если в первых письмах-призывах его тоже отговаривали от участия. Если король и его советники изменили свое мнение относительно его участия в конце дня, это объясняет, почему Орлеанский все еще находился в своем герцогстве уже 17 октября. Письмо Бургундского от 24 сентября подразумевает, что Орлеанскому было предложено выставить такое же количество войск, но мы не знаем, сколько человек герцог действительно привел с собой на битву.

Согласно дез Юрсену, посланники дофина обратились к герцогу Иоанну Бургундскому с дополнительными просьбами.[520] Они не датированы и поэтому могут предшествовать его письму королю от 24 сентября. Возможно, что они относятся скорее к переговорам, последовавшим за прибытием дофина в конце июля, до того, как герцогу сообщили, что его личная служба не нужна. Эти просьбы включали, во-первых, разрешение его сыну, графу Шароле, присоединиться к армии (Шароле недавно был назначен наместником Фландрии и, как известно, находился в Генте 1 сентября); во-вторых, организацию поставок кораблей из Слейса (эта просьба позволяет предположить, что переговоры велись во время осады Арфлера); в-третьих, обеспечение отправки пушек и другого военного снаряжения из его земель для королевской армии. Ответы герцога на эти просьбы были в целом положительными. Он согласился отдать приказ губернатору Арраса передать королевским чиновникам всю артиллерию и снаряжение, находящееся в городе. Он также согласился оказать полное содействие сбору большого флота для службы королю, но отметил, что ему придется написать об этом своему сыну, графу Шароле (как наместнику Фландрии). Он также заявил, что позволит последнему выйти на поле боя с как можно более многочисленным войском. О том, что герцог пытался использовать ситуацию в своих интересах, свидетельствует дальнейшее содержание его письма. Он утверждал, что общенациональное взимание налогов не должно применяться в его графстве Артуа, поскольку эта область лежит на границе, и англичане уже вышли из Кале, чтобы нанести ей ущерб. Поэтому он объявил о своем намерении разместить в Артуа большое количество своих войск для защиты от англичан. Кроме того, поскольку его земли уже пострадали от прохода войск в предыдущие годы — прямая ссылка на поведение королевских армий во время гражданской войны 1414 года, например, при Суассоне, — а его города были обременены ремонтом и необходимостью содержать постоянные гарнизоны, они обратились к королю с просьбой отказаться от сбора налога и позволить герцогу самому собирать средства.

Взволновал ли герцог своих подданных в Артуа или просьба действительно исходила от них, трудно сказать. Не меньшую тревогу у короля и дофина вызывал вопрос о том, будут ли вассалы герцога сражаться против англичан, учитывая оскорбление, нанесенное их сюзерену. Мы уже упоминали об их письме от 24 сентября. Монстреле также предполагает, что когда был издан приказ о созыве дворянского ополчения, многим сеньорам в Пикардии также были разосланы письма с требованием присоединиться к дофину со своими войсками, но они медлили с этим, поскольку герцог Бургундский приказал им "держать себя в готовности выступить с ним в поход, когда он их позовет, и не являться по вызову любого другого сеньора, какого бы ранга он ни был".[521] Этот приказ соответствовал предполагаемой заботе герцога о защите своих собственных земель в Артуа, а также его попытке извлечь политическую выгоду из сложившейся ситуации. Этот эпизод также напоминает нам о том, насколько прочными могли быть узы верности и послушания между сеньором и его вассалами, даже потенциально вопреки королевским интересам.

Далее Монстреле приводит текст нового королевского приказа, отправленного в Амьенский бальяж, который он датирует 20 сентября, когда король находился в Мёлане.[522] В нем повторялся призыв "всем дворянам и другим лицам, привыкшим носить оружие, а также всем другим воинам и лучникам, живущим в вашем бальяже и на его границах", присоединиться к дофину. Далее в нем говорилось, что король был вынужден сдать Арфлер, поскольку этот приказ был нарушен. Это делает датировку проблематичной, хотя и не невозможной, поскольку предварительный договор о сдаче города был заключен 18 сентября. Бальи было приказано снова довести приказ до сведения всех, чтобы никто не мог сослаться на незнание, а вместо этого явиться к королю и его сыну, чтобы помочь изгнать англичан из королевства. Если они отказывались, то бальи должен был посадить их под арест, конфисковать их имущество и заставить собрать войска. Кроме того, он должен был приказать городам прислать артиллерию и другое оборудование, "которое мы обещаем восстановить по окончании войны".

Все это говорит о том, что при французском дворе существовали сильные подозрения относительно намерений герцога Бургундии и опасения, что он может воспользоваться отсутствием короля в Париже для восстановления собственной власти в городе. Это помогает объяснить, почему король и дофин так долго медлили с продвижением вниз по Сене. 3 октября был издан приказ о ремонте стен и рвов столицы.[523] Если считалось возможным, что англичане могут продвинуться до Парижа, то это показывает, насколько напуганы были французы в течение нескольких недель после капитуляции Арфлера. Ответ из Бургундии от 24 сентября не мог быть обнадеживающим. Неделю спустя городской прево и четыре эшевена были заменены сторонниками "арманьяков".[524] Хотя парижские буржуа утверждают, что это было сделано без ведома горожан и без королевского приказа, это еще одно доказательство того, что бургундцы ожидали нападения на город. Войска из города не участвовали в битве при Азенкуре. Обычно объясняют это тем, что Жан де Бомон, один из рыцарей герцога Беррийского, поставил под сомнение возможность получения военной помощи от "этих грубых работяг".[525] Более вероятно, что правительство не хотело выводить войска из Парижа, когда намерения бургундцев оставались подозрительными, и когда король покинул столицу. Начиная с 1 октября и далее, есть несколько упоминаний о том, что войска в Париже находились под командованием королевского прево, Таннеги дю Шателя[526], а также других в Шарантон-ле-Пон, к востоку от города в месте слияния Сены и Марны.[527]

Не меньшую проблему для короля и дофина представлял вопрос о том, окажет ли герцог Иоанн Бретонский сопротивление англичанам. В начале 1414 года он заключил перемирие с Генрихом V, которое английский король, несомненно, истолковал как превращение его в союзника.[528] 19 августа 1415 года в герцогство был отправлен английский посланник, которому было поручено убедиться, что герцог Иоанн не откажется от своего соглашения. Этот посланник присутствовал при получении писем от Карла VI с просьбой о военной поддержке,[529] и очевидно, напомнил герцогу о его обязательствах перед Генрихом. Ответ герцога был образцом уклончивости. Он приготовился присоединиться к Карлу, выдвинувшись к городу Фалез, расположенному к югу от Кана. Он еще находился там когда король, дофин и герцог Беррийский отправили известие о падении Арфлера и о походе Генриха к Кале, приказав герцогу как можно скорее присоединиться к другим сеньорам. Герцог Иоанн пробыл в Фалезе восемь дней, прежде чем прибыл в Руан, но, возможно, присутствовал на совете 20 октября. По словам Персеваля де Каньи, он отказался от дальнейшего участия в войне, пока король не предоставит ему город Сен-Мало. Де Каньи был хронистом герцогов Алансонских, которые сами не были в хороших отношениях с герцогом Бретани. Поэтому возможно, что отсутствие сотрудничества со стороны герцога Иоанна в его рассказе преувеличено. Тем не менее, хотя герцог и двинулся со своими войсками на север, к 25 октября он достиг только Амьена.

Существовавший ранее политический раскол во Франции способствовал неопределенности в отношении отпора англичанам. Однако это не помешало собрать войска. Как мы увидим в следующих главах, они смогли воспрепятствовать походу Генриха на север. Французы не смогли собрать достаточно большую армию, чтобы спасти Арфлер. Это произошло не из-за политических разногласий, а из-за сложности сбора достаточно большой армии за короткое время. Французы знали, что Генрих вторгся в страну с большими силами. Они следили за его действиями в Арфлере и его окрестностях, максимально эффективно используя свои ограниченные военные ресурсы во время осады, но они не могли рисковать, пока не соберут большую армию. Французы хотели быть уверены в успехе, если собирались вызвать его на бой. День сдачи города, назначенный Генрихом на 22 сентября, не был для этого подходящим моментом.

Вызов на поединок дофина Генрихом

Как историки, мы находимся в завидном положении, поскольку знаем, что замышляли обе стороны. Французы не могли быть уверены в следующем шаге Генриха, как и он не мог быть уверен в их намерениях. Взяв Арфлер, он достиг первой цели своей экспедиции во Францию, но что он собирался делать дальше?[530] После сдачи Арфлера 22 сентября он отправил в Лондон письмо, в котором сообщал об успешном исходе осады. Что касается дальнейших планов, то он лишь сообщил о своем намерении "с помощью прекрасной силы, доброго труда и усердия наших верных людей здесь выполнить наш долг и как можно скорее добиться наших прав в этой области".[531] Такая неопределенность может свидетельствовать о его собственной неуверенности в том, что делать дальше, или же о желании сохранить свои планы в тайне. Однако эта формулировка напоминает нам о том, что оправдание вторжения и завоевания все еще находилось в центре его внимания. Его следующий решительный шаг был не менее агрессивным по тону. 26 сентября он направил вызов дофину Людовику.[532] Тон этого обращения напоминал его первоначальное объявление войны, в нем постоянно подчеркивались плохие последствия войны — "гибель людей, разрушение стран, плач женщин и детей и столько общего зла, что каждый добрый христианин должен оплакивать его и жалеть". Генрих объявил себя приверженцем поиска путей избежания таких бедствий, "чтобы приобрести одобрение Бога и похвалу мира". Он признал, что его ссора была с Карлом VI, но поскольку "Богу было угодно поразить недугом нашего кузена, вашего отца", Генрих предложил решить ее "по воле Божьей между нашей и вашей персоной".

Предвидя, что дофин откажется на том основании, что его отец является королем и это не может быть изменено, Генрих предложил, что как бы ни закончился поединок, Карл продолжит оставаться королем Франции до конца своих дней. Таким образом, если Генрих одержит победу, то "корона Франции будет немедленно передана нам без затруднений после его смерти":

"Ибо лучше для нас, кузен, навсегда решить эту войну между нами лично, чем допустить, чтобы неверующие посредством наших ссор разрушили христианство, чтобы наша мать Святая Церковь оставалась в расколе, а народ Божий уничтожал друг друга".

Это снова соответствует более ранним заявлениям Генриха, который предполагал, что англо-французский мир поможет положить конец папскому расколу и облегчить крестовые походы.

В "Gesta" говорится, что вызов на поединок дофину принесли герольд Гиени (Уильям Брюгге[533], которому предстояло стать первым гербовым королем ордена Подвязки) и Рауль де Гокур, возглавлявший оборону Арфлера. Рассказ хрониста дословно воспроизводит формулировку вызова, что позволяет предположить, что он видел или слышал оригинальный текст. Например, в обоих случаях отмечается необходимость проведения совещания Карла VI, Генриха и дофина для согласования условий проведения поединка. Хронист добавляет два важных аспекта. Во-первых, хотя вызов не содержал ультиматума, "Gesta" заставляет Генриха сказать дофину, что он уже ждал его в своем городе Арфлере и будет ожидать ответа в течение восьми дней. Во-вторых, в "Gesta" поединок рассматривается как альтернатива другому решению, а именно: в течение восьми дней дофин, движимый состраданием к пролитию человеческой крови, "может заставить уступить ему [Генриху] права на корону Франции без дальнейших военных действий и заключить с ним мир". Неудивительно, что дофин не ответил, но Генрих подождал в Арфлере примерно до 6–8 октября, что позволило ему выдержать восьмидневный срок, а также время для доставки послания дофину. Это была полезная передышка и возможность подумать, пока Генрих планировал следующий этап кампании. Вскоре мы рассмотрим, почему он решил двигаться на север к Кале, но сначала мы должны рассмотреть его вызов дофину.

Вызов на личный поединок не был распространен в этот период. Более обычным, хотя и не слишком распространенным, была групповая схватка. Во время шотландской кампании 1400 года герцог Ротсей предложил Генриху IV, во избежании пролития христианской крови, провести схватку между 100–300 избранными воинами.[534] Генрих знал, что дофин не примет вызов и даже не ответит. Поэтому все преимущества были на стороне Генриха. Поскольку английскому и французскому посланнику было поручено вместе доставить вызов дофину, не было никакой возможности, чтобы он не был доставлен и обнародован при французском королевском дворе. Дофин не мог официально отказаться от вызова, опасаясь потерять лицо. Поэтому единственным вариантом для него было не ответить, но даже это было победой Генриха, поскольку означало отказ от борьбы, за себя и за свой народ. Если в начале года дофин послал Генриху теннисные мячи и оскорбительное послание, то этот вызов был ответом Генриха. Мы должны отбросить мысль о том, что Генрих предложил личный поединок, потому что дофин имел репутацию не воинственного человека. Людовику было всего восемнадцать лет, но два предыдущих лета он провел в походах. После его смерти 18 декабря 1415 года Николас де Байе, секретарь Парижского парламента, говорил о нем как о толстом и не очень ловком человеке.[535] Он также отметил, что "в последнее время" дофин стал ложиться спать по ночам и спать днем, и что он тратил деньги на изысканную одежду и свою часовню. Историки ошибочно считают, что это означает, что он развратничал, но комментарии де Байе соответствуют стандартной манере критики двора в период финансовых трудностей всего государства, а также могут относиться к болезни дофина, которая привела к его преждевременной смерти. Байе также говорит, что принц был "красив чертами лица" и что ему нравилась органная музыка. Дофин Людовик, несмотря на свою молодость, много работал, чтобы установить мир между бургундскими и "арманьякскими" сеньорами и сформировать вокруг себя свою партию приверженцев. Пьер Фенин[536] говорит о нем, что "он искренне желал сохранить свой народ в мире".[537] Поскольку дофин умер через несколько месяцев после Азенкура, вероятно, что у него уже были проблемы со здоровьем. Но тогда Жан Фузорис получил от Куртене информацию о том, что Генрих V страдал от той же болезни, что и он сам, был толстым и жаловался на слабость, особенно при подъеме.[538]

Есть еще один момент, который следует отметить в связи с этим вызовом. Предложение о том, что Карл VI должен остаться пожизненным королем даже в случае победы Генриха, как раз и было согласовано в договоре Труа 1420 года. Есть свидетельства того, что Генрих стоял за этой частью договора. Интригует мысль о том, что, возможно, эта идея возникла у него уже в 1415 году. Этот жест также раскрывает важный элемент религиозного представления Генриха о королевской власти, а именно неуместность низложения помазанного короля. В вызове дофину конкретно говорится о Карле как о "священной персоне", то есть о человеке, который был отмечен актом помазания. Аналогичные опасения могли лежать в основе перезахоронения Генрихом Ричарда II в Вестминстерском аббатстве вскоре после его собственного восшествия на престол. Однако, если в 1420 году Генрих имел все шансы стать наследником Франции по договору, благодаря союзу с герцогом Филиппом Бургундским после убийства отца последнего в сентябре 1419 года, то реальность его притязаний на французское наследство в 1415 году была крайне низкой.

Вызов, а вместе с ним и идея о том, что победитель станет наследником короля Франции, были лишь показухой. В действительности, ни один принц не позволил бы себе поставить судьбу государства на неопределенный исход поединка, и его результат не мог быть юридически обязательным для Карла VI. Вызов был уловкой, которая позволила Генриху сохранить дипломатическое и военное преимущество после падения Арфлера. вызов на поединок был преднамеренным оскорблением французов и, в частности, дофина. Генрих предполагал, что если французы дадут сражение, их возглавит дофин. Если его изобразить боящимся встретиться с Генрихом в одиночном бою, то его авторитет как полководца будет подорван в глазах войск самого Генриха. В этот момент необходимо было укрепить уверенность армии в своем короле, поскольку поход через вражескую территорию был неизбежен. Есть свидетельства того, что Генрих столкнулся с дезертирством войск в этот момент. В "Liber Metricus" говорится, что многие тайно сбежали, к неудовольствию короля.[539] Более того, в армии Генриха были и те, кто советовал отказаться от кампании. По истечении восьми дней не было получено никакого ответа, не вернулся ни герольд, ни какой-либо другой посланец. "Gesta" связывает это непосредственно с решением короля отправиться в поход. Мы можем принять это как убедительное доказательство того, что король проинформировал свою армию об отправке вызова и отсутствии ответа.

Если верно, что де Гокур был послан с вызовом на поединок, мы видим ту же королевскую тактику. Гокуру пришлось бы объяснять, почему он был вынужден сдать Арфлер, а французскому двору напомнили бы о его собственной неспособности ответить на английскую агрессию. Тем самым англичане оказались бы еще сильнее. Но действительно ли де Гокур обратился к французскому двору в этот момент, точно неизвестно. У нас есть заявление, сделанное им в более позднем споре с Луи д'Эстутевилем.[540] В нем он не упоминает, что его отправили с герольдом Гиени к дофину, но он подтверждает, что Генрих разрешил ему и еще примерно 260 человек покинуть город на том основании, что "многие из нас были очень больны". Условием было то, что они должны были предстать перед королем в Кале на праздник Святого Мартина, 11 ноября. Это может быть воспринято как подтверждение того, что Генрих уже решил идти в Кале, и что он рассчитывал быть там к этой дате. Однако в "Gesta" говорится, что де Гокур и его соратники должны были сдаться в Кале королю или его лейтенанту или специально назначенному заместителю. В "le Héraut Berry". говорится, что они должны были сделать это только в том случае, если король не вступит в бой до того, как он достигнет Кале, но нет уверенности, что это входило в условия их освобождения.

Планы Генриха после осады

Хронисты единодушны во мнении, что Генрих решил идти из Арфлера прямо в Кале. Однако в письме, отправленном в Бордо из осадного лагеря 3 сентября, Жан Бордю сообщал, что слышал, будто Генрих не собирался входить в Арфлер после его взятия, а хотел остаться в поле, добавив, что "через некоторое время после взятия города он намерен отправиться в Монтивилье, оттуда в Дьепп, затем в Руан и потом в Париж".[541] Если это правда — а у нас нет других сведений о намерениях Генриха на этом этапе, — то король изменил свое решение. Возможно, Генрих всегда намеревался после взятия Арфлера провести армию через Верхнюю Нормандию в Кале, следуя по стопам Эдуарда III, вплоть до того, чтобы вызвать французов на бой в Понтье, части земель, переданных англичанам по "Великому миру". Поход Генриха к Сомме можно было бы рассматривать как подтверждение этого желания, но мы знаем, что когда он прибыл к месту переправы через реку Эдуарда у Бланштака, он посчитал, что французы на другом берегу Соммы слишком сильны, и поэтому изменил направление похода. Это говорит о том, что он не включил сражение в свой план похода на север. Все хронисты говорят о том, что он стремился как можно быстрее добраться до Кале. В "Gesta" говорится о том, что запасы провизии были на восемь дней, чего как раз хватило бы для похода.

Идея о том, что поход к Кале был результатом его желания сражаться, неправдоподобна. Если бы Генрих хотел вступить в бой с французами, он бы двинулся к Руану, где, как он должен был знать, собирались французы. Более вероятно, что он хотел отвлечь французов от долины Сены. Арфлер был потенциально уязвим, потому что ни одно другое место поблизости не было занято англичанами для создания внешней обороны города. Бургундские хронисты утверждают, что они пытались это сделать, но им помешали французы. Так это было или нет, но Генрих, несомненно, оставил свое единственное завоевание незащищенным. Это также может помочь объяснить, почему он решил совершить поход по суше, так как это позволило бы ему оставить часть королевских кораблей для защиты Арфлера со стороны моря. После падения Арфлера Генрих явно решил, что больше не сможет вести осад городов. Осада Арфлера уже отняла силы, а зима приближалась. Осады создавали не меньшие трудности как для осаждающего, так и для осажденного в плане снабжения продовольствием. Хотя теперь он мог доставлять продовольствие через Арфлер, было слишком много ртов, которые нужно было накормить, и он не мог позволить кампании продолжаться долго. Кроме того, французы собирались в Руане, осада которого была гораздо более грозным испытанием, чем Арфлер, и, следовательно, слишком сложной целью, чтобы пытаться его взять. Бордю в своем письме в Бордо от 3 сентября предположил, что у короля есть план захвата Дьеппа. Однако время похода к Кале не было предпринято никаких попыток взять этот город. Поскольку Генрих оставил в Арфлере всех своих артиллеристов, а также плотников, которые делали башни и оборонительные сооружения, можно предположить, что он оставил там и свои пушки. Он не был бы в состоянии вести осаду в любом другом месте. Поэтому складывается впечатление, что Генрих стремился как можно быстрее добраться до Кале.

Несколько английских хроник сообщают, что король обсуждал со своим советом, что делать. Псевдо-Эльмхем излагает два варианта: безопасное возвращение в Англию по морю или сухопутный поход в Кале, во время которого армия может подвергнуться нападению французов и другим опасностям. Этот текст, а также "Gesta" и Тит Ливий свидетельствуют о том, что большинство советников Генриха предпочитали первый вариант. Поскольку одна победа уже была достигнута, какой смысл подвергать себя риску поражения? Интересно, что Тит Ливий, писавший под покровительством герцога Глостера, назвал Кларенса представителем тех, кто хотел сразу же закончить кампанию. Это, несомненно, должно было подчеркнуть превосходство младшего брата Генриха, который был ранен при Азенкуре, в то время как Кларенс был отправлен домой. К моменту написания хроники Тита Ливия Кларенс и Генрих V были уже мертвы, поэтому правдивость его сообщения не могла быть поставлена под сомнение. Тем не менее, представляется вероятным, что имело место серьезное обсуждение того, каким должен быть следующий шаг, и что собственные планы Генриха не разделялись всеми. Здесь важно отметить, что во время осады король потерял одного из своих ближайших доверенных лиц, Ричарда Куртенэ, который погиб от дизентерии. Другой его близкий друг, граф Арундел, был тяжело болен и вернулся домой 28 сентября.[542] Однако, как и при подготовке к вторжению, воля короля должна была возобладать. Для хронистов, писавших с оглядкой и полной уверенностью в благословении Бога на короля-победителя, это давало возможность подчеркнуть его веру в божественное вмешательство, а также связать его с Иудой Маккавеем, часто приводимым примером воина, который победил вопреки всему. Автор "Gesta" снова проводит эту связь, когда один из рыцарей Генриха якобы просит больше людей накануне битвы.

"Gesta" объясняет решение Генриха отправиться к Кале в ретроспективе, ссылаясь на то, что "немногие победят многих, если того пожелает Бог". Другими словами, битва была предопределена Богом, что бы ни решил сделать Генрих. Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем дают более практическое представление о мыслях короля. Если бы он бежал, французы сказали бы, что это произошло из-за страха и что он тем самым отказался от своих прав на корону Франции. Вполне вероятно, что Генрих также не был уверен в том, что сделал достаточно, чтобы произвести впечатление на своих английских подданных. Если бы он отправился домой по морю, то оставил бы Арфлер уязвимым и мог легко потерять всё, что завоевал, и ничего не получить за деньги и усилия, вложенные в кампанию. Помните, что Фузорису было сказано, что если Генрих вернется домой быстро, ничего не добившись за все понесенные расходы, подданные его не примут.[543] Лучше, в таком случае, пойти на компромисс. Английская армия совершит быстрый марш через французскую территорию. Преимущество такого похода заключалось в том, что он показал французскому населению, что Генрих — сила, с которой нужно считаться. Если бы армия двигалась достаточно быстро, она могла бы добраться до Кале без риска потерпеть поражение и потерять лицо. Тогда Генрих мог бы снова вторгнуться во Францию. В этом контексте важны комментарии "Religieux", единственного французского хрониста, который упоминает о каких-либо дебатах в английском лагере о том, что делать дальше:

"…По совету своих самых важных людей Генрих не хотел доверять сомнительной участи военного столкновения с войсками, столь неравными по численности. Поэтому он решил отправиться в Кале и там дождаться весны, более подходящей для военных действий".

Другими словами, Кале мог стать зимним пристанищем для короля и хотя бы части его людей, каким был Бордо для Черного принца в 1355–56 гг.[544].

Было и еще одно практическое соображение. Провести армию по суше, где она могла частично питаться за счет вражеской территории, было гораздо проще и дешевле, чем перевозить ее по морю. Чтобы доставить свои войска во Францию, Генрих в первую очередь полагался на наемные суда из Голландии и Зеландии, которые теперь вернулись домой.[545] Если бы Генрих решил доставить всю свою армию домой по морю сразу после осады, это потребовало бы нового найма и реквизиции судов. Гораздо проще было бы отправить людей домой из Кале в Дувр или Сандвич, поскольку это был более короткий маршрут с регулярным судоходством. Чтобы доставить больных в Англию из Арфлера, требовалось использовать только королевские корабли и несколько небольших торговых судов, тем более что лошади тех, кто отправлялся домой, оставались с армией во Франции. Например, граф-маршал был доставлен обратно в Портсмут с двенадцатью своими латниками и сорока пятью лучниками, а 138 человек из его отряда, оставшихся в армии, получили лошадей своих больных товарищей, что в общей сложности составило 537 лошадей.[546] Граф и его люди были доставлены обратно на корабле "Николас оф Халл" по договоренности с его хозяином. В эвакуации больных были задействованы корабли из Ситона, Дартмута, Плимута, Хартлпула, Бостона, Колчестера и Сэндвича, которые также перевозили людей в Англию, но это было сделано по найму, а не по принуждению.[547]

Начало похода Генриха к Кале совпало с началом второй четверти службы войск по контрактам. Раздав свои драгоценности за большие будущие расходы, поскольку для их выкупа необходимо было собрать достаточно средств к 1 января 1417 года, Генрих не собирался допустить, чтобы капитаны не выполняли свои обязанности по контракту. Это нанесло бы ущерб его чести как короля. Помните, что его капитаны заключили контракт на целый год. В Англии уже искали подкрепления. 5 октября герцог Бедфорд приказал шерифам Лондона объявить, что "все рыцари, эсквайры (armigeri) и лучники (valetti), желающие отправиться в Нормандию", должны явиться к епископу Винчестерскому для получения жалования.[548] Позже в этом месяце были предприняты попытки набрать дополнительные войска в Англии, хотя впоследствии они были отменены.[549] Городские счета Булони сообщают нам, что Кларенс прибыл в Кале 12 октября.[550] Возможно, это было по пути в Англию, но также можно предположить, что Генрих намеревался вернуть заболевших в армию позже. Пропуск скрепленный королевской печатью разрешавший их отъезд, просто позволяли им вернуться в Англию; они не расторгали контракты, хотя на практике именно это и произошло, поскольку кампания закончилась вскоре после второго квартала службы. В "Списках выдачи" есть свидетельства того, что в середине октября некоторым заболевшим лордам были отправлены письма с печатью тайной канцелярии, чтобы они как можно скорее отправили свои отряды к королю, хотя позже это было отменено.[551]

Таким образом, в основе похода к Кале лежала навязчивая идея Генриха и его королевская воля. Его намерением было быстро продвигаться к Кале, но, конечно, он не мог быть настолько наивным, чтобы думать, что французы не попытаются его перехватить. Хотя он не стремился к битве, а, скорее, прилагал все усилия во время похода, чтобы избежать столкновения, пока у него не оставалось выбора, он, несомненно, должен был понимать, что его могут заставить сражаться. Поэтому в данном контексте важно рассмотреть, насколько большая армия все еще была в его распоряжении. Согласно хроникам, одной из причин, по которой его советники выступали за немедленное возвращение домой, было то, что английская армия, как говорится в "Gesta", "с каждым днем становилась все меньше".

Английская армия после осады

Сколько человек он потерял? Несомненно, в гарнизон было направлено 300 латников и 900 лучников, поскольку эти цифры отмечены в записях Тайного совета.[552] Артиллеристы, плотники и каменщики, набранные во время кампании, также были направлены в Арфлёр для его обороны и восстановления.[553] "Gesta" предполагает, что 5.000 человек были отправлены домой, но не приводит данных о погибших или дезертирах. Бургундские хронисты считают, что общее число погибших составило 2.000 человек, а число тех, кто был отправлен домой больным, — 500 рыцарей и эсквайров, в дополнение к тем, кто был ниже по званию. В Приложении B приведены цифры численности армии Генриха, указанные в хрониках на разных этапах кампании. Не все авторы различают разные этапы. Но для армии, покинувшей Арфлер, самой низкой цифрой является та, которая приводится в "Gesta" и "Liber Metricus": 900 латников и 5.000 лучников. Эта цифра была принята историками как точная. Французские источники приводят более высокие цифры численности армии на всех этапах. Однако нам не обязательно полагаться на нарративные источники, поскольку существуют финансовые отчеты по английской армии, на которые мы можем опираться. Поскольку Генрих не хотел выдавать жалование тем, кто уже не мог служить ему, в отчетах после кампании приводятся данные о тех, кто погиб во время осады или был отправлен домой по болезни. Кроме того, поскольку Арфлер оставался в руках англичан, расходы на содержание тех, кто был назначен в гарнизон, могли быть перенесены в другой бюджет.[554]

Используя эти материалы, к каким выводам мы можем прийти о численности армии Генриха, когда он отправился в поход? Мы можем сразу вычесть 1.200 человек, откомандированных в гарнизон. Интересно посмотреть, как это было сделано. Отчеты после кампании показывают, что 285 из тех, кто был направлен в гарнизон, были взяты из девятнадцати отрядов. В десяти случаях капитан прибыл в гарнизон со всем своим отрядом:[555] Уильям, лорд Ботро, также был направлен в гарнизон со всем своим отрядом из шестидесяти человек, но заболел и вернулся в Дувр 19 октября, оставив свой отряд в гарнизоне под командованием сэра Эндрю Эктона (или Актона).[556] В остальных случаях только часть отряда была размещена в Арфлере. Три отряда предоставили только одного человека, герцог Йоркский — восемь. Тридцать два человека из 159, пришедших с графом Саффолком, который сам погиб во время осады, были оставлены в гарнизоне. В случае с целыми отрядами легко предложить обоснование. В случае с людьми Саффолка, возможно, дело в том, что они выздоравливали после дизентерии и считались непригодными для похода, но не настолько больными, чтобы отправляться домой.

Дополнительную информацию можно почерпнуть из списка личного состава гарнизона Арфлера за первый квартал 1416 года.[557] В нем записаны имена 1198 человек, состоящих из графа, четырех баронов, двадцати двух рыцарей, 273 латников и 898 лучников. Некоторые из тех, кто, как известно, был переведен в гарнизон в начале октября, все еще находились там.[558] Вполне вероятно, что отряды остальных пэров (Дорсет, Эдвард, лорд Гастингс и Уильям, лорд Клинтон) также были полностью переведены в гарнизон до начала похода Генриха, но о них не сохранилось отчетов после кампании.[559] Таким образом, большинство тех, кто фигурировал в списке 1416 года, вероятно, были людьми, служившими в Арфлере с момента его капитуляции. Другие были такими людьми, как Джон Фастольф, который находился в отряде графа Саффолка, но был отправлен домой, только для того, чтобы вернуться во Францию, присоединиться к гарнизону и быть посвященным в рыцари к моменту пожалования ему близлежащей сеньории Фрилез 29 января 1416 года.[560] Характер службы Фастольфа снова напоминает нам о возможности того, что люди, отправленные домой, не обязательно не участвовали в войне в дальнейшем.

Отчеты, составленные после кампании, показывают очень незначительные потери от смертей во время осады. Майкл де ла Поль, граф Саффолк, умер 18 сентября. Два его лучника также умерли, и было дано разрешение на то, чтобы два латника и четыре лучника сопровождали его тело домой для погребения.[561] Сэр Джон Саутворт, один из командиров лучников из Ланкашира, умер 27 сентября.[562] Два латника и тринадцать лучников в отряде Томаса, графа Арундела, умерли между 24 сентября и 3 октября.[563] Смерти обнаружены в тринадцати других отрядах. Таким образом, в общей сложности имеются сведения о смерти пятнадцати латников (считая пэров и рыцарей в этой категории), двадцати одного лучника и одного члена отряда сержанта портного Уильяма Тропенелла.[564] Возможно, не все умерли от болезней. Монстреле упоминает, что некоторые англичане были убиты французскими арбалетчиками.

Многие другие люди были отправлены домой, включая четырех дворян, Кларенса, графа Маршала, графов Марча и Арундела. Последний вернулся в Англию 28 сентября, а 10 октября составил завещание в своем замке Арундел, где и умер через три дня.[565] В дополнение к отчетам после кампании, у нас есть еще один источник информации о тех, кто вернулся домой. Поскольку Генрих был крайне обеспокоен проблемой дезертирства после падения Арфлера, те, кому разрешалось вернуться в Англию, должны были получить на это королевское разрешение. Этим занимались камергеры и управляющие дворами. Были составлены списки, которые позволяют предположить, что регистрация производилась по мере того, как люди поднимались на борт кораблей.[566] Эти списки дополняют информацию, содержащуюся в отчетах, но следует проявлять осторожность при их использовании в качестве источника для расчета численности оставшейся армии. Из-за опасений дезертирства в списках записаны не только латники и лучники, но и слуги и другие люди, отправившиеся домой со своими хозяевами. Мы не можем просто подсчитать все имена в списках, как это делалось в прошлом.

Кроме того, мы можем видеть значительные расхождения между цифрами в списках больных и в отчетах после кампании. Лучший пример — граф Арундел.[567] В списке больных его отряда значатся девятнадцать латников и шестьдесят восемь лучников, а также три менестреля. Это, по-видимому, значительная потеря для 100 латников и 300 лучников, с которыми он отправился на войну. Однако его отчет после похода показывает, что в отряде, который продолжал кампанию, было всего шесть не вооруженных человек, значит удалось найти замену для двух третей латников и всех лучников, которые погибли или были отправлены домой по болезни. В списке отряда, представленном вместе с отчетом после кампании, указаны имена прибывших и убывших воинов, а также даты между 24 сентября и 3 октября, когда были произведены замены. Либо прибыло подкрепление, либо дополнительные воины переправились в надежде поучаствовать в войне.

Эта ситуация затрудняет определение реального влияния болезни во время осады, поскольку у нас нет счетов после кампании для всех отрядов, члены которых фигурируют в списках больных. Поэтому простой подсчет имен солдат в списках может преувеличить реальные потери армии в целом. Похоже, что особенно сильно пострадали от болезней королевский двор и его вспомогательные службы. В одном из списков заболевших значатся такие служащие, как Уильям Кинволмерш, кофейщик, и мастер Льюис, оружейник, а также восемь сапожников, два колесных мастера, шесть павильонщиков, шестнадцать кузнецов (включая Болдуина Смита из Олдгейта в Лондоне), двадцать шесть каменщиков и пятьдесят четыре рабочих.[568] Таким образом, многие из тех, кто отправлялся домой, не были воинами. Последние все же понесли потери. По крайней мере, пятьдесят валлийских лучников и одиннадцать чеширских лучников отправились домой. В целом, можно показать, что около 1.330 солдат вернулись домой. В их число входят по меньшей мере 183 латника и 753 лучника, а остальные не идентифицированы. Если добавить погибших и тех, кто был оставлен в гарнизоне Арфлера, мы получим в общей сложности 2.568 человек, не принимая во внимание факт замены. Поскольку в армии, покинувшей Англию, было как минимум 11.248 человек, а скорее всего, около 12.000, мы можем доказать, что во время похода и битвы вместе с Генрихом было более 8 680 солдат. Возможно их было больше, так как при вторжении армия была больше, и для некоторых из тех, кто был отправлен домой, была найдена замена. Таким образом, общая численность более 9.000 человек является достоверной.

Важно отметить, что в "Gesta" не говорится, что решение Генриха идти в Кале было вызвано потерей людей, скорее наоборот. Приняв решение о походе, Генрих отделил тех, кто был болен, от тех, кто был здоров. Это было разумное военное решение. Он не мог взять с собой в поход больных людей, поскольку за ними нельзя было должным образом ухаживать, они задерживали продвижение и могли заразить других. Таким образом, они были одинаково обременительны, независимо от того, хотел ли Генрих быстро убраться из Франции, намеревался ли он предпринять дальнейшие военные действия или мог быть принужден к ним со стороны французов. Логично, что больных нельзя было оставлять в Арфлере, где ресурсы были ограничены, а здания непригодны для жилья, и где существовала опасность нападения французов. Генрих сделал все возможное для подготовки к походу. Воины, потерявшие своих капитанов, по приказу короля были переведены в другие отряды.[569] За несколько дней до отплытия армии в Арфлер были доставлены деньги и продовольствие, включая горох, соленую рыбу, угрей в бочках и другие консервированные товары.[570] Есть также свидетельства того, что сообщения и инструкции перевозились через Ла-Манш и в Кале. В Кале уже было известно, что король планирует выступить в поход, что еще раз указывает на то, что он намеревался вести свою армию прямо туда. Продукты питания, лекарства и послания для короля отправлялись из Лондона в Кале с середины октября в ожидании его прибытия.[571]

В Кале считали, что французы попытаются вступить с ним в бой. Находившийся там лейтенант Уильям Бардольф 7 октября написал герцогу Бедфорду в Англию, что "несколько хороших друзей" (эвфемизм для шпионов), прибывших в город из Франции и Фландрии, сообщили ему, что "без сомнения, король, наш господин, сразится со своим врагом не позднее, чем через пятнадцать дней".[572] Поскольку Бардольф далее говорил о приготовлениях французов, его слова означали, что они намерены сразиться с Генрихом. Бардольф уже получил приказ от Бедфорда "вести против французов самую ожесточенную войну, на которую мы способны… чтобы не дать тем, кто находится на границе, переправиться или продвинуться к тому месту, где он сейчас находится лично". Эти инструкции показывают, что английский план, предположительно составленный по приказу Генриха, заключался в том, чтобы задействовать гарнизон Кале, для предотвращения соединения войск с севера с остальной французской армией против Генриха. Это не удалось. Как повествует "Religieux", 300 человек отправились из Кале, "не зная о бедах, которые переживает король", но были разбиты отрядами из Пикардии.[573] По преданию, эти войска из Кале подошли на расстояние лиги к Бланштаку, прежде чем были отброшены назад. Знал ли об этом Генрих, неизвестно. Известно лишь то, что он надеялся достичь Кале за неделю, но на это ушло почти три. Его план быстрого и дешевого возвращения армии в Англию по суше не удался из-за французских контрмер.