2112

Дневник Виктора. Часть 2: Заживо погребенный

— Что! Получил, еблан! — Визгливый истеричный хохот звучал приглушенно, словно сквозь толстые слои ваты. Сверху что-то сыпалось, и от того становилось теплее и одновременно тяжелее. Было темно и пахло землей. — Погоди, блядина! Сейчас мы тебя закопаем, и ты сдохнешь! Слышно меня? А? Что молчишь? — Снова визгливый хохот, но теперь его плохо слышно. Сверху продолжало сыпаться, но уже не так отчетливо. Я перестал понимать, что происходит — видимо яд тех тварей не до конца растворился в крови, и все еще испытывая действия токсинов. Но даже сейчас было понятно, что эти монахи, которое так хотели меня вылечить, вдруг поменяли свое решение, и теперь страстно желали моей смерти.

— Качилаком сниверсь, и жди препокойненько, скоро все счилуться. — Беспокойный знакомый голос поддержал меня с поверхности. И тут же оттуда послышались глухие удары и стоны — говорившего били. Я вспомнил, кто это был! Этот тот картавый молодой парнишка, что путал буквы в словах! Его так и звали за это — Картавый! «Калачиком свернись и жди преспокойненько, скоро все случиться» — расшифровал его послание я.

— Слышь, отмороженный! Мы и дружка твоего картавого возле тебя закопаем, что бы тебе в аду было не скучно одному. А как увидишь его величество Сатану, так передавай от нас привет! — Наверху по-идиотски, словно кони, заржали, радуясь удачной, по их имбецильной мерке, шутке.

А вскоре и вовсе все звуки пропали. Как глубоко меня закопали, я был без понятия. Но, что хоть немного радовало, так это то, что меня наконец-то «отпустило» после действия яда болотных тварей, и то, что эти говноеды, надеясь на результаты умственных анализов своего крайне изъеденного глистами мозга, не связали мне руки и ноги. И я, хоть и имея малость пространства для маневров, но восстанавливаясь в силах, готовился выйти на свободу.

Чернота вокруг меня, давило со всех сторон и для того, чтобы легкие смогли поднять набираемым объемом кислорода грудь, мне приходилось прилагать чудовищные усилия. Попытался поднять руку, на ней что-то тоже лежало неподъемным грузом. Повел плечом, над ним образовалась пустота, давая больше простора для маневра и я продолжая расшатывать вокруг себя эту черноту добился существенной степени свободы для правой руки. Потом тоже самое проделал с левой рукой. Когда я закончил с руками, я понял, что для груди стало заметно больше места и я мог относительно свободно дышать. От рук, я перешел к ногам. С ними было все гораздо легче, видимо того, что лежало сейчас на мне, на них было гораздо меньше. Расшевелил и раскидал вокруг себя черную массу, потом в правый кулак попал комок некого вещества, которое было вокруг меня. Раздавил его в кулаке, он рассыпался легко на что-то мелкое и очень легкое. Про себя отметив странное физическое свойство, продолжил работать, стараясь прорыть тоннель хоть куда-нибудь. В этом месте заключенный не по своей воле, находясь в абсолютной темноте, я не имел понятия, где низ и где верх, и возможно ли вообще отсюда выбраться. Но я был в отчаянии, мне стало все равно правильно ли я выбрал направление или нет, я просто рыл, копал и царапал это место в желании выбраться к небу, или в ад. Все равно, лишь бы не оставаться тут.

Сколько это продолжалось, я не могу сказать, просто работал руками и ногами, стараясь не поддаться отчаянию и панике. Оголтело и отуплено, в надежде увидеть свет. Пару раз мои руки натыкались на что-то мягкое и это непременно, с таким неприятным хрустом, продавливалось под давлением моих пальцев внутрь. В такие моменты я представлял себе отвратительного вида мерзких слизней, что живут под землей и питаются себе подобными. Сначала я испытывал отвращение, особенного когда разыгравшееся фантазия, подрисовывала неудобовариваемые образы этих подземных тварей. Но потом, неожиданно для себя, осознал, что испытываю странное удовольствие от звука лопающегося хитина, ощущения проникающих пальцев в белесые тела, наполненные блевотиной переваренных существ. И теперь, раздавив очередного гада, я по садистки предвкушая, ждал очередной туши, для следующего и следующего жертвоприношений своей ненасытной ненависти окружающего меня мира.

Иногда, утомившись, я отдыхал. Тогда я старался представить себе мир вне этой черноты, фантазировал на тему о том, какой он будет снаружи: черный, белый, цветной. Меня встретит ночь или день. Больше, чем на выбор цвета и времени, мне не хватало фантазии. Но для моментов, наполняемых синтетической надеждой, этого хватало, мне было достаточно ощутить веру в существование другого мира, не такого как этот однообразный, плоский, наполненный отвратительным даже для моих фантасмагорий. А потом, отдохнув и набрав порцию скудного воздуха, снова начинал копать, надеясь, что неизбежно приближаюсь к тому, лучшему месту.

И вот, наконец. Наконец случилось то, ради чего я так исступленно прогрызался. Забрезжила неясным светом первая надежда, сквозь то маленькое отверстие, которое мне удалось проковырять и которое хватало ровно для того, чтобы разглядеть маленький лоскуток огромного. А еще сладкий аромат воздуха, благоухание разнообразия, ночная свежесть и буйство воли природы. То маленькое отверстие давало взору разглядеть точку, которая была невообразимо далеко от меня, мерцала, меняя блеск, словно подавая мне какие-то знаки. Я с большим трудом смог оторваться от созерцания её и продолжил прорываться сквозь толщу окружающего. Получалось последнее очень тяжело, уже не хватало сил и на исходе было терпение. Но зато многократно возросло желание выбраться отсюда, желание ощутить отсутствие сдерживающего и давящего, раствориться в окружающем, напитаться кислородом и жизнью. Насладиться миром, словно источником ключевой воды в разгар жаркого удушливого июньского дня.

Вырвался, встал на обе ноги, раскинул руки в стороны, стараясь каждой клеткой уставшего и изголодавшего организма по свободе, напитаться Миром. Закрыл глаза. Ждал.

Но что-то было не так. Что-то вокруг не давал желанной прохлады в тени после обжигающего солнца, такого ощущение не было, но именно так я представлял себе цветную картину на поверхности. Что же не так!

Открыл глаза и ужаснулся.

Стою в центре катастрофы, вокруг ни деревца, даже пеньки, по случайности, разбросанные обломанным подлеском, торчат кривым «сержантским ежиком» на вдруг поредевшей лесной плеши. Я один и вокруг меня более мертвый мир, чем тот, который я покинул, думая, что хуже него точно уже не будет. Но вот оно, «живое» доказательство того, что здесь, в этом месте, худший мир может сменить вовсе мир плохой.

— Где я!

В ответ раздалось угрожающее рычание за ближайшим валом земли. Но я был зол, очень зол.

— Ты мне порычи, пизда болотная! Иди сюда! — И сам бросился в сторону звуков.