438 дней в море. Удивительная история о победе человека над стихией

Глава 8 Плавая с акулами

23 марта 2013 г.

Положение: 3100 миль от побережья Мексики

Координаты: 5° 16’ 56.38 с. ш. — 139° 05’ 44.44’’ з. д.

127-й день плавания

Альваренга очнулся с головной болью. Небольшая шишка на затылке свидетельствовала о том, что он потерял сознание и упал на спину, когда опускал иссушенную солнцем мумию Кордобы в воды Тихого океана. Он не помнил, как тело погружалось в воду, а принимая во внимание кружащие рядом стаи акул, так было и лучше — не помнить. Сколько он пролежал без сознания? Альваренга чувствовал, что прошло всего несколько минут, однако за это время весь его мир рухнул. Окружающий ландшафт выглядел враждебным и хмурым. Теперь у него не было ни друга, ни даже его тела. Раньше он мог хотя бы выхаживать умирающего напарника, заботиться о нем или же говорить с его мумией. Теперь он был один — маленькая точка в огромном океане.

«Видели когда-нибудь лист, кружащийся в луже? — спрашивает Альваренга. — Так вот я был таким листом».

Полдюжины пойманных морских птиц расхаживали по дну лодки. Две морские черепахи ползали взад-вперед. Осознав суть своего нового положения, Альваренга испугался. Впервые проблемы в море стали серьезнее самого негативного опыта на суше. Прежде жизнь в море была легка и прекрасна. Он наслаждался вкусом черепашьей крови и жевал сырых крабов с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать лет. Теперь его отличительная черта, торговая марка — энтузиазм и воля к жизни — была подпорчена. «Я провел все утро, таращась на то место, куда бросил тело. И тут я почувствовал, будто мою руку кто-то взял и стал управлять ею, — признается Альваренга. — Я вдруг подумал, что больше не хочу страдать, поэтому схватил нож и приставил его к своему горлу. Кто это был? Кто управлял моей рукой? Дьявол? Нет. Это муки страдания, голода и жажды толкали меня на самоубийство. Я был охвачен адским пламенем».

«Тогда я забрался в кофр и расплакался, — рассказывает Альваренга. — А что я мог сделать в одиночку? Мне даже не с кем было поговорить. Я спрашивал себя: почему умер Кордоба, а не я? Ведь это я взял его с собой на лов. Я корил себя за его смерть».

«Мысли о добровольном уходе из жизни — явление нередкое, — объясняет доктор Джон Лич. — Они возникают у человека, доходящего до определенной черты и видящего в этом смысл. И хотя он существует, он не живет. Это точка равновесия, когда вы готовитесь принять то, что нужно. В некоторых племенах в самом деле смиряются с тем, что человек, решивший, что жизнь пошла не тем путем, просто обрывает ее и убивает себя».

Альваренга, преследуемый наставлениями своей мамы, верящей, что Бог никогда не простит человека, покончившего с собой, отказался от своего намерения. Он испугался, что может отправиться в ад, где будет мучиться вечно. «Я просил Бога быть более могущественным, чем дьявол. Я не хотел, чтобы сатана забрал меня. И тогда я сказал себе: “Не будь трусом. Умрешь так умрешь, но только не так”. — Альваренга бросил нож. — “Я пообещал Богу, что не буду убивать себя. Если мне суждено умереть, то пусть это случится по его воле, но сам я никогда не наложу на себя руки”».

ПРОШЛО НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ АЛЬВАРЕНГА СМОГ ОЦЕНИТЬ ВСЕ ПРЕЛЕСТИ ОДИНОЧНОГО ПЛАВАНИЯ. «Я мог поймать птицу и тут же съесть ее. С Иезикилем нам приходилось делить добычу: часть печени ему, часть мне. Мы все время все делили. После его ухода я мог есть сколько угодно и пить воду стаканами. Пока мы были вдвоем, у нас был строгий контроль над расходом воды — один стакан за раз: стакан мне, стакан ему. Так и было. Все было распланировано и распределено. Теперь же я мог поступать как мне вздумается. Воды стало больше, и еды тоже».

Как-то на нос лодки села стайка пернатых. И Альваренга с азартом охотился, пока у него на борту не скопилось целых 25 птиц. Теперь он мог быть уверен, что ему не грозит ни голод, ни недостаток общения. Пока он спал в кофре, птицы дрались, кричали и хлопали крыльями. Утром, выбравшись из кофра, он столкнулся нос к носу с взводом своих голодных сотоварищей. «Однажды я проснулся и увидел два яйца чуть крупнее куриных. Я подумал, смогут ли из них вылупиться птенцы? Я начал спрашивать птиц: кто тут папа? А кто мама? Потом я съел яйца».

Охота отвлекла Альваренгу и заставила забыть об одиночестве и изоляции от мира. Точно так же его отвлекали и фантазии о скором спасении. Альваренга был настолько убежден, что вскоре мимо пройдет корабль, что привязал остатки своей футболки к шесту и соорудил что-то вроде потрепанного пиратского флага. Даже встав на цыпочки, он не мог поднять его выше, чем на три метра над уровнем моря, однако его уверенность была такой сильной, что он беспокоился, как бы долгожданный корабль не разрубил его лодку винтом.

Его лицо заросло густой курчавой бородой, торчащей во все стороны. Альваренга взглянул в зеркальце. Теперь оно требовалось разве что для того, чтобы подтвердить, в какого дикаря он превратился. Ну разве еще, может быть, как сигнальный прибор. Заряженный оптимизмом, Альваренга вообразил, что игра с солнечными зайчиками обязательно привлечет внимание кого-нибудь из членов команды корабля. Для этой цели он продолжил практиковаться в искусстве подачи сигналов.

Альваренга сидел на скамье и обозревал поверхность океана в поисках корабля. На восходе и закате горизонт был размытым, окутанным туманной дымкой, и на его фоне иногда возникали четкие силуэты, а солнце в это время было не таким жгучим. Обладая острым зрением, Альваренга теперь мог заметить мельчайшее пятнышко на горизонте. Корабль. Когда он приблизился и стук мотора стал громче, рыбак определил его тип. Это было трансконтинентальное судно, перевозящее контейнеры. Эти баржи без труда бороздили просторы океана, обычно они шли на автопилоте. Каждый раз, завидев такой корабль, Альваренга в необычайном приступе энергии вскакивал, начинал вопить, подпрыгивать и колотить по корпусу лодки дубинкой. Он видел примерно двадцать различных контейнеровозов на горизонте, и их дразнящий вид все также волновал и возбуждал Альваренгу.

Пока был жив Кордоба, Альваренга чувствовал, что разрывается между желаемым и должным. Часто он подавлял свои инстинкты и естественные реакции, чтобы удовлетворить потребности умирающего друга. Теперь Альваренга был один, если не считать команды пернатых, которым суждено было быть съеденными. И он начал устраивать быт в лодке так, как ему хотелось. Двоим мужчинам было сложно и неудобно находиться в тесном кофре со всех точек зрения — с психологической, физиологической и в материально-техническом плане тоже. Имея в своем распоряжении в два раза больше места, Альваренга познал всю прелесть просторного дома. Как-то раз он увидел проплывавшую мимо лампочку, схватил ее, осмотрел и попытался понять, для чего море подкинуло ему такой неожиданный подарок. Потом он повесил лампочку внутри кофра, на потолок, где она тихо себе болталась и покачивалась. Ночами Альваренга дотягивался до стены и «включал свет». Перед тем как закрыть глаза, он протягивал руку и воображал выключатель. Он нажимал на кнопку и «гасил свет».

Однажды сразу после завтрака Альваренга заметил на горизонте очередной корабль. Он был всего лишь точкой и не отличался от многих других случайных судов, попадавшихся на пути. Однако эта точка двигалась прямо к нему и была в нескольких милях от его лодки, и в этот раз Альваренга был уверен, что их пути пересекутся. Все утро он не сводил глаз с судна. А оно постепенно приближалось. Рыбак пожалел, что у него нет ракетницы. Когда в поле зрения появилась палуба, Альваренга увидел три больших красных креста на борту. СУДНО ПРОШЛО В ПОЛУМИЛЕ ОТ ЕГО ЛОДКИ И, НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО РЫБАК КРИЧАЛ И МАХАЛ РУКАМИ, НЕ ЗАМЕДЛИЛО ХОДА. АЛЬВАРЕНГА СВАЛИЛСЯ НА ДНО, ОХВАЧЕННЫЙ ОТЧАЯНИЕМ. Прыжки, крики и размахивание руками — все это было лишь спонтанной реакцией, а не разумным поведением надеющегося на спасение человека. После этого печального события рыбак сделал горький вывод: спасение придет не с воды, а с суши.

Через двое суток после того, как корабль с красными крестами скрылся за горизонтом, ночью Альваренга услышал стук о корпус лодки, как будто о нее билась панцирем черепаха. Быстро и тихо он выбрался из кофра и выглянул за борт. Там плавала и билась о лодку большая синяя бочка, в каких обычно перевозят нефтепродукты. Альваренга втащил ее на борт. Бочка была закручена пробкой, и на ней не было и признаков зеленой плесени или наростов, которые обычно появляются на любом предмете, плавающем несколько месяцев в море. Альваренга решил, что бочку, скорее всего, сбросили с корабля с тремя красными крестами на борту. «Я тотчас понял, что могу использовать бочку для хранения воды, поэтому укрепил ее на носу. Каждый раз, когда шел дождь, я собирал воду. У меня был шланг для отсоса воды, и я мог наливать ее туда тоже».

Установив для себя норму три стакана в день — за завтраком, за обедом и вечером, Альваренга решил одну из жизненно важных задач. «Я постоянно следил за тем, сколько у меня воды. Я все время беспокоился: а вдруг перестанут идти дожди. Когда же шел дождь, я пил воду, которая собиралась в углублениях в корпусе лодки, но не трогал свои запасы». Собранная за одну грозу вода позволяла повысить уровень жидкости в бочке на целых 25 см, и этого бы хватило на две недели при экономном расходе. «Эта бочка изменила всю мою жизнь», — утверждает сальвадорец.

Через месяц после смерти Кордобы Альваренгу ждала еще одна грандиозная находка. Он заметил плавающего невдалеке мертвого кита, на котором расположилась целая стая птиц. Подплыв поближе, сальвадорец обнаружил, что это вовсе не кит, а какой-то предмет, сопоставимый размерами с его лодкой. Как бы там ни было, это нечто привлекало пернатых, а для Альваренги — охотника и собирателя — сосредоточение птиц означало еду. Вмиг забыв о своем решении не плавать в море с акулами, он прыгнул за борт и погреб прочь от лодки по направлению к неизвестному предмету. Но едва он сделал несколько движений, как тут же выбился из сил. Его руки и ноги были слабыми. Альваренге пришлось сделать остановку уже через двадцать метров, чтобы дать отдых мышцам и отдышаться. Ему понадобилось несколько минут, чтобы возобновить движение вперед. Ведь за долгие месяцы безделья его мышцы отвыкли от работы, и он не мог выдерживать нужный ритм, но вскоре начал худо-бедно плыть, хоть и медленно. На полпути к цели Альваренга осознал, что ошибся в своем предположении. Объект был гораздо меньше в размерах, но птицы на нем действительно сидели.

С трудом загребая руками, Альваренга подплыл уже на шесть метров к объекту, но до сих пор не мог понять, что это такое. Птицы закричали и поднялись в воздух, напуганные появлением потенциального хищника. Теперь можно было рассмотреть предмет беспрепятственно. Это был кусок пенопласта размером с двойной матрас. И только теперь Альваренга осознал, как опасно далеко он отплыл от своей лодки. Объятый отчаянием и страхом, он запаниковал. Он навалился на пенопласт, раскинул руки в стороны и начал грести обратно к своему «Титанику». Альваренга работал усердно, но не мог достать до воды обеими руками одновременно, так как кусок был слишком большим. Тогда он соскользнул вниз и начал работать ногами, держась за кусок пенопласта ладонями. Понемногу расстояние между ним и лодкой сокращалось. Через пять минут он был на борту. Он тяжело дышал и был напуган донельзя. Потом прислонил кусок выловленного пенопласта к кофру и осмотрел свой трофей.

КОГДА СТРАХ УТИХ, ПРИШЛА ЗЛОСТЬ НА СЕБЯ ЗА РИСКОВАННЫЙ ПОСТУПОК. ЧТО ЗАСТАВИЛО ЕГО ПРЫГНУТЬ В ВОДУ, КОТОРАЯ КИШЕЛА АКУЛАМИ? МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО БЫЛА ЗАВУАЛИРОВАННАЯ ПОПЫТКА САМОУБИЙСТВА? Той ночью Альваренга не мог заснуть. Он спрашивал себя, а уж не сходит ли он с ума. Суицид не был выходом из ситуации, поэтому в ту минуту он поклялся бороться за свою жизнь. В течение многомесячного дрейфа он крепко цеплялся за свои инстинкты и придерживался разумной линии поведения. Как же он мог так безалаберно поступить, забыть о здравом смысле? Акул привлекает все, что плавает в воде. Бросить что-либо на поверхность — это все равно что дразнить хищников, которые, как он знал, постоянно поджидают под дном лодки. «Господи, — подумал Альваренга. — Что же я наделал?»

Позднее Альваренга получше осмотрел находку. Он прислонил пенопласт к двигателю и поискал крепкий кусок лески. Он не мог позволить, чтобы порыв ветра унес его добычу. Альваренга снял нейлоновый шнур с плавника выловленной черепахи. Тот был полуистлевшим, но вполне пригодным, чтобы удержать пенопласт. «Я прикрепил его рядом с мотором, так что он был виден птицам отовсюду. И как только я это сделал, они начали садиться на него. Но вы сами понимаете: смотреть на птиц и есть их — это две разные вещи».

Альваренга установил шест на кофре и привязал другой конец к раскуроченному двигателю. У него получился насест для уставших птиц, хорошо просматривающийся с неба. Мигрирующие через океан птицы после многодневного перелета буквально падали от усталости, поэтому приземлялись на созданный рыбаком аэродром и попадали в плен. Вскоре Альваренга ловил по пять птиц в день. Его реакция была отменной как никогда. «Мне даже не нужно было думать о том, как схватить птицу. К тому времени, когда подобные мысли мелькали в голове, я уже ломал ей крыло», — говорит он. Теперь на его лодке всегда было не меньше десятка птиц про запас, чтобы в черные дни не умереть с голоду. Когда наставало время готовить обед, Альваренга останавливал свой зловещий взгляд на какой-нибудь жертве, бросался на нее и убивал. Стая пернатых сначала разлеталась по насесту, а потом наносила контрудар. Альваренга кричал, когда удары попадали в цель и в его тело впивались птичьи клювы. В ярости он сворачивал голову наиболее агрессивной птице, но потом раскаивался в своем поступке. Если не съесть мясо «утки» сразу же, оно высохнет на солнце и потеряет большую часть ценной влаги и питательных веществ.

1 мая 2013 г.

Положение: 3700 миль от побережья Мексики

Координаты: 4° 59’ 37.48 с. ш. — 147° 40’ 58.74’’ з. д.

166-й день плавания

Было уже далеко за полночь, когда Альваренге приснился сон, будто его наконец спасли. Сначала он услышал музыку. Затем до него донеслись человеческие голоса и какофония разных шумов и звуков — урчание двигателя и гул разговоров. Судя по звукам, где-то была вечеринка. Альваренга был уверен, что его прибило к берегу. Убежденный в том, что его страдания окончены, он мысленно сказал себе: «Ура! Я спасен! Я свободен!»

Он выскочил из своего убежища и увидел яркие огни. Шум становился все громче, словно где-то была дискотека с большой толпой и запущенной на полную катушку стереосистемой. Затем музыка и огни стали отдаляться, а он смотрел на них в полной растерянности. Океанский лайнер? Яхта? Что бы это ни было, судно проплывало мимо, а рыбак кричал им по-испански: «Помогите! По-мо-ги-те!» Он вопил, колотил винтом о борт своей лодки и топал ногами, но не получил никакого ответа из темноты. Альваренга стал всхлипывать: «ЭТО ЖЕ БЫЛ ШАНС ВСЕЙ ЖИЗНИ. Я ТАК ДОЛГО НАХОДИЛСЯ В ПУТИ И ВИДЕЛ ТОЛЬКО ВОДУ И НЕБО».

В то время как корабль с вечеринкой на борту проплывал мимо, Альваренгу все сильнее охватывало разочарование: его планы на спасение рассыпались в пыль. Он понятия не имел, есть ли впереди острова, и теперь после шести полных лунных циклов наконец бросил считать время. «Это был феноменальный заплыв», — говорил он себе. Почти полгода он боролся с жаждой, голодом, штормами, даже пережил смерть напарника, но теперь его воля и стремление к жизни стали наконец иссякать. «Я наблюдал, как акулы кружат у лодки, и думал, а уж не прыгнуть ли мне в воду. Не стать ли пищей для морских тварей. Просто прыгну, и пусть они сожрут меня, — рассуждал Альваренга. — Когда я бросал в воду всякий мусор, акулы приходили в неистовство. Они словно знали, что следом прыгну я сам. Я видел, как они быстро расправляются со своими ранеными собратьями. Они бы съели меня еще до того, как я долетел до воды. Я не успел бы вздохнуть и двух раз, как они растерзали бы меня на куски, будто пираньи. «Я могу кончить все прямо сейчас», — думал я. — Я мог бы вынести еще много трудностей и лишений, но был не в состоянии справиться лишь с одним: с одиночеством». Это было уже слишком. Альваренга утешался лишь одной мрачной мыслью: «Это не займет много времени».

Однако он держался. Альваренга нашел силы для жизни, черпая их из давно забытого прошлого, думая о Сальвадоре, где он оставил подругу и Фатиму, свою дочь, которой сейчас было уже тринадцать лет. «Я думал о ней дни напролет. Как она вообще? Узнаю ли я ее? Умру ли я, так и не увидев ее даже на краткий миг? Я так много плакал, — рассказывает Альваренга. — Мне снилось, как она кричит: “Папочка!” — и это наполняло мою душу счастьем».

Вместе с возрождающейся силой к жизни пришел и острый приступ клаустрофобии. Альваренге во что бы то ни стало требовалась смена обстановки, поэтому он разработал радикальный план: бросить «Титаник» и дрейфовать в уютном кофре. Ящик будет плыть быстрее, а на горизонте рано или поздно появится земля, и путешествие завершится скорее. Он мог бы собирать воду, когда пойдет дождь, и ловить птиц на крыше. Но здравый смысл победил. Вскоре сальвадорец осознал самоубийственность своего плана — сменить большое плавательное средство на маленькое — и отказался от безумного решения.

Вместо этого Альваренга решил расширить границы своего мира, плавая в воде рядом с лодкой. Но океан кишел акулами. «Как-то раз одна акула высунулась из воды и чуть не перевалилась через борт. Потом я услышал, как она тащится внизу и скребется всем телом о дно лодки, — вспоминает рыбак. — Я сказал, что не собираюсь быть съеденным, потом дал ей дубинкой по башке, но она все равно гналась за мной». Альваренга выяснил, что, топая ногами по днищу и вызывая тем самым подводное эхо, можно отсрочить атаку на 15 минут. «Акула хотела потопить мою лодку. Она разгонялась и врезалась в нее. А я пытался ударить ее шестом. Рыбина делала полуповорот, раскрывала пасть и возвращалась».

АЛЬВАРЕНГА РАЗРАБОТАЛ СИСТЕМУ ОБНАРУЖЕНИЯ АКУЛ, ПОЗВОЛЯВШУЮ ЕМУ СОВЕРШАТЬ КРАТКОВРЕМЕННЫЕ ЗАПЛЫВЫ РЯДОМ С ЛОДКОЙ. Сначала он бросал с полдюжины птичьих лапок за борт. По мере того как лапы тонули, Альваренга смотрел, не забурлит ли вода. Если акулы не появлялись, он погружался в океан и, стараясь не плескаться, осуществлял освежающий, но в то же время щекочущий нервы заплыв. «Так я принимал ванну, — рассказывает он. — Я любил играть со своими волосами. Они отросли настолько, что закрывали лицо. Я глядел в воду, как в зеркало, и думал: “Боже мой, каким же я стал страшным. Настоящий монстр”».

Плавание стало для него настоящей отдушиной, в те дни оно было единственной радостью в его жизни. Каждые несколько недель Альваренга погружался в воды океана и плавал. Он счищал морских уточек со дна лодки и добавил в свое меню мясо этих ракообразных. Ими он мог питаться аж два дня. «Я все представлял, будто нахожусь на пляже со своими друзьями и плаваю у берега. Если я выбирался из лодки хотя бы на пять минут, это очень расслабляло», — рассказывает он. Альваренга также проводил краткие осмотры «Титаника» на предмет поломок. «Я оценивал скорость течения, чтобы убедиться, что меня не унесет от лодки, затем проводил ладонью по всей длине корпуса, чтобы удостовериться, что он крепкий. Мне приходилось погружать голову в воду и смотреть, все ли в порядке, нет ли где слабых мест».

Луна жила по своему неизбывному ритму: росла, сияла, убывала. Лодка все плыла, преодолев к тому времени расстояние в 4000 миль, но Альваренга так и продолжал оставаться одиноким и покинутым, дрейфуя в бескрайнем океане. Джейсон Льюис во время первого кругосветного путешествия, длившегося 13 лет, провел несколько недель в маленькой лодке, пересекая Тихий океан. Он описывает тот район, где находился Альваренга, как самое тихое место на земле, где молчание и жутко, и странно. «Поскольку там постоянно стоит тихая и безветренная погода, это место в принципе можно назвать красивым. Если взять и устроить там несколько пустынных островков, засадить их пальмами, то это будет настоящий рай, — написал Льюис в своем путевом журнале. — Тут много солнца, вода совершенно прозрачна, можно смотреть на десятки метров вглубь и ничего не увидеть. А при отсутствии ветра тишина просто оглушительна. Как будто кто-то нажал на кнопку «Стоп», и мир вокруг замер, и только мое тело продолжает жить своей жизнью».

Несмотря на одиночество, Альваренга был счастлив. Он жил, по его собственному выражению, без греха, не причинял никому зла, и никто его ни в чем не мог обвинить. «Я был спокоен и приспосабливался к океану. Такова была моя новая жизнь».

У Альваренги был кров над головой, вода и еда, однако он по-прежнему оставался пленником. Только вместо пребывания в маленькой камере он дрейфовал в центре гигантской экосистемы. Удаленный на сотни миль от ближайшей суши и лишенный всех современных удобств, он находился в положении, которое лучше всего описать фразой «свобода в одиночестве».