438 дней в море. Удивительная история о победе человека над стихией

* * *

19 февраля Сальвадор Альваренга вернулся домой. Играла музыка. Было много репортеров. На крыльце шлакоблочного дома из пяти комнат выстроились родственники и друзья семьи. Арели Баррега, бывшая подруга Альваренги и мать Фатимы, нервничала и задавалась вопросом, какова ее роль в новой жизни рыбака, после того как он стал народным героем. Они робко обнялись. Увидев Фатиму, Альваренга схватил ее и объявил при всех: «Я люблю тебя, моя дочь. И больше никогда тебя не покину». Фатима обняла отца еще крепче.

Однако Альваренга был плохо приспособлен к нормальной жизни. «Я включил душ и отшатнулся от воды. Я был так напуган, что предпочитал пользоваться ведром», — рассказывает он. Когда из-за грязи вода в ведре окрасилась в красноватый цвет, он закричал и в ужасе выбежал из ванной. Он принял мутную красную воду за свежую черепашью кровь.

В течение первых дней он обмолвился лишь несколькими словами с дочерью. Она просто сидела на его кровати и смотрела ему в глаза, удивляясь, как ему удалось провести больше года в дрейфующей по океану лодке. Он улыбался, но все откладывал разговор. Наконец он собрался с силами и открыл свое сердце дочери:

— Я знаю, что не принимал участия в твоем воспитании и все эти годы потеряны. Но теперь я здесь, чтобы поддерживать тебя. Я буду давать тебе советы, которые помогут тебе отличать плохое от хорошего.

Фатима нахмурилась:

— Почему ты никогда не появлялся? Ты забыл меня?

АЛЬВАРЕНГА ОБЪЯСНИЛ, ЧТО МЫСЛИ О НЕЙ, ЕГО ДОЧЕРИ, ПОМОГЛИ ЕМУ ВЫЖИТЬ В МОРЕ. РАССКАЗАЛ, КАК БОРОЛСЯ ЗА ЖИЗНЬ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ЕЕ.Как хотел принимать участие в ее воспитании.

— Я молил Бога, чтобы он снова свел нас.

Фатима поинтересовалась, а как же до испытания? Он же был на суше в течение многих лет и не предпринимал попыток найти ее или связаться с ней.

— Почему ты вообще ушел? — спросила она.

— Я был тусовщиком, — вздохнул Альваренга. — Я крепко пил и употреблял наркотики. У меня была куча проблем, — добавил он, и это была чистая правда, хоть он и не рассказал о том печальном инциденте в баре, после которого ему пришлось покинуть город.

Отец и дочь снова обнялись. Нет, они не испытали того волшебного чувства единения, которое каждый себе представлял в мечтах. Однако теперь их отношения, по крайней мере, не были фантазией. Несмотря на сложные вопросы и болезненные ответы, каждый чувствовал облегчение. «Я стала называть его папой», — делится Фатима, которая поняла, что развод родителей был неизбежен. Вскоре ей предстояло выбрать, с кем жить: поехать с матерью, которая возвращалась обратно в Гватемалу, или остаться с отцом в Сальвадоре. Ей не нужно было много времени, чтобы определиться. Она решила, что останется с отцом.

Альваренга пребывал в ступоре в течение нескольких недель. Он едва мог общаться с другими людьми. «Он вел себя очень странно, — рассказывает Фатима. — Из-за отекших ног папа едва мог ходить. Он быстро уставал и часто сидел на постели перед вентилятором, дувшим ему в лицо. Его утомлял даже простой разговор. Приходилось говорить очень медленно, а некоторых слов он вообще не понимал. Я никогда не видела его плачущим. Думаю, он плакал ночью». Первоначальный восторг Фатимы от возращения отца вдруг омрачился страхом. «Я испугалась, что отец останется таким навсегда и я опять буду одна, — рассказывает она. — Но мало-помалу папе становилось лучше».

Когда ее спросили, каково это — обрести отца после стольких лет отсутствия, Фатима задумалась. «Сначала мне показалось, что у меня появился второй отец. Фактически моим папой был дедушка Рикардо, а Сальвадор стал номером вторым». Шла неделя за неделей, и отец с дочерью проводили вместе все больше времени. «Мы много смеялись, — говорит Фатима, вспоминая, как они смотрели видеоролики на сайте «YouTube». — Мне нравилось подстерегать и пугать его. Я пряталась за комодом или в углу и начинала издавать всякие звуки, а потом выпрыгивала с громким криком. Папа начинал трястись от страха». Фатима не понимала, какую панику она вызывает у отца своими невинными розыгрышами.

«У меня было много вопросов, но я не была уверена, что он захочет отвечать на них, — признавалась девушка. — Когда я спрашивала его о путешествии через океан, он выглядел спокойным, но я чувствовала, что он страдает. Он опускал голову, напрягался и менялся в лице».

Последствия перенесенной психологической травмы давали о себе знать постоянно. Альваренга был восприимчив к самым незначительным изменениям в своем окружении. Услышав удар, он тотчас думал о черепахах. «Мне все время казалось, что от меня так и разит рыбой», — признается он. Но рыбак больше не боялся моря и подумывал о том, чтобы вернуться к своей профессии. «Я мог бы стать креветколовом. Они не отходят дальше 12 миль от берега, — размышлял Альваренга. — Даже если бы у меня снова сломался мотор, я бы легко мог вернуться назад».

Фатиме эта затея пришлась не по вкусу. «Я сказала ему: “Нет”. А что, если ты опять пропадешь в море и на этот раз не вернешься?»

Прогуливаясь по пляжу с дочерью, Альваренга светился от гордости, когда кто-нибудь фотографировал их. «Мне нравилось внимание людей. А дочь не могла поверить своим глазам», — признается Альваренга.

После того как Фатима воссоединилась со своим знаменитым отцом, жизнь в школе пошла легче. Одноклассники постоянно просили девушку рассказать о том, как ее отец ел сырых птиц в море, ловил акул голыми руками и боролся с мрачными мыслями. «У меня появилось больше друзей, — делится Фатима. — Я вообще-то не очень общительная, и многие считали меня нелюдимой. Теперь же со мной общались больше и охотнее, хотя я осталась прежней». Одноклассники прозвали девушку «Науфрага» (морская скиталица) в честь ее отца.

Пока Фатима наслаждалась лаврами отца, рабочие в доме Сальвадора заливали пол цементом, выравнивая поверхность. Альваренга тщательно следил за процессом. Это был не просто пол. Это был танцпол. Скоро в доме предстояло устроить грандиозную вечеринку с цветами, угощением и танцами. ФАТИМЕ ВОТ-ВОТ ДОЛЖНО БЫЛО ИСПОЛНИТЬСЯ 15 ЛЕТ. В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АМЕРИКЕ ЭТО СОБЫТИЕ ПО ВАЖНОСТИ И ПЫШНОСТИ СРАВНИМО СО СВАДЬБОЙ. Уже было готово платье, девушка каждый день училась танцевать вальс, но больше всего она радовалась тому, что на ее дне рождения будет присутствовать такой почетный гость, как ее отец.

* * *

Из всех вещей, которые когда-либо у него были, Альваренга, пожалуй, ничто не ценил так, как свою первую машину — «Шевроле Авео» седан 2005 г. Он ухаживал за ней и мыл каждый день. Хотел покрасить ее и рассказывал друзьям о вариантах: бегущие по кузову блестящие разноцветные полосы или комбинации ярких цветов. Хоть у него и не было прав, он водил по нескольку часов каждый день. Ездил недалеко и не быстро (5 миль в час). Окно открыто, радио мурлычет, а сам он болтает с друзьями детства или флиртует с какой-нибудь красоткой, сидящей в салоне. Он ездил медленнее велосипедиста, однако ему была нужна не скорость, а просто движение. После года дрейфа по океану Альваренга испытывал потребность все время куда-то ехать или идти. Дорога вокруг города была длиной 4 мили. Он проезжал по ней, а потом заезжал на мельницу, где работали его родители. Это была своего рода терапия. Иногда с ним ездила Фатима, смеясь над кругами, которые выписывала машина, и над повторяющимися шутками отца.

Во многих отношениях Сальвадор Альваренга чересчур опекал свою дочь. Ему не нравилось, что она перезванивается и обменивается сообщениями с парнями ее возраста. Когда кто-нибудь из них приходил к ним домой, Альваренга грубо приказывал убираться, несмотря на уверения Фатимы, что это всего лишь ее друзья. Сальвадор научил дочь некоторым основным приемам выживания. Ее любимой едой стали засоленные черепашьи головы, а любимым занятием после школы — уроки вождения с отцом. В таком патриархальном государстве, как Сальвадор, выбор ролей для женщины ограничен, поэтому многие из них не умеют водить машину. АЛЬВАРЕНГА ЖЕ РВАЛ С ТРАДИЦИЯМИ И УЧИЛ ФАТИМУ БЫТЬ НЕЗАВИСИМОЙ. ОНИ ВЫЕЗЖАЛИ ЗА ГОРОД НА КАМЕНИСТУЮ ДОРОГУ, ГДЕ РЫБАК ПЕРЕДАВАЛ РУЛЬ ДОЧЕРИ.

Когда Фатима включала автоматическую трансмиссию, отец улыбался. Мотор работал, но Фатима все еще возилась с ключом, что вызывало протестующий вой механизма зажигания. Она переключала передачу и нажимала на педаль акселератора. Из-под колес выбрасывало гравий, летевший как картечь, а над простиравшимися рядом кукурузными полями поднималось облако пыли. Фатима улыбалась, когда крутила руль и разворачивалась, чтобы избежать столкновения с телеграфным столбом. «Я чувствовала себя уверенной. На самом деле уверенной, — утверждает она. — Мне нравилось ездить быстро, но папа беспокоился. Он опасался, что на дорогу может выйти корова и я не успею остановиться». На самом деле отец смотрел и восхищался решительностью дочери. Машина глохла на каменистом участке дороги без асфальтового покрытия, и Фатима снова включала зажигание. Сальвадор, очень трепетно относившийся к своей машине, казалось, не беспокоился. Какая разница, если его дочь учится водить? Его стихией было море, свистящий ветер, раскачивающаяся лодка, прокладывающая путь через волны, где он укрывался от житейских неприятностей.

* * *

Как только его здоровье восстановилось, Альваренга стал планировать поездку в Мексику. Во-первых, он должен был выполнить обещание, данное Кордобе перед смертью. В лодке он поклялся напарнику рассказать об обстоятельствах его гибели семье. Во-вторых, сальвадорец должен был увидеться с бывшими коллегами из рыбацкого поселка Коста-Асуль. Он едва мог ходить, но чувствовал себя обязанным выполнить взятые на себя обязательства.

В марте 2014 года, через шесть недель после того, как его прибило к берегу, Альваренга снова сидел на борту самолета. На этот раз его ждал короткий перелет в Мексику. Приятели-рыбаки встретили его всей гурьбой, но после формальных приветствий Альваренга не остался, а поехал дальше. Он торопился увидеться с матерью Кордобы и передать ей слова умирающего сына. У Альваренги не было машины, поэтому он втиснулся в фургон, набитый репортерами. Те отвезли его в деревню, где проживала Анна Роза, мать Кордобы.

Захолустная деревушка Эль-Фортин расположена севернее городка Коста-Асуль. Это пыльное место, где электричество и свежая вода считаются роскошью. Здесь всего у нескольких человек есть машины, поэтому выбраться в город можно разве что на автобусе, делающем два рейса в день. Но как и во многих деревнях прибрежного региона штата Чьяпас, жизнь жителей этой деревушки сосредоточена вокруг моря.

Защищенная со всех сторон стеной мангровых лесов, деревушка Эль-Фортин служит домом нескольким сотням человек, которые либо рыбачат в лагуне, либо уходят на лов в открытый океан. Братья Кордобы были рыбаками, охотившимися на скатов-мант в спокойных водах залива. Иногда они выходили в открытый океан на лов акул.

Пока Альваренга ждал приглашения в дом, братья Кордобы стояли, выпятив грудь, явно намереваясь спровоцировать конфликт с человеком, который последним видел их брата живым. У Альваренги же не было желания драться и ссориться. Ему было трудно даже улыбаться. Он был человеком, принесшим дурную весть. Но ему нужно было выполнить клятву, данную своему погибшему товарищу. Ему нужно было поговорить с матерью Кордобы наедине.

А вот братья Кордобы ни в чем не были уверены. У них были сомнения относительно судьбы Иезикиля, и они продолжали допытываться у Альваренги, что же именно произошло в море. Он предложил им прокатиться в поселок рыбаков Паредон, лежащий в часе езды. Если они хотят знать подробности, он их приглашает продолжить разговор в более свободной обстановке, но никто не согласился. Альваренга уже готов был уйти со двора. Он ответил на все вопросы, доставил весть Анне Розе и, что самое главное, получил ее благословление. «ВЫСЛУШАВ МОЮ ИСТОРИЮ, ОНА СКАЗАЛА, ЧТО НЕ ВИНИТ МЕНЯ И ЧТО МОЯ СОВЕСТЬ ЧИСТА, — ВСПОМИНАЕТ АЛЬВАРЕНГА. — ОНА СКАЗАЛА, ЧТО НИКОГДА НЕ БУДЕТ ДУМАТЬ, БУДТО БЫ Я УБИЛ ЕЕ СЫНА».

Выполнив обещание, данное Кордобе, Альваренга занялся личными делами. Он хотел выяснить, почему приятели не нашли его в первый же день шторма. Он сомневался, что его вообще искали. Отправляя последнее сообщение по радио, он находился всего в 20 милях от берега. Почему они не спасли его в эти первые часы?

Альваренга ехал в Паредон, и в груди у него поднималась буря гнева. Если бы рыбаки должным образом организовали поисково-спасательную операцию, ему бы не пришлось дрейфовать по океану больше года. Когда Альваренга прибыл в рыбацкую деревню Паредон, Уилли и Мино, его боссы, встретили его широкой улыбкой. Они были рады видеть своего пропавшего товарища. Альваренга же был в ярости. Он встретил своих бывших боссов не улыбкой, а обвинениями.

— Вы решили бросить меня, да? Вы что, думаете, на меня можно наплевать? — обратился рыбак с явной враждебностью к Мино, своему бывшему начальнику.

— Эй, Чанча, — сказал Мино. — Не говори так. Я знаю, что ты думаешь…

— Ладно. Тогда объясни мне, что произошло. Я слушаю.

— Мы три дня искали тебя… — начал Мино.

Он рассказал, как четыре лодки бороздили море и не нашли ни обломков креветколова, ни снастей. Мино подробно описал всю спасательную операцию. В ней принимали участие несколько рыбаков, а искали не только на лодках, но и с самолета, но сальвадорец все еще не верил ему. Тогда Мино сходил домой и принес копию отчета о поисках, все официальные бумаги и даже назвал имя летчика, прибывшего из города Тустла-Гутьеррес, чтобы пилотировать поисковый самолет.

Альваренга почувствовал раскаяние и тут же признался Уилли и Мино:

— Я отдал вашу лодку.

Он рассказал, как подарил креветколов Эми и Расселу, семейной паре, проживающей на другом конце света.

— Не говори мне о лодке, — прервал его Мино, который и в более сложные времена имел репутацию щедрого предпринимателя. — Ты жив. Это главное. А лодки у нас еще есть.

Рыбаки организовали небольшой вечер в доме Мино. Здесь собрались гости, играла музыка, было много рома, виски и пива. Альваренга отказался от выпивки. У него и так кружилась голова от нахождения на суше. Он не выпил ни глотка, не выкурил ни одной сигареты и даже не стал затягиваться самокруткой марихуаны. Он искал способ успокоиться и старался лишний раз не будоражить свой и без того беспокойный разум.

Пока его коллеги пили, Альваренга поднял еще одну щепетильную тему. Правда ли, спросил он, что они устраивали его похороны. Когда сальвадорец получил положительный ответ, он почувствовал, будто его предали. Как можно было устраивать похороны, если он был жив? Почему они потеряли веру?

«Они рассказали, как бросали цветы в воду и пили кофе (есть такая традиция на похоронах рыбака), — рассказывает Альваренга. — Я ждал, что мне скажут, они, мол, все время надеялись, что я жив, но вместо этого они пили кофе за помин моей души. Меня начало трясти. Я впал в состояние транса, думая об этом. Мои друзья пили кофе. За меня».

Альваренга поверить не мог в услышанное.

— Я страдал там, в открытом океане, — сказал он товарищам, — а вы тут пили кофе. Я молил о еде, а вы курили марихуану.

— Ну да, мы пили кофе в твою честь, — признал Трумпилло.

— Вы должны были подумать обо мне, — ответил Альваренга.

— Мы пили, мы курили. Мы думали о тебе, — отозвался Трумпилло.

— Вместо этого вам нужно было меня спасать, — ответил Альваренга.

СВОИМИ НЕОБОСНОВАННЫМИ ОБВИНЕНИЯМИ АЛЬВАРЕНГА ПЫТАЛСЯ СКРЫТЬ РАДОСТЬ ОТ ВОССОЕДИНЕНИЯ С КОЛЛЕГАМИ. Здесь, в рыбацкой деревушке, океанский прибой звучал не как напоминание о кошмарном и бесконечном дрейфе в море, а как приглашение вернуться домой. Хотя мексиканские рыбаки имели славу ребят, для которых закон не писан, их жизнь подчинялась кодексу строгих правил, но не тех, которые были где-то закреплены и опубликованы. Церемония похорон Альваренги проводилась в соответствии с логикой этих неписаных правил. Бравые «Лос Тибуронерос» (ловцы акул) не понимали гнева своего товарища, расстраивавшегося только потому, что они почтили его память цветами, свечами и кофепитием. Такова была традиция. И никто не мог менять порядок не им заведенных вещей.

Пока Альваренга уплетал севиче из корифены, опустошая одну тарелку за другой, его показная и приличествующая случаю злость ушла. Физически он чувствовал себя не очень хорошо, как ветеран какой-нибудь войны. Но Альваренга находился на берегу уже шесть недель, его голова работала лучше, и теперь он мог отличить друга от врага. Здесь, в кругу друзей, он начал делиться опытом и уроками, которые вынес из дрейфа по океану.

— Теперь я не трачу еду попусту, — сообщил он коллегам. — Когда-то я мог выбросить килограмм кукурузных лепешек на корм рыбам. Там, в открытом океане, я часто думал об этом. Теперь я лучше найду голодного человека и отдам лепешки ему. Я знаю, что такое страдать от голода и жажды.

Несколько ловцов акул стали утверждать, что тоже смогли бы пережить нечто подобное, на что Альваренга ответил: «Я надеюсь, ради вашего же блага, вам никогда не придется пройти через это. Вы будете плакать. Вы будете страдать. Я не хочу, чтобы кто-то страдал так, как я».

Пока его друзья курили марихуану, прихлебывали текилу и скидывали пустые пивные банки в кучу, Альваренга продолжал свой рассказ. Ему всегда удавалось удерживать внимание аудитории. Теперь же он был рассказчиком, в арсенале которого имелась первоклассная история. Здесь не было табу и запретов. Здесь не было сухопутных жителей. Если кто-то и мог понять и оценить всю эпичность и масштабность борьбы за выживание в море, то это были, конечно же, ловцы акул. И если кто-то и подвергался опасности потеряться в море и стать робинзоном, то это были люди, находящиеся в этой комнате. Альваренга знал, что это крепкая и стойкая команда, способная выдержать изнуряющие испытания в море, поэтому заговорил о менее очевидном аспекте выживания: о психическом здоровье.

— Не оставляйте надежду. Сохраняйте спокойствие, — говорил он. — Что может быть хуже того, что случилось со мной? Я всегда думал, что все образуется. Какое еще страдание может сравниться с тем, что я пережил? Но я не сдавался.

Его друзья плакали, произносили тосты и обнимали своего любимого Чанчу. У них было такое ощущение, будто некий призрак появился из прошлого и теперь рассказывает историю о своей прежней жизни. Пока они праздновали и пили, Альваренга снова и снова слушал о подробностях своих похорон, а его переполненные радостью друзья открывали бутылки с текилой в его честь и кричали:

— Чанча жив!

Ловцов акул считают плохими ребятами, но в этом лишь доля правды. Они привыкли жить на грани, внезапная гибель подстерегает их всюду. Находясь в море, они убивают акул и тунцов, нарубают наживку и угадывают погоду, а их мир полон опасностей и красоты. Они последние, кто придерживается стародавних вековых традиций. Они представители последнего поколения, вынужденного ходить на лов далеко от берега, в открытый океан, ресурсы которого на грани полного истощения. Многие из них осознают, что лет через десять им придется повесить снасти на крючок и пойти искать себе работу на суше. Просто в море было уже мало рыбы. Мало кто из рыбаков желал такой жизни для своих сыновей. Но сейчас они были охотниками на акул — упрямое племя людей, проводивших свои дни в лодке, знавших толк в грубой красоте жизни в море и глубоко ценивших верность друг другу.

Уилли с Мино и близкий друг по имени Пульга оттеснили Альваренгу в сторону и уверили его в том, что потеря лодки — пустяки. Они осыпали его градом похвал и насовали в карманы новеньких желтых банкнот по 500 песо (35 долларов). Работа. Его старая жизнь вернулась к нему. В его кармане было 15 000 песо (1200 долларов), что так и подмывало его удариться во все тяжкие и начать жизнь в стиле Дикого Запада. Мино, Пульга и Уилли хотели, чтобы он вернулся. Зов моря звучал притягательно, он манил. Но если бы Альваренга снова занялся ловом, это погубило бы его мать. А если он не будет рыбачить, то зачахнет сам. Он же был человеком моря. Однако он был еще к тому же и отцом, поэтому решил попытать счастья на суше.