438 дней в море. Удивительная история о победе человека над стихией

* * *

Теперь Альваренга продвигался вперед со скоростью три мили в час, вплывая в самое сердце крупнейшего в мире морского заповедника. В этом районе центральной Океании проживали наиболее многочисленные акульи популяции, оставшиеся на земле. Здесь находилась одна из тех немногих областей, где акулы свободно размножались, как они это делали когда-то давно во всех океанах. Хотя в умах людей акула демонизирована и чаще всего предстает в образе кровожадного людоеда, на самом деле все обстоит наоборот. НА КАЖДОЕ НАПАДЕНИЕ МОРСКОЙ ХИЩНИЦЫ, ЗАКАНЧИВАЮЩЕЕСЯ СМЕРТЬЮ (А ИХ РЕГИСТРИРУЕТСЯ ОКОЛО 20 °CЛУЧАЕВ ЕЖЕГОДНО), ПРИХОДИТСЯ ПРИМЕРНО 20 МЛН ПОЙМАННЫХ АКУЛ. Именно столько вылавливает ежегодно мировая рыболовецкая индустрия. Мясо многих из них попадает на стол в виде бифштексов. Хищнический лов за последние 50 лет в буквальном смысле снизил популяцию акул в десять раз (их осталось только 10 % от первоначального количества).

В связи с этим ученые всего мира съезжаются в центральную часть Тихого океана для изучения акул на атолле Пальмира — удаленном острове площадью 680 акров. Морской биолог Джейкоб Юрич описал его так: в этой экосистеме хищников больше, чем жертв. Ученые еще называют ее перевернутой пирамидой. А поскольку акул тут в избытке, здесь они еще голоднее, так как не всем хватает пищи.

Юрич несколько месяцев провел на атолле Пальмира, плавая с аквалангом и камерой «GoPro» на голове. Он описывает окружение так: многие акулы выглядят очень и очень худыми по сравнению с обычными.

Хоть Альваренга и не подозревал того, он дрейфовал прямо к атоллу Пальмира, который, как многие тихоокеанские острова, нес на себе следы Второй мировой войны: когда-то здесь происходили столкновения между американской и японской авиацией. Брошенные взлетно-посадочные полосы на Пальмире были облюбованы тысячами олуш и других пернатых, счевших разогретый на солнце асфальт идеальным гнездовищем и превративших обширные пространства в гигантский инкубатор. Ржавые джипы выстроились вдоль береговой линии, а джунгли окружили склады, где до сих пор стоят батареи бочек с авиационным топливом, оставшимся со времен военных действий. Если бы Альваренга только мог подгрести к берегу острова, он был бы спасен. Исследовательские суда прибывают и отправляются почти каждый день, так что одно из них наверняка заметило бы рыбака. Ученые на атолле Пальмира связаны с большим миром, и у них имеется своя мини-клиника. Однако шансы на встречу с ними были минимальными. Остров имеет такую ровную поверхность, что уже на расстоянии двух миль сливается с горизонтом. Впрочем, хоть Альваренга и не мог видеть землю, он ее чувствовал. Птиц в воздухе стало больше, их видовой состав расширился, вода приобрела светло-голубой цвет, а под лодкой начали курсировать стаи рифовых акул. Сальвадор неустанно просматривал горизонт, дивясь разнообразию пернатых. Коричневолапые олуши и черные крачки — они разнообразили его меню и давали пищу для размышлений. Но он так и не увидел атолл и проплыл мимо него, продолжая двигаться на запад. В следующий раз пристать к берегу он мог в лучшем случае у Папуа — Новой Гвинеи, расположенных в 3700 милях севернее Австралии.

* * *

Ночью, когда лодка довольно резво неслась на запад, Альваренга лежал без сна на дне, вглядываясь в ночную тьму, пронизываемую время от времени вспышками молний. Ветеран мореходного дела и ученый, занимающийся проблемами окружающей среды, Айвен Макфадаен, неоднократно пересекавший все океаны Земли, отзывается о центральной области Тихого океана как о месте средоточения бурь. «Здесь небо освещается вспышками молний и льет ослепляющий проливной дождь. И ты знаешь, что молнии тут больше бить некуда, кроме как в твою лодку, потому что на три-четыре тысячи миль вокруг — пустое пространство. В такие моменты нужно просто уйти куда-то глубоко в себя, чтобы не думать об очевидном: ведь если что-то пойдет наперекосяк, то никто уже не поможет. Ты сам по себе. Один. Я не позволял себе задумываться об этом. ЕСЛИ ПРЕДСТАВЛЯТЬ САБЛЕЗУБЫХ ТИГРОВ В УГЛУ КОМНАТЫ, ОНИ ТАМ РАНО ИЛИ ПОЗДНО ПОЯВЯТСЯ И НАБРОСЯТСЯ НА ТЕБЯ. ФАКТОР СТРАХА МОЖЕТ СЛОМИТЬ КОГО УГОДНО».

Годы в море подготовили Альваренгу к неожиданным и яростным атакам береговых штормов, но сейчас он целиком и полностью находился во власти тропических бурь, формирующихся в центральной части Тихого океана. Было самое начало сезона бурь. Именно в этом районе зарождаются тропические циклоны и тайфуны, а потом идут на запад, к Филиппинам и Корее. И задолго до того, как шторма зарегистрируют метеостанции разных стран Юго-Восточной Азии, в этой части океана бушуют десятиметровые волны и несется ветер со скоростью 80 миль в час.

На горизонте клубились тучи в форме наковальни, и у Альваренги было предостаточно времени, чтобы изучить их. Освещенные изнутри молниями, эти массивы облаков поднимаются так высоко, что коммерческие реактивные самолеты, летящие на высоте 10 000 м, регулярно меняют курс, чтобы избежать встречи с опасными ураганами. Борт 447 авиакомпании «Air France», разбившийся у берегов Бразилии в 2009 году, попытался прорваться через гряду туч в Атлантическом океане, недооценив мощь экваториальных очагов грозы. Один из моряков, проплывавший через этот район, описал его так: темно-серые угрожающие тучи плывут прямо на вас, как что-то, сошедшее с экрана фильма ужасов. Альваренга смотрел на тучи и вспоминал свои молодые годы в Сальвадоре, когда он работал пекарем. Он представлял поднимающиеся горы теста, растущие под действием дрожжей.

Альваренга знал, что эти грозные тучи в один момент могут принести свирепую бурю. Дождь шел так часто, что рыбак пришел к выводу: он скорее сгниет от сырости, чем умрет от жажды. Погода будто придерживалась определенного расписания: утром было ясно, в полдень из-за горизонта поднималась мощная облачная гряда, и затем заряжал дождь на весь остаток дня. Иногда шторма ударяли сразу после захода солнца.

Рыболов-спортсмен Джоди Брайт провел сотни ночей, дрейфуя и ловя рыбу в центральной части Тихого океана. Он описывает все несколько по-другому: «Если нет луны, то вода и небо черные и не видно ни зги. Так что если вокруг вашей лодки сформировалась определенная экосистема, ночью к вам будут приплывать разные морские животные. Они будут стучать в борт, прыгать и плескаться в воде, а если появятся какие-нибудь китообразные, они будут пищать и свистеть».

Плыть в лодке по штормящему морю — все равно что кататься на американских горках в электромобиле с бампером и выключенным светом. Альваренгу бросало от одного борта к другому. С тяжелым балластом — двигателем лодка ходила кругами. Волны сталкивались, лодка иногда перелетала через гребень и соскальзывала вниз по диагонали, врезаясь в подошву вала; казалось, ее вот-вот поглотит пучина океана. При свете луны Альваренга мог бы прикинуть расстояние между волнами и подготовиться к ударам, но в темноте и в особенности при завесе дождя видимость была нулевой, поэтому нельзя было предугадать, когда накатит очередной вал. Молнии зигзагами прочерчивали небо, вспыхивая на миллисекунды, а потом взрывались на поверхности воды. На мгновение рыбак даже обрадовался, что на лодке нет мачты. Альваренга прятался в кофре для рыбы. В его кромешной темноте вспышки света были такими яркими, что рыбаку казалось: он уже не на земле, а где-то еще.

АЛЬВАРЕНГА ТО И ДЕЛО ЗАДАВАЛСЯ ВОПРОСОМ: А УЖ НЕ БЫЛО ЛИ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕ ЖИЗНЕННЫМ УРОКОМ, ИСПЫТАНИЕМ, НИСПОСЛАННЫМ ЕМУ БОГОМ? По всем мыслимым стандартам, он давно должен был умереть. Почему ему сохранили жизнь? Возможно, он избран для того, чтобы передать послание надежды тем, кто хочет свести счеты с жизнью. Это было единственное объяснение, приходившее ему в голову. Сальвадорец начал заучивать урок наизусть и повторял: «Не думай о смерти. Если думаешь, что умрешь, ты умрешь. Все устаканится, успокоится и утрясется. Не переставай надеяться. Оставайся спокоен». Эту самую мантру он безуспешно пытался вдолбить Кордобе. Теперь же воспользовался ею сам. «Что может быть хуже, чем оказаться одному в море? Вот что бы я сказал тем, кто задумывается о самоубийстве. Есть ли страдание нестерпимее?»

Несмотря на позитивный настрой, Альваренга был изнурен. У него постоянно болела голова. Левое ухо воспалилось, и оттуда сочился густой белый гной. Из-за ужасной боли он мог жевать только на одной стороне. Горло также воспалилось: из уха инфекция перекинулась на лимфоузлы на шее и теперь терзала и их. Он едва мог глотать от боли. И тут Альваренга вспомнил о традиционном лечении, широко распространенном у него на родине, в Сальвадоре. Он помочился в ведро, набрал мочу в рот, прополоскал ее там, согревая жидкость. Потом выплюнул собственные выделения в ладонь, наклонил голову вправо и влил жидкость в больное ухо. Он повторил процедуру утром, днем и вечером. После шести прополаскиваний болезнь отступила. «В детстве меня так лечила мать, — объясняет Альваренга. — Дело в том, что моча прекрасно помогает при воспалении уха, вызыванном попавшей туда водой».

Зрение Альваренги тоже ухудшилось. Солнце слепило его. Куда бы он ни посмотрел, казалось, ему в глаза направили фонарик. Каждый вал и маленькая волна отражали свет и выстреливали бликами ему в лицо. Альваренга держал глаза плотно зажмуренными и жалел, что потерял солнечные очки. КОГДА НАХОДИШЬСЯ ОДИН В МОРЕ, ЦЕННОСТЬ ПРОСТЫХ ВЕЩЕЙ ВОЗРАСТАЕТ. Простая коробка спичек разнообразила бы меню рыбака. Он поддерживал свое существование как охотник-собиратель, живя на подножном корму, а так у него был бы гурманский стол. Шляпа защитила бы его глаза и лицо от ожогов. А подушка! Чего бы он только ни отдал, чтобы опустить голову на что-нибудь мягкое. Водоросли, конечно, заменяли подушку, пока оттуда не начинали выползать всякие твари. Как-то раз Альваренга вытряхнул из уха краба и с тех пор не мог полностью расслабиться, зная, что подкладка под голову населена разными маленькими гадами, которые ползают, копошатся и жалятся, мешая спать.

Средняя температура теперь была 32 °C, когда светило солнце, и 30 °C ночью. Влажность держалась на уровне 90 %, и Альваренга постоянно обливался потом. «Прямо как в духовке», — думал он, хоть родился и вырос в тропическом климате. В детстве, живя в Сальвадоре, он привык к среднегодовой температуре 24–25 °C. Но одно дело — жить в рыбацкой деревне, поросшей зеленью, где воздух лишь на короткое время нагревался до 32 °C, и совершенно другое — бесконечно жариться на солнцепеке, как кусок кожи, выложенный на просушку. Облегчение наступало, только когда небеса разверзались и проливали воду. Капли дождя замерзали на пути к земле, и мелкие льдинки ударялись о лодку. Альваренга собирал их и заталкивал в рот, где они спокойно себе таяли.

Чтобы не изжариться заживо, Альваренга не покидал кофр более чем на пятнадцать минут в день. Будучи не в состоянии вытянуться в тесном ящике в полный рост, он прислонял ноги к стенке — ужасно неудобное положение. В результате три позвонка сместились и защемили спинно-мозговой нерв, что вызывало жуткую боль. Низ спины ломило постоянно и временами так сильно, что Альваренга не мог ходить. И тогда он ползал по палубе лодки, обдирая колени и отчаянно пытаясь не прогибаться в пояснице.

В открытом океане черепахи попадались редко. Из рациона Альваренги исчез наиболее важный элемент, можно сказать, краеугольный камень его меню. И теперь было не важно, сколько он съедал спинорогов или сырого птичьего мяса. Ничем нельзя было заменить энергетическую жидкость, богатую питательными веществами, содержащимися в полугаллоне свежей черепашьей крови. Потом и птицы стали попадаться реже. Они прилетали небольшими стайками и садились на лодку все одновременно, но их становилось все меньше. Альваренга предположил, что все будет только хуже, поэтому начал экспериментировать и изобретать другие техники ловли рыбы. Он попытался смастерить крюк из полоски металла, которую нашел на плавнике черепахи (ее прикрепили ученые), однако не смог согнуть маленький кусочек железа и заточить края, получив острый кончик или бородку, достаточно длинную, чтобы подцепить рыбу и не дать ей сорваться. Он воображал, что внутри двигателя еще много деталей, из которых можно смастерить гарпун, но после долгих часов копания в нем так и не смог вынуть ничего путного. Мотор стал грудой зеленого металла. Теперь его основной функцией было впитывать солнечный свет и тепло и служить в качестве противня для поджаривания рыбьего мяса.

Вскоре черепашье мясо, хотя и не в полной мере, заменила акулятина, став основным источником протеинов и лекарством. Обычно этих хищниц, особенно маленьких — не длиннее его руки, было так много, что их можно было хватать ладонями. Случалось, что в течение нескольких дней акулы не приплывали, и когда они появлялись, у сальвадорца был праздник.

Альваренга никогда не видел таких больших акульих стай. Иногда вокруг его лодки кружило до пятидесяти акул. «Они начинали биться в борта, то в один, то в другой, качали меня. Они пытались запрыгнуть в лодку с кормы. Они знали: в ней кто-то есть. У меня был длинный шест, которым я тыкал им в морды, но это еще больше разъяряло и раззадоривало их. Они все кружили и кружили, а потом врезались в борт и нападали на лодку», — описывает Альваренга ощущения от пребывания в эпицентре скоординированной атаки акульей стаи.

КОГДА-ТО В МЕКСИКЕ АЛЬВАРЕНГА ВПЕЧАТЛЯЛ РЫБАКОВ ТЕМ, ЧТО ВЫЛАВЛИВАЛ АКУЛ ИЗ ВОДЫ ГОЛЫМИ РУКАМИ. «Самый легкий способ выполнить этот впечатляющий трюк — медленно плыть в моторной лодке и ждать, пока рядом не появится акула, плывущая с той же скоростью. Потом одним движением нужно схватить ее за плавник и забросить в лодку». Но при медленном дрейфе, без мотора, Альваренга мог только смотреть, как акулы резвятся за бортом, дразня его. Его реакция была отменной, но акулы плыли слишком быстро. Взглянув на охапки птичьих перьев, сальвадорец выдумал новый способ охоты. Можно же заставить акул плавать медленно, смекнул он.

Альваренга подождал до ночи: он знал, что с наступлением темноты акулы становятся активнее. Когда опустилась мгла, он вывалил в воду чашку кровавых потрохов и стал ждать. К лодке сразу приплыли несколько акул и принялись пожирать мясо, однако они плавали слишком глубоко, чтобы их можно было схватить, поэтому Альваренга приспособил приманку у самой поверхности воды. Держа потроха в канистре, опущенной на глубину 30 см, он смог подманить хищников прямо к лодке. Когда они замедлились, чтобы поесть, у него появился шанс.

Луна сияла ярко, и Альваренге было хорошо видно, что происходит в воде у его лодки. Он заметил, как мимо проскользнула корифена и заглотила приманку. Акулы же кружили в отдалении. Альваренга понимал, что ему не под силу поднять и вытащить из воды голыми руками рыбину длиннее его ноги (это было опасно), поэтому он ждал появления маленьких акул. В шести метрах от лодки как раз появилась одна прямо на поверхности, хищно водя головой туда-сюда по мере приближения. Когда рыбина заглотила приманку, Альваренга схватил ее за треугольный плавник и забросил в лодку через перила. Он тут же отступил назад, глядя, как хищница извивается всем телом и бьет хвостом по палубе.

«Я был голоден, — вспоминает Альваренга. — Хотел есть так, что караул. Так что я взял да и саданул ее по башке палкой». Акула клацнула зубами. Пасть раскрылась в ожидании, желая оттяпать кому-нибудь что-нибудь. Обычно Альваренга держал в лодке дубину типа бейсбольной биты для глушения акул, но теперь она была потеряна. Мачете тоже упал за борт вскоре после смерти Кордобы.

В других обстоятельствах Альваренга легко и быстро расправился бы с рыбиной. Теперь же его единственным оружием был винт, снятый Кордобой с двигателя. Наваливаясь на винт всем телом, сальвадорец бил им акулу по голове. Когда он извлекал оружие из тела рыбины, его руки находились в опасной близости к клацающим зубам. Один раз она чуть было не ухватила его за ногу. После получасовой битвы Альваренга расправился с хищницей, загнав лопасть скользкого от крови винта ей в голову. Он выбился из сил, но муки голода были сильнее. Рыбак разрезал живот рыбине, вываливая внутренности на палубу. Он искал печень, а нашел два желтых яйца размером с куриные. Ножом он вырезал дыру в одном. «Я думал, а не отравлюсь ли я ими, как Кордоба, но затем сказал себе: да нет, это невозможно. А потом взял да и съел их», — смеется он. Продолжая кулинарные поиски, он вырвал печень. Она была полметра в длину и мягкая, как масло.

Печень у акул действительно большая и занимает до трети от всей массы тела. Она богата витамином А, кислотами омега-3 и веществами, повышающими иммунитет. Жир, добываемый из печени акулы, продается как пищевая добавка в магазинах здоровья по всему миру. Японские рыбаки используют его для лечения ран и профилактики простудных заболеваний, и даже как средство от рака. Самедава, как называют рыбий жир в Японии, переводится как «лекарство от всех болезней». Особенно дорогой является печень глубоководных акул. Именно такую любил Альваренга, считая ее лакомством.

«Похоже, что люди, находящиеся в экстремальных условиях, в какой-то момент начинают выискивать у животных, которых удается поймать, органы, богатые витаминами, — отмечает профессор Майкл Типтон, физиолог, специалист по чрезвычайным ситуациям. — Совсем не обязательно, что они осознают питательную ценность разных частей добычи. Но в конце концов они добираются до нужной им части, потому что она вкусна и именно в ней больше всего нуждается их организм в данный момент».

Пищеварение у Альваренги было болезненным и нестабильным. Птичьи кости и рыбья чешуя, которые он постоянно проглатывал, вызывали острые спастические боли в животе. Из-за грубой пищи и недостатка воды его кишечник был забит. Боль порой была такой сильной, что он складывался пополам, как будто ему дали под дых. Живот у него был твердый как камень, и рыбак не мог испражняться. «Было такое ощущение, будто у меня внутри куча камней», — вспоминает он. Однако акулья печень оказала хорошее слабительное действие. Его кишечник очистился от перьев, костей и всех накопленных шлаков. Это было все равно что заменить масло в машине. Все системы организма заработали лучше после хорошего куска акульей печени. Альваренга не переставая жевал и глотал жирную мягкую плоть. Один кусочек печени он высушил и отложил для своей аптечки на случай оказания экстренной медицинской помощи. «Если у меня опять накопится слишком много костей и перьев внутри, а живот будет болеть, я просто сжую кусочек вяленой печени. Это будет моим лекарством», — решил он. Альваренга обнаружил еще один способ применения акульей печени. Подумав, что густой, богатый кровью желатин можно использовать как антизагар, он обмазал им тело. «Он был темный, и я нанес его на ноги и на лицо. Однако вскоре пошел неприятный запах, а через несколько дней вонь стала просто невыносимой».

«Я ел даже акулью кожу, — вспоминает Альваренга, имитируя, как он жевал жесткую кожу акулы. — Я клал кусочек за щеку и глодал его. Постоянное трение счищало зубной камень с коренных зубов, пока они не стали гладкими, как полированный мрамор».