А хорошо, что кому-то пришло в голову запереть дверь ровно до указанного в объявлениях часа. Когда Бегемот открыл задвижку, сходство нашего действа с балом Сатаны стало не только гипотетическим. Света с Бегемотом впускали гостей парами или по трое, и людской ручеек казался много длиннее, чем если бы они все заходили не все разом. В этот раз посетители были другие. Неформально-волосатого вида люди среди них попадались, но были скорее исключением. Неожиданно много было мужичков среднего возраста, которых я мысленно обозвал реднеками.
Наташа схватилась, было, за микрофон сразу же, как только первые гости зашли внутрь, но я схватил ее за руку.
— Ты хочешь каждого встречать и сообщать, что королева в восхищении? — хохотнул я. — Расслабься. Присядь на монитор, попей водички.
— А мне было бы приятно, если бы ведущие конкретно ко мне обратились, — сказала Наташа, но послушно вернула микрофон на стойку и села. Став ещё больше похожей на паучиху.
— А если бы ты пришла одной из первых и сорок минут слушала бесконечное «здрасьте, вы прекрасно выглядите этим зимним вечером!»
Наташа посмотрела на меня своими огромными инопланетными глазами, потом перевела взгляд на потолок и загадочно улыбнулась.
— Я в ноябре была у тетки в Новосибирске, — напевно начала рассказывать она, покачивая головой в такт ритму, который был слышен только ей. — И там соседи купили игровую приставку. Ну, знаешь, такую коробочку, в которую вставляется другая коробочка, и на телевизоре можно играть в… Не знаю, как там это все называлось.
— Супермарио? — подсказал я.
— И когда тот говнюк… Сын соседки правда редкий урод, это я ему польстила, когда говнюком назвала… В общем, когда он играл, все телевизоры вокруг сначала шипели и покрывались рябью, а потом начинали играть мерзкую писклявую музыку. Такую, знаешь, которая ввинчивается в череп, будто тебе его сверлят.
— А тебе правда сверлили череп? — спросил Бельфегор, тоже прислушивающийся к рассказу Наташи.
— Сверлили, — кивнула Наташа. — Я тогда в седьмом классе училась и упала с третьего этажа, когда… Но я не о том! Так вот. Сначала он включал свою адскую машину ненадолго. По утрам, кажется. Ему сообщили, что с телевизорами такая беда, но…
— Говнюк не внял? — уточнил я.
— Ага, — безмятежно кивнула Наташа. — И вообще запустил эту дурацкую игру во время сериала… Этого, как его…
— «Богатые тоже плачут»! — подсказал Бельфегор. — У меня мама его смотрит. И они с подругами каждые выходные обсуждают!
— Да, точно… — покивала Наташа, задумчиво глядя в потолок. — Там была какая-то Марианна, кажется… Но вместо нее экраны всех телевизоров показывали мутный разноцветный шум и играла эта долбучая музычка.
Я слушал историю Наташи, и вполглаза наблюдал, как зал заполняется людьми. Вот первые вошедшие избавились от верхней одежды… О, кстати, я ведь даже не обратил внимания, что наша «Фазенда» теперь обзавелась вешалкой! Да, из гвоздей, вбитых в доску, но это все равно лучше, чем в прошлый раз. Когда куртки, пальто и шубы просто свалили кучей в углу. Часть народа слонялась по залу, разглядывая рисунки на обоях. Судя по бодрому ржачу в дальнем углу, они разглядели рогатого мужика. Небольшая кучка людей столпилась вокруг столика «Африки». И Жан им что-то жизнерадостно рассказывает, размахивая свежим номером. Кстати, надо бы почитать, даже не заглядывал ведь…
— Он жил на втором этаже, а я на четвертом, — продолжила Наташа. — И как опытным путем выяснилось, что до пятого этажа эта его зараза не добивает. Зато с первого по четвертый все телевизоры были… Ну, вы поняли. Перед дверью квартиры этого говнюка собралась настоящая демонстрация. Как первое мая, только громче. Они долбились изо всех сил, но говнюк был умный и не открывал. Кто-то предложил выйти во двор и побить ему стекла. И только потом выяснилось насчет пятого этажа, и все обманутые в лучших чувствах женщины придумали план всем вместе пойти к тете Оле с пятого этажа сейчас, а уже потом разбираться с говнюком.
Под эту негромкую и, в общем-то идиотскую историю, оторваться от прослушивания которой было решительно невозможно, народ продолжал пребывать. На входе даже пару раз возникли какие-то трения, но команда Светы и Бегемота усилилась примкнувшим к ним Астаротом и еще каким-то рослым парнем из редакции Жана, и заминка была устранена. Я сначала пытался посчитать, сколько людей входит, но быстро сбился и забил на это дело. Потом спрошу у Светы, она стопудово все тщательно задокументирует.
— Лично мне на судьбу Марианны было наплевать, — с интонациями сказочницы продолжала Наташа. — И телевизор я смотреть не очень люблю, обычно он просто шуршит там что-то себе, а я занимаюсь своими делами. Но эта ужасная музыка! В общем, вы же понимаете, что терпеть было нельзя?
— Это точно! — подтвердил Бельфегор. — У меня однажды сосед пластинку с детской песенкой включал тридцать раз, так я…
— Говнюк этот не знал одной вещи, — Наташа перевела взгляд на меня, уголки ее губ дрогнули, обозначив хищную улыбку. — У моей тетушки хранился запасной ключ от его квартиры. Ну, в смысле, от квартиры его мамы. Тетушка моя вообще знатный Плюшкин, у нее полный дом всякой всячины, кажется, она в принципе ничего выбросить не в состоянии. Я взяла ключ. Потом подумала и прихватила с собой банку с краской для пола. Такая коричневая мерзкая краска, я не знаю, почему у нас принято красить пол в такой цвет. У тетушки от ремонта осталось. Или у кого-то осталось, а она не смогла пройти мимо, чтобы не спасти половину банки краски цвета говна.
Часть гостей с любопытством окружили наш импровизированный ринг и громко обсуждали правила. Скорее всего, оформляла их педантичная Света. При помощи трафарета и фломастеров. На сам ринг пока никто лезть не решался. Я усмехнулся, подумав, что все-таки публика пока еще довольно шуганная. Не сравнить с той, которая в двадцать первом веке. Миллениалы в комплекте с зумерами уже давно бы прыгали по скамейке и пререкались с охранниками, если бы таковые были. Пожалуй, завсегдатаи рок-концертов тоже, но сейчас их было совсем немного. Так что люди стояли вокруг «ринга», тыкали пальцами в правила и переговаривались. И головами крутили, будто искали вокруг запретительные таблички на тему, что здесь нельзя трогать руками, и куда не лезть.
— Я спустилась на два этажа вниз и открыла дверь, — продолжала свою историю Наташа. — Зашла в коридор. А там эта ужасная пищащая музыка. Очень громко. Оглушительно просто. Меня прямо затрясло от бешенства. Захотелось взять молоток, который лежал на тумбочке, и… Кстати, молоток я взяла. Но потом вспомнила, что я же цивилизованный человек. И что если я сейчас говнюку проломлю череп, то сидеть мне придется, как за человека. В общем, я положила молоток. И открыла банку с краской. Зашла в комнату. А там говнюк сидит в кресле, а перед ним — телевизор, а на телевизоре… Он был так увлечен, что даже не заметил, что я вошла. И не оглянулся. А зря, зря… Хотя хрен бы ему это помогло, вот что!
Людской поток потихоньку начал редеть. Но народу в нашу «Фазенду» набилось уже изрядно. Я запоздало подумал, что эта наша вешалка — это прямо-таки рай для карманников и прикинул, что надо бы тот угол возле входа превратить в гардероб с номерками. Очень там удачный выступ стены, если приколотить ширму и…
— Я меееедленно подошла к нему со спины, — невозмутимо продолжала Наташа. — Медленно — это не чтобы он меня не заметил. Он бы меня не заметил, даже если бы я чечетку сплясала прямо у него за спиной. Медленно — это чтобы сдержаться и не треснуть его этой банкой по голове, а аккуратно вылить все ее содержимое ему на голову. Чтобы говнюк приобрел наконец свой натуральный цвет, как ему и полагается.
Бельфегор сдавленно захихикал, но лицо Наташи было предельно серьезным. И даже немного грозным.
— А скоро все начнется? — спросил кто-то из бродящих по залу гостей.
— Я вылила на него всю краску, и его голова стала похожа на кучу блестящего коричневого свежего… Ну, понятно, в общем… А то я что-то так часто повторяла сегодня это слово, что уже даже тут, кажется, начало вонять. Он заорал и замахал руками. Но эту штуку, которой играл, из пальцев так и не выпустил. Я даже в краске руки испачкала, пока его руку разжимала. И подумала, что раз я теперь тоже в коричневом, то мне можно сделать и еще кое-что. Я вернулась в коридор…
— За молотком! — догадался Бельфегор.
— За молотком, — подтвердила Наташа, совершенно не обращая внимания на то, что у ее занимательной истории появились и другие слушатели. Уже не из числа устроителей, а из тех гостей, которые догадались, что всякие объяснения воспоследуют как раз со стороны сцены и начали стекаться туда. — Я взяла молоток и вернулась в комнату. Оторвала эту мерзкую коробочку от телевизора. Положила на пол…
Наташа обвела глазами окружающий мир, как будто только что заметила, что она тут вообще-то не одна.
— И разбила все это добро в мелкую пластмассовую крошку! — Наташа внезапно перешла почти на крик, так что эту фразу слышал уже почти весь зал. Потом она посмотрела на меня. — Вообще я это все вспомнила как раз к тому, что многократное повторение, это плохо, да. Ужасно бесит!
Бельфегор перестал сдерживаться и заржал уже в полный голос. Его смех внезапно подхватило еще несколько человек, топтавшихся у сцены. Или они слышали достаточно, чтобы история Наташи реально их рассмешила, или Бельфегор так заразительно смеялся, что удержаться было невозможно, или просто сработал эффект «смеяться на всякий случай, а то подумают, что я идиот, и шутки не понял».
— Ну теперь-то уже можно начинать? — тихо и почти жалобно проговорила Наташа.
— Теперь можно! — смеясь, кивнул я.
Наташа моментально вскочила, как отпущенная на волю пружина и схватилась обеими руками за микрофонную стойку.
— Добрейшего вечерочка всем джентльменам и леди, собравшимся в этом зале! — громко выкрикнула она. Причем микрофон включился только на середине фразы, но слышно ее все равно было всем, я уверен. — Мне сегодня рассказывали про китайскую пытку водой. Представляете, оказывается, если человека привязать, чтобы он не мог шевелиться, и поставить над ним бак с водой так, чтобы капли падали на одно место головы, то в конце концов в черепе образуется дырка. Если что, я рассказу и не поверила, и… И я не знаю, зачем я вам это рассказала, просто хотелось уже с кем-нибудь поделиться этой возмутительной информацией.
— И от меня тоже привет! — вклинился я, оттесняя Наташу от микрофона. Вообще я мог взять свой, но мне показалось, что будет смешнее, если мы будем вырывать один микрофон из рук друг у друга. — Если что, я откликаюсь на все производные имени Владимир, а еще у меня есть партийная кличка Велиал. Если кто не знал, это такой демон ада, который отвечает за всякие соблазны и нехорошие привычки… Что⁈
Я повернулся к Наташе, которая быстро просекла затеянную мной игру и размахивала руками, как бы пытаясь дотянуться до микрофона.
— Ты отобрал у меня микрофон! — заявила она, прислонив свою голову к моей.
— Ой, это был твой! Прости, я тебя не заметил, думал, что это просто чья-то тень! — ответил я, поглядывая на публику. Раздалась парочка нервных смешков, остальные пока молча смотрели, как мы с Наташей пререкаемся. Рокеры раскачивались чуть быстрее, пожалуй. Да и пофиг, в принципе. Народу в зале было достаточно, чтобы честно заработанные нами двадцать процентов уже были не какими-то там слезками на пиво для афтепати, а весьма внушительной такой суммой. И если мы сейчас не облажаемся, то народ придет снова. И потом еще. И еще. И обеспечит нам более или менее постоянный приток денег…
Наташа, с присущей ей экспрессией, объяснила еще раз правила нашего чемпионата. А чтобы все точно поняли, мы с ней взяли две подушки и изобразили в лицах, что требуется от участников. Теперь дело было за малым — требовались желающие. И пока что их не было. Народ был еще замерзший с улицы, а алкоголь, который некоторые притащили с собой, по привычке сныкав за пазухой, еще недостаточно разогрел отхлебывающих. В глазах Наташи мелькнуло разочарование, но этот момент мы обговаривали. Хотя она была убеждена, что смелые придурки найдутся сразу же, и нам еще придется отбиваться от желающих.
— И еще… — протянула в микрофон Наташа. — Сегодня у нас первый день работы клуба, можно сказать, день рождения… Так что если у вас есть с собой бухло, то давайте выпьем за то, чтобы мы работали еще долго и успешно!
И вот этот призыв вызвал в дальних рядах публики оживление и выкрики одобрения. Раздался звон бутылок друг об друга.
— И пока наши будущие герои набираются смелости, предлагаю включить музыку и чуть-чуть потанцевать! — притянув к себе микрофон, сказал я. И подал знак Бельфегору. Который понятливо кивнул, и из колонок полилась громкая бодрая музыка.
Полный ход и снова волны
Уплывают вдаль за кормой,
Прочь тревоги, англичанка,
Возвращайся с богом домой!
Запел Сергей Лемох. Лицо Астарота, презрительно скривилось. Ну да, плейлист мы тоже обсуждали, но к единому мнению не пришли, так что Бельфегор сделал выбор сам. И я с ним был полностью согласен. Астарот, ясен пень, был убежден, что музыка должна быть только и исключительно в стиле рок, а солиста группы «Кар-Мэн» называл исключительно «Огурцом» и «Попсовиком-затейником». Но наши зрители выбор Бельфегора оценили, толпа как-то сразу зашевелилась и задергалась в едином ритме.
— Трындец, они скучные! — выключив микрофон, сказала мне Наташа. — Как на партсобрание пришли!
— В следующий раз надо здесь организовать точку продажи выпивки, — усмехнулся я.
— Да, точно, — Наташа резко присела на колонку и надула губы. — Сейчас я чуть-чуть позлюсь, и снова буду в строю.
— А злиться-то зачем? — пожал плечами я. — У нас ведь есть план «Б», забыла?
— Все я помню, — дернула худым плечом Наташа. — Но злюсь все равно. Потому что они скучные!
— Это наша публика, — философски заметил я. — Какая есть. Подожди, еще раскачаются. Я подошел к краю сцены и принялся высматривать Жана. Там у него вокруг прилавка был настоящий аншлаг, несчастный столик облепили со всех сторон, натуральная такая куча-мала. Я замахал руками над головой, привлекая его внимание. В какой-то момент Жан наконец-то бросил взгляд на сцену и меня заметил. Я несколько раз изобразил удары кулаками по воздуху. На лице Жана сначала появилось недоумение, но потом он сообразил, чего я от него хочу, и потормошил одного из своих парней. Бегемот к тому моменту уже сам подошел к нашему рингу и выжидающе смотрел на меня.
— А вот и наши первые бойцы! — заверещала Наташа в микрофон, едва песня о прощании с Лондоном закончилась. — Напоминаю правила! Перед входом на ринг нужно снять обувь и верхнюю одежду. Потом выбрать оружие вон из той кучи. Ну да, это подушки! Наносить удары можно именно ими! Бой выигрывает тот, кто останется стоять обеими ногами на скамейке, в тот момент, когда второй с нее упадет! Бойцам понятны правила?
— Да! — отозвались оба наших «добровольца». Бегемот, пыхтя, расшнуровывал ботинки. Забавный феномен, между прочим. Как только появились «первопроходцы», наша довольно зажатая и несмелая публика немедленно оживилась, зрители переместились поближе к канатам, даже какая-то толкотня началась с радостными выкриками.
Наши герои взяли подушки и взобрались на скамейку.
— Да будет битва! — заорал Бегемот и поднял свое «оружие» над головой.
— Дааааа! Ура! — уже довольно слаженно отозвалась толпа.
Рычащим аккордом вплелся в начавшийся шум звук «поливокса».
— А проигравшего мы обмажем дегтем и обваляем в перьях, — вполголоса пробормотал я.
— А? — встрепенулась Наташа, наблюдавшая за подготовкой к первой драке, напряженно вытянувшись.
— Ничего, — хмыкнул я. — Перьев будет много, говорю.
— Бой! — почти ультразвуком взвизгнула Наташа, и наши бойцы начали медленно сходиться, балансируя на узкой скамейке.