А мы с тобой не чужие (СИ)

Глава 18

Новиков

— Андрей… Андрей Игоревич, — кто-то трогал его за плечо. Новиков с трудом разлепил глаза. Сразу не сориентировался, где находится. В последние дни все смешалось из-за мамы. То в хосписе ночевал, то дома.

Очертания в полумраке говорили о том, что это хоспис.

Спустя мгновение сон отпустил, и он понял — его будит дежурная медсестра.

— Вы просили вас разбудить в начале шестого, — тихо произнесла она. — Сейчас пять ноль пять.

— Спасибо, — он кивнул. Всунул ей купюру, кажется, пятьсот рублей и провел по лицу рукой, отгоняя сон. Девушка благодарно кивнула и быстро вышла.

Андрей сел на койке и тут же почувствовал ноющую боль в груди. Чертыхнулся мысленно в адрес охраны Сухорукова. Били его по-настоящему, не жалея, и сейчас сквозь боль проступала глухая ненависть к мужу Даши. Некоторые люди считают, что им все можно. Этот был именно из таких. Шел по жизни с пренебрежением, играючи, и не считался с остальными. «После нас хоть потоп», — это как раз про Сергея Сухорукова.

Сегодня Новиков хотел успеть заехать домой. Переодеться, принять горячий душ и по-человечески позавтракать — не на бегу, всухомятку, а так, как это должно быть у декана любимого факультета и мастера ораторского искусства: на собственной кухне яичницей с беконом, чашкой ароматного кофе из натуральных кофейных зерен и видом на утренний город, который открывался из большого панорамного окна на кухне.

Урвать у жизни этот маленький кусочек комфорта и блаженства, прежде чем он снова окунется с головой в страдания умирающей матери сейчас было насущной необходимостью, чтобы не свихнуться окончательно.

Так бывает, когда жизнь лишает тебя привычного комфорта, и ты оказываешься один на один с болезнью близкого человека. Привычные вещи становятся недостижимы, и о них мечтаешь.

Андрей не сдавался. Он сделал для матери все, что мог бы сделать любящий сын.

Врач сказал, что ей осталось совсем недолго. Что время идет не на недели, а на дни. Что надо крепиться. Андрей крепился, платил врачам деньги и ночевал рядом с матерью. Он бы мог забрать ее домой, но здесь были врачи. А дома за ней будет некому присмотреть.

Поднявшись, он быстро оделся и пошел к матери. Она спала.

— Доктор сказал, что ваша мама проспит до обеда, ей дали снотворное, — заглянула в палату та самая медсестра, что приходила его разбудить. — Ночь выдалась беспокойной, она все время металась.

— Хорошо. После обеда я вернусь, — кивнул Андрей.

Подошел ближе и с нежностью поцеловал мать в щеку.

— Отдыхай, мам. Я только заеду домой, потом на работу, а после обеда вернусь. Привезу твои любимые пирожные «Буше», — улыбнулся невесело. Сжал ее тонкую, почти невесомую руку, с надеждой, что она слышала, а после тихо вышел.

Его автомобиль бизнес-класса влился в поток машин на перекрестке. И будто не было хосписа с его стерильной чистотой и оглушительной тишиной. Здесь, на дороге, бурлила другая жизнь — агрессивная, деловая, настоящая. Все куда-то спешили в это раннее, почти осеннее утро.

Поднявшись на лифте в свою квартиру, Новиков первым делом отправился в ванную комнату. Долго стоял под струями душа, хмуро осматривая ссадины, оставшиеся от ударов охранников Сухорукова. От стычки у входа в институт у него остался весьма неприятный осадок. А еще неприятнее было то, что из полиции Сергея очень быстро отпустили. Как будто он и не совершал ничего противоправного. Может, написать заявление? Потрепать нервы товарищу Сухорукову? Нет, не хочется тратить на него свое драгоценное время.

После душа, закутавшись в длинный черный халат, Новиков долго стоял у панорамного окна на кухне с чашкой кофе в руках, любуясь на город. Когда искал недвижимость, его подкупило это окно. Из него город было видно, как на ладони.

Мысли снова и снова возвращались к вчерашнему конфликту. На самом деле Андрей уже давно смирился со своей болезнью под названием Дарья Сухорукова. Как-то однажды мать сказала, что если человек встретит свою половинку, то сразу это поймет, с первого взгляда. Когда Даша вошла в аудиторию, Андрей взглянул на нее и подумал, что уж она точно не может ею быть. О, как же она его раздражала! Мямлила невпопад под дружное закатывание глаз преподавателей, не замечая насмешек за своей спиной. А потом Андрей случайно увидел, как после очередного разноса она украдкой плачет у окна в пустой аудитории, и что-то сломалось. Он ею заболел.

Он засыпал и просыпался лишь с одной мыслью — снова увидеть Дашу. Ее не хотели оставлять в институте. После позорной защиты докторской, на ученом совете ректор был категорически против такого работника, как Дарья Сухорукова. И тогда Андрей впервые встал на ее защиту. Сказал, что без Сухоруковой в институте он работать не останется. На самом деле он очень рисковал, ведь пошел ва-банк. Никто не предлагал ему другого места, и в случае провала работу потеряла бы не только Даша. На улице оказался бы и Андрей.

Высшие ученые умы поскрежетали зубами, но терять такого сотрудника, как Андрей Игоревич Новиков, внезапно не захотели. Он стал доктором наук, его лекции по ораторскому искусству имели оглушительный успех, и факультет бы не пережил потери молодого, амбициозного декана.

Ее оставили. Хватаясь за головы, выделили ставку. Через некоторое время выяснилось, что, несмотря на отсутствие ораторского таланта и присутствие в ее жизни богатого мужа, Дарья Сухорукова ответственна, порядочна, и на нее можно положиться. Ее загрузили методической работой и дали самый маленький спецкурс, по итогам которого надо было всего лишь выставить студентам зачет.

А потом Андрей и Даша впервые поссорились. И понеслось…

Андрей потянулся за второй чашкой кофе, и в груди снова больно заныло, напоминая о том, что накануне его хорошенько отметелили. Ему стало обидно. Пострадал ни за что. Как-то некстати всплыла в памяти откровенная картинка, из тех, что прислали мужу Даши в конверте, и он пожалел, что так и не закрутил с ней роман. Так бы хоть было не обидно. Хотя, он бы не смог. Слишком сильно он ее любил, чтобы вот так, бесстыдно уложить в постель без всяких обязательств. Лучше оставить все, как есть: она замужем, чужая жена, а он болеет Дашей, и ему никак не вылечиться. Ведь от любви нет лекарства. И ему проще сходить с ума от отчаяния, сгорать в болезненной лихорадке от безответной любви, чем согласиться делить ее с мужем. Он не хотел делить. Он хотел ее всю, без остатка. Хотел, чтобы Даша была только его. Хотел с ней просыпаться по утрам, пить вместе кофе, хотел общих детей, собаку, кошку, дачу, на которой они вместе что-то посадят. Или, на крайний случай, будут ездить туда на выходные.

Увы, все, что могла дать ему Дарья — это быть ответственным заместителем. А он только и мог, что говорить ей всякие гадости, от которых она багровела и обещала его уничтожить. Так было проще жить — зная, что Даша хочет его огреть чем-нибудь тяжелым за красноречие.

Звонок из деканата вернул его в реальность. Пора ехать в институт. Нет, он, конечно, мог бы взять работу на дом. Но одиночество его тяготило. А так, пока все в отпуске, можно подбить научные статьи и разгрести кое-что по научной части. Ему не до отпуска, невозможно никуда сорваться, ведь мама держит его в городе.

По дороге он свернул в кондитерскую и купил четыре пирожных «Буше» для мамы. Она, конечно, ни одного не съест, но ей будет приятно.

…В институте было тихо. Нет, рабочий процесс никто не отменял, его отрывали по рабочим вопросам, но по сравнению с учебным годом это мелочи. Потом все куда-то разбежались, и Андрей окунулся в работу.

Он почти добил статью. Еще пятнадцать минут на подведение итогов, и он поедет к маме.

В кабинет робко постучала Оля.

— Андрей Игоревич, к вам посетитель, — замялась она.

— Кто? — оторвавшись от экрана компьютера, поинтересовался Новиков. На вторую половину дня у него точно не назначено никаких встреч.

— Вчерашний дебошир, муж Сухоруковой, — обескураженно сообщила секретарь.

Андрей вскинул бровь.

— Даже так?