Аэций. Клятва Аттилы

Часть 18. Битва на Каталаунских полях

Весна 451 г.

Вскоре в Галлии потемнело от гуннов. Казалось, они повсюду. Появляются небольшими отрядами, словно из ниоткуда, и нападают одновременно в нескольких разных местах. Римскому ли́месу не хватало людских ресурсов, чтобы выдержать натиск. Перепуганные селяне толпами покидали свои дома. Защищать оставшихся было некому.

Аттила с легкостью завоевывал мелкие поселения, а в города покрупнее приходили его глаша́таи и предлагали такие условия, что их торопились принять. Вместо того, чтобы требовать золото, предводитель гуннов его раздавал. Наемникам обещали жалование вдвое и даже втрое большее, чем платила Империя, а тех, кто не соглашался, убивали свои же друзья. Не поддались на эту уловку лишь несколько городов. Аттила их осадил и двинулся дальше, оставив как мелкие островки посреди муравейника, и муравейник постепенно их поглотил. Первым был взят Диводу́рум. За ним последовали и другие.

Когда магистр римской армии Аэций, объединившись со своими союзниками на юге Галлии, вышел к Аврелиа́нуму, там уже проломили стены. Однако гуннов оказалось не так уж и много. Аэцию и Теодориху без труда удалось отпугнуть их от города своей многочисленной сводной армией. При виде стремительно удалявшихся гуннских всадников римляне от души веселились. Так же вели себя и торинги. Теодорих вместе со старшим сыном въехали в Аврелиа́нум, потрясая оружием. Горожане встречали их как героев, не понимая, что такая победа всего лишь случайный успех.

Аэций предпочел держаться в тени. Заехав в ворота без лишнего шума, он оставил коня на привязи и пошел в казарму. В городе у него было дело, которое занимало его гораздо больше, чем желание покрасоваться в победном венце. По слухам в Аврелиа́нуме объявился беглый начальник равеннской стражи Севастий. До этого о нем упоминал Теодорих. Кого-то с похожим именем замечали то там, то здесь. Аэций не знал, что и думать. Севастий даже мельком не мог появиться в Аврелиа́нуме. Зимой его изловили в Африке. Он занимался грабежами торговых судов. Об этом Аэцию сообщил предводитель вандалов Гейзерих, давно уже ставший правителем Африки. Севастий был хорошо известен среди вандалов, как зять наместника Бонифатия, которого их предводители считали предателем. Гейзерих потребовал за Севастия выкуп. «А иначе, — как он велел передать на словах Аэцию, — твой друг поплатиться головой». Аэций ответил, что был бы рад на неё взглянуть, и вскоре её отрубили и прислали в Равенну. В сосуде с медом она слегка потускнела и обрела желтоватый оттенок, но в том, что когда-то принадлежала Севастию, не было никаких сомнений. Аэций собственноручно отправил её в городскую помойную яму. Не мог же Севастий воскреснуть и притащиться в Аврелиа́нум.

Начальник местного гарнизона заверил Аэция, что это всего лишь слухи. Никакого Севастия в Аврелиа́нуме не было и в помине, зато в осаде города принимал участие сам аттила. О том же говорили и другие участники бойни. Аэций привычно выхватывал из донесений важные мелочи, которые помогли бы ему получить наиболее полное представление о том, что случилось. Аттила действовал дерзко, но слишком открыто. Во главе небольшого отряда он был отличной мишенью, и эта мишень находилась довольно близко от города. Аэций предупредил Теодориха и других союзников, и тем же вечером после короткого отдыха сводная армия снова тронулась в путь.

Привычные к длительным переходам римляне двигались быстро. Не отставали от них и союзники, ряды которых пополнились федератами, имевшими договор с Аэцием. По этому договору их племенам разрешалось селиться в Галлии в обмен на военную поддержку римлян.

Аттила продолжал стремительно отступать. К пятому дню он отошел в Трика́ссиум, чьи стены были слишком слабы, чтобы стать ему надежной защитой. Как рассказали потом Аэцию, навстречу гуннам вышел священнослужитель Лупп и предложил лошадей и провизию в обмен на то, что город не подвергнется грабежу. Аттила ответил согласием. Он очень спешил и, похоже, был раздосадован.

— Необходимостью отступать, надо думать, — предположил Аэций, выслушав эту историю от самого священнослужителя.

— Как я понял из разговора, — ответил Лупп, — своим появлением возле Аврелиа́нума вы защитили некоего человека, которого этот безбожник считает своим врагом.

«Хм, и кого же…» — удивился про себя Аэций.

— Быть может, он назвал его имя?

— Нет, — покачал головой священнослужитель. — К моему глубочайшему сожалению не назвал. Но, думаю, часть его ненависти перешла на вас, как на благого воина, который ему помешал. На вашем месте я бы поостерегся. В небе явилась кровавая звезда, похожая на копье. А это к большой беде.

Аэций не любил когда каркают под руку, но из вежливости улыбнулся.

— Благодарю. Я приму это к сведению, — сказал он Луппу, а сам тем временем продолжал раздумывать над его словами. Кто же этот таинственный враг аттилы? В Аврелиа́нуме не было ни одного мало-мальски известного человека, не считая Севастия, присутствовавшего в городе в виде слухов. Де-факто их появление совпадало с вторжением гуннов в Галлию. Аэций чувствовал, что за этим стоит Аспар, но ему не хватало данных, чтобы выяснить правду. Раньше источником недостающих деталей была августа Галла Плакидия, но теперь с её смертью источник иссяк. Император Валентиниан не спешил делиться с Аэцием тайными сведениями. Оставалось только предполагать и строить догадки. Аттила охотится за Севастием, и Аспар пустил его по ложному следу? В Константинополе любят подобные трюки. Сперва уверяли, что император Феодосий погиб от несчастного случая. А совсем недавно казнили Хрисафия за какой-то подлог. И если аттила сглотнул наживку в виде Севастия или чего-то другого, то Аспара можно поздравить с победой. Он заставил аттилу на какое-то время удалиться с востока Империи и спас свою армию от неминуемого краха.

В этом случае Аэцию оставалось только одно. Разбить аттилу и выгнать его из Галлии. Как истинный миротворец он не мог направить гуннскую армию в другие земли. Как истинный воин должен был её сокрушить.

По всем донесениям аттила двигался в сторону своего основного войска. Аэций понял, что не успеет его догнать.

— Найди мне выносливую голубку, чтобы отправить послание в Катала́унум, — велел он Авиту.

— Катала́унум захвачен гуннами. Предложишь аттиле сложить оружие? — удивился тот.

— Нет, предложу повидаться с одним человеком, и посмотрим, что будет.

Аэций говорил про Севастия, которого собирался выставить как приманку. Другого шанса заставить аттилу выйти на битву в условленном месте не было. В Катала́унуме на подмогу гуннам собралась многотысячная толпа, состоявшая из разношерстного местного ополчения. Однако она не шла ни в какое сравнение с армией скифов, что ждала за рекой на востоке. Позволив аттиле переправиться через реку, Аэций утратил бы численное превосходство войска, ему пришлось бы оставить погоню и отойти назад.

Наилучшим местом для боя он видел Каталаунские поля. Оставалось только внушить эту мысль аттиле.

В лагере гуннов

— Ну, что? Какие новости? — Карпилион повернулся к вошедшим в его шатер Валами́ру и Арда́риху.

Оба были вождями дружественных племен. Ардарих возглавлял гепидов. А Валамира избрали своим правителем восточные торинги, отделившиеся по примеру римлян от западных и считавшие себя частью нового справедливого мира, созданного аттилой. В этом мире они занимали равноправное положение с народами гуннов и были хозяевами своих земель, а не данниками римского императора.

— Император Маркиан отказался выплачивать дань за Феодосия, — сказал Валамир. — На словах он передает, что золото у него для друзей, а для врагов — железо.

— Смелый ответ, — произнес Карпилион в раздумье.

— Послать к нему войско?

— Нет… Сначала закончим здесь. Маркиан от меня никуда не денется. Заплатит вдвое больше, когда вернусь. А пока дадим ему отдых. Пусть пополнит свою казну.

Карпилион не хотел задерживаться здесь надолго. Поначалу он собирался использовать вторжение в Галлию, как довод отдать за него сестру императора, но Валентиниан ответил, что Гонория отдана другому, и никаких переговоров ни по какому поводу вести не будет. После этого завоевание Галлии потеряло какой-либо смысл, кроме мести. За спиной у Карпилиона был обширный надежный тыл, простиравшийся от Волхи до берегов Данубия. В Галлию он привел степняков, чтобы быстро её просеять, найти Севастия и вернуться обратно. Для него это было личное дело, о котором он не мог говорить открыто. Валамир и Ардарих считали, что конечная цель похода — отрезать Галлию от Империи и угрозой голода подчинить себе римлян. Карпилион не мешал им так думать. Будь он варваром, поступал бы как варвар. Но тому, кто воспитывался в Римской Империи, трудно избавиться от идеалов, что внушали с детства. Карпилион запретил грабеж на захваченных землях. Не церемонился только с теми, кто оказывал сопротивление. К тем он был жесток. Выгонял с насиженных мест. Оставлял в руинах целые города. К нему постоянно ходили просители, умоляя не разорять их дома и хозяйства.

Услышав какие-то голоса у входа в шатер, Карпилион спросил:

— Опять ходоки?

— Нет. Это посыльный из Катала́унума, — ответили из-за полога. — Говорит, прилетела голубка и принесла для тебя послание.

— Давайте его сюда, — распорядился Карпилион, но потом, взглянув на Валамира и Ардариха, передумал и вышел к посыльному сам.

Послание было на скифском. В нем сообщалось, что Севастий находится у Аэция, и если аттила желает его получить, то может сделать это на поле боя. Вернее, на Катала́унских полях.

В первый момент Карпилиону вспомнилось сразу все. Изъеденный крысами труп отца в подземелье Маргуса, разоренная усыпальница, мерзкое подлое убийство брата, гибель Кия, вызволившего их из плена… Карпилион глядел на послание, и его сжимало будто в тиски. Аэций был для него человеком, которому долго и преданно служил отец. Из-за этого образ магистра всегда был продолжением образа отца. Аэций — безупречный герой, плохому командиру не служат. А теперь он, что же, поддерживает его врага?!

От гнева Карпилион потерял способность рассуждать спокойно. Севастий заплатит за все. А с ним и Аэций за то, что его привечает. На остальное плевать.

— Разворачиваемся на Каталаунские поля и готовимся к бою, — отдал он приказ так тихо, что не услышал собственный голос.

Зато его голос услышали те, кто был рядом. Приказ подхватили и донесли до каждого уха.

— Римлян гораздо больше, — осмелился возразить какой-то советчик.

Карпилион заткнул ему глотку ударом меча и других возразителей не нашлось.

Убитый был предводителем крупного племени. Половина его людей тем же вечером собралась и покинула войско. Вторая половина осталась и признала аттилу своим командиром. Карпилион подумал, что это гораздо лучше, чем терпеть паникеров под боком, которые вечно будут оспаривать каждое его слово и расхолаживать остальных.

Единственный человек, чьим мнением он дорожил, был старый убеленный сединами предсказатель. У него, что ни скажет, сбывалось каждое слово, но на этот раз предсказание было таким, что хотелось заткнуть и его.

— Битва с римлянами будет Великой, ибо в ней погибнет Великий правитель, — сказал он, тряся указательным пальцем. — Под ним будет лошадь, такая же златогривая, как и та, что грозит тебе смертью. Только коснись её головы и свалишься замертво…

— Хватит, — буркнул Карпилион, задетый плохим предсказанием за живое. — О лошади я уже слышал и давно поменял на другую. Возьми лучше золота и наворкуй мне что-то повеселее. Сумею я отомстить за отца или нет?

— Оставь свое золото при себе. Ибо судьбу не подкупишь, — ответил старый упрямец. — Победителей в этой битве не будет. А если хочешь веселья, пойди к шутам, они тебя рассмешат.

Карпилион закусил покрепче губу, чтобы не вырвалось бранное слово. Победителей в битве не будет. Другими словами в ней все полягут? Но расспрашивать дальше не стал. И так уж наслушался выше крыши.

Ильдика вышила оберег на рубахе, её и наденет. Авось сохранит от удара. А если полягут все, тогда ведь не только он сам, но и его враги.

Июнь 451 г. Каталаунские поля

Каталаунские поля представляли собой равнину, разделенную длинным холмистым взгорьем. Римская армия подошла к нему с запада и разбила лагерь с одной стороны холмов. А гуннская — подошла с востока и разбила лагерь с другой.

Как только гепиды Ардариха попытались подняться на взгорье, со склона спустились союзные римлянам франки и напали на них с мечами и копьями. Резня продолжалась до самой ночи. Ардарих ввязался в неё по собственному почину. К счастью ему хватило усилий, чтобы отбиться от франков и вернуться обратно в лагерь. Потери были большими с обеих сторон. Гепидам пришлось до утра зализывать раны, прижигая их пеплом и накладывая повязки.

В отличие от Ардариха, считавшего франков зарвавшимся сбродом, Карпилион уловил в их ответном действии явный намек. Аэций дает понять, что начнет наступление там, где увидит гуннов?

Утром с восходом солнца гуннская армия подошла к холмам. Возле левого склона все поле было усеяно мертвыми. Они лежали вповалку. А сверху над их телами на всем протяжении взгорья выстроились живые. В лучах золотого рассвета виднелись наве́ршия шлемов, острые наконечники пик, реяли алые стяги.

Казалось, армия римлян только и ждет сигнала, чтобы продолжить бойню.

Но сигнала все не было. Раннее утро сменилось поздним. Позднее утро — второй половиной дня.

И все это время другая армия, гуннская, стояла напротив взгорья, на гребне которого видела своего врага. С правого фланга — торингов, с левого — римских наемников, а между ними — сиявшую конской сбруей кавалерию федератов. Располагались они неровно, словно Аэцию не хватало людей, чтобы вытянуть линию без прорех. Не потому ли он медлил до самого вечера? В сумерках легче сбежать от позора, когда разобьют его войско?

— Их там гораздо меньше, чем нас, — подзуживал Карпилиона Ардарих. — Сколько мы будем ждать? Снести петушиноголовых и все!

Валамир был такого же мнения. Вторили ему и другие. Карпилион сознавал, что занять высоту на взгорье будет непросто, но и его утомило бесплодное ожидание у холмов. Осторожность важна в обороне, а в нападении надо уметь рисковать. Как предводитель громадного войска Карпилион не знал поражений и не боялся риска. Как сын, поклявшийся отомстить за отца, горел нетерпением наконец-то исполнить клятву, которую дал. Решимость Ардариха и Валамира его вдохновляла.

— Начинаем атаку, — бросил он хмуро. — Коня!

Приказ моментально исполнили. Коня подвели вороного, с широкой грудью и золотой уздой. Карпилион надел на голову шлем и вскочил в седло.

— Вперед! На холм! — показал он мечом в ту сторону, где была кавалерия федератов.

Со всех сторон подхватили:

— Вперед! Вперед!

И тотчас земля содрогнулась от топота тысяч коней. Лихие наездники вскинули луки и помчались на взгорье, улюлюкая и подбадривая друг друга. Склон впереди был пологим. Они без помех подлетели к вершине и, выпустив стрелы, вернулись назад. Однако ливень из стрел не нанес желаемого урона. Их атаку легко отразили. За ней последовала вторая и третья. И вскоре стало понятно, что обычная тактика бесполезна.

Увидев это, Карпилион обратился к своим войскам. Тактика будет другой. Вместо дальнего — ближний бой. Иного выбора нет. Врагов на обоих флангах не так уж и много. Торингов справа возьмут на себя их восточные родичи во главе с Валамиром. Римских наемников слева рассеют гепиды Ардариха. А с кавалерией федератов сразится он сам во главе степняков. Кто может пребывать в покое, когда аттила сражается, тот уже похоронен!

Карпилион издал воинственный клич, которым всегда призывал войска, и повел их в атаку.

В это время Аэций и лучшая часть его войска, так называемые букелларии магистра армии, находились в укрытии за холмами и не имели возможности наблюдать за началом боя.

В другом укрытии в окружении столь же отборных воинов притаился сын короля Теодориха Торисмунд.

Аттила не должен был их заметить. Вылазкой франков ему постарались внушить, что также поступят и остальные — спустятся вниз на равнину и позволят себя потрепать. Однако римская армия осталась стоять на холмах, недосягаемая для конной атаки. Аэций не сомневался в том, как ответит аттила. В азарте ринется в бой и схлестнется с кавалерией федератов, стоявшей ровно посередине и казавшейся наиболее уязвимой. А та постепенно отступит за холм и заманит в ловушку около трети гуннов. Разделавшись с ними, Аэций и Торисмунд поспешат на подмогу тем, кто воюет на взгорье, и тогда оставшимся гуннам несдобровать. Сейчас с ними бьются комит Авит и король Теодорих. Аэций придет на подмогу Авиту. А Торисмунд побежит выручать отца. Аэций еще до начала боя хотел поменять их местами, но Теодорих ответил, что так безопаснее для Торисмунда. Слышал бы это сам Торисмунд, наверняка находился бы рядом с отцом.

Накануне они втроем сидели в палатке Аэция, слушали вести, что приносили о франках, решали, как действовать дальше, по очереди дремали. А перед самым рассветом Теодорих простился с сыном и ушел на вершину холма, чтобы встретить гуннов на правом фланге.

Время с тех пор тянулось, словно хромая кобыла…

Внезапно до уха Аэция донесся протяжный сигнал рожка. Прошло мгновенье, другое, и с другой стороны холма повалили кони. Ошалев от страха, они несли на себе живых и мертвых. Следом бежали пешие, оглашая воздух истошными голосами, чтобы привлечь внимание. Сзади на них напирали гунны. Рубили врага на скаку и давили копытами, словно были кентаврами, а не людьми. Их свирепые лица искажала неукротимая злоба. Их мечи вздымались быстрее орлиных крыльев. Против такого напора у федератов не было ни единого шанса.

Аэций взмахнул рукой, и его букелларии выскочили из укрытия. С другого бока на гуннов вылетел со своими мечниками Торисмунд. Резня началась такая, что гунны посыпались с седел прямо под ноги своим лошадям. Их крошили словно труху. Повсюду слышался вой и предсмертные крики. Угодивших в ловушку было так много, что рука уставала рубить. Внизу, под ногами, как бревна перекатывались тела. А сверху всё прибывало и прибывало новое мясо.

Отъехав на возвышение, чтобы увидеть картину боя, Аэций окинул пристальным взглядом тех, кто сражался на поле. Среди гуннов многие были в шлемах, и каждый мог оказаться аттилой. Вон тот, к примеру, длинноволосый, спину которого так упорно загораживают щитами. Как только воткнется по несколько копий, их быстро меняют. Но долго так продолжаться не может. И нет уже ни щитов, ни тех, кто прикроет спину. В пылу сражения воин не видит павших. Он видит только врагов, и каждый его удар достигает цели. Каждый!

Такой в одиночку перережет целое войско.

«Да метните в этого волка копье. Спина же открыта», — едва ли не вслух возмутился магистр. И кто-то его услышал. Копье прилетело сзади. Воин качнулся вслед за ударом и свалился ничком. Увидев это, Аэций потерял к нему интерес. И вдруг посреди всеобщего гама раздались громовые крики:

— Аттила ранен! Аттила лежит на земле!

Торисмунд это тоже услышал. Нашел магистра глазами и, получив в подтверждение быстрый кивок головы, махнул кому-то рукой. И тотчас к упавшему воину побежало несколько человек. Отбили у конных гуннов, пытавшихся его увезти, и понесли к палаткам.

Аэцию не терпелось увидеть поверженного аттилу, но битва была в разгаре. С этого края холмов от гуннов почти никого не осталось. Их быстро добили и побежали на взгорье. Аэций со своими букеллариями — на левый фланг. Торисмунд со своими мечниками — на правый.

К ночи все было кончено. И не римляне обратились в бегство, а гунны. Это было их первое поражение в битве с Империей, но оно рисковало остаться последним, потому что их предводитель аттила лежал в крови в палатке магистра армии.

— Победа, — поздравил Торисмунд Аэция.

— Победа, — ответил магистр. — Теперь мы герои на все времена. Зови отца, пойдем, поглядим на аттилу.

Вокруг сияло множество факелов. В темноте казалось, что звезды упали с небес и рассыпались по всему пологому склону. Картина смерти во всей своей неприглядной красе откроется днем, когда посветлеет небо, а сейчас кромешная мгла скрывает растерзанные тела.

Скуластое грубое лицо Торисмунда было тревожно.

— Отца я пока не видел, — сказал он своим тягучим, чуть хриплым голосом. — Наверное, погнался за гуннами. Поеду за ним. Возможно, ему нужна подмога.

— Поезжай, — кивнул Аэций. — Я буду в палатке. Там меня и найдете.

В лагерь он шел пешком. Со всех сторон его окликали по имени. Поздравляли с победой, потрясали оружием в знак уважения. Тут были и те, кто стоял на ногах. И те, кто лежал на носилках, истекая кровью. Победная эйфория властвовала над всеми. И сам он чувствовал необыкновенность момента. Теперь на долгое время в Галлии восстановится мир. Империя спасена от разорения. По крайней мере, здесь, на западе. Император Валентиниан получит новое подтверждение тому, что армия находится в верных, надежных руках. А друзья и соратники убитых утешатся мыслью, что смерть их товарищей не была напрасной…

Возле одной из палаток стояла охрана. Полог был приоткрыт. За ним сияла полоска света. Наверное, горел светильник, оставленный лекарем.

— Что там с пленником? Жив? — спросил Аэций, приподнимая полог.

— Жив, но сказали, не доживет до утра, — ответил охранник.

Ну, что ж. Придется поторопиться, подумал Аэций и вошел в палатку.