Аэций. Клятва Аттилы

Часть 5. Покушение

В поместье

Возле широкого каменного водопада дули порывистые дождевые ветра. Неподалеку на возвышении окруженная разросшимися черными тополями и гроздьями огненного боярышника виднелась заброшенная двухэтажная вилла. Аэций построил её для матери своих сыновей, но с тех пор, как Сигун не стало, наведывался сюда не часто.

В отсутствие хозяина за виллой следили норки, переселившиеся в эти места из горного Норика. Аэций привез их, чтобы Сигун не чувствовала себя одиноко на чужой земле. А когда она умерла, позволил норкам остаться в своих угодьях и предоставил свободу — не притеснял, не собирал налогов, не вмешивался в их полную таинственных верований жизнь. Взамен они поддерживали в поместье порядок, возделывали землю, оберегали её от чужаков. Аэция это устраивало. Норков тоже. Здесь даже сердце стучало в каком-то особенном ритме. Размеренно и спокойно.

Обычно к приезду Аэция на вилле начиналась шумная суета. Оживал очаг. Из комнат сметали седую пыль. В громоздких светильных чашах загорался теплый золотистый свет. Во время приветственного застолья хозяина осыпа́ли дарами, вешали на шею обереги, услаждали игрой на лютне.

Но в этот раз его встретили по-другому.

В доме творилось что-то неладное. При входе все было перевернуто и побито, на полу валялась какая-то рухлядь. Аэций переглянулся со стражниками, сопровождавшими его в поместье. Приказал им жестом готовиться к бою и первым ворвался в кухню, из которой доносился запах слегка подгоревшего варева.

Там возле жарко растопленного очага копошилось какое-то существо в лохмотьях. В первый момент Аэций подумал, что это старуха, но вот она обернулась, испуганно подняла глазенки и перед ним оказалась чумазая девочка лет десяти.

— О, прошу вас, не убивайте, — пронзительно вскрикнула она. — Я только хотела погреться.

— Ты из селения норков? — спросил Аэций, нисколько не сомневаясь, что это так, ведь норка легко распознаешь по внешнему виду. — А где твои родичи?

— Сожгли дома и ушли, — ответила девочка.

— Из-за того, что случилось в доме?

— Из-за того, что случилось на нашей родине, в Норике.

«Ах, вот в чем причина», — подумал Аэций, сопоставляя все разом. Здешние норки узнали, что он перебил их родичей во время восстания, и решили ему отомстить. Разгромили виллу, подожгли селение и сбежали. Теперь вернутся на родину, а сюда — ни ногой.

— А ты почему не ушла с остальными? — спросил Аэций у девочки, убирая меч, и та рассказала, что сначала ушла за обозом, а потом потерялась в лесу и вернулась назад. Летом жила на рыбачьей стоянке у подножия водопада, ловила в озере рыбу, но теперь из-за частых дождей стоянка ушла под воду, и приходится жить в шалаше.

Скорее всего, она говорила правду. Вид у неё был несчастный, как у человека, оставшегося без родных и без крова.

— Вот что, озерная дева, — сказал Аэций. — Перебирайся сюда насовсем. Наверху есть детская комната. Пойди, посмотри, сгодится тебе или нет.

— Одна я по лестнице не пойду, — забоялась девочка. — Там страшно. В селении говорили, что в доме живет приведение.

Аэций взглянул на неё исподлобья. О каком приведении говорили норки? Не Сигун ли имели в виду?

— Не бойся, я провожу тебя. Никакого приведения в доме нет, ты увидишь, что все это байки, — произнес он угрюмо. — А вы, — повернулся к стражникам, стоявшим за его спиной, — отошлите кого-то в Равенну. Пусть скажет начальнику стражи Севастию, чтобы прислал мне людей и провизию на зиму.

Он рассчитывал, что оставшиеся стражники помогут ему навести порядок в разгромленном доме. Но у тех, как выяснилось, было строгое указание вернуться в Аримин, и всё, что они могли — известить Севастия голубиной почтой.

— Так ведь быстрее, — обнадежил один из них.

— Наверное, — кивнул Аэций, никогда не вступавший в бессмысленные препирания с городскими стражниками.

И они ушли.

После их ухода на кухне остались только хозяин дома и гостья.

— Идем? — спросил Аэций у девочки, но она уставилась на него каким-то изменившимся взглядом.

«Так это ты убил моих родичей в Норике?» — спрашивали её глаза.

— Видишь ли… — произнес Аэций, но девочка неожиданно метнулась в сторону. Он едва успел ухватить её за худенькую ручонку. — Погоди. Я хотел сказать…

Слова не шли с языка. Аэций вдруг понял, что не знает как объяснить этой юной невинной крохе, что во время восстания не мог поступить по-другому. Девочка мелко дрожала, неотрывно смотрела в пол, словно боялась взглянуть на Аэция даже мельком.

Тогда он молча разжег светильник и насильно повел её за собой. Покинув кухню, они прошли по первому этажу. Поднялись на второй и двинулись вглубь коридора. Кроме детской здесь находилась спальня и личная комната Аэция, которую он называл оружейной из-за спрятанного в стене тайника для оружия. Похоже, норки не заходили сюда, когда учинили погром.

Детская так же осталась нетронутой. Кровать в этой комнате была одна, накрытая вышитым покрывалом с тяжелыми золотыми кистями. Аэций не ожидал, что Сигун родит ему двойню, иначе распорядился бы поставить две…

— Располагайся, как пожелаешь, — сказал он девочке и повернулся, чтобы уйти. — Воскресить убитых я уже не смогу, — добавил, не оборачиваясь, — но постараюсь вернуть тебя матери и отцу.

— У меня их нет. Они умерли от болезни, — послышалось за спиной. — Ты не мог бы их воскресить?

Наверное, мог бы… Наверное. Если бы не был военным, а лечил бы людей от смертельных болезней и ран, как пророчила старая видья.

— Я оставлю на кухне яства, — сказал Аэций вместо ответа. — Пробуй все, что понравится. Только не пей вина. Оно слишком крепкое, — предупредил малышку и быстрой походкой направился к лестнице.

С собой у него было достаточно вина и провизии, чтобы в кои-то веки напиться вусмерть. Правда, пить пришлось в одиночку. Сначала на кухне у раскаленного очага. Потом его понесло в коридор. Глотая вино из кубка, он бродил по пустому дому, и ему казалось, что Сигун где-то рядом. Надо только услышать её шаги в этой зыбкой ночной тишине…

Остальное происходило, словно в каком-то дурмане. Аэцию снилось, что схлестнулся с противником врукопашную, и тот замахнулся для решающего удара, а он не может пошевелиться, чтобы ответить. И вдруг уже не во сне, а наяву увидел кого-то огромного, с белой плоской головой. В потемках её очертания выделялись особенно четко, отвлекая внимание от копья, которое белоголовый сжимал в обеих руках. Аэцию хватило мгновения, чтобы увернуться в сторону. Наконечник копья с оглушительным треском воткнулся в лежанку, на которой он только что валялся в беспамятстве, и застрял в ней словно в ловушке. Замешкавшись, белоголовый выхватил из-за пояса нож, но даже спьяну, спросонья Аэций оказался намного быстрее. Оглушил незваного гостя ударом в ухо и, выхватив нож из ослабевшей руки, воткнул ему в горло, в точности так, как делал это в бою. От удара белоголовый дернулся, но в себя уже не пришел. Аэций выдернул из перебитого горла нож, ударил еще раз, чтобы наверняка, и отбросил безвольное тело на каменный пол. Ошалело глянул по сторонам и прояснившимся взором увидел, что стоит в оружейной. На лежанке из красного дерева наброшена львиная шкура, из которой торчит копье. На полу — опрокинутый кубок и багровая лужа. Такая же лужа растекается возле шеи белоголового, чье тело распластано рядом с лежанкой.

Аэций прислушался. В доме — тихо. Опыт подсказывал, что убийца пришел один, иначе вел бы себя иначе. А этот, по всему было видно, рассчитывал лишь на себя.

Аэций окинул убитого внимательным взглядом и только теперь заметил, что лицо ему от бровей до кончика подбородка прикрывает плоская белая маска. Вот почему спросонья он показался белоголовым.

Узкие черные прорези для глаз. Глумливая ухмылка нарисованного рта…

Не в этих ли масках были убийцы Констанция Феликса?

Присев на корточки, Аэций содрал её с незваного гостя. Искаженное смертью лицо показалось знакомым. Да и одежда… Такие нагрудники были у стражников, сопровождавших Аэция в поместье. Выходит, уехали не все. Этот спрятался в доме и дожидался ночи. Думал напасть на спящего, да малость не повезло…

«Озерная дева», — вдруг вспомнил Аэций о девочке и крадучись выскочил в коридор. Добежал в темноте до детской. Там было так же темно и пусто. Заглянул в соседнюю комнату — оконные ставни распахнуты. На полу догорает светильник. Может, девочка убежала из дома, когда услышала шум?

Аэций поднял светильник и хотел уж уйти. И вдруг из-под столика, стоявшего возле окна, показалась черная головенка. Боязливо сверкнула глазами и снова исчезла.

— Выходи, не бойся, — тихо сказал Аэций.

— Их там много, — послышался испуганный детский голосок.

— О ком ты?

Девочка вылезла из укрытия и показала вытянутым пальчиком на окно.

Аэций быстро погасил светильник. Взобрался на столик и осторожно, чтобы не заметили снизу, выглянул из окна. В сумраке ночи повсюду виднелись разрозненные огни. Кто-то двигался к дому. Скорее всего, верхом. И, судя по круговому расположению огней, дом окружили со всех сторон.

— Видите? — спросила девочка, придерживая ручонками столик, чтобы тот не шатался.

— Вижу, — отозвался Аэций и спрыгнул на пол. — Пока огни далеко, надо бежать отсюда.

— У меня есть лодка.

— Где?

— Внизу возле водопада.

— Тогда беги к ней скорее. А я заберу оружие и догоню тебя там.

Девочка ответила утвердительным кивком и юркнула в темноту коридора. Аэций нагнал её на лестнице, но внизу их пути разошлись. Девочка побежала к двери, а он — в оружейную. Забрал из тайника свой меч Ульпбер, с которым не расставался даже в самые тяжкие времена, и вернулся в спальню. Начальник стражи Севастий разыскивает улики, подумал он. Отсек еще теплому трупу голову и вместе с маской отнес на кухню, чтобы спрятать в надежное место вроде кадки с медом. Там голова сохранится несколько дней, и впоследствии её можно будет легко опознать.

Спустя какое-то время он выбежал из дома и ринулся к черным зарослям, за которыми грохотала вода. Но проклятый кустарник оказался слишком густым. В темноте Аэций не видел тропинку и не знал, как его обойти. Оставалось только одно. Спрыгнуть с верхнего выступа водопада вниз и доплыть до лодки, о которой говорила маленькая рыбачка.

Водопад в этом месте казался длинным пенистым гребнем. Река несла сюда свои мутные осенние воды, сбрасывала их с откоса в небольшую озерную заводь, и, проторив себе новое русло, бежала дальше. Летом во время засухи водопад мелел и становился тихим, словно лесной ручеек. Теперь же после дождей вода в нем бурлила и, падая с высоты, поднимала несметную тучу брызг.

Аэций наспех примерился к прыжку, покрепче сжал рукоять меча, и, разбежавшись, ухнул в холодную мутную воду, но от удара о водную гладь его рука невольно разжалась и выпустила Ульпбер. Тяжелый меч мгновенно ушел на дно. О том, чтобы отыскать его, нечего было и думать. Вынырнув на поверхность, Аэций судорожно вдохнул и стремительными гребками двинулся к берегу, покрытому предрассветной синевой. Плыть было тяжело. Одежда налипла на тело и тянула вниз.

У самой отмели он поднялся на ноги и побрел, широко загребая коленями воду, к перевернутой лодке, видневшейся на берегу. Рядом не было ни души. Аэций подумал, что девочка спряталась, но мгновение погодя увидел, что из кустов показались пятеро или шестеро громил.

Не дожидаясь, пока нападут, Аэций метнулся обратно в воду. Однако не сделал и пары шагов, как на него набросили сеть и сбили с ног. Теперь, когда оставшийся без оружия пленник только и мог, что рычать словно зверь и рвать зубами проклятую сеть, его осыпали ударами, заставляя корчится на песке от боли. Аэций терпел её сколько мог, но потом, как будто откуда-то издали услыхал свой стон и провалился в черную безмолвную пустоту.

Очнулся он от резкого запаха. Сквозь размытое пятно, что расплывалось перед глазами, постепенно проступили очертания кухни, обвешанной связками лука и засохшими рябиновыми ветками. От зажженного очага повеяло жаром и сосновой духотой…

Так, может, всё остальное привиделись ему во сне? Нападение неизвестного в маске, норская девочка, пятеро громил, поймавшие его сетью словно лосося.

Но нет, это был не сон. И кухня другая, и очаг. Связанный по рукам и ногам он сидел на полу, привалившись к чужой незнакомой стене. Все тело ныло от боли. На губах запеклась соленая кровь.

Сторожили Аэция двое.

— Эй, смотри-ка. Он пришел в себя, — заметил один из них.

— Ну, так иди, доложи, — отозвался второй, сподвигая напарника поднять свою задницу с лавки и выполнить приказ.

Вместо охранника на кухню явился кто-то другой. Велел второму охраннику убираться и направился к пленнику. У него была добротная обувь из тех, что шьют из особой кожи, и уверенная поступь человека сознающего свое превосходство.

Аэций по́днял опухшие от побоев веки.

Перед ним был начальник стражи Севастий. Слегка взбудораженный и всклокоченный, словно только что с ветра. Отдававшие смолью курчавые пряди покрылись бисеринками дождя.

— Жив? — спросил он у пленника.

— Жив, как видишь, — с усилием проговорил Аэций. — А ты здесь откуда?

— За тобой приехал, — ответил Севастий. Вполне дружелюбно, учитывая необычные обстоятельства встречи.

Неужели голубиная почта оказалась настолько быстрой?

— У меня отличные новости, — усмехнулся Аэций, решив, что приятель пришел его вызволить. — Ночью ко мне нагрянули незваные гости. Думаю, те же, что убили Констанция Феликса.

Севастий слегка нахмурился.

— Те же? Как ты узнал?

— Одного я видел вблизи. Он приехал со стражниками и остался в доме. А ночью напялил маску и набросился на меня с копьем. Маску я спрятал в надежное место. Там же находится и его голова.

— Снаружи дома или внутри?

— В кадке с медом на кухне. Может, развяжешь, и я покажу? — Аэций слегка изменил положение тела, давая понять, как сильно оно затекло, но Севастий не двинулся с места.

— Тебя связали по моему приказу, — произнес он безучастно, словно говорил с преступником, а не с другом.

— Я арестован? — не понял Аэций.

— Заключен под стражу.

— За что?

— За участие в тайном сговоре. И лучше бы ты отвечал на вопросы, а не задавал их. Признание значительно облегчит твою участь.

Каждое слово начальника стражи звучало холодно и надменно. Неужели узнал о договоре со скифами? В первый момент Аэций подумал именно так, но дело оказалось в другом.

— Ты призывал Бонифатия к союзу с вандалами. А потом написал подстрекательское письмо, принуждая его к мятежу, — сказал Севастий.

— Ах, вот ты о чем…

Аэций вздохнул свободнее. К скифам это не имело отношения. Для оправдания ему достаточно было сказать, что написал Бонифатию по просьбе матери императора, но тогда вину возложили бы на неё, а этого он не мог допустить. Галла Плакидия была его верной союзницей, единственным человеком во всей Империи, кто неизменно стоял за него горой.

— Ты слегка припозднился, — сказал он Севастию. — В Аримине нас помирили. Так что эта история в прошлом…

— Хватит юлить, — неожиданно резко ответил тот. — В Аримине ты пытался убить Бонифатия. Так что история продолжается. И не закончится, пока ты не скажешь, какие подлые твари сподвигли тебя написать письмо.

Он так разошелся, что набухла вена на лбу. И все из-за письма Бонифатию?

— Ты что? У него на службе? — спросил Аэций.

— Тебя это не касается, — отрубил Севастий.

— Так, значит, правда… И сколько он платит?

— Нисколько. У нас с ним совершенно иная связь.

— Это какая же?

— Родственная.

Аэций удивленно шевельнул бровями.

— Не знал, что Бонифатий тебе родня.

— Не знал или не хотел узнать? Севастием меня прозвали в казарме, как беспородную лошадь, у которой не может быть имени, только кличка. От рождения я — Себа́стьен. Зять Бонифатия. Точнее, был им. Во время мятежа моя жена находилась в Африке, её убили в Карфагене вместе с детьми.

Обескураженный неожиданным признанием, Аэций не сразу нашелся, что сказать.

— Сожалею, — сорвалось с его губ, — но если ты думаешь, что они погибли из-за меня, клянусь, я никогда не принуждал Бонифатия к мятежу. Констанций Феликс собирался заменить его на Сегисвульта. А как проводились такие замены, ты знаешь не хуже меня. Констанций Феликс действовал без суда и следствия. Казнил неугодного человека и назначал другого. Так он избавился от многих. Вспомни римского диакона Тита и архиепископа Арелата. С Бонифатием было бы то же самое, появись он в Равенне, когда его вызвали…

По крайней мере, так уверяла августа.

— Хм, так значит, ты собирался его спасти, и другого умысла не было? — произнес Севастий, округляя брови. — Возможно, кто-то другой и поверил бы в эту чушь, но у меня на подобные вещи нюх. Я слишком давно за тобой наблюдаю. Ты связан с какими-то скрытыми силами. С какими-то неизвестными нам людьми. Они помогают тебе держаться у власти, и ты всегда наплаву. В то время как честные люди, вроде меня, прозябают в безвестности. Думаешь, ты был первым, кого узурпатор позвал на высокую должность? Вначале он обратился ко мне, но я ответил отказом. Не хотел замарать свое имя. А ты согласился, и это сошло тебе с рук. Когда узурпатора свергли, ты снова был наверху, а я оказался никем. Думал, женюсь на дочери Бонифатия, и меня начнут уважать, но Бонифатий поднял мятеж. И пришлось начинать сначала. В Равенне мне дали самую низшую должность. А ты получал одно повышение за другим. И даже история с письмом к Бонифатию не свернула тебя с пьедестала. Я ждал, что тебя растопчут, смешают с грязью, но вместо этого ты вновь получил повышение. И вот наконец-то у меня появился шанс…

— Занять мое место консула?

— Не консула, а магистра армии. Когда Бонифатий уедет в Африку воевать с ванадалами, августе придется найти замену. И если тебя не окажется рядом, магистром армии стану я.

— Ха-ха, неужели ты думаешь, что она согласится? — сквозь смех проговорил Аэций. — Научись прежде меч вынимать из ножен.

— Заткните его! Живо! — рявкнул Севастий стоявшим у входа подручным и, глядя на то, как Аэцию стягивают рот ремнями, подумал не без злорадства: «Посмотрим, как ты посмеешься, когда на твоих глазах будут резать твоих друзей».