Аэций. Клятва Аттилы

Часть 25. Месть

454 г. Равенна

Прежде чем выдвинуть обвинение в убийстве сына, Аэций решил провести расследование. О своих подозрениях он поведал разве что Пелагее.

— Даже если Гонория виновата, её никто не накажет, — сказала жена.

— Почему не накажет? Она всего лишь сестра императора, а не сам император, — произнес Аэций, думая о своем.

— Разумеется, всего лишь сестра, но это уже неважно… Ах, да, ты, наверное, ничего не знаешь. Пока тебя не было, с Гонорией случилось несчастье.

— Сломала ноготь? — хмуро предположил магистр.

— Сломала, только не ноготь, — ответила Пелагея. — Внезапно упала с лошади и свернула шею.

— Погоди-ка. То есть ты хочешь сказать, что она…

— Скончалась от переломов. Об этом было объявлено тихо и как-то вскользь. Ни траура, ни публичного погребения. Никто даже толком не знает, где её саркофаг.

— Хм, вот как, — в раздумье произнес Аэций. — Похоже, она, действительно, кое в чем провинилась.

— Думаешь, с лошади её подтолкнул император? — произнесла Пелагея, понизив голос.

— Своей рукой? Ну, что ты, — отверг эту мысль магистр. — Для такого он слишком изнежен. Кровь и убийства — не его стезя. Может быть, тех, кто находится рядом, но только не сына Галлы Плакидии.

В ответ Пелагея насмешливо закатила глаза.

— Ах, да. Ну, конечно. Как я могла запамятовать. Галла Плакидия — сама доброта, само совершенство, само божество. А то, что в юности поддержала казнь своей родственницы Серены — так это так, недобрые слухи…

— Послушай, в юности мы все совершаем ошибки, — с легким нажимом сказал Аэций. — Валентиниана она воспитала прекрасным юношей.

— Прекрасным?! — округлила глаза Пелагея. — Прелюбодеем, каких свет не видывал! Сенатские жены только и скачут в его постели. Интересно, что они там находят?

— Привелегии для своих мужей, — не сдержался Аэций. — Давай не будем обсуждать императора. Скоро мы с ним породнимся и станем одной семьей.

— Что-что? Породнимся?.. Как ты наивен! Как ты ужасно наивен! — воскликнула Пелагея.

С тех пор они больше не говорили о смерти Гонории. Аэций почти поверил в её виновность, и все же его глодал червячок сомнения, ведь так удобно свалить вину на того, кто уже ничего не скажет.

Поиск изготовителя яда продолжался до осени. Действовать приходилось негласно, чтобы его не спугнуть. И вот отыскался некий осведомитель, назвавший не только имя изготовителя яда, но и того, кто сделал заказ. Им оказался бывший префект претория Петроний Максимус.

«Так вот, кто роет мне яму», — подумал Аэций. Арестовать сановника столь высокого положения без особого дозволения он не мог и, не откладывая, решил нанести императору визит.

21 сентября. Покои императора Валентиниана

— Так вы считаете, что во всем виноват Петроний Максимус? — спросил император, останавливаясь напротив Аэция в озаренном солнечными лучами атриуме своих покоев. Статуи древних героев сочетались здесь с вазами полными роз. Ослепительная белизна колонн придавала атриуму помпезный вид. За спиной императора в грозном молчании застыли спатарии из числа его личных телохранителей. Возглавлял их новый начальник стражи, рядом с которым стоял Ираклий — непривычно вооруженный и одетый в броню.

— Причастность Петрония Максимуса к убийству для меня очевидна, — сказал Аэций, у которого забрали оружие при входе в атриум.

— Вы не ответили на вопрос, — слегка раздражаясь, произнес Валентиниан. — По-вашему император — пустое место, а всеми его делами заправляет бывший префект претория?

— О, нет. Я не это хотел сказать, — смешался Аэций.

— Однако ваши слова прозвучали именно так, — с холодной настойчивостью произнес Валентиниан. — Услышав их, даже птицы умолкли от удивления. Оказывается, это вовсе не император вершит правосудие, а Петроний Максимус так непомерно велик, что решает, кому умереть, а кому остаться в живых!

По лицу магистра пробежала тень.

— Правосудие?.. Разве это слово применимо к отравлению исподтишка.

— Правосудие применимо к тому, кто виновен! — воскликнул Валентиниан и, неожиданно дернув из ножен короткий клинок, казавшийся частью его облачения, а не грозным оружием, ткнул им Аэция в грудь. От неожиданности магистр качнулся назад и, мазнув по груди, ладонью увидел темную кровь. Расширенными зрачками взглянул на того, кто его ударил. На лице императора появилась плоская белая маска, не узнать которую было нельзя. Валентиниан придерживал её тонкими пальцами, унизанными рубиновыми перстнями. Такую же маску надел Ираклий и спатарии, стоявшие сзади. И только начальник стражи отчего-то промедлил.

Аэций встретился с ним глазами, и в то же мгновение в него снова вонзился клинок. Император целился в сердце. От удара Аэций упал на колени, схватившись за рану дрожащей рукой. А потом повалился на мрамор, на который стекали красные капли.

При виде крови императору стало дурно.

— Добейте его и бросьте в болото! — велел он начальнику стражи и вместе с Ираклием быстро вышел из атриума. Следуя его приказанию, спатарии двинулись было к лежавшему без движения телу.

— Не подходите! — остановил их свирепый возглас. Начальник стражи нагнулся к магистру и набросил ему на голову плащ. — Рука императора не могла промахнуться. Аэций мертв! Вы поняли?! Мертв! Оптила. Траустила, — позвал он своих подручных. — Несите сюда мешок и носилки. Остальные — вон из покоев! Слыхали, что я сказал? В казарму! Ногами! Живо!

Домус Петрония Максимуса. Некоторое время спустя

— Император убил Аэция? — Петроний Максимус смотрел на Ираклия и не верил тому, что слышит.

— Убил, собственноручно. Я сам принимал участие, — подтвердил Ираклий. — Так что теперь вам не о чем беспокоиться.

— Как это не о чем? Ты обещал назудеть императору в ухо, чтобы назначил меня магистром армии.

— Как обещано, так и сделано. Уже назудел. Ступайте к нему. Предложите себя магистром. А я всеми силами вас поддержу.

— Не задаром, конечно? — усмехнулся Петроний Максимус, тряся двойным подбородком.

Ираклий с улыбкой пожал плечами. Не задаром, мол, не задаром.

В руки ему полетел пузатый мешочек с золотом.

— На, подавись, крохобор.

— Ваши крохи да мне за пазуху, — любезно ответил Ираклий. — На этом — ади́о, как говорили у меня на родине. Увидимся вечером на приеме у императора. Надеюсь, вы понимаете, что ему не следует сообщать о нашем маленьком соглашении.

— Да понимаю я, понимаю, — прозвучал недовольный голос. — Каждый раз повторяешь одно и то же. Иди уже. Иди.

После ухода евнуха Петроний Максимус немедленно пошел переодеться. Однако сделал это не для того, чтобы выглядеть лучше, а напротив — вместо роскошного одеяния надел наряд поскромнее из опасения раздосадовать императора. В Сенате и так шутили, что когда они рядом, вальяжность Петрония Максимуса слишком бросается в глаза.

Вечерний прием у императора

— Кого назначить магистром армии? Вас? — переспросил император, окинув нежданного претендента пренебрежительным взглядом. — Тогда уж лучше Ираклия.

— Я охотно уступлю Петронию Максимусу эту должность, — тут же вмешался Ираклий. — По-моему, лучшего магистра армии не найти.

— Где не найти? Среди евнухов? Ха-ха-ха, — зашелся хохотом Валентиниан.

Следом за императором, чтобы ему угодить, захохотали и те, кто присутствовал в зале, все эти «белые туники», которые гордо именовали себя патрициями, а на деле — в большинстве своем были выскочками из низов.

Петроний Максимус побагровел от негодования. На этот раз император перешел границу! Повести себя так оскорбительно, сравнить с оскопленным рабом, заставить терпеть насмешки — неужели и правда думает, что это сойдет ему с рук?

— Позвольте мне удалиться, — произнес сановник с учтивым поклоном. — Надеюсь, я не слишком расстроил моего повелителя, предлагая возглавить римскую армию.

— Вы меня не расстроили. Вы меня насмешили, — высокомерно ответил Валентиниан и снова захохотал.

Из покоев императора Петроний Максимус прямиком направился к начальнику стражи, у которого рассчитывал выяснить подробности убийства магистра армии, а заодно понять, каково его отношение к тому, что случилось. Порой даже мелкого недовольства бывает достаточно, чтобы вспыхнула искра. Петроний Максимус собирался раздуть из неё настоящее пламя. С казнью Аэция император лишился единственного надежного союзника любого правителя — армии. Всю жизнь проведя под крылом великого воина, он уверовал в собственную неуязвимость. А крыла-то больше и нет. Отрубил его собственными руками. После таких ошибок на троне становится шатко.

Когда-то Петроний Максимус хотел подчинить императора своему влиянию, ведь тот был мальчишкой. Однако как он ни сыпал подарками, самым влиятельным человеком в Равенне оставался Констанций Феликс.

Причина — в консульской должности, думал Петроний Максимус, но, получив её, понял, что дело в другом. Констанцию Феликсу, как и назначенному после него Аэцию, подчинялась армия. Увидев свою ошибку, Петроний Максимус несколько лет изучал военное дело, чтобы достойно возглавить римское войско. Но если император против его назначения, так почему бы не сесть на место самого императора?

В разговоре с начальником стражи Петроний Максимус недвусмысленно намекнул, что император не остановится на одном убийстве. Вместе с магистром армии пострадают и те, кого он назначил на должности. Себя же Петроний Максимус выставил другом убитого, осведомленным о связях начальника стражи с Аэцием, о которых ни император, ни евнух Ираклий, скорее всего, не знали, иначе не поручили бы завершить убийство.

С их стороны это был опрометчивый поступок.

Разговаривая с Петронием Максимусом, начальник стражи только и ждал, что его уличат в обмане, ведь вместо того, чтобы умертвить Аэция, он его спас. Тело в мешке принимали за труп, и никто не заметил подвоха. Доставили его без огласки, но не к болоту, а на виллу начальника стражи. Раненый выглядел так, словно был без сознания. Доверив его Оптиле и Траустиле, начальник стражи вернулся в казарму. Внезапный визит Петрония Максимуса напугал его вероятным разоблачением, однако, слово за слово, и обоим стало понятно, что хотят одного и того же — воздать императору за беззаконие, которое тот совершил.

— В эти дни мы должны быть особенно бдительны, — с откровенным намеком разглагольствовал Петроний Максимус. — Среди верных друзей Аэция, безусловно, найдутся те, кто решит низложить императора.

— Да, вы правы, — в том же духе ответил начальник стражи. — Теперь найдутся. Но для них будет важно узнать, что Империя не останется без достойного управления.

— Ах, об этом, я думаю, беспокоиться им не стоит. Уверен, они обратят свои взоры на кого-то из бывших консулов. Это было бы самым разумным в их положении.

— И вы думаете, такой человек согласится?

— О, разумеется, если ему принесут золотой венец императора.

Петроний Максимус без сомнения намекал на себя. Начальник стражи ответил молчаливым кивком. Он услышал достаточно, чтобы принять решение.

Март 455 г. Галлия

Авит находился в казарме, когда ему передали предписание императора с приказом немедленно явиться в Рим для подтверждения своих полномочий перед Сенатом. В этом не было ничего необычного. Авит исполнял обязанности магистра армии, возложенные на него самим Аэцием на время своего отсутствия. Необычной была подпись. Император Флавий Петроний Максимус.

— Кто привез это послание? Где посыльный? — вскричал Авит.

— На конюшне, — ответили ему.

— Задержите его! Быстрее… Нет, погодите. Я сам.

Возле конюшни сновали наемники, конюхи и прочий казарменный люд. И только один человек оставался недвижен. Он стоял у столба коновязи, закутанный в складки дорожного одеяния. Узкие прорези шлема не позволяли увидеть лицо, но что-то знакомое было в осанке и небрежно расслабленной позе. Авиту почудилось даже, что это Аэций, но такого быть не могло, ведь магистра убили в Равенне. Император выставил его саркофаг на всеобщее обозрение и обвинил в покушении на власть. Не мог же мертвый воскреснуть. Разве что в саркофаге не было тела…

— Посыльный — вон он. У коновязи, — сказали Авиту.

Незнакомец тоже услышал и в точности как это делал Аэций приветственно сжал кулак.

Помедлив немного, Авит качнул ему головой, иди, мол, за мной, и пошел обратно в казарму.

— Так тебя не убили?

— Смотря с какой стороны поглядеть.

Освободившись от шлема, Аэций вздохнул свободнее. Выглядел он уставшим. Светлая борода и отросшие в беспорядке волосы превратили его в старика, которого трудно было узнать.

— Императору не хватило сноровки, чтобы меня убить, — произнес он с усмешкой. — Основной удар приняла на себя поддевка, но крови было довольно много. Особенно на клинке. В окружении императора оказалось несколько верных людей. Мне сделали знак притвориться мертвым, и с тех пор я мертв. Для Сената, для армии. Для Империи… В награду за службу меня объявили врагом. Да ты, наверное, слышал.

— Слышал, — с горечью подтвердил Авит, — и, поверь, не могу уложить у себя в голове.

— Понимаю, — сказал Аэций. — Я сам не могу уложить. Все это время боролся с внешним врагом, тогда как враг находился под боком. Убивал, скрываясь под маской, разрушал Империю изнутри. А я был его опорой. Служил ему, помогал усидеть на троне, переносил на него достоинства матери, отчего-то решив, что ум, благородство и справедливое отношение к людям, перейдут к нему по наследству. Поддерживал, защищал, оправдывал за ошибки вместо того, чтобы обвинить… Простить себе этого не могу.

— Так ты… пришел от Петрония Максимуса? Я видел в послании его подпись. Хочешь расчистить ему императорский трон?

— Петроний Максимус сам это сделает. И если раньше я бы ему помешал, то теперь не буду. Аэция больше нет, он убит. Спасти императора некому, его судьба решится на Марсовом поле. Знаешь, он думает подтянуться в стрельбе из лука, чтобы лично возглавить римскую армию. Смех, да и только. Посмотрим, найдется хоть кто-то, кто захочет за него вступиться.

— По-твоему, Петроний Максимус будет лучше? Как по мне — что тот, что другой…

— Вот поэтому я и приехал. После свержения императора — Петрония Максимуса назовут узурпатором. Он запятнает себя убийством, римский народ не захочет его признать, и тогда императором станешь ты.

Авит с изумлением поглядел на Аэция.

— Я?

Аэций кивнул.

— Наступает смутное время. Империя нуждается в сильной руке. Став императором, Петроний Максимус назначит тебя магистром армии. Присягни ему и поезжай к торингам под предлогом переговоров. В это же время в Риме начнутся волнения. Тебе не следует в них участвовать. Как только Петроний Максимус будет свергнут, король торингов провозгласит тебя императором. Об этом же будет объявлено в Галлии. А когда признает Сенат, отправишься в Рим и сядешь на трон.

— Ты должен поехать со мной. Один я не справлюсь, — с волнением произнес Авит.

— Справишься, — ответил Аэций. — У воина нет иного пути. Поклянись, что будешь служить не войне, а миру.

Авит упал перед ним на колено.

— Даю тебе слово.

— Сдержи его и отныне ни перед кем не вставай на колени. — Аэций сжал Авиту плечо и заставил подняться. — У меня будет просьба. Только одна.

— Конечно. Я исполню все, что ты скажешь, — с готовностью ответил Авит.

— Распусти гарнизон у норков. Пусть они сами управляют своей землей.

— Ты уверен, что им не нужна защита?

— Они защитятся сами. В эту зиму я был там, лечился от ран. У них хорошие лекари. И надежное войско.

— Что ж, тогда возражений нет. Препятствий чинить не буду, — твердо проговорил Авит.

— Отвечаешь как император. А говорил, не справишься, — улыбнулся Аэций. — Прощай, мне надо спешить.

— Останься хотя бы на несколько дней. У тебя нездоровый вид.

— Главное, чтобы лошадь была здорова. Поеду… Да, я тебе не сказал. У меня теперь новое имя. Аэцием меня не зови.

— Какое имя?

Аэций не стал отвечать. Он решил уехать на Волху, доживать свои дни возле сына, который в ней похоронен, и не хотел, чтобы кто-то об этом узнал.

16 марта 455 года во время учений на Марсовом поле император Флавий Плакид Валентиниан и евнух Ираклий были убиты.

Произошло это на глазах у многих свидетелей, и никто не вступился. Оптила убил удивленно взглянувшего на него Валентиниана. Траустила — молившего о пощаде Ираклия.

Петроний Максимус, как и было сговорено, получил венец императора. Стер с него липкую кровь и попытался надеть, но венец оказался слегка тесноват. Пришлось привязать его к голове, но тот все равно едва не слетел.

Примета была плохой. Петроний Максимус утешал себя мыслью, что теперь его жизнь изменилась, и как новый правитель находится под защитой божественных сил, всегда посылавших ему удачу.

Однако жизнь изменилась не так, как ему хотелось. Добившись власти, он не обрел ничего кроме страха. Телохранители сопровождали его повсюду — портили аппетит, наблюдая за трапезой, залезали к нему в купальню, по нескольку раз подходили к постели, пробуждая своими шагами. Вначале это казалось необходимой мерой, но потом превратилось в пытку. Петроний Максимус изнывал под императорской ношей. В Константинополе его не признали правителем Запада. Желая утвердиться на троне, он почти насильно женился на вдове убитого императора Валентиниана, разорвал помолвку её старшей дочери с сыном вандальского короля и выдал за своего, посадив его рядом с собой соправителем.

— Авит поехал к торингам. Они поддержат нас против вандалов, — успокаивал Петроний Максимус сына, но торинги отчего-то медлили, а вандалы, напротив, были уже в пути. Разорванная помолвка оскорбила их короля, и вскоре стало понятно, что вандальское войско объявится в Риме еще до того, как торинги покинут Толозу и двинутся на подмогу.

— Придется оставить Рим, другого выхода нет. Предлагаю сделать это как можно скорее. — Петроний Максимус произнес это трижды. Сначала в спальне Лицинии Евдоксии, затем в Сенате и напоследок в комнате сына — единственного человека, кто согласился с его решением и ринулся собираться в дорогу.

В покоях новопровозглашенного римского императора было сумрачно и пусто. Холодный мрамор отливал белизной. Золото, бронзу и все, что можно нести, упаковали в мешки и отнесли на повозки. Сдернули даже занавеси, чтобы вывесить их новом месте.

Оглядевшись по сторонам, Петроний Максимус вдруг заметил, что остался один. Вот только что в зале толпились телохранители, носильщики, слуги, и вдруг — никого.

Куда они все подевались?..

— Оптила? — воскликнул Петроний Максимус, заметив в дальнем проеме фигуру телохранителя, которого узнал по приметной броне, но тот, не откликнувшись, молча, направился прямо к нему. На голову он набросил черный покров да к тому же нагнул её так, что виднелась лишь борода.

— Все готово? Пора отправляться в путь? — повысил голос Петроний Максимус и вновь не получил ответа. От этого ему стало малость не по себе. Не то, чтобы он не доверял своему сообщнику, но в его суровом молчании чувствовалась угроза, от которой похолодело внутри.

— Что-то случилось? Что? Отвечай! — потребовал Петроний Максимус.

Телохранитель остановился и поднял голову. Это был не Оптила. Это был Аэций.

Сердце Петрония Максимуса ухнуло вниз.

Призрак магистра армии стоял перед ним как живой. Явился забрать в преисподнюю? Как на всех этих красочных зрелищах, где надевают в жуткие маски и пугают зрителей воздаянием за грехи.

— Я безвинен, безвинен, — пролепетал Петроний Максимус, теряя рассудок от ужаса. — Убивали другие, но за ними стоял император, — продолжил он, видя, что призрак ему внимает. — Валентиниан вдохновился маской убийцы. Увидел её на каком-то из представлений, когда был мальчишкой, и захотел такую же для себя. Это он приказал убить Констанция Феликса. А потом ополчился на вас, на Гонорию, на вашего сына. Подсунул ему ядовитое зелье. Клянусь, я не знал, что так будет. Считал, что он божество, и, словно раб, исполнял его волю. А «божеству» нужны были жертвы. Для него это стало забавой, доказательством своего величия…

Во время своих оправданий, которые сыпались с языка как горох, Петроний Максимус медленно отступал к огромной напольной вазе, стоявшей у входа в зал. Аэцию приходилось двигаться следом, и в какой-то момент они поравнялись с вазой. Петроний Максимус, проявив небывалую ловкость, качнул её, уцепившись за край руками, и она полетела в Аэция, заставив отпрянуть в сторону.

Раздался грохот. Ваза разбилась вдребезги, а Петроний Максимус стремглав помчался по черному от теней коридору.

— Где он?

— Скачет к воротам, — ответил начальник стражи. — Не ходите туда. Там столько народа. Затопчут. Я послал на ворота верных людей, мимо них не проскочит.

— Дай мне коня, — приказал Аэций, надевая шлем. — Не хочу, чтоб его растерзали толпой. Пусть лучше судят.

Возле ворот, действительно, собралась толпа. Когда Аэций подъехал — все было кончено. Тело Петрония Максимуса подвесили за ноги и творили бесчинства — плевали в него, кидались грязью. Какие-то двое задир ругались между собой, чей камень пробил узурпатору голову.

Аэцию стало тошно от всей этой злобы, что его окружала. На войне понятно, от крови люди звереют. А тут… Утихомирить волну, которая поднялась, Авиту, как новому императору, будет непросто, она лишь предвестник грядущего шторма. Ну, ничего. Король вандалов поможет ему навести порядок. Правда, попросит за это немалую цену. А пока он не прибыл со своими войсками, в Риме начнется неразбериха, грабеж и убийства. Их спишут потом на вандалов, как это бывает обычно, когда навести порядок приходит чужая армия.

Отголоски происходящего в Риме достигнут и других городов. Надо скорее ехать в Равенну, забрать Пелагею и сына и увезти их подальше. Оптила предупредил, что они скрываются в доме, который когда-то принадлежал Аэцию, а теперь находится в собственности одного из его соратников — Рицимера.