Агитбригада 2

Глава 2

Был самый обычный день. Даже вполне себе заурядный, если можно так выразиться. В доме номер тринадцать по улице Коммунаров собралось шесть человек и одна барышня.

Все господа и барышня, или как сейчас положено говорить, товарищи, были людьми серьёзными и солидными. И цену времени вполне знали. А собрались они здесь затем, чтобы засвидетельствовать, являюсь ли я, Генка Капустин, воспитанник трудовой школы имени 5-го Декабря, медиумом и спиритом, или же я самый обычный шарлатан.

В абсолютно пустой комнате находился лишь длинный овальный стол и стулья, на которых сидели эти люди, и один свободный. Для меня.

А на столе стояли всевозможные приборы.

— Прошу вас, Геннадий, — сказал один из них, высокий человек с окладистой бородой и пристальным взглядом, и предложил мне присесть на свободный стул.

Сами же они мне не представились.

Среди них я знал лишь Фаулера. Но он тоже молчал и даже не смотрел на меня.

Ну ладно, я сел.

— Здесь мы собрали комиссию, которая проверит достоверность вашего заявления и подлинность ваших медиумных способностей… — занудным голосом сообщил второй, толстяк среднего роста, черноглазый с носом картошкой.

— Как мне к вам обращаться? — вежливо спросил я.

— Пока что в этом нет необходимости, — мрачно заметил первый. — После прохождения или не прохождения сеанса проверки мы вернемся к этому вопросу.

Ну что же, не хотят — ну и не надо.

— Геннадий. Сейчас вы будете очень медленно вращать этот стол с листами вот этой бумаги без помощи рук и ног, лишь силой мысли либо с помощью духов, а мы с коллегами проверим по методу доктора Фарадея, нет ли здесь «идиомоторных актов», — предложил второй человек.

— Но я не умею вращать стол, — несколько удивлённо ответил я.

— Все медиумы умеют, — возразил первый.

— Я — не все!

Господин Фаулер, который тоже был здесь, наклонился к первому и что-то торопливо и горячо прошептал, искоса поглядывая на меня. Первый тоже взглянул на меня, уже с интересом, и степенно покивал головой. Остальные продолжали сидеть молча и бесстрастно, и лишь по изредка бросаемым на меня косым взглядам я определял, что они не спят.

— Ладно, так и отметьте, Юлия Павловна, — сказал первый, обращаясь к бледной девице, единственной представительнице слабого пола, которая сидела и записывала всё в протокол, — испытуемый стандартное «верчение стола» осуществлять не может.

Девица старательно скрипела пером, записывая.

Енох летал вокруг, периодически подглядывал в протокол и весь прямо испереживался. Почему-то эту проверку он принимал близко к сердцу:

— Ну вот что это за спиритуалистическая комиссия, если они сами меня не видят и не знают ничего о нашем мире! — возмущался он. — Верчение стола! Да это же возмущения физической материи, а не общение с душами! Где они только поднабрались такой дикости! Ересь и мракобесие! Вот этот черноглазый считает, что если держит в нагрудном кармане шкурку полоза, то это убережет его от влияния тех же Погруженных во тьму. Как бы не так! Он бы ещё засушенную кроличью лапку в карман сунул! Или дерьмо крокодила, чтоб уж наверняка! Мракобесы! Аферисты! Ну, я не могу с них!

Я не выдержал и усмехнулся.

Третий человек, судя по всему, какой-то профессор, который также подключился и как раз начал речь об идиомоторных актах, возмущенно взглянул на меня и едко спросил:

— Что вас так рассмешило, молодой человек?

— У вашего товарища в нагрудном кармане сброшенная шкурка полоза, которая должна уберечь от влияния злых духов, — с усмешкой ответил я и указал на второго, черноглазого, — но на самом деле она не имеет никакого отношения к оберегам. Бабушкины сказки.

Все удивлённо посмотрели на черноглазого, а тот посмотрел на всех и смутился:

— Это для концентрации жизненных эманаций, — напыщенно попытался оправдаться он и вытащил шкурку из кармана, — но это никак не объясняет, что Капустин имеет склонность к медиумизму. Он мог видеть, как я доставал её.

— Вот ведь врун! — возмутился Енох, — он её никогда не достает.

Я скептически хмыкнул ещё раз и взглянул на черноглазого.

Тот понял, что я понял, и потупился.

— Господа. Тогда давайте уже перейдём к следующей проверке, — нетерпеливо заявил четвёртый, рыжеватый человек с блинообразным рыхлым лицом, — предлагаю перейти к следующему заданию. Геннадий. Мы вас сейчас свяжем, а вы велите духам, чтобы они позвонили в колокольчик.

— О! Это я смогу! — обрадовался Енох, который остро переживал мои победы и провалы как свои.

— А где колокольчик? — спросил я.

— У духов, — спокойно ответил четвёртый.

— Во дебилы! — сплюнул Енох и замерцал как испорченный светофор.

— У духов нет колокольчиков, — возразил я, — у них вообще нет ничего материального, поэтому они не могут позвонить, если нет колокольчика.

— Все медиумы это могут. Стандартное и самое простое действие, — слегка брезгливо сказал второй, видимо мстя мне за шкурку полоза.

— Юноша cunning and dodging, — хмыкнул он и многозначительно взглянул на первого.

— Nothing like this! — возмутился я. Английский я знал с прошлой жизни.

Присутствующие посмотрели на меня с любопытством и переглянулись.

— Ладно, давайте пойдём навстречу молодому человеку, — со вздохом сказал пятый господин с узким капризным лицом. — Иначе это никогда не закончится. Юлия Павловна, внесите колокольчик.

Девица выскочила куда-то, и через несколько минут вернулась с небольшим медным колокольчиком. Который сразу же торжественно водрузили на стол.

— Сейчас мы вас свяжем, — сообщил мне четвёртый.

— Зачем? — не понял я.

— Чтобы исключить вероятность физического воздействия, — охотно пояснил он и с извиняющимся видом развёл руками.

— Короче, чтобы ты не жульничал и сам не дёргал, — прокомментировал Енох, которого всё это ужасно развлекало и заставляло изрядно нервничать.

Меня связали шарфом и привязали к стулу. Руки мне завели за спину.

— Приступайте, Геннадий, — велел четвёртый. — Позвоните в колокольчик, затем приподнимите его над столом.

Я кивнул Еноху, тот дёрнул колокольчик. Раздался мелодичный звон.

Присутствующие дружно ахнули, интерес ко мне чуть подрос.

Енох, наслаждаясь произведённым эффектом, попытался приподнять колокольчик, но не смог.

— Вот жопа! — выпалил он и разразился матами. Таких слов я не слышал даже от портовых грузчиков.

— Простите, это всё? — спросил четвёртый с видимым разочарованием.

— Колокольчик тяжелый, — ответил я.

— Юлия Павловна, запишите, респондент может звонить в колокольчик, но приподнять его, вращать, или же совершать иные физические воздействия не способен, — с оттенком презрительного превосходства процедил второй.

Блин, не надо было мне про шкурку полоза заикаться.

— Давайте проверим чревовещание? — с надеждой предложил первый.

— Не умею, — ответил я.

— Юлия Павловна, запишите — чревовещать испытуемый не умеет, — фыркнул второй.

— Тюпотология? — спросил первый.

— А что это такое? — удивился я. Впервые слышу.

— Ещё бы! — фыркнул второй.

— Это, молодой человек, разговор стуками, — пояснил мне профессор. — также входит в стандартный набор действий любого медиума.

— Нет, — покачал я опять головой.

— Юлия Павловна, запишите — не умеет, — уже изрядно начал веселиться второй.

Они перебрали ещё несколько предложений, но ни светиться, ни изрыгать эктоплазму я тоже не умел.

— Благодарю, Геннадий, — подвёл итог первый, который, как я понял, был председателем комиссии. — Проверка окончена. Мы с вами свяжемся.

— Это провал, — глухо протянул Енох и даже мерцать от расстройства перестал.

— Минуту, господа, — сказал я, увидев, что некоторые господа начали вставать. Фаулер сидел, нахмурившись, и с отсутствующим видом уставился в пол. На меня он подчёркнуто не смотрел.

— Но мы уже всё проверили, — нетерпеливо отмахнулся от меня второй, словно я назойливая муха.

— Нет, не всё, — сказал я. — Вы, господа, проверяли стандартные действия медиумов. Давайте я сейчас продемонстрирую нестандартные?

— Интересно! — остановился профессор и посмотрел на меня, — а что вы можете нам продемонстрировать?

— Шарлатанство! — скривился второй, всем своим видом демонстрируя, что ему некогда.

— Для этого вообще-то вы здесь и собрались, — напомнил я.

— А давайте! — поддержал вдруг меня третий и вернулся обратно за стол.

Члены комиссии уселись за стол.

— У вас, молодой человек, две минуты, — сообщил мне регламент первый.

— Достаточно, — кивнул я и, прикрыв рот ладонью, вдруг кто-то из присутствующих умеет читать по губам, велел Еноху, — отведи всем глаза. Протоколы — сюда!

Енох понятливо моргнул и буквально через секунду протоколы лежали передо мной.

— Уважаемая Юлия Павловна, — сказал я, демонстративно лениво пролистывая бумаги, когда Енох прекратил отводить им взгляды, — здесь ошибка. Меня зовут Геннадий Сидорович, а не Семёнович. Поправьте, пожалуйста.

Все ахнули. А Юлия Павловна уставилась на меня обалдевшим и одновременно восхищённым взглядом.

— А она ничего так, — заметил Енох, окинув её внимательным взглядом, — уж куда лучше твоей Изабеллы.

Я не возражал, если комиссия признает у меня способности к спиритизму, нужно будет обязательно с ней замутить. Или я — не я!

— Н-н-но как? — выдавил из себя профессор и аж подпрыгнул от нетерпения, — Геннадий Сидорович, а вы могли бы это повторить? Только… эммм… скажем… эммм… на заказ?

— Что значит, на заказ? — уточнил я.

— У меня во внутреннем кармане лежит бумажник, — блеснул глазами профессор, — не могли бы вы с ним сделать то же самое, что и с протоколами?

— Да почему нет? — пожал плечами я и взглянул на Еноха.

Через секунду бумажник лежал передо мной на столе.

— А мои очки?! Вы можете?! — воскликнул четвёртый.

Енох покачал головой:

— Тяжелые, не подниму. У него в кармане брюк носовой платок. Его могу.

— К сожалению, не могу, они тяжелые, — вздохнул я, — но носовой платок из кармана брюк могу.

— Извольте! — согласился тот.

Енох всё выполнил.

В общем, скажу я так, веселил высокую комиссию такими вот фокусами ещё добрых полчаса где-то. Нужно ли говорить, что заключение в протоколе прекрасной Юлии Павловны было положительным?

— К тебе пришли, — буркнула Степановна и развернувшись, утопала к себе, всем своим видом показывая, что ужас что происходит, ходють и ходють всякие. Не дом, а проходной двор какой-то.

Я с ней был совершенно солидарен. Все эти спиритические опыты утомили меня изрядно. До невозможности прямо. Хотелось завалиться на кровать и проспать эдак часов двенадцать. Молодой организм Генки Капустина срочно требовал отдыха.

Тем не менее, раз пришли, никуда не денешься. Кстати, надо будет сказать Степановне, чтобы не пускала посторонних во флигель в моё отсутствие. Там же мои личные вещи. Мало ли кто ещё ко мне припрётся?

Хорошо, что я по своей недоверчивой натуре книгу Лазаря и словари по латыни прячу в небольшую нишу, которую обнаружил в пристройке — видимо, когда рабочие строили этот флигель, хотели сделать что-то типа встроенной антресоли, но так до конца и не доделали.

Но в комнате свободно лежат мои личные вещи, немного денег. Нет, надо прекращать всё это! — вот так, ворча под нос, я вошел к себе в комнату и застыл у порога.

На кровати расселся Зёзик с моей единственной кофейной чашкой в руках, а в единственном кресле — Гришка Караулов, который держал откупоренную бутылку с портвейном. Невольная улыбка раздвинула мои губы до ушей.

— Генка! А у нас новость! — выпалил Гришка и широко улыбнулся, отсалютовав мне бутылкой.

— Мы с вполне официальным визитом вообще-то, — ухмыльнулся Зёзик и осторожно поставил чашку на стол, между моими школьными учебниками, — нас Гудков послал к тебе. Ох и задолбались мы тебя искать, Ген! Прикинь, мы сперва были у тебя в школе, но нас туда не пустили, а потом дежурный дал этот адрес. А чего это ты переселился вдруг?

— Заведующий школой отправил меня к аптекарю-гомеопату. На обучение, — озвучил я официальную версию. — Получаю рабочую специальность «помощник лаборанта» и набираюсь опыта. А здесь живу. Временно.

— И что, потом ты будешь выдувать клистерные трубки? — возмущённо выпалил Зёзик, — Геннадий! Ты же так хорошо играешь, мог бы в этом направлении пойти.

— А что плохого в рабочей специальности? — философски ответил я, усаживаясь с другого конца кровати. — И я не трубки выдувать буду, а мази от перхоти и фурункулов для советских людей, между прочим, делать.

— Но это же отвратительно! — раздражённо возразил мне Зёзик и передёрнул плечами.

— Не слушай его, Генка, — вмешался Гришка, налил Зёзику в чашку портвейна, и добавил, — ты же портвейн будешь? Только учти, я пью из бутылки, у тебя тут только одна чашка и её забрал этот пижон.

— Перхоть и фурункулы — это ещё более отвратительно, — нравоучительно заметил я, — тем более у советских граждан. Это тебе не буржуи какие-нибудь. И да, портвейн я, конечно же, буду. Сейчас стакан найду, где-то здесь вроде был.

— Но посвятить свою жизнь фурункулам! — Зёзик был потрясен. — С таким талантом к музыке! Варварство!

— Погоди, я же не отрицаю важность искусства, — миролюбиво ответил я, чтобы разрядить обстановку, — но сам подумай, вдруг я заболею, оглохну, и не смогу играть? Что мне тогда — на паперти сидеть или ходить милостыню просить по вагонам? А так у меня будет рабочая специальность и без куска хлеба я не останусь. А играть я смогу всегда. Одно другому не мешает.

— Да-а-а-а… Не по годам мудро нынешнее молодое поколение, — уважительно, но с нотками легкого ехидства сказал Гришка Караулов и набулькал мне немного портвейну в найденный стакан. — Это не то, как мы с тобой по молодости — всё кутежи да гулянки.

— Так что вы мне сообщить хотели? — вернул беседу в конструктивное русло я.

— Да! Точно! — хлопнул себя ладонью по лбу Гришка. — Ну так вот, можешь себе представить, Генка, нас отобрали, как лучший просветительско-агитационный коллектив города для идеологического просвещения крестьян. Теперь мы выдвигаемся через две с половиной недели по сёлам и городам соседней губернии!

— Ух, здорово! — восхищённо сказал я, смекнув, куда и откуда ветер дует, — поздравляю вас, товарищи. Вы заслужили!

— Но это ещё не всё! — возбуждённо блестя глазами, влез Зёзик, — там какое-то мудрёное постановление есть. В общем, нам теперь нужно, чтобы в составе агитбригады был несовершеннолетний участник, обязательно рабоче-крестьянского происхождения и сирота.

— И что? — сделал наивный вид я.

— И Гудков сказал, что надо тебя брать, ты уже немного нашу работу знаешь, — объяснил мне Гришка, оторвавшись от бутылки с портвейном.

— А что Зубатов? — не удержался от любопытства я.

— Ой, он такой концерт устроил, ты не представляешь! Ужас! — захлёбываясь от восторга, начал рассказывать Зёзик, — так орал, что от тебя только одни неприятности. Так орал! Но Гудков — кремень. Сказал тебя — значит тебя!

— А других кандидатур разве не нашлось?

— Да почему же не нашлось? Были! Даже Люська приводила свою племянницу. Сисястая такая, то, что надо, — одобрительно сглотнул Зёзик, — но Гудков сказал, что надо именно тебя.

— И чего это он воспылал вдруг ко мне такой страстью?

— Потому что ты из трудовой школы! А за включение в состав ученика этой школы к суточным ещё неплохая сумма всем добавляется, за патронат несовершеннолетнего сироты, — хихикнул Гришка. — Даже Зубков, как узнал, орать прекратил. Поэтому хочешь ты или не хочешь, а придётся тебе ехать с нами.

— Да это ненадолго, на месяц примерно, или полтора, — опять влез Зёзик.

— А что мне за это будет? — решил воспользоваться моментом я и не упустить свою выгоду.

— Как что будет? — удивился Зёзик, — почёт и уважение будет. Преференции, если захочешь потом поступать куда-то на культпросвет.

— Мне, как будущему помощнику лаборанта в гомеопатической аптеке, почёт и уважение не нужны, — демонстративно упёрся в скромность я, когда понял, что еду в любом случае (ура! ура!). — Мне нужны конкретные преференции.

— И чего же ты хочешь? — удивился Зёзик, явно не ожидая, что я внезапно упрусь.

— Ничего сложного или ужасного, — простодушно пожал плечами я, — хочу положительную характеристику. Это — раз. Хочу, чтобы вы продолжили со мной заниматься по школьным предметам. Это два. И ещё хочу, чтобы, когда мы вернемся, Гудков написал записку нашему заведующему, чтобы меня допустили до сдачи экзаменов за восьмой класс. И чтобы от Агитбригады кто-то присутствовал на экзаменах. Всё.

— А! Ну если так! — облегчённо махнул рукой Гришка, который видимо опасался, что я потребую что-то материального, — это мы всегда можем. Почему же не помочь товарищу?!

— Но ты обязательно донеси мои условия Гудкову, — подчеркнул свой «ультиматум» я.

— Донесу! Не боись, Генка! — хохотнул Гришка и долил нам с Зёзиком портвейна.

— Так что собирайся давай, Генка, — сказал Зёзик, — через две с половиной недели выдвигаемся.

— За это надо выпить! — подвёл итог переговоров Гришка.