Алексей Щусев. Архитектор № 1

Короткий роман с конструктивизмом

В 1920-е годы прошлого столетия благодаря активно развивавшемуся в тот период конструктивизму Москва воспринималась за рубежом как один из центров мировой архитектуры. Щусев, заявивший о себе ранее как ведущий зодчий неорусского стиля, не стоял в стороне от этого важного процесса, он писал:

«Создавалась новая школа конструктивизма в архитектуре на основе новой инженерной техники. Волна была очень сильной, хотя и противодействие было не меньше. Началась борьба с водоворотами и перегибами.

На искания путей затрачивалось много времени. Сказать, что я прошел мимо этого явления нельзя. Мне казалось, что следует попробовать в натуре насколько это новое течение жизненно. Я сделал несколько проектов и построек: санаторий № 7 в Сочи вместе с Георгием Яковлевым, здание Наркомзема в Москве с Яковлевым, Ростковским и другими сотрудниками. Эти постройки были неплохо осуществлены. Принципы конструктивизма по тому времени были довольно жизненны. Строить что-нибудь сложное было трудно, а новое направление давало возможность при помощи железобетонного каркаса и почти без всякой отделки создать новый тип здания с производственным и свежим направлением. История оценит, насколько это направление было жизненно, и кто из архитекторов сделал в нем достижения.

Конструктивизм дал возможность русским архитекторам стать известными во всем мире — и в Европе, и в Америке. Раньше за границей русской архитектурой мало интересовались. А пример, в иностранной прессе появлялись сообщения, что во время наводнения в Ленинграде „медведь плыл по Невскому проспекту“. После революции иностранцы заинтересовались нашей архитектурой… Мельникова, Бархина знали как сторонников нового направления. За рубежом с нами стали считаться».

Талантливый человек талантлив во всем, гласит расхожий афоризм. К Щусеву он имеет самое прямое отношение. Те постройки, в которых проявилось увлечение Щусева конструктивизмом, отличаются свежестью и оригинальностью, являясь ныне выдающимися памятниками архитектуры.

Прежде всего, это упомянутый выше дом Наркомзема на Садовой-Спасской улице (ныне Министерство сельского хозяйства РФ), созданный Щусевым при участии Исидора Француза, Георгия Яковлева, Дмитрия Булгакова в 1928–1930 годах. Это интереснейшее здание в деловом стиле зодчий поставил на одном из первостепенных участков, предусмотренных его планом «Новая Москва». Когда смотришь на скупой и строгий фасад дома, опоясанного по горизонтали широкими и непрерывными полосами окон, даже не верится, что его автор создал Казанский вокзал. Один лишь густо-красный цвет, в который окрашен дом Наркомзема, роднит эти совершенно разные по стилю постройки.

А вот и еще одно заслуживающее внимания конструктивистское здание Щусева и тех же соавторов — Военно-транспортная академия на Большой Садовой улице, у метро «Маяковская», построенное в 1930–1934 годах. Оно также стоит на Садовом кольце, и было призвано обозначить дублер улицы Горького (его предполагалось пробить через сад «Аквариум»). Интерьеры академии наполнены светом — так много здесь застекленных поверхностей, окон и витражей.

С именем Щусева связан и знаменитый кооперативный дом МХАТа в Брюсовом переулке, выстроенный в 1927–1928 годах. О том, как этот проект возник, рассказала в 2013 году дочь философа Густава Шпета Марина Шторх: «В один из вечеров к нам пришел архитектор Алексей Щусев и стал говорить о новом постановлении, по которому можно создать кооперативное общество, взять госкредит на 30 лет и построить дом. Москвин и Гельцер — прима-балерина, самая прима из всех прим, — плюхнулись перед Щусевым на колени и сказали: строй нам кооператив. Все присутствующие немедленно записались и тут же назвали его „Деятели искусства“ — сокращенно „Диск“. В „Диске“, конечно, оказалось много актеров МХАТа, и, когда выбирали место для дома, выбрали Брюсов переулок, поближе к театру. Щусев тогда был на пике славы, он уже построил Мавзолей, и ему разрешалось то, что не разрешалось другим, поэтому дом получился необычным, конструктивистским, на него многие ездили смотреть. Особенно выделялись угловые окна — кажется, это был первый такой дом в Москве. Интересно, что Щусев тайно сделал вентиляционное отверстие внутри стены между этажами — на случай разрухи, чтобы можно было ставить печурки. И потом эту тайную вытяжку мы нашли, она-таки пригодилась»[172].

Но жильцов дома его «интеллигентское» предназначение не спасло. Хорошо знакомый Щусеву выдающийся ученый, полиглот, говоривший почти на двадцати (!) языках Густав Шпет был арестован в марте 1935 года за участие в редактировании и составлении «фашизированного большого немецко-русского словаря» и как руководитель «группы русских фашистов, входившей в состав немецкой фашистской организации в СССР». Вот такие были жуткие времена.

Семьи осужденных полагалось выселять из Москвы. И в октябре 1935 года Алексей Викторович подписал письмо в 9-е отделение милиции Краснопресненского района с просьбой не трогать хотя бы семью Шпета — жену Наталью Константиновну и их детей. Этот документ хранится ныне в РГАЛИ и публикуется здесь впервые:

«Обращаемся с просьбой разрешить Н. К. Шпет и ее детям проживать в Москве и выдать им паспорта. Мы не можем остаться равнодушными к тому, что в случае выселения Н. К. Шпет из Москвы пострадают трое ее детей, нарушится их учебная жизнь и они будут предоставлены сами себе. Кроме того, мы знаем Н. К. Шпет, как активного общественного работника, в течение восьми лет ведущего большую работу в нашем жилищном кооперативе, членом которого она является с 1928 г. /Брюсовский пер. д. 17/»[173].

Письмо датировано 27 октября 1935 года. Рядом с подписями Щусева стоят также подписи и известных соседей — народных артистов. А Шпета все же расстреляли в 1937 году. Вот почему на этом доме уже в наше время была прикреплена табличка «Последний адрес» — в память о репрессированном и невинно осужденном ученом. Но он оказался не единственным в этом скорбном ряду — еще два жильца этого престижного дома были расстреляны по нелепым обвинениям.

А в доме МХАТа в Брюсовом переулке соседями Щусева, помимо балерины Екатерины Гельцер и актера Ивана Москвина, были их коллеги по артистическому цеху — Василий Качалов, Леонид Леонидов, Василий Тихомиров и другие замечательные и далеко не бедные люди. Вот почему по их заказу квартиры создавались в индивидуальной планировке. И это в то время, когда подавляющее число москвичей ютились в подвалах и коммуналках.

Кому-то из артистов хотелось иметь собственный камин, а вот балерине Гельцер понадобился персональный бассейн — небольшой, но удобный. Ее апартаменты были настолько большими, что их вполне можно было использовать и как художественную галерею. В огромной квартире № 12 на четвертом этаже, завешенной сверху донизу картинами, коих Гельцер насобирала целую коллекцию, работ одного Левитана было до полусотни, не говоря уже о Врубеле и Коровине, Сурикове и Репине (многое ей дарили, оно и понятно: балерина!). Когда в 1941 году немцы подошли к Москве собрание балерины вывезли из столицы под усиленной охраной как особо ценное. У себя дома Гельцер занималась с ученицами: «Занятия проходили в танцевальном зале ее шикарной квартиры в Брюсовом переулке. В качестве станка использовалась спинка кровати из карельской березы, напротив которой находились камин с зеркалом. Из уроков Екатерины Васильевны мне запомнилось бесконечное количество вращений в разные стороны, множество больших батманов у станка и jete en tournant (прыжков), которые Гельцер велела делать быстро, как бы расстилая их по полу — такая манера исполнения этого прыжка очень характерна для того времени», — вспоминала балерина Большого театра Алла Богуславская.

Позднее в апартаментах Гельцер поселился Марис Лиепа. Его дочь Ильзе вспоминает интерьеры своей квартиры: «Потолки украшены лепниной с вензелями, причем в каждой комнате лепнина с определенным сюжетом. В спальне — с целующимися голубками, в гостиной — с вензелями „Е. В. Г.“, в балетном зале — с музыкальными инструментами, мраморные подоконники, белые колонны при входе в гостиную, раковины саксонского фарфора».

Как видим, Щусев для комфорта жильцов предусмотрел все, в том числе чтобы в огромных квартирах комнаты были расположены анфиладой — как в особняках русской аристократии. Дом этот он в буквальном смысле строил и для себя, превратив террасу на крыше в свою новую мастерскую, в которой создал немало проектов, зарисовок Москвы и Кремля.

Благодарные жильцы (они же соседи) избрали Алексея Викторовича председателем правления этого дома, а точнее Рабочего жилищно-строительного кооперативного товарищества «ДИСК». Название лишь отчасти соответствовало действительности, ибо в доме все же жили не рабочие — они лишь строили его. В Государственном центральном театральном музее (ГЦТМ) имени А. А. Бахрушина нашелся интересный документ за подписью Алексея Викторовича от 4 июня 1927 года за № 1:

«МОСКВА. Правление Р. Ж. С. К. Т-ва „ДИСК“ уведомляет Вас, что в доме Т-ва, имеющемся быть отстроенным в Брюсовском пер. под № 17, Вам будет предоставлена квартира общей площадью 29,62 кв. сажени^{13} с платой за эту площадь по предварительным исчислениям по 1000 руб. квадратная сажень, причем сумма эта при окончательном подсчете возможно будет увеличена до 1100 руб.

50 % причитающейся с Вас стоимости квартиры, т. е. 15 000 руб. правление просит Вас внести в ближайшие дни в Центральный Банк Коммунального Хозяйства и жилищного Строительства /ЦЕКОМБАНК/ на текущий счет Р. Ж. С. К. Т-ва „ДИСК“ за № 319.

Ваше желание об увеличении площади Вашей квартиры еще на 10 саженей принято Правлением к сведению и будет рассмотрено при распределении квартир между членами Товарищества.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРАВЛЕНИЯ А. В. Щусев»[174].

Письмо это было адресовано… все той же Екатерине Гельцер и публикуется здесь впервые.

Но занятость всякого рода другими делами и обязанностями вынудила его вскоре отказаться от такой чести как участие в делах правления. В РАГЛИ сохранилась интересная бумага — заявление Щусева в правление «ДИСК» с просьбой: «Ввиду неимения свободного времени прошу освободить меня от обязанностей члена правления ДИСК» от 24 марта 1930 года[175].

А времени требовалось много. Взять хотя бы протокол заседания уполномоченных дома 17 по Брюсовому переулку «РЖСКТ им. Народного артиста республики К. С. Станиславского» от 28 июня 1934 года. Артисты Подгорный и Шверубович, философ Шпет (еще до ареста) вопросы рассматривали наиважнейшие: выборы в ревизионную комиссию, например. Так вот, Василий Иванович Качалов, корифей Художественного театра вошел в нее лишь в качестве кандидата в члены, вероятно, полного членства не заслужил. Кстати, с МХТ Щусева связывали и творческие отношения, в 1927 году он по приглашению Константина Станиславского работал в театре и как художник, создав декорации к спектаклю «Сестры Жерар».