Алексей Щусев. Архитектор № 1

Щусев и Меркуров

8 января 1944 года Евгений Лансере зашел к Щусеву в Брюсов переулок и узнал от него много интересного. Прежде всего, что существует некий проект «поставить колоссальную (конечно!) фигуру Ленина над его мавзолеем. Он в ужасе, думает, что это происки Меркурова». Кроме того, Алексей Викторович «Очень возмущен Грабарем; считает Грабаря, Жолтовского и Нестерова ужасными честолюбцами — „держаться от них подальше!“ Хочет представить на Сталинскую премию свой проект Ташкентского театра». Из всего сказанного Лансере сделал вывод, что «Щ[усев] счастливый тем, что неизменно доволен своею деятельностью (и худ[ожественно]-арх[итектурною] и обществ[енною]), а живет среди безмолвной жены да впавшей в маразм дочерью, девкою-домработницею и мерзавкою женою сына в узком коридорчике!». Поднимаясь наверх к Щусеву, Лансере столкнулся с Василием Качаловым, «выходившим на улицу прогуливать двух такс»[293].

Что же за проект такой возник — статуя Ленина над мавзолеем? И кому подобное вообще могло прийти в голову? С этой идеей «носился» Сергей Меркуров, один из наиболее востребованных в сталинское время скульпторов. Мастерская его находилась в Измайлово, превратившись в фабрику по изготовлению каменных истуканов большевистских вождей. Меркуров сумел монополизировать эту крайне выгодную область советского монументального искусства. Не случайно, что он являлся автором и самых больших памятников Сталину — на берегу канала им. Москвы, на ВДНХ и в Ереване.

У Меркурова в подмастерьях работал Эрнст Неизвестный: «Огромный, бородатый, красивый и громкий Меркуров сразу понравился мне. Его театральная импозантность, его шикарность, размах и красочность жеста импонировали моему романтическому сознанию. Возможно, родись я во времена Шаляпина, во времена купеческих загулов моего деда, мне бы все это показалось мишурой. Но на фоне серых будней, серой, как солдатская шинель, действительности он был яркой фигурой. Жил он барином. За стол садились иной раз до шестидесяти человек. Скульптор он был, бесспорно, талантливый. Его дореволюционные работы явно говорят об этом. Его гранитный Достоевский, Толстой, да и Тимирязев, вырубленные в молодости, конечно, выше всего того, что он потом делал при советской власти. Он был бесконечно циничен и даже как бы гордился этим. Я подозреваю, что в тайниках души он был трагичен и сломлен. Внутренне он уже был выдрессирован советской властью, но внешне — прекрасен, как свободное животное на фоне всеобщей запуганности»[294].

Меркуров позволял себе опасно шутить, исповедуя привычный для советской творческой интеллигенции принцип «с фигой в кармане». Приезжавших к нему вождей он встречал словами: «Ну, друзья-господа, вот там кончается советская власть. А здесь начинается Запорожская Сечь…» Меркуров имел в виду, что на территории усадьбы царит творческая свобода. Эрнст Неизвестный запомнил главную заповедь своего учителя: «В нашем деле брака не бывает!» — в том смысле, что «главное не как сделать, а как сдавать работу».

Бывал у Меркурова и Щусев (которого к циникам трудно отнести). Гостей удивлял его метод работы — свои скульптуры он первоначально лепил голыми, в том числе и Ленина. Так что ужас Щусева понять можно — его мавзолей был самодостаточным и не предусматривал каких-либо «дополнений». Более неуместную идею трудно было выдумать: статуя Ленина, тело которого покоится тут же, у ее подножия. Меркуров предложил снести верхнюю часть Сенатской башни Кремля (ту, самую, что стоит за мавзолеем) и взгромоздить туда каменного Владимира Ильича. Слава Богу, в 1944 году до этого не дошло.

Но и спустя несколько лет Меркурову не давал покоя щусевский мавзолей. Так, в 1944 году была организована правительственная комиссия по подготовке к празднованию 800-летия Москвы. Возглавил ее Андрей Жданов, в ту пору второй человек в партии и государстве. Помимо членов Политбюро — Георгия Маленкова, Лаврентия Берии и других в комиссию позвали и зодчих, в том числе Аркадия Мордвинова, Бориса Иофана и Дмитрия Чечулина.

Щусева также привлекли к обсуждению — вопроса об установке на Красной площади памятника Победы в Великой Отечественной войне. Пригласили и скульпторов — Меркурова с Мухиной. В процессе обсуждения затею Меркурова с памятником Ленину на Сенатской башне Кремля поддержали, но решили дополнить композицию еще и монументом Сталину. То есть над мавзолеем должны были возвышаться уже две гигантских фигуры — вождя усопшего и живущего, что было весьма символично, учитывая предназначение щусевской постройки.

В итоге в июне 1947 года «наверх» было доложено о выработанных трех вариантах решения будущего памятника Победы, один из которых гласил: «предложение о сооружении памятника Победы с использованием Сенатской башни как пьедестала и постановки на ней фигуры товарища Сталина, олицетворяющего победу нашей Родины в Великой Отечественной войне. Трибуны перестраиваются вновь с размещением по верху их протяженного скульптурного фриза, заканчивающегося на краях двумя скульптурными группами». Другие варианты предусматривали в том числе снос части ГУМа и Исторического музея.

Меркурова Щусев недолюбливал. Во всяком случае, не целовался с ним как с Шаляпиным, когда тот приходил в мастерскую. Архитектор Ирина Синева вспоминает период работы над проектом Президиума Академии наук:

«Меркуров на моей памяти был только однажды. Но он представлял собою такую колоритную фигуру, что хочется рассказать об этом посещении. Однажды, за нашими спинами раздался гудящий бас: „В Академии наук заседает князь Дундук… Где здесь Алексей Викторович?“ Естественно, мы насторожились. За стеклянной перегородкой закутка Алексея Викторовича послышалось его приветственное восклицание, он тут же вместе с посетителем вышел к нам и представил нас друг другу. Это был Меркуров и приходил он явно для того, чтобы выяснить, не потребуются ли для здания президиума его скульптуры. Мне показалось, что Алексей Викторович не был рад этому посещению, во всяком случае, он очень скоро ушел, а Меркуров остался и просидел у нас довольно долго. Он много говорил и в том числе, обсуждая смерть кого-то из академиков (Бехтерева?), произнес следующее: „Недаром в Писании сказано: проводи старость с подругой юности. А тут, старый — женился на молодой! Это все равно, что к телеге приделать авиационный мотор“…»[295]

Но одна (как минимум) совместная работа у Щусева с Меркуровым была. Если бы Алексей Викторович и хотел избежать творческого сотрудничества с Сергеем Дмитриевичем, то вряд ли смог бы. В самом деле — Кишинев расценивался как архитектурная вотчина Щусева. И вот пришло время поставить в столице Советской Молдавии памятник Ленину. А кто у нас главный по памятникам вождю мирового пролетариата? Меркуров, конечно. Так что пришлось поработать вместе. Щусев выступил в этой работе как архитектор (совместно с Владимиром Турчаниновым).

Но памятника Ленину, исполненного из красного уральского гранита, Щусев уже не увидел — монумент открыли в октябре 1949 года в центре города у Дома правительства Молдавской СССР. Простоял он чуть более сорока лет — в 1991 году его снесли.

Ирония судьбы в том, что посмертную маску с Щусева снимал все тот же Меркуров. Он зарабатывал посмертными масками (видно, общение с покойниками не прошло для него даром, сильно повлияв на мировоззрение). Первую маску он снял с армянского католикоса в 1907 году, а всего их насчитывается более трехсот. Снимал маски с Ленина, со Сталина не успел — скончался в 1952 году, очень вовремя, ибо вскоре всех его каменных Сталиных свергли с постаментов. А посмертная маска Щусева ныне в Третьяковской галерее.