Алексей Щусев. Архитектор № 1

Станиславский — Щусеву: «Верю! Верю!»

В октябре 1927 года по Москве были расклеены афиши, извещающие о премьере в Московском художественном театре, пока еще не академическом. На малой сцене театра (что находилась тогда на Тверской улице, 22) поставили новый политически важный спектакль «Сестры Жерар». Список исполнителей открывала фамилия примы театра — Ольги Книппер-Чеховой. Пьеса представляла собой инсценировку Владимира Масса по мелодраме Деннери и Кормона «Две сиротки», погружавшей зрителей в эпоху Великой французской революции. Художественным руководителем постановки выступил Константин Станиславский, режиссерами — Николай Горчаков и Елизавета Телешова. Для Щусева это стало пробой пера в сценографии.

Несомненно, что проектирование «театрального» дома в Брюсовом переулке и повлекло за собой начало этого необычного эксперимента на этот раз уже на сцене МХТ. Как говорится, пути Господни не исповедимы. И неизвестно, куда еще они могут привезти. Алексея Викторовича они привели к совершенно новому и неожиданному применению его творческих сил.

Несколько лет тому назад были опубликованы эскизы Щусева к спектаклю, хранящиеся в частном собрании. «До сих пор считалось, — утверждает искусствовед Валентина Хаирова, — что Щусев выполнил эскизы двух первых картин пьесы, а также костюмов персонажей. Но среди его наследия имеются зарисовки и проработанные варианты всех актов пьесы. Эти наброски характеризуются мастерским владением карандашом, по-архитектурному точной линией, для „подсветки“ набросков автор использовал прозрачный слой акварели». Кроме того, «Сохранившаяся в архиве МХАТа композиционная схема расположения мебели и задников показывает, какими простыми средствами мастер добивался зрительского впечатления. Хотя русский театр в 1920-х годах был готов внедрять новые приемы оформления сценического пространства, Щусев обратился к традиционным декорациям»[176].

Обнародованные эскизы ясно показывают, насколько серьезно подошел маститый академик архитектуры к этому, казалось бы, проходному эпизоду в его биографии. Точно, красочно и с большим изяществом придумал Алексей Викторович декорации и образы героев пьесы. Вот, например, застава старого Парижа из первого действия. Эскиз выполнен графитным карандашом с применением акварели, гуаши и золотой краски. Интересны и другие эскизы — «Особняк маркиза де Прель (Оргия)», «Подвал тетки Фрошар (Логово)», «Кабинет графа», «Домик Генриэтты», «Двор женской тюрьмы» и т. д.

Выразительны и эскизы костюмов главных героинь — Генриэтты и Луизы и прочих обитателей парижской бедноты — Марианны, Жака с его бандой, тетки Фрошар, Пикара и Луизы-нищей. Не менее ярко и глубоко выписаны костюмы представителей ненавистной восставшему французскому народу аристократии — графа и графини де Линьер.

В работе над сценографией Щусеву помогали весьма авторитетные люди в своей области — легендарный художник МХТ Владимир Симов и Иван Гремиславский, заведующий постановочной частью. Именно его фамилия и стоит на афише 1927 года после фамилии Щусева. Гремиславский оставил неизгладимый след в истории российского театра, организовав первую в стране сценическую экспериментальную лабораторию при МХАТе. Он же предложил впоследствии создать первый в СССР постановочный факультет при школе-студии им. Владимира Немировича-Данченко и сам его возглавил.

Как вспоминал режиссер Николай Горчаков, во время репетиции одной из сцен — «Оргии» — по просьбе Станиславского Щусев изменил оформление и «велел убрать все простенки павильона-гостиной в нашей прежней декорации. Расставил пилястры в виде колонн по всей сцене, соединив их занавесами, какие нашлись в театре, и изменил совершенно освещение», в результате чего «занавески „играли“ на просвет, и этим создавалось на сцене своеобразное сочетание света и цветных пятен. Все занавески шевелились, двигались, открывались и закрывались, что придавало им динамичность, а всей картине — некоторую таинственность».

Не менее плодотворно сотрудничали режиссер и художник и в другой сцене: «Декорация представляла часть узенькой парижской улички. Высокий каштан закрывал перспективу улицы. Три четверти сцены занимал фасад двухэтажного дома под черепичной крышей. От улицы дом был отделен невысокой оградой с калиткой в ней. По наружной стене дома шла лестница на второй этаж, в квартиру Генриэтты. По заданию Константина Сергеевича весь квадрат стены, обращенный к зрителю, на втором этаже был как бы условно „вынут“ А. В. Щусевым. В этом квадрате, как в большом окне, была видна зрителю вся комната».

Запомнились Николаю Горчакову и следующие красноречивые слова Станиславского: «У Алексея Викторовича не может не получиться то, что нам надо. Он слишком опытный художник, и грош цена нашим режиссерским замыслам, если мы с вами не сумели донести до художника свою мысль».

Традиционное и классическое решение пьесы и ее сценографии (когда артисты предстали на сцене в костюмах своей эпохи, а не в современных одеяниях) не стало театральным событием. По мнению ангажированных театральных критиков, таких, например, как Осаф Литовский (оставшийся в истории как гонитель Михаила Булгакова), спектакль не удался. Литовский и здесь высказался: «В итоге много старательной и тщательной работы потрачено на заведомо тяжелый и серый спектакль… Что же сказать о постановке? Все очень грамотно, чистенько, гладко и моментами не без живописности. Но и только. Работа художника была вполне „увязана“ с пьесой и постановкой». А вот зрителям спектакль понравился и просуществовал на сцене несколько лет, пережив 177 представлений. На этом первый и единственный опыт сотрудничества Щусева с Московским Художественном театром закончился. Алексей Викторович был более интересен его труппе по своей основной специальности.