Алхимики

Глава XII ОЧАРОВАННЫЙ МОНАХ

Хозяин «Золотого Гуся» извлекал немалую пользу из пребывания в его доме обоих иностранцев. Они ни в чем себе не отказывали, и каждую субботу в харчевню являлся придворный служитель, который оплачивал их счета.

Теперь уже было известно, что бородатый чужеземец — итальянский граф, и работает у князя в качестве астролога и алхимика. Несколько раз в неделю придворная карета приезжала за графом и затем доставляла его обратно. Однажды даже сам светлейший князь, в сопровождении камергера, посетил чужеземца в «Золотом Гусе».

Трактирщик готов был себе шею сломать в угоду высоким посетителям. Когда он им поклонился, красный нос его почти коснулся земли.

При виде его, князь изволил милостиво улыбнуться и сказать весьма многозначительным тоном:

— Ах, это и есть хозяин «Золотого Гуся»?

Трактирщик хотел было дать князю находчивый ответ, но ничего не мог придумать и ограничился одним лишь поклоном. Князь и его камергер проследовали мимо него наверх по лестнице.

С лихорадочной поспешностью трактирщик отдал несколько приказаний и переоделся в праздничное платье.

Князь очень-очень долго пробыл у итальянского графа. Трактирщик, между тем, тихонько пробрался наверх, чтобы малость подслушать.

Он приложил ухо к замочной скважине и услышал голос князя:

— Милый граф, вы хорошо знаете, что я доверяю вашему искусству. Но до сих пор я получил от вас очень немного, тогда как мне пришлось выплатить вам очень крупные суммы.

— Государь, — ответил граф, — я уже имел честь всеподданнейше обратить ваше внимание на то, что все предыдущие опыты в виду неблагоприятного положения созвездий не могли привести к сколько-нибудь значительным результатам, но ваша светлость, тем не менее, настаивали на продолжении экспериментов.

— Хорошо же, — прервал его князь, — на этот раз я поставил на карту большую сумму, и надеюсь, что вы с возможной осторожностью приступите к работе. Когда же, по вашему мнению, наступит подходящий момент для мультипликации?

— Не позже, чем через шесть недель.

— Прекрасно, граф, приложите к делу все ваши познания! Ведь речь идет о двух тысячах дукатов, — это не безделица.

— И все-таки это мелочь по сравнению с миллионами, которые я добуду для вашей светлости.

Трактирщик услышал звуки, показавшиеся ему очень знакомыми. Он приблизил глаз к замочной скважине и увидел, как граф пересыпал изрядную кучу золота в кожаный кошелек.

Князь собрался уходить, и трактирщик опрометью сбежал вниз. Когда, через несколько минут, господа спускались с лестницы, он стоял уже на своем посту около дверей. В довольно искусно составленной речи, он попросил его светлость оказать честь его убогому заведению, — выкушать кубок вина.

Князь, отличавшийся приветливостью, согласился и вошел в комнату, где на серебряном подносе красовался большой, изукрашенный резьбой кубок, и рядом с ним другой, — поменьше и похуже, — предназначавшийся для камергера.

Князь выпил, похвалил вино и удостоил трактирщика нескольких вопросов, на которые тот дал почтительные ответы. Затем князь вышел, а камергер бросил на стол два дуката. Сперва трактирщик не хотел брать денег, но потом все-таки взял их и с поклоном проводил высоких гостей до кареты.

Понятно, что в последующие дни хозяин «Золотого Гуся» находился в повышенном настроении. Каждому из постоянных посетителей показывал он кубок, из которого пил князь, и два дуката; он поклялся никогда их не разменивать, ибо они были для него дороги, как память о светлейшем государе.

Однако, счастье избаловывает. Трактирщик не удовлетворился тем, что князь выпил у него кубок вина и подарил два дуката. Он начал мечтать о более высоких милостях.

Ему вспомнилось, что его двоюродный брат, трактирщик в Аммерштадте, с позволения князя Рохуса переименовал свой постоялый двор «Корона», который стал называться — «У Отца Народа». Это новое название весьма содействовало процветанию предприятия, а его хозяин стал пользоваться в дальнейшем вниманием княжеского двора.

Все это возбудило тщеславие финкенбургского трактирщика, и, ссылаясь на пример своего коллеги из Аммерштадта, он обратился к князю с почтительнейшей просьбой дозволить и ему переименовать «Золотого Гуся» в харчевню «У Матери Народа». Он решил, что ему удастся даже угодить таким образом их светлостям.

Но вышло совсем наоборот.

В харчевню явился бургомистр, — не как гость, а в качестве именно главы города и представителя власти. По поручению князя он сделал трактирщику такой строгий разнос по поводу его непристойного домогательства, что тот не знал, куда деваться от стыда и страха.

После этого огорчения настроение хозяина «Золотого Гуся» круто изменилось: теперь он постоянно был не в духе. Но хуже всего было то, что он сообщил о своем замысле некоторым внушавшим ему доверие лицам, а те разболтали тайну, и теперь его повсюду поднимали на смех.

Одна беда всегда влечет за собой другую. У трактирщика был четырнадцатилетний сын, который на Пасхе должен был уйти из городской школы и теперь помогал отцу в деле. Каспар — так звали этого юношу — был чрезвычайно неповоротлив. Несть числа разбитым им стаканам и тарелкам, как и подзатыльникам, которыми щедро награждал его родитель.

И вот, в довершение всех бед, Каспар забыл однажды закрыть кран винной бочки. Ярость трактирщика была неописуема. Он жестоко избил сына, выместив на нем свою неудачу с переименованием трактира. Окончив экзекуцию, отец обратился к сыну со следующей речью:

— Негодный мальчишка! Я бы с удовольствием выгнал тебя из дому. Но, увы, мне будет стыдно людей, если узнают, что мой сын непутевый бродяга. Посему я оставлю тебя у себя. Но знай же, что миновали веселые деньки! Чтобы быть трактирщиком, ты слишком глуп, — это ясно! Но я заставлю тебя заняться науками.

Окончив эту речь, он дал несчастному Каспару такого пинка в бок, что тот в один миг вылетел вон из комнаты.

Мысль, пришедшая трактирщику в минуту гнева, глубоко в нем засела. К сожалению, парень был немного староват для поступления в младший класс лицея. К тому же, за время службы в трактире он, конечно, забыл все, чему его учили в городской школе. Сообразив все это, трактирщик решил немедленно нанять учителя, чтобы тот вбил в голову его сына всякую ученую премудрость. Он не хотел только слишком много истратить на это дело.

Вдруг он вспомнил о своем постояльце-бакалавре, который, по всей вероятности, очень не прочь заработать себе на харчи.

Задумано — сделано. Трактирщик поднялся в комнату Фрица Гедериха, несколько дней тому назад поселившегося в «Золотом Гусе».

При входе хозяина Фриц быстро отбросил в сторону плащ или что-то в этом роде и имел смущенный вид.

«Ага, — подумал трактирщик, — он занимается починкой старого платья! Кошелек-то, видно у него тощий!»

Растопырив ноги и засунув руки в карманы, он подошел к своему постояльцу и спросил его свысока:

— Эй, милый друг, хотел бы я знать, как долго вы проживете в моем доме?

Фриц Гедерих с удивлением посмотрел на своего собеседника и ответил:

— Это будет зависеть от того, насколько любезно вы будете со мной обращаться.

«У него есть деньги», — решил про себя трактирщик и сказал гораздо приветливее:

— Простите меня, господин бакалавр: у меня ведь голова полна забот. Я без всякой задней мысли вас спросил. Мне бы хотелось знать…

— Вы боитесь, что я вам не заплачу по счету? Можете не беспокоиться!

Фриц тотчас же достал кошелек и высыпал его содержимое на стол. За время пребывания в аптеке ему удалось скопить довольно кругленькую сумму.

Трактирщик мигом сделался необычайно вежлив. Он даже чуть было не отказался от мысли нанять господина бакалавра в учителя. Сначала он долго говорил о бесталанности своего сына, который является для него источником одних только огорчений, и лишь под самый конец предложил господину бакалавру за умеренное вознаграждение обучать Каспара уму-разуму.

Фриц Гедерих оценил выгоду этого предложения. Трактирщик попросил его не жалеть розог для наставления его отпрыска и, очень довольный, что удалось задешево нанять учителя, вышел из комнаты.

Фриц Гедерих облокотился на стол и усмехнулся;

«Медик, заклинатель духов, шарлатан, помощник аптекаря, алхимик, комедиант, ментор сына трактирщика — что же дальше? Однако, и то хорошо, что благодаря предложению трактирщика я смогу надолго остаться в городе!»

Затем он достал кусок сукна, отброшенный в сторону при появлении трактирщика, и начал сшивать его не хуже заправского портняжного подмастерья; при этом он насвистывал веселую песенку.

Окончив работу, Фриц оделся в новое платье: оно было с широкими рукавами и глухим капюшоном. Фриц посмотрел в зеркало и остался доволен: в этом наряде, подпоясанный веревкой, он вполне мог сойти за монаха. Затем он снял рясу и спрятал ее в платяной шкаф.

Вечером того же дня в питейном заведении «Золотого Гуся» было очень весело. Там пировали старые мастера цехов. Они собрались в харчевню чествовать двух своих товарищей, толстого мясника и маленького портного, которые одновременно получили почетные звания, один — придворного мясника, другой — придворного портного.

Оба виновника торжества важно восседали в конце стола. Остальные мастера всячески льстили им, хотя в душе страстно завидовали обоим счастливчикам.

Эти последние, конечно, превозносили вовсю князя и его двор, а прочие ремесленники, сладко улыбаясь, поддакивали своим неожиданно возвысившимся коллегам. Всем им внешне приходилось примириться с тем, что сами они упустили подходящий момент для собственного возвышения: оставалось надеяться на будущее.

Один только трактирщик оказался откровеннее других; он придвинул свой стул к гостям, сплюнул и небрежно сказал:

— Вы преувеличиваете, почтенные мастера! Наш князь, в сущности, такой же человек, как я и вы.

После смелых слов трактирщика воцарилась жуткая тишина. Мастера смущенно поникли головой, а придворный портной и придворный мясник необычайно походили на индюков, завидевших скотницу, проходящую по двору в красной юбке.

Мясник окинул трактирщика презрительным взглядом и сказал:

— Кто так говорит, — тому, конечно, редко приходилось иметь дело с августейшими особами!

— Совершенно верно, — подтвердил придворный портной.

— Князья появляются на свет Божий точно таким же образом, как и мы, грешные, они так же едят, пьют, спят и умирают. Разве неправда, господа мастера?

Ремесленники ничего не ответили, и только посмотрели на придворного мясника, который был теперь в затруднительном положении.

— Что же, господин придворный мясник? — злорадствовал трактирщик. — Прав я, или неправ?

— Некоторым образом, — сказал тот, озираясь по сторонам, словно ища помощи, — некоторым образом вы правы, однако, некоторым образом вы и не правы.

— Поясните! Я сгораю от любопытства, — заметил трактирщик.

— Ибо, — продолжал мясник, — имеется очень много различий между князьями и простыми смертными… К сожалению, я не могу сейчас припомнить ни одного из них… Но это ведь и так ясно…

— Например, — вмешался придворный портной, которого осенила счастливая мысль, — например, каждый княжеский род имеет своего родового духа…

— Да-да, именно родового духа, — подтвердил мясник, — или, что то же самое, — родоначальницу. В этом преимущество князей перед другими.

— Ну и дурачина! — сказал трактирщик.

Теперь большинство присутствующих перешло на сторону придворного мясника. Почти каждый из них мог рассказать какую-нибудь страшную историю. Перед смертью князя Маврициуса по замку прохаживалась белая дама, ломавшая в отчаянии руки, а в Аммерштадте в предзнаменование смерти одного из членов княжеской семьи всегда появляется черная дама под белым покрывалом. Наш просвещенный трактирщик мог говорить, что ему угодно, — все присутствующие, стараясь перекричать его, с полным убеждением говорили о существовании черной и белой дамы, которых, как это достоверно известно, видели придворные служанки и повара.

— В таком случае, — продолжал трактирщик, — наш князь имеет сразу двух родоначальниц — черную в Аммерштадте и белую в Финкенбурге! Как только эти привидения не вцепились еще друг другу в волоса! Ведь между ними должно быть соперничество!

Цеховые мастера захохотали во все горло. Но придворный портной строго посмотрел вокруг.

— Шутки такого рода неуместны, — сказал он. — К тому же, известно, что настоящая родоначальница существует лишь до тех пор, пока живет хотя бы один из представителей ее дома; а если род угас, то нет больше и родоначальницы.

Цеховые мастера кивнули в знак согласия головой.

— Что же произойдет, — начал опять трактирщик, — если кто-нибудь из представителей княжеской фамилии умрет в нашем городе? Придет ли тогда аммерштадтская родоначальница к нам или появится, как и прежде, в своем замке?

Все начали оживленно обсуждать этот спорный вопрос. Наконец, придворный портной, признанный авторитетом во всем, что касалось привидений, следующим образом разрешил этот спор: родоначальница всегда сопровождает двор, — значит, зимой она находится в Аммерштадте, а летом — в Финкенбурге.

Но трактирщик все еще стоял на своем.

— Если даже предположить, что родовые духи действительно существуют, то это еще нисколько не доказывает, что князья имеют какие-то преимущества перед простыми смертными!

— Ого! — крикнули в один голос придворный мясник и придворный портной.

— Нисколько не доказывает! — повторил трактирщик. — Говорят, что и обыкновенные смертные имеют родовых духов. Во время одного путешествия мне довелось переночевать в одном доме, где показывался иногда дух портного. Он был одет в длиннейший шлафрок, сшитый из лоскутов, которые этот портной при жизни утаивал от своих заказчиков!

Все мастера, даже мясник, громко захохотали и посмотрели на портного, который постарался скрыть досаду и заметил, что все это вполне возможно, Он тоже пережил нечто подобное в одной гостиннице. Там каждую ночь — между винным погребом и колодцем — бегал трактирщик, тяжело пыхтя под тяжестью большого чана. История эта не выдумана: он сам не раз видал это привидение, и сейчас вспомнил даже название постоялого двора, — оно звучит довольно странно: «У Матери Народа»…

Теперь все насмешники оказались на стороне придворного портного. Трактирщик бросил на него яростный взгляд и вышел из комнаты.

Цеховые мастера, как и всегда, когда речь заходила о сверхъестественном, долго не хотели расходиться. Оказалось, что придворный портной знал несчетное количество жутких историй и мог ответить на все вопросы, касающиеся привидений. Слушая его рассказы, не забывали, понятно, и о вине, и когда почтенные ремесленники поднялись, наконец, со своих мест, многие из них чувствовали себя весьма нетвердо на ногах. Так, например, сильно покачивался новоиспеченный придворный портной, который с благодарностью воспользовался любезностью мясника, предложившего ему опереться на его плечо…

Позади старой городской стены находилась улица, на которой имелось всего несколько домов, окруженных садами и огородами. Сюда-то направился мясник со своим другом, во-первых, потому, что это была ближайшая дорога к дому; во-вторых, обоим приятелям захотелось освежить разгоряченные головы, а в этом месте, не защищенном от гор городской стеной, чувствовалось больше прохлады.

Сквозь разорванные облака мерцал узкий серп месяца, а свежий ветер надувал, словно парус, высокий воротник плаща придворного портного, который всей тяжестью повис на руке своего спутника, все еще рассуждая о природе и существе духов вообще и родоначальниц в особенности.

Вдруг послышались чьи-то шаги, и из боковой улочки показалась какая-то темная фигура. Придворный портной и придворный мясник остановились, как по команде. Портной задрожал, словно вспугнутый заяц, и повлек своего спутника в темный угол. В это время из-за туч выглянула луна и осветила неизвестного. Он был закутан в темное одеяние и подпоясан веревкой. Остроконечный капюшон скрывал его лицо.

— С нами крестная сила! — пробормотал придворный портной. — Это — проклятый монах!

— Тише, — шепнул придворный мясник, несмотря на свою силу дрожавший, как осиновый лист. — Прочти молитву, приятель, иначе — мы погибли.

Монах подошел к стене, постоял минутку, прислушался и вдруг быстро взлез на ограду; там он посидел верхом секунды две и затем тихо соскользнул на противоположную сторону.

Едва он исчез, как придворный мясник, невзирая на свою тучность, помчался с такой быстротой, что придворный портной еле-еле поспевал за ним.

Со времени несчастья, виновником которого был ворон Яков, в аптеке Золотого Льва наступили тяжелые дни.

Когда старая Ганна узнала, что произошло в ее отсутствие, она попробовала утихомирить разгневанного аптекаря. Но господин Томазиус был тверд, как скала. Тогда Ганна прибегла к последнему средству: она пригрозила, что уйдет из дома; но аптекарь ответил на это: «Уходите, если угодно!» — после чего Ганна осталась.

Со времени своей лесной прогулки магистр сильно изменился характером. Когда ему сказали, что бакалавру отказали от места за то, что он не досмотрел за тинктурой, он рассеянно заметил: «Так… так». Вторую причину увольнения от него скрыли. Он не заметил ничего странного в поведении Эльзы. А молчаливость и расстроенный вид аптекаря он поставил в связь с несчастным случаем в лаборатории. О своей встрече с итальянским графом он еще ни слова не сказал аптекарю, хотя каждый вечер ходил в харчевню «Золотого Гуся» и встречался там с чужеземцем.

Расхаживая по своему «музею», он часто мечтал и строил воздушные замки; при этом ему казалось, что увенчанный лаврами поэт смотрит на него с укоризной, но каждый раз он утешал себя мыслью о том, что когда исполнятся обещания, данные ему графом, он с еще большим рвением возьмется за свою лиру.

Эльза через несколько дней была выпущена из заключения. Господин Томазиус обратился к ней с длинной назидательной речью; он говорил о заблуждениях молодости и обязанности детей во всем слушаться родителей. Эльза горько плакала, слушая родительские увещевания, и аптекарь решил, что она начинает сознавать свою неправоту, и через некоторое время будет опять прежней, веселой Эльзой.

Между тем, за старой Ганной он установил тайную слежку. Ему казалось, что она участвовала в заговоре против него, и он очень боялся, как бы изгнанный Фриц не прибегнул к ее посредничеству в своих амурных делах. По сему случаю, когда старая Ганна выходила из дому, он посылал следить за ней своего ученика, в котором был вполне уверен. Дело в том, что бакалавр не раз делал этому юноше строгие выговоры за всякие упущения в работе. Следовательно, можно было предположить, что ученик не слишком-то расположен к Фрицу Гедериху и тотчас же донесет своему принципалу, если заметит, что старая Ганна вступила в тайные сношения с бакалавром.

Эльза жила эти дни как во сне. Она не обладала счастливым легкомыслием бывшего студента Фрица Гедериха, не питала его надежд и очень мрачно смотрела на будущее. Единственным ее утешением были последние слова Фрица: «Ты будешь моей!» Они все время звучали в ее ушах, и по вечерам, когда она была уже в постели, чей-то сладкий голос нашептывал их до тех пор, пока она не засыпала.

В ту ночь, когда цеховые мастера рассказывали друг другу страшные истории, Эльза, как и обычно, пошла спать, думая о своем возлюбленном. Поздно ночью послышался легкий стук в окно. Когда стук повторился, Эльза встала, закуталась в платок и смело открыла окно.

Ах, Господи! Внизу, в саду, стоял очарованный монах с длинным шестом, которым он, по-видимому, и стучал в окно.

Эльза хотела было отойти от окна, но монах сделал ей знак рукой и крикнул, сдерживая голос:

— Эльза, да ведь это я!

— Ах, это ты, Фриц? Боже мой, что это все значит?

— Тише! — прошептал Фриц. — Я хотел узнать, как ты поживаешь. Поэтому я и переоделся монахом и перелез через стену. Эльза, дорогая Эльза, спустись вниз! Выйди ко мне!

— Нет, нет, — ответила испуганная девушка, — уйди отсюда! Что будет, если тебя увидят?!

Фриц тихо засмеялся.

— Тот, кто меня увидит, конечно, до смерти испугается и не подумает мешать очарованному монаху!

— Нет, Фриц, я не приду. Уходи поскорей из сада, если ты меня любишь!

— Эльза, одно слово! Я изнываю от муки, не получая от тебя никаких известий. Напиши мне письмо и перешли через Ганну!

— Не могу, Фриц. За нашей доброй Ганной все время следят. Нельзя!

Монах сердито ударил шестом о землю.

После недолгого раздумья он сказал:

— Магистр каждый вечер приходит в харчевню «Золотого Гуся» — можно через него…

— Ты с ума сошел, Фриц!

— Выслушай меня, Эльза! Магистр будет нашим почтарем! Он носит плащ с большим воротником. Спрячь письмо под воротник, — я уж сумею найти его, и туда же положу ответ. Согласна?

— Это грех, Фриц!

— Нет, это только военная хитрость! Если ты не дашь согласия… — он повысил голос, — я сам не знаю, что сделаю!

— Тише, тише! Хорошо! Но ты должен обещать, что больше не придешь сюда тайком. А теперь иди, милый Фриц!

— Ты еще любишь меня, Эльза?

— Больше всего на свете, но уходи отсюда скорей!

— Спокойной ночи, Эльза, — прошептал Фриц и скрылся в кустарнике.

Эльза стояла у окна до тех пор, пока фигура монаха не показалась на садовой стене. Он еще раз махнул ей рукой и исчез. Кругом все было тихо. Эльза закрыла окно и легла в постель. Ее сердечко все еще трепетало от страха.