Алхимики

Глава XIII ОПЫТ

Как мы уже сказали, магистр посещал каждый вечер харчевню «Золотого Гуся». В продолжение ряда лет у него вошло в привычку выпивать кружку-другую пива, сидя в господской комнате этого заведения и беседуя с посетителями о погоде и городских новостях.

С тех пор, как магистр познакомился с итальянским графом, он стал приходить в харчевню за час до сбора обычных посетителей «Золотого Гуся». Едва только они появлялись, он поспешно допивал свой стакан и уходил, — но не домой, а в гости к графу. Эти его посещения, конечно, не были тайной для завсегдатаев господской комнаты, давая им повод для всевозможных пересудов. Вот почему магистр и стал избегать их общества.

Он был очень доволен, когда Фриц Гедерих предоставил свою комнату в его распоряжение. Каждый вечер ему приносили сюда его кружку, и он с удовольствием проводил часок-другой в беседе с бакалавром. О том, что произошло между ним и Эльзой, магистр не имел ни малейшего понятия.

— Вы поступили правильно, решив до поры до времени оставаться в Финкенбурге, — говорил магистр Фрицу Гедериху, — вам следует выждать! Через некоторое время настроение господина Томазиуса изменится к лучшему, и тогда я замолвлю за вас словечко. Кроме того, следует иметь в виду милостивое отношение к вам нашего князя… и т. д.

Когда бакалавр слышал от магистра такие речи, его начинала помучивать совесть. Но он успокаивал себя тем соображением, что всякий поступил бы на его месте таким же образом, и старался внешне быть как можно более предупредительным по отношению к своему гостю. Он снимал с него плащ, любезно подставлял стул и никогда не пытался расспрашивать про итальянского графа. Когда магистр возвращался от графа, Фриц Гедерих, как верный служитель, бережно облекал господина Ксиландера в плащ и, освещая дорогу лампой, провожал его до выходных дверей.

«Как он мне предан, — думал магистр, — мне очень хотелось бы помочь этому доброму малому».

С тех пор, как граф начал просвещать магистра в области алхимии, последний, словно прилежный студент, каждый вечер записывал в тетрадь очередную лекцию своего учителя.

Книги и многочисленные манускрипты, содержащие в себе перлы ксиландеровой поэзии, покрылись густым слоем пыли, а портрет увенчанного лаврами поэта обволок паутиной паук-крестовик. Там, где прежде раздавалась декламация звучных стихов с искусными рифмами, происходила теперь зубрежка очередного урока алхимии.

А внизу в своей тайной лаборатории сидел господин Томазиус. Увы! приборы аптекаря покрылись таким же густым слоем пыли, как и книги магистра. Господин Томазиус пал-таки духом. Целые дни просиживал он в старом кресле около холодной плавильной печи, вникая в темный смысл писаний Теофраста Бомбаста Парацельсия.

Раньше он очень тщательно следил за своей внешностью. Манжеты и брызжи были всегда ослепительной белизны, и малейшее пятнышко на его платье могло повести к весьма крупным неприятностям для служителя, которому был доверен уход за гардеробом господина Томазиуса. Но за последнее время аптекарь стал пренебрегать своим туалетом. До идеального блеска вычищенные башмаки сменились старыми стоптанными туфлями. Седые волосы стояли дыбом, а взъерошенная борода, давно не видавшая бритвы, делала почтенного аптекаря похожим на старого бенгальского тигра, недовольного самим собой и всем происходящим на свете. Щеки старика впали, лицо пожелтело, а серые глаза сверкали по-совиному — мрачно, недружелюбно. Никто ему не мог угодить. В аптеке, где он волей-неволей должен был появляться после ухода бакалавра, и подчиненных и заказчиков поражало его грубое обхождение. Старая Ганна не слышала от него больше ни одного приветливого слова, и с Эльзой он говорил только о самом необходимом. Магистра аптекарь словно не замечал, и был в ладах только с вороном Яковом, который старался теперь примерным поведением отвести от себя всякое подозрение.

Господин Томазиус только что пообедал и кормил ворона крошками хлеба. Эльза вышла из комнаты, а магистр задумчиво сидел в кресле.

— Да-да, Яков, — сказал хозяин, — ты получаешь по заслугам. Кушай на здоровье!

— Оборванец! — прокаркал ворон и доверчиво посмотрел на аптекаря.

— Да-да, — продолжал тот, — ты один чистосердечен со мной. Все другие против меня. Старуха, прожившая в моем доме целых двадцать пять лет, строит козни за моей спиной, и виною всему этому человек, которого я любил, как сына!..

— Господин Томазиус! — начал, откашлявшись, магистр.

— Что вам угодно? — сухо спросил аптекарь.

— Вы несправедливы ко мне, господин Томазиус…

— Я не вас имел в виду, — возразил аптекарь.

— Нет-нет, вы несправедливы ко мне, а я ведь все тот же.

— Охотно верю, да и вряд ли вы способны измениться.

— Выслушайте меня, господин Томазиус! Я знаю, у вас есть причина относиться ко мне недоверчиво, но, уверяю вас, мои чувства к вам и к вашей дочери…

Аптекарь злобно рассмеялся.

— …те же, что и раньше; если за последние дни я казался несколько расстроенным и рассеянным…

— Я вообще не замечал вас, магистр!

— …то это ведь имеет свою причину! Скоро я посвящу вас в одну тайну, которая у меня на сердце. А пока что и вам и Эльзе придется запастись терпением.

— У нее-то его достаточно, — насмешливо заметил аптекарь.

Магистр поднялся, схватил его за руку и сказал:

— Будь, что будет! Я мужчина, и сдержу свое слово.

Затем он заговорил в пророческом тоне:

— Имеются три ступени: Notio, Mutatio, Multiplicatio. Вы, господин Томазиус, тщетно стремитесь вступить на первую, а я уже стою на третьей… И скоро, скоро наступит час, когда тайна откроется… — магистр поднял правую руку, словно собирался произнести клятву, — и тогда большая радость посетит дом под знаком золотого льва.

— Либо он с ума спятил, — сказал аптекарь, смотря вослед уходившему магистру, — либо, действительно, многое постиг!

Магистр решил было ничего не говорить Томазиусу о своих тайных встречах в «Золотом Гусе» до тех пор, пока они не приведут к какому-нибудь результату; но плачевная фигура старика, который горбился с каждым днем все сильнее, произвела на него такое впечатление, что он решил как можно скорее устроить свидание итальянского графа с аптекарем. Томазиус так и ожил, когда магистр во всем открылся ему, и выразил желание как можно скорее увидеть графа. Последний, однако, слегка нахмурился, когда магистр предложил привлечь аптекаря к участию в предстоящем опыте, но потом все же согласился.

В один из ближайших вечеров все три алхимика сидели в лаборатории господина Томазиуса. Важно кивая головой, граф выслушал подробные объяснения хозяина дома относительно его работ в области алхимии. Затем он начал говорить сам: его речь была так учена и темна, что аптекарь и магистр только ушами хлопали. Затем Томазиус попросил графа устроить опыт. После некоторого раздумья, граф выразил согласие.

— Теперь, — сказал он, — новолуние, и звезды находятся в благоприятном положении: значит, можно будет приступить к эксперименту. Я вижу у вас в саду старую башню, — продолжал граф, — нельзя ли будет установить там наши приборы?

Аптекарь утвердительно кивнул головой, но был несколько удивлен и спросил графа, почему бы не устроить опыт здесь же, в лаборатории.

— Дело в том, — возразил граф, — что лунный свет не имеет сюда свободного доступа, — в башне его скорей удастся уловить и использовать.

Аптекарь, конечно, ничего не мог возразить против такого серьезного аргумента. Граф же обещал прийти через несколько часов, захватив с собой все необходимые приборы.

Действительно, около полуночи он явился в аптеку в сопровождении своего помощника. Хозяин и магистр проводили их в башенную комнату, где уже были зажжены свечи.

Граф вынул из ящика, принесенного его помощником, несколько вогнутых зеркал, телескоп и другие приборы. Он провозился с ними некоторое время, сделал наблюдения над небом и затем поставил зеркало таким образом, что отражаемые им бледные лучи месяца падали на малахитовый сосуд, поставленный посередине стола. Затем он вытащил из кармана кусочек золота, величиной не больше крупинки, и протянул его аптекарю.

— Посмотрите, господин Томазиус, золото ли это?

Аптекарь внимательно осмотрел кусочек и заявил, что это чистое золото.

— Хорошо, — сказал граф, — положите его в этот сосуд, потушите свечи и постарайтесь сохранить спокойствие!

Аптекарь исполнил сказанное. Теперь комната освещалась одним только сиянием месяца. Золото в зеленом сосуде светилось, как маленький огонек.

Граф смотрел на луну. Его губы тихо шевелились.

Аптекарь с напряженным вниманием глядел то на сосуд, то на священнодействующего графа. Магистр дрожал от страха и волнения, не выпуская из рук полы кафтана аптекаря. Граф отошел от окна и из небольшой склянки налил несколько капель в малахитовый сосуд, из которого показался голубоватый дымок. Его помощник поспешно прикрыл сосуд мраморной дощечкой, а граф спокойно сказал:

— Теперь — готово! Можете зажечь свечи.

Граф и его помощник начали хладнокровно укладывать в ящик свои приборы.

— Разве опыт уже закончен? — недоверчиво спросил Томазиус.

— Вполне, — ответил граф, — и все сошло очень удачно; имейте только терпение: через несколько минут вы сможете поднять крышку.

Наконец, аптекарь дрожащей рукой приподнял мраморную дощечку. На дне сосуда лежал слиток золота величиной с ореховую скорлупу.

— Возьмите и убедитесь! — сказал граф.

Да, это было золото, чистое золото, без всякой примеси, — весом в пять дукатов! Следовательно, количество драгоценного металла увеличилось в сто раз.

Аптекарь и магистр стояли молча и с благоговением смотрели на человека, совершившего чудо мультипликации. Граф поразил их своим полным равнодушием ко всему происходившему, как будто все это было для него чем-то самым будничным.

— Прямо-таки изумительно! — сказал Томазиус после долгого молчания.

— Да, это изумительно, — повторил за ним магистр.

Потом они опять замолчали. Граф собрался уходить. Аптекарь все еще держал слиток в руках.

— Позвольте мне, — обратился он к графу, — обменять это золото! Я хотел бы сохранить слиток на память.

Граф важно ответил:

— Золото, которое я добываю в таких маленьких дозах, принадлежит моему помощнику. Обратитесь к нему!

Томазиус вынул из кармана несколько золотых монет и, не считая, протянул их графскому помощнику. Тот взял их и даже не поблагодарил.

— Господин граф, — начал тогда аптекарь, — вы видите перед собой человека, который пожертвовал лучшими годами своей жизни, чтобы овладеть тайной, ключ к которой находится в ваших руках. На каких условиях вы согласились бы сообщить мне эту тайну?

Граф сделал отрицательный жест рукой и усмехнулся с видом такого превосходства, что аптекарь замолчал.

«Конечно, — думал он, — тот, кто посредством двух капель может из одного дуката сделать целых сто, имеет право на высокомерие».

Однако, он не потерял надежды и опять обратился к графу со своей просьбой; магистр его поддерживал. Но граф остался непоколебим. Он заявил, что состоит на службе у князя и посему не вправе располагать своим временем. Но, чтобы доказать на деле свое расположение к обоим почтенным господам, он готов повторить опыт мультипликации на любом количестве благородного металла. Ему самому не надо никакого вознаграждения, — пусть только они не забудут поделиться с его верным помощником.

И это было неплохо! Правда, аптекаря больше занимала мысль о тайне мультипликации, а не о самом золоте, на зато магистр был в восторге, когда узнал, что сможет в сто раз увеличить свои сбережения. Оба они с благодарностью приняли предложение графа и обещали не забыть его помощника.

— Прекрасно, — сказал граф, — дайте ему десять со ста, и он будет доволен. Идет, Бальтазар?

Тот кивнул головой.

— Заготовьте побольше золота и остерегайтесь фальшивых монет, иначе дело примет дурной оборот: тинктура не должна коснуться неблагородных металлов! И советую вам поспешить, ибо теперешнее положение звезд особенно благоприятствует успешному проведению опыта.

Аптекарь и магистр обещали исполнить в точности все указания графа, после чего, с низкими поклонами и выражениями благодарности, проводили его через сад и дом на улицу.

Каспар, сын хозяина «Золотого Гуся», был парень твердолобый, и Фриц Гедерих, его учитель, не обладая необходимым для педагога терпением, нередко пользовался предоставленным ему правом телесного наказания. Таким образом, положение Каспара после того, как его стали готовить к ученому званию, нисколько не улучшилось. Род его деятельности, правда, изменился, но количество подзатыльников и розог осталось прежним, так что ему, в сущности, было все равно, — подавать ли тарелки и стаканы в харчевне своего отца или зубрить склонение классического слова mensa.

Однако, никогда еще не приходилось ему так плохо, как сегодня. Бедный парень сидел, согнувшись, у письменного стола своего строгого учителя и с великим трудом выписывал в тетради большие косые буквы. Время от времени с кончика его носа падала на бумагу соленая капля. Иногда он робко подымал глаза, но тотчас же боязливо опускал их, потому что над его головой угрожающе парила большая линейка, которую вертел в руках господин бакалавр. Под конец бедняга не выдержал. Он отложил гусиное перо в сторону и зарыдал так горько, что возбудил жалость в своем учителе.

— Ну, чего ты хнычешь, Каспар? — спросил он.

Вместо ответа Каспар заревел еще громче и принялся утирать глаза кулаками, которые сплошь были выпачканы чернилами.

— Знаешь что, Каспар, — приветливо сказал Фриц и отечески положил руку на голову несчастного парня, — знаешь что, Каспар? Собери-ка свои книги и отправляйся восвояси!

Каспар вопросительно поднял на него свое увлажненное слезами и чернилами лицо.

— Да, Каспар, говорю тебе совершенно серьезно: иди и более не возвращайся! Нет смысла даром тратить время. Уж я поговорю с твоим отцом.

Эти слова прозвучали в ушах мальчугана, словно звуки эоловой арфы. Он с благодарностью взглянул на своего учителя.

— Иди, мой сын! — еще раз сказал Фриц и открыл собственноручно дверь комнаты.

Каспар ушел со слезами на глазах, но сердце его радовалось неожиданному повороту судьбы.

Причиной возбужденного состояния, в котором находился Фриц Гедерих, послужило недавно полученное им письмо. С тех пор, как под видом очарованного монаха он перелез через стену сада, магистр каждый вечер приносил ему под своим большим воротником весточки из аптеки Золотого Льва. Однако, в последний вечер, кроме письма, о котором магистр не имел, конечно, никакого понятия, он доставил бакалавру еще послание от господина Томазиуса.

Аптекарь писал, что его коллега в Аммерштадте нуждается в помощнике, и что нет никаких препятствий для поступления господина Гедериха на новое место службы.

Это письмо заставило бакалавра призадуматься.

«Очень мило, конечно, со стороны старика, что он мне сообщает об этом, — была его первая мысль. — Но прочь отсюда, прочь от Эльзы? Нет!»

Потом он прислушался на минуту к голосу рассудка, который в последнее время имел, говоря правду, очень малое влияние на его поступки. Этот голос говорил ему:

«Лучше уходи! Не век же тебе жить на хлебах трактирщика. Вперед, Фриц!

К тому же город Аммерштадт находится не где-нибудь на луне, а совсем близко, и кто знает? — может быть, там в конце концов ему улыбнется счастье, о котором он мечтает уже в продолжение стольких лет.

Однако, перед отъездом он решил во что бы то ни стало повидать Эльзу.

В тот самый вечер, когда бакалавр задумал отправиться в Аммерштадт, магистр отнес под своим воротником послание девице Эльзе Томазиус; бакалавр сообщал ей о своем решении и в самых трогательных выражениях просил о тайном свидании в саду.

Ответ белокурой Эльзы содержал уверения и клятвы в вечной любви, но от тайной встречи она решительно отказывалась.

Тогда бедняга Фриц исписал целый огромный лист канцелярской бумаги; в его новом послании было столько любви, отчаяния, горести, надежды, просьб и клятв, что Эльза, ознакомившись с этим беспорядочным излиянием чувств, не смогла больше сопротивляться.

На другой день Фриц нашел в плаще своего соперника записку. Эльза писала ему дрожащей рукой: «Я приду. Да простит мне Господь мой грех! Будь осторожен, Фриц, будь осторожен!»

Что это была за ночь!

Почтенные бюргеры, понимающие толк в погоде и перед отходом ко сну высунувшие свои носы в окно, утверждали:

«Быть заморозкам!» И они были правы. На следующее утро поросли в полях и листы на кустах покрылись инеем, поздние цветы беспомощно склонили свои головки, и огурцы в огороде господина бургомистра бессильно повисли на стеблях.

Ранние заморозки всегда были целым событием для жителей Финкенбурга; они обсуждали эту новость по крайней мере в продолжение трех дней. Но в этот раз никто не обратил должного внимания на то, что подмерзли бургомистерские огурцы: все были отвлечены другими событиями, случившимися в эту ночь и оставшимися надолго у всех в памяти.

В то время, когда все граждане Финкенбурга давно уже лежали в своих постелях, за исключением ночного сторожа, который спал сидя, Фриц Гедерих, переодетый монахом, ловко перелез через стену сада господина Томазиуса и через заросли лекарственных трав осторожно пробрался к заднему крыльцу аптеки. Его поджидала там закутанная в платок женская фигура.

Он прижал к своей груди дрожащую Эльзу, обвил руками ее шею и поцеловал в губы.

— Пойдем, — сказал он, — посидим еще разок под нашей бузиной, где мы были когда-то так счастливы! Потом нам придется распроститься — но, конечно, не навсегда, Эльза!.. Ну, зачем ты плачешь, моя дорогая? Тайный голос говорит мне: все к лучшему. Помнишь, как раз под этим деревом я рассказывал тебе сказку? Сегодня услышишь от меня другую. Один юноша расстался со своей милой и ушел странствовать по белу свету. А к ней пришли свататься разные князья да графы. Под конец явился даже королевич. Но она всем отказывала, приговаривая:

А когда три года прошли, однажды ночью, при лунном свете…

— Тише, Фриц, ради Бога, тише! Я что-то слышу…

Фриц прислушался. Около крыльца слышен был какой-то шум. Оба влюбленные спрятались за кустами. Дверь дома приоткрылась, и в сад проникла струя красноватого света.

— Какая непростительная небрежность, — раздался голос господина Томазиуса, — дверь была не заперта!

К своему ужасу, Фриц и Эльза увидели, как из дома вышел в сад старый Томазиус, магистр и двое других мужчин. У магистра в руках был фонарь, а остальные были нагружены какими-то странными предметами.

— Будьте так добры, магистр, заприте дверь и ключ возьмите с собой, — сказал аптекарь.

Магистр так и сделал. Затем все пошли по саду, направляясь к башне.

— Фриц, — прошептала Эльза, — что будет теперь со мной? Они заперли дверь, и я не смогу возвратиться домой. Фриц, я умру со страха, скажи, что мне делать?

— Успокойся, дорогая, — утешал ее Фриц, хотя сам он также был полон беспокойства и тщетно пытался придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения.

— Кто были двое других? — спросил он Эльзу.

— Это, наверное, чужеземцы из «Золотого Гуся»… Магистр ввел их в наш дом.

— Гм… они, по всей вероятности, будут производить опыт, а это может продлиться довольно долго… Нельзя ли как нибудь оповестить старую Ганну?

— Нет, нет, Фриц! Я умру от стыда, если кто-нибудь узнает, что я встречалась с тобой ночью в саду.

— В таком случае, я попытаюсь взломать замок.

Эльза в тихом отчаянии ломала руки.

— Слушай! Что это такое? Разве ты ничего не слышишь?

Фриц поднялся и прислушался. Из старой башни опять послышался какой-то глухой звук.

— Помоги, Фриц! — закричала Эльза. — С моим отцом приключилось несчастье!

Фриц что есть мочи помчался к башне; по дороге он быстро выхватил из земли длинный кол. За ним, позабыв о всякой осторожности, бежала Эльза. Ее одежда дико развевалась по ветру.

Все четверо собравшихся в башне принялись за свое ночное дело. Помощник итальянского графа вынул приборы, а Томазиус и магистр пересыпали из мешка в сосуды золотые монеты.

Аптекарь все свои деньги обменял на золото. То же самое сделал со своими скромными сбережениями и магистр.

— Дай Бог, чтобы все это счастливо кончилось, — прошептал магистр, — у меня что-то нет уверенности.

— Уж поверьте мне! — сказал граф, бросая насмешливый взгляд на своего боязливого собеседника. — Теперь заприте дверь и соблюдайте молчание! Надеюсь, вы не принесли с собой ни одной фальшивой монеты?

— Не беспокойтесь, господин граф, — возразил аптекарь, — все в порядке.

— Тогда приступим к делу! Эй, Бальтазар, начинай!

Через мгновение аптекарь почувствовал, что ему сдавили горло петлей; с глухим стоном он упал на пол. В это же время графский помощник бросился на магистра.

— Убивают! убивают! — завопил тот и спрятался в угол.

— Перережь ему глотку, если он не перестанет визжать! — крикнул итальянский граф; он придавил коленом грудь аптекаря и с необычайной ловкостью связал ему руки.

Ноги у магистра подогнулись, и он закрыл глаза. Бальтазар заткнул ему тряпкой рот.

Господин Томазиус лежал связанный по рукам и по ногам. Во рту у него тоже была тряпка.

— Разве ты не узнаешь меня? — крикнул ему в ухо итальянский граф, — разве ты не узнаешь доктора, которого ты когда-то околпачил? Теперь настал час мести. Эй, Бальтазар, покончи скорей с этим сумасшедшим магистром и собери золото! Нам придется перелезть через стену. Черт возьми, что такое?

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался очарованный монах с колом в руке.

Скрежеща зубами от ярости, граф выхватил нож и бросился на монаха. Но тот со всего размаха ударил его колом по голове, и злодей, обливаясь кровью, повалился на пол.

Бальтазар и не думал оказывать сопротивление; с быстротой молнии бросился он к открытому окну, чтобы спастись бегством, но монах оказался не менее проворным: он еще раз взмахнул своим оружием, и Бальтазар упал с подоконника на пол.

— Бальтазар Клипперлинг, шут гороховый! — крикнул Фриц, взглянув на своего поверженного врага. — Значит, и доктор Рапонтико находится где-то поблизости. Ну, конечно, это он и есть, — сказал Фриц, вглядываясь в лже-графа, по лицу которого обильно струилась кровь.

Подоспевшая Эльза встала на колени подле тела своего отца и дрожащими руками пыталась развязать опутавшие его веревки. Фриц подбежал к ней, быстро перерезал все путы и помог аптекарю подняться на ноги. Затем он освободил и магистра, который все еще тихо молил о пощаде.

— Будьте мужчиной, — начал вразумлять его Фриц, — помогите мне связать мошенников!

— Пощады, пощады! — стонал магистр. Неожиданное появление монаха испугало его еще больше, чем покушение на его жизнь. — Да воскреснет Бог и расточатся враги его! Свят, свят, рассыпься! Скажи, монах, чего ты от меня хочешь?

— Успокойтесь, магистр, это я, ваш друг Фриц Гедерих, а там вот Эльза. Вы спасены, а о том, как мы сюда попали, я расскажу вам потом. Теперь придите в себя! Нам нужно будет отвести мошенников в надежное место. Ключ от дома, вероятно, в кармане у господина Томазиуса. Да, вот он! Теперь поспешите!

Наконец, магистр пришел в себя.

— Я пойду за подмогой! — сказал он и с громким криком побежал через сад к дому.

Между тем, Фриц связал руки своему бывшему сослуживцу Бальтазару Клипперлингу из Вены. Доктора Рапонтико он оставил в покое, — тот и так уже был обезврежен. Затем Фриц подошел к аптекарю.

Старик устало улыбнулся и, с трудом высвободив руку, положил ее на белокурую головку дочери, стоявшей подле него на коленях. Фриц Гедерих наклонился к нему и тихо спросил:

— Как вы себя чувствуете, господин Томазиус?

Старик не мог говорить от слабости, но протянул ему руку и, когда Фриц пожал ее, нежно привлек его к себе. Он наклонил свою седую голову и, соединив руки обоих молодых людей, снова закрыл глаза.

Между тем, вопли магистра подняли на ноги весь дом. Слуга, аптекарский ученик, а затем и старая Ганна, — все побежали к старой башне. Проснулись соседи и сбежались на шум в ночных колпаках. Когда магистр убедился, что располагает достаточными силами для оказания противодействия мошенникам, он вооружился пестом и направился к месту своего поражения.

Там он застал всех в большом смятении. Его сожители по аптеке Золотого Льва и соседи засыпали друг друга вопросами, Ганна кричала во весь голос и ломала руки, Эльза была занята своим отцом. Один только Фриц Гедерих не потерял присутствия духа. В кратких словах он сообщил о случившемся и отдал затем необходимые распоряжения. Аптекарского ученика он поставил на страже около башни, магистру велел собрать и спрятать деньги. Часть соседей осталась стеречь пленников, остальные помогли отнести в дом полумертвого аптекаря.

Старика уложили в постель. Фриц напоил его каким-то укрепляющим силы снадобьем. Эльза и Ганна бегали туда и сюда, чтобы доставить все необходимое для больного.

Вскоре явились городские солдаты в своих зеленых мундирах, с алебардами. Их привел сам господин бургомистр. Магистр дал ему соответствующие разъяснения. Солдаты окружили Бальтазара Клипперлинга из Вены, который давно уже успел очнуться от обморока. Но его господин, княжеский астролог, вследствие сильной потери крови все еще находился в бесчувственном состоянии; его отправили в тюрьму на носилках.

В ящиках обоих мошенников нашли немалое количество золота, которое бургомистр принял на хранение.

Когда служители закона восстановили порядок, вместе с ними удалилось и большинство сбежавшихся горожан. Однако, отдельные группы их долго еще прохаживались под окнами аптеки, оживленно обсуждая неслыханное происшествие.

За всю ночь в доме господина Томазиуса никто не сомкнул глаз, за исключением самого хозяина, который чувствовал себя очень плохо и вскоре задремал. Около постели старика сидели Фриц Гедерих и Эльза и с беспокойством прислушивались к его неровному дыханию.

Старая Ганна осторожно ходила на цыпочках. У нее было очень много дела: она должна была и о больном позаботиться, и в комнату магистра заглянуть, — чтобы узнать, принимает ли он прописанное ему Фрицем лекарство; при всем этом она еще находила время потолковать со служителем и учеником, которые за бутылкой вина отдыхали от впечатлений ночи. Следует отметить, что никогда еще старая Ганна не прибегала так часто к помощи своего передника, как в эту достопамятную ночь…