Алхимики

Глава VII КНЯЗЬ ЕДЕТ

Эльза, одетая в белое платье, разукрашенное цветами, стояла посредине своей горницы, а старая Ганна, стоя перед ней на коленях, оправляла ее наряд; на свою любимицу она глядела с искренним умилением.

Но вовсе не с умилением, нет! с завистью поглядывали на Эльзу две других, так же пышно разодетых девушки, — бургомистрова Кэтхен и дочь городского писца Лора, которые зашли за своей подругой, чтобы вместе отправиться на празднества. Все три девицы должны были играть довольно важную роль в сегодняшних торжествах по случаю въезда князя в Финкенбург.

Ганна встала, отступила на шаг назад, уперлась руками в бока и еще раз с ног до головы оглядела свою Эльзу.

— Ты самая что ни на есть раскрасавица, — сказала она с полным убеждением. — Воображаю, какие глаза будут у князя, когда он тебя увидит!

Кэтхен и Лора задрали свои носики кверху. Первая из них пытливо посмотрела на Эльзу и вдруг сказала:

— Ганна права, Эльза! Жаль только, что видна родинка, которая у тебя на плече. Следовало бы ее скрыть!

Эльза густо покраснела и отвернулась. Кэтхен с торжествующим видом посмотрела на Лору.

— Родинка нисколько не мешает, — проворчала старая Ганна, — она только оттеняет белизну кожи. Ах, Эльза, одевая тебя сегодня, я все время думала, когда же мне придется наряжать тебя к венцу. То-то будет торжественный день! И я уверена, что он скоро наступит. Весной я спрашивала кукушку, и она прокуковала только один раз. А эта птица никогда не врет: знаю по опыту. Когда я была молода и хороша, я о том же спрашивала кукушку, — и она шестьдесят раз подряд прокуковала мне. Через два дня после этого забрили моего Петера — и целых двадцать лет он пробыл в солдатах, а я так и осталась старой девой…

Болтовня старухи порядком наскучила белокурой Эльзе. К тому же она успела заметить, что ее подруги втихомолку подсмеиваются над Ганной.

— Ах, если бы вы знали, как у меня неспокойно на сердце! Очень хотела бы, чтобы все эти торжества были уже позади, — сказала Эльза, обращаясь к подругам.

— Тебе нечего бояться, моя милая! У тебя с Лорой — простая роль: вы должны преподнести нашему государю цветы, а мне (тут Кэтхен стала на два вершка выше) — а мне поручено сказать ему приветственную речь.

Она достала из-за корсажа лист бумаги и стала читать:

— «Светлейший князь, всемилостивейший наш государь, светлейшая княгиня» и так далее. Только бы в начале не сбиться! Потом уж не так страшно будет.

Все три подруги приготовились, наконец, к выходу. Старая Ганна вышла из комнаты и постучала в дверь тайной лаборатории. Когда пышно разряженные девушки спускались вниз по лестнице, Фриц Гедерих стоял в сенях и глубокомысленно рассматривал какой-то корешок. Он вежливо поклонился, а Эльза подарила ему молниеносный взгляд.

— Кто это такой? — спросила Лора,

— Это только помощник господина Томазиуса, — ответила Кэтхен. Эльза вспыхнула. Ей захотелось сказать колкость, но она сдержалась и промолчала.

На крыльце перед аптекой грелся на солнышке взъерошенный ворон Яков. Когда девушки вышли из дома, он подлетел к ним и назвал Эльзу по имени. Но ни она, ни ее спутницы не обратили на него никакого внимания, и ворон обиженно отошел в сторону.

Весь город был пышно разукрашен. Дома были увешаны гирляндами. Повсюду развевались флаги с цветами обоих городов — Финкенбурга и Аммерштадта. Все лавки были закрыты, целые толпы по-праздничному разодетых горожан устремлялись к специально воздвигнутой триумфальной арке у городских ворот.

Вскоре после ухода Эльзы отправился и сам господин Тамазиус, в парадном одеянии и огромном парике, — этот торжественный головной убор придавал ему сходство со львом.

В руках он держал маленькую, обшитую золотыми галунами шляпу. Оп пошел к ратуше, — там должны были собраться все сенаторы во главе с бургомистром, чтобы вместе отправиться навстречу высочайшим особам.

Ворон Яков изумленно глядел вослед своему хозяину.

Немного позже вышел из дому магистр, а за ним отправилась и расфуфыренная старая Ганна.

Около триумфальной арки, построенной близ городских ворот, все уже было в должном порядке. На самом верху арки поместились городские трубачи. Для поднятия настроения они захватили с собой бочонок вина.

Под аркой стоял бургомистр, окруженный сенаторами; он был похож на индейского петуха, разгуливающего посреди своих индюшек. Далее стояло духовенство и три знакомых нам девушки — Кэтхен, Лора и Эльза. Вокруг них толпились другие девушки Финкенбурга, — они должны были усыпать цветами путь во время проезда князя. Дальше выстроились ученики, за ними — цеха со своими знаменами, а в самом конце княжеские гренадеры, стоявшие шпалерами до самого входа во дворец. Эти храбрые воины стояли довольно далеко друг от друга, ибо до дворца было не так уж близко.

Въезд должен был состояться в десять часов, но уже за полчаса все было готово.

Бургомистр держал в руках подушку из алого шелка: на ней лежали заново позолоченные ключи от городских ворот. В этот момент он сильно напоминал кормилицу с младенцем на руках. Про себя бургомистр повторял речь, которую ему предстояло сказать.

Пробило десять часов. Прошло еще четверть часа, князь все не ехал. Солнце палило вовсю. Люди устали от долгого стояния — у всех пересохло во рту. Наконец, прискакал всадник и сообщил, что высочайшие особы прибудут через час.

Бургомистр вопросительно посмотрел на сенаторов. Битый час ждать! Не лучше ли пока что отправиться в ближайший трактир «Золотого Гуся» — там можно будет выпить кружку-другую пива… Отцы города ответили на это согласием и двинулись к «Золотому Гусю». Оставшиеся разделились на группы и, чтобы убить время, занялись разговорами. Впрочем, у некоторых предусмотрительных бюргеров оказалась закуска и даже бутылочки с крепкими напитками. Они вытащили из карманов свои запасы и по-братски делились с друзьями и соседями.

Хозяин «Золотого Гуся», — по случаю праздника нос у него был еще краснее, чем обыкновенно, — с низким поклоном встретил важных господ и тотчас же подал им прохладительные напитки. Но едва бургомистр поднес кружку к губам, как на улице послышался шум, и на церковной башне затрезвонили. Это означало, что княжеский кортеж приближается к городу. Не омочив даже губ, бургомистр стремительно вылетел из трактира и что есть духу побежал к триумфальной арке. Едва запыхавшиеся отцы города встали по своим местам, как уже показались на взмыленных конях первые форейторы.

Музыканты затрубили, колокола затрезвонили; с большими промежутками раздавались выстрелы старой пушки.

Вдали показалось целое облако пыли. «Едут, едут!» — пронеслось в толпе. Бургомистр изо всех сил вцепился в пурпурную подушку.

Его дочка Кэтхен то краснела, то бледнела.

— «Светлейший наш князь… и мать народа…» — шептала про себя Кэтхен. — Эльза, у меня голова кружится, дай мне, пожалуйста, твой флакончик с нюхательным спиртом…

Но Эльза не успела его вытащить: к арке уже подкатила блестящая карета. Князь и княгиня сидели рядом. Позади них на маленьком сиденье помещался маленький принц. Коляска остановилась перед триумфальной аркой. Бургомистр выступил вперед, и все сошло гораздо легче и проще, чем он представлял себе. Князь сказал в ответ несколько ласковых слов, и когда девушки подошли к карете и благополучно вручили букеты, высочайшие особы добродушно заулыбались. Дочка бургомистра сказала свою маленькую речь, и княгиня, очень красивая и приветливая дама, протянула руку сначала Кэтхен, а потом ее подругам; каждую из них она спросила, как ее зовут.

Маленький принц также потянулся ручонками к девушкам. Старая Ганна, внимательно наблюдавшая всю эту сцену, заметила, что малютка-князь слегка дернул Эльзу за ее белокурые локоны, и добрая старушка очень обрадовалась этой — на ее взгляд — большой милости. После этого карета тронулась. Девушки бросали цветы, школьная молодежь по знаку учителей кричала «виват», почтенные цеховые ремесленники размахивали своими знаменами и с громкими криками подбрасывали шляпы, гренадеры стояли на караул. Наконец, княжеская карета въехала во двор замка. Музыка смолкла, прекратился колокольный звон, и только из пушки дали еще несколько выстрелов. Бургомистр, сенаторы, духовенство, разряженные девушки, ремесленники, школьники и гренадеры в строгом порядке двинулись в город. На этом, однако, торжества не кончились.

Господин Томазиус разыскал свою дочь в толпе и пошел с нею домой. Он с гордостью посматривал на свою белокурую Эльзочку, которая чинно шла с ним рядом. Вскоре к ним присоединился и магистр. Томазиус любезно раскланивался направо и налево. Все глядели на них с уважением. Аптекарь был в превосходном настроении. Сам он являлся представителем богатства, Эльза воплощала красоту, а магистр — ученость. Чего ему еще недоставало?

У дверей дома стоял Фриц Гедерих. По-видимому, он поджидал аптекаря.

— Господин Томазиус, — крикнул бакалавр, — я…

Тут он посмотрел на Эльзу, которая глядела на него сияющими глазами, и вдруг позабыл, что хотел сказать. На мгновение его осенила мысль: забыть все, броситься на шею Эльзы и поцеловать ее в алые губы… его прогнали бы, конечно, из дома, но зато — какое это было бы счастье!

— Оборванец, — прокаркал ворон Яков, и Фриц опомнился.

— Что такое случилось? Почему вы уставились на меня, как баран на новые ворота? — шутливо заметил Томазиус. — Разбилось что-нибудь? Да говорите же!

— Никакого несчастья не произошло, — напротив! Последуйте за мной — я вам сейчас кое-что покажу.

— Пожалуйста, проводите Эльзу наверх, господин магистр, а я пойду взгляну, что там такое у Фрица, — сказал Томазиус.

Эльза стала подниматься по лестнице в сопровождении магистра, а Фриц повел аптекаря в лабораторию.

— Смотрите-ка, — шепнул Фриц и протянул своему принципалу плавильный тигель. Аптекарь испустил крик радости.

— Золото, золото! Эй, парень, дай-ка я тебя обниму. Рассказывай, как ты достиг этого!

— Сперва убедитесь, действительно ли это золото, — возразил Фриц, но в голосе его слышалось торжество.

Аптекарь не слушал его. Он не сомневался, что на дне тигеля мерцало чистое золото. Руки у него дрожали от волнения.

— Говорите, говорите же, — бормотал он, — как вы сделали это открытие?

Фриц начал объяснять. Сперва он выделил из киновари серу, а затем меркурий, — в осадке получилось золото.

— Подождите-ка, — сказал господин Томазиус, — я переоденусь и тотчас же вернусь, тогда мы вместе проделаем ваш опыт с начала до конца.

Томазиус снял с себя парадную одежду и быстро облекся в рабочее платье. Через несколько минут он уже возвратился в лабораторию.

— Живо, Фриц! Давайте сюда киноварь!

Молодой человек достал банку с киноварью и повторил опыт. Томазиус, затаив дыхание, следил за движениями бакалавра, который работал с лихорадочной быстротой. И опять дно сосуда покрылось слоем золота.

— Очень хорошо, Фриц, — хрипло сказал аптекарь, — ваше счастье! Правда, это не тинктура, и большой выгоды ждать нельзя: киноварь стоит дорого, а золота выходит мало. Но все-таки вам удалось добыть чистое золото!

После долгой паузы он сказал неуверенным голосом:

— Фриц, ведь я вам друг…

— Совершенно верно, господин Томазиус! Бог знает, что вышло бы из меня, если бы вы не приняли во мне горячего участия!

— Я вовсе не это имел в виду, Фриц. Видите ли, я богат, богаче, чем вы думаете… Мне хочется вас осчастливить. Фриц, заклинаю вас, — продайте мне вашу тайну! Мне уже пятьдесят пять лет. Всю жизнь я мечтал открыть эту великую тайну. И теперь вот — как снег на голову — такой случай, такой счастливый случай! Продайте мне вашу тайну, уступите мне славу и честь открытия. Я дам вам много денег, — вам хватит на всю жизнь.

— Господин Томазиус, — сказал Фриц срывающимся голосом, — я продам вам свою тайну!

— Вы — золотой человек!

— Я уступлю вам и честь и славу, если вы…

— Что, что? Да, скорее же, наконец! Чего ты хочешь от меня — о, сын мой?

— Выдайте за меня Эльзу! — тихо сказал Фриц и опустил глаза.

— Ай, ай, — простонал аптекарь, — об этом я не думал. Бедный мальчик! Выбрось это из головы: все равно ничего не выйдет! Конечно, Эльза должна была прийтись тебе по вкусу, — она ведь самая красивая девушка в городе, во всей нашей стране! Но, милый мой мальчик, лучше выбей эту дурь из головы! Послушай, Фриц! Я тебя озолочу, отдам тебе аптеку, — ведь это предприятие очень, очень выгодное. Я сосватаю тебе какую хочешь девицу — и богатую, и красивую, например, бургомистерскую Кэтхен, — ее непременно отдадут за тебя! Кстати, бургомистр — мой свояк. Но Эльзу не отдам!

— Почему же вы отказываете мне в руке вашей дочери? — спросил Фриц упавшим голосом. — Чем я плох?

— Я бы с удовольствием сделал тебя своим зятем, ответил Томазиус, — но, видишь ли, Эльза — мое единственное дитя, она для меня дороже жизни, я не могу ее принудить выйти за тебя замуж! Магистр, магистр Ксиландер покорил ее сердце своей ученостью и тонким обхождением, и ни о ком другом она и слышать не хочет! Поэтому, как только Эльза подрастет, она выйдет за него замуж. Откровенно говоря, ты был бы мне даже приятнее в качестве зятя: стихов ты не пишешь, ты фармацевт, и аптека осталась бы в нашей семье. Однако, из этого ничего не выйдет. Забудь об Эльзе!

Фриц Гедерих страшно побледнел. Значит, она только играла с ним! Какой же он был глупец! Ну, а теперь все, все кончено! Он закрыл лицо руками.

— Бедный юноша, — пробормотал аптекарь. — Слушай, Фриц, твои сердечные раны скоро заживут, я знаю это. Будь же мужчиной, Фриц! Зятем моим тебе не быть, но ты мне и без этого дорог. Пойди теперь, отдохни! Приготовлением тинктуры займусь сегодня я сам: мы не должны пренебрегать этой работой, несмотря на твое открытие! Ну, а завтра, когда ты успокоишься, мы приступим к опыту над большим количеством киновари, и заодно поговорим о нашем деле.

Он крепко пожал руку бакалавру, и тот вышел из лаборатории. Фриц чувствовал себя совсем подавленным.

Хозяин «Золотого Гуся» высоко задрал свой багровый нос: он был очень доволен приездом князя.

На время торжеств работа в городе прекратилась, и харчевня была полным-полна. Зимой в ней всегда было очень тепло, а летом прохладно. Маленькие оконца пропускали так мало света, что уже в четыре часа пополудни можно было пировать при зажженных свечах; а вино тогда, как известно, вкуснее, чем при дневном свете. Что касается самого вина, то оно было здесь очень хорошее; правда, хозяин разбавлял его водицей, однако, не больше, чем все прочие благочестивые трактирщики.

За лучшим столом восседали старшие цеховые мастера. Здесь говорил больше других толстенный мясник. В молодости ему довелось постранствовать по белу свету. Одно время он даже состоял на службе у самого всесильного герцога Фридландского, и при каждом удобном случае начинал рассказывать про этого великого человека. Сегодня он заявил, что заметил сходство между князем и герцогом, и стал говорить об этой блестящей поре своей жизни. Но никто его не слушал: сегодня разговоры шли только о въезде нового государя.

Трактирщик сновал, как угорелый. Дела — хоть отбавляй! То он спускался в погреб, то разносил кружки или, почтительно склонив голову, стоял за стулом какого-нибудь важного гостя и докладывал ему о достоинствах вина. Затем стремглав бежал на кухню и тотчас же возвращался оттуда, чтобы отметить число выпитых кружек. При этом он всегда был в самом веселом расположении духа, умел с каждым перемолвиться словечком, обо всех заботился, но и себя не забывал, — то и дело прочищал горло пивцом.

У трактирщика была и другая причина радоваться приезду князя, который снял весь второй этаж его дома, вместе с кухней. Княжеские слуги внесли туда какие-то тяжелые ящики и осторожно поставили их в снятых комнатах. Затем явилось двое неизвестных, — трактирщик решил, что, судя по носам, они — чужеземцы. Один из них, высокий и с длинной бородой, имел вид начальника, другой был, по-видимому, его подчиненным. Бородач заказал дорогой обед на две персоны. Подав кушанья и вина, трактирщик встал в сторонке и начал рассматривать своих почетных гостей, но бородатый барин самым бесцеремонным образом вытолкал его и запер дверь.

Итак, трактирщику было известно только то, что оба чужеземца принадлежат к свите князя. Об их отношениях к князю он ничего не знал, да и не тужил об этом. «Рано или поздно узнаю, кто они такие», — думал он про себя.

Откушав, чужеземцы начали распаковывать ящики, из которых извлекли множество приборов — какие-то бутылки, тигли, колбы, ступки; для чего они предназначались, угадать было нелегко. Все эти приборы были расставлены в кухне и в самой большой комнате. Теперь квартира походила на тайную лабораторию господина Томазиуса, но были здесь и другие примечательные вещи, например, карта звездного неба, подзорная труба и два скелета.

Когда все было поставлено на место, неизвестный с длинной бородой окинул взглядом новую лабораторию и затем вместе со своим спутником вышел в соседнюю комнату, — где находился разный домашний скарб.

— Не унывай, — сказал он, — все — к лучшему.

— Ах, учитель, — возразил другой, — я все чего-то боюсь; вам не следовало бы приезжать сюда, у меня дурные предчувствия.

— У тебя заячья натура, — сказал длиннобородый, — я прочел по звездам, что…

— Нет, учитель, поберегите лучше ваши бредни, — я хотел сказать, вашу мудрость — для князя и прочих сиятельных господ. Я не читал по звездам и вообще не умею читать, знаю только, что нам незачем было приезжать сюда. Мы ведем опасную игру. Подумайте только, — что будет, если он нас узнает!

— Кто? Этот желторотый птенец? Если даже допустить, что он все еще здесь — ни за что он меня не узнает!

— Вас — нет, но меня — наверняка, лица-то ведь не спрячешь.

— Сиди дома, если боишься.

— Нечего сказать! Князь предполагает здесь прожить целых шесть месяцев, и все это время мне сидеть взаперти!

— Да, князь пробудет здесь шесть месяцев, — он погладил свою длинную бороду. — Но мы-то едва ли проживем здесь так долго. Скоро мы выполним то, что задумали.

— А не лучше ли теперь же задать стрекача, например, сегодня? Сейчас о нас все позабыли. Деньги на дорогу имеются.

— Ты дурак! Нам нужно много денег, и мы достанем их! А теперь оставь меня одного.

Лицо у его собеседника вытянулось.

— Выпей для успокоения, — сказал бородач и протянул своему спутнику стакан вина, — а то у тебя слишком черные мысли.

Тот осклабился, выпил и покорно вышел из комнаты.