Алиби Алисы

Глава восемнадцатая

Включаю телефон и звоню домой, чтобы сообщить, что добралась нормально. Трубку берет Айзек. Достаточно мне услышать его голос, как беспокойство начинает проходить, даже несмотря на то, что он ужасно сердит на меня.

— Какого хрена…

— Я в Англии.

— Что-о-о?

— Я — в Англии. Я знала, что вы с Пэдди попытаетесь отговорить меня.

— От чего? — Я слышу, как он что-то говорит Пэдди и потом довольно отчетливое «в Англии, блин?». — Ты поговорила по телефону, а через полчаса мы зовем тебя на обед, и что же? Джо находит записку, приклеенную к твоей двери. Что это, на хрен, такое, Фой?

— Окей. Через несколько месяцев после смерти Люка я наняла частного детектива, чтобы найти Алису.

— Что?

— Вчера кое-что произошло, и я поехала, чтобы самой этим заняться.

— О господи, только не это…

— Нет, именно это. На этот раз они ее нашли.

— Они ее нашли? О боже. И она…

— По крайней мере, она жива. Скорее всего. Но она внезапно исчезла.

— Ты должна была нам сказать, сестричка, — Айзек вздыхает так, будто из него разом выпустили весь воздух.

— Я знала, что вы мне скажете. «Фой, ты опять гоняешься за призраками. Она теперь совсем другой человек. Она не может помнить нас». Так вот, я сама хочу во всем разобраться.

— Ты не сможешь сейчас справиться с этим. Может, мы с Пэдди тоже приедем?

— Нет, у вас своих дел предостаточно. Между прочим, сегодня вечером придут чинить крышу, и вы должны быть там, чтобы проверить, что все сделано правильно.

— Но я беспокоюсь за тебя.

— Я тоже беспокоюсь за себя, но все будет хорошо.

— Ну ладно. Но если передумаешь — позвони, и мы сразу же приедем. И если будут какие-нибудь новости, тоже звони. Целую.

— Пока. — Экран гаснет, и я остаюсь одна.

Нил сидит в гостиной перед телевизором и смотрит программу про Хэмптон-Корт. Рядом с ним на журнальном столике стоят его ботинки.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что это не первый раз? — спрашиваю я.

— Когда она жила в Манчестере, она убежала, оставив записку, что с нее хватит, — отвечает Нил, прихлебывая чай и не отрывая глаз от экрана. — Я погнал туда, думая, что она собирается броситься с моста, а когда добрался, она открыла мне дверь как ни в чем не бывало. И так было дважды. Тогда я перестал с ней цацкаться, и больше такого не повторялось.

— Что значит вы перестали с ней цацкаться?

— Я сказал, что если это повторится еще раз, передам ее дело другому сотруднику. В тот раз этого оказалось достаточно. Но это было еще до железнодорожной катастрофы.

— Она попала в железнодорожную катастрофу?

— Она сказала, что попала в нее, хотя ее там и близко не было, и рассказывала по телевизору о своих травмах. Она все время лжет.

Присаживаюсь на краешек кресла, попытавшись стряхнуть с подлокотника кошачью шерсть. Бесполезно — она повсюду.

— Что это значит?

— Судите сами, — отвечает он. — Она меняет свое имя в зависимости от того, с кем она говорит. У нее семь кошек, и все они не ее. И это только вершина айсберга. Она… совершенно ненормальная.

Он смотрит на меня, и я ему верю. Он знает ее. Это Коттерил узнал о ее существовании всего месяц назад, Нил же знает ее дольше, чем я.

— Откуда вы приехали? Из Эдинбурга?

— Нет, я базируюсь в Бристоле, но последние несколько дней был у родителей в Дамфри.

— Так как же вы узнали, что она исчезла?

Нил отворачивается к телевизору. Историк зачитывает длинный список: недельный рацион короля Генриха. Я уже думаю, что Нил оставит мой вопрос без ответа, но он внезапно снова поворачивается ко мне.

— Она оставила мне сообщение на голосовой почте. Я не хотел его слушать, потому что это всегда одно и то же — она просит меня приехать. Ей все время кажется, что за ней следят. Просто сплошная история про Питера и волка.

— Но ведь волк в конце концов съел Питера[16].

— Вот поэтому я и прослушал сообщение. Потому что всегда существует такая возможность. Я вошел в квартиру и нашел осколки стекла.

— Где?

— В спальне. И здесь тоже. Она все это специально подстроила.

Мое сердце сжимается. В любую минуту Алиса может войти сюда через эту дверь, и тогда она увидит меня, и мы снова будем вместе, как раньше. Ну, конечно, не совсем так, как раньше. На несколько мгновений я полностью погружаюсь в свои мысли, а когда прихожу в себя, вижу глядящие на меня в упор печальные серые глаза Нила.

И тут я понимаю, что он может помочь мне понять Алису, может рассказать мне о ней Протягиваю руку к чаю, который он мне приготовил, но в нем слишком много молока, и я ставлю его обратно на журнальный столик.

На экране телевизора другой историк в белых перчатках перелистывает старый запыленный фолиант.

— Мне снились кошмары про Алису, — говорю я Нилу, не будучи уверена, что он слушает. Его взгляд устремлен на экран. — Нам не разрешали про нее спрашивать, но мы много о ней говорили — я, Пэдди и Айзек. Это мои братья.

Он слегка приподнимает брови.

— Я воображала, что злая колдунья сделала Алису маленькой, и мне надо ее найти. Я все время боялась потерять ее. Боялась, что отец разрежет ее газонокосилкой.

— Довольно глупо.

— Да, я знаю, что это глупо, но это было единственное, что я могла принять. Каждый раз, когда отец собирался подстригать траву, он должен был исполнять этот дурацкий ритуал — кричать на весь двор, чтобы Алиса успела убежать. А если он не кричал, то кричала я. Бедный мой отец! Потом я стала воображать, что ее унесла большая птица. Я стала залезать на деревья и рыться в гнездах.

— Да, вам пришлось нелегко, — бормочет он, все еще не глядя на меня. Я начинаю плакать. Голова просто разламывается, и в висках стучит, но от плача мне становится только хуже.

— Когда мне было лет тринадцать или четырнадцать, на уроке художественного творчества мы делали куклы из папье-маше. Я рвала газету и увидела статью о девочке, которую сбила машина. Я стала думать, что это была Алиса, и пыталась убедить себя, что она умерла, но какой-то голос внутри меня всякий раз говорил: «А что, если нет?» Что случилось с ними в тот день в аэропорту?

— Это закрытая информация, — отвечает он, похрустев суставами пальцев.

— Да ладно вам. Это было восемнадцать лет назад. Какое это теперь имеет значение?

— Но она все еще закрыта.

— РАССКАЗЫВАЙТЕ.

— Они поехали в Шотландию, а через некоторое время перебрались в Ливерпуль. Пару лет все шло хорошо.

— А потом?

— Несколько членов банды выследили их, и нам пришлось переместить их в Скарборо. Там все шло хорошо, пока Алисе не исполнилось восемнадцать.

Лицо Нила темнеет. Я молча жду несколько минут. В телевизионной программе начинается рекламная пауза, и тогда он, наконец, произносит:

— Трое мужчин проникли к ним в дом.

— И что они сделали?

— Вы уверены, что хотите знать? — спрашивает он, допивая чай большими глотками.

— Мне нужно это знать.

— Они избивали его все утро, привязав к батарее, а потом задушили. На глазах у Алисы. — Он просто констатирует факты, в его словах нет ни капли тепла.

— Алиса видела это?

— В тот день она вернулась из колледжа позже обычного. Они ждали ее, привязали к батарее в другом конце комнаты и тоже избили. Но они оставили ее в живых, только заставили смотреть.

Они… ее изнасиловали? — спрашиваю я, вытирая слезы.

— К счастью, нет. У них в банде был тип, который пытал женщин таким образом, но он тогда сидел в тюрьме. Нет, ее не насиловали. Но избили ее так, что ей пришлось удалить матку, и у нее теперь не может быть детей.

— О господи.

— Я не был у них несколько дней, но Дэн не отвечал на звонки, и я поехал посмотреть. Когда я нашел их, пульс у Алисы был едва различим. Вернувшись домой, открыл бутылку виски и выпил не отрываясь.

— Так вы спасли ей жизнь? — Слезы льются не переставая. Нил протягивает мне пару бумажных полотенец.

После больницы ее на время перевели в Манчестер, а затем снова в Ливерпуль. А перед тем, как переехать сюда пару месяцев назад, она какое-то время провела в Ноттингеме.

— Под другими именами?

— Да. У нее все было новое: имена, паспорта, работа. Она была Энн Хилсом, Мелани Смит и Клер Прайс. А теперь она — Джоан Хейнс.

Иногда я навещаю ее, проверяю, как идут дела, делаю за нее покупки, когда она не может выйти. Я больше не обязан этого делать, но все равно делаю.

— А почему она не может выйти?

— Просто паранойя. Она привыкла к тому, что я все время прихожу. Но с тех пор, как ее перевели в категорию невысокого риска, я стал приходить реже, и ей трудно с этим смириться.

— Наверное, она видела в вас второго отца.

Нил оставляет это замечание без ответа.

— Банды, которую сдал Дэн, больше не существует. Но несколько недель назад ей казалось, что трое из них ее преследуют.

И это было так на самом деле?

— Нет, — отвечает он, глядя в пространство. — Она все придумала.

— Но ведь ее действительно преследовали. По крайней мере Кейден Коттерил.

Нил качает головой и молчит. Господи, он выглядит таким несчастным. А я-то думала, что он сможет хоть как-то подбодрить меня. Здесь так мрачно: сырые углы, продранный кошками коричневый диван, коричневое кресло, маленький телевизор со старинной антенной, крошечная ванная. Убожество, уныние и холод. Мне хочется спалить это место дотла. Нил продолжает пялиться в телевизор.

— Так вы не восприняли ее жалобы всерьез?

— Нет! Не воспринял! — почти кричит он. — Нет никаких новых угроз. Вы не представляете, сколько я от нее натерпелся за эти годы, а она продолжает придумывать все новые истории про телефонные звонки, каталоги гробов и мужчин, которые ее преследуют. Она просто добивается внимания.

— Хорошо, хорошо, — говорю я, стараясь его успокоить. — Господи, я ведь только спросила.

— У нее это постоянно. — Нил вскакивает на ноги и начинает ходить из угла в угол. — Она — как испорченные часы: показывает одно время, отбивает другое, и ни одно из них не соответствует реальности. Последний год наблюдать за ней было просто кошмаром.

— А что было в том сообщении, которое она вам оставила?

— Я уже не помню.

— Да все вы помните. Разве вы можете выбросить его из головы? Ну, что она сказала? Говорите!

Он показывает рукой на розетку, и я вижу на маленьком столике его телефон, подключенный к зарядному устройству.

— Она сказала, что с нее достаточно. Сказала, что хочет умереть. А потом попросила прощения и повесила трубку.

Я вижу, что он гораздо более обеспокоен, чем показывает. Мне ужасно хочется пить, и я снова беру в руки кружку — лучше уж такой чай, чем вообще ничего, — но вкус какой-то странный.

— Бр-р-р. Что это?

— Чай.

— Молоко, что ли, прокисло?

— Я добавил туда стопку виски, чтобы успокоить ваши нервы.

— Мои нервы в порядке, — говорю я, ставя кружку обратно на столик. Какой-то он все время дерганый. И тут я вспоминаю, как подобным образом выглядел мой отец: да он просто пьян. А вот и бутылка, спрятанная позади горшка с увядшей петрушкой.

— Сколько вы уже приняли?

— О господи, только не начинайте.

— Если снова начнете на меня кричать, дам в морду, — предупреждаю его я. — Терпеть не могу алкоголиков. Понятно?

Он поднимает руки вверх, показывая, что сдается.

— Коттерил сказал, что были какие-то следы крови на ковре.

— Да, я видел их. Но он говорил, что недавно у нее шла кровь из носа, так что не думаю, что это существенно. Но ванна наполнена водой, и вот этого я не понимаю.

В его голосе не слышится беспокойства, только недоумение. Иду в ванную и включаю свет. Ванна наполовину заполнена ярко-синей водой, по поверхности которой плавают крошечные золотые звездочки, образующие сложный узор в потоках сквозняка, дующего через щель в окне. По краю ванны и на полу лежит несколько блестящих упаковок от таблеток — все они пустые. Снотворное, 50 миллиграмм.

— Ничего там не трогайте, — кричит Нил из гостиной. — На всякий случай.

— На какой еще случай?

— На случай, если окажется, что есть что-то, чего мы с вами не заметили.

Выключаю свет и иду в спальню. Здесь все такое же темное и тусклое, как и в гостиной. На стенах — грязно-желтые обои. Убогая односпальная кровать с помятыми простынями и тонким одеялом. Внутри открытого гардероба лежит новорожденный ребенок, завернутый в розовое с желтым одеяло. Наклоняюсь и дотрагиваюсь до лица куклы — она выглядит совершенно как живая. Беру ее на руки — вес как у настоящего ребенка, но пахнет пластиком. На спине — маленький переключатель: плакать, дышать, писать, спать. Ставлю его в положение «спать» и бросаю куклу на кровать. Дотрагиваюсь до простыни — она сырая.

— Вся кровать сырая, — говорю я, возвращаясь в гостиную.

— Вся квартира сырая, — невозмутимо отвечает он.

— Нет, она действительно сырая.

Подхожу к журнальному столику и снова пробую свой чай с виски. Нет, все так же отвратительно. Иду в кухоньку и выливаю его в раковину.

— Почему ванна наполовину заполнена? И почему кровать сырая?

— Может, она оставила на ней мокрые полотенца? Я не знаю.

— А почему она приняла так много таблеток?

— Я вообще не уверен, что она их принимала. Там на дне ванны куча чего-то синего.

— Но зачем класть в ванну снотворное? Что это значит?

— Чтобы мы подумали, что она их приняла.

— А одежда ее вся на месте?

— Не знаю. Там на подоконнике ее телефон, — Нил кивает в сторону ванной. — Когда я пришел, он проигрывал музыку.

— Как вы зашли?

— У меня есть ключ. Никаких следов взлома не было, если вы думаете в этом направлении.

— А как насчет щели в окне ванной?

— Она там уже давно.

— Что же все это значит? — спрашиваю я, беря в руки различные предметы и снова ставя их на место. И тут я обращаю внимание на то, что на подарках, разложенных вокруг елочки, серебряными блестками написаны имена — Принц Роланд, Принцесса Табита…

— Это подарки для ее кошек, — говорит Нил.

— Каких кошек?

— Они, должно быть, где-то прячутся. Или ушли ловить мышей, — отвечает Нил, потирая глаза, и направляется в ванную. Он закрывает дверь, и оттуда доносится журчание воды.

Под елочкой лежат семь подарков — для семи кошек.

Выйдя из ванной, Нил снимает пальто и вешает его на дверь.

— Господи, как же тут холодно!

— Вы что, только что заметили?

— Я только сейчас снял пальто.

— Послушайте, Нил. Тут лежат семь подарков с именами семи кошек, но самих кошек нигде не видно.

— Это даже не ее кошки. Она крадет их у хозяев, которые, по ее мнению, плохо с ними обращаются. Она тратит на них все свои деньги.

Одним глотком он допивает свой чай и ставит чашку на столешницу.

Так, вот и еще один кусочек мозаики: Алиса, оказывается, еще и воровка кошек.

— Но где же они все?

Нил оглядывает квартиру, открывает буфет, выходит в коридор, возвращается обратно.

— Где этот чертов нагреватель? Мы платим за отопление, у нее должен быть отдельный нагреватель. Вам не холодно?

— Я легко замерзаю, но на мне два джемпера. Сфокусируйтесь. Мы говорим о кошках.

— Что вы все время морочите мне голову с этими кошками? Они не имеют к делу никакого отношения. Я их терпеть не мог, а она позволяла им везде лазать. Сплошная антисанитария.

Он открывает шкафчик над раковиной, но нагревателя нет и там.

— Когда вы в последний раз ее навещали?

— Пару недель назад.

— И кошки тогда были?

— Ага. По крайней мере мне кажется, что я видел парочку. К чему это вы клоните?

— Сама не знаю, — бормочу я себе под нос.

Он проходит в спальню, и я слышу щелчок включаемого нагревателя. Через минуту батарея возле выхода во двор начинает излучать тепло, и я придвигаюсь поближе к ней.

— Фой!

— Что?

Он не отвечает, и я бегу в спальню. Нил стоит, наклонившись, перед дверью сушилки, и я подхожу поближе, чтобы посмотреть, что он нашел. В сушилке на груде полотенец и простыней лежит пушистая белая кошка, кормящая шестерых крошечных розовых котят.