Алиби Алисы

Глава шестая

Сегодня уже четвертый день с тех пор, как я в последний раз была на работе. Утром я снова позвонила нашему менеджеру Кимберли и услышала, как Ванда кричит ей:

— Пусть наконец принесет справку от своего гребаного доктора!

Но не работа сейчас волнует меня. Ярко-оранжевые корни волос снова начали проступать, и вся моя голова словно охвачена пламенем. Мне нужно выбраться из дома, купить еды. В моем буфете остались только три ломтика черствого хлеба и один гигиенический тампон.

Кажется, это подходит под определение чрезвычайной ситуации, поэтому я звоню Скантсу.

Он появляется около 12:30, как раз когда я укладываю Эмили спать, весь нагруженный кульками с продуктами, как пират сокровищами, только вместо «Эй там, на корабле!» он прямо от двери начинает:

— Куриные наггетсы я не купил из принципа. Мне все равно, что кур выращивают в Бразилии, но когда потом их везут на переработку в Китай, это уже чересчур.

— Спасибо, Скантс. Я так рада видеть тебя! Спасибо, что пришел. — Мне хочется обнять его, но я напоминаю себе, что он терпеть не может объятий. Правда, когда я была маленькой, он частенько прижимал меня к себе на манер отца, обнимающего свою дочь. Иногда мне даже хотелось, чтобы он был моим отцом. У него нет своих детей. Однажды он сказал, что его жена «не может иметь детей», и больше мы к этому не возвращались.

— Почему бы тебе в следующий раз не сделать заказ по интернету? — спрашивает он, протягивая ладонь в ожидании денег. — Ведь не каждый же раз они будут присылать тебе просроченные продукты или коричневые бананы.

Под глазами у него глубокие морщины, а на щеках многодневная щетина. Зато сегодня он не в костюме. На нем черный джемпер, коричневые джинсы и рабочие ботинки.

Лезу в сумку, выуживаю деньги — точную сумму — и протягиваю ему:

— Вот.

Он берет деньги и ставит кульки на стол.

— А знаешь, что спросил мистер Занг? «Как там рак мозга у вашей жены?» — И он бросает на меня вопросительный взгляд.

— А откуда…

— Откуда я знаю, что ты сказала ему, что у тебя рак мозга? — Скантс продолжает сверлить меня взглядом. — Потому что в твоем списке было вот это.

Он протягивает мне три пакетика лакричных палочек, которые я попросила его купить.

— Мистер Занг сказал, что держит их исключительно для Бетси, леди с раком головного мозга, а потом предположил, что я твой муж, потому что ты «так много обо мне говоришь».

— Ой…

— А еще он сказал, что ты носишь шапочку, а иногда приходишь с ребенком в коляске. Между прочим, а где Эмили?

— Спит в своей кроватке в моей комнате. И что ты ему сказал?

— Что, по-твоему, я мог ему сказать? — Он сплевывает, надувает губы и становится на двадцать процентов больше шотландцем. — Стоял, проглотив язык. Зачем ты сказала ему, что твоего мужа зовут Дэвид и что у тебя рак?

— Но ведь я же не сказала ему, что мой муж — это ты. Я просто сказала, что у меня есть муж, которого зовут Дэвид.

— Ну а про рак ты зачем придумала?

— Когда я зашла к нему в первый раз, мои волосы были убраны под шапочку, потому что корни волос начали проступать, вот он и предположил.

— Что-то он слишком много предполагает. — Скантс облокачивается о буфет и складывает руки на груди. — Такой приятный мужик. И не стыдно тебе так с ним играть?

Скантс помешан на правде. Когда я, будучи еще ребенком, спрашивала его, что происходит, он всегда говорил мне правду. Или ту часть правды, которую я могла переварить в свои десять лет. Может быть, он просто хотел компенсировать постоянную ложь, которой потчевал меня отец? Особенно после того, как он разлучил меня с Фой.

Элле, я должен проверить, не надо ли чего старой тетушке Хаббард. Не открывай посторонним, особенно если на них бабушкина сорочка.

Позвонила Бо Пип. Она хочет, чтобы я присмотрел за ее овечкой. Ты остаешься охранять дом, Алиса. Не отвечай на телефон и не открывай дверь.

Мы обязательно снова увидим Фой. Я отвезу тебя к ней, как только злой император позволит нам.

Я была ребенком. У меня не осталось никого, кроме отца. Мне нужно было узнать, как же это случилось. Но отец никогда не говорил мне всей правды, как я его ни умоляла. Я не могла снова увидеть Фой, не могла больше играть в нашем замке. Это было невыносимо. А когда я повзрослела настолько, чтобы заставить отца ответить, было уже поздно.

Зато мне все рассказал Скантс.

Я еще увижусь с Фой?

Нет, Алиса.

А что с нашим замком?

В замок больше нельзя. Ты должна оставаться здесь.

А эти трое мужчин до нас здесь не доберутся? Нет. Обещаю тебе. Сейчас ты в безопасности. Принимаюсь разбирать продукты.

— Мистер Занг сказал, что у его жены тоже был рак мозга первой степени. Ей сделали химию, и опухоль исчезла. Не успела я сообразить, что к чему, как он уже предложил мне ее парики. И что мне оставалось делать?

Шапочку я надела случайно, но оказалось, что это была великолепная находка. Если люди думают, что у тебя рак, они сразу становятся более приветливыми. Или хотят сделать тебе что-нибудь приятное, или же полностью игнорируют и стараются сделать так, чтобы ты исчез с глаз долой как можно скорее. В обоих случаях обслуживают гораздо быстрее.

— Мы уже говорили об этом, — раздраженно фыркает Скантс. — Ты лжешь всем подряд.

— Не всем подряд, а только одному-двум.

— А ты все еще продолжаешь морочить голову продавцу пончиков, рассказывая ему, какая ты крутая писательница?

— Угу.

Скантс возводит глаза к потолку.

— Если ты будешь врать каждому встречному, ты скоро запутаешься в собственной лжи. Городок ведь маленький. Все всё про всех знают.

— Но ты же сам хотел, чтобы я представлялась кем-нибудь другим. Это ты все время твердишь: «Правда открывает врата опасности».

На это ему нечего сказать.

— Не ври хотя бы про рак. И скажи ему, что я не твой муж. — Он протягивает мне корнфлекс, банки с тушеными бобами, хлеб, спагетти, смесь для приготовления шоколадного торта и зеленый пищевой краситель.

— А что же я должна ему сказать?

— Скажи, что я помогаю тебе по дому. Или что я твой дядя. Или сутенер. — Герцог Иоркумский начинает увиваться вокруг его ног, но Скантс сердито отодвигает его в сторону.

— Он мне не поверит.

— Не вижу никакой причины тебе не верить. Ведь поверил же он твоей истории про рак?

— Ой, а ты не купил бумажные полотенца с картинками из «Истории игрушек»?

— Нет.

— Но почему?

— Потому что тебе уже двадцать восемь. Поставить чайник?

— Я возьму сок. — Я открываю упаковку «Кит-Кат», отламываю крайний батончик, обкусываю шоколад с наружного края, затем с обоих концов, затем сверху, а потом разделяю вафли и запихиваю их в рот, ожидая, пока они размякнут.

Скантс продолжает хмуриться, доставая из коробки пакетик чая. Я уж и не помню, когда в последний раз видела его улыбающимся. Кажется, с тех пор, как он приходил в последний раз, меж его бровей пролегла еще одна морщина.

— Не хочешь чего-нибудь поесть? — спрашиваю я, но тут Граф Грей запрыгивает на сушилку для посуды и начинает лакать из блюдца вчерашнее молоко.

— Нет уж, спасибо, — Скантс бросает на меня взгляд, призванный показать, что он не одобряет, когда кошки бродят по столам. Он ужасно боится микробов, предпочитает максимально сухую пищу, никогда не ест овощей и не изучает меню. Наверное, это у него такая фобия. Он даже сказал однажды, что с удовольствием получал бы все необходимое через капельницу.

— Когда уже поменяют этот линолеум на полу? Он выглядит ужасно.

— Я просила хозяина квартиры, когда переехала сюда, но он ответил, что это может подождать. Заказала коврик, чтобы прикрыть это безобразие, но он еще не пришел.

— Здесь просто ходить опасно. Он ведь даже не прилегает к полу.

Я не отвечаю. Ничего не понимаю в линолеуме, и потом, мы ведь собирались говорить вовсе не об этом. Сколько можно ходить вокруг да около.

— Что случилось на этот раз? — спрашивает он, когда чайник закипает. — Ты сказала, что получила что-то по почте?

Достаю из-под раковины конверт и протягиваю ему. Он с недоумением открывает его.

— Каталог?

— Может быть, тебе стоит надеть перчатки? На конверте могут остаться отпечатки пальцев.

— Ну да. Твоего почтальона и еще нескольких десятков людей, работающих на почте.

— Но я его не заказывала. Ты только посмотри, что это за каталог!

Он обводит взглядом комнату — горы журналов, газет, рекламных буклетов и нераспечатанных конвертов.

— У тебя тут полно каталогов.

— Только каталоги игрушек и художественных принадлежностей. Мне нужны были блестки, чтобы сделать открытки к Рождеству. И потом, как я могла забыть, что заказала каталог гробов?

— Уж ты-то точно могла забыть.

— Я не заказывала этот каталог, Скантс. Говорю тебе совершенно серьезно.

— Ты могла подписаться на что-то, а они могли продать твой адрес другим компаниям, и одна из них прислала тебе этот каталог.

Я качаю головой.

— На прошлой неделе, когда я ходила в салон красоты, чтобы прокрасить корни, туда зашли трое мужчин. Я узнала их. Точнее, узнала одного из них. Узнала его смех. Это были они, Скантс. Три поросенка.

— Мы уже говорили об этом, — снова хмурится Скантс.

— Я знаю. Но за неделю на моем автоответчике появилось два бессловесных сообщения. Я постоянно чувствую, что за мной наблюдают, а тут еще эта троица…

— Зачем ты вообще потащилась в этот салон красоты? Ведь я посылаю тебе наборы каждые шесть недель. Ты что, не получила их?

— Получить-то я их получила, но я уже больше не могу делать это сама. Это так неудобно — наклоняться над ванной, и у меня получается не так хорошо. Мне хотелось хотя бы раз сделать все как полагается.

— Ну ладно, но ведь это могли быть и не они. Или не он — тот, который смеялся. Готов побиться об заклад, что все это плоды твоего воображения.

— Но я точно узнала его смех, и у него соломенные волосы. Может, он теперь в другой банде.

Но Скантса не так-то легко убедить. Он спихивает Королеву Джорджину с кучи чистого белья, где она устроилась вздремнуть, и усаживается на диван.

— Опять ты воюешь с ветряными мельницами.

Не понимаю, что он имеет в виду, но присаживаюсь рядом с ним на диван и перевожу дыхание. Мне совершенно не хотелось произносить это вслух, и Скантс это прекрасно знает.

— Я думаю, что эти трое убили моего отца.

— Нет, — резко отвечает он, прихлебывая слишком горячий чай.

— Но…

— Я уже говорил тебе это десять раз. Я знаю, что с ними стало. Моя работа в том и состоит, чтобы следить за тем, не угрожает ли тебе что-нибудь. Двое из них сейчас в тюрьме, а третий умер в больнице от сепсиса, когда ему удаляли часть желчного пузыря, поврежденного во время драки. У меня все на учете.

— Ты говорил, что в банде было десять человек. Это могли быть трое других.

— Но если это были другие, не те, которые убили твоего отца, кто же тогда тот мужчина, который смеялся?

— Я не знаю, но…

— Они все на учете, Джоан. Банда распалась. Тебе ничего не угрожает. Мы заглядываем под каждый камешек. Я, отдел по борьбе с организованной преступностью, даже пограничники. Мы бы знали, если бы кто-нибудь проскользнул через сеть. Поверь мне.

— Тогда почему я все еще здесь? Почему я не могу вернуться к моей прежней жизни?

— Ты здесь, потому что ты под защитой. А для этого нужно, чтобы ты была здесь. Ты не можешь просто расслабиться и быть счастливой?

— Нет, — отвечаю я, качая головой. — Я хочу быть кем-нибудь другим. Джоан Хейнс мне больше не подходит. И жить я здесь больше не могу. Я не вписываюсь.

— Так ты ведь почти и не пыталась, разве не так?

— Если я говорю тебе, что что-то происходит, ты должен относиться к этому серьезно. Защищать меня — твоя прямая обязанность. Мне страшно, Скантс. Я здесь совсем одна.

Он чешет веко. Не думаю, что в этом была необходимость, но он никак больше не может выразить свое неудовольствие.

— За восемь лет ты сменила четыре имени. Ты была Энн Хилсом, Мелани Смит, Клер Прайс, а теперь ты — Джоан Хейнс…

— Я знаю.

— …и каждый раз ты говорила, что кто-то криво на тебя посмотрел, или ты уверена, что видела Трех поросят, или как-то еще убеждала власти, что находишься в опасности.

— Мужчина в Ливерпуле плеснул мне в лицо кислотой.

— Неправда. Какой-то пьяный кинул в воздух банку с пивом, когда Ливерпуль побил Дортмунд 3:0 в Лиге чемпионов. Ты просто оказалась рядом. Никакой кислотой там и не пахло. Все проверено.

— Это могла быть кислота.

— Могла. Но не была. Я не могу в пятый раз подавать заявление и просить выдать тебе новые документы только потому, что ты получила этот каталог и «как бы опознала» трех мужиков. Да меня просто высмеют.

Я пересаживаюсь на кресло прямо напротив него, чтобы он не мог уклониться от моего взгляда.

— Я узнала его смех, Скантс. Ты ведь сам сказал после Скарборо, что я должна сразу звонить тебе, если увижу или услышу что-либо подозрительное.

— В Скарборо на тебя напали. Но это случилось восемь лет назад, и с тех пор все было тихо. — Мне хочется заплакать, но я стараюсь держать себя в руках. — А этот каталог ничего не доказывает.

— Но ведь он для мертвых, — говорю я и поправляюсь: — Даже хуже. Для почти мертвых.

И тут я чувствую запах — от него пахнет виски. Словно осознав, что я догадалась, он отодвигается подальше.

— Перестань морочить мне голову, Джоан. Ты ведь знаешь, что я терпеть этого не могу.

— Даже и не думаю.

— Эти трое сказали что-нибудь? Как-нибудь намекнули, что знают тебя?

— Один из них открыл передо мной дверь и сказал: «Осторожнее, не споткнитесь». И мне показалось, что у него бристольский выговор.

Скантс шумно вздыхает.

— Давай так. Если бы тебе бросили кирпич в окно, я бы организовал твой переезд за один час. Я могу что-то сделать, если кто-нибудь попытается взломать твою дверь или оставит зажженный фейерверк в почтовом ящике. Но смех, подозрительный выговор, всякий мусор по почте? — Он качает головой. — Твоя кнопка экстренного вызова теперь работает, правда?

— Да, с первого раза даже не смогли нормально установить.

— И ты была уверена, что парень, который пришел ее устанавливать, нарочно не подключил провод. Я уже это слышал.

Эмили завозилась в своей кроватке, и я иду в спальню, чтобы взять ее на руки. Вернувшись, я протягиваю Скантсу вчерашнюю газету. Поначалу он выгладит совершенно сбитым с толку, но потом замечает заголовок на первой полосе «Смертьучительницы в отеле на набережной: она была задушена».

— Это там, где ты работаешь? — хмурится он.

— Я видела тело до того, как прибыла полиция. Ее задушили, как и моего отца. На шее остались синяки. И она выглядела совсем как я — голубые глаза, рыжие волосы, тот же возраст.

— Это ты ее нашла?

— Нет. Но я видела ее до того, как они ее забрали. Ты не можешь сказать, что я это придумала или что это простое совпадение. Мне нужна охрана.

— Тебе было отказано в охране, потому что ты относишься к категории невысокого риска. Шансы, что тебя кто-нибудь узнает, практически нулевые, потому что за восемнадцать лет ты сильно изменилась. Так что это, — он делает неопределенный жест рукой в сторону газеты, лежащей на журнальном столике, — не имеет к тебе никакого отношения.

Я удаляюсь в кухню, чтобы протереть столешницу и сложить кульки, и замечаю, что он снова смотрит на счастливое лицо Тессы, взятое с ее страницы в «Фейсбуке». Мне хочется верить его словам, но теперь я вижу, что он и сам не уверен в них. Это видно по его глазам.

— Я знаю, что раньше часто лгала, — говорю я.

— Ты и сейчас все время лжешь, — говорит он, складывая газету и возвращаясь к своему чаю. — Ты выросла во лжи. Твоя придумка с раком — это только вершина айсберга.

— Но я ведь не лгу, говоря о странных телефонных звонках, каталоге гробов и моем ощущении, что за мной все время следят. А вот теперь еще и Тесса Шарп. Никакая краска в мире не может скрыть того факта, что я рыжая. И у меня тоже голубые глаза. Они искали меня. — Я опираюсь на стиральную машину. — Скантс, я хочу домой.

Его кислая улыбка полностью исчезает.

— Ты и так дома.

— Это не дом. Моим домом был наш с Фой замок.

Я смотрю на него и вижу, что он пытается незаметно налить в чай виски из фляжки, которую достал из внутреннего кармана пальто. Поняв, что я заметила это, Скантс молча кладет фляжку в карман и делает вид, что разглядывает мои вещи, развешанные на сушилке.

— Вешай лучше снаружи. Это никуда не годится — сушить белье в квартире.

— Я хочу домой, Скантс.

Он со стуком ставит кружку на журнальный столик, подходит к сушилке и, ни слова не говоря, начинает сваливать стирку в неряшливую кучу на диване.

— Ты собираешься все перегладить? А утюг у тебя есть? Если нет, я уверен, что они выделят на него деньги.

— Я хочу, чтобы мне вернули мое прежнее имя.

— Я могу одолжить тебе утюг, пока ты не купишь свой.

— Я была счастлива, когда меня звали тем именем. Я ведь ничего не забыла. Прошло не так много времени. Только тогда я и была счастлива. Я хочу все вернуть обратно.

Скантс не смотрит в мою сторону. Я вижу, что он сердится все сильнее, потому что, покончив с вещами, принимается аккуратно складывать коробочки с дисками, разбросанные на полу перед телевизором.

Я стою у стола, прижимая теплую головку Эмили к своей шее.

— Во время вчерашней утренней программы кто-то из телезрителей позвонил с вопросом о том, как иногда полезно возвращаться назад в…

В следующее мгновение я вижу направленный на меня палец Скантса.

— Я больше не хочу об этом говорить! Ты слышишь меня? — Комната наполняется парами виски. Мы оба знаем об этом, но, похоже, ему уже все равно. — Ты же знаешь, что правда открывает врата опасности. Ты ведь не была в Карю, нет?

— Нет. Клянусь.

— Имей в виду, если ты покажешься там — все кончено. Они заберут у тебя и эту квартиру, и кнопку экстренного вызова, и больше ничего и никогда не дадут:

— Я знаю об этом. Ты постоянно напоминаешь. Но, может быть, можно…

— Твое имя Джоан Элизабет Хейнс, и точка.

— Я все время забываю об этом, — говорю я, целуя головку Эмили.

— Это потому, что ты все время меняешь роли, — он укоризненно качает головой и смотрит на Эмили. — А что с ней?

— Это моя дочь.

— Это кукла.

У меня перехватывает дыхание, и я покрепче прижимаю Эмили к себе. Раньше он никогда этого не говорил. Знал, но не говорил. Ведь ему известно, как мне больно слышать эти слова.

Я приглаживаю губами пушистые волосики у нее на голове, но она уже не кажется мне такой теплой. И от нее пахнет — сладковатым запахом новой пластмассы.

— Не говори о ней так. Это моя дочь.

— С каких это пор «Амазон» отправляет по почте детей? Мне надоело притворяться. Ты должна сосредоточиться на Джоан и забыть обо всех остальных ролях. Полностью погрузись в Джоан, пока не забудешь все остальное. Ты родилась в Ливерпуле. В следующем апреле тебе исполняется двадцать девять.

— Но ведь я родилась в сочельник.

— У тебя три брата: один работает системным аналитиком и переехал в Брисбен, другой где-то в Дубае, а третий готовится стать адвокатом в Йорке. Твои родители погибли в автокатастрофе во время поездки на Крит десять лет назад.

— Неправда.

— Ты пошла в художественное училище, но бросила. Провела год в Индии, работала с сиротами в Камбодже, а потом поселилась здесь, потому что с этим местом у тебя связаны приятные детские воспоминания. Ты работаешь горничной в «Лалике», чтобы снова скопить денег на путешествия. Все. Вот это — ты.

Я покачиваю Эмили, прижимая ее к плечу.

— Единственной правдой во всем этом является то, что я работаю в «Лалике». Единственной.

— Да что за хрен! — шумно выдыхает он. — Ты согласилась на это после Скарборо. «Только уберите их от меня и дайте пожить нормальной жизнью». Разве это не твои слова?

Он подходит ко мне, вырывает Эмили у меня из рук и бросает ее на диван лицом вниз. Она не плачет. Или мне просто не слышно?

— Ты — последний мерзавец.

— А ты — взрослая женщина. Так что веди себя соответственно. Тебе кажется, что у тебя проблемы? Выйди на улицу, скажи, как тебя зовут, и ты увидишь, что произойдет. Упомяни свое имя и адрес в «Твиттере», и я гарантирую, что через неделю ты будешь мертва.

— Не говори так. — Слеза скатывается вниз по моему носу. — Ты ведь сам сказал, что никакой угрозы нет. Иногда я думаю, что лучше мне умереть — по крайней мере, не нужно будет все время бояться.

Он бросает взгляд на Эмили, а потом на часы.

— Блин. Мне пора возвращаться. У меня совещание.

— А ты скоро придешь снова?

— Не знаю. — Этот его ответ беспокоит меня. Обычно он хоть как-то намекает на то, когда мы увидимся в следующий раз. Дойдя до двери, он оборачивается. — Сделай мне одолжение, не ходи больше никуда с куклой.

— Почему?

— Ты привлекаешь к себе внимание. Скажи, что ее забрал к себе отец.

— Я не могу этого сделать. О ней знает слишком много людей.

— Тогда скажи им, что она умерла!

Он знает, что зашел слишком далеко. Я поднимаю Эмили с дивана и зарываюсь лицом в ее холодную пластмассовую шею. Все вокруг меня рушится.

— Почему ты сегодня такой ужасный?

Я не смотрю в его сторону, только слышу, как дверь открывается.

— Я разузнаю про Тессу Шарп, хорошо? Так и быть, сделаю это для тебя. Только, пожалуйста, перестань морочить мне голову с переменой имени. Позвоню через несколько дней.

— А что мне делать пока?

— Иди на работу и встраивайся, — он с отвращением смотрит на Эмили. — И перестань, наконец, всем врать.

Я достаю из-под панциря бронзовой черепашки, стоящей на журнальном столике, несколько мятных леденцов и протягиваю их Скантсу.

— Погрызи перед совещанием. От тебя разит.