Алиби Алисы

Глава двадцать пятая

Да уж, к такому повороту событий ни я, ни Нил не были готовы. Я была абсолютно уверена, что мы найдем тело Алисы, а Нил считал, что мы вообще ничего не обнаружим. Нам остается только перевести дух, хотя попробуйте-ка сделать это с манжетой во рту, стараясь не вдыхать эту непереносимую вонь.

В моей голове начинает вертеться другой стишок:

Позвольте, но ведь получается, что Алиса не лгала? За ней действительно следили: детектив, которого наняла я, и этот парень, ей на самом деле звонили и посылали каталог гробов. И кто-то ведь убил Тессу Шарп, приняв ее за Алису? Готов Нил признать это или нет, но похоже, что все это дело рук Джона Кнаппа.

Мы продолжаем расширять отверстие, но тут Нил вдруг останавливается.

— Стойте, стойте, мы больше не можем этим заниматься. Я должен сообщить в полицию.

— Позвонить в полицию? Но ведь если вы позвоните…

— Да, я знаю, начнется расследование убийства. Но разве не с этим мы сейчас имеем дело? Ведь Алиса его убила. — Он встает, отряхивает колени и разминает затекшие ноги.

— Нет, мы не можем сообщить в полицию. Тогда они начнут ее разыскивать.

— Мне казалось, что именно этого вы и хотели.

— Но ведь теперь они арестуют ее и даже могут отправить в тюрьму.

— Я должен сообщить, — устало повторяет Нил, доставая телефон из кармана джинсов. — А если вам нужна другая причина, подумайте о Тессе Шарп. Если этот негодяй убил ее, полиция должна об этом узнать.

— А зачем им знать? — Я тоже встаю и смотрю ему прямо в лицо. — Ведь Тесса Шарп мертва.

— Но ее семья должна знать почему.

— Подождите, — я беру Нила за руку, в которой он держит телефон, — не звоните.

— Она убила его, — говорит он, глядя на меня своими серыми глазами. — Он лежит тут уже несколько дней.

— Я знаю. — Мне чудом удается удерживаться, чтобы меня не вырвало. — Но вы не можете сделать так, чтобы Алису арестовали.

— Фой, вы что, предлагаете, чтобы…

— Вы не можете сделать так, чтобы Алису арестовали. Если все, что вы предположили, правда, значит, это была самооборона, правильно?

— Ну правильно, но… — Нил трет свой нос. — У меня нет выбора. Посмотрите, что она сделала.

— Мне плевать на то, что она сделала. Она избавила мир от убийцы и насильника, и она, между прочим, сделала одолжение и Тессе Шарп.

— Та женщина мертва! Какое одолжение ей можно сейчас сделать? И потом, даже если Алиса убила его в целях самозащиты, она должна отвечать за последствия.

— Вам кажется, что ей в жизни мало досталось? А теперь она будет находиться под стражей, потом состоится судебный процесс, а потом ей придется, бог знает сколько времени, отходить от всего этого кошмара. Она знает, что она наделала, именно поэтому она и сбежала.

— Мы должны передать это дело властям, Фой.

— Нет! Тогда Алису отправят в тюрьму, и она этого не переживет. Вы же знаете, какая она. Она с трудом существует в этом взрослом мире.

— Что вы предлагаете мне сделать? Положить доски на место и понадеяться, что никто не заметит запаха?

— Вы должны знать, что с этим делать. У вас не может не быть соответствующих связей…

— Потому что я работаю с полицией? Вы что, думаете, там все как в «Лютере»?[17]

— Если ны очень захотите, вы сможете сделать так, чтобы об этом случае все забыли.

— Нет, Фой, не смогу. Я не работаю в полиции, и я не могу нарушать закон.

— Можете. Вы должны знать кого-то. Или вы должны знать какое-то место…

Взгляд Нила перескакивает с меня на доски пола, потом на коврик, и снова возвращается ко мне.

— Как вы можете мне такое предлагать?

— Вы же сами сказали, что никто про него ничего не знает и никто его не разыскивает. Бог знает, что он сделал с Алисой, пока она его не ударила, так что справедливость уже восторжествовала. Как можно заставить ее снова платить за это? Ведь она не такая, как мы с вами. Она — ребенок.

— Фой, не просите меня об этом.

— А я вас и не прошу, — отвечаю я, качая головой. — Мне кажется, я знаю, где ее найти.

— Знаете?

Сбрасываю его пальто, вешаю его на спинку стула и достаю из своего рюкзака куртку.

— Я все сказала. Делайте что хотите, а мне обязательно надо ее найти. Я должна быть первой.

— Уже поздно, вы не можете сейчас уйти одна.

— Завтра будет пять дней с тех пор, как она пропала. Она не может больше ждать. Я ухожу.

Захожу в туалет, собираю все мои вещи и направляюсь к двери. Тело Джона Кнаппа все еще лежит завернутое в линолеум посреди кухни, как мумия в гробнице фараона. Нил тщательно прикрывает дверь квартиры и выходит проводить меня на крыльцо. Мне уже кажется, что он вот-вот закроет дверь, но он наклоняется ко мне и целует — горячо, жадно и отчаянно. А потом мы обнимаемся — крепко и надежно.

— Я со всем разберусь, — шепчет он, — и найду тебя.

Мне не хочется отпускать его. Мы размыкаем объятия и стоим, прижавшись друг к другу лбами.

— Надеюсь, еще не поздно.

Покупаю на заправке пачку сигарет и зажигалку. Я бросила курить уже много лет назад, но сегодня сигареты притягивают меня, как магнит, обещая свободу от хронической тревоги, парализующей мою волю.

Заправка посреди ночи — одно из самых одиноких мест в мире. Поначалу она манит тебя блеском неоновых огней и запахом свежего кофе, но потом начинаешь понимать, как человек одинок в этом огромном фальшивом и коммерциализированном мире.

Вокруг суетятся усталые семьи, кто-то перелистывает журналы, из туалетов доносится жужжание сушилок для рук, у игровых автоматов веселится молодежь. Заливаю полный бак, еще раз иду в туалет, забираю с прилавка двойной эспрессо с тостом и отправляюсь на своей машине в холодную ночь. Прогноз погоды обещает снегопад на юго-западе, но когда я подъезжаю к Бристолю, все обстоит не так уж плохо. Мне обязательно надо добраться до Алисы, пока он не разошелся по-настоящему.

Я собиралась выкурить всего одну сигарету, чтобы снять напряжение, но незаметно для себя прикончила всю пачку. Когда к пяти утра я подъезжаю к заправке в Таунтоне, терпения у меня остается не больше, чем бензина в баке. Снег уже валит вовсю, и дворники, работающие на максимальной скорости, едва справляются. Радио сообщает о пяти сантиметрах снежного покрова. Если понадобится, я пойду пешком. У меня есть куртка и ботинки. Я должна добраться до Алисы во что бы то ни стало.

Может, нас спасут наши рыцари, Фой?

Нет, Алиса, мы сами сумеем постоять за себя. У нас тоже есть мечи.

Звонит телефон. Пока я роюсь в сумочке, мелодичный сигнал извещает меня о том, что кто-то оставил мне сообщение.

«Фой, это Нил. Я был на автостанции, проверил записи камер за ту ночь, когда она исчезла. Она уехала в Бристоль одним из последних автобусов, так что ты на верном пути. Другую проблему… я решил. Сообщи, если появятся какие-либо новости. Чао».

Это все. Никаких намеков на то, что стало с Кнаппом. Думаю, я уже никогда об этом не узнаю, но на самом деле мне хочется лишь одного — чтобы бушующий прибой навеки поглотил его.

К шести утра добираюсь до цели. Боже, сколько же раз я возвращалась сюда в своем воображении! Открываю окно, и в машину врывается ледяной ветер.

Здесь мало что изменилось: вокруг стоят все те же дома под соломенными, черепичными или шиферными крышами, у дороги — все тот же знак, полускрытый в зарослях ежевики: «Добро пожаловать в Карю. Пожалуйста, будьте внимательны». А вот маленькая деревянная табличка «Осторожно. Утки переходят дорогу», которая стояла посреди лужайки, исчезла, как, впрочем, и сами утки.

На холме рядом с пабом все так же возвышается церковь. Проезжаю мимо памятника жертвам войны. Поворачиваю на главную улицу и ожидаю увидеть маленький магазинчик и почту, но их нет. На их месте красуются новые дома с припаркованными у входа блестящими машинами.

Паб все так же стоит на месте, и когда я заезжаю через открытые ворота на стоянку, меня начинают захлестывать чувства. «Бесом инн». Мне не хочется снова возвращаться ни к счастливым воспоминаниям, ни к потерям, мне кажется неправильным, что я снова стою на этой земле. Новые хозяева покрасили стены паба в небесно-голубой цвет, который ему совсем не идет — при нас он был белым. Вот знак, который сделал еще мой отец. А это здание я не узнаю. Раньше здесь был кегельбан, а сейчас на его месте стоят четыре маленьких домика для гостей.

За стеной — церковное кладбище. Я стараюсь не смотреть туда, но голова сама собой поворачивается в ту сторону, и я мгновенно замечаю могилы мамы и папы, втиснутые между надгробьями Мэри Брокеншайр и местной ведьмы Бриджет Вилт-шайр. Все покрыто толстым слоем свежевыпавшего снега. Как ни странно, это зрелище огорчает меня не так сильно, как я думала.

Рядом со стоянкой находится садик, половину которого теперь занимает какое-то современное уродливое здание — склад или сарай. Цементный блок, на котором мы оставили отпечатки своих рук, выкопан, наши инициалы на столбе исчезли вместе с качелями и местом для костра, а от деревьев остались только пеньки.

И тут я с ужасом замечаю, что наш «замок» тоже исчез. А я-то всю дорогу была уверена, что именно в нем и будет скрываться Алиса.

Меня охватывает отчаяние. Что же теперь делать? Звонить Нилу? Вернуться обратно в машину? Нет ли еще какого-нибудь места, куда она могла убежать? В голове не осталось ни одной здравой мысли. Кругом лишь молчание и снег, который все еще продолжает медленно падать с темного неба. Первозданную белизну не нарушают ни следы машин, ни отпечатки собачьих лап. Мне кажется, что все это — кошмарный сон, но я знаю, что этот кошмар реален. Всю ночь я мчалась сюда, думая, что Алиса будет ждать меня здесь, но ее нет.

— Алиса! — кричу я в полном отчаянии. — Алиса!

Когда-то наши голоса отдавались эхом во всем поселке, но сегодня вокруг слишком много домов — кирпич и пластик. Столетние деревья, растущие на холмах, исчезли. Но не это волнует меня теперь. Мне нужна Алиса.

— Алиса! Мой голос глохнет в тишине ночи. Вокруг — ни души.

Иду к входной двери и колочу по ней изо всех сил. Через миллион лет в окне комнаты, которая раньше была спальней Пэдди, зажигается свет.

Над дверью — маленькая прямоугольная табличка: «Лицензия на продажу алкоголя, выданная Роджеру и Мириам Бартрам. Выносить спиртное за пределы территории запрещается». Раньше там стояли имена Мишель и Стюарта Китонов. Я проглатываю слезы.

— Что такое? Кто это? — раздается надо мной заспанный голос.

Отхожу от двери и смотрю вверх, с трудом разглядывая сквозь сыплющийся прямо мне в лицо снег темную фигуру. На какое-то мгновение мне чудится, что это мой отец — мужчина примерно такого же возраста, — но я быстро соображаю, что это новый владелец паба.

— Простите, что разбудила вас, я разыскиваю одного человека.

— Кого? — пролаивает он.

— Девушку, нет — женщину. Она примерно моего возраста, и у нее ры… черные волосы вот такой длины и карие глаза. Думаю, она такого же роста, как и я…

— Вы знаете, который сейчас час?

— Знаю. Я всю ночь ехала сюда от Блекпула. Я хочу лишь узнать, не видели ли вы женщину с черными волосами и карими глазами приблизительно одного со мной роста и возраста? Ответьте мне, а потом можете спать хоть до самой смерти.

— Нет, не видел, — пролаивает он и захлопывает окно.

Стою в оцепенении, глядя на ряд домов на другой стороне дороги. Вот в окне одного из них зашевелилась занавеска. Собираюсь еще раз позвать Алису, но тут снова слышу шум у себя над головой. На этот раз в окне видна женщина в розовой кружевной ночной сорочке, похожей на ту, что надевала моя мать.

— Все в порядке, дорогая?

— Пожалуйста, выслушайте меня, — говорю я, глядя на нее. — Моя кузина пропала, и я думаю, что она должна быть где-то здесь. Не видели ли вы за последние несколько дней женщину с черными волосами и карими глазами примерно моего роста? Подумайте хорошенько, это очень важно. Она пропала, и может быть, ее уже нет в живых, я не знаю.

— Нет, дорогая, не припоминаю. Ох… — Она вдруг останавливается.

— Что?

— Вообще-то несколько дней назад к нам заходила какая-то девушка. Правда, она была блондинка и какая-то странная. — Мое сердце перестает биться: это не могла быть Алиса. Но тут она произносит: — Хотя это мог быть парик. Я не приглядывалась.

— Вы так думаете?

— Ага. Только у нее были голубые глаза. Она заказала чипсы и куриные наггетсы и сказала, что будет есть их в садике. Я так удивилась — ведь на улице ужасно холодно. А еще она хотела увидеть дом на дереве.

— О господи, это была она! Что вы сказали ей про дом на дереве? Это очень важно, я думаю, что она находится именно там.

— Я сказала, что мы избавились от него, — хмурится женщина, — и передали его школе, а она ужасно расстроилась. Сказала, что ребенком она всегда играла в нем. А что в нем такого?

Но мои ноги уже несут меня по направлению к старой школе. Землю покрывает толстый слой снега, который набивается через какие-то щели ко мне в ботинки. Идти надо еще по меньшей мере пару миль, а кажется, что все пять.

Ворота школы закрыты. Я бегу вокруг, туда, где в проволочном заборе когда-то была дыра, и, о чудо, нахожу ее на месте, хотя протискиваюсь в нее с большим трудом. Оглядываюсь вокруг, иду прямиком к игровой площадке и вижу наш домик, но не на дереве, а на земле в углу — из соображений безопасности, конечно. Он теперь не синий, а черный и весь разрисован мелом.

И тут я вижу внутри спальный мешок и кучу одежды. Там кто-то есть! Бросаюсь к нему, думая на ходу: «Господи, сделай так, чтобы это была она!»

Снегопад такой густой, что в двух шагах трудно что-либо рассмотреть. Это может быть только она, ей некуда больше идти. Пожалуйста, Господи.

— Алиса! — зову я и плачу.

Бреду, задыхаясь, сквозь снег медленно, как муха, угодившая в сахарный сироп. Сердце бешено колотится, ноги ватные, слезы замерзают прямо на щеках.

— Алиса! — кричу я, добравшись до дома.

Комок одежды даже не шелохнулся. Начинаю разгребать его, надеясь увидеть лицо или руку, и вот в самой глубине вижу ее — мою Алису, укрытую всем, что она принесла с собой.

— Алиса! — Хватаю ее за руку и трясу изо всех сил, видя, как безжизненно ее лицо. Алиса! Просыпайся, вставай! Это я, Фой!

Ее глаза открываются в узкую щелочку.

— Тетя Челле? — невнятно бормочет она.

— Нет, Алиса, это я, Фой! — Мои слезы капают ей прямо на лицо, но она не чувствует их. Губы ее покрыты коркой.

— Фой? — шепчет она.

— Да, — отвечаю я, вытирая слезы.

— Мне кажется, я умираю, Фой.

— Алиса! Алиса? — Но она снова теряет сознание и больше не отвечает.

Я тесно прижимаю ее к себе, будто таким образом могу передать ей часть моих сил, и слышу шуршание — у нее на груди под пальто засунут большой кусок бумаги. Записка, написанная на обратной стороне портрета какой-то женщины со странными бровями. Нет, это не записка, это признание, адресованное Скантсу: все, что она сделала, все, о чем лгала.

— Алиса, пожалуйста, проснись, — я отбрасываю записку, снимаю с себя куртку и накрываю ее, хоть она и так уже укрыта многими слоями одежды. Она так замерзла, так долго пробыла здесь — целых пять дней. Но ведь я уже здесь, и она жива, она только что со мной говорила.

Нахожу ее руки и натягиваю на них мои перчатки, но ее пальцы холодны, как лед.

— Сожми мою руку, Алиса.

Чувствую легкое пожатие, но это все, на что она сейчас способна. Она здесь, прямо возле меня, но она неумолимо отдаляется. С трудом набираю замерзшими пальцами номер телефона службы спасения.

— Пожалуйста, поторопитесь, — плачу я в трубку. — Пожалуйста! Я не могу снова ее потерять.