7. Венеция?

И вот наступило завтра – вторник, день занятий. В прошлый раз я попытался чуток расшевелить своих учеников. «Принесите мне такое, чего вы еще никогда не собирались рисовать», – велел им я. Они и принесли: кто воспоминания детства, по большей части скверные, кто чудищ в духе Босха и Гигера,[24] а одна девушка, до мозга костей христианка, выдала сцену распятия. В целом образы (не считая нескольких откровенно эротических) были неприятные, но ничуть не удивительные: обычный хлам из чуланов подсознания, обычные потайные предсказуемости. Я старался сказать что-нибудь интересное, но мысли мои блуждали слишком далеко и замечания получались еще скучнее всех этих картин и рисунков.

Напоследок я подошел взглянуть на работу одного из студентов постарше – самоуглубленного субъекта лет под сорок, редактора с какой-то киностудии. Он был смуглый брюнет с бледно-голубыми глазами, вечно небритый и пропахший табаком. Звали его Рон Гастингс, а на рисунке его был изображен пастелью рогатый дьявол в пижаме, разукрашенной желтыми, оранжевыми и розовыми прямоугольниками. Из пижамы торчал крокодилий хвост, да и в остальном дьявол был хоть куда, на папочку ребенка Розмари очень даже тянул.[25]

– Пижамка занятная, – заметил я.

– Он явился мне во сне, – сообщил Гастингс. – А пижама будто подсвечивалась изнутри.

– Сказал что-нибудь?

– Нет, только рассмеялся, и я сразу проснулся.

– Ну и правильно сделали.

Знаете, как бывает, когда тянешься за чем-нибудь на верхнюю полку и вдруг тебе на голову валится весь шкаф? Вот так я себя и почувствовал. Но кое-как выкарабкался из-под обвала, отполз на четвереньках подальше и даже толкнул речь про образы сновидений и исследования в сфере подсознательного. Студенты включились в обсуждение, и я посоветовал им держать у постели бумагу и ручку: спросонья, мол, проще припомнить, что снилось. Только один-два ученика заинтересовались достаточно живо. Все лелеяли свои проекты, и времени на развлечения не было.

Так я дотянул до вечера и двинулся домой с накрепко засевшими в голове Роном Гастингсом и его дьяволом. Ну почему в жизни все так сложно устроено? – удручался я. Все свои тридцать четыре года я только и делал, что убеждался в этой нехитрой истине, и рассчитывать, что кто-нибудь ее все-таки опровергнет, не приходилось. Откуда же Гастингс выудил эти желто-оранжево-розовые пятна, да еще светящиеся? Неужто подглядел? Или его тоже занесло на Бальзамическую? Может, у него с Амариллис что-то было? Я представил их вместе… ох, напрасно. И тут мне припомнился фильм «Видение»,[26] в котором Деннис Куэйд умел входить в чужие сны и распоряжаться там как у себя дома. Куэйд играл главную роль, но у него был злодей соперник, наделенный той же способностью, и миром дело не кончилось. Уж не готовится ли Гастингс в злодеи по мою душу? Как ни крути, а этот его пятнистый дьявол был незваным гостем, и привечать его я не собирался. А может, это все-таки совпадение? Нет, вряд ли.

Я глотнул виски, заказал в китайском ресторанчике ужин на дом, посмотрел «Исчезновение»,[27] полистал на сон грядущий «Смерть в Ла-Фениче»,[28] улегся, поворочался, заснул и во сне очутился в Венеции. Небо было свинцовое, вонь стояла ужасная, площадь Сан-Марко задыхалась от туристов и голубей. Как-то не верилось, что Финнис-Омисский автобус ходит до Венеции, но я все равно надеялся найти Амариллис. Я искал ее во всех кафе и на каждом мосту, в каждой проплывающей гондоле и вапоретто.[29] Но ее и след простыл, так что оставалось только обратиться в квестуру.

Расспрашивая дорогу по итальянскому разговорнику и не понимая почти ничего из ответов, я петлял destra и sinistra[30] по темным улочкам и перебирался по бессчетным мостам. Тягостные, сомнительные запахи намекали на такое, о чем лучше было не задумываться. Потом внезапно пахнуло мелом и классной доской из школьного детства. Однажды мы с друзьями пробрались в школу летом, во время каникул. Какое гулкое было эхо! И лучи солнца блуждали как неприкаянные. Кажется, кто-то идет за мной по пятам? Я стал оглядываться чуть не на каждом шагу, но так и не понял, то ли мне это чудилось, то ли и вправду кто-то успевал всякий раз юркнуть за угол или в подворотню. «На черта мне это сдалось! – сказал я. – В жизни и без того проблем хватает». Бронзовые мавры[31] надменно отбили очередной час, я не знал который.

В конце концов я разыскал квестуру и был препровожден в кабинет комиссара Брунетти.[32]

– Простите, что отнимаю у вас время, – сказал я. – Понимаю, вы человек занятой…

– Вы зрите в корень, – ответил он на чистейшем английском. – Вы, не я. Чем могу помочь?

– Зрю?…

– Чем могу помочь? – повторил он.

– По-моему, за мной кто-то следит. – И я описал ему Гастингса. – Ничего о таком не слыхали?

– А что, этот человек – он местный или иностранец?

– Англичанин.

– Турист?

– Он здесь, как я, с визитом.

– А что, этот человек – он угрожал вам? Запугивал?

– Да нет, в общем. Просто у меня на его счет дурные предчувствия.

– Ах, дурные предчувствия! На сегодняшний день по Венеции разгуливает миллион с лишним туристов, и у меня дурные предчувствия вызывает почти каждый. Но что тут попишешь? Даже когда я сам зрю в самый корень, все равно ничего нельзя сделать, пока они не совершат преступление по-настоящему. Был бы счастлив пролить бальзам на ваши раны, но увы… – Он пожал плечами, беспомощно развел руками, и я проснулся.

– Стойте! – воскликнул я. – Я забыл спросить про женщину, похожую на нимфу Уотерхауза! Ее зовут Амариллис, у нее голубые глаза!.. – Нет, слишком поздно.

Второй сон подряд без Амариллис. Опять я сплоховал.

Загрузка...