Анастасия, боярыня Воеводина

Глава 36

Плыли спокойно. Турков останавливал турецкий вымпел, Итальянских и французских пиратов — два военных турецких корабля. Капитан проникся проблемой пассажира и согласился сделать незапланированную остановку на одном из греческих островов. Там купили более приличную одежду для Алимы-Софии и ее брата, который, по размышлению, попросил звать его не Венедиктом, а Ярославом. Так его иногда называла мать. Михаил ничего против не имел. Но ему казалось, что воинственный мальчишка просто предпочел более воинственное имя.

Там же, на греческом острове разжились и служанкой для девицы. Изнеженная Алима совсем не умела ни стирать, ни убирать. Ее сразу наметили в фаворитки, и в отличие от других девушек учили в основном танцам, музыке и темам для возвышенных бесед. Поэтому за пять дней в каюте образовался порядочный беспорядок, а ее ночную вазу кривясь и ругаясь выносил ее брат, сообразив, что выпускать девицу на палубу, где сновали соскучившиеся по семьям матросы, было неразумно. Так что Михаил присмотрел более взрослую, но совсем некрасивую девицу, которую продавал ее отец, явление у греков нередкое. Девушка напомнила ему чем-то Агафью. Такая же атлетически сложенная, с резкими чертами лица, но грустная и покорная своей участи. Михаил выяснил, что она старшая в семье из 4-х дочерей, и родители, отчаявшись выдать ее замуж не придумали ничего лучшего, чем продать дочь, и тем самым найти деньги на приданое младшим. Но просчитались. Никто за здоровенную девицу цены не давал. Поэтому ее радостно уступили Михаилу. Тот, выяснив, что девица православная, крещеная, и последнее время тянула на себе все домашнее хозяйство родителей, отдал папаше требуемую сумму не торгуясь, тут же, на рынке, у какого-то законника освободил девицу и заключил с ней договор найма на пять лет, положив жалование в пол деньги в месяц на всем готовом.

Девушка была неглупа, сразу сообразила свою выгоду, а, главное избавление от угрозы быть снова проданной, как грозился чадолюбивый папаша, в портовый бордель, так как, по его словам, только моряк мог клюнуть на такую уродину. Сама она была набожна и мечтала о монастырской келье. Узнав, что она едет в православную страну, ожила, и с рвением приступила к своим обязанностям. Через день каюта блистала чистотой, белье путешественников, и самого Михаила сияло белизной, короче, все бытовые проблемы были решены. И имя менять не пришлось. Звалась гречанка Агриппиной. Подходящее имя для православной.

Так что в Венецию заходили при полном порядке. И матросики быстро потеряли к девице интерес, получив пару раз и по шее, и по местам похуже, здоровенной девичьей ручищей за невинный шлепок по заду. В Венеции загрузили драгоценный груз — три зеркала в пол. В подарок. Царице, жене и дочери на радость. И еще Михаил купил всем по ручному зеркальцу, они достались не только семье, но и двум девицам, плывущим вместе с ним. И набор стекол для очередных палат в Кремле, для Михаила. Тем более, что перевозка до Новгорода ничего не стоила и была оплачена из султанской казны. После того, как судно обогнуло Сицилию, Михаил имел серьезную беседу со всеми тремя. Особенно с двумя молодыми мусульманами. Предупредил, что ближайшую неделю они поплывут в зоне действия испанского флота. Слава испанской инквизиции была известна далеко за пределами страны. Поэтому им следовало принять меры. И при возможной проверки судна четко говорить, что они русские, дети князя Прозоровского (первая фамилия, пришедшая на ум Михаилу), крещеные, были увезены в Турцию после набега татар на их имение, а русский посол их нашел по просьбе отца, и выкупил. И выдал им два православных крестика, наказав носить не снимая. Показал крестное знамение, кстати, им известное, видели, как мать крестилась. И не зря. На траверзе Гибралтара к ним подошла испанская галера. Проверили документы у капитана, узнали, что он везет очень высокопоставленную персону, посла Московии к Турецкому султану, возвращающегося после выполнения своей миссии на родину. Испанский офицер высказал пожелание переговорить с господином послом. Господин посол подумал и согласился. Принял испанца в своей каюте, сидя, на напыщенное приветствие еле кивнул, объяснялись на французском. Офицера сначала поразило обращение к послу «ваша светлость», применительно к герцогскому титулу. А добило указание на действительный титул посла — князь. То есть, в переводе — принц. Но господин посол скромно пояснил, что его семья очень дальние родичи московских царей, хотя и восходят корнями к одному общему предку. Так что они скорее должны в Европе именоваться герцогами. На вопрос о вымпеле султана на мачте просто объяснил, что это означает, что судно под его личной защитой, и, если господин офицер уверит его, что дальнейшее плавание абсолютно безопасно от танжерских пиратов, то он тут же прикажет его спустить. А если не может, тогда, извините. Полагаться на волю провидения он не намерен, так как везет важное послание для своего правителя. Почему он выбрал судно с протестантским капитаном, то, простите, для православного человека, коим он является, и протестанты и католики равно числятся басурманами, то есть еретиками. Может, чуть лучше магометан.

Голландец обязался довезти его до Ревеля, откуда он спокойно доедет до Москвы по суше. А с остальными капитанами были проблемы. Они плыть в шведские воды боялись. Что до него, так у них со шведами мир, в подписании которого он сам принимал участие в молодости. И с ним едут выкупленные у турок дети тоже именитой персоны, князя Прозоровского, его соседа по имению. Дети были увезены в результате набега татар, и именно о прекращении этих набегов и шел его разговор с турком. Весьма успешно, надо сказать.

Детей предъявили. Одетые скромно брат с сестрой представились Ярославом и Софией, подтвердили, что они православные. После чего офицер, поняв, что задерживать путешественников не за что, и что за подобное самоуправство можно получить большие неприятности, пропустил судно дальше. Больше вопросов не было.

Они только обсудили с капитаном, где лучше сделать остановку, в Англии, или в Голландии. Оба высказались за Голландию. Атмосфера в Англии была довольно мрачная. Голландия же для капитана была родиной, там он намеревался частично поменять команду, и обновить запасы воды. Путешественники получали шанс отдохнуть неделю на берегу. Но судьба распорядилась по-другому. Вышло так, что вместо отдыха Михаилу подвернулась неожиданная работа.

Остановились в Роттердамском порту. Команду отпустили на пять дней домой, повидать семьи. На корабль стали загружать свежие продукты и воду. Капитан, родом из Антверпена, пригласил пассажиров к себе в гости, сетуя, что так и не удалось выцарапать у испанцев родной Антверпен. Соблазнял посещением мастерской Рубенса, с семейством которого его семья была в дружеских отношениях. Михаил решил поехать, вспомнить молодость. Девиц ласково встретила жена капитана. Обрадовалась визиту мужа. Михаил порадовался, что корабль голландский. Добропорядочные голландские моряки дисциплинированы, и капитан не беспокоился, что после короткого отпуска он недосчитается части команды.

На следующий день нанесли визит в мастерскую Рубенса. Один из его учеников извинился, что мастер сейчас занят важными гостями, и картины им покажет он, а мастер подойдет попозже. Провел по мастерской, показал готовые и еще только пишущиеся работы. Создание шедевров было поставлено на поток, сам мастер рисовал лица, иногда обнаженные тела. Потом ученики дорисовывали драпировки и пейзаж. Михаил уже пожалел, что взял с собой мальчишек. Обилие обнаженный женских тел зашкаливало! И тут он услышал мужские голоса в соседней комнате. И промелькнувшую очень хорошо знакомую фамилию! Причем говорили по-шведски! Михаил, не слушая причитаний ученика художника, приказал ему дать молодым людям урок рисования, а сам толкнул дверь в следующую комнату. И замер, понимая, кто был важным посетителем мастерской. Около какой-то картины стоял постаревший на более, чем десятилетие художник, и два очень знакомых, тоже постаревших персонажа. Причем, один вздрогнул, воззрившись на Михаила, как на привидение! Сам Михаил тоже остолбенел от неожиданности. Вся троица рассматривала картину, на которой дебелая, как все обнаженные дамы у Рубенса прелестница висела на шее у нетерпеливо пытающегося отделаться от нее молодого человека в костюме охотника. По крайней мере сапоги на нем были, и копье в руке, и то, что ниже талии было задрапировано красной тряпкой, и собаки у его ног стояли. И, главное, лицо очень знакомое! Каштановые струящиеся кудри, румяное, молодое лицо с благородными чертами лица. Это же его лицо! То, каким он был 15 лет назад, когда посещал мастерскую художника! Надпись в углу картины была исчерпывающая. «Венера и Адонис»! Вот куда попало его лицо, которое он так неосторожно дал зарисовать. Причем сидела голова совсем не на его теле! В том возрасте он еще не был таким массивным и мясистым! Он оторвался от созерцания своего прошлого, и посмотрел на спутников Рубенса. На него снова обрушилось прошлое. С Рубенсом беседовал не кто иной, как Густав Адольф, Лев Севера, король Швеции, а рядом стоял хорошо знакомый Якоб Делагарди. Он тоже расширившимися глазами смотрел на Михаила, как на привидение! Густав Адольф делал художнику заказ на копию головы Актеона.

— Маэстро — обращался король к Рубенсу по-французски — я хотел бы иметь у себя портрет вашей модели. По странному совпадению, это лицо человека, который в свое время спас мне жизнь. Но потом нелепо погиб во время ужасного пожара в моем лагере при неудачной осаде Пскова. Я хотел бы получить его изображение на память!

Художник кивал и просил около двух месяцев на собственноручное исполнение заказа. Договорились. В тот момент, когда Густав собирался повернуться к появившемуся новому лицу, его опередил Якоб.

— Князь Михаил! — воскликнул он удивленно, — какими судьбами?

— Якоб! — отозвался Михаил, — только что хотел задать вам тот же вопрос! Где Ревель и где Антверпен!

— Тогда, где Москва и где Голландия! Хотя, мы оба невежливы. Разреши представить тебя моему спутнику, Густаву! Мы решили немного отдохнуть от войны. Тем более, весна, дороги размокли, в сражениях наступил перерыв! Густав, Это князь Михаил Муромский, он принимал участие в переговорах по миру между Россией и Швецией. Там мы и познакомились.

Михаил поклонился со всей учтивостью.

— Для меня большаЯ честь быть представленным одному из самых выдающихся полководцев Европы, Льву Севера. Я ваш давний поклонник, Ваше Величество!

Густав удивленно посмотрел на богато одетого русского.

— Откуда вы меня знаете?

— По долгу службы. Вот уже пять лет я возглавляю Посольский приказ нашего государя, Михаила. Знать всех монархов Европы моя прямая обязанность. Хотя бы по портретам. Но сейчас я счастлив лицезреть монарха, сделавшего Швецию непобедимой, воочию!

— Тогда я хотел бы побеседовать с вами, как с человеком, обязанным хорошо знать планы вашего государя! Но не будем злоупотреблять гостеприимством знаменитого художника! Мы остановились не в Антверпене. Здесь все же владения испанских католиков. Мы остановились в Гааге, в доме бывшего курфюрста Пфальцского, Фридриха. Он стойкий протестант. Мы не могли бы встретиться в Гааге?

— Мой корабль стоит в Роттердаме. Я возвращаюсь из Турции. Здесь я гощу у капитана корабля. Он родом из Антверпена. Я должен только завезти к нему в дом двух молодых людей, которых я поручил одному из учеников Мэтра Рубенса, это мой слуга и мальчишка, православный, выкупленный мной у Турков. Корабль простоит еще как минимум три дня, так что для меня будет большой честью побеседовать с Вашим Величеством.

— Да, и мне тоже интересно услышать новости о молодом султане. Давайте по-простому, поедем все вместе, завезем ваших мальчиков, и потом отправимся в Гаагу. Надеюсь, появление еще одного гостя к обеду не разорит наших хозяев! А почему вы оставили парней с учеником?

— Подумал, что такое обилие обнаженных женских тел не полезно для молодых умов.

— Вот что мне нравиться в русских, Якоб, так это такое же, как у нас, в Швеции, еще сохранившееся чувство стыдливости, напрочь исчезающее в Европе!

Распрощавшись с художником, гости забрали Антона и Ярослава, завезли их к дому капитана, расположенному через две улицы. Михаил предупредил, что встретил знакомых, и, возможно, задержится с ними до завтра. Капитан собрался на дружескую пирушку с приятелями, так что только этому обрадовался. Михаил присоединился к шведам, ожидающим его в ближайшей таверне, и вместе с ними поскакал в Гаагу, предвкушая встречу с родителями зятя.