Анастасия, боярыня Воеводина

Глава 39

Оставив подарки султана на складе Посольского приказа для проверки специально занимающимися подобным дьяками разбойного приказа на предмет каких-нибудь опасных сюрпризов, Михаил, забрав только зеркала и живые подарки султана, а также письма правителей поехал домой. Предварительно отправил одного из дьяков к Михаилу и Филарету, известить о своем возвращении и, прося назначить время для аудиенции. Дома он успел только обнять жену, до бани даже не дошел, как прискакал служка из кремля с вестью, что государи ждут князя вот прямо сейчас! Анна чертыхнулась, перекрестилась, и отправила мужа к царю и патриарху, обещая к вечеру собрать всех родных на праздник и баню истопить.

Михаил встретил побратима объятьями. Они его уже потеряли. Князь Михаил объяснил, что пришлось плыть вокруг Европы, так как казачки решили попробовать султана на «слабо» и пошалить в черном море. Проще, занялись пиратством. Пока ждали Филарета, Договорились, что торжественное вручение подарков султана при всем честном народе проведут через неделю, когда их все проверят. Тогда официально Михаил и вручит письмо от Мурада. Пока же он отдаст копию на французском языке, написанную лично султаном для Михаила, содержащую гораздо более полезную информацию, чем официальное, с множеством титулований письмо, в котором было больше титулов, чем смысла.

Когда пришел Филарет, Михаил зачитал французскую версию послания, суть которой сводилась к тому, что Польша султану надоела как бы не больше, чем России, поэтому он будет только рад ее ослаблению, но, к сожалению, за время правления его матери, Крымское ханство стало чересчур своевольным и плохо подчиняется приказам Порты. Он, конечно, напишет хану рескрипт, предупреждающий о запрещении набегов на юг России, но, к сожалению, не уверен в его выполнении. Хотя сейчас у него «гостят», а, вернее прячутся ханские родичи, поэтому ему есть, чем пригрозить старому Джанибеку, если он допустит явное неповиновение. Жаль, что Россия вынуждена начать воевать с Польшей так рано из-за истекающего срока перемирия. Года через 3–4, после того, как он разгромит персов, представляющих для него куда большую угрозу, чем крымское ханство далеко за морем, он, конечно, наведет там порядок железной рукой, но пока вынужден ограничиться перепиской. И надеется на понимание русского брата. Государи вздохнули, Филарет огорченно сказал, что три-четыре года протянуть с Польшей не удастся, бить надо сейчас, пока у них безвластие. Весть о смерти Сигизмунда настигла Михаила еще в Новгороде, так что он был в курсе событий. Впрочем, большой помощи от турка они и не ждали, не будет натравливать татар на Русь и то уже хорошо.

В утешение государям Михаил рассказал о случайной встрече в Голландии, разговоре со шведами, и передал личное письмо Густава-Адольфа, предупредив, что оно тайное и неофициальное. Переговоры о военном Союзе швед хотел провести после замирения с Габсбургами. Это известие очень обрадовало обоих. На словах Михаил передал предостережение короля насчет штурма Смоленска. Особенно повеселило всех его признание поражения под Псковом, сделанное персоне явившейся его причиной. Михаил объяснил, что Делегарди его, конечно, узнал, но выдать не рискнул. Все-таки опасается сведений о неудачном штурме Варламовой башни. Рассказал и о визите к экс-курфюрсту Пфальцскому. О том, что у нынешнего боярина Воеводина были все основания сбежать от своего далеко не умного отца. Описал стычку с ним во время беседы с Елизаветой, во время которой шведы были на его стороне. И попросил Филарета разрешение на крещение двух выкупленных из турецкого плена уроженцев Кавказа, брата и сестры. Повеселил обоих описанием подарка Султана «на дорожку». И о том, как удалось спасти брата девы от ножей лекарей. Филарет посоветовал поучить молодежь православию уже у священника, а потом уже окрестить. Под конец Михаил попросил разрешения преподнести подарок царице Евдокии — большое зеркало Венецианской работы, и три маленьких зеркальца — царевнам. Зеркала доставили, Михаил пригласил жену, которая ахнула, увидев такую роскошь. Михаил еще разжег ее любопытство, упомянув о подарках султана. Оставив жену любоваться на себя в полный рост, Михаил отпустил друга, поняв, что тому не терпится увидеться с домашними, привести себя в порядок и отпраздновать возвращение после долгого отсутствия. Но взял слово, что через пару дней, не позже, Миша вновь его посетит, и они смогут вдоволь наговориться после разлуки.

Дома был уже полный сбор всех родственников. Дочь порадовала мужа сыном. Конечно, наследницей была дочь, но все-таки отец больше радовался сыну. Михаил обрадовал зятя еще и письмами из дома. И заметил, что после общения с его папашей вполне одобряет его побег. Сообщил родным о скорой войне, чем очень воодушевил средних братьев, рассчитывающих принять в ней участие со своими дружинами. Вручил дочери и жене венецианские зеркала, чем надолго лишил всю родню женского общества.

На следующий день проверил вместе с Феодосием посольский приказ, удостоверился, что работа идет, зять вполне справляется, несмотря на молодой возраст. Слегка пожурил отпрыска князя Гагарина, которому, видимо, достался в наследство несносный характер отца, так как он пытался потеснить зятя Михаила, пытаясь напирать на местничество. Убедившись, что все, кроме маявшегося дурью Гагарина работают четко и спокойно, поставил тому условие: или он прекращает склоку, или он назавтра, при встрече с Государем поставит вопрос о переводе Гагарина в разрядный приказ, и там он сможет сколько угодно считаться знатностью. Разрядного приказа боялись все. Уж очень легко там было нажить себе врагов из обойденных хорошим местом. Так что княжонок счел правильным заткнуться.

Вечером его перехватили Шереметьев и Прозоровский — оба опытные воеводы. Расстелили карты, и стали планировать будущую компанию. Прозоровский заодно извинился за своего среднего брата, Ивана, которого посадил управлять жалованной вотчиной по соседству с владением Михаила — у него самого руки до нее не доходили. Семен Прозоровский был молодым, но опытным воеводой, отмеченным уже несколькими победами. Именно он руководил обороной Тихвина в памятном 1613 году. Михаила он уважал, как воина тоже отметившегося славными оборонами крепостей Лебедяни и Михайлова, так что они друг друга понимали. Посидев пару часов, сошлись во мнении, что для взятия Смоленска сил пока не хватает и совет опытного вояки, Льва Севера, Густава Адольфа начать войну с взятия более мелких крепостей верен. Им главное, разбить Владислава, а для этого надо выманить его на себя, заставить напасть на главные силы, которые отступят к заранее приготовленным рубежам, где им на помощь придут заранее приготовленные резервы. А на Смоленск идти уже, когда на их стороне выступят шведы. Которые свяжут Владиславу руки. С таким планом компании воеводы разошлись, поручив Михаилу, как дипломату и другу государеву представить их план Михаилу, царю.

С тезкой встретился, как и обещал на следующий день. Рассказал о своем путешествии, дал характеристику королю Густаву и семейству своего зятя. Густав его не узнал, так как заказывал художнику портрет своего якобы погибшего спасителя. Заодно показал планы, составленные на будущую военную компанию. Михаилу понравилось, но он с грустью сказал, что последнее время у Филарета в фаворе старый воевода Шеин, который спит и видит, как взять Смоленск, что бы отомстить за его сдачу им же в бытность воеводою Смоленска. Михаил привел в пример неудачную осаду Пскова, крепости, конечно, побольше Смоленской, но, в отличие от него имеющего несколько слабых мест в обороне. Так что разевать рот на Смоленск пока рано. Самым правильным было бы дождаться удара по Польше Густава Адольфа, когда он разберется с Габсбургами. Но, пока никаких договоров со шведом нет, лучше на это не полагаться. И более мелкие крепости все же захватить. И идея заманить Владислава в ловушку, подготовив резервные полки, к которым передовой полк должен будет вывести польского короля, создавая видимость отступления, была очень заманчива. Если бы удалось разбить Владислава, а может, даже пленить его, и потребовать в качестве выкупа Смоленск и все взятые русскими города в придачу, то это позволило бы победить Польшу почти бескровно. Большой совет был назначен на конец июня, с тем, что бы к созываемому Земскому Собору подойти уже с готовым планом военной компании. Михаил одобрил и обещал поддержать.

Совет состоялся, прошел без участия Шеина, который был в своей вотчине. План утвердили Прозоровский, Бутурлин, Нагой начали негласно набирать полки. Князья Черкасский и Пожарский, которым поручили играть роль засады тоже. Однако на земской собор, Михаил Шеин явился. Вел себя заносчиво, оскорблял всех присутствующих, так что, если бы не поддержка Филарета, другого уже отправили бы в опалу, воеводою в один из сибирских острогов. Шеин заявил, что он идет на Смоленск и возьмет его, невзирая на всех сомневающихся трусов. Более того, воспользовавшись, что летний набег татар этим летом дошел только до Ельца и повернул назад, Шеин снял своей властью многие части из крепостей засечной черты, оголив тем самым юг. Князь Михаила предостерегалего от таких действий, упирая на то, что даже султан пока не может воспрепятствовать нападению из Крыма. Шеин оскорбил и его. Обозвав неумелым дипломатом, не способным договориться с Турцией. Миша скандал накануне войны раздувать не стал, и сосредоточился на начавшихся предварительных тайных переговорах со Швецией, представленной, по приказу короля Якобом Делагарди, для чего тот прибыл в деревню Сяськие рядки на Ладоге, для встречи с русской делегацией. Но снимать войска из крепостей в своих владениях Воеводин-Муромский отказался. Его поддержал Михаил, пойдя против отца. Пока предварительное соглашение со Швецией было успешно выработано и одобрено Михаилом. Оставалось получить визу Густава. Документы ему были отправлены. Шведский король бодро добивал Габсбургов, но пока еще не заключил с ними перемирия. Он прислал письмо «брату» Михаилу, что ратифицирует договор против Польши сразу, как только Габсбурги запросят пощады. Так что усилия князя не прошли даром.

Шеин, несмотря на свое рвение по нападению на Смоленск собирался крайне медленно, хотя, ему передали, по личному указу Филарета, большую часть артиллерии, почти всех наемников, и около 10 000 солдат полков «нового строя». Михаил отчаянно ругался с отцом, пытаясь разубедить его в правильности действий Шеина, но его доверие к старому воеводе было непоколебимо.

— Сын, ты веришь Муромскому? — спросил патриарх как-то после особо ожесточенного спора.

— Как себе! — обиженно ответил сын.

— Вот и я верю другому Михаилу, Шеину, как себе. Недаром мы вместе страдали в польском плену! Только ему, бедняге больше досталось! Вот и хочет поквитаться с поляками!

— Тогда чего он тянет? Вон, другие воеводы уже, сколько крепостей позанимали, почти все, что у нас поляки в свое время отхватили! Белую, считавшуюся неприступной, взяли! А он все еще из Москвы выползти не может! Осень скоро, дожди, как артиллерию потянет? И юг страны оголил. А ведь сам султан предупреждал Мишу, что со своеволием крымчаков совладать пока не в силах. Заплатят поляки и пойдут они на нас в набег, а у нас в гарнизонах дай бог, треть осталась!

— Не переживай, отправим по весне татарам богатые подарки, и пообещаем еще, если нападать не станут! Откупимся!

— А если поляки больше посулят?

— Откуда? У них сейчас одно дело — короля выбрать, это надолго! Так что им не до нас!

— Хорошо бы! Но не верится!

Так что попытки Михаила изменить планы войны ни к чему не привели. Шеин, после грозного приказа Михаила, 10 октября, наконец, выполз из Москвы и пополз по направлению к Вязьме. Зарядили дожди. Дороги размокли, пушки вязли, настроение у солдат падало. Так войны не выигрывают! Весь октябрь Шеин тащился до Вязьмы. Наконец дополз. К тому времени воевода Федор Сухотин взял Дорогобуж, лежащий на пути к Смоленску. Препятствий на пути к Смоленску не было. Причин задерживаться в Вязьме тоже, и армия Шеина поползла к Смоленску. Но осень 1632 года стала несчастливой для планов русского царя.