Ангел Тьмы

Глава 2

Пора в школу

Наступило утро, и яркое пентадийское солнце начало свой путь в ясном голубом небе. Лучи света проникли в окна домов Последней Надежды, и люди повсюду начали просыпаться.

В доме Пересов Антуан и Элеонор тяжело раскрыли глаза, лениво потягиваясь в постелях.

– Вставай уже, – с неохотой сказала сестра, поставив ноги на лиловый коврик на полу.

– Э-э… сейчас встану, – зевая, ответил брат с верхнего яруса кровати.

Элеонор принялась водить головой, начав делать зарядку, и Антуан вскоре к ней присоединился. Брат и сестра выполнили упражнения, после чего спустились на первый этаж уже не в пижамах, а в школьной форме. Поверх белых рубашек они надели серые пиджаки, а на шее завязали зелёные галстуки. На ноги близнецы натянули длинные белые чулки. Их форма отличалась в одном: у брата были серые шорты до колен, а у сестры – юбка такой же длины.

На кухне родители уже сидели за столом. Папа любил место у окна, и на его тарелку с кашей падали лучи утреннего солнца.

– Доброе утро, – поприветствовала детей мама, которая сидела справа от папы, – садитесь за стол, только возьмите хлеб и колбасу к чаю.

– Хорошо, мам, – ответила Элеонор.

Брат и сестра подошли к кухонной стойке и взяли хлеб с колбасой. Тем временем мама положила им в тарелки кашу.

– Почему снова овсянка? – поморщился Антуан, – она же вчера была.

– Она полезна для здоровья, – улыбнулась мама, – порадуй свой желудок – ему это понравится.

Антуан продолжил ковырять ложкой в овсяной каше.

– А мне она нравится, – довольно произнесла Элеонор.

– Ну тебя, – махнув рукой, пробурчал Антуан.

После овсянки семейство Пересов взялось за чай.

– Дети, что у вас сегодня будет в школе? – спросил папа, отпив из большой красной кружки.

– Много истории и математики, а ещё Гаритос собиралась провести патриотическую минутку, – ответил Антуан.

– О, послушать мэра – это всегда хорошо, – с гордостью сказал папа.

Брат едва заметно фыркнул.

– Зато послушать Гаритос – нет, – холодно сказала сестра, заедая чай бутербродом с колбасой.

– Эх, – вздохнула мама, – Я хоть убей не пойму, почему у вас такие проблемы с классной? Вы же хорошо учитесь и по её предмету.

– Ну, бывает, не понравился кто-то учительнице, – спокойно ответил папа, – радуйтесь, что она хоть хорошие оценки ставит.

Наполнив портфель и сумку учебниками и тетрадями, Элеонор и Антуан вышли на улицу. Утро выдалось хорошее, осеннее. Воздух был прохладным, бодрящим, а небо – ярко-голубым и ясным, без единого облачка. Дом Пересов с бежевыми каменными стенами и башенкой, увенчанной зелёной остроконечной крышей, стоял в ряду небольших двухэтажных домиков, построенных прямо у обрыва – город Последняя Надежда был возведён на вершине высокой горы. Слева от входной двери за низким забором зеленел сад. Сквозь редкие ветки деревьев можно было разглядеть возвышающиеся вдали руины Имперского Дворца и колонну со статуей ангела. Безжизненные, никому не нужные осколки великой цивилизации, которая прежде процветала внизу, у моря.

Теперь жизнь бурлила в основном на вершине горы. Всю улицу перед домом Пересов с утра заполонили люди, которые куда-то спешили по своим делам. Кто-то шёл пешком по брусчатке, а кто-то ехал на велосипеде. Рабочие и чиновники, учителя и инженеры, врачи и полицейские. Мужчины и женщины в разноцветных костюмах, комбинезонах и мундирах. Все они были поглощены своими заботами и не думали о том, что случилось с миром девяносто лет назад, ведь даже сейчас жизнь продолжалась, а человечество выжило.

Брат и сестра Перес присоединились к всеобщей суете и быстрым шагом направились в сторону школы. Они подошли к соседнему дому – тоже двухэтажному, как их собственное жилище, только больше и выше. Это было возведённое на мощном бетонном фундаменте здание из красного кирпича, с огромными зарешёченными окнами и чёрной блестящей крышей. Дом выглядел настолько мрачно, что напоминал близнецам замок каких-нибудь демонопоклонников Дронфи.

У входной двери, по сторонам от которой висели вычурные светильники, стоял сосед – высокий, крепко сложенный мужчина в строгом костюме. Его голова была выбрита, но на лице красовалась трёхдневная щетина. Двумя руками сосед держал поводок крупной собаки.

– Доброе утро, доктор Грабовски! – близнецы хором поприветствовали мужчину.

– И вам не хворать, – через силу улыбнулся тот.

Его глаза оставались неприветливыми и суровыми. Завидев Антуана и Элеонор, собака попыталась на них наброситься, залаяв глухим басом на всю улицу.

– Тише, Аморал, – доктор крепко ухватил поводок.

Грабовски был самым известным врачом в городе – по слухам, он лечил самого мэра. Потому он и мог позволить себе такой большой дом. При этом, несмотря на свою востребованность – а может, и благодаря ей, доктор отличался нелюдимым характером и сторонился других. И самым верным другом Грабовски был его пёс Аморал.

Дойдя до конца своей улицы, Антуан и Элеонор свернули в узкий переулок, спустились по широким ступенькам со склона и вышли на Марктштрассе. Небольшие частные домики сменились более высокими и узкими квартирными домами. Их жители украшали окна и стены клумбами с цветами и красно-жёлтыми флагами Последней Надежды. К небу тянулись разноцветные фасады со ступенчатыми фронтонами, среди которых выделялась остроконечная башня крытого рынка. Движение на этой большой и широкой улице стало более оживлённым. Туда-сюда ездили автомобили, пыхтя двигателями и стуча колёсами по брусчатке. Пешеходы, в свою очередь, заняли тротуары по краям.

– Яблоки, апельсины, лимоны! – зазывала покупателей продавщица.

– Свежий номер «Нашей газеты»! – кричал мальчик немногим моложе близнецов, поднимая над головами прохожих листки бумаги, – реформа здравоохранения!

У крытого рынка Элеонор и Антуан заметили в потоке машин военный бронеавтомобиль. Крышу угловатого, похожего на железный гроб транспортного средства венчала башенка с пулемётом, а на дверях были нарисованы флаги города. Перед броневиком бодро маршировали два ряда солдат в мундирах цвета морской волны. Из-за спин бойцов поднимались дула винтовок.

– Куда это они собираются? – Элеонор задала брату риторический вопрос.

– Не знаю. Видимо, бандиты снова разбушевались.

В пустошах, окружающих гору Последней Надежды и несколько деревень рядом с ней, жили банды, которые порой совершали набеги на посевы, шахты и нефтяную вышку – то, что обеспечивало город всем необходимым для хорошей жизни. Теперь, когда демоны давно покинули разорённый ими мир, эти разбойники с древним или трофейным оружием оставались единственной угрозой, требующей содержать регулярную армию.

– Надеюсь, ничего серьёзного, – вздохнула Элеонор.

– И я надеюсь, – вторил сестре Антуан.

В середине Марктштрассе близнецы повернули на маленькую улочку, снова немного поднялись в гору, а затем вышли к деревьям, обнесённым забором. За пышными зелёными кронами Пересам открылась школа – массивное трёхэтажное здание с толстыми стенами, покрашенными в зелёный цвет. Перед входом гордо реял флаг Последней Надежды. Всё вокруг словно пыталось придать школе хотя бы каплю изящества, хоть немного украсить её. Но ни горшки с цветами на балконе, ни клумбы под окнами, ни деревья и кусты во дворике не справились со своей задачей. Даже с ними здание выглядело как мрачный и непоколебимый монолит, который сурово нависал над окружающим его парком.

Двери школы были открыты, и внутрь непрерывно тянулась очередь из учащихся разных классов. Все носили одинаковую форму – серые жилетки, брюки или юбки, а под жилетками – белые рубашки с зелёными галстуками. Каждый нёс с собой рюкзак, чемодан или портфель. Элеонор и Антуан стиснули зубы и влились в поток, напряжённо думая, какие же неприятности им сегодня приготовят классная руководительница и её любимчик.

– Здравствуйте, садитесь, – сухо сказала Максима Гаритос.

Ученики с грохотом встали и снова сели за парты. Шум и гам прекратились, и в классе воцарилась гробовая тишина.

– Итак, – классная руководительница встала из-за учительского стола, – сегодня мы начнём наш славный учебный день с минутки гражданского образования.

Она была маленькой и сухощавой пожилой женщиной с волосами, уложенными в хитроумную причёску. Глаза учительница прятала за толстыми очками. Максима Гаритос умела держать класс в послушании, и многие ученики относились к ней с уважением и пиететом.

– Как вы знаете, недавно господин д’Обстер, наш мэр, выступил с большой речью о ценностях нашего города и общества, – Гаритос говорила тихо, но каждый ученик мог расслышать каждое её слово, – сейчас вы будете должны её послушать.

С этими словами Максима продвинулась в конец класса, вдоль парт и розоватых стен с портретами известных деятелей. Она остановилась у дальней стены, полностью закрытой шкафами с книгами, и включила установленный на штативе небольшой проектор. Устройство затрещало, и его объектив засиял ослепительным светом, после чего на тщательно вытертой угольно-чёрной доске появились большие белые буквы:

«Студия Последней Надежды представляет фильм Дитера Кесселя»

«Наша последняя надежда: Д’ОБСТЕР»

В этот момент шорох и тихие смешки в классе исчезли – взгляды учащихся уже были прикованы к экрану. Антуан почувствовал, что уже начал зевать, но держал себя в руках и не закрывал глаз. Хотя брат с сестрой сидели за первой партой, некоторые их одноклассники обладали каким-то невероятным, практически собачьим чутьём. И могли безошибочно уловить разные телодвижения близнецов и при необходимости донести Гаритос. Обречённо посмотрев на сестру, Антуан понял, что она чувствовала ровно то же самое.

В закреплённых под потолком громкоговорителях заиграли первые торжественные аккорды гимна города. На доске кадры пошли один за другим. После пёстрых фасадов Последней Надежды и величественно-строгого здания Парламента монтажёр показал взводы солдат, в унисон марширующих по улице. Затем военный парад исчез, и на его месте появилась трибуна, выкрашенная в цвета города – красный и жёлтый. Её охраняли солдаты с винтовками, выстроившиеся впереди. В середине трибуны, у деревянной кафедры с большим микрофоном стоял невысокий человек лет пятидесяти. Это был сам мэр. Слева и справа от него за жёлто-красными постаментами сидели министры, которые представляли верхнюю палату городского Парламента. За спинами высших чинов развевались флаги.

Музыка стихла, и мэр начал речь:

– Приветствую вас, дорогие граждане Последней Надежды! Мне недавно задали вопрос – а что есть наши ценности? Какие вещи, какие понятия можно назвать главными, фундаментальными для нашего города и нашего народа?

Д’Обстер произносил слова спокойно, без лишних интонаций, но твёрдо, уверенно, с нажимом. На первый взгляд, он выглядел неприметно – носил простой костюм, а не пышный мундир, и держался без аристократической спеси или жеманства. Его лицо уже заметно начало стареть, и редкие волосы поседели от государственных забот. Но в глазах д’Обстера чувствовалась железная, безупречная воля, а его голос, как и у Максимы Гаритос, призывал к порядку и дисциплине.

– В начале прошлого века человечество жило, обращаясь к ценностям гуманизма, – продолжал глава города, – нас призывали уважать и ценить права и свободу других. И мы думали – нет, мы верили, что это уважение приведёт к прогрессу и процветанию. Но в своей гордыне и погоне за новыми идеалами можно легко забыть о вечном, об истинном. О том, что веками и тысячелетиями направляло человечество на верный путь. Уверовав в гуманизм, в торжество человека, люди предали Бога, отринули установленный Им незыблемый порядок вещей. И за свои иллюзии им пришлось платить, причём кровью и человеческими жизнями. Вспомните идеалы революции в Дюгалле. Свободу, равенство и братство. Эти прекрасные слова привели к невиданному кровопролитию, которое завершилось приходом нежити Ле Бона и Второй Великой войной. А что случилось с Дюгаллем потом? Его правители выродились в опереточных актёров, которые на публике угождали электорату, а в действительности лишь прислуживали магам-демонопоклонникам, захватившим реальную власть. Вспомните Северию, где царь дал право высказаться униженным и угнетённым. Во что это вылилось? В революцию, после которой страну растерзали Зимин и его шайка кровожадных магов.

Риторика д’Обстера вполне подходила какому-нибудь эмоциональному, брызжущему слюной генералу или революционеру, но мэр произносил все эти слова совершенно спокойно и холодно, будто излагая факты. А Антуан и Элеонор, слушая мэра, снова не могли понять, почему маги в его речах были тесно связаны с демонами. Инес говорила, что люди, которые обладали волшебными способностями, получили свой дар не от нечистой силы. И что многие чародеи, наоборот, боролись с исчадиями Ада. Однако д’Обстер или не знал этого, или целенаправленно искажал факты.

– Я знаю, Перес – ты с сестрой из этих магов, – Антуан услышал за спиной шёпот Пьера Коссака.

Этот мальчик с кудрявыми рыжими волосами и вздёрнутым носом был заклятым врагом близнецов и никогда не упускал случая сказать им что-нибудь обидное. Впрочем, лично брат и сестра не считали магию чем-то плохим, но большинство горожан, включая Пьера, были убеждены в обратном.

– Вспомните Катценхаузен – так называемое «королевство» воров и убийц, построенное ведьмой Арабеллой, – продолжал вещать д’Обстер, – после двух веков переворотов и кризисов в той «стране» пришло к власти гнилое правительство «королевы» Изольды, которое прогнулось под мировым магическим закулисьем и полностью зависело от Брата и Сестры – двух отвратительных мутантов, обладавших нечестивой силой.

Элеонор и Антуана передёрнуло от этих слов. По рассказам Инес они знали совсем других Эрнста и Изабеллу – героев, которые сражались с демонами и хотя бы ненадолго отсрочили конец света. Они действительно дружили с королевой Изольдой, но никогда не злоупотребляли этим и не стремились к власти.

– Что, себя узнали? – издевался за спиной Антуана Пьер, применив своё печально известное чутьё.

Брат, как обычно, ничего ему не ответил, и сделал вид, что внимательно всматривается в фигуру мэра на доске.

– И что стало со всеми этими государствами девяносто лет назад? – задал риторический вопрос д’Обстер, – все они рухнули под натиском армии демонов и нежити, как и владения чуждых рас. Лишь наша Священная Империя Людей пала последней – империя, не поражённая магической заразой и до конца верная своим ценностям. И Господь всех покарал легионами Тьмы, но оставил нам шанс на выживание, на сохранение рода. В крови и огне апокалипсиса гордое здоровое человечество возродилось и переродилось, свободное от былых наваждений и иллюзий, чтобы дальше выполнить свою великую миссию. Поэтому мы с уверенностью скажем, что свободны и равны. Но мы не должны забывать, что свободны и равны перед Богом и Его судом. И что наш долг – сохранить то, что веками обеспечивало выживание здорового человечества и помогло нам перенести конец света. Те вечные ценности, вечные духовные столпы – государство, церковь, семью. И тогда Последняя Надежда воссияет вечным пламенем над опустошённым демонами миром, что погряз в своих пороках. Последняя Надежда сегодня, Последняя Надежда превыше всего!

Д’Обстер сжал кулаки и поднял руки вверх. Министры энергично зааплодировали мэру, смотря на него снизу вверх. За кадром зашумела толпа, и только солдаты оставались непоколебимыми. Антуан и Элеонор услышали, как кто-то из учеников прошептал: «Последняя Надежда превыше всего». А Максима Гаритос постоянно кивала в подтверждение слов мэра.

– Господин д’Обстер – наша последняя надежда, – всхлипывая, она обращалась к кому-то невидимому, – он единственный, кто спасёт нас от магов и других ужасов этого мира.

В воздухе повисло нечто странное, непонятное для близнецов Перес. Это наваждение развеялось, лишь когда классная руководительница выключила проектор, вернулась к своему столу и сказала:

– Итак, ученики, – она резко сменила тон на более официальный, – минутка гражданского воспитания завершена, и теперь я прошу вас перейти к занятиям. Достаньте учебники и тетради, и мы начнём.

Максима вела историю – один из самых интересных для Антуана и Элеонор предметов. Однако брат и сестра больше верили рассказам Инес, чем учительнице или учебникам, которые сейчас были открыты на нужных страницах.

– К сегодняшнему дню вы должны были прочитать про раннюю историю Катценхаузена, – сказала Гаритос, – кто хочет ответить?

По классу прошёл нервный шепоток. Антуан и Элеонор единственные жадно вытянули руки.

– Как всегда, снова вы, – с досадой вздохнула Гаритос, – Коссак, к доске.

Пьер встал и, самодовольно задрав нос перед Пересами, выступил вперёд. Антуан и Элеонор недовольно опустили руки, а сестра даже хмыкнула.

– Пьер, расскажи о предпосылках Битвы Семи Армий, – сухое и морщинистое лицо Максимы расплылось в улыбке.

– Битва… – промычал Пьер, лихорадочно пытаясь что-то вспомнить, – битва… Это когда все армии напали на Катценхаузен, а он их победил.

Скучая, близнецы принялись разглядывать учебники истории. На одной странице шли абзацы текста, а на другой была напечатана картина, где рослая Арабелла Левски, облачённая в тёмно-синий мундир, разила магическими молниями какого-то остроухого эльфийского воина в доспехах и крылатом шлеме. Из рук поверженного выпал пылающий меч. Расшитый лилиями плащ за спиной колдуньи и её длинные чёрные волосы развевались от ветра. За Арабеллой маршировали вооружённые мушкетами солдаты Катценхаузена в камзолах и треуголках, а на заднем плане горели белокаменные шпили эльфов.

– Верно, – кивнула Гаритос, – та самая битва. Так вот, назови мне её предпосылки.

Элеонор вгляделась в свирепое, властное лицо Арабеллы. Кого-то она сестре напоминала…

– Ну… – Коссак долго думал, – Катценхаузен всех достал, потому что им правили маги, и все на него напали.

– Молодец, Пьер! – похвалила учительница, – отлично!

Максима вытащила из стаканчика красную ручку и сделала пометку в своём журнале. Антуан и Элеонор демонстративно уткнулись в свои конспекты.

– Садись, – сказала учительница, и Пьер вернулся за свою парту.

По пути он скорчил Антуану рожу. В Пересе закипела злость, и он поднял руку. Элеонор посмотрела на брата, словно говоря: «Не стоит». Но он не обращал на неё внимания и только хотел уесть Пьера.

– Ты что-то хочешь добавить, Перес? – подняла бровь Гаритос.

– Да, – сказал Антуан.

– Встань, – потребовала классная руководительница.

Брат неохотно встал рядом с партой. За его спиной Пьер оживлённо шептался со своим приятелем.

– Битва Семи Армий состоялась 16 июня 1709 года, – чётко, как по учебнику, заговорил Антуан, – причиной битвы были дипломатические конфликты между Катценхаузеном и Священной Империей Людей и Эльфидой: в основном нежелание Катценхаузена отдавать Северную Большу Империи и земли восточных эльфов – Эльфиде. Сначала на Катценхаузен напали четыре армии: Империи, Эльфиды, Северии и гномов Двергхейма. Затем к ним присоединилась третья сила – объединённое войско нежити и демонопоклонников Дронфи, которые собирались отбить центр континента. Против Катценхаузена выступили шесть армий одновременно, но благодаря хорошей военной подготовке солдат и магической мощи Арабеллы все они проиграли…

– Довольно, – резко прервала ученика Гаритос, подойдя к его с Элеонор парте, – садись. Никаких оценок – твой ответ не стоит ни-че-го.

Антуан поник – ведь он старался, вместе с сестрой целый вечер готовился к уроку, а ещё раньше слушал Инес, причём не один раз. Но учительница отдала предпочтение Пьеру, который не прочитал и строчки в учебнике, не говоря о других источниках. Ведь все знали, что Коссака история совершенно не интересовала, как и большинство других предметов. Все, кроме Гаритос…

– Перес, я не понимаю, почему другие учителя хвалят тебя и твою сестру, – произнесла Максима, пристально вглядываясь в Антуана, – ваши ответы как будто выдернуты из учебника. Слишком много деталей и слишком мало сути. Посмотрите на Коссака – он дал точный и исчерпывающий ответ и поэтому получил отличную оценку. Вы же просто парочка всезнаек, которые только портят жизнь нашему классу и нашему дружному коллективу.

Антуан злобно просверлил Гаритос взглядом.

– Ну, нельзя же быть таким единоличником, Перес! – отчитывала его она, – не забывай, что школа – это твой второй дом, класс – твоя вторая семья, а классный руководитель – твоя вторая мать. И отнесись к моим словам с должным почтением.

– Да, госпожа Гаритос, – холодно отозвался брат.

– Тебя это тоже касается, Элеонор Перес, – Максима обратилась к сестре, и та смущённо кивнула.

А за спинами близнецов загоготала компания Пьера Коссака.

Рано или поздно уроки закончились, и Антуан и Элеонор уже собрались домой. Они шли по длинному школьному коридору, на голубых стенах которого были нарисованы белые кучерявые облачка. Те, кто это придумал, явно хотели поднять ученикам настроение, но близнецов подобная слащавость только раздражала.

– Опять этот Пьер! – негодовал брат, – непонятно, зачем нам вообще стараться на истории!

Даже после непростых уроков физики и математики он не мог перестать думать о случившемся утром.

– Как зачем? Чтобы самим знать! – не унывала сестра, – не обращай внимания – это же Гаритос!

– Мне надоело не обращать внимания, – пробурчал брат.

Элеонор и Антуан шли по коридору до тех пор, пока не наткнулись на Пьера и его компанию.

– Так-так-так, – напыщенно произнёс Коссак, слегка приподняв голову, – ну и кто это здесь? Двойняшки-всезнайки!

Приятели за его спиной – девочка и два мальчика – дружно засмеялись.

– Эти Пересы, – задира растягивал слова, – ходят всё время вместе, говорят такими мерзкими голосами…

– Дай пройти, Пьер, – стиснув зубы, сказала Элеонор.

– О-хо-хо, – рассмеялся Коссак, поднеся руку к уху, – я глухой, я не расслышал.

Его дружки единодушно захохотали.

– Дай пройти, – уже вместе потребовали брат и сестра.

– А, пройти… – протянул Пьер, – что ж, вы пройдёте, только сначала я хотел бы признаться кое-кому в любви.

Девочка из его свиты картинно ахнула. Коссак порылся в карманах своих брюк и вытащил конфету – ярко-розовую карамельку в виде бантика. Разворачивающееся зрелище привлекло внимание шедших по коридору учеников разных возрастов – как любопытных первоклашек, так и более серьёзных на вид старшеклассников.

– Знаете, дамы и господа – оказывается, я давным-давно влюбился, – наслаждался собой Пьер, – Элеонор Перес, я настолько тебя обожаю, что дарю тебе эту конфетку.

Коссак протянул Элеонор конфету, но она не стала брать – мало ли какую гадость он ей приготовил?

– Съешь – что же ты не хочешь? – настаивал хулиган, – не бойся – ничего страшного не произойдёт.

– Отстань от Элеонор, Коссак, – вскипел от злости Антуан.

– О, заступник появился! – насмехался обидчик, – может, и ты конфетку хочешь? Она вкусная!

– Нет уж, Пьер, – жёстко ответил брат.

– Ну, тогда… – пожал плечами Коссак и затем резко ударил Переса в живот.

Антуан упал на пол, скорчившись от боли. Она была такой сильной, что брат не мог встать.

– А теперь, Элеонор, ты съешь конфетку, – Пьер повернулся к его сестре.

Один из его друзей, крупный черноволосый мальчик в солнцезащитных очках, крепко схватил её. Элеонор пыталась вырваться, но не могла.

– Отпусти меня! Пусти! – кричала она.

Но никто из учителей её не услышал, а дети – даже те, которые не из компании Пьера, просто наблюдали за происходящим.

– Ты её скушаешь, крыска моя, – Коссак поднёс конфету ко рту Элеонор.

– Сест…ра! – прохрипел Антуан.

Его тело до сих пор ныло от боли, а глаза налились слезами.

– Не бойся, это не страшно, – Пьер сделал вид, что её успокаивает.

Элеонор дрожала от страха, будучи не в силах вырваться из лап дружка Коссака. Из её глаз покатились градом слёзы. Ей уже было всё равно, и она была готова съесть эту дурацкую конфету, лишь бы Пьер отстал.

– Ну давай же! – приторно улыбнулся Коссак.

Элеонор открыла рот, и Пьер буквально запихнул туда конфету. Та оказалась горькой и неприятной на вкус. Сестра Перес не хотела держать конфету во рту, она собиралась её выплюнуть, но хулиган закрыл её рот своей рукой, а его прихвостень схватил её покрепче. Всё происходящее вокруг стало мутным, смутным, почти нереальным. Элеонор желала, чтобы это был сон, ночной кошмар, но всё происходило наяву. Она совсем растерялась и не могла трезво мыслить. И проглотила конфету.

В следующий миг Элеонор вырвало на бетонный пол. Дружки Пьера засмеялись и радостно зааплодировали. Пара девочек из толпы брезгливо поморщилась. Элеонор прокашлялась, оглядываясь по сторонам. Она попыталась встать, однако ноги её не держали.

– Элеонор!

Несмотря на боль и слёзы, Антуан поднялся и подошёл к сестре. Он взял Элеонор за руку и помог ей встать. Но, к вящему ужасу брата, сестра простояла недолго, свалившись от головокружения.

– А-ха-ха! глумился Пьер, – Как тебе мой подарочек, Перес-девочка? Ты что, купилась, будто я в тебя влюблён? Конечно, нет – и кому вообще нужна такая неудачница?

– Какой же ты урод, – с ненавистью сказал Антуан, чьи ноги дрожали от волнения.

– Да? – переспросил Коссак, – от урода и слышу. Вы ведь помешаны на Эрнсте и Изабелле, на тех тупорылых мутантах, из-за которых мы войну проиграли! Небось мните себя ими!

Антуан разозлился ещё сильнее. Он хотел как следует врезать Пьеру, но не мог.

– Ты им и в подмётки не годишься, – тихо прошипела Элеонор, лёжа на полу.

– Заткнись, курица! Я с твоим братом разговариваю, как мужчина с мужчиной, – усмехнулся Коссак, – хотя какой из него мужчина? – его рот скривился в презрительной усмешке, – слушай, Антуан: я хотел и тебя накормить своей чудо-конфеткой.

Пьер вытащил из кармана вторую конфету, ярко-оранжевую, и кивнул крепкому дружку в очках. Тот схватил обессилевшего Антуана, как и Элеонор до этого, и Коссак протянул Пересу конфету.

– Давай, скушай, – приторно улыбнулся Пьер.

Антуан покачал головой, сверля задиру взглядом.

– А то будет бо-бо, – с ухмылкой промурлыкал Коссак.

Мысли в голове Антуана путались. Он хотел вырваться, но не мог освободиться от хватки приятеля Пьера. Решив, что лучше уже не будет, брат Перес открыл рот и съел конфету. Горькая мерзость проскочила в желудок и вызвала рвотный рефлекс. Антуан так же, как и прежде его сестра, согнулся пополам и повалился на пол – где его и вырвало.

– Счастливо оставаться! – прокричал Пьер, – наслаждайтесь жизнью в закрытой школе!

Он ушёл со своими прихвостнями, а остальные разошлись. Никто не стал никого звать на помощь – все или не любили брата и сестру, или боялись Пьера. Кашляя, Антуан встал на ноги, но ему снова хотелось лечь. Яд конфеты как будто скрутил внутренности в бублик.

Брат посмотрел на свою сестру. Они взяли друг друга за руки, пытаясь встать одновременно. Но боль и слабость взяли верх, и вскоре близнецы распластались на школьном полу.