Аномалия Шарли

ГЛАВА 11

Дверь была закрыта.

Магнитные замки — запечатаны.

Я была в ловушке.

Внутри торгового автомата было ограниченное количество кислорода. Это первая мысль, которая пришла мне в голову — мысль, которая должна была прийти мне в голову, прежде чем я заперлась тут. Я так запаниковала из-за нехватки места, что даже не стала думать о нехватке воздуха.

У меня мог случиться сердечный приступ, если я не успокоюсь. Но если я продолжу так дышать, я точно задохнусь. Поэтому я постаралась думать о чем-то другом.

Это не сработало. Попытка не думать об удушье в полках, полных того, что, по сути, являлось жидким слабительным, только заставило меня думать об этом сильнее. Попытка замедлить дыхание заставила меня задыхаться. Страх исходил от моего тела горячими волнами. Мышцы моих икр начали подергиваться, когда я обнаружила, что не могла двигаться. Но хуже всего был пот.

Она скапливался под моими руками и в сгибах коленей. Я создавала соленые капли. Я чувствовала, как они проходили через канал и выходили через поры, чувствовала, как он собирался на моем скальпе, как он качался под собственным весом, а затем стекал по линии моих волос.

Не было ничего лучше мучения от невозможности почесаться. От пота и судорог в мышцах у меня все чесалось. Это было хуже, чем в тот раз, когда Говард дал мне таблетку, от которой у меня пошла крапивница: я, может, и была вся в волдырях, но, по крайней мере, могла почесаться.

Я обрадовалась, услышав голоса. Это дало мне возможность сосредоточиться на чем-то другом.

Многие из них были низкими, мужскими. Несколько голосов выше были почти подавлены. Они двигались облаком, дрейфуя сначала к задней части лагеря, а затем к передней. Было почти невозможно отличить один от другого. Но это не имело значения, ведь я не могла понять, о чем они говорили.

Толстый корпус торгового автомата заглушал их голоса. Даже после того, как они подошли ближе, я не могла разобрать слова — только рычащий поток, который изредка прерывался смехом.

За жарой и смрадом моего страха кружилась буря вопросов:

Есть ли другие люди в Ничто?

Они люди или что-то другое?

Почему они, кем бы они ни были, убивали Нормалов?

И что они собираются делать, когда найдут меня?

Когда, а не если. Они найдут меня. Они используют то, что попало в голову этого офицера, чтобы широко распахнуть дверь. А потом меня убьют. Процесс будет таким же холодным и безличным, как один из экспериментов Говарда.

«Ты готова, Шарлиз? Раз, два, три…».

БАМ.

Шум испугал меня. Мое тело откинулось, и я застонала, когда край металлической полки врезался мне в руку. Теперь на мои ботинки капала еще одна липкая жидкость.

— Так он не откроется, — сказал мужчина. — Эти замки останутся закрытыми, пока не взойдет солнце.

Акцент у него был странный — точнее, акцента у него не было, и это было странно. Ни у кого не было такого плохого голоса, как у Говарда, но почти у всех, кого я знала, было немного гнусавости в голосе. Единственный раз, когда я слышала, как люди ясно говорили, был по телевизору.

И я была почти уверена, что это не было телевидение.

— Мы уйдем к восходу солнца, — сказал второй мужчина. — Я хочу посмотреть, что здесь сейчас.

Он ударил торговый автомат еще несколько раз. Каждый удар ощущался так, будто кто-то протыкал мне ухо иглой. Моя голова инстинктивно дергалась вниз, пытаясь пригнуться от шума, пытаясь прижать ухо к плечу. Пытаясь найти какое-то облегчение.

Но его не было. Была только колющая боль, треск полок у моих локтей и коленей. Я будто была зажата в днище поршневой втулки: молоток падал и раздавливал меня снова и снова. Пока я не стану злой, дрожащей кашей.

— Эй… эй! Прекрати это! — закричал третий голос. — Ты хочешь, чтобы эти уроды нашли нас?

Лязг прекратился.

— Они все мертвы, — сказал второй мужчина.

— Ты этого не знаешь. Что Маурья всегда тебе говорит?

Раздался тяжелый вздох.

— Если видишь три, их шесть.

— Верно. А так как слишком темно, чтобы проверить, как насчет того, чтобы просто перестать подавать им сигнал?

Значительная пауза.

— Они… думаешь, они едят людей?

— Возможно, — сказал первый мужчина. — Их еда на вкус такая, будто задница является первым ингредиентом.

Все трое залились смехом. Их смех не плоский, как у Нормалов, и не счастливый, как у Ральфа. Это был резкий, почти угрожающий звук. Он следовал той же каденции, что и жестокость.

Это напомнило мне Говарда.

Мужчины продолжали в течение нескольких минут. Они говорили обо всех кристаллах, которые были у уродов, и о том, как эти уроды были такими глупыми, что оставили свои фонари включенными на всю ночь. Голова кружилась — наполовину от нехватки воздуха, наполовину от растерянности.

Неужели эти люди думали, что Нормалы были… неправильны?

— Странно, однако, что они истекают кровью, — сказал первый мужчина, как только смех утих. — Держу пари, если их разрезать, внутри у них будут те же части, что и у нас.

— Снаружи они выглядят одинаково, — сказал третий мужчина. И я практически слышала ухмылку в его голосе, когда он это говорил. — Но да, я понимаю, о чем ты говоришь — зачем беспокоиться, верно?

Первый мужчина хмыкнул.

— Это не имеет никакого значения…

Лязг!

Кто-то снова ударило торговый автомат, и почти сразу я услышала звук потасовки.

— Что я тебе говорил о том, чтобы не бить по этой штуке?

— Я просто хочу знать, что там! А если это что-то хорошее?

— Нет! Там просто больше той дрянной еды…

— О, пусть стреляет, — фыркнул первый мужчина. — Это единственный способ открыть его.

— Да? — сказал второй мужчина.

— Конечно, малыш, — ответил третий мужчина, и в его голосе снова появилась ухмылка. — Просто стой прямо там и целься в засов.

— Хорошо.

Пауза, щелчок, а потом громкий хлопок.

Что-то ударило по торговому автомату с такой силой, что я ощутила жар на плече. Мое тело дернулось вбок, и полки провели новую линию через мою левую бровь. Я вскрикнула от внезапной боли, но меня никто не слышал.

Снаружи закричал второй мужчина:

— Ах! Я… я истекаю кровью! Это ударило меня!

Двое других мужчин разразились новым потоком гогочущего смеха. Они продолжили в том же духе, пока второй мужчина взывал о помощи.

— Джексон! — рявкнул кто-то.

Смех сразу утих.

— Да, Босс? — сказал третий мужчина, Джексон.

— Что здесь происходит? — этот новый голос принадлежал женщине. Ее слова были такие же ясные и без акцента, как и у мужчин, но несли в себе властный оттенок. — Наша задача — взять все, что сможем, а затем вернуться на базу.

— Мы пытались ограбить эту машину, Босс.

— Тридцать секунд или меньше, — прорычала она. — Столько времени нужно, чтобы что-то взломать. Если это нельзя взломать до тридцати, то это не стоит нашего времени. Собери своих людей и приготовься убираться…

— М-Маурья! — выдохнул второй мужчина. — Я… меня подстрелили. Мне нужен медик. Уф, кровь не останавливается.

Пауза, затем Маурья сказала:

— Заткни его.

— Чт…? Нет!

Хлоп!

Я услышала что-то, похожее на стук студенистой жижи о землю, и крик прекратился.

— Ну, вот вы знаете… у него действительно было что-то между ушами, — сказал Джексон.

— А разве он не был твоим, ммм, другом? — крикнул первый мужчина.

Я практически слышала, как Джексон пожал плечами, когда он ответил:

— Да, но он мне надоел. Он никогда не затыкался, понимаешь, о чем я?

Раздалось больше смеха, за которым последовали стук и шарканье. Кто бы ни были эти люди, их было много — не менее двадцати, а то и больше. Я ожидала, что они вернутся к торговому автомату. С таким количеством им было бы довольно легко оторвать его от машины. Тогда все, что им нужно было сделать, это вынести его на улицу и дождаться восхода солнца.

Я бы так и сделала, будь я ими.

Но они были не как я, и они, похоже, не понимали, как вывести автомат из «броненосца». Вместо этого они провели около часа за раскопками вокруг лагеря — точно грабили все оружие и снаряжение полиции. Это были самые полезные вещи. Потом они, вероятно, пойдут за водой. А потом едой…

Мой желудок урчал, напоминая мне, что я потеряла обеденный паек. Меня окружали суперы. Целая полка тюбиков со вкусом курицы впивалась мне в спину. Я видела их краем правого глаза. Слева от себя я видела сияющую серебристую дымку бутылок СуперСока.

Отлично.

Теперь у меня пересохло во рту.

Я попыталась двигаться — тихо, потому что они все еще бродили снаружи. Кандалы на моих запястьях торчали ровно настолько, чтобы попасть под край полки. Я втянула живот до упора, прижалась спиной к металлу позади меня так, что останется синяк. Но я все еще не могла пошевелиться настолько, чтобы освободить руки.

Все, что мне удалось сделать, это наклонить голову под таким углом, что кровь из пореза брови попала мне в глаз.

Я была так сосредоточена на попытке выдавить достаточно слез, чтобы смыть кровь, что мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что лагерь затих. То ли мародёры ушли, то решили лечь спать… хотя близилось утро. Наверное, было около трех.

К счастью, многочисленные жалобы моего тела отвлекли меня. Из меня сочилась кровь как минимум в трех местах, болели все суставы. Те немногие мышцы, которые не горели от скручивания, пульсировали так, будто у меня под кожей завелись кузнечики. Пот дразнил все остальное медленными зудящими линиями.

Мой дискомфорт занимал меня некоторое время. Я попыталась пошевелиться, и мне стало только дискомфортнее. Потом я плакала несколько минут — от боли и сильного расстройства. Но плач не принес мне пользы. Он никогда не помогал. Я не знала, что все могло стать еще хуже.

Прошел еще час… может, два. Тело онемело: ничего не дергалось, не болело. Это была просто масса кожи и костей, плавящихся в какую-то гротескную лужу на дне торговца. Меня держал только тот факт, что некоторые части меня не могли стекать между полками.

Жара была невыносимой. Постоянной, густой. Я чувствовала себя одной из тех ярко-красных гранул внутри «SuperSweet»: хрупкая, безвкусная штука в липкой массе. Я лишь смутно осознала, когда эта картинка всплыла в моей голове, что пачки позади меня начали портиться.

Это были очень тонкие вощеные пачки, которые сохраняли свою форму только при определенных температурах. Их нужно было достать из холодильника и съесть одним глотком. «Зажмите и пейте!» — так было написано на тюбике, прямо под буквами, которые говорили, что это за вкус.

Но теперь тепло внутри машины привело к тому, что тюбики обмякли, и эта слабость подвергла «Супер» воздействию тепла. Когда они начали таять, они расширялись, тюбики натянулись по швам.

Я вздрогнула, когда первый взорвался. Было похоже на тот раз, когда Ральф подумал, что было бы здорово подсунуть свой пакет с ланчем к моему уху. И я сделала то же, что и тогда: вздрогнула с такой силой, что врезалась головой в стену.

Порез на лбу снова разошелся. Кровь потекла по моей щеке неровной линией. Когда она коснулась моих губ, я на секунду ощутила вкус курицы. Но вкус стал кислым. Он свернулся на задней части моего языка, я подавилась. Я выплюнула все изо рта, отдышалась и снова сплюнула. Я не прекратила, пока мой язык не стал пустыней.

Мои волосы пропитал испорченный «Супер». Я ощущала, как он прилипал к коже головы.

Следующий час я вздрагивала от нерегулярных взрывов позади меня. Тюбики один за другим лопались, изрыгая туман испорченного «Супера» по всей внутренней части машины. Первые десять секунд были самыми ужасными: липкие, влажные и тревожно теплые. Запах рвоты и гниющего мяса витал облаком. Это было как проезжать мимо раздувшейся туши в жаркий летний день, за исключением того, что я не могла проехать мимо нее.

Даже после того, как брызги и куски высохли и превратились в липкую пленку, хватало малейшего движения — слишком глубокого вдоха — чтобы они трескались. В моем желудке ничего не осталось. Вонь была такой едкой, что меня тошнило, но я просто не могла этого сделать. Каждая судорога заканчивалась влажным вялым стоном.

К тому времени, когда у меня начала кружиться голова, я слишком устала, чтобы паниковать. Далее последовали знакомое учащенное сердцебиение и одышка. Вещи начали становиться размытыми; в памяти возникали небольшие, полусекундные пробелы. Когда вокруг моих глаз сгустились черные тучи, я расслабилась.

В этой части эксперимента я теряла сознание. Обычно я боялась: последние тридцать минут я плакала, умоляла Говарда освободить меня, давясь слезами. Я не хотела идти во тьму одна. Я не хотела умирать.

Но не в этот раз. На этот раз я… была спокойна. Даже рада. Потому что через несколько коротких минут мне больше не будет больно. Я больше не буду истекать кровью, задыхаться или потеть. Я закрою глаза от этого кошмара и ускользну в сон…

* * *

Я снова повелась на это. Боже, я такая глупая.

— Мистер Блэкстоун? — мой голос бесполезно бился о толстые стены Коробки, но я продолжала говорить. — Я закончила лабиринт. Я нашла ключ.

Мои руки были маленькими, неуклюжими. Руки ребенка. Они были скользкими от пота; пытались нащупать зубья гладкого латунного ключа. Я согнула руку буквой Г — кончик ключа коснулся потолка, хотя локоть был на полу.

— Видите? Я… нашла. Вы можете выпустить меня прямо сейчас.

Это не заняло много времени. После года работы над лабиринтами Говарда я довольно хорошо в них разобралась. Все, что мне нужно было сделать, это выбрать самый сложный путь: чем сложнее головоломка, чем страшнее подъем — тем ближе я была к центру.

Когда я увидела этот квадратный вырез в тупиковой стене, я поняла, что ключ должен быть внутри него. Я знала, потому что единственным, что пугало меня больше, чем темнота, — были маленькие пространства.

Чтобы добраться до ключа, нужно было распластаться и ползти на животе. Пол был шероховатым, как расколотый край столба забора. Он царапал подушечки моих рук, а головой я задевала потолок. Чем глубже я погружалась, тем уже становилась дыра. Я оказалась со скрещенными ногами и одной рукой, зажатой подо мной.

Мое тело было зажато между стенами, полностью блокировало свет лабиринта. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Пот стекал по моей шее холодными струйками. Мое сердце стучало так сильно, что я начала чувствовать слабость. Я не дышала всю минуту, которая потребовалась, чтобы набраться сил, чтобы нащупать стену в поисках последней головоломки: щели, которая была шириной с мою ладонь.

На мгновение я подумала, что мне повезло. Внутри был только ключ — больше ничего. Ничто не ползло, не липло или обжигало. Просто гладкий, холодный металл. Прорезь была слишком узкой, чтобы сжать кулак. Пришлось вытаскивать ключ кончиком среднего пальца. И именно в тот момент, когда я сосредоточилась на том, чтобы протолкнуть его через дыру, дверь захлопнулась за мной.

Я услышала безошибочный свист и почувствовала холодный ветерок на ступнях. Все звуки исчезли: гул кондиционера и болезненное гудение солнечных фонарей исчезли.

Я застряла внутри дыры. Пропал свет, пропал шум. Воздух становился спертым. Здесь было так причудливо тихо, что я слышала шум крови в своих ушах. Пот покрыл мое тело ледяной оболочкой. Я чувствовала запах собственного страха.

И это был не приятный запах.

— Мистер. Блэкстоун? — сказала я сдавленным и высоким голосом. — Я… я закончила. Я получила к-ключ. Теперь вы можете открыть дверь.

Он не собирался выпускать меня. В глубине души я знала это. На прошлой неделе он спросил меня, научилась ли я обманывать лабиринты — я солгала ему и сказала, что нет. Было бы только хуже, если он узнал, что я что-то поняла.

Но он должен был знать. Независимо от того, что я ему сказала, он, должно быть, знал, что я говорила неправду. А Говард ненавидел больше, чем идиота, только лжеца.

Сейчас я была и тем, и другим.

Я была лжецом, потому что не признала, что знаю, как пройти лабиринт, и я была дурой, если думала, что последствий не будет.

Говард злился на меня. Я представляла, как он смотрел откуда-то с экрана, скрестив ноги и сцепив руки за головой, пока у меня медленно заканчивался воздух. Его тело было расслаблено, а губы лежали в спокойной линии. Но его глаза сверлили монитор.

Они смотрели с голодным светом, как я начинала паниковать. Они упивались мольбами, стуком, криками — и никогда не будут удовлетворены. Нет, пока я не унизилась максимально. Нет, пока его глаза не загорятся удовлетворением, увидев, как я окончательно потеряла сознание.

Я знала это. Я знала, что если я запаникую, он будет держать меня в напряжении до самой смерти. Но я могла испортить ему игру, если просто помолчу…

— Пожалуйста! — крик вырвался прежде, чем я успела его остановить. — Я сделала то, что вы сказали, я нашла ключ. Пожалуйста, выпустите меня… пожалуйста, пожалуйста!

Теперь страх взял верх. Я ощущала знакомый лед, он скользил под моей кожей и набухал. Затем он взял на себя управление.

Он ударил моим кулаком по стене. Снова и снова мои кости покрывались синяками, а кожа рвалась о расколотый край. Страх выгнул меня и уперся всем моим весом в колючий потолок. Теплый поток крови сочился из того места, где шипы впились мне в кожу головы.

Я извивалась в тишине и во мраке, Страх управлял моей кожей, пока я не потеряла сознание.