Аномалия Шарли

ГЛАВА 7

Я думала, что умерла.

Воздух был прохладен и сладок. Откуда-то дул легкий ветерок. Я чувствовала, как он обвивает мой затылок, дергает свободные концы моей косы. Я глубоко вдохнула, ветер танцевал на моем лице.

Вот он снова — тот аромат, тот запах. Так далеко и все же так знакомо. Он согревал мою кровь и заставлял пальцы ног сжиматься в траве. Я стояла босиком на коротко подстриженном и зеленом поле, чувствовала ветер на тех частях себя, которые никогда раньше не чувствовали его.

На мне было… платье. Я видела платья на других женщинах, но сама никогда их не надевала. Я никогда не хотела носить его. Но теперь, когда я знала, каково это носить платье, как оно заставляет меня чувствовать себя такой легкой, чистой и красивой, я не думала, что когда-нибудь буду носить что-то еще.

Я никогда не покину это поле. Я лягу на траву, закрою глаза и позволю этому запаху унести меня в мои сны…

Хлоп!

Тяжелая дверь с силой врезалась в металлический каркас, разбивая мою мечту. Я слишком хорошо знала этот звук. Я знала, не открывая глаз, что я снова была в лаборатории. Я знала, что Говард только что пришел.

И я точно знала, что он был недоволен.

— Не могу поверить, что ты еще жива. Как раз тогда, когда я думал, что этот день не мог быть лучше…

Я открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Говард швырнул свою шляпу в угол комнаты. Даже не на стойку — просто на пол.

— Что случилось? — хрипло сказала я.

— Что случилось? — Говард обернулся, и я увидела, что он довольно убедительно изображал злость.

Гнев всегда был самой простой эмоцией для Говарда. Я не знала почему, но его лицо, казалось, было настроено так, что он выглядел сердито. Иногда это было настолько реально, что я почти верила, что он действительно это чувствовал. Но это был не один из тех случаев.

На этот раз, впервые за все годы, что я его знала, Говард вряд ли вел себя так, будто он злился, чтобы донести свою мысль. Я считала, что он действительно злился.

— Ты не помнишь, что ты сделала? — Говард был в ярости. Его лицо окаменело, а золото в глазах расплавилось. Это был самый ужасающий взгляд, который когда-либо давал мне Нормал. — Что произошло, так это то, что ты угнала грузовик, пригнала его к штаб-квартире полиции, а затем попыталась взорвать всю эту чертову штуку.

— Да, я помню эту часть. Но что было потом?

— Ну, тебя застрелили. Шериф Кляйн выпустила пулю тебе прямо между плеч. И, судя по глубине ожога, она, должно быть, нажимала на курок пару секунд — но недостаточно долго, — фыркая, добавил Говард, — потому что каким-то образом ты выжила.

Теперь, когда он это сказал, я ощутила некоторую боль в спине. Жгло сверху и пульсировало снизу. Я потянулась туда и поняла, что мои руки были связаны ремнями. Как и мои лодыжки и талия. Я не была в кровати, а лежала лицом вниз на холодной металлической скамье. Мои ноги свисали с конца, болтаясь на открытом воздухе.

Я ощущала холод на тех частях тела, которые должны быть скрыты.

— Ч-что это за комната?

Говард не ответил. Он все еще разглагольствовал:

— Кляйн выстрелила в тебя, и, конечно же, начался ад, потому что это уже вторая непротокольная стрельба в этом месяце — и полиция просто не может с этим справиться. Они вызвали медика, а он ничего не понимал. Он ввел тебе Перезагрузку и бум! — Говард хлопнул в ладоши. — Твое сердце перестало биться. Полная остановка сердца, прямо на дороге. Ничего никто не мог сделать. Мертва. Это лучшее, что могло со мной случиться, когда ты умерла. Мертвецы не доставляют хлопот. Мертвые не должны обращаться в суд. Нет причин беспокоить мэрию, когда преступник мертв, верно? Так что я решил, что это был мой счастливый день, — Говард провел рукой по густым черным волосам, волны торчали, как рога. Его рот расплылся в улыбке, которая почему-то беспокоила больше, чем глаза. — Мы объявили тебя мертвой, доставили тебя сюда и запустили руки. И я клянусь, что лезвие находилось в двух дюймах от твоего затылка, и ты начала смеяться.

Он выдохнул это слово — возможно, потому, что если бы он этого не сделал, оно прозвучало бы как крик.

— Ты начала смеяться над чем-то, и им пришлось остановить процедуру. Теперь они не знают, что делать, потому что раньше никто не просыпался на скамье, — Говард хлопал себя по бокам. — Ты была мертва, Шарлиз. Твой файл уже удален. Тебя больше нет. Что нам делать с восемнадцатилетним призраком, а? Куда нам идти отсюда?

— Можешь начать с того, что вытащишь меня из этой комнаты, — говорю я.

Теперь я знала, где была: они привязали меня к той же скамье, где было разрезано тело Ральфа. Холодный пот выступил у меня на спине, когда я подумала о том, что эти роботизированные руки могли со мной сделать. Я чувствовала, как они висели у меня над головой, ожидая — и с учетом того, что Говард злился, он мог нажать кнопку.

— А… нет. Ты не можешь уйти, — сказал он с жесткой улыбкой. — Ты не можешь уйти, потому что мы не знаем, какая ты.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, технически, ты жива. Но по закону ты мертва. Так что, пока мэрия не рассмотрит твое дело и не решит, как действовать дальше, ты застряла здесь. Застряла в этом холодном, темном промежуточном месте. Было бы проще, если бы ты только что умерла, — Говард покачал головой, — но ты как чертов таракан, Шарлиз. В тебя выстрелили, но твое сердце снова забилось. Тебе чуть не раскроили голову, но в последний момент ты начала смеяться и все прервала. Я не знаю, — сказал он со смехом. — Может, если бы я засунул твою голову под колесо грузовика, ты бы, наконец, испустила дух. Но я просто не знаю.

Говард также не знал, сколько времени потребуется мэрии, чтобы разобраться в моем деле, и он рассмеялся, когда я спросила, могла ли я пойти в туалет. Все больше и больше было похоже, что он собирался держать меня привязанной к этой скамье, пока я не умру от голода или обезвоживания. От того, что наступит раньше.

— Ты мог бы просто отпустить меня, — тихо сказала я.

Говард расхаживал большую часть минуты, сцепив руки за спиной. Он замер, когда я заговорила.

— Отпустить тебя? И куда именно? Ты хочешь, чтобы я просто открыл дверь и отправил тебя в Даллас?

— Нет, я имела в виду, что ты можешь отпустить меня. В Ничто, — я сделала глубокий вдох. Я не могла видеть лицо Говарда с этого ракурса, так что мне просто пришлось поверить, что он не собирался дать мне пощечину. — Во всяком случае, именно туда я и направлялась. Я собиралась пройти через Выход и никогда не вернуться. Так что если ты меня вышвырнешь, то никто ничего не должен решать. Я просто уйду…

— Ты не можешь уйти. Как гражданка Далласа, ты можешь посещать ровно два места — ну, три, если считать ад, — со смешком добавил Говард. Затем он подошел ко мне и упал на корточки. Теперь я видела только его слишком бледное лицо. — В этом дело, да? Ты хотела сбежать?

Я пожала плечами, что трудно было сделать, когда половина моего тела была привязана к скамье. Правда в том, что я понятия не имела, чего хотела, примерно три секунды назад. Мне казалось, что я тонула, и я не знала, в какую сторону плыть. Но теперь все имело смысл.

— Да, я хочу убежать. Если я уже мертва, то что в этом плохого?

— Что плохого? — его взгляд стал ледяным. — Знаешь, каково в Ничто? Есть какие-либо идеи?

— Нет. Но это было бы лучше, чем здесь.

— Разве?

Говард выпрямился. Его руки потянулись к черному кожаному ремню на талии, который он ловко расстегнул. Странно, насколько субъективным могло быть существование: я никогда раньше не замечала, что у него был ремень, поэтому его не существовало. Теперь, когда он вытащил его из петель и туго свернул в руке, этот ремень стал центром моей вселенной.

Я видела, как Говард делал намного хуже, имея гораздо меньше.

— Там все… по-другому. Я знаю, потому что видел это, — он исчез из поля моего зрения, медленно шагая с болтающимся сбоку ремнем. Когда он снова заговорил, его голос звучал где-то у моих ног. — Это… ах, знаешь что? Мне трудно подобрать нужные слова. Почему бы мне просто не показать тебе?

Я услышала шипение ремня, когда Говард взмахнул им в воздухе, уловила резкий шлепок кожи по плоти. Я услышала эти почти за целую секунду до того, как ощутила их. Но когда это произошло, боль не была похожа ни на что, что я когда-либо испытывала.

Все мое тело пылало. Пламя было в каждом мускуле, и игла — в каждом нерве. Все мои внутренности дрожали, как струна, которую натянули и отпустили — будто удар был слишком сильным, чтобы мои ступни могли выдержать, поэтому они послали боль повсюду.

Как только это начало исчезать, Говард снова ударил меня.

И снова.

Удары продолжались.

Мои ноги были связаны в лодыжках и свисали с края скамьи. Я ничего не могла сделать, чтобы защитить их. Я даже не могла сдвинуть их с места. Все, что я могла, это умолять Говарда остановиться — кричать, чтобы он остановился. Но я была полностью в его власти.

— Ты чувствуешь это, Шарлиз? Тебе больно?

Он хлестал меня, не давая ответить.

— Думай об этом как о метафоре, хорошо? Вот что значит жить в Ничто. Вот каково это быть там одной. Все еще думаешь, что это лучше, чем Даллас?

— Нет! — выпалила я.

— Нет! — он издевался надо мной со смехом. Затем его голос стал серьезным. — Мы были так близки, Шарлиз. Ах, мы были так близки! Еще пара недель, и ты была бы свободна. Ты попала бы в Опал и доказала, что Несовершенным есть место в Далласе, что они заслуживают жить так же, как и все остальные.

— Ч-что ты и-имеешь в виду? — я задыхалась. — Что ты имеешь в виду, говоря, что они з-заслуживают жизни?

Говард на мгновение замолк. Мои пальцы на ногах сжались, защищаясь, когда я услышала, как ремень щелкнул между его руками.

— Мы не должны говорить субъектам. Если бы они знали, что поставлено на карту… э, какого черта? В любом случае, они, вероятно, закроют нас теперь, — Говард нажал большими пальцами на изгибы моих стоп, посылая волну фантомной боли, расползающуюся по моим костям. — Ты помнишь, что случилось с Ральфом в день его смерти? Помнишь, как боты изрубили его и…?

— Да, я помню!

— Это то, что случалось с такими людьми, как ты, Шарлиз. Их отправляли на переработку — человеческую переработку. Как кучу разбитых тостеров, только немного кровавее, — когда я покачала головой, он наклонился ко мне и шепнул. — Это комната, в которой мы сейчас находимся, тупица. Добро пожаловать на переработку.

— Нет.

— Это правда. Раньше Несовершенные никогда не выходили из лаборатории. Они шли прямо к столу.

— Ты лжешь, — прошипела я.

Я точно знала, что он лгал, потому что что-то настолько отвратительное и ужасное никогда бы не случилось в Далласе. Одно дело разрубить кого-то, кто уже мертв. Но сделать это с…?

Нет, я даже подумать не могла.

— Ты лжешь, — снова сказала я. — Ты просто пытаешься залезть мне под кожу.

— Я бы хотел, — голос у него был грубый, и, возможно, впервые в жизни он был наполнен раскаянием.

— Нет… ты лжешь, — я слышала, как слабела, становясь все менее убежденной, чем дольше Говард молчал. В моих ушах раздался ужасный звон. — Ты просто… нет, ты лжешь…

— Шарлиз, — мое имя слетело с его губ в тяжелом вздохе, — я знаю, что мы с тобой не всегда были лучшими друзьями. Я был суров с тобой, и я не против признать, что ты была занозой, и мне не удавалось тебя убрать. Но если я когда-либо был достаточно жесток, чтобы заставить тебя ненавидеть меня, то это было только потому, что я заботился. Я запустил эту программу, чтобы спасти таких людей, как ты. Все, что мне было нужно, это чтобы один Несовершенный вышел отсюда успешным. И мы были так близко, — шепчет он. — Мы были так… близко.

Я не знала, говорил Говард правду или нет. Я не хотела ему верить, но внутри меня что-то бурлило, говорящее, что все это имело смысл. Идея позволить Дефектам работать в Граните была глупой. Я всегда думала, что это глупо. Зачем заменять ботов кучей людей, которые недостаточно хороши даже для того, чтобы быть Нормалами?

…один из нас должен сделать это. Может, я объясню тебе это когда-нибудь, но сейчас ты просто должна мне доверять. Я делаю это для нас.

Для всех нас.

О, Боже мой… Ральф знал.

Он не был эгоистом: он понял это. Он знал, что программа «Гранит» терпела неудачу. Он видел, как мы разваливались, ломались, как одна из старых заводских машин. И он огляделся и понял, что Даллас сломанные вещи не чинил. Просто выбрасывал их.

Он знал, что если один из нас не докажет, что может не отставать от Нормалов, у остальных не будет надежды. Он предвидел это. И я тоже должна была это видеть.

Но вместо этого я вела себя как идиотка.

— Хотела бы я, чтобы это был он, — хрипло прошептала я. — Я бы хотела, чтобы Ральф был тем, кто получил высшее образование, и чтобы я была той, кто умер.

— Да, ты что-то знаешь? Я тоже этого желаю.

Ремень снова ударил по моим ногам. Это было внезапно и неожиданно, и это как-то усугубило ситуацию.

— Ральф был умен и честолюбив — ты же знаешь, что значит честолюбие, да? — Говард рычал, размахивая ремнем.

Слезы заливали мои глаза.

— Да, я знаю! Я… я знаю!

— Мне не придется выбивать это из тебя?

— Нет, пожалуйста! Я знаю, что это значит, я знаю…

— Замолчи. Просто заткнись, Шарлиз, — его губы скривились, а на лице отразилась полная и абсолютная ненависть. — Боже, и знаешь, что меня действительно обжигает во всем этом? Я так и не получил от тебя того, что хотел.

— Ч-что ты имеешь в виду?

Говард долго ничего не говорил. Он просто тихо постукивал ремнем по боку.

— У тебя есть кое-что, что я хочу, Шарлиз, — прошептал он. — Что-то есть в твоей голове — что-то, что ты помнишь, что-то, что мне нужно. Но ты просто не скажешь мне.

— Я не знаю, что ты…

— Да, ты знаешь! — взревел он. — Я знаю, ты помнишь! — он вырвал куб из кармана и сунул его мне под нос. — У меня есть все сны, записанные здесь. Ты приближалась. Ты как раз собиралась туда добраться. А теперь из-за твоей чертовой истерики у нас нет времени.

Я не знала, о чем он говорил. Я не знала ответа. Мое сердце крутилось на струне, будто пол вот-вот мог пропасть из-под меня.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — простонала я. — Пожалуйста, я не знаю…

— Я так устал от тебя, — прорычал Говард. — Ты просто… ты кусок мусора, ты знаешь это? Просто бесполезный, вонючий кусок мусора. Ты всегда должна все усложнять, всегда должна вонять. Потому что ты мусор — и подумать только, что я потратил свою жизнь впустую, пытаясь приукрасить кусок мусора, — он ударил ремнем по ближайшему столу, где сохла куча пробирок. Все разбились.

Я никогда раньше не видела его таким, и это чертовски пугало меня. Что-то среднее между криком и рыданием вырывалось из моего рта.

Рука Говарда сжала его, как тиски.

— Еще один звук, — прорычал он, — еще один твой всхлип, и я не остановлюсь, пока не сорву с твоих ног все до последней полоски кожи. Ты поняла?

Я кусала губы и заставила себя кивнуть.

— Хорошо. Посмотри, наконец, ты делаешь то, что тебе говорят. Боюсь, это слишком мало и слишком поздно, — сказал Говард, выпрямляясь. Мгновение он смотрел на меня холодно: в золоте еще были искры, но лицо его было спокойным. — Мэр дал мне один шанс — всего одну партию Несовершенных для работы. Из пятидесяти детей, родившихся в том году, шестеро оказались несовершенными. И из этих шестерых Ральф был единственным, кто пережил младенчество. Я думал, что упустил свой шанс, — я слышала скрип кожи, Говард крутил ремень в кулаках. Он был так зол, что его руки тряслись. — Потом появилась ты… счастливый номер семь. Ты понимаешь, что если бы ты родилась в любой другой год, они бы тебя бросили? Они бы сделали тебе перезагрузку, а потом разложили бы тебя здесь, — он стукнул костяшками пальцев по скамье так резко, что я ощутила дрожь у виска. — Но поскольку ты родилась в моей партии, я должен был оставить тебя себе. И я вложил все, что у меня было, чтобы разбудить тебя. Пытаясь уговорить тебя помочь мне… потому что Даллас долго не протянет, если ты мне не поможешь.

— Я не знаю, чего ты хочешь, — хрипло сказала я. — Клянусь, я не знаю, чего ты хочешь.

— Это не имеет значения. Все кончено, Шарлиз. У нас закончилось время. Мне придется дождаться следующей партии, чтобы попробовать еще раз, — Говард присел передо мной и провел большим пальцем по изгибу своей нижней губы. — Ты знаешь, что они собираются проголосовать за то, чтобы убить тебя, верно?

— Нет, — сказала я. Слово было заряжено вызовом и шоком. — Нет, они так не сделают.

— Конечно, сделают. Для тебя больше нет места. Тебе не место в Далласе. Ты уже помечена как мертвая, так что они могут сделать это официально, — Говард провел пальцем мне под подбородок. — Проблема в том, что… это займет слишком много времени. Недели. Месяцы, может? Я не знаю. Но если я собираюсь получить еще шанс в этом, то я должен переработать тебя сейчас.

— Нет.

— Да, я должен…

— Нет!

— Просто закрой глаза и постарайся не ерзать. Это будет очень быстро и почти безболезненно.

Говард вскочил на ноги и прыгнул к пульту управления. Я согнула пальцы и попыталась дотянуться до пряжки на ремешке. Почти. Я ощущала металл кончиками пальцев, но не могла схватить его.

— У меня нет под рукой перезагрузки, поэтому мне придется сделать это, пока ты не спишь. Ты почувствуешь легкий щипок, — со смехом говорил Говард.

Я услышала жужжание руки с лезвием, и я с трудом не дала себе закричать. Я сжалась на скамье, пытаясь создать достаточный импульс, чтобы вырваться на свободу. Но ремни могли быть из металла, они не поддавались.

Я пыталась убрать голову из зоны досягаемости, когда дверь громко запищала. Кто-то оставил отпечаток — и у того, кто это сделал, был доступ.

Говард отпрянул от пульта управления, будто он только что вспыхнул. Он подбежал ко мне. Я услышала шорох и ощутила, как вес тонкого одеяла упал на мои интимные места.

Затем Говард зажал рукой мое горло.

— Тебе лучше держать свой рот на замке, да? — прошипел он. — Ни слова.

Я пообещала с ворчанием.

Не прошло и двух секунд, как в дверь шагнул мужчина. Понятно, что на нем была какая-то форма, но я ничего не узнала: белая рубашка на пуговицах, черный галстук, черные брюки, блестящие черные туфли и черная кожаная куртка с красной звездой на лацкане. Его фуражка прикрывала глаза. Я едва увидела в них зелень, когда он повернулся, чтобы закрыть дверь.

— Добрый вечер, мистер Блэкстоун.

— Детектив Стэнтон, — кивнул Ховард. Он спрятал ремень за брюки и прислонился к моей скамье. — Что я могу сделать для вас?

Детектив Стэнтон не ответил. Я слышала о детективах раньше. Они были частью полиции, но работали в мэрии в центре Далласа. То, что они на самом деле делали, держалось в секрете, а что они могли от меня хотеть — полная тайна.

Стэнтон ходил по комнате, засунув руки в карманы пиджака. Он остановился перед столом и отодвинул заостренный козырек фуражки. Зеленые глаза задумчиво скользили по брызгам стекла и металла, оставленных гневом Говарда.

— Что здесь случилось?

— Субъект не была счастлива, когда проснулась. Ее нужно было сдерживать, — легкомысленно сказал Ховард.

Я даже не пыталась защищаться.

— Хм, — хмыкнул Стэнтон.

Говард выждал мгновение, нетерпеливо постукивая пальцами по моему боку, напоминая мне, что они были близко.

— Что-то не так, детектив?

— Нет, ничего страшного. Сегодня речь шла о следовании протоколу, и отдел планирования сделал то, что должен был сделать. Но планы меняются, мистер Блэкстоун.

— Да?

— Боюсь, что так, — детектив Стэнтон скрестил руки и прислонился к столу. — После того, как вы выполнили свою работу и сообщили обо всех фактах мэру, шериф Кляйн выполнила свою работу и сообщила обо всех этих фактах мне. Затем я сделал свою работу и внимательно изучил оба набора фактов.

— О? И что вы узнали?

В голосе Говарда был слышен лишь легкий оттенок рычания. Не знаю, услышала бы я это, если бы не вслушивалась. Как он мог перейти от угрозы разрезать мне череп к ведению спокойной беседы, я не понимала.

Но я знала, что это делало его опасным.

— В поведении субъекта были некоторые нарушения, которые не заметили ни вы, ни полицейский участок — за что я не могу вас винить. Выяснение того, было ли что-то неправильным или нет, не является частью вашего обучения. Но это часть моей работы, — Стэнтон смотрел на меня сверху вниз, крепче скрестил руки. — Чем вы занимались в Граните, мисс Смит?

— Ответь ему, — сказал Говард, когда я колебалась.

— Гм, Управление отходами и…

— Сборщик мусора, да? — Стэнтон перебил меня. — Я уверен, что у вас были и другие обязанности в районе, но вам платили за уборку мусора. Я прав?

— Да, сэр.

— Вы когда-нибудь работали по-другому?

— Нет, сэр.

— Вы когда-нибудь обучались обслуживанию автомобилей или механике?

Официально нет: меня никогда не учили механике. Все, что я знала, я выяснила, наблюдая за Ральфом. Но Ральфа больше не было, и я не собиралась говорить ничего такого, что навлекло бы на его призрак неприятности.

— Нет, сэр. Я никогда не изучала механику.

Стэнтон пристально смотрел на меня.

— Тогда как ты узнала, что нужно щелкнуть защелкой аккумулятора, а? Как ты поняла, что это вызовет взрыв?

Потому что я была такой. Я была так устроена. Ральф мог посмотреть на что-то и тут же подумать о том, как он мог бы использовать это, чтобы сделать жизнь лучше.

Я смотрела на что-то, и первым делом приходило на ум, горючее это или нет.

Детектив знал бы об этом, если бы удосужился почитать обо мне. Он бы увидел, что я, вероятно, могла бы вызвать взрыв с помощью трех футов веревки и небольшого количества силы воли — потому что это было написано в моем деле.

Но так как он явно не проводил исследования, я решила еще немного пошалить:

— Не знаю. Я не знаю, откуда взялась идея. Обычно я не хочу ничего взорвать.

— М-м-м, — хмыкнул Стэнтон, едва перекрывая фырканье Говарда.

— Да, это Шарлиз: всегда стоит посреди огня, никогда не зная, как это началось, — рычание в его голосе стало чуть более выраженным. — Было что-то еще, детектив?

— Да, есть еще кое-что, — Стэнтон швырнул охапку стекла на пол, а затем опустил ладони на стол. — Часть моей работы заключается в том, чтобы отслеживать подобные инциденты на предмет любых нарушений. Другая часть состоит в том, чтобы убедиться, что эти нарушения не станут аномальными…

— Подождите, подождите, — Говард сжал двумя пальцами переносицу, — вы хотите сказать, что считаете Шарлиз какой-то…?

— Аномалией? Может быть, — кивнул Стэнтон. — Знать, что делать, не учившись, как это сделать, — один из симптомов.

— Но… но Шарлиз не… — Говард махнул на меня рукой, словно надеясь поймать нужные ему слова из воздуха. — При всем уважении, детектив: я уже работал с аномалиями. Это гипер-неуравновешенные, чрезвычайно опасные субъекты. И Шарлиз не является такой. Она просто несовершенна. Я имею в виду, вы когда-нибудь слышали, чтобы Аномалия была несовершенной?

— Зарегистрированных случаев еще не было, — согласился Стэнтон, кивая. — Но за последние двадцать четыре часа у нас было много новинок, да? И учитывая то, что знала подсудимая, и то, как жестоко она намеревалась использовать это знание, я не могу позволить ей уйти…

— Мы ее не отпустим, — почти в отчаянии перебил Говард. — Мы… разбираемся с этим.

— О, я не сомневаюсь, что у отдела планирования есть четкое решение, — Стэнтон хмурился, глядя на роботизированные руки, — но вы не посмеете сделать это без суда, да?

— Нет, — сквозь зубы сказал Говард. — Это было бы нарушением протокола.

— И что вы собираетесь с ней делать, пока ждете суда, а? Держать ее привязанной к этой скамье? Без дела она не имеет права никуда идти.

У Говарда не было ответа. На этот раз казалось, что его загнали в угол.

Детектив Стэнтон пожал плечами.

— Послушайте, я говорил с мэром, и он согласен: обвиняемая должна быть немедленно отпущена под стражу полицейского участка.

Он протянул Говарду листок бумаги, который тот вырвал и сунул в карман, не читая.

— Ладно.

— Мы продезинфицируем ее и оденем сегодня вечером, а завтра утром первым делом отправим ее на исправления.

— Да, наверное, это к лучшему.

— И я также хотел бы спросить от имени участка, не могли бы вы после этого проконсультироваться с шерифом Кляйн?

— Я… зачем? — сказал Говард.

— Ну, аномалии должны перевозиться внутри укрепленного броненосца. Таков протокол, — Стэнтон кивнул мне. — Но наши не совсем предназначены для… таких, как она. Поэтому нам понадобится ваш совет, как сделать поездку более комфортной.

— Я понимаю. Что ж, буду рад помочь. Э-э… — Говард не слишком нежно похлопал меня по макушке, — не могли бы вы дать нам секунду, чтобы попрощаться?

— Конечно. Дайте мне знать, когда закончите, и мы ее заберем, — Стэнтон приподнял перед нами фуражку, прежде чем выйти за дверь.

Как только он ушел, Говард схватил меня за волосы.

— Видишь? Как чертов таракан, — прошипел он. — Вам повезло, маленькая мисс Шарлиз. Но когда они попытаются исправить тебя, им понадобится около десяти секунд, чтобы понять, что ты лжешь. И тогда я не знаю, что с тобой будет, — его хватка усилилась до такой степени, что я чувствовала, как корни вырываются из кожи, — но у меня будет целая неделя, чтобы что-нибудь придумать.