Антигитлеровская коалиция — 1939. Формула провала

ЕВРОПЕЙСКИЙ КРИЗИС 1938-1939 гг. И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ВЕЛИКОБРИТАНИИ

Александр Иванов

Мюнхенское соглашение 1938 г. имело катастрофические последствия для мира и безопасности в Европе. С передачей Германии Судетской области Чехословакии Третий рейх значительно укрепил свой военно–экономический потенциал и стратегические позиции, тогда как влияние Великобритании и Франции в Центральной и Восточной Европе заметно упало. Смертельный удар, нанесённый по Чехословакии, был ощутимым для всех стран региона. Франция фактически лишилась союзника, обладавшего армией в миллион человек, а французская система союзов со странами Центральной и Восточной Европы оказалась практически ликвидированной. Малая Антанта агонизировала, а Германия получила возможность осуществлять широкую экспансию в страны Дунайского бассейна.

Мюнхенское соглашение нанесло сильный удар и по франко–советским отношениям, сведя на нет пакт о взаимопомощи между Францией и СССР 1935 г. После Мюнхена правительство Эдуарда Даладье рассчитывало вообще избавиться от пакта. Вот что сообщил английский посол в Париже Эрик Фиппс в Форин офис12 октября 1938 г.: «Бонне (министр иностранных дел Франции. — А. И.) считает, что необходимо продолжить диалог с диктаторами, но также вооружаться. Он доверительно заявил, что предполагает некую ревизию обязательств Франции по отношению к России и Польше. Франция не должна быть подвержена угрозе вовлечения в войну на стороне Советской России или Польши»[403].

19 октября на заседании английского кабинета министр иностранных дел лорд Эдуард Галифакс сказал, что «Франция планирует пересмотреть договоры с Польшей и Россией с целью смягчения своих обязательств и обеспечения большего пространства для манёвра»[404]. Это устроило бы официальный Лондон, поскольку исключало вероятность вовлечения Франции в войну с Германией в случае продвижения немцев на Восток и поставило бы её в подчинённое положение по отношению к Великобритании. Впрочем, англичане предпочитали сохранять за собой свободу рук. Но это, в свою очередь, ослабляло западные державы и делало их эвентуальный союз в преддверии большой войны крайне непрочным. Разумеется, значение ряда негативных последствий Мюнхена сказалось не сразу, тем более что на Западе не было недостатка в политиках, ставивших в заслугу английскому премьер–министру Невиллу Чемберлену и его французскому коллеге Даладье их капитуляцию перед Адольфом Гитлером.

Поначалу в Лондоне и Париже царила эйфория. Палата общин британского парламента одобрила Мюнхенское соглашение большинством голосов: 366 — «за», 144 — «против». Сторонники мюнхенской политики полагали, что Судетская область — это последнее требование Гитлера, а Мюнхен — необходимая предпосылка и прочный фундамент сотрудничества с Германией. Но это была иллюзия в духе политики умиротворения, которая резко контрастировала с реалиями постмюнхенской Европы.

Эйфория уже вскоре сменилась озабоченностью и тревогой, вызванными донесениями от разных источников о ближайших планах и намерениях Гитлера. 6 декабря 1938 г. из британского посольства в Берлине в Форин офис сообщили, что «общее настроение в Германии такое, что Гитлер начнёт реализацию третьей стадии своей программы, а именно: экспансии за пределы территории, населённой немцами. Цели нацистов поистине грандиозны, и нет предела их амбициям». И далее: «Следующая цель, которая может быть достигнута уже в 1939 г., — это образование, с помощью Польши или без её поддержки, независимой от России Украины под германским протекторатом. Эту операцию можно осуществить мирными средствами, учитывая неспособность России к сопротивлению, но здесь считают, что война необходима. Вопрос, останутся ли западные державы нейтральными в случае германской агрессии против России, пока остаётся открытым, но здесь превалирует мнение, что ни Франция, ни Англия не готовы выступить в защиту целостности России, или Украины, не зависимой от России». В донесении подчёркивалось, что «существует мнение, что Гитлер не рискнёт осуществить нападение на Россию до тех пор, пока он не будет уверен в том, что его западный фланг в безопасности». Отсюда вывод: «Его первая задача будет состоять в том, чтобы ликвидировать Англию и Францию прежде, чем Британия завершит программу перевооружения»[405].

Итак, многое оставалось неясным. Прежде всего было непонятно, с чего Гитлер может начать экспансию — с Запада или Востока. Сотрудники Форин офис сошлись во мнении, что фюрер стремится избежать войны на два фронта, губительной для Германии. Помощник постоянного заместителя министра иностранных дел Орм Сарджент в памятной записке от 19 декабря сделал прогноз, что «экономические и финансовые трудности Германии могут предотвратить опасное развитие событий в 1939 г.». В то же время нельзя рассчитывать на то, подчеркнул он, что «под экономическим давлением Гитлер уступит, ибо его тактика сводится к тому, чтобы в ответ на внутренний кризис порождать внешний контркризис»[406].

Умонастроение умиротворителей после Мюнхена достаточно ясно выразил лорд Галифакс в письме Фиппсу от 1 ноября 1938 г.: «Не может быть прочного мира в Европе без оформления соглашения между Германией, Англией и Францией». Он высказал надежду, что с подписанием Мюнхенского соглашения и с учётом кардинальных перемен во французской политике в Центральной Европе франко–германским отношениям может быть придан новый импульс, и отныне «мы должны считаться с гегемонией Германии в Центральной Европе». Галифакс предложил ограничить обязательства Англии и Франции Западной Европой, Средиземноморьем и Ближним Востоком, а также поддерживать незыблемость колониальных владений и тесные отношения с США. И далее следовал ключевой тезис: «Одно дело согласиться с германской экспансией в Центральной Европе, которая, на мой взгляд, является нормальным и естественным явлением, но совсем другое — быть в состоянии противостоять экспансии Германии в Западной Европе или там, где могут быть подорваны наши интересы. Фатальным для нас было бы оказаться вновь недостаточно подготовленными в военном отношении»[407].

Однако расчёты умиротворителей на готовность Гитлера укреплять отношения с Великобританией и Францией имели под собой зыбкую основу. Фюрер не придавал большого значения Мюнхенскому соглашению. Более того, он считал его «своим унижением»[408]^‑его не устраивала ограниченность уступки западных держав в виде одной лишь Судетской области Чехословакии.

Итак, умиротворители по–прежнему пребывали в мире иллюзий, полагая, что Гитлер удовлетворится очередными уступками Великобритании и Франции в Центральной и Восточной Европе, умерит свой пыл и согласится на поддержание статус–кво на западе. Их не смущало даже то обстоятельство, что в Лондон на рубеже 1938—1939 гг. поступали тревожные сведения о далеко не мирных намерениях руководителей Третьего рейха. В феврале 1939 г. появились сведения о запланированной акции Гитлера против Чехословакии[409].

Однако одновременно с этим приходили сообщения, которые ставили под сомнение эту и прочую информацию. Так, английский посол в Берлине Невилл Гендерсон (именно ему принадлежит идея проведения конференции, ставшей известной как Мюнхенская)[410] 18 февраля после беседы с Германом Герингом передал в Форин офис: «Моё твёрдое впечатление сводится к тому, что Гитлер не планирует какой–либо авантюры в настоящий момент, а все слухи противоположного характера лишены всякого основания. То, что Мемель рано или поздно, а скорее рано, отойдёт к Германии совершенно очевидно, равно как и урегулирование по Данцигу. Чехословакия также может стать жертвой (Германии. — А. И.), хотя я сомневаюсь, что Гитлер намерен использовать силу, разве что его вынудят к этому. Я убеждён в том, что он в глубине души желает вернуться к политике относительной респектабельности»[411].

Умиротворители выдавали желаемое за действительность. В Лондоне имелись политики и дипломаты (такие как советник правительства Роберт Ванситтарт), кто понимал фальшивость аргументов нацистов об «угрозе с Востока» и не верил в «респектабельность» Гитлера. Но их было немного. Да и не они определяли стратегию и внешнюю политику страны.

В британской столице доминировали иные умонастроения и влиятельные силы, не желавшие конфликта с Германией и готовые на многое (за счёт других) ради «широкого соглашения» Великобритании с Третьим рейхом и урегулирования противоречий между ними. Но такое соглашение напоминало мираж, который то появлялся, то исчезал за горизонтом, тогда как уступки агрессорам (причём односторонние) со стороны Лондона и Парижа становились все более весомыми. Все это неумолимо приближало Европу и остальной мир ко Второй мировой войне.

Что касается СССР, то правительство Чемберлена (равно как и правительство Даладье) не желало сотрудничать с ним и предпочитало «держать дистанцию». Вот как оценил ситуацию советский полпред в Берлине Алексей Мерекалов во время встречи с заместителем наркома по иностранным делам СССР Владимиром Потёмкиным (она состоялась в Москве 10 ноября 1938 г.): «Чувствуется изоляция, сдержанное отношение к нам. Одни — в силу профашистских отношений, другие — в силу боязни перед германским правительством». О последнем он отозвался так: «Хотя внешне немцы очень любезны, но когда бываешь на приёмах, на общих, то, поздоровавшись, они вежливо отходят в сторону. Так же, как и у нас. Некоторые из боязни, чтобы не навести на себя подозрение»[412].

Незадолго до ликвидации Германией Чехословакии в Лондон поступила информация, что Гитлер осуществит в ближайшее время очередную вызывающую акцию. 9 марта 1939 г. Гендерсон подтвердил эти сведения, уточнив, что речь идёт о Чехословакии. Он также выразил убеждение в бесперспективности оказания помощи чехам[413]. Аналогичную информацию примерно в то же время получила и французская контрразведка[414]. Однако ни Великобритания, ни Франция не собирались выполнять свои обязательства о гарантии послемюнхенских границ Чехословакии. 15 марта части вермахта вошли в Прагу. Европа погружалась в глубокий политический кризис. Развиваясь по нарастающей, он привёл ко Второй мировой войне.

В условиях кризиса и возросшей угрозы со стороны нацистской Германии правительство Чемберлена предприняло ряд мер по укреплению обороноспособности страны (впервые в истории Англии мирного времени была введена воинская повинность, количество дивизий для отправки в Европу в случае войны было увеличено, возобновились штабные переговоры с Францией) и предоставило гарантии Польше, Румынии, Греции и Турции. О них следует сказать более подробно.

С середины марта 1939 г. в Лондон поступала тревожная информация, что Германия в ближайшее время нападёт на Румынию или Польшу (поначалу первой в числе потенциальных жертв агрессора фигурировала Румыния). Подчинение этих стран диктату нацистов привело бы к господству Третьего рейха на Европейском континенте и низвело бы Великобританию и Францию до положения второразрядных государств. К тому же не исключалась вероятность продвижения Германии на запад с целью захвата Голландии и ликвидации Франции. Черёд Англии и Франции, как сообщил Фиппс из Парижа со ссылкой на хорошо информированный источник, должен был наступить в 1940 г., а США — в 1941 г.[415]

В этой связи возникало несколько вариантов. Один из них — предоставление гарантий Польше и Румынии, но таких, которые исключали бы твёрдые обязательства территориальной целостности этих стран и оставляли бы возможность обсуждения с Германией спорных проблем, таких как Данциг. Не случайно на заседании кабинета 19 марта Чемберлен высказался против «гарантии существующих границ и неопределённого поддержания статус–кво» и отклонил предложение министра по делам доминионов Томаса Инскипа о проведении штабных переговоров с Польшей и СССР[416].

Другой вариант — договариваться (совместно с Францией) с СССР о создании большого антигерманского союза и системы взаимопомощи против нацистской агрессии. Польша и Румыния — потенциальные участники такой коалиции. Правда, в Лондоне не испытывали желания договариваться с СССР на равноправной основе и считали, что эвентуальный союз с Москвой содержит в себе больше минусов, чем плюсов. Вот что заявил Чемберлен на заседании кабинета 27 марта 1939 г.: «Наши попытки создать фронт против германской агрессии будут скорее всего обречены в случае привлечения к нему России». Он мотивировал это тем, что значительное число потенциальных союзников Великобритании настроено против участия СССР в антигерманском блоке; его образование укрепит Антикоминтерновский пакт, затруднит действия британской дипломатии по нормализации отношений с Италией и Японией и возбудит недовольство Испании, Португалии и ряда государств Южной Америки. Позицию премьера поддержали министр иностранных дел лорд Галифакс и министр по координации обороны лорд Эрни Чэтфилд. «Польша, — заявил Галифакс, — является более ценной величиной», чем Россия. Он отметил, что французское правительство не проявляет особой заинтересованности в сотрудничестве с СССР, но придаёт большое значение участию Польши в антигерманском блоке[417].

Но Чемберлен и его окружение не могли не учитывать настроения общественности. А она была возмущена действиями Гитлера и настаивала на принятии жёстких мер против агрессора. Впрочем, резкое изменение внешнеполитического курса было невозможно, и не случайно советский полпред в Великобритании Иван Михайлович Майский отметил это в донесении в НКИД СССР от 20 марта 1939 г.: «До тех пор, пока Чемберлен остаётся во главе правительства, трудно ожидать каких–либо прочных и серьёзных сдвигов во внешнеполитической линии Англии. Премьер, правда, потерпел полный крах в своей мюнхенской политике, и престижу его нанесён сильный удар, но в душе он, несомненно, и сейчас готов тянуть старую песню, и лишь давление общественного мнения мешает ему это делать. Поэтому Чемберлен пока выжидает и лавирует»[418]. C точки зрения премьер–министра (и не только его) следовало усилить позиции Англии, выждать благоприятный момент для возобновления диалога с Берлином и обсуждения широкого круга спорных проблем, включая и проблемы территориальной целостности стран Восточной Европы. Но прежде последовали английские (а также французские) гарантии Польше, Румынии, Греции и Турции.

В западной исторической литературе присутствует мнение, что гарантии означали «дипломатическую революцию» в британской внешней политике, то есть отказ официального Лондона от умиротворения и переход на позиции противоборства с Германией. Однако эта версия не выдерживает критики и не подкрепляется архивными документами. Один из них — меморандум английских начальников штабов «Военное значение гарантий Польше и Румынии» от 3 апреля 1939 г. В нем они высказали большие сомнения относительно шансов Польши и Румынии в случае вооружённого конфликта с Германией: «Если Германия предпримет основное наступление на Восток, мало сомнений в том, что она сможет оккупировать Румынию, польскую Силезию и Польский коридор. Если она продолжит наступление в Польше, потребуется лишь некоторое время для уничтожения Польши. Ни Англия, ни Франция не в состоянии оказать прямую помощь Польше или Румынии на море, на суше или в воздухе для противодействия германскому вторжению. Более того, учитывая состояние английских и французских вооружений, ни Англия, ни Франция не могут обеспечить вооружениями Польшу или Румынию. Это подчёркивает важность получения помощи от СССР»[419].

Таким образом, гарантии не имели реального содержания. Они предназначались для успокоения общественности и были призваны служить средством сдерживания Германии. Но последнее было более чем проблематичным, что продемонстрировал европейский кризис в 1939 г.

Что касается англо–франко–советских переговоров, то они получили достаточно подробное освещение в публикациях документов и исследованиях историков[420]. Поэтому имеет смысл затронуть ключевые и дискуссионные моменты.

Переговоры проходили в обстановке эскалации фашистской агрессии, оформления военного союза между Германией и Италией 22 мая 1939 г. и нарастания напряжённости в германо–польских отношениях. Правительство Чемберлена согласилось на переговоры с СССР под давлением той тревожной и неопределённой ситуации, которая сложилась в Европе, и оппозиции, настаивавшей на образовании большого антигерманского союза. Сказывалось также стремление официальных кругов Лондона не допустить сближения Германии с СССР. Опасения, что сближение может состояться, усилились после вынужденной отставки наркома по иностранным делам Максима Литвинова З мая 1939 г.

И ещё один важный момент. Документы архива Форин офис свидетельствуют, что английское правительство вовсе не покончило с политикой умиротворения, рассчитывая на то, что в подходящий момент ему удастся договориться с Гитлером по спорным вопросам. И в этом смысле оно планировало использовать переговоры с СССР. 24 мая 1939 г. на заседании кабинета министр иностранных дел лорд Галифакс и министр по делам доминионов Инскип заявили, что «когда мы усилим наши позиции посредством заключения соглашения с российским правительством, мы должны выступить с инициативой о возобновлении политики умиротворения». Таким образом, «у нас появится возможность договариваться (с Германией. — А. И.) с позиции силы, и скорее всего Германия прислушается к нам». Чемберлен согласился с этим, но заметил, что момент для принятия данного предложения «ещё не созрел. Необходимо не только оставаться сильным, но добиться того, чтобы другие осознали этот факт. К тому же общественное мнение. ещё не готово для такого поворота»[421].

Тройственные переговоры с самого начала (с апреля 1939 г.) натолкнулись на серьёзные трудности, преодолеть которые в полной мере оказалось невозможным. Англичане были против предложения СССР не заключать сепаратный мир с агрессором, поскольку не желали связывать себе руки твёрдыми обязательствами. Они также не соглашались (вплоть до июля 1939 г.) предоставить гарантии Прибалтийским странам, считая это слишком большой ценой за «помощь со стороны России»[422]. К тому же Польша и Румыния были против прохода советских войск через свои территории в случае войны с Германией (СССР не имел общей границы с ней), а это создавало серьёзные трудности для всех участников переговоров. Польский министр иностранных дел Юзеф Бек во время переговоров с Чемберленом и Галифаксом в Лондоне в начале апреля 1939 г. твёрдо заявил, что Польша выступает против пакта о взаимопомощи с Россией, ибо он вызовет немедленную враждебную реакцию Гитлера и спровоцирует конфликт[423]. Но это была надуманная позиция, обусловленная политическими и идеологическими разногласиями между Варшавой и Москвой. Буквально через несколько дней после визита Бека в Лондон, 11 апреля 1939 г., Гитлер подписал план «Вайс» — план военного разгрома Польши.

Позицию Румынии 24 апреля озвучил министр иностранных дел Григоре Гафенку во время визита в Лондон: «Я не доверяю советскому правительству, поскольку их цель — мировая революция. Я полностью согласен с вашей (правительства Чемберлена. — А. И.) линией»[424].

Прибалтийские страны — Латвия, Финляндия и Эстония (Литва, не имевшая общей границы с СССР, не фигурировала в проекте соглашения) также не были настроены в пользу сотрудничества с Советским Союзом. Так, министр иностранных дел Эстонии Карл Сельтер заявил 9 мая, что «советская военная машина может функционировать только в обороне», и его страна не примет гарантию от России[425]. Примерно в таком же духе высказался и руководитель Финляндии Карл Маннергейм[426].

Ещё один важный фактор, повлиявший отрицательным образом на ход и исход тройственных переговоров, — оценка руководителями Англии оборонного потенциала СССР. Ключевое значение для них имел доклад начальников штабов «Военное значение России» от 24 апреля 1939 г. В нем отмечалась «низкая наступательная ценность» Красной армии из–за репрессий среди её командного состава и «жёсткой системы контроля со стороны комиссаров». Признав, что в начале войны СССР может выставить на свой Западный фронт 100 пехотных (стрелковых) и 30 кавалерийских дивизий, авторы утверждали, будто экономика страны не в состоянии обеспечить военными материалами более 30 дивизий. Отмечалось также, что коммуникации страны находятся в «плачевном состоянии», поэтому «оказание Россией какой–либо существенной военной помощи Польше исключено».

С другой стороны, «русская армия сможет оказать сопротивление Германии в её попытке подчинить себе Прибалтийские страны», а в том случае, если Польша и Румыния будут побеждены, «Россия в состоянии сдерживать значительные силы Германии на востоке». Английские военные руководители считали, что СССР, обладая достаточным количеством дивизий на Дальнем Востоке, представляет ценность и с точки зрения сдерживания Японии. В целом авторы доклада были настроены скептически в отношении сотрудничества с СССР, тем более что «некоторые страны из–за глубокой враждебности к коммунизму» могут не дать согласия на проход советских войск через их территорию, а это «сведёт на нет значение такого сотрудничества». В докладе также отмечалось, что «существует серьёзная опасность сближения Германии и России»[427].

На заседании кабинета 26 апреля лорд Галифакс отметил важность положений доклада военных и подчеркнул, что «ценность русской армии и России как союзника совсем не такая, как её изображают лейбористы». И далее: «Конечно, нам нужно либо нейтрализовать Россию, либо иметь её на своей стороне. В то же время следует помнить и иметь в виду отношение Польши к России». Вывод, к которому пришли члены правительства, звучал следующим образом: «Мы не должны отказываться от возможности получения помощи России в случае войны. Мы не должны подрывать общий фронт с Польшей и ставить под угрозу дело мира»[428].

Таким образом, сотрудничество с СССР не являлось приоритетным с точки зрения британских интересов. В этом заключалась главная причина неудачного хода и исхода тройственных переговоров.

Параллельно с ними эмиссары английского правительства вели секретные переговоры с немцами. Они продолжались (с перерывами) с июня 1939 г. вплоть до начала Второй мировой войны. В ходе переговоров немалое место отводилось Данцигу, этому, как считали члены кабинета Чемберлена, яблоку раздора между Германией и Польшей. Официальный Лондон установил связь с руководством рейха через шведских промышленников Акселя Веннер–Грена и Биргера Далеруса (близкого к Герману Герингу), верховного комиссара Лиги Наций в Данциге Карла Буркхардта, а также через Бенито Муссолини и Ватикан. На переговорах обсуждались различные вопросы: экономическое и финансовое сотрудничество двух стран, заключение англо–германского пакта о ненападении и, соответственно, отказ Великобритании от гарантии независимости Польши, совместная эксплуатация рынков Китая, СССР, колоний европейских стран. Восточная и Юго–Восточная Европа рассматривалась эмиссарами английского правительства как «естественная экономическая сфера» Германии. Они не возражали против усиления её позиций в регионе, но при условии, что Англии будет обеспечена там «разумная доля»[429].

И все же, несмотря на усилия по нормализации англо–германских отношений, правительству Чемберлена не удалось достичь поставленной цели. Шансы на оформление широкого соглашения между Великобританией и Германией были ограниченными. Руководство Третьего рейха планомерно готовилось к войне против Польши, и Гитлера совершенно не устраивало половинчатое решение польского вопроса в духе Мюнхена. По существу, отсутствовала необходимая база для мирного урегулирования. Серьёзные уступки Германии за счёт независимых стран, таких как Польша или Румыния, казались невозможными. Щедрая экономическая и финансовая помощь рейху представлялась нереальной, поскольку она могла ударить бумерангом по Британской империи. К этому добавлялись антигерманские настроения общественности, напряжённость во франко–германских отношениях и опасения английских политиков остаться без союзников в условиях войны.

В этой связи возникает вопрос: почему Гитлер дал согласие на переговоры с англичанами, если он твёрдо решил напасть на Польшу? К тому же он, понимая, что Англия является помехой на пути его мировой экспансии, 23 мая заявил генералам: «Англия является нашим врагом и война с ней — это вопрос жизни и смерти»[430]. По всей видимости, Гитлер, делая ставку на скоротечную войну против Польши, стремился не допустить её перерастания в мировую войну (отсюда заигрывание с англичанами). Задача уничтожения Британии и её империи была рассчитана на перспективу. Германия тогда ещё не обладала необходимыми ресурсами и возможностями, и ей следовало прежде утвердить своё господство в Европе и лишить Англию её союзников.

Одним из таких союзников теоретически мог стать СССР. В этой связи некоторые историки считают, что в условиях стремительно надвигавшейся войны последним шансом спасти мир могли стать переговоры военных миссий Великобритании, Франции и СССР в Москве в августе 1939 г.[431] Могли, но не стали. Ответы на неизбежно возникающие в этой связи вопросы дают архивные документы.

На наш взгляд, московские переговоры были бесперспективными с самого начала. Отсутствие политического соглашения крайне затрудняло подписание военной конвенции, и переговоры, едва начавшись, вскоре закончились (проходили с 12 по 21 августа). Ещё 26 июля на заседании английского кабинета отмечалось, что «на военных переговорах с советским правительством возникнут трудности из–за отсутствия политического соглашения». В этой связи было бы «крайне нежелательно передавать конфиденциальную информацию советскому правительству». Общее мнение членов кабинета свелось к тому, что «необходимо проинструктировать наших представителей (на переговорах с СССР. — А. И.) вести переговоры очень медленно, прежде чем будет подписано политическое соглашение», и постараться выяснить, «какую помощь русские могут оказать Польше»[432].

Правительства западных держав согласились отправить свои миссии в Москву (они предпочитали ей Лондон или Париж) под давлением той неопределённой ситуации, которая сложилась летом 1939 г. Важно было не допустить нормализации советско–германских отношений, и это соображение перевешивало антипатию руководителей Англии и Франции к России и русским. Вот что заявил Чемберлен на заседании комитета по внешней политике (узкий состав кабинета) 10 июля: «В случае отказа (от советского предложения о проведении штабных переговоров. — А. И.) правительство столкнётся с бесчисленными трудностями». Чемберлена поддержал Галифакс: «Когда начнутся военные переговоры, большого прогресса не будет. Переговоры будут тянуться бесконечно долго, и в конце концов каждая из сторон согласится принять обязательство общего характера. В таком случае мы выиграем время и к своей выгоде используем ту ситуацию, из которой сейчас нет выхода». О позиции Франции он сказал следующее: «Французское правительство считает, что военные переговоры будут тянуться очень долго и в случае неудачи ни о каком политическом соглашении не может быть и речи». И добавил: «До тех пор, пока будут продолжаться военные переговоры, мы предотвратим сближение между Советской Россией и Германией»[433]. Британская и французская миссии были снабжены инструкциями, характер и содержание которых не позволяли надеяться на успешное завершение московских переговоров.

Итак, западные державы стремились не допустить нормализации советско–германских отношений и выиграть время. Но время работало не на Англию и Францию, а на Германию. Её приготовления к нападению на Польшу вступили в завершающую стадию. Расчёт официальных кругов Лондона и Парижа (французы во всем следовали за англичанами) на затягивание московских переговоров до осенней распутицы или даже до зимы с тем, чтобы задержать начало войны, имел под собой зыбкую почву. Гитлер не раз рисковал в ситуациях, гораздо менее благоприятных для рейха. Его выступление мог остановить только внушительный по своей мощи коллективный фронт миролюбивых держав при участии в нем Великобритании, Франции и СССР. Но возможности его образования были упущены ещё во время политических переговоров между Лондоном, Парижем и Москвой. Да и Иосифа Сталина не устраивала перспектива неопределённо–тревожного выжидания перед лицом агрессивных приготовлений Германии вблизи советских границ.

Провал переговоров в Москве напрямую повлиял на решение Сталина заключить договор о ненападении с Германией. Но это не означает, как полагают некоторые зарубежные исследователи, что он сделал Вторую мировую войну неизбежной. С пактом или без него, но Гитлер в любом случае осуществил бы нападение на Польшу. Война была логическим продолжением агрессивной политики нацистской Германии и, как пишет профессор Кембриджского университета Ричард Эванс, «целью Третьего рейха и его лидеров с момента их прихода к власти в 1933 году»[434].

Великобритания в последние дни мира пыталась урегулировать вопрос о Данциге (а заодно решить и другие спорные вопросы с Германией), действуя по различным, максимально возможным каналам: через Муссолини и Ватикан, посла в Варшаве Говарда Кеннарда, посредством переписки Чемберлена с Гитлером. 22 августа британский премьер написал письмо фюреру:

«1. Англия готова выполнить свои обязательства перед Польшей и, если понадобится, использовать для этого силу.

2. Я убеждён в том, что война между Англией и Германией была бы большим несчастьем.

3. В том случае, если стороны (Германия и Польша. — А. И.) придут к миру, появится возможность начать переговоры между Германией и Польшей»[435].

В тот же день состоялось заседание английского кабинета, на котором обсуждался вопрос — кого послать в качестве эмиссара с письмом к Гитлеру? Была предложена кандидатура генерал–инспектора заграничных войск Эдмунда Айронсайда. Однако в ходе обсуждения его кандидатура отпала, поскольку «в Берлине предстояли трудные переговоры». Чемберлен предложил отправить письмо дипломатической почтой и передать его Гитлеру через посла Гендерсона[436].

Ответ рейхсканцлера последовал через два дня и не отличался оригинальностью. Он обрушился с нападками на Польшу и отверг все попытки урегулировать германо–польские отношения мирным путем[437]. Похожая реакция в тот же день последовала и от Муссолини (канал связи — через английского посла в Риме Перси Лорейна). Дуче заявил, что «Польша должна признать право Данцига вернуться в состав рейха». При этом он добавил, что «в том случае, если начнутся переговоры, он готов использовать все своё влияние в Берлине»[438].

Однако «второй Мюнхен» не состоялся. Он и не мог состояться, поскольку ситуация в Европе давно уже вышла из–под контроля англичан, а руководство Третьего рейха бесповоротно сделало ставку на войну.

Великобритания вступила в войну 3 сентября 1939 г. после долгих и мучительных колебаний правительства Чемберлена, которое на заседании за день до этого было вынуждено констатировать, что в противном случае «положение может стать неуправляемым»[439]. Примеру Великобритании последовала Франция. Так началась Вторая мировая война.