Антигитлеровская коалиция — 1939. Формула провала

Михаил Богданов

Среди источников информации, на основе которых советское руководство принимало наиболее ответственные политические решения накануне начала Второй мировой войны, важную роль играли сведения, поступавшие во внешнюю разведку (ИНО НКВД) от закордонной агентуры, и в том числе от разведывательной группы, вошедшей в историю как «Кембриджская пятёрка».

Пятёрка англичан — выпускников Кембриджского университета, снискавшая славу самой эффективной и результативной агентурной группы, когда–либо работавшей на советскую разведку, была завербована сотрудниками нашей нелегальной резидентуры в Лондоне в 1934-1937 гг. За период с середины 1930‑х и до начала 1960‑х гг. Ким Филби[666], Дональд Маклин[667], Гай Берджесс[668], Энтони Блант[669] и Джон Кернкросс[670] оказали Советскому Союзу колоссальное содействие в противостоянии с врагами и недругами.

О существовании разведгруппы мир узнавал поэтапно в течение почти 30 лет. В 1951 г. стало известно о работе на советскую разведку высокопоставленных дипломатов Форин офис Маклина и Бёрджесса. Спустя 12 лет, в 1963‑м, окончательно подтвердилось, что «третьим» был Филби, ведущий сотрудник британской разведки Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС, она же МИ-6). В конце 1970‑х — начале 1980‑х гг. выяснилось, что «четвёртым» и «пятым» были Блант и Кернкросс, обладавшие в своё время допуском к секретам огромной важности.

Поиски «скелетов в шкафу» не прекращаются и сейчас. Был ли «шестой», «седьмой», «десятый»? Существовала ли аналогичная группа в Оксфорде? Не исключено, что со временем, по мере рассекречивания архивов нашей разведки, мы услышим новые имена и узнаем о ранее не известных подвигах.

Бойцы невидимого антигитлеровского фронта

Почему молодые англичане, принадлежавшие (за исключением Кернкросса) к высшим кругам британского общества, с такой убеждённостью и самоотдачей работали на «сталинскую разведку»?

Первая причина заключалась в их глубокой симпатии к идеям социализма. В Кембридже конца 20‑х — начала 30‑х гг. прошлого века, как нигде в Англии, атмосфера была наэлектризована левыми идеями. Для значительной части английской студенческой молодёжи символами того времени были, с одной стороны, предательство интересов рабочего класса лейбористским правительством премьер–министра Рамсея Макдональда[671] и разразившийся в США кризис капиталистической системы, а с другой — очевидные успехи молодой советской страны на пути строительства социалистического общества. Многие студенты и преподаватели университета принимали деятельное участие в акциях протеста против антинародного курса правительства, изучали и обсуждали теорию марксизма и практику её применения в СССР. В левом движении активно участвовали и члены «пятёрки», и это в решающей степени сформировало их убеждения на всю жизнь.

Причина вторая и главная — это ненависть к фашизму. Молодые люди, искренне приверженные идеалам гуманизма, во время поездок в Германию и Австрию видели своими глазами зарождение и становление нацизма. Они возмущались тем, как фашистам на первых порах потворствовали правительства Англии и Франции. И сделали для себя однозначный вывод: остановить фашизм способна единственная реальная сила — Советский Союз. Следовательно, их моральный долг заключается в том, чтобы действовать в рядах борцов с фашизмом на стороне СССР.

Советские кураторы от разведки с самого начала нацеливали молодых людей на проникновение в наиболее важные с точки зрения ценности информации объекты — Министерство иностранных дел (Форин офис), СИС (МИ-6), контрразведку МИ-5, руководя их действиями по достижению этих целей. Первым делом Филби, Маклину, Бёрджессу, а позднее и Бланту с Кернкроссом было приказано «сменить личину». Требовалось отказаться от публичного выражения своих левых взглядов и создать у всех окружающих, включая самых близких друзей, впечатление, что предыдущее увлечение социализмом и марксизмом было не более чем заблуждением, «ошибкой молодости». Отметим, что все пятеро с этим заданием справились превосходно.

Далее у каждого из пятёрки антифашистов сложился свой собственный путь в интересующие советскую разведку объекты проникновения.

Ким Филби пошёл в журналистику. Затем он вступил в Общество англо–германской дружбы, что позволило завести на редкость полезные связи, начиная с будущего гитлеровского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа (тогда он был послом в Лондоне) и вплоть до знакомства с Йозефом Геббельсом во время поездок в Берлин. Следующим этапом, предоставившим возможность для сбора ценной информации и ставшим трамплином для проникновения в СИС, явилась журналистская работа в охваченной гражданской войной Испании. Сначала он был независимым журналистом, затем военным корреспондентом лондонской «Таймс».

Гай Бёрджесс в качестве первого шага поступил на работу в Британскую радиовещательную корпорацию (Би–Би–Си), затем поработал личным помощником прогермански настроенного парламентария Джека Макнамары. Попробовав себя на журналистском поприще в «Таймс», Гай вернулся на Би–Би–Си, откуда уже и «был призван» в СИС.

Дональд Маклин практически сразу по окончании Кембриджского университета поступил в британский МИД. С этим ведомством была связана вся его дальнейшая карьера в Англии.

Энтони Блант до начала Второй мировой оставался на преподавательской и научной работе в Кембридже. С началом войны он добровольно предложил свои услуги военной полиции, где был замечен и получил предложение перейти на службу в английскую контрразведку МИ-5.

Джон Кернкросс до своего проникновения в святая святых английских спецслужб — Школу правительственной связи (ШПС), где занимались расшифровкой радиоперехватов, успел поработать в Форин офисе, Министерстве финансов, а также на не менее интересной должности личного помощника лорда Мориса Хэнки, правой руки Уинстона Черчилля.

Блант, Филби и Кернкросс

В истории оперативной деятельности «Кембриджской пятёрки» нередко случалось так, что в отдельные периоды кто–то из «пяти мушкетёров» выдвигался вперёд по показателю ценности своей работы для советской разведки. В то же время разведывательные возможности других либо снижались, либо отсутствовали вообще. И это вполне естественно. Трудно представить, чтобы на временном отрезке в десятилетия все протекало ровно.

Если говорить только о периоде в 11 месяцев — с Мюнхенских соглашений, подписанных в ночь с 29 на 30 сентября 1938 г., до начала Второй мировой войны, то по причинам, о которых будет сказано ниже, вроде получается, что членами «пятёрки» сделано не так уж много (да и то не всеми). Однако представляется более правильным — и справедливым — подход, при котором деятельность «пятёрки» и её вклад, имеющие отношение к развязыванию Второй мировой, охватывает также и годы, непосредственно предшествовавшие Мюнхенскому сговору. Попробуем эту деятельность проследить.

Начнём с Энтони Бланта. «Характеризуя свою работу за период с 1937 г. до начала войны, могу сказать, что я почти ничего не делал», — так со свойственной ему скромностью сам Блант признавался в письме в Москву в 1943 г.[672] Отметим, что с этим утверждением можно согласиться только в том случае, если не брать в расчёт, что именно в тот первоначальный период сотрудничества с СССР Блантом были выполнены основные его вербовки, включая наводку и первичное изучение Джона Кернкросса.

Ким Филби с середины 1938 г. без связи с московским Центром находился в Испании. Там республиканцы терпели поражение от поддерживаемых немецкими и итальянскими фашистами фалангистов генерала Франсиско Франко. Только в конце лета 1939‑го Ким вернулся в Лондон. Но нельзя не оценить по достоинству то, что было сделано им в Испании за все проведённое там время. В 1937 г., действуя в Испании по заданию советской разведки в качестве независимого журналиста, Филби успешно собирал и переправлял через Францию сведения. Они касались военного положения страны, военных планов Франко, вооружений, перемещения войск, а также политическую информацию[673].

Перед Филби даже хотели поставить задачу лично убить Франко. Её отменили после того, как лондонскому куратору Кима Теодору Малли удалось убедить руководство советской разведки в том, что, «несмотря на преданность и готовность пожертвовать собой, у него не хватает для этого физической храбрости и прочих данных»[674].

Возможно также, что за Филби вступился организатор его вербовки в Лондоне Александр Орлов, занимавший в тот момент позицию главного представителя НКВД в Испании[675].

После того, как газета «Таймс» назначила Филби своим военным корреспондентом с аккредитацией при штабе Франко, его разведывательные возможности значительно расширились. «Как бывший член Общества англо–германской дружбы, я был знаком с немецкими дипломатами и офицерами, включая сотрудников внешней разведки, — отмечал в воспоминаниях Ким. — В этом мне здорово помогли рекомендательные письма посольства Германии в Лондоне к немецкому посольству в Саламанке. Сотрудники абвера часто приглашали меня в свой штаб, причём даже не убирали карт с обозначением расположения своих войск и продолжали за шнапсом обсуждение всех планов и проблем»[676]. Филби также вспоминал, что благодаря хорошим связям с немцами и плюс своим статьям, выдержанным в благоприятном для франкистского режима ключе, он часто бывал в МИД Испании, имел пропуска во все районы страны. Все это помогло ему со временем «установить точное расположение всех военных группировок до батальона включительно»[677]. В конечном счёте эти данные попадали в руки Орлова. А он передавал их республиканскому правительству.

Встречи Филби со своим старым знакомцем и бывшим руководителем регулярно проводились на территории Франции вплоть до середины 1938 г.

Осенью 1936‑го Кернкросс был принят на службу в английский МИД, где проработал до конца 1938 г. Был завербован в апреле 1937‑го. Его готовили на замену Дональду Маклину, получившему в сентябре 1938‑го назначение в британскую дипломатическую миссию в Париже. Однако обстоятельства сложились так, что, не сумев в течение двух лет найти своё место в дипломатическом ведомстве (а он поработал в ряде отделов МИДа: Американском, Лиги наций, Западном и Центральном), в конце 1938 г. Джон был переведён из Форин офиса в Министерство финансов.

Хотя на новом месте разведывательные возможности Кернкросса значительно сузились, он сумел передать советской разведке ряд интересующих её документов.

Вездесущий Дональд Маклин

К работе в Форин офис Дональд Маклин приступил ещё в октябре 1935 г. С начала 1936‑го от него хлынул такой поток совершенно секретной документальной информации, что её с огромным трудом удавалось «переварить» сотрудникам лондонской резидентуры. Пришлось просить Центр срочно прислать дополнительного оперативного работника[678].

24 мая 1936 г. резидент советской внешней разведки в Лондоне Теодор Малли сообщил в Москву Александру Орлову: «Пришёл вечером “Вайзе” [первый оперативный псевдоним Маклина. — Примеч. авт.], принёс огромную пачку докладов…»[679]

Когда плёнки с полученными от Маклина документами Форин офиса проявили в Москве, Орлов был потрясён их ценностью. Причина его радости раскрывается в записке, направленной им руководителю внешней разведки в ту пору Абраму Слуцкому, в которой он резюмирует самую важную информацию, поступившую в Центр от Маклина. Орлов, в частности, приводит выдержку из доклада Министерства иностранных дел «о состоянии германских военных заводов с точными цифровыми данными о выпуске вооружений по каждому заводу в отдельности» и ещё одну, где описываются «мобилизационные планы разных стран: Германии, Италии, Франции и Советского Союза».

От Маклина также был получен доклад «Комитета снабжения армии» об организации английской промышленности для целей войны до и после её возникновения, об обеспечении государственных арсеналов и заводов и о приспособлении частной промышленности и транспортных компаний к наиболее безболезненному переходу страны на военное положение. В приложении к нему содержался сверхсекретный доклад Британского имперского комитета обороны о подготовке, необходимой для ведения войны на Дальнем Востоке, а также «директива о пересмотре и переработке планов ведения войны в Европе [против Германии] в пятилетний период [с 1934 по 1939 год]». Ещё одно приложение содержало подробный план обеспечения британской армии на случай войны с Советским Союзом. Маклин передал также все протоколы важного заседания Имперского комитета обороны, на котором присутствовали премьер–министр Стэнли Болдуин, представители вооружённых сил и начальники штабов[680].

Ещё одним документом, который Орлов выбрал, чтобы привлечь внимание руководства ИНО НКВД к молодому перспективному агенту, были записи беседы британского посла в Берлине с Гитлером по вопросу о воздушном пакте и обмене техническими данными о состоянии воздушных сил между Великобританией, Германией и Францией. «Гитлер заявил, что он согласен на взаимный обмен этими данными с Англией», — говорилось в британском докладе, но был непреклонен в нежелании обмениваться информацией с французами. Как заявил фюрер, «если материалы будут доверены Франции, они немедленно попадут в руки архиврага — Советского Союза»[681].

Огромный интерес для руководства НКВД представлял тот факт, что Маклин начал снабжать их некоторыми из наиболее тщательно охраняемых секретов, касающихся британских операций по дешифрованию. Из так называемых «синих папок», которые должны были надёжно запираться в сейфе начальника отдела (но не всегда запирались!), Маклин сумел извлечь подтверждение того, что англичанам не удалось добиться никаких успехов в раскрытии советской системы шифрования. Он подробно сообщал Москве, как продвигаются дела у сотрудников группы, призванной расшифровать сообщения Советского Союза и других стран (включая, кстати говоря, и США). Несмотря на постоянные заявления англичан о том, что их дешифровальщики якобы никогда не пытались читать сообщения дружественных стран в мирное время, архивы НКВД убедительно доказывают, что это далеко не так. Сведения, полученные от Маклина, подтверждали, что такая деятельность в Министерстве иностранных дел осуществлялась сверхсекретным подразделением спецслужб, занимавшегося перехватом и дешифровкой и известного под названием «Школа правительственной связи» (ШПС — она же Блетчли–парк). Маклин не только информировал московский Центр о том, что англичане читают коминтерновские телеграммы, но и снабжал Москву докладами, подтверждающими, что «синие папки» нередко содержали разведданные, полученные в результате дешифровки американских, немецких и французских дипломатических телеграмм[682].

Маклин стал настолько ценным и продуктивным агентом, что весной 1936 г. лондонская резидентура рекомендовала московскому Центру разработать специальный режим работы с ним. Его куратор, руководитель нелегальной советской резидентуры Теодор Малли[683], стремясь к тому, чтобы поток поступающей от Маклина важной документальной информации передавался в Москву как можно скорее, убеждал Орлова в необходимости создания для него специального канала связи[684]. В ответ Москва направила в Лондон агента–связника нелегальной разведки «Джипси» («Цыганочка»). Под этим псевдонимом скрывалась канадка русского происхождения Китти Харрис. Она сняла квартиру специально для того, чтобы Маклин мог приносить туда для фотографирования документы из МИДа, и 4 апреля 1938 г. установила с Дональдом контакт по паролю. Расчёт был на то, что встречи двух молодых людей будут выглядеть вполне естественно и не привлекут внимания окружающих.

Однако расчёт оказался не до конца верным. Работа по передаче материалом явно улучшилась, но неожиданностью стало то, что между молодыми людьми вспыхнул бурный роман. В результате грубой ошибки «Джипси» в вопросах конспирации возникла опасная ситуация, потенциально угрожающая безопасности агента[685]. В сентябре 1938‑го Маклина в соответствии с принципом ротации кадров перевели на работу в британское посольство в Париже. Также было принято решение отправить вслед за ним во французскую столицу его связную Китти Харрис.

Вполне естественно, что второй секретарь посольства, пусть даже в очень важной стране, имеет более ограниченные информационные возможности, чем сотрудник ключевого отдела центрального аппарата МИДа. И хотя объём информации, поступавшей от Маклина, уменьшился, он оставался ценным источником для советской разведки. Его связная на регулярной основе передавала в резидентуру сведения по Испании, где продолжалась гражданская война, а также информацию о подготовке и последствиях Мюнхенского сговора Германии, Англии, Франции и Италии[686].

Автору не удалось обнаружить в открытом доступе сведений об объёме материалов, поступивших от Маклина в период с конца 1938 г. и до 1 сентября 1939 г. В архивах НКВД имеются данные о том, что результаты его разведывательной деятельности с момента поступления на службу в МИД в 1935 г. по июнь 1940 г., когда он покинул Францию, занимают 45 коробок. Каждая из них содержит более 300 страниц документации — итого порядка 14 000 листов совершенно секретной информации![687]

Вполне вероятно, что выдающийся вклад Маклина по части добычи для советской разведки сверхважных сведений до сих пор до конца не изучен. Так, исследуя материалы, рассекреченные СВР РФ в 2017 г., автор обнаружил ценные документы — шифртелеграммы, поступившие из британских посольств в ряде европейских стран на имя министра иностранных дел лорда Эдуарда Галифакса, датированные маем–июнем 1938‑го и касающиеся подготовки Мюнхенского соглашения. К сожалению, их источник не указан. Тем не менее весьма похоже на то, что эти важнейшие сообщения могли поступить именно от Маклина в период, непосредственно предшествующий его отъезду на работу в посольство Великобритании в Париже[688].

Многогранный талант Гая Бёрджесса

Непревзойдённым мастером по организации и проведению акций влияния (на языке разведчиков — активных мероприятий) был Бёрджесс. В качестве ведущего программ Би–Би–Си он проводил целенаправленный подбор спикеров, который осуществлялся таким образом, что в их общем многообразии обязательно присутствовали известные и влиятельные лица, высказывающие мнения в русле, выгодном для внешней политики СССР. У нас, правда, нет пока документальных подтверждений того, что это делалась по указанию советских кураторов агента. Но общая оценка агентурной работы Бёрджесса свидетельствует о том, что в большинстве случаев он, быстро схватывая, что от него требуется, смело дополнял полученные от кураторов «вводные» своими собственными инициативами, весьма талантливыми и зачастую успешными.

Наиболее интересен в этой связи эпизод с Уинстоном Черчиллем, имевший место в начале октября 1938 г., сразу после подписания Мюнхенских соглашений. Зная о том, что влиятельнейший представитель консервативной партии, находившийся в тот момент в роли заднескамеечника в Палате общин, решительно не согласен с курсом правительства Невилла Чемберлена на умиротворение Гитлера, Бёрджесс пригласил Черчилля в эфир. В ходе предварительной встречи, состоявшейся в имении Черчилля Чартуэлл, 27-летний агент советской разведки настолько аргументированно убеждал выдающегося государственного деятеля «употребить все своё красноречие для разрешения создавшегося кризиса», что растроганный Черчилль подарил ему собственноручно подписанную копию своей книги Arms and the Covenant[689]. После ухода Бёрджесса он бросил своему окружению: «Почему среди молодых английских политиков так мало людей, похожих на Гая Бёрджесса, — молодых ребят, на суждения которых можно положиться»[690].

Увы — передача с участием Черчилля в эфир не вышла. В этой связи отметим, что действия Бёрджесса по подбору гостей для своих радиосюжетов нередко встречали противодействие со стороны руководства Би–Би–Си, которое, несмотря на свою широко декларируемую независимость, опасалось выступать против курса правительства Чемберлена. Гай считал, что именно в этом заключалась истинная причина срыва эфира с Черчиллем[691]. После того как в ноябре 1938 г. под давлением канцелярии премьер–министра сорвалась передача ещё с одним его гостем, Бёрджесс по собственной инициативе с Би–Би–Си уволился.

Уже будучи режиссёром–постановщиком радиопередач на Би–Би–Си, Бёрджесс был привлечён к работе на разведку МИ-6 в качестве доверенного информатора. С 1938 г. привлёкший его к сотрудничеству офицер МИ-6 Дэвид Футман стал регулярно давать Гаю разведывательные поручения политического характера. Наиболее интересным с точки зрения предмета данной статьи является то обстоятельство, что советский агент Бёрджесс стал… доверенным лицом и даже курьером британской разведки в вопросе обмена секретными посланиями между английским премьером Чемберленом и французским премьером Эдуардом Даладье. В своих письмах руководители двух стран обговаривали планы умиротворения германских нацистов за счёт сдачи им Чехословакии, что имело целью открыть путь к агрессии Гитлера на Восток[692]. Контактным лицом с французской стороны был некто Эдуард Пфейфер, являвшийся «доверенным человеком» премьер–министра Даладье в его отношениях французскими правыми[693]. Каждый раз, когда Пфейфер возвращался из Парижа, Бёрджесс относил письма Даладье к Чемберлену в гостиницу «Сент–Эрмин», где МИ-6 снимала номер для своих нужд. Там послания французского премьера фотографировали, а Гай переводил их для Футмана, подзабывшего французский язык[694]. Отметим, что память у Гая была отменная, поэтому Москва была самым подробным образом информирована обо всех нюансах выработки британо–французской позиции в канун мюнхенской встречи.

Выдержав испытание в роли доверенного информатора, Бёрджесс в середине 1938 г. был принят на работу в отдел D МИ-6. Это подразделение фактически занималось дезинформацией и проведением активных мероприятий, направленных на то, чтобы оказывать воздействие на наиболее важные политические события в выгодном для англичан плане. Через некоторое время Бёрджесса подключили к работе отдела, занимающегося непосредственно Германией, что позволило ему быть в курсе политики Британии и действий МИ-6 на этом направлении. В своих сообщениях в Центр Гай, в частности, писал: «Основная политика — работать с Германией во что бы то ни стало и, в конце концов, против СССР… Главное препятствие — невозможность проводить эту политику в контакте с Гитлером и существующим строем в Германии. Главная цель — не сопротивляться германской экспансии на Восток»[695].

Разведывательные возможности Бёрджесса существенно расширились после того, как, дав расписку о неразглашении государственной тайны, он получил доступ к шифропереписке и сводкам Министерства иностранных дел. Он практически стал связным между Форин офис, подразделением английской разведки и Министерством информации.

Отчёты Бёрджесса, хранящиеся в его досье в архивах НКВД, свидетельствуют о том, что он самым активным образом участвовал в подготовке антигитлеровских пропагандистских радиопередач под руководством специально созданного для этих целей Объединённого комитета по радиовещанию. Фактически МИ-6 поручила этому якобы независимому комитету вести передачи на Германию с радиостанций Люксембурга и Лихтенштейна. Осуществляя контроль за подготовкой передач, Бёрджесс узнал и первым сообщил в Москву, что Англия не намерена заключать пакт об обороне с Советским Союзом. Как следует из его оперативного досье (под псевдонимом «Мэдхен»), 3 августа 1939 г. Бёрджесс сообщил, что британские начальники штабов твёрдо убеждены: войну с Германией можно выиграть без труда, и поэтому британскому правительству нет необходимости заключать пакт об обороне с Советским Союзом[696]. «Во всех правительственных департаментах и во всех разговорах с теми, кто видел документы о переговорах [между британским правительством и Советским Союзом], высказывается мнение, что мы никогда не думали заключить серьёзный военный пакт, — рассказывал Бёрджесс своему куратору из НКВД. — Канцелярия премьер–министра открыто заявляет, что они думали, что смогут уйти от русского пакта»[697].

Такая информация, поступающая в Кремль изнутри английской разведки от достойного доверия агента, могла лишь усилить уверенность Иосифа Сталина в том, что британское и французское правительства не имеют серьёзной заинтересованности в соглашении. Вполне логично предположить в этой связи, что данный фактор во многом способствовал принятию советским руководством решения о заключении советско–германского договора о ненападении.

Накануне Второй мировой и после её начала в сентябре 1939 г. Бёрджесс продолжал направлять в Москву поток полезной развединформации. Его сообщения имели широкий диапазон: от подробностей разработанного в недрах МИ-6 плана убийства Гитлера до попыток организации через лейбористскую партию забастовки шведских шахтёров с целью лишить Германию поставок угля. До начала 1940 г. Бёрджесс выступал в качестве консультанта руководителя отдела D Лоуренса Гранда на внештатной основе, работая одновременно режиссёром–постановщиком программ Би–Би–Си. Он служил связующим звеном с Министерством информации, пока не ушёл из радиокорпорации.

Все пятеро «кембриджских мушкетёров» выстояли в те нелёгкие времена. Каждый из них в последующие годы совершил свои главные подвиги в деле борьбы с фашизмом и содействия обеспечению безопасности Советского Союза.

Итоги работы

Вклад «Кембриджской пятёрки» в обеспечение советского руководства ценной разведывательной информацией, несомненно, мог быть намного весомее. Однако как раз в самый ответственный период лондонская резидентура, как, впрочем, и все остальные загранпредставительства ИНО НКВД, была серьёзно ослаблена репрессиями. Опытные сотрудники руководящего уровня отзывались один за другим. Летом 1937 г. был отозван в Москву и по ложному навету расстрелян руководитель «легальной» резидентуры Адольф Чапский. Спустя год такая же судьба постигла замечательного руководителя «пятёрки», резидента–нелегала Теодора Малли. В ноябре 1938‑го был отозван в Москву и осуждён на пять лет лагерей «за связь с троцкистами» резидент НКВД в Лондоне Григорий Грапфен. В результате, с осени 1938‑го по март 1940 г. в английской столице оставался только один «легальный» оперативный работник — помощник резидента Анатолий Горский. Ему пришлось разрываться между 14 ценными агентами, включая «Кембриджскую пятёрку». Кроме того, он выполнял обязанности переводчика, аналитика, шифровальщика, машинистки, фотографа и т. д. Наконец, в начале 1940 г. по указанию Лаврентия Берии лондонская резидентура НКВД была полностью ликвидирована как не вызывающая политического доверия. Горского отозвали в Москву. Агентурная сеть была брошена на произвол судьбы[698].

В связи с вышеизложенным обратим внимание на существующую в западной историографии тенденцию объяснять действия советского руководства накануне войны (и прежде всего заключение так называемого «пакта Молотова — Риббентропа») тем обстоятельством, что в результате уничтожения лучших кадров разведки Советский Союз лишился источников достоверной информации об истинном раскладе сил в предвоенной Европе и потерял ориентиры для «правильной» внешней политики.

Выражая эту тенденцию, переметнувшийся к англичанам бывший офицер советской разведки Олег Гордиевский и британский историк разведки Кристофер Эндрю в книге «КГБ: история внешнеполитических операций от Ленина до Горбачёва» утверждают: «Сталин, Берия и, почти наверняка, Политбюро в целом считали Мюнхенские соглашения составной частью заговора западных держав, направленного на то, чтобы заставить Гитлера повернуть на Восток и, оставив в покое Великобританию и Францию, сконцентрироваться на агрессии против Советского Союза. Эта “заговорщическая” теория стала впоследствии одним из постулатов ортодоксальной советской исторической науки. На самом деле, хотя недостатка в государственных деятелях Запада, которых бы вполне устроило столкновение двух диктаторов, не было, не существовало никакого англо–французского заговора с целью подталкивания Германии к нападению на Советский Союз. Сталин был склонён верить в англо–французский заговор не только в силу своей личной склонности к теории “заговоров”, но и в силу получаемой им разведывательной информации. Новое поколение аппаратчиков, которое пришло на смену репрессированным глобально мыслящим агентам ИНО, в большинстве случаев не имело достаточно опыта поведения в совершенно другом мире и старалось сделать себе карьеру, демонстрируя способность обнаруживать и ликвидировать воображаемые контрреволюционные заговоры»[699].

Нельзя не согласиться с тем, что в результате сталинских чисток большую часть элитных кадров разведки наша страна потеряла. Однако то, что было посеяно великолепными профессионалами в предыдущие годы, дало всходы и принесло плоды именно в нужный момент. Даже свидетельств, приведённых в статье, вполне достаточно для того, чтобы сделать обоснованный вывод: у советского руководства была исчерпывающая, надёжнейшая информация об истинных интересах Англии и Франции. Они заключались в том, чтобы канализировать агрессию Гитлера на восток, в направлении СССР.

Соответственно, выстраивалась и внешняя политика нашей страны.