Антигитлеровская коалиция — 1939. Формула провала

Анатолий Кошкин

Цель японских провокаций — запугать СССР войной

В 30‑е годы ХХ в. Генеральный штаб сухопутных войск Японии имел разработанные планы войны с главными потенциальными противниками: план «Хэй» — войны в Китае и план «Оцу» — войны против СССР. Война с западными державами — США и Великобританией — в те годы хотя и допускалась, но лишь гипотетически.

После захвата в 1931-1932 гг. Маньчжурии (Северо–Восточный Китай) японцы стали создавать здесь плацдарм для подготовки дальнейшего продвижения в Северный Китай и захвата советских дальневосточных территорий, в первую очередь Приморья и Северного Сахалина. Хотя в июне 1933 г. после жарких дебатов представителей руководящего состава японских сухопутных сил было принято считать «противником номер один» Советский Союз и готовиться к большой войне именно с соседом на севере, по мере укрепления обороноспособности СССР на Дальнем Востоке верх стали брать сторонники первоначального овладения всем Китаем. Влиятельные генералы Генштаба Тэцудзан Нагата и Хидэки Тодзио (будущий военный министр и премьер–министр Японии, начавший в 1941 г. войну против США и Великобритании) предупреждали о рискованности преждевременного выступления против СССР. Нагата указывал, что для войны против Советского Союза «необходимо иметь в тылу 500‑миллионный Китай, который должен стоять за японскими самураями как громадный рабочий батальон и значительно повысить производственные мощности Японии и Маньчжурии»[646].

К середине 1937 г. в японском Генштабе сухопутных войск существовал оперативно–стратегический план проведения войны с целью овладения всей обширной территорией Китая. Так как в Токио считали, что Китай не сможет оказать серьёзного сопротивления превосходившей его в вооружении и выучке японской армии, первоначальную оккупацию опорных пунктов в китайских городах (Тяньцзинь, Пекин, Шанхай, Ханчжоу, Фучжоу, Сямэнь и Шаньтоу) можно будет осуществить за два–три месяца.

Во внешнеполитическом плане расчёт был сделан на то, что обеспокоенные возрастанием угрозы большой войны в Европе западные державы и Советский Союз предпочтут не вмешиваться в японо–китайскую войну. Что касается западных держав, эти расчёты оправдались. Существенной помощи от них китайцы не получили. В наиболее трудный начальный период японо–китайской войны помощь США и Великобритании была символической — с 1938-1939 гг. американцы предоставили Китаю заём лишь в 25 млн долларов. С июля 1937 по январь 1938 г. китайская армия получила от США 11 самолётов и 450 т пороха[647].

А правительство Великобритании и вовсе предало Китай, заключив 22 июля 1939 г. с Японией так называемое «Соглашение Арита — Крейги». Согласно нему Лондон, по существу, политически капитулировав перед Токио, пошёл на признание японских захватов в Китае и обязался «не предпринимать какие–либо действия или меры, наносящие ущерб осуществлению, задач японской армии»[648].

В то же время западные державы до 1940 г. продолжали крупные поставки в Японию. По китайским данным, в течение трёх первых лет войны 70% расходуемого японской армией в Китае бензина поступило из США. От американского оружия погибли 54% мирных жителей Китая[649].

Эффективную помощь китайскому народу в его борьбе с японской агрессией оказал только Советский Союз. Несмотря на то что такая материальная помощь создавала опасность ухудшения советско–японских отношений, руководство СССР приняло решение оказать прямую поддержку Китаю. В первой половине 1938 г. Москва предоставила Китаю кредиты на льготных условиях на сумму 100 млн долларов. В Китай были направлены 477 самолётов, 82 танка, 725 пушек и гаубиц, 3825 пулемётов, 700 автомашин, большое количество боеприпасов. Всего с октября 1937 по октябрь 1939 г. Советский Союз поставил Китаю 985 самолётов, более 1300 артиллерийских орудий, свыше 14 тыс. пулемётов, а также боеприпасы, оборудование и снаряжение[650]. Общая сумма займов СССР Китаю с 1938 по 1939 г. составила 250 млн долларов. Крупномасштабная советская помощь Китаю реально препятствовала осуществлению японских агрессивных планов, и её прекращение рассматривалось как одна из важнейших внешнеполитических задач Токио. Японское правительство имело все основания считать, что «разрешение китайского инцидента затягивается из–за помощи, которую оказывал Китаю Советский Союз»[651].

Стремление изолировать СССР от Китая, сорвать его помощь китайскому народу толкало японские военные круги на сознательное обострение японо–советских отношений. Резко возросло число японских провокаций на советско–маньчжурской границе. За три года — с 1936 по 1938 г. — здесь был зарегистрирован 231 инцидент, в том числе 35 крупных вооружённых столкновений. В 1938 г. число инцидентов возросло по сравнению с предыдущим годом почти в два раза — с 69 до 124[652].

Самое серьёзное и кровопролитное столкновение между японскими и советскими войсками произошло летом 1938 г. у озера Хасан в Приморье. Долгое время в советской исторической литературе существовала версия о том, что, развязывая этот крупный инцидент, японское командование стремилось захватить Приморье и создать угрозу Владивостоку, не останавливаясь перед опасностью начала большой войны с СССР. Однако японские источники свидетельствуют о том, что цели конфликта были ограниченными. Составители японской «Истории войны на Тихом океане» отмечают: «Начиная с 1938 г. японо–советские отношения неуклонно ухудшались. Дело в том, что с этого времени помощь Советского Союза Китаю усилилась… Это раздражало Японию. В Генштабе армии формировалась мысль о прощупывании советской военной мощи, основной смысл которого заключался в выяснении готовности СССР к войне с Японией. Было решено проверить это нападением на советские войска, мобилизовав 19‑ю дивизию Корейской армии, которая находилась в прямом подчинении императорской ставки. Замысел состоял в нанесении сильного удара, с тем, чтобы предотвратить возможное выступление СССР против Японии»[653]. Начальник 2‑й секции (манёвры и военные планы) 1‑го (оперативного) департамента Генштаба полковник Масадзуми Инада говорил по поводу хасанских событий: «Даже если будет разгромлена целая дивизия, необходимо выяснить готовность Советов выступить против Японии»[654].

В известной степени японские организаторы хасанской провокации добились своей цели — убедились в отсутствии у Москвы намерения напрямую своими вооружёнными силами вмешаться в японо–китайскую войну. Однако сохранялась задача угрозой начала большой войны с СССР вынудить Москву прекратить оказание Китаю военно–технической помощи.

В Токио рассчитывали, что в обстановке угрозы германского нападения СССР не сможет использовать крупные силы в восточных районах страны и в случае вооружённого столкновения с Японией будет вынужден пойти на серьёзные территориальные и политические уступки. После хасанских событий пришлось вносить коррективы в японские оперативно–стратегические планы войны против СССР. С осени 1938 г. Генеральный штаб японской армии разрабатывал новый вариант плана, закодированный как «Операция № 8». Отличительной особенностью этого варианта было нанесение основного удара не в Приморье, а через Монгольскую Народную Республику в направлении озера Байкал. Генеральный штаб изыскивал такое место для удара, «где противник не ждал наступления». Считалось, что нанесение удара с западного направления необходимо предпринять до того, как Советский Союз значительно укрепит здесь свою обороноспособность.

В исторической литературе при анализе причин развязывания японской армией крупного вооружённого конфликта на территории союзной СССР Монгольской Народной Республики в районе реки Халхин–Гол (в Японии этот район именуется Номонхан) основное внимание обычно уделяется военным целям этой операции. Действительно, планируя очередную вылазку против Советского Союза, командование японской армии рассчитывало проверить действенность нового варианта плана и испытать обороноспособность советских вооружённых сил на западном направлении. Японских военных интересовала также готовность советского правительства выполнить свои обязательства по заключённому 12 марта 1936 г. военному союзу с МНР. Тогда советское правительство заявило, что в случае нападения Японии на МНР Советский Союз поможет Монголии защитить её независимость.

Японские генералы стремились восстановить авторитет императорской армии, подорванный неспособностью быстро завершить войну в Китае и поражением у озера Хасан. Японская «Официальная история» признает: «Лишившись уверенности в победе, армия находилась в состоянии сильной раздражительности и нетерпения — как в отношении военных действий против Китая, так и в отношении операций против СССР»[655].

Однако подлинные причины, толкнувшие японское командование на развязывание военных действий на территории МНР, были гораздо глубже, чем просто стремление взять реванш за поражение на озере Хасан.

Разведка доложила точно

Как уже отмечалось, главная задача Токио состояла в том, чтобы угрозой войны вынудить СССР отказаться от помощи Китаю или, по крайней мере, значительно её ослабить. В этом случае, по японским расчётам, лидер Китая Чан Кайши должен был прийти к выводу, что «его ставка на помощь со стороны Советского Союза неосновательна», и лучше мирно уладить японо–китайский конфликт, разумеется, на условиях Токио.

Во–вторых, новый конфликт с СССР рассматривался японским руководством как важный козырь в дипломатической игре с Западом. Это подтверждают документы. Так, в «Секретном оперативном дневнике Квантунской армии» в связи с началом халхингольских событий была сделана следующая запись: «Есть уверенность в последовательном разгроме советской армии… Это является единственным способом создать выгодную для Японии обстановку на переговорах с Великобританией»[656].

Речь шла о переговорах, касающихся заключения между Японией и Великобританией упомянутого выше «соглашения Арита — Крейги», которое вошло в историю как дальневосточный вариант «мюнхенского сговора». В значительной степени такое решение Великобритании было ускорено событиями на Халхин–Голе. Рассчитывая на расширение халхингольских событий до масштабов войны, правительство Великобритании обязалось не создавать Японии проблем в тылу, в Китае. Заключённое 22 июля 1939 г. в разгар халхингольских событий, это соглашение поощряло Японию на расширение военных действий против СССР.

В-третьих, японское правительство стремилось использовать военные действия против МНР и СССР как фактор сдерживания США от применения к Японии экономических санкций. 10 июля японский посол в США Кэнсукэ Хориноути убеждал госсекретаря Корделла Хэлла, что все действия Японии продиктованы борьбой против Советского Союза. В ходе последующих бесед он неоднократно поднимал тему «угрозы большевизма». Хэлл соглашался с этим, указывая, что США также выступают против усиления Советского Союза.

В результате, хотя 26 июля правительство США все же объявило о денонсации торгового договора с Японией, практическое осуществление этого решения было отложено на шесть месяцев. Существует достаточно много оснований полагать, что не последнюю роль при этом сыграл тот факт, что именно в эти дни шли ожесточённые бои между японскими и советскими войсками на Халхин–Голе. Денонсация торгового договора в этих условиях не нанесла какого–либо ущерба Японии. Более того, занятая США позиция позволила Японии закупить в 1939 г. в 10 раз больше американского железного и стального лома, чем в 1938‑м. Не прекращалась торговля и другими жизненно важными для Японии стратегическими товарами.

В-четвёртых, резкое обострение советско–японских отношений, прямое вооружённое столкновение с СССР отвечали целям Японии, преследуемым на проходивших в 1939 г. в Берлине переговорах об основах военно–политического союза Германии, Японии и Италии (Тройственный пакт). Токио упорно добивался военного союза, направленного главным образом против СССР, стремясь воздержаться от принятия обязательств по совместному с Германией и Италией участию в войне с Великобританией и Францией, на чем настаивали европейские фашистские державы.

В своих донесениях из Токио Рихард Зорге весной 1939 г. так оценивал ситуацию: «.Сведения о военном антикоминтерновском пакте: в случае, если Германия и Италия начнут войну с СССР, Япония присоединится к ним в любой момент, не ставя никаких условий. Но если война будет начата с демократическими странами, то Япония присоединится только при нападении на Дальнем Востоке или если СССР в войне присоединится к демократическим странам»[657].

По расчётам японского руководства, начало военных действий между Японией и Советским Союзом должно было подтолкнуть Германию к согласию с позицией Токио. Японское правительство знало о существовавших в Германии «сомнениях относительно способности Японии выполнить глобальные задачи по установлению “нового порядка” в Азии, внести свой вклад в борьбу как против СССР, так и особенно против США и Великобритании».

В Токио знали и о том, что германское руководство стремится подчинить политику и действия Японии, как более слабого союзника, планам и действиям Германии. Это усиливало позиции японских сторонников вооружённой конфронтации с СССР, которые прямо заявляли, что наиболее важным для доказательства силы и боевой способности японских вооружённых сил не только германскому союзнику, но и руководителям США и Великобритании была бы серьёзная военная акция против Советского Союза.

Принимая весной 1939 г. решение об организации крупной военной провокации в МНР, японское военно–политическое руководство считало, что международная обстановка позволяла рассчитывать на успех даже в случае перерастания конфликта в войну. Представители высшего военного командования Японии признавали после войны: «В Европе в этот период возрастала мощь Германии, она аннексировала Австрию, оккупировала Чехословакию. Обстановка в Европе давала основания считать, что в обозримом будущем Германия может приступить к разрешению своих проблем с СССР. С другой стороны, на Дальнем Востоке японские войска, захватив Ханькоу и Кантон, завершили операционную фазу в китайском инциденте, после чего Япония намеревалась приступить к новому этапу разрешения конфликта, главным образом политическими методами. Хотя и продолжала вести военные действия. Японский Генеральный штаб надеялся встретить будущее, готовя решающую войну против Советского Союза. В этом случае предусматривалось быстро перебросить в Маньчжурию большую часть японской армии, не создавая затруднений для разрешения китайского инцидента»[658].

Хотя в официальной японской историографии утверждается, что события на Халхин–Голе не были спланированы центральным военно–политическим руководством Японии, а первоначально были не чем иным, как одним из многочисленных пограничных инцидентов, в действительности это не так.

В Москве о готовящейся очередной вооружённой провокации против СССР знали заранее. 3 марта 1939 г. разведывательное управление РККА информировало руководство страны:

«1. Английские круги в Китае считают весьма вероятным, что японцы в ближайшее время предпримут новое вторжение на советскую территорию, причём предполагают, что масштаб этой провокации будет более крупным, чем это было в районе оз. Хасан в июле–августе 1938 г. Однако ввиду того, что цель предстоящего вторжения на территорию СССР заключается в том, чтобы поднять патриотические настроения в японской армии и в народе, это вторжение не будет глубоким и японцы постараются быстро уладить этот “инцидент”.

2. В японских военных кругах в Шанхае муссируются слухи о том, что в мае 1939 г. следует ожидать большого выступления против СССР, причём, по слухам, это выступление может вылиться в войну.

3. По сведениям, требующим проверки, генерал–лейтенант (Кандзи. — А. К.) Исихара в настоящее время совершает объезд пограничных частей и укреплённых районов на маньчжуро–советской границе, где проводит инструктивные совещания с командным составом. Японские военные круги в Шанхае рассматривают эту поездку Исихары как часть плана подготовки к новому нападению на СССР»[659].

Предметный урок японцам комкора Жукова

Непосредственно подготовкой вооружённой провокации занимались командированные в марте 1939 г. в Квантунскую армию из Оперативного управления Генштаба полковник Масао Тэрада и подполковник Такусиро Хаттори. В районе намечавшихся военных действий была сосредоточена 23‑я дивизия, офицеры штаба которой считались «специалистами по Советскому Союзу и Красной армии». Командир 23‑й дивизии генерал–лейтенант Матитаро Комацубара, ранее бывший военным атташе в Москве, слыл знатоком «психологии красных».

Подготовка к проведению операции была завершена к концу апреля. Оставалось лишь спровоцировать начало боевых действий. И это тоже было продумано. 25 апреля командующий Квантунской армией генерал Кэнкити Уэда направил командирам пограничных частей «Инструкцию по разрешению конфликтов на границе Маньчжоу–Го и СССР». Согласно этой инструкции, командиры передовых частей и подразделений должны были «самостоятельно определять линию прохождения границы и указывать её частям первого эшелона». При вооружённых столкновениях надлежало «в любом случае, независимо от масштабов конфликта и его места, добиваться победы», для чего «решительно нападать и принуждать Красную армию к капитуляции». При этом разрешалось «вторгаться на советскую территорию или сознательно вовлекать советские войска на территорию Маньчжоу–Го». Документ отменял «все прежние указания»[660]. Очевидно, что издать подобную провоцирующую войну с СССР инструкцию командующий Квантунской армии без согласования с центром не мог.

12 мая командир 23‑й дивизии Комацубара, лично проведя рекогносцировку и необходимые приготовления, отправил усиленную двумя ротами разведгруппу дивизии под командованием подполковника Адзумы к границе с задачей «отбросить охранные подразделения монгольской армии за реку (Халхин–Гол)». Монгольские пограничные части оказали сопротивление, что было использовано японцами как повод для расширения спровоцированного конфликта до масштабов локальной войны.

19 мая советское правительство заявило Японии протест в связи с грубым нарушением границы союзной МНР и потребовало прекратить военные действия. К границе были направлены советские войска, в том числе 11‑я танковая бригада. Однако японское командование продолжало осуществлять план задуманной операции. 28 мая части 23‑й японской дивизии после бомбовых ударов авиации перешли в наступление. Понеся потери, советско–монгольские войска вынуждены были отойти к реке Халхин–Гол. 30 мая японский Генеральный штаб направил командованию Квантунской армии следующую телеграмму: «Поздравляем с блестящим военным успехом в действиях вашей армии в районе Номонхан (японское название места конфликта. — А. К.)». В тот же день Генеральный штаб отдал распоряжение о включении в состав Квантунской армии 1‑го авиационного соединения (180 самолётов) и запросил о дополнительных нуждах армии в увеличении численности войск и военных материалов.

Для советского правительства сложилась тревожная обстановка, требовавшая принятия незамедлительных ответственных решений. Хотя анализ ситуации на Дальнем Востоке свидетельствовал о том, что в данный момент японское руководство едва ли было готово развязать большую войну против СССР, но, по данным разведки, Токио направил командованию Квантунской армии новые инструкции, требовавшие «продолжать в расширенном масштабе военные действия у Буин–Нур (МНР)».

Иосиф Сталин и советское командование оказались перед жизненной необходимостью не допустить вовлечения страны в войну на два отдалённых друг от друга фронта. Советская разведка информировала Кремль о том, что в апреле 1939 г. в Германии началась разработка планов военных действий против Польши — операция «Вайс»[661]. Вскоре стало известно и о том, что крайней датой начала Польской кампании определено 1 сентября 1939 г. И хотя точных разведданных о последующих за разгромом Польши намерениях Гитлера не было, нельзя было исключать нападения в том же году и на СССР. Тем более что фюреру было известно о стремлении западных держав, отведя опасность германского нападения от себя, направить немецкую агрессию в сторону общего врага — Советского Союза. Понимал Гитлер и то, что ни Франция, ни Великобритания не стали бы вмешиваться в германо–советскую войну с целью облегчить положение русских. Принимая это во внимание, в Москве сочли необходимым решительно пресечь японские провокации, убедить японское командование в неспособности вести успешную вооружённую борьбу против СССР, тем более в условиях незавершённой войны в Китае.

В то же время Сталину было важно продемонстрировать возросшую мощь Красной армии западным державам — Франции и Великобритании, побудить их к действенному сотрудничеству в противостоянии и обуздании гитлеровской Германии. Ибо затягивание боёв на Халхин–Голе против относительно слабой в военно–техническом отношении японской армии могло породить сомнение в способности СССР вести большую войну с значительно превосходившей японскую армией Германии.

В Кремле было принято решение, не допуская перерастания халхингольских событий в войну, преподать японцам чувствительный урок. 1 июня в Москву срочно был вызван заместитель командующего войсками Белорусского военного округа Георгий Жуков. Ему было предложено незамедлительно вылететь в район Халхин–Гола.

Последовавшие события хорошо известны[662]. После кровопролитных боёв в июне–июле, перейдя в наступление, в августе советские части под командованием комкора Жукова нанесли сокрушительный удар японским войскам. К 31 августа ликвидация японской группировки вторжения завершилась.

Японская авантюра закончилась полным крахом. По опубликованным советской стороной данным, всего за время боёв на Халхин–Голе японцы потеряли более 61 тысячи убитыми, ранеными и пленными. Потери советско–монгольских войск с мая по сентябрь 1939 г. составили около 18,5 тысяч человек ранеными и убитыми.

Сталин, рассказывая 28 сентября о халхингольских событиях министру иностранных дел Германии Иоахиму фон Риббентропу, констатировал: «.В августовские дни, приблизительно во время первого визита г-на Риббентропа в Москву, японский посол (Сигэнори) Того прибежал и попросил перемирия. В то же время японцы на монгольской границе предприняли атаку на советскую территорию силами двухсот самолётов, которая была отбита с огромными потерями для японцев и потерпела неудачу. Вслед за этим Советское правительство, не сообщая ни о чем в газетах, предприняло действия, в ходе которых была окружена группа японских войск, причём было убито почти 25 тыс. человек. Только после этого японцы заключили перемирие с Советским Союзом. Теперь они занимаются тем, что откапывают тела погибших и перевозят их в Японию. После того как уже вывезли пять тыс. трупов, они поняли, что зарвались, и, кажется, от своего замысла отказались»[663].

Военное поражение Японии сопровождалось поражением политическим. Поступившее в дни мощного контрнаступления советско–монгольских войск сообщение о подписании советско–германского пакта о ненападении привело японское руководство в сильное замешательство. Резидент советской военной разведки в Японии Зорге следующим образом характеризовал сложившуюся в Токио обстановку:

«Переговоры о заключении договора о ненападении с Германией вызвали огромную сенсацию и оппозицию Германии.

Возможна отставка правительства после того, как будут установлены подробности заключения договора. Немецкий посол Отт также удивлён происшедшим.

Большинство членов правительства думают о расторжении антикоминтерновского пакта с Германией.

Торговая и финансовая группы почти что договорились с Англией и Америкой.

Другие группы, примыкающие к полковнику Хасимото и к генералу Угаки, стоят за заключение договора о ненападении с СССР и изгнание Англии из Китая.

Нарастает внутриполитический кризис.

Рамзай»[664].

То же сообщал в Москву 24 августа и временный поверенный в делах СССР в Японии Николай Генералов: «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в растерянность особенно военщину и фашистский лагерь…»[665]

Неожиданный политический манёвр Германии был воспринят в Токио как вероломство и нарушение положений направленного против СССР Антикоминтерновского пакта. Немаловажное значение имело и то, что успешные действия советских войск у озера Хасан и в районе Халхин–Гола оказали помощь Китаю в его борьбе с японскими оккупантами. Маршал Фэн Юйсян заявлял от имени китайского правительства советскому полпреду Александру Панюшкину: «Ударами под Хасаном и Халхин–Голом Советский Союз крепко помог китайскому народу».

При всех морально–политических издержках советско–германского договора о ненападении он объективно ослабил Антикоминтерновский пакт, посеяв в Токио серьёзные сомнения относительно Германии как союзника Японии. Есть все основания считать, что возникшая в «оси» Токио — Берлин трещина впоследствии привела к тому, что Япония не пожелала безоглядно следовать за Германией в агрессии против Советского Союза.

Халхингольское поражение свидетельствовало об авантюристичности и порочности японской политики и стратегии. Было очевидно, что Японии не под силу военное противоборство с СССР. В её интересах было перейти от конфронтации к установлению мирных отношений, к чему неизменно проявляло политическую волю советское правительство.