Антигитлеровская коалиция — 1939. Формула провала

Дмитрий Буневич

Режим «санации» в Польше накануне войны

В межвоенной Польше, как и в большинстве молодых государств Центральной и Восточной Европы, образовавшихся после Первой мировой войны на обломках бывших империй, первоначально был установлен относительно демократический, парламентский режим, который, однако, вскоре столкнулся с серьёзными трудностями. Либеральная конституция 1921 г., закрепившая ведущую роль парламента в политической системе новой Польши, быстро продемонстрировала свою низкую эффективность и неспособность быть инструментом разрешения усиливавшихся в обществе социальных и национальных конфликтов, а насилие с первых дней существования II Речи Посполитой[86] стало частью политического процесса — всего через пять дней после своего избрания на пост главы государства в конце 1922 г. правыми радикалами был убит первый президент Польши Габриэль Нарутович[87].

Уже в 1926 г. маршал Юзеф Пилсудский[88], в 1918 г. сыгравший ведущую роль в процессе восстановления польской независимой государственности, стал во главе так называемого майского переворота (zamach majowy) — правоконсервативного военного мятежа, направленного против нестабильного и коррумпированного правительства. После переворота в стране были существенно ограничены демократические права и свободы, а парламент, где вскоре стал доминировать Беспартийный блок сотрудничества с правительством (Bezpartyjny Blok Współpracy z Rządem), утратил своё прежнее значение. Во главе государства фактически встал Пилсудский, занявший пост председателя Совета министров, и лично преданные ему офицеры консервативных политических взглядов. Новое правительство взяло курс на подавление свободы слова и собраний, борьбу с политической оппозицией и национальными движениями украинцев, белорусов, литовцев и евреев[89], составлявших значительную часть польских граждан[90].

Идеологи нового режима, получившего название санация (sanacja от лат. sanatio — оздоровление), предлагали польскому большинству сплотиться вокруг сильной и централизованной власти, которая единственная «могла навести в стране порядок и дать отпор коммунизму и немецкому реваншизму». В апреле 1935 г. в стране была принята новая конституция, закрепившая авторитарный характер государства, который отныне предлагалось строить на принципах корпоративизма. Последовавшая спустя всего месяц смерть фактического главы государства маршала Пилсудского привела к началу кризиса режима санации. Он продолжался до крушения Польши в сентябре 1939 г. и оказывал влияние на позицию страны в ходе напряжённых дипломатических переговоров, проходивших в предвоенные месяцы 1939 г.[91]

После смерти Пилсудского во главе режима санации уже не стоял единый лидер, обладавший непререкаемым авторитетом, каким при жизни пользовался маршал. Страну возглавил своеобразный «триумвират», состоявший из преемника Пилсудского на посту генерального инспектора вооружённых сил маршала Эдварда Рыдз–Смиглы, президента Польши Игнация Мосцицкого и влиятельного главы МИД Юзефа Бека. Несмотря на внешнее единство наследников Пилсудского, режим санации в 1936-1939 гг. раздирали противоречия, что позволило ряду польских исследователей даже говорить о расколе санации на три фракции[92]: так называемую «замковую группу» президента страны, стремившегося насколько это было возможно законсервировать существовавший политический режим; более националистическую фракцию маршала Рыдз- Смиглы; так называемую «левую санацию», чей лидер Валерий Славек, один из ближайших сподвижников Пилсудского, предлагал прийти к компромиссу с оппозиционными группами в парламенте. В результате внутренней борьбы лидерство осталось за конкурирующими группами Мосцицкого и Рыдз–Смиглы, а Славек был отстранён от власти и в начале 1939 г. покончил с собой.

В 1937 г. на смену Беспартийному блоку сотрудничества с правительством в качестве главной институциональной опоры политического режима пришёл созданный Рыдз–Смиглы Лагерь национального объединения (Obóz Zjednoczenia Narodowego). Новая проправительственная партия была значительно более идеологизированной, авторитарной, националистичной и клерикальной, чем её предшественница. Жёсткий централизм OZN сочетался с попытками создать политический культ Рыдз–Смиглы в качестве нового «отца нации». Усиливались милитаризация общества и давление на национальные меньшинства, закрывались украинские и белорусские школы, газеты на национальных языках, преследовались интеллигенция и политические активисты, которых направляли в концентрационный лагерь в Берёзе–Картузской, начавший свою работу ещё при Пилсудском[93].

К началу 1939 г. Вторая Речь Посполитая подошла политически и национально разобщённым государством, во главе которого стояли конкурировавшие группы «пилсудчиков» — авторитарных националистов, проводивших систематическую политику дискриминации национальных меньшинств. Режим «санации» после смерти Пилсудского продолжал дрейф вправо. С созданием Лагеря национального объединения опорой правительства стала политическая сила, чья идеология была весьма близка к итальянской модели фашизма.

Стратегическое положение Польши в 1939 г.

Вопреки надеждам польского руководства, которое после соучастия в расчленении Чехословакии осенью 1938 г. рассчитывало, что Варшава станет ведущей силой в Восточной Европе, стратегическое положение Второй Речи Посполитой после Мюнхена существенно ухудшилось[94]. Надежды на формирование союза с Венгрией, Италией, Румынией или Югославией так и остались пустыми иллюзиями. А вскоре после решения «чехословацкого вопроса» Адольф Гитлер обратил свой взгляд на Польшу. Это было закономерным и вполне предсказуемым продолжением внешнеполитической линии фюрера на ревизию Версальского мира. К востоку от проведённой Антантой польско–германской границы проживало значительное число этнических немцев. Восточная Пруссия была отрезана от основной части Германии так называемым Польским коридором, который предоставлял Варшаве доступ к побережью Балтийского моря и крупному порту Гданьску (Данцигу), имевшему стратегическое значение в качестве центра польской внешней торговли.

Уже 24 октября 1938 г. министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп в беседе с послом Юзефом Липским — тем самым, кто в 1934 г. подписал польско–германский договор, ставший основой сотрудничества Берлина и Варшавы в 1934—1938 гг., сообщил, что хотел бы обсудить со своим коллегой Беком «проблему общего характера», связанную со статусом Гданьска. Германская сторона предложила, чтобы Польша передала рейху этот город, а также выделила в Польском коридоре экстерриториальную полосу для строительства автострады и многоколейной железной дороги, которая бы соединила Восточную Пруссию с основной территорией Германии[95]. Взамен Риббентроп предлагал заключить соглашение о полном признании польско–германской границы и продлить польско–германский договор 1934 г. сразу на 25 лет. В случае положительного решения этого вопроса Варшаве также было предложено рассмотреть вопрос о присоединении к Антикоминтерновскому пакту и выработке общей линии по отношению к СССР.

Фактически Берлин предлагал Варшаве следующую сделку: уступить часть спорных территорий, а взамен стать младшим партнёром Германии в рамках планируемого нацистами переустройства Европы. Разумеется, постановка проблемы о выработке «скоординированной позиции» в отношении СССР могла означать лишь то, что «компенсацию» за свои уступки на Западе Польша сможет получить только на Востоке — за счёт территорий Советского Союза. Варшава тогда ответила уклончиво, очевидно, не готовая подчиниться германскому давлению и в расчёте на то, что Польша ещё может сохраниться в качестве самостоятельной силы в Европе.

В январе 1939 г. Бек лично отправился на переговоры с Гитлером. Их встреча прошла в Берлине. Фюрер убеждал польского министра, что «при всех обстоятельствах Германия будет заинтересована в сохранении сильной национальной Польши, совершенно независимо от положения дел в России», продолжая одновременно настаивать на решении Данцигского вопроса. Немецкий диктатор утверждал, что «он думает о формуле, в соответствии с которой Данциг в политическом отношении станет германским, а в экономическом — останется у Польши. Данциг остаётся и всегда будет немецким; рано или поздно этот город отойдёт к Германии». Признавая, что «связь с морем для Польши абсолютно необходима»[96], Гитлер настаивал на том, что и связь самой Германии с Восточной Пруссией является вопросом первостепенной важности.

Глава польского дипломатического ведомства впоследствии признавался, что настойчивость фюрера стала для него полной неожиданностью. Даже «германофил» Бек вынужден был констатировать, что именно после этих переговоров он понял, что существует реальная возможность войны с Германией. Визит Риббентропа в Варшаву, приуроченный к пятой годовщине подписания польско–германского соглашения 1934 г., также оставил неприятное впечатление у польского руководства. Рассуждая о неутешительных итогах переговоров со своим германским визави, Бек эмоционально воскликнул: «Мы всё же не чехи!»[97]

Несмотря на более чем ясную позицию рейха, озвученную лично Гитлером на январских переговорах в Берлине, польские лидеры, вероятно, продолжали находиться в иллюзиях относительно того, что Вторая Речь Посполитая сможет стать частью самостоятельного блока в Европе, который будет противостоять нацистскому давлению. В конце февраля 1939 г. в Варшаву даже был приглашён министр иностранных дел Италии и зять Бенито Муссолини граф Галеаццо Чиано. Визит, впрочем, ни к чему не привёл. Дуче не счёл возможным идти на какие–либо договорённости по ситуации в Восточной Европе без учёта позиции Германии. Спустя всего несколько недель Гитлер в одностороннем порядке разорвал мюнхенские договорённости и полностью ликвидировал Чехо- Словакию[98] в качестве независимого государства: чешские земли стали имперским протекторатом, а в Словакии был установлен марионеточный прогерманский режим.

После этой акции, наглядно продемонстрировавшей усилившуюся мощь Германии, которой уже не потребовалось собирать конференцию, как это было осенью 1938 г., стратегическое положение Польши стало ещё более уязвимым. Рейх теперь «нависал» над Польшей с севера, запада и юга. Венгрия, вновь получившая территориальные приращения за счёт остатков Чехословакии, стала ещё более близким партнёром Берлина и присоединилась к Антикоминтерновскому пакту. Шансов на создание польско–венгерского союза не осталось.

Чувствуя нарастание германского влияния в Восточной Европе и желая положить этому предел, Великобритания 21 марта 1939 г. выступила с инициативой по подписанию англо–франко–польско–советской декларации о консультациях в случае начала агрессии в Европе. В ходе обсуждения этого британского предложения выяснилось, что ни Польша, ни Румыния не хотят подписывать какого–либо совместного заявления с Советским Союзом[99]. Одновременно с этой безрезультатной британской инициативой началось новое дипломатическое наступление Германии: 21 марта Риббентроп повторил свои предложения польскому послу, дополнив их выражением неудовольствия по поводу уклончивости поляков и отказа правительства разгонять антинемецкие демонстрации, проходившие в польских городах. «Фюрер всегда стремился к урегулированию взаимоотношений и взаимопониманию с Польшей. Фюрер и теперь продолжает желать этого. Однако его все более удивляет позиция Польши», — подчеркнул нацистский министр, отдельно оговорив, что Варшава должна прекратить лавировать и определиться в своём отношении к германским предложениям[100]. Так начался кризис, который спустя пять месяцев привёл к началу Второй мировой войны.

После этого германского заявления Варшаве не оставалось иного выхода, кроме как занять чёткую позицию по поводу территориальных претензий рейха. Министр иностранных дел Польши Бек вынужден был объявить германскому послу, что «интервенция германского правительства в целях изменения Status quo в Данциге будет рассматриваться как нападение на Польшу»[101]. Спустя всего несколько дней было опубликовано заявление правительства Великобритании о готовности оказать Польше помощь в случае германской агрессии против неё А ещё через неделю Бек прибыл в Лондон, и 6 апреля было опубликовано польско–британское коммюнике. В нем указывалось, что между Великобританией и Польшей достигнута договорённость о взаимной помощи «в случае любой угрозы, прямой или косвенной, независимости одной из сторон»[102]. Польша оказалась готова дать отпор немецкой агрессии, но её стратегическое положение было почти катастрофическим — страна была с трёх сторон окружена Германией и не имела союзников, способных оказать реальную поддержку в случае начала войны.

Польша и проблема формирования антигерманской коалиции весной–летом 1939 г.

Предоставление британских гарантий Польше не смутило Гитлера — германский фюрер был уверен, что Великобритания и Франция в очередной раз уступят его нажиму, как это уже было в случае с занятием Рейнской области, аншлюсом Австрии и уничтожением Чехословакии. Уже в апреле–мае 1939 г. германское командование разработало стратегический план нападения на Польшу, получивший название «Белый план» (Fall Weiß). При подготовке этой агрессии одной из целей военно–политического руководства рейха было «ограничить войну боевыми действиями в Польше»[103] и таким образом не допустить перерастания германо–польской войны в общеевропейскую.

Нацистское руководство, очевидно, рассчитывало на некое повторение мюнхенского сценария и активно запугивало западных союзников перспективой новой большой войны. Берлин надеялся добиться своих целей путём шантажа. В германской прессе специально сдерживалась антипольская кампания. Примечательная установка германского МИДа прессе гласила: «Дверь перед Польшей не должна захлопываться! Максимум, что следует сделать, так это её немножко прикрыть, чтобы одна щель всё же оставалась для возможных переговоров»[104].

В конце апреля 1939 г. Гитлер, выступая в Рейхстаге, заявил, что Мюнхенский договор не решил всех территориальных проблем в Европе, попутно обвинив Лондон и Варшаву в проведении «антигерманской политики окружения». Тогда же Германия объявила о выходе из британо–германского соглашения 1935 г. и польско–германского договора 1934 г. — более не существовало никаких дипломатических оснований, препятствовавших немецкому нападению на Польшу.

Франция и Великобритания между тем продолжили раздавать свои уже мало что значащие «гарантии». В середине апреля их получили Румыния и Греция, а чуть позже и Турция. Французский премьер–министр Эдуард Даладье также счёл необходимым подтвердить франко–польский союз 1921 г. Французам, однако, было практически очевидно, что без привлечения к сдерживанию германской агрессии СССР франкобританские гарантии оказывались пустыми декларациями. Неслучайно поэтому, что именно французские политики первыми подняли вопрос о необходимости поиска союза с Москвой — в апреле между Францией и СССР начался обмен предложениями по вопросу заключения соглашения о взаимной поддержке, к которому вскоре присоединилась и Великобритания[105]. В ходе консультаций выяснилось, что между сторонами существуют серьёзные противоречия: Советский Союз не хотел давать односторонних гарантий Польше и другим восточноевропейским странам, которые могли стать жертвами вероятной нацистской агрессии, в то время как Франция и Великобритания не желали связывать себя союзническими обязательствами с СССР. Советская же сторона настаивала на заключении полноценного и равноправного союза.

19 мая была заключена франко–польская военная конвенция, в соответствии с которой Франция все же брала на себя обязательство «начать наступление против Германии главными силами своей армии на 15‑й день мобилизации». Возможно, именно надежда на это обещание Франции, а также преувеличение возможностей собственной армии привели к тому, что Варшава заняла деструктивную позицию, когда в июле–августе 1939 г. на московских переговорах трёх держав, казалось, наметился прогресс. Проблема заключалась в том, что Польша категорически отказывалась подписывать какое–либо соглашение с СССР, предусматривавшее пропуск частей Красной армии через польские территории, что было необходимо для отражения агрессии, поскольку СССР и Германия в тот момент не имели общей границы.

Ещё в мае 1939 г. в ходе своей миссии в Варшаву заместитель наркома иностранных дел СССР Владимир Потёмкин сообщил Беку, что «СССР не отказал бы в помощи Польше, если бы она того пожелала». Однако спустя всего день польский посол в СССР прямо заявил советскому наркому Вячеславу Молотову, что Польша не нуждается в коллективных англо–франко–советских гарантиях и не считает возможным заключение договора взаимопомощи с Советским Союзом[106]. Западные дипломаты также понимали, что заключение полноценного англо- франко–советского соглашения, направленного против германской агрессии, возможно только при условии, что Польша подпишет соответствующий договор с Советским Союзом и предоставит СССР право пропуска войск через свою территорию[107]. Тем не менее ни Франция, ни Великобритания не оказали сколько–нибудь существенного давления на Польшу, чтобы склонить её к сотрудничеству с Советским Союзом и выработки хотя бы какого–то компромиссного решения, касающегося пропуска Красной армии через польские территории. Даже во второй половине августа, когда до германского нападения остались считаные дни, польское руководство оставалось непреклонным. Глава польского Генштаба и один из ближайших соратников маршала Рыдз- Смиглы Вацлав Стахевич 20 августа категорично заявил: «Не может быть и речи о том, чтобы разрешить пропуск советских войск через польскую границу»[108].

Несомненно, провал англо–франко–советских переговоров в Москве имел много причин, но именно позиция Польши и её отказ даже обсуждать вопрос о проходе Красной армии делали практически невозможным заключение полноценного и равноправного соглашения, направленного на усмирение германской агрессии. А если предположить, что западные державы и не слишком стремились к достижению компромисса с СССР, то польская позиция давала им прекрасную возможность сорвать переговоры чужими руками. Косвенно эта польская непреклонность играла и в пользу планов Гитлера избежать перерастания германо–польского конфликта в общеевропейский — внешнеполитическая линия Варшавы лишала её реальных союзников.

Дело в том, что ни Франция, ни Великобритания не были готовы оказать незамедлительную помощь Польше в случае нападения на неё Германии. Подписанный 25 августа 1939 г. англо–польский военный договор так и остался пустой декларацией. Ведь даже объявив 3 сентября войну Германии, британское и французское правительства так и не оказали никакой реальной военной помощи своему союзнику.

Польша образца 1939 г. не была демократическим государством. Напротив, у власти в стране находились убеждённые националисты, строившие авторитарное государство на основе корпоративизма, шовинизма и ксенофобии. Правительство преследовало несогласных, дискриминировало представителей национальных меньшинств, потворствовало антисемитским настроениям. Не было это государство и миролюбивым — в октябре 1938 г. Варшава приняла участие в расправе над Чехословакией, а чуть ранее шантажом вынудила Литву признать незаконную аннексию Вильно[109]. Не гнушалась Вторая Речь Посполитая и сотрудничества с Третьим рейхом, до последнего рассчитывая найти компромисс с Гитлером.

Несмотря на это, факт остаётся фактом — Польша стала первой страной, оказавшей вооружённое сопротивление нацистской агрессии, больше 65 тыс. польских солдат и офицеров пали в боях с вермахтом осенью 1939 г., и даже оказавшись под оккупацией, тысячи поляков продолжили сопротивление захватчикам. Тем печальнее, что правительство Польши, в критический момент выразившее готовность сражаться с Германией, не нашло в себе мудрости и мужества пойти на компромисс с Советским Союзом, не смогло преодолеть недоверие и подозрительность, которые, конечно, объективно присутствовали между двумя государствами.

Разумеется, существовало множество причин идеологического, стратегического и даже исторического свойства, отравлявших отношения Москвы и Варшавы в 1920‑е — 1930‑е гг. Однако летом кризисного 1939 г. существовал некоторый — пусть и весьма небольшой — шанс на сотрудничество двух держав в борьбе с агрессором. Если бы уже тогда, в летние месяцы 1939 г., удалось создать антигитлеровскую коалицию, миллионы жизней были бы спасены, а Советскому Союзу не пришлось бы, как это было в 1941—1945 гг., «кровью искупать Европы вольность, честь и мир» и самому освобождать ту же Польшу, за спасение которой от нацистской оккупации отдали свои жизни более 600 тыс. наших соотечественников. Но категорическим отказом предоставить право прохода советским войскам и слепой верой в эфемерную помощь Великобритании и Франции наследники Пилсудского обрекли свою страну и миллионы соотечественников на гибель в пламени Второй мировой войны.