Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин

Раздел V Смешная жизнь

Первого апреля разыграли меня здорово. Говорят: «У вас сзади брюки порваны — хвост торчит».

Я еще засомневался сперва: «Какой хвост-то?» А потом поверил все-таки. Вертелся, вертелся — смеху было.

Второго апреля думаю: «Ну все, слава богу, позади день смеха». Тут звонок в дверь. Гляжу в глазок — трое амбалов стоят в кирзовых сапогах… с цепями, гаечными ключами.

Спрашиваю:

— Чего?

Они:

— Вам денежный перевод.

Я еще засомневался сперва, думаю: «Откуда вдруг?» Но очень у меня тогда с деньгами плохо было. Сейчас-то еще хуже. В общем, я открыл дверь

Когда сознание вернулось тридцатого апреля, я понял, что разыграли опять. Унести ничего не унесли, из одежды кой-чего что на мне было.

Зато, думаю, слава богу, апрель кончился. Что-то я апрель не очень люблю. Забыл обо всем грустном. Впереди Первомай. И еще я по бюллетеню деньги получил, иду по улице, вижу — банк повышенной надежности. Написано: «Если сегодня сдадите рубль, то завтра получите миллион».

Я еще засомневался сперва, потом смотрю — батюшки! Народу кругом тьма-тьмой. Думаю: «Не может быть, чтобы в одном городе в одно время жило сразу столько дураков». И быстрее всех — р-раз — и сдал все деньги. Банк тут же сгорел.

И тогда я сказал себе: «Больше никому не верь!» И пошел домой. Там саперы:

— У вас в подъезде бомба! Быстро за документами и эвакуируйтесь! Деньги и драгоценности можете оставить на месте. И без паники, через три часа можно возвращаться.

Я еще засомневался сперва — один из саперов очень похож был на того, кто денежный перевод приносил. Но вижу, с ними собака рядом. Они ей все:

— Жучка, Жучка, ищи.

В общем, разыграли целый подъезд. И у меня после этого нервы сдали. Дергаться стал во сне. Ну что, совсем уже верить некому.

Нашел по объявлению целителя.

Говорю:

— Диплом покажи.

Он сразу три диплома вытащил. В одном написано, что его слюна вызывает у всех аппетит, в другом, что его перхоть убивает грибок, а его грибок убивает все остальное, в третьем — что у него моча с витаминами А, В и С.

Я еще засомневался сперва. А он уже все свое целебное в одной баночке смешал, говорит:

— Три раза в день.

— Сколько дней?

Он говорит:

— Сколько протянете.

Я два дня протянул. Во время агонии приходят двое.

— Зачем вам помирать одному в двухкомнатной? Давайте обменяемся. Мы доплатим, как раз вам на гроб и хватит.

Я говорю:

— Жулики вы все, я вас теперь насквозь вижу. Ничего я не подпишу без нотариуса.

Тут входит еще один человек, говорит:

— Ой! Извините, у вас дверь была открыта, а я квартиры перепутал, ваша восьмая, а мне нужна четыреста сорок четвертая. А вообще я — нотариус. Если что, могу заверить любой документ.

И заверил. Я пошел по новому адресу: Красная площадь, квартира один.

Что еще рассказывать? Вчера приятель мой, доктор паук, профессор, тоже бомж, говорит:

— Бежим, облава.

Разыграть хотел… Конечно, я остался на месте.

В предвариловке сижу вместе с вьетнамцами. Они то ли скупили все, что нам самим позарез, то ли еще что. Короче, выдворяют их восвояси в двадцать четыре часа.

Я-то рыжий сам, два метра ростом, глаза голубые, каждый с блюдце. Меня с вьетнамцем даже в спешке не спутаешь. Правда, сержант с утра смотрел, смотрел на меня, потом говорит:

— Доигрался, косоглазый!

И как-то я засомневался: русский ли я, в России ли живу… вообще — живу или все это мне снится. Но сегодня же первое апреля, посмотрим, что завтра будет.

Раз существует Министерство внутренних дел, значит, существует и преступность!.. Твою мать! Раз существует преступность, значит, существует и Министерство внутренних дел.

Сейчас в среднем по стране опасно выходить на улицу без пятнадцати восемь.

В среднем. В крупных городах опасно выходить без двадцати восемь без оружия. А в мелких и в деревнях лучше с оружием, но сидеть дома.

Преступность сейчас удалось стабилизировать. Даже когда перевели время на час и думали, что будет опасно выходить с без пятнадцати девять, грабить продолжают с без пятнадцати восемь. Это хорошо.

Заметно удалось сбить рост старческой преступности, особенно по статьям: изнасилование в изощренной форме и изнасилование в форме, принятой повсеместно.

Особое дело — детская беспризорная преступность и организованная преступность в высших эшелонах власти. У нас это идет по одной графе, потому что ни те ни другие за себя не отвечают. Глава называется «Сукины дети».

Бывают ли нераскрываемые преступления? Честно скажу, бывают. Вот случай. Один высокопоставленный чиновник теряет большую сумму казенных денег. Недалеко, кстати, от нашего министерства. Что сразу смутило? Деньги он теряет в Москве, а нашли их в Цюрихе. Потерял он на улице, а нашли их в банке. Уцепиться не за что.

Но бывает наоборот. Наши специалисты находят выход даже в безденежных ситуациях. Твою мать! «В безнадежных ситуациях».

Был случай. Идет собрание воров в законе. Сход по-ихнему, по-нашему съезд. Выступает депутат городской думы. Выстрел. Труп вывозят, сбрасывают с самолета над глухой тайгой. Мы находим на следующий день. Недалеко, кстати, от нашего министерства. Рост, возраст, пол не совпадают. Мы доказали, что это — депутат.

Работаем в тяжелейших условиях. Был случай — в упор среди бела дня застрелили одного банкира. Киллера схватили на месте. Он говорит:

— Это заказное убийство.

Конечно, его отпустили — все равно они все нераскрываемые, нет доказательств.

То есть знаем кто, когда, где, имеем отпечатки пальцев, съемки скрытой камерой свидетелей — доказать ничего не можем. Знаем, куда ведут нити — наверх. Знаем к кому! По именам! Вы их тоже всех хорошо знаете!

Ельцин Борис Николаевич сказал: давайте доказательства. Доказательств нету.

Короче, одним нам в борьбе с преступностью не справиться, нужна помощь населения.

Несколько примеров. Зубов Алексей Васильевич, царствие ему небесное, минуту постоял у стенда «Их разыскивает милиция», поворачивается — они все здесь. С ним плохо — разрыв сердца.

Кускова Тамара Михайловна, царствие ей небесное, увидела, как ночью две тени кавказской национальности лезут в магазин, позвонила нам. Через три секунды они там даже тронуть ничего не успели, потому что мы как снег на голову. Взять никого не взяли, они ушли подземным ходом. Он там должен быть, пока обнаружить его не удалось.

Сергеев Сергей Сергеевич, царствие ему небесное, проявил гражданское мужество, сразу позвонил в милицию, как только узнал, что у него угнали машину. Посмертно награжден именными часами.

Коллективный подвиг совершили Егорушкин Тимофей Абрамович, царствие небесное, Абрамушкин Егор Тимофеевич, царствие небесное, Тимофеюшкин Тимофей Егорович, царствие небесное, всего двадцать человек. Пытались на рынке вернуть продавцам гнилой товар.

Без населения мы как без рук! Мы просим всех!., земля вам всем пухом, помогите!!

И еще обращаемся к спонсорам. Без спонсоров мы как без головы. Радиотелефоны нужны, автомобили, оружие — мы без них как без ног.

А без головы, без рук, без ног чем остается работать?.. А больше нечем. Но отсюда и од-ное… одноеб… одноем… Твою мать! Отсюда и одно — е-менные… Отсюда и одноименные результаты!

— Здравствуйте.

— Здравствуй.

— Центральное телевидение.

— О-о! Телевидение?! Очень приятно.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Сидоров Иван Сергеевич.

— Очень приятно. Ну что, Иван Сергеевич, завтра на выборы?

— Завтра?

— Да.

— Серьезно? Хорошо сказал, а то я замотался тут — третий месяц без зарплаты. Пойдем все! Обязательно. Как один! И сами, и шурин с женой… Куда выборы?

— Как — куда? В Государственную Думу.

— О-о! В Думу?! Серьезно?! Вот это новость! Приятная. Молодец, слушай. Спасибо тебе — все знаешь. А я, видишь, немного замотался… квартиру ограбили год назад, никак на ноги не встанем. Тут шурин еще. Значит, у нас теперь будет Дума.

— Как будет? Она уже давно есть.

— Есть?! О-о! Вот это ты обрадовал, вот это праздник прямо. Надо же! А я замотался немного. Картошка в этом году не очень, а тут шурин — беженец с женой, сестра мне… четверо ребят с ними. Ну куда их?.. Принял. Ага, значит, есть уже Дума. Здорово! Теперь пойдут дела!

— Реформы.

— Чего?

— Реформы пойдут.

— Реформы?

— Да. У нас сейчас реформы идут.

— Да ты что? Серьезно? О-о-о! Вот это да! Это — новость! Хорошо, что сказал… а то шурин заявился с семьей, ничего не знают, что реформы идут. Ну куда их? Он без работы, она — инвалид, ни кола ни двора. Но сейчас проголосуем — сразу почувствуются перемены!

— А вы до сих пор не почувствовали?

— Мы?

— Вы.

— Ну почему? Я ж говорю шурин-беженец, сестра-инвалид, сам замотался немного. Пойду обрадую их. Завтра все выйдем на выборы с утра прямо с самого!., может, к вечеру. Не забыть сказать-то.

— Яви-илась не запылилась. Ах, ты, гадина! Ах ты, дрянь! Что ж ты творишь, а?

— Чего?

— Ничего, да? Месяцами дома нету — ничего?! Ах ты, тварь беспутная! Ах ты, сучья дочь! Где тебя носит? Что тебе дома не сидится? Так взгляни на себя — греху вцепиться не во что.

— Какая есть. Я что, нарочно такая?

— Лечись! Проверься сходи. Может, застудила что, может, глисты.

— Ха-а! Скажет тоже. У всех глисты, что ли?

— Ты мне про всех не говори, ты за себя отвечай. Где была-то?

— Где была, там меня уже нету.

— Да тебя нигде нету! Розыск объявили. А кто тебя сейчас опознает? Видим два раза в год.

— Будешь ругаться, вообще не приду никогда.

— Как — никогда?! А кто ругается? Я просто говорю… Господи, чего я такого сказала-то? Наоборот, спасибо, что пришла, всегда тебе рады все… дети особенно.

— А про глистов?

— Каких глистов? Будет тебе — послышалось. Да ты отдыхай, располагайся. Хорошо выглядишь, ей-богу!

— Кто?

— Ты. Поджарая такая стала, верткая — никак тебя не ухватишь, любо-дорого смотреть. Отдыхай. Я только на пять минут выйду — долги раздать, купить что-нибудь — и тут же назад. Дождись меня, хорошо?.. Обещаешь?.. Ей-богу? Я мигом!.. Нет, все-таки у ей глисты.

На оптовом рынке нашли с женой такие дешевые сосиски!., что не посмотрели на срок годности.

Съели штук по восемь — сильное расстройство желудка с последующим осложнением на мозг… на мой.

Ночью снится, что палатка эта горит синим пламенем, а соседним ничего.

Утром кое-как встал, чек у меня остался, поехал на рынок — палатки нет… сгорела дотла, соседним ничего.

Порадовался, поехал домой. Возле дома сосед с корзинкой. Спрашивает:

— Ты когда, козел, долг отдашь?

Спросил и пошел куда-то. Я жене рассказал — деньги у нас есть, просто мы не любим возвращать. Она давай пилить:

— Что ты идешь не смотришь, кто тебе навстречу?!.Заметил бы его и в сторону. Идет — никогда не смотрит, кто ему навстречу. Идешь — смотри по сторонам. Что ты идешь не смотришь?.. Мало ли что! Вот идет не смотрит. Ты смотри, когда идешь.

Ночью снится: жена что-то хочет сказать, а не может. И тут звонок. Соседка вся в слезах — муж, которому мы должны, поехал в лес за грибами — уже месяц нет его. Такой сон неплохой.

Утром встал, жена уже на кухне пироги печет. Говорю ей:

— Доброе утро.

Она:

— Что же ты идешь, никогда не смотришь, кто тебе навстречу? Идешь — смотри по сторонам, мало ли что.

И хотела попробовать первый пирог, но промахнулась — так дала по языку! А зубы острые… Замолчала на две недели.

И тут звонок. Соседка вся в слезах — муж пропал. Потом выяснилось — заблудился в Сокольниках, месяц не мог выйти.

И все равно я не насторожился насчет своих снов.

И только когда получил приглашение в налоговую инспекцию — весь день мы с женой не ели… и все равно рвало нас — невозможно же жить в России! Только когда лег и мне приснилось, что инспекцию решила проверить Генеральная прокуратура, только когда утром явился в инспекцию, а мне сказали: «Нам не до жуликов, нас проверяет Генеральная прокуратура», — только тогда я понял что стал ясновидцем. То есть благодаря жуликам обеспечил себе до конца дней райскую жизнь.

В первую же ночь приснилось, что жена стала «Мисс Вселенная», что в квартиру нам каждый месяц кто-то подбрасывает по миллиону долларов и что все соседи у нас в долгах.

Утром с женой взяли все деньги и в супермаркет, набрали: коньяку, осетрины, икры. На радостях не посмотрели на срок годности — сильно вдарило по мозгам с последующим осложнением на кишки… на мои.

Снится только запор, но сны не сбываются.

Трудно пока жить в России — очень много жуликов.

— Гриш, ребята не звонили?

— Спи больше! Отвез уж в роддом.

— Николай звонил?

— Кто же еще?.. Сказали: с минуты на минуту родит.

— Мальчика, девочку?

— Хоть кого. Мальчик проглядывался в рентген-то.

— Как решили назвать, ничего не говорили?

— Их дело.

— Подсказать надо. Павлик — вот хорошее имя.

— Несешь не знаешь чего. «Павлик хорошее». Отца продаст и самого зарежут.

— Гос-споди!.. Володей можно.

— Кого?! Того еще не схоронили, этот уже к власти рвется.

— Вообще-то мне Сережа нравится.,

— Ничего… Погоди! А Мавроди как звали?.. Проходимец вырастет, отца-мать продаст, не то что нас с тобой.

— Мишей, может?

— О-о! Сказанула. Мишей. Отдохнуть поедет, тут же подсидят на работе.

— А Егор не нравится тебе?

— Дразнить будут.

— Как?

— Гайдар.

— Что ж теперь?.. Как ни кинь, везде клин. Довели до чего, ребенка никак нельзя назвать… Борей если?

— У него отец — Николай.

— И что?

— И что получится, когда вырастет?.. Борис Николаевич.

— Господи, помоги, надоумь. Прямо в голове все помешалось.

— Мать. Может, Александр?.. Андрей?.. Адольф?.. Тьфу! Твою бога в душу! Звонят, сними трубку.

— Алле… Коля?.. Ну что? Три кило?.. Сама как?.. К нам заедешь?.. Ждем тебя… Ну, отец, все хорошо, слава богу — девочка.

Интеллигенты вымрут. Сосед у меня — член-корреспондент. Говорит, что русский. Я сомневаюсь, но я не суеверный.

Пристроил его в ресторан швейцаром. Что делает этот член, он же корреспондент?.. Не пускает в зал проституток. Ну чего? Стрельба началась, он чуть пулю не схлопотал.

— Лучше, — говорит, — я буду мусор убирать.

— Хорошо! День работаешь, неделю отдыхаешь — десять тысяч долларов в месяц. Но, конечно, убирать не только мусоров, а кого скажут.

Он опять:

— Нет! Не могу! Нет ли работы с детьми? Я детей очень люблю

— Есть! Будешь школьникам толкать наркотики.

— Нет! Не могу! Нет ли еще чего, а то есть хочется. Может, что-то с иностранцами, я языки знаю, в валютах разбираюсь.

— Хорошо!.. Хорошо, будешь работать в «Интуристе», валютным путаном.

— Нет!!! Не могу!

Видишь, ничего не могут, а жить хотят. Вымрут они… конечно.

Сосед надо мной евроремонт делает.

Сверлят с пяти утра до четырех ночи. Я к нему поднялся, говорю:

— У тебя совесть есть?

Он говорит:

— Совести… нету.

Ах, нету! Я — в милицию. Там говорят:

— Ты чего, законов не знаешь? Он тебе дуло в ухо вставит, мы не можем вмешаться. Вот когда выстрелит, тогда приходи.

Возвращаюсь домой в трамвае, старушка входит, маленькая, сухонькая. Я ей место уступил. И вдруг она говорит… человеческим голосом.

— Вижу, беда с тобой приключилась, добрый молодец. Так и быть, помогу твоему горю. У меня сын — бандит, по четвергам трезвый, обратись к нему.

Я в четверг надел все чистое, пришел. Бандит сразу принял, усадил, выслушал, говорит: стоит столько-то.

Домой вернулся — тихо! Думал: не к себе попал. Через пять минут сосед спускается. Где-то он лицом обо что-то ударился, но довольный! Говорит:

— Я ремонт закончил.

Я говорю:

— Поздравляю.

Он:

— Можно мне идти?

Я говорю:

— Можно.

Теперь мы с женой живем в полной нищете — только самое необходимое, остальное все откладываем для заступников. Хочется немного пожить по-человечески. Лучше в нищете, но по-человечески.

Недавно зашел в магазин — взять полкило колбасы по тридцать тысяч старыми за килограмм. Продавщица взвесила полкило, говорит:

— Шестьдесят тысяч двадцать семь рублей.

И глаза наглые такие… один желтый, другой зеленый. Морда красная вся, зубы черные, ушей никаких нет.

Я бандитам отнес, что скопили за полгода. Вечером звонок — продавщица. Говорит:

— Я забыла совсем! Вы же у нас сегодня были юбилейным покупателем! Вот вам корзина с прожиточным минимумом. Можно, я зайду?

Глаза озорные, веселые! Уши маленькие… симпатичная такая. Говорю:

— Можно, можно.

Но тут жена подлетела, говорит:

— Нельзя, мы спать ложимся.

А когда сын начал двойки приносить? Вроде и жаловаться не на кого. Пятью пять у него — четыре. То есть способный, но невнимательный.

Что делать? Надел все чистое… сходил. Второй месяц одни пятерки… читать только разучился.

А недавно вообще! Не знаю даже, рассказывать, нет… Ну, у нас с женой на хорошие вещи денег нету, только на яркие. И на улице один принял ее за проститутку. Я заступился — он без трех зубов, я без двух. А он сам из Америки, дядя у него в конгрессе. И он мне говорит:

— Все, ты — покойник!

Вечером по радио передают:

— Шестой флот США снялся с места… во главе с авианосцем.

Я скорее мыться!.. Может, они адмирала поставили на счетчик, может, еще что. Но только утром передают:

— По уточненным данным, Шестой флот США направляется с дружеским визитом… к берегам Ирака.

А на днях приятель зашел, белорус. Говорит:

— Вот бы нам с Россией объединиться.

Я говорю:

— Обещать ничего не могу, но поговорю кое с кем.

Скоро должен пойти слух насчет объединения.

Волшебники живут рядом! Если с ними дружить, то кругом — беспредел, а ты живешь в правовом государстве.

Самое неприятное — это рассказывать что-то тупым. Они пугаются не там, где надо, смеются ни к селу ни к городу и, главное, — очень скоро на тебя начинают смотреть, как на тупого.

К нормальным людям зайдешь, скажешь:

— Вчера фильм видел, триллер «Укус мертвеца».

Сразу интерес какой-то живой, стол накроют, выпить нальют. А на днях к тупым попал. Говорю:

— Недавно фильм видел американский «Ужасы секса». Никто даже ухом не повел. Хозяйка — споко-ойная такая женщина — говорит:

— А что страшного-то может быть?

Я говорю:

— Это же не наш секс. Нашего что пугаться? Наш — вскрикнуть не успеешь, уже нет его. А это — американский! Там безобразие на безобразии.

Думаю: «Сейчас у них глаза загорятся — стол, может, накроют».

Хозяин — тоже споко-ойный такой — говорит… минут через пять:

— Если безобразия, не надо смотреть.

И я понял, что к тупым попал. А они поняли, что к ним тупой пришел. Тогда я пошел ва-банк, говорю:

— Закручено лихо! Она привязала его к спинке кровати, к ножкам электричество подвела. Сама за люстру уцепилась, над кроватью раскачивается.

Минут через десять хозяин говорит:

— Зимой было дело?

— Почему зимой?

— А зачем электричество к кровати?

— А при чем здесь электричество?

— Не знаю. Может, чтобы теплее стало.

— Это не для тепла, а для секса.

Помолчали минут пятнадцать, хозяйка спрашивает:

— А какой же секс, если она на люстре висит?

Потом вдруг руками всплескивает:

— Господи! Дети войдут — мать на люстре, отца током бьет.

Я говорю:

— Какие дети? Они сами еще в школу ходят.

Хозяйка сползла на пол, хозяин набычился, я понял,

что стол не накроют. И что-то меня понесло. Говорю:

— Они тупые были, по три года в одном классе, прямо жалко их. И тут еще к ним без стука сосед вошел… тоже тупой. Дверь не закрыл, с улицы заглядывают все, на жену смотрят.

Хозяйка спрашивает:

— Разве она жена ему?

И вижу — переживает очень за героев. Думаю: «Может, они не американский кинематограф любят, а наш, где все не на мордобой рассчитано, а на сострадание?» Говорю:

— Да, она жена ему, а он ей — законный муж… Сироты оба, ни отца ни матери. Дядька был, в него метеорит попал, теток молью побило… У обоих рахит, куриная слепота. А сегодня первая брачная ночь.

Хозяин отвернулся, вытер украдкой слезы, спрашивает:

— Так что, так и не сладилось у них?

— Нет, — говорю, — где? Полна же комната людей. Хозяйка поднялась, отряхнулась, сказала: «Вот ужасть!» — и начала накрывать на стол.

Вечером гуляю себе и гуляю… ага, на улице прямо. Просто так гуляю себе… без задней мысли… и без передней, просто для здоровья. Еще не хотел выходить-то, потом вышел чего-то. Гуляю и гуляю себе… Хожу просто мимо помойки, и все… Я всегда там гуляю — привык, что ли? Просто хожу смотрю по сторонам. Смотрю и смотрю себе… смотрю — торчит что-то.

Внутренний голос говорит:

— Не бери!

Ага, несколько раз:

— Не бери!

И еще я не хотел брать-то, потом взял чего-то… Сверток. Там сто тысяч долларов. Ну понятно — потерял кто-нибудь.

Внутренний голос говорит:

— Пошли домой!

Ага, несколько раз так:

— Пошли домой!

Еще я хотел пойти домой-то. А пошел чего-то в милицию. Пришел, говорю:

— Не надо никаких благодарностей, просто оформите все, заберите деньги.

Деньги они сразу оприходовали. Капитан говорит:

— О! Молодец вы какой! Нашли сто тысяч долларов и сразу к нам. Очень хорошо… В полнолуние нормально себя чувствуете?

— Нормально.

— О!

Смотрел, смотрел на меня, спрашивает:

— А пятью пять сколько будет?

Я говорю:

— Двадцать пять.

И, видимо, он не ожидал правильного ответа — растерялся.

Потом кладет перед собой револьвер, говорит:

— О! Что мы все вокруг да около? Давайте поговорим чисто по-человечески. Вы — нормальный человек. Нормальный деньги не принесет. Вы принесли. Значит, что-то здесь не так. У нас тоже не все слава богу с раскрываемостью преступлений. Что, если я никому про сто тысяч, а вы возьмете на себя два убийства, одно изнасилование и угон машины?

Я говорю:

— Давайте! Только машину я не умею водить, изнасиловать у меня рука не поднимется, а в то, что я могу убить, вообще никто никогда не поверит.

Он встал, китель одернул, говорит:

— О! Я уже вам верю!

И вызывает кого-то. Тут же с бумагой, ручкой входит писец… не, писун… не, правильно, писец. Внутренний голос говорит:

— Отрицай все.

Несколько раз громко так:

— Отрицай все!

Главное, я решил: буду отрицать все. А сам чего-то говорю:

— Убийства, что были за последние десять лет, — мои. Изнасилования, хранение и скупка краденого, чеканка фальшивых монет, подкуп, поджоги, наводнения — это все мое.

Кроме того, записали на меня все, что у них накопилось: запугивание ОМОНа… запукива-ние… не, правильно сказал — запугивание ОМОНа, охаивание отечественной порнографии, осквернение пивной и два самосожжения.

Они сбегали, кофе сварили, печенье достали — вообще как-то мы подружились.

— А знаете, — говорю, — кто Кеннеди убил?

— Кто?

— Я.

Капитан достал из сейфа бутылку водки, колбасу, выпили все на брудершафт.

— А знаете, — говорю, — кто организовал татаро-монгольское иго?

— Кто?

— Я.

Они встали. Капитан чувствует, скоро майором станет, спрашивает:

— Ваша настоящая фамилия?

Я говорю:

— Аль Капоне.

Капитан посерел маленько… не, посерил маленько… не, посерел маленько. Короче, нехорошо получилось. Говорю:

— Я пошутил… На самом деле я из налоговой инспекции. Откуда у вас сто тысяч долларов?

Капитан:

— Вы же принесли.

Я говорю:

— Когда?

— Да только что. Мы еще на брудершафт пили.

Я говорю:

— С кем?! Что вы несете?! Я — непьющий.

Капитан чувствует, скоро лейтенантом станет, говорит:

— Надо же, чтобы человек человеку верил.

Я сказал:

— О!

И пошел домой.

— Ну не тяни время, говори тост.

— Значит, так… Весь вред на Руси от пьянства. За то, чтобы бросить пить!

— Молодец! Хорошо сказал. Молодец. В самую точку. Здорово! Суть сказал. «Бросить пить!» Молодец! Когда бросить?

— Сейчас.

— Молодец. Здорово. И уже только по праздникам?

— Нет. Ни в праздники, ни в будни.

— Молодец. Только ночью?

— И ночью не пить!

— Если не закусываешь.

— И если закусываешь, не пить!

— Погоди. Сразу не сообразишь. «И если не закусываешь, не пить»… На людях?

— И на людях, и в одиночку. Ни днем, ни ночью. Совсем не пить!

— Правильно! Молодец! Только в отпуске.

— Нет.

— В больнице?

— Нет.

— За границей?

— Нет.

— Перед смертью?

— Нет.

— За границей ночью один перед смертью!

— Нет! Вообще не пить!

— И что тогда?

— И тогда заживем как люди!

— Мы?

— Да.

— Хороший тост. Ей-богу, хороший! Пьем стоя. Прошу всех встать! Грех не выпить, грех! Будем здоровы!

— Будем! Дзынь-ь-ь-ь.

— А это не у вас вчера завалили банкира?

— Не-ет, ты что?! Откуда? У нас кто водится: депутаты, владельцы ресторанов, казино. Банкирчиков нету. Если только подранок забежал. Вряд ли.

— А чиновники у вас водятся?

— Есть. Раньше пугливые были, а сейчас из рук берут.

— Да ты что?!

— Ей-богу! Люди кругом — они не боятся ничего, берут, хоть бы что им.

— Из рук?!

— Из рук прямо! Сколько ни дай, все возьмут. А у вас разве не водятся чиновники?

— Нет, у нас политики больше. Столько развелось их— ужас! В том году весь урожай сожрали.

— Даты что?!

— Ей-богу! Мы их на аплодисменты ловим. Хлопнешь в ладоши — и вот он, выскочил уже откуда-нибудь. И давай петь. До того красиво поют! Такие трели выводят! Дрю-дрю-дрю, та-та-та и дрю-дрю-дрю.

— Да ты что?!

— Ей-богу!

— И дрю-дрю-дрю?

— И дрю-дрю-дрю. Да хоть как! Про зарплату может спеть, про жилье, про пенсии. Стоишь думаешь: ведь тебя убивать пора, а сам заслушался.

— Что же они, опасности не чуют, что ли?

— У их чего-то не хватает, у политиков. Кожи, что ли. У него, когда рот открывается — уши закрываются.

— Надо же!.. Да-а, природа-мать! Кого только в ней нет…

— Плохо, экологию загадили — воры в законе улетели все в теплые края, там и на яйцах сидят. «Новых русских» раньше-то! А сейчас весной если возьмешь одного-двух на проститутку, а так нет.

— Да-а. Сами же мы и виноваты. Мутанты уже появились. Спереди смотришь — политик, а сбоку глянешь — киллер!

— Да ты что?!

— Вот те крест.

— Господи, спаси и помилуй!

— Не знаешь, на кого охотишься. Ну ничего — бог не выдаст, скоро уж пойдем на депутатов.

— Рано еще. Что, они только приступили, еще не набрали ничего, навара не будет. И с ними сейчас тоже умаешься.

— А что такое?

— Следы перестали оставлять.

— Как — перестали?

— «Как»… Вот депутат, вот деньги. Все смотрят в упор — вот депутат, вот деньги. Никто глаз не сводит — вот депутат, вот деньги…

— Ну?

— Вот депутат…

— Дальше что?

— Все, денег нет уже.

— Да ты что?!

— Ей-богу!

— Твою мать-то!

— А одного депутата стали травить, он на их бросился, они давай палить, а у него пули ото лба отскакивают.

— Такие пули?

— Такой лоб… Атаку нас водятся челноки, бомжи, нищие, эти… которые совсем уже… о, память-то… врачи, инженеры, учителя. На их никто не охотится.

— Да. На что они? Для забавы если. И то какая охота? У нас они прямо на огород забегают… морковка там, картошка. Лопатой шлепнул его по башке, и вся охота.

— Да. Что они? Еле ноги носят.

— Значит, это не у вас вчера банкирчика завалили?

— Не-ет, ты что?! Одни разговоры… Не та охота стала, иста.

Друзья мои, скоро жить начнем хорошо!.. За нас логика. Сейчас те, кто ворует без устали, они же наворуют до отрыжки, до ожирения, до неподвижности, и все… И тогда мы!., начнем жить хорошо.

Они тоже люди. Ну, жена, любовница, две любовницы, и все. Силы же где взять?.. Ну, три! И все. У природы свои законы. Ну, четыре! Иначе смерть! От истощения… И их разврату конец… И тогда мы!., начнем жить по совести.

Друзья мои, преступность становится просвещенной! В нее много пришло интеллигенции, много людей умных, образованных, даровитых. Скоро беспредел примет цивилизованные, культурные формы. Люди научатся получать эстетическое удовольствие от того, что их грабят, обманывают, насилуют.

Многие формы преступной деятельности изживают себя! Стало опасно брать взятки — суют фальшивые деньги.

Обречен рэкет! У них рождаемость ниже смертности. Они размножаются хуже, чем стреляют.

Редеют мотивы преступлений! За миллион долларов еще убьют как пить дать. Ну, за тысячу! — без вопросов. Ну, за доллар! А меньше — нет!.. Вряд ли.

Друзья мои, очищаются от преступных элементов структуры власти! Ну, мэр-рецидивист, ну, губернатор-бандит. Бывает. Но редко. Уже чтобы в Думе или в правительстве с тремя судимостями — нет! Не то что нельзя, не то что правовое государство, но уже как-то неловко, нехорошо.

Скоро станет лучше! Уже сейчас есть районы, где ни зарплаты, ни света, ни воды, но уже стало лучше.

И еще. Друзья мои! Самое главное. Один предсказатель… пророк! Его бог в лоб целовал. Все, что он предсказал, — сбылось!

И вот он… перед насильственной смертью сказал: «Скоро… станет… лучше». Успел сказать.

Поздравляю вас! Дожили.

Под самое первое апреля всей семьей пошли в кино: теща, это жены мать, я сам, жена сама и наш с женой общий сын лет десяти.

Перед кино журнал пустили. В магазине кладут на пол сто рублей и снимают, кто поднимет и что будет делать. Все, конечно, сразу бегут к выходу. Там их останавливают, спрашивают: «Где же ваша совесть?» И отбирают сто рублей.

Вдруг смотрю — я в очереди. И теща на весь зал кричит:

— Витю показывают! Это — наш Витя.

И тут показывают, как я эти сто рублей с пола поднимаю, сую в карман и спокойно стою дальше.

В зале кто-то басом говорит:

— Ну и морда!

Теща тоже громко говорит:

— Нет, это не наш Витя.

Я спокойно стою в очереди, к выходу не спешу. Тогда режиссер засылает ко мне двух артистов. У нее — на руках ребенок, в драненьком весь, кукла оказалась, у него — ботинки на босу ногу. Оба аж посинели от холода. Спрашивают:

— Не видел кто наших последних ста рублей?

И опять крупно меня. Я смотрю на них, но видно, что не слышу, о чем речь. Наверное, о своем о чем-то задумался. Тогда артист разворачивается, ка-ак пхнет меня, я еле на ногах устоял. Спрашивает:

— Не на-хо-ди-ли вы ста рублей?

Я говорю:

— Время — без двадцати шесть. — И хотел отвернуться от них. Тут ложная мать кричит:

— Убейте меня, не знаю, на что завтра купить кусок мяса грудному ребенку!

Народ на их искусство реагирует вяло, больше озирается — куда это сто рублей пропали?

Тогда фальшивая мать кричит:

— Помочь нам некому, мы — неизвестные сироты из детского дома для глухонемых.

Тихо сразу стало и в зале, и в том магазине, всем стыдно сделалось, что совести у людей мало осталось.

И тут опять крупно меня. И что-то у меня в лице дрогнуло, я лезу в карман… Бас в зале говорит:

— Молодец, морда!

Теща плачет, кричит:

— Это наш Витя! Витечка наш!

Я лезу в карман, говорю:

— Учитывая, что вы сироты и что не в деньгах счастье, жертвую вам три рубля.

И тут все полезли по карманам, стали совать им кто рубль, кто пятерку. И все чуть не светятся. Сотни две те набрали. Но они не рассчитывали на такой оборот, и режиссер им ничего не говорил, стоят нерадостные. Отец совсем потерялся. Говорит мне:

— Что же вы, сукин сын, ничего больше не хотите нам отдать?

И мать ребенка опустила, одной рукой за голову держит.

Я им говорю:

— Я и так от семьи оторвал. У самого семеро глухонемых детей… потому что жена-алкоголичка все из дому тащит. Спасибо теще, хоть и спекулянтка, а выручала. По вчера… царствие ей небесное, преставилась, а хоронить не на что.

Народ мне на гроб теще сбрасываться уже не стал, не до конца еще у людей совесть отогрелась.

А в зале ржут: на артистов, которые ребенка за голову держат, на меня, что убиваюсь их неблагодарностью, и на сто рублей, которые я выронил, когда за трешкой лазил.

Народу журнал понравился. Бас сказал:

— Умереть со смеху.

И все радовались, что еще у людей немного осталось юности. Только теща сказала:

— Ну и морда же наш Витечка!

Никто не следит за своей речью. Кошмар какой-то. Ни женщин не стесняются уже, ни детей.

Раньше сказать в общественном месте «задница» было нонсенсом.

Сейчас все стали раздраженные, неуважительные. Остановишься на улице, тебе сразу:

— Что ты, задница, рот разинула?

И чаще всего именно вот это слово, иногда даже совсем без смысла.

Как-то я сказала одному мужчине:

— Как же вам не стыдно?!. Вы только что совершенно незнакомую женщину обозвали дурой. Неужели в вас ничего святого не осталось?

Он налился весь кровью, говорит:

— Святого у меня… полная задница.

И все кругом смеются, вместо того чтобы одернуть его. Представляете?

Когда мы не одергиваем, мы сами опускаемся, даже интеллигенция. Незаметно, но опускаемся.

Мне соседка-учительница пришла, рассказывает, что дорого все на рынке, что ни к чему не подступишься. Рассказывает и плачет.

Я ее спрашиваю:

— Кто же торгует так дорого?

А она — это три-то языка знает — говорит:

— Да кто же?! Все больше эти… чернозадые!

Но только вчера я поняла: сквернословие — это эпидемия, оно жертв не выбирает.

Вчера я стою в очереди за овощами. Продавщица обсчитывает и обсчитывает без зазрения совести и всех подряд. В народе даже пошел ропот.

Молодой человек один, рабочий, кажется, — он без рубашки был, в одной татуировке, — говорит ей:

— Ты чем считаешь?

И вдруг я — никак не ожидала этого от себя — говорю:

— Жопой она считает!

Господа! Дети же вокруг нас. Падает культура речи — падает нравственность, падает нравственность — падает общий уровень жизни. Еще чуть-чуть, господа, и мы окажемся… Именно там.

Я, если разрешите, несколько слов по поводу пластических операций на лице… как специалист в этом вопросе. Я сам — грузчик.

Короче, работал у нас такой Мальков Игорь Александрович. Обыкновенный человек — радости: баня, пиво, жена; неприятности: работа, соседи, жена.

И вот назначают министром финансов Валентина Павлова. Тогда аж еще было дело.

Этот Павлов — вылитый Мальков!.. То есть Мальков этот — вылитый Павлов… в профиль.

И сразу Малькову пиво без недолива, в баню без очереди.

Проходит всего ничего, Павлова назначают премьер-министром. Я о сослуживцах Малькова даже говорить не хочу. Жена боится лечь с ним в постель. Дура! Уж она-то точно знает, что он не Павлов.

Правда, этот Мальков косорылый был, у него шея не ворочалась, и он всю жизнь ко всем в профиль простоял, то есть у нее перед глазами с утра до ночи Павлов был. Дура, конечно.

Проходит еще немного, и этот премьер-министр устраивает нам панику страшную с сотенными купюрами.

Как раз в тот день у нас получка. Так Павлову ста грамм не налили!.. То есть Малькову.

Вот вам наш народ, его отношение к своим вождям.

И сразу следом ГКЧП!.. Хана бы Малькову, но он в отпуске был на охоте. Он с детства охотник. Забрался в непроходимые болота без радио. Если бы он был с радио, он бы оттуда выбираться не стал.

То есть он на работу когда вышел, он сам уже наливал всем по сто грамм.

Но никто!! Ни один человек!! То есть выпить все выпи вали, зачем добру пропадать. Но — никто!! — спасибо ему не сказал, руки не подал.

Вот оно, отношение к вождям!

Мальков чуть с ума не сошел. Просился в Матросскую Тишину, его не приняли. Сперва приняли — думали: сбежал, вернулся. Потом видят, перебор у них вышел с Павловыми, и не приняли его.

Он попробовал повеситься, ему веревку обрезали, то есть началась самая настоящая травля.

Что он тогда делает?.. Пластическую операцию! Изменяет внешность.

Недели три его никто не трогает, вообще забыли, что есть такой. Человек вернулся к нормальной жизни.

И тут назначают Гайдара. И оказывается, что Мальков после пластической операции — вылитый Гайдар.

Снова улыбаются ему все, руки моют перед едой, если он рядом, — опять дикость наша полезла.

Жена к матери сбежала. Тоже ее можно понять: то с Павловым спи, то с Гайдаром.

Народ бы споил его, но тут смотрят — цены-то! не в два-три раза увеличились, как Гайдар обещал, а в двести-триста!

Собрались все… напомнили Малькову, что он хотел повеситься, пообещали не мешать больше.

Мальков тоже не дурак, тут же смотался на свои болота. Пока не показывается.

А что еще ему остается?.. Где выход?.. На Западе нечего раздумывать, еще одну пластическую операцию сделал — и живи себе спокойно.

А у нас же. Во-первых, еще на одну денег не хватит. А самое главное — операции, видишь, пока слабенькие очень, с них можно запросто выйти Гитлером. И тогда уже никакие болота не спасут.

Потому что отношение к вождям у нас стало плохонькое.

В понедельник тринадцатого числа где-то около пяти часов вечера, когда с ясного голубого неба посыпал вдруг редкий грибной дождь, неожиданно завыли иерихонские трубы и могилы разверзлись.

Живой и мертвый народ нехотя, как на работу, потек на Страшный суд.

Иван Васильевич Сидоров, мелкий служащий, случился в первых рядах рядом со столом, крытым кумачом. За кумачом перед графином со святой водой сидел Господь Бог. Над столом тучей вились ангелы-консультанты.

Сидоров огляделся. Неподалеку, слева от него и чуть отдельно ото всех, стояли вожди: Сталин, дедушка Калинин, Жданов, ворошиловский стрелок Ежов, Брежнев, Малюта Скуратов, Суслов, еще кто-то. Ближе всех из них к Сидорову стоял Каганович, который почему-то улыбнулся Ивану Васильевичу и вежливо поклонился.

Иван Васильевич стоял спокойно, грехов больших за ним не было, жизнь он прожил тихо, мирно, в бутылку, что называется, не лез, все годы старательно молчал в тряпочку. Пару раз, правда, бил жену, но не больно, всякий раз за дело, а самое главное — без свидетелей.

Первым к столу вызвали Малюту Скуратова — Страшный суд начался.

Тут же консультанты что-то горячо зашептали Господу в оба уха, тот извинился за беспокойство и попросил Малюту не счесть за труд вернуться на место. К столу пригласили вождя народов.

Сталин сразу во всем признался. В оправдание сказал, что его попутали трое, и назвал фамилии: Маркс, Энгельс и Ленин. Чистосердечное признание скостило ему десятку, но по совокупности все равно вышло прилично, что-то около трех миллиардов лет.

Черти тут же легко и весело, как-то по-свойски, по-братски подхватили Иосифа Виссарионовича и вместе с ним провалились в тартарары.

Следующим Бог вызвал Лаврентия Берию. Произошло замешательство — проходимца нигде не было. Все заозирались, ангелы зашелестели крыльями, в мгновенье ока облетели несчетную толпу — пусто, нашли только пенсне.

То ли, не дожидаясь Страшного суда, кто-то из своих истолок его в пыль, то ли еще что-то, чего и представить себе нельзя.

После заминки с Берией остановок практически не было, дело пошло ходко, даже и сортировать не приходилось. Состав преступлений был схожим, все шли примерно с одним и тем же сроком.

Суслову вменили «изнасилование идеологии в особо извращенных формах».

Калинина за то, что согласился быть старостой, лишили звания «дедушки».

Жданов просил присудить ему ежедневное на сон грядущий чтение Ахматовой и Зощенко. Хитрость раскусили. Приговорили к полному собранию сочинений Отца народов… натощак.

Вождей было много, скоро все притомились и оживлялись уже только, когда судили самых отпетых.

Все шло более-менее гладко. Затем случился небольшой, но неприятный скандал.

Никита Сергеевич Хрущев, как известно, еще при жизни страдал приступами волюнтаризма, то есть что ему в голову западало, от того он уже ни за что не отступал.

А запало ему уже давно, с первых чисток партии, что Бога нет. И естественно, что при виде его, Бога — он начал нервничать. Вначале норовил пощупать на Всевышнем хитон, а потом просто швырнул в него ботинком.

Но главное — не знали, куда его определить, в рай или в ад, потому что одинаково заслужил и то, и другое. Устроили ему двусменку — неделю в раю, неделю в аду.

Пока судили да рядили, один ангел полетел по нужде за край толпы, увидал там, что рецидивисты режутся в очко, а подставкой им служит чья-то спина.

Ангел был гуманист, кинулся защищать человеческое достоинство. Ему, конечно, пообрывали крылья, но он успел заметить, что подставкой был Берия.

Через мгновение тот предстал перед Богом.

Когда Господь дочитал список деяний Берии до конца, он как бы даже впал в оторопь, потом разверз безгрешные свои уста и, конечно, чисто механически — конечно же! — можно даже сказать, безотчетно, молвил:

— Экая, твою мать, сволочь мерзкая!

Только молвил, Берия тут же, не сходя с места, превратился в мерзость. Описанию она не подлежит, не поддается, но место это с нескрываемой брезгливостью стали обходить не только самые забулдыги — черти, но и те из вождей, на ком, казалось, и клейма ставить негде.

Суд потихоньку набирал силу, всем доставалось с лихвой. Только Брежневу все простили — не в своем уме правил. Зная его слабость к излишествам, выдали ему вместо одного пять фиговых листков, и он, счастливый, со слезами на глазах, отправился в рай.

Когда в кругу вождей было еще довольно густо, Бог вдруг поманил пальцем Ивана Васильевича.

Иван Васильевич до того опешил, что тут же сподличал — украдкой показал Богу на Кагановича, что было уже хамством, потому что боги не ошибаются. Уж если чего затеяли, так, значит, так тому и быть.

— Ну, — ласково сказал Бог подошедшему, — здравствуйте, Иван Васильевич.

— Здравствуйте, — ответил Иван Васильевич. — Я жену два раза бил.

— Это хорошо, — сказал Бог, — жену полезно поучить. А вот какой вы за собой грех знаете?

Иван Васильевич убежденно, почти страстно замотал головой.

— Как же? — удивился Господь. — Вот только что поступило заявление от товарища Кагановича. — Он повертел в руках мелко исписанным листом бумаги.

— И когда успел? — поразился, в свою очередь, Иван Васильевич. — голый стоит, ни ручки, ни чернил.

— Вот товарищ Каганович пишет тут, — продолжал Бог, — что вы всю жизнь молчали в тряпочку и тем самым потакали всяческим безобразиям, что такие, как вы,

развращали своим молчанием таких, как он, подталкивали, можно сказать, вынуждали их к репрессиям.

— Так все молчали, — выдавил из пересохшего горла Иван Васильевич.

— Ты не за всех, ты за себя отвечай! — крикнул с места истец Каганович.

— Боялся, — признался Иван Васильевич Богу.

— Ну а после того, — спросил Бог, — уже когда перестройка началась?

Иван Васильевич потерянно затоптался, пожал плечами и виновато улыбнулся.

Бог не ответил ему улыбкой на улыбку, наоборот, он как-то помрачнел, как бы даже скособочился, а потом и совсем отвернул от Ивана Васильевича свой лик.

Это было плохой приметой.

Последний раз живым Иван Васильевич помнил себя сидящим в первом ряду на общезаводском собрании, когда выбирали нового директора.

Старый директор-проходимец, прохиндей, протобестия, прелюбодей и пропойца, одним словом, аппаратчик, которого Иван Васильевич не любил, а еще больше боялся за редкую мстительность, попросил Ивана Васильевича поддержать его на выборах.

Так, может быть — Иван Васильевич хорошо помнил, что поддерживать не хотел — так может быть, не смолчал он в тот, в последний раз?!

Но вспоминать было уже поздно. По знаку Господа к Ивану Васильевичу с двух сторон двинулись радостно оскалившиеся черти.

Один из них, разноглазый и косой, с развратной вихляющей походкой, особенно какой-то нечистоплотный, слюнявый, замызганный черт, подойдя, больно ткнул Ивана Васильевича локтем в бок.

По телу последнего молнией пробежала судорога, и он в ужасе… проснулся.

Иван Васильевич сидел в первом ряду на общезаводском собрании. За столом, крытым кумачом, расположился председательствующий. Как раз он спрашивал: Кто хочет выступить в поддержку старого директора.

Сам старый директор сидел рядом с Иваном Васильевичем и больно толкал его локтем в бок.

Дальше произошло вот что. Иван Васильевич выскочил на трибуну, крикнул не своим голосом, что молчать больше не может, и выложил все, что знал о директоре.

Затем началось голосование, и с преимуществом в один голос старый директор был все-таки утвержден на своей прежней должности.

Еще дальше, поздно вечером, часов в одиннадцать, у Ивана Васильевича случился острый сердечный приступ, а ближе к утру он умер.

Хоронили его в понедельник тринадцатого числа где-то часа в четыре пополудни.

— Дурак! — искренне соболезнуя, перешептывались шедшие за гробом родные и близкие покойного.

— Дурак. Кто его за язык тянул? Перестройка, не перестройка, с начальством не схватывайся, сиди, молчи в тряпочку.

Эта бесспорная, вечная истина была понятна всем.

Единственное, чего никто не мог понять — почему всю жизнь мрачный и хмурый Иван Васильевич лежал в гробу помолодевшим и как бы улыбаясь чему-то.

Он продолжал улыбаться и тогда, когда с ясного голубого неба посыпал вдруг редкий грибной дождь.

— Выпили вчера с ребятами три пол-литры на четверых. Что делать?

— К бабам!

— Не, добавить надо. Пошли к это…

— К Зинке.

— Не. К Михалычу, перехватили на портвейн, а уже восемь, душа горит. Тогда в общежитие.

— К бабам!

— К ребятам. Заглянули к Кольке Стойлову, а у него это…

— Бабы!

— Не. Пьянка. Ну, и мы отвели душу. Утром просыпаюсь — лежу в обнимку с это…

— С бабой!

— С бутылкой.

— Слушай, для чего ты только живешь?!

Я лично о нашей медицине ничего плохого не могу сказать.

Сейчас слухи стали пускать, что у нас врачей готовят кого по верхней половине туловища, кого по нижней. А за весь организм, дескать, никто не отвечает. И, мол, хотя в верхней половине органы главнее, население у нас еще темное и больше опасается за свои нижние органы и готово за них отдать бешеные деньги. При чем здесь медицина?.. Не знаю, может, где-нибудь какого-нибудь здорового мужика и залечили до полусмерти, что-нибудь ему отрезали не до конца или до конца, но не то. Но в общем-то я считаю, у нас все нормально. Просто, чтобы выздороветь, нужна сильная вера в медицину. Не сама медицина, а сильная вера в нее. Поясню на примере.

Сосед мой Иван Николаевич Сидоров с детства страдал аллергией. У него была жуткая аллергия на деньги. Как увидит деньги, начинает задыхаться. Еще у него было сильное искривление ног и не слабое косоглазие. Косил так, что жена ревновала ко всем встречным, поперечным.

Что ему только не давали!.. То ему и не помогало. Его уже стали успокаивать. — мол, зато теперь анализы не надо сдавать, уже бесполезно.

Он от такого сочувствия перестал выговаривать буквы… не все… только гласные. Согласные выговаривал хорошо.

Жена решила, что с болезнями у него перебор и она этого не выдержит. И она достает ему порошок! Нет, не чтобы покончить со всем разом, а чтобы гласные выговаривал. Ей же надо с ним разговаривать. А то он только: «с-с-с… ж-ж-ж… з-з-з… р-р-р», и все. Она понять ничего не может.

Мужу она говорит про лекарство, что это древнее тибетское средство от его прежних болезней.

И в нем проснулась вера в это лекарство. Исчезает аллергия, косоглазие, кривоногость — все болезни! Единственное, что плохо, он и согласные перестал выговаривать. Он же думал, что лекарство от его прежних болезней.

Вот что такое вера!.. Я знал человека, который в аптеке схватил не свое лекарство. Месяц пил мочегонное вместо снотворного… Сутками спал!.. А тот другой бегал каждую минуту. Ему спать было некогда.

Известен случай, когда ошиблась уже сама аптека, и одному новобрачному досталось успокаивающее средство… сильнодействующее. А его деду-вдовцу, фамилия-то у них одна, из-за чего путаница и вышла, тому достался допинг… тоже сильнодействующий.

И вот свадьба!.. Чем бы все кончилось, не верь дед с внуком в наши лекарства?.. Неизвестно. А так дед всю свадьбу проспал, а у молодых через год родилась тройня. Вот что такое вера!

А этот случай! У женщины одной тик был. Она подмигивала каждую минуту. А молодая женщина, красивая. И еще у нее, как подмигнет, голова чуть дергалась. Подмигнет и головой вот так. (Зазывно поводит головой.) Вечерами на улицу лучше не выходить… до драк доходило. Она пока дойдет до магазина, скольким подмигнет?.. Да еще в магазине. И не дай ей бог пройти мимо винно-водочного! Замуж не могла выйти.

Чем спаслась? Верой. Мужчина один, он другой болезнью страдал, он на женские подмигивания не реагировал. То есть он и рад бы, но что-то там у него не срабатывало… в центральном мозгу. А, может, не в мозгу, не знаю. В общем, все женщины от него отвернулись.

И вот они встречаются в Кисловодске у нарзанного источника. Она выпила полстаканчика, видит — мужчина уже спокойно на нее реагирует. А он тоже принял стакан — что такое?! Одна уже. (Зазывно кивает.) Оба верили, что нарзан помог, а нарзан-то тут ни при чем. Через месяц они поженились.

Но мужчина, видимо, на радостях проболтался кому-то про свое недомогание, потому что у этого источника потом такая толпа из мужиков собралась и многие так спешили прорваться без очереди, что пришлось вызвать воинские подразделения… Которые, когда узнали, в чем дело, штатских вообще оттерли от источника. Могла начаться гражданская война!.. Хорошо, нарзан кончился.

Вот что такое вера! Если убедить себя, что ты в бане, можно голым стоять на морозе… И еще будешь потеть… умолять прохожих, чтобы не поддавали жару.

Если как следует верить, то и анальгин спасет от заикания, пурген — от облысения, горчичники — от плоскостопия. А медицина здесь ни при чем.

В воскресенье морду только справа успел побрить — воду отключили. Серега только слева успел.

Мы с ним у булочной столкнулись. Цены опять подняли, но хлеба не завезли. С неба какая-то дрянь посыпала. Еще ботинки у меня худые второй год, а у Сереги со вчера носки не высохли… И холодно, собака!.. И курить дорого.

Мы с Серегой в соплях все, в гусиной коже, матом ругаемся, чтобы немного хоть согреться — помогает, но плохо.

Тут видим — неподалеку митинг.

— Товарищи! Сколько можно так жить? Сколько?! Вы же в соплях все! К ответу реформаторов-аферистов! Вы вручили власть бандитам!

Тут у нас с Серегой глаза-то и раскрылись. Не тем мы с ним власть отдали. Дурят они нас. Обещают, обещают, а мы в соплях с утра до ночи.

Приняли с горя по стакану, я ему говорю:

— Серега, а ведь я знаю, где они гнездо свили. Где раньше райисполком был.

Кинулись к райисполкому, по дороге колья где-то вырвали. Прибегаем — там митинг.

— Товарищи! Друзья! Современники! Вы скоро околеете. И так уже все в соплях, ни хлеба у вас, ни мяса! Это враги вставляют нам палки в колеса.

Тут у нас с Серегой глаза-то и раскрылись. Гниды! Палки нам в колеса вставлять? И так погода дрянь, хлеба нету, курево кончилось, мясо что-то и не начиналось — они еще палки в колеса!

Приняли с, горя по стакану — кинулись с кольями назад. Ребята с нами какие-то увязались. Несемся как молнии. Серега вдруг говорит:

— Я короткий путь знаю. Свернули в скверик — а там митинг.

— Господа! Гос-по-да! Каждый, кто до власти дорвался, гребет только для себя, а их тьма-тьмой. Нас спасет лишь царь-батюшка! Царь-батюшка!!. Один он много не нагребет. Но масоны-змеи под ногами у нас путаются, шагу не дают ступить!

Туту нас с Серегой глаза-то и раскрылись. Масонам надо головы поотрывать — и взойдет радуга!

Приняли на радостях по стакану, озираемся — где масоны? Какой-то хороший человек шепнул нам:

— Масоны, они завсегда трутся возле консерватории.

Кинулись сломя голову человек сто уже. Бежим. Никто не знает, где консерватория. Но зато разогнались — не остановишь нас. Вдруг слышим:

— Братья и сестры! Россия — страна аграрная! Ее спасет только крестьянин-землепашец! Но сперва надо снести до основания совхозы и колхозы! Иначе ничего у вас не будет, кроме запасных соплей.

Тут у нас с Серегой глаза-то и раскрылись. Чуть мы души свои не сгубили, чуть мы вместо совхоза не снесли консерваторию. Правда, еще хорошо — время к обеду, мы немного отвлеклись.

Взяли три бутылки, на закуску не хватает, присесть негде, пробку никак не снимешь, ноги мокрые, с неба сыплет кислота какая-то — настроение дрянь.

Только выпили все, видим, по рукавам кто-то бегает… небольшие такие, с рогами, голые. И тут у них митинг начался, а потом свара. Один усатый кричит:

— Я на вас одиннадцать чемоданов набрал! Ворье вы! Невиданное!

Те ему:

— Сам такой, и счет у тебя в том же банке!

Я говорю:

— Серега, это ведь мы с тобой до чертей допились!

Тут у нас глаза-то и раскрылись — вон оно что, оказывается, меньше надо пить да чертей слушать, может, тогда что-то и наладится.

Сказки бывают страшные и нестрашные.

Мой сын любит только страшные. Мой отец не знает вообще ни одной сказки. Они встретились. Вот что из этого получилось.

— Дедушка, расскажи сказку.

— Сказку?.. Да я уже все перезабыл.

— Расскажи страшную. Только складно рассказывай.

— Ну, это само собой. Ладно, слушай… Не давно, не недавно жил Змей Горыныч. Гад был из гадов. И решил он напасть на людей.

Ночью подполз к границе, сделал страшную рожу, ка-ак выскочит… Думал, дело с концом. Но не тут-то было.

Похватали люди что под руку попало: кто вилы, кто топор, кто винтовку. Который с вилами, в лес убежал, обернулся медведем и говорит: «Ну, Гитлер, погоди!»

— Ты, дед, что-то путаешь.

— Ничего, все так и было.

— Это волк говорит: «Ну, погоди!»

— Правильно. А волк говорит: «Ну, Геббельс, — они все, гады, на «г», были, — ну, Гиммлер, Геринг, погоди! Я тебе такой мультфильм устрою, глаза на лоб полезут, сам себя казнишь!»

Вот выходит Иван в чистое поле…

— Какой Иван, дед?

— Иван — старший брат. Их много поднялось против Змея, а Иван был старший брат. Вот выходит он в чистое поле, где Змей притаился, и говорит: «Что же ты, придурок, мир с нами заключил, а сам взял да напал? За это, знаешь, что бывает? За хвост и головой об камень».

Змей пасть разинул, хотел цапнуть Ивана, но тот изловчился и сам саданул его по уху. Под Москвой. Ага! А Красная Шапочка говорит: «Молодец, Иван!»

— Откуда она-то взялась, дед?

— Я разве не сказал? Это — жена Иванова. Говорит: «Давай, Иван, дави его, гниду. И не нервничай, не переживай, у нас с Мальчиком-Пальчиком и Дюймовочкой все в порядке. Я за станком стою, Мальчик-с-Пальчик помогает мне, а Дюймовочка по дому хозяйничает».

— Дед, это из другой сказки.

— Все из этой. Второй раз саданул его Иван под Сталинградом. Зубы ему все долой, пусто-пусто сделал, глаз один прикрыл и шкуру спустил наполовину. Но еще у Змея запасные челюсти были, дело не кончилось.

Ага! Тут приплывает Золотая рыбка. Иван говорит: «Что же ты, ядрена корень?»

— Так рыбку звали?

— Да… «Ядрена корень» ее звали. «Что же ты, ядрена корень, тянешь со вторым фронтом?»

Она туда-сюда, хвостом завиляла, муть подняла, не поймешь, что к чему.

Ладно. Тут уже Орловско-Курская дуга. Змей не тот стал, но еще огнем-смрадом дышит, думает: «Подавлюсь, а Ивана проглочу».

Ага! Тут Левша заявляется, говорит: «Иван, смотри-ка, я тебе какую дубину изготовил». Смотрит Иван: и правда, дубина на удивление, увесистая, удобная, с набалдашником. Взял он эту дубину, размахнулся да ка-ак хряснет змея! У того хребет-то и наружу. «Что, гад?! Еще?! На еще!!!»

— Дед, не кричи.

— Я не кричу. Погнали мы его к самой границе. Ясно, ползет Змей подыхать. Но за этим делом надо было проследить, заодно освободить кого он в темнице держал.

Добрались до змеиного логова, Иван и говорит: «Ну, сукин кот! Много ты народа погубил, много крови людской выпил, ни стариков, ни детей не жалел. Молись, ядрена корень!» Чик ему голову — и получился капут.

Иван вернулся домой, стал жить-поживать, добро наживать, а дубину в сенях поставил, чтобы в случае чего без проволочек было… Такая сказка.

— Не умеешь ты, дед, рассказывать, перепутал все на свете, и совсем не страшно получилось.

— Не страшно?.. Ну, сейчас бабушка придет, расскажет про серенького козлика, а я пойду покурю. Что-то покурить захотелось.

У нас в городе несколько мужчин организовали кооператив «Галантность». Приходишь, делаешь заказ: «Завтра во столько-то у выхода с работы на виду у сослуживцев преподнести букет цветов». Оставляешь деньги на цветы, на преподношение и еще, — в зависимости от того, сколько он пройдет с тобой метров от проходной, — сорок копеек за каждые сто метров.

Хороший был кооператив. Даже выбрать можно было, кто преподносит: брюнет, блондин или шатен. Еще у них был ярко-рыжий, почему-то стоил сорок три копейки за каждые сто метров.

На все услуги такса была своя. Скажем, уступить место в автобусе в часы пик — шестьдесят копеек. Цветы преподнести, чтобы сослуживцы видели, — рубль двадцать. Чтобы муж видел, — четыре тридцать. Считалось, что существует риск. Хотя при наших мужьях какой и для кого может быть риск?.. Но все равно женщины заказывали с удовольствием, уж очень это романтично звучало: «Рубль двадцать плюс три десять за риск».

Ну и разные другие они услуги ввели. Знаки внимания на улице и попытка заговорить — два семьдесят за час. То же самое на английском языке — бутылка. Поднять перчатку стоило пять копеек. Сказать при всех «ангел мой», — три копейки. Я уже всего не помню.

Помню, что радости от внимания, от воспитанности наших мужчин можно было получить много. Даже можно было заказать чуткость, кто побогаче.

Разумеется, не обошлось без казусов. «Галантность» — слово забытое, многие женщины не сразу взяли в толк, что оно значит. Заказывали посидеть с детьми, постирать, приготовить обед.

Я помню, одна женщина из приезжих умоляла до стать ей три пары колгот. Когда ей объяснили, что галантность у нас— это когда за определенную плату брюнет может при всех преподнести ей ею же купленные колготы, она чуть с ума не сошла. Потом сказала:

— Тогда пусть и он мне заранее даст деньги, которые я ему заплачу.

Святая наивность.

Многие обходили кооператив, полагая, что галантность как-то связана со СПИДом. Другие, наоборот, считали ее филиалом фирмы «Заря». Однако все вскоре утряслось, объяснилось, встало на свои места, и начался золотой век кооператива.

Неудовлетворенная жажда мужской преданности, поклонения начала искать выход.

Стали заказывать серенады… Но каждый раз на балконы выбегали все женщины, какие в этот момент оказывались дома, и дети, и старухи, и каждая делала вид, что поют для нее. Поэтому от этого вида услуг пришлось отказаться.

Было заказано три попытки самоубийства от неразделенной любви. Театры и стадионы в эти дни пустовали, метро работало только на выход, движение транспорта ограничивалось — все напоминало народное гулянье.

Но и от этого вида услуг пришлось отказаться, так как третья попытка самоубийства оказалась удачной.

Агент, как и было условлено в договоре, поцеловал фотографию заказчицы, сорвал с шеи галстук, крикнул:

— Гори, гори, моя звезда!

И прыгнул с моста, но перед этим не посмотрел вниз, а то бы увидел, что под мостом проходила баржа.

Апофеозом всего явилась дуэль. Редчайшее зрелище сегодня. Люди съехались из соседних городов, из окрестных деревень. В большинстве, естественно, женщины. 11о ждать пришлось долго. Выяснилось, что стрелять в наше время можно лишь из охотничьих ружей и в строго определенное время. До открытия сезона оставался месяц. Народ месяц не расходился. Наконец каждый из претендентов на руку и сердце выкупил лицензию на отстрел крупного рогатого зверя, и они сошлись.

Женщина-заказчица должна была метаться от одно го мужчины к другому, умоляя пожалеть ее, не подвергать свои жизни опасности.

Мужчины, хоть она и отдала одному отпускные, другому — тринадцатую зарплату, на всякий случай решили стреляться на ста метрах. Женщина быстро забегалась, устала, казалось, что она уже никогда не отдышится. Но все равно было и красиво, и жутко. По нашим временам и это невиданные страсти.

Никто бы не пострадал, потому что стрелялись холостыми, но, когда мужчины начали сходиться, толпа подалась вперед и придавила нескольких человек. В тот же день горисполком дуэли запретил.

Тем не менее кооператив процветал, деньги текли рекой. Они его и сгубили. Средневековая галантность не выдержала современной жадности. Они набрали столько заказов, что в исполнении их появилась неизбежная спешка, небрежность недопустимая, путаница.

Одну женщину, не успевала она отойти от дома, тут же подхватывали и силой несли на руках к подъезду. И все время разные мужчины. Ей от дурной молвы пришлось переехать в другой город.

Не удалось исправить положение и после того, как к подъезду стал подносить цветы один и тот же мужчина, но поздравлял разных женщин.

Дальше — хуже. Знакомиться стали грубо, без выдумки, как знакомятся мужчины — не члены кооператива. По-английски уже с бутылкой в руках.

Помню, продавщица из гастронома, чтобы ее несли до подъезда на руках, заказала двоих агентов. Явился один, естественно, не удержал — врач констатировал у нее сотрясение мозга.

По ошибке выкрали двух старух, у тех от радости приступ. Родные подали в суд.

Дальше еще хуже. И наступила такая галантность, которую мы каждый день видим бесплатно и которую многие не без основания называют просто хамством.

Кооператив закрыли. Видимо, не пришло еще его время.

К сожалению, товарищи, даже в наше просвещенное время мы не имеем еще точных, толковых ответов на многие доисторические вопросы.

Что такое любовь?.. Как понимать, с милым рай и в шалаше?..

Правда ли, что любовь слепа?.. Что такое платоническая любовь? И так далее, и тому подобное.

Вопросов много, ответов нет, наука молчит. Но больше молчать нельзя. Пора наконец дать ответ тем, кто хочет любить, но побаивается.

Чаще других мучаются такими вопросами:

«Испытываешь к человеку чувство, но любовь ли это?»

Отвечаем.

Если вам с этим человеком легко и каждую минуту хочется смеяться от радости, значит, вы испытываете к нему чувство юмора.

Если вам хочется всякую секунду быть рядом с ним, помогать ему, заботиться о нем, значит, вы испытываете к нему… чувство жалости.

Если этот человек кажется вам самым нежным, самым красивым, самым умным и вообще самым-самым, значит, вы испытываете к нему… чувство зависти.

Если вы после этих объяснений еще что-то испытываете к нему, то это и будет любовь.

«Говорит — люблю. А вдруг обманывает?!. Как узнать точно?»

Узнать можно, и легко. По внешним приметам.

Если у человека выросли крылья, значит, он любит вас.

Если крыльев в помине нет, а глаза бегают, значит, обманывает.

Если и глаза бегают, и крылья выросли, значит, любит… но не вас.

«Как понимать: с милым рай и в шалаше?»

Никак не надо понимать, это шутка.

Вот уже немного прояснилось с любовью. Раньше люди ужасно как мучились. Выходит человек весной на улицу, вдруг чувствует: слабость, головокружение. Что это?.. Любовь подкралась или грипп?

Предположим, любовь, а вы глотаете аспирин. Поможет он? Никогда. Или, наоборот, у вас грипп, а вы кинулись в любви объясняться и получили согласие. Свадьбу успели сыграть, дети у вас пошли… в школу. И тут выясняется, что все это был грипп. Глотаете аспирин. Он уже не поможет.

Часто спрашивают: «Что такое платоническая любовь?»

У любви, товарищи, есть две стороны: духовная и физическая, одна отражает жизнь духа, другая — жизнь тела.

К духовной жизни больше тянет мужчин.

К жизни тела относятся: стирка, мытье посуды, приготовление завтрака, обеда, ужина. Здесь первенство принадлежит женщинам.

Духовная любовь по-другому называется платонической.

Есть еще идеальная любовь, в ней и духовная, и физическая связаны неразрывно. Скажем, если муж смотрит телевизор, а жена в это время моет пол, то это и будет идеальная любовь.

«Правда ли, что любовь слепа?»

Правда. Но сколько бы вы ей об этом ни говорили, она вас не услышит. Она еще и глуха.

И, наконец, главный вопрос. «Какое место по своему значению занимает любовь в жизни современного человека?»

Считаем. Сон в жизни человека занимает тридцать три процента времени, зарядка — один процент, работа— тридцать пять процентов, еда, дорога, отдых — по восемь процентов, то-се — четыре процента, остальное по праву принадлежит любви!

Это будет три процента.

Недаром, товарищи, говорят, что любовь в жизни современного человека занимает не последнее место. Последнее занимает зарядка, а любовь по своему значению стоит между зарядкой и то-се.

Я очень надеюсь, что теперь в вопросах любви вы подкованы хорошо.

Что-то случилось у Сергея Ивановича с антенной, телевизор ловил не все программы, а какие хотел.

Конечно, неспроста.

Не будь Сергей Иванович с детства сильно покалечен атеизмом, он бы мигом углядел провидение. А так что же?.. Пришлось страдать за убеждения.

Он одну программу включит — там проповедь. Только проповедь закончится — на экране рябь в тишине. Он на другую программу— там достают мощи святого, он на третью — там начинается крестный ход.

И куда ни кинься — или рябь, или о нравственном возрождении, или просто добрый разговор о загробной жизни.

Какой ни будь атеист, а если подряд недели две:

— Не укради!

— Не убий!

— Не возжелай!!

То дрогнешь, засомневаешься. А еще обстановка в стране такая, что выжить все равно вряд ли удастся, а помирать, дураку понятно, лучше все-таки с чистой совестью, с отпущенными грехами.

И Сергей Иванович решил очиститься.

Очищаться начал он на работе, зашел к начальнику своему Борису Ильичу, с которым отношения были испорчены давно и надолго.

Войдя, Сергей Иванович перекрестился. Борис Ильич от неожиданности перекрестился встречно, хотя был чистый еврей. Чистый значит, что у человека и отец, и мать евреи, а не как у нас бывает — отец русский, мать мордвинка, сам еврей, лишь бы выехать.

Сергей Иванович перекрестился во второй раз и кротко сказал:

— Я евреев раньше не любил.

— За что их любить? — неопределенно сказал Борис Ильич.

— Есть хорошие черты.

— Какие же?

Сергей Иванович вопроса, верно, не слышал, долго молчал, собирался с силами. Очищение давалось нелегко.

— О погромах мечтал. Чтобы место твое занять. А сейчас не хочу. Понял, что все люди — братья.

— И евреи? — уточнил Борис Ильич.

Опять не ответил ему Сергей Иванович — в себя ушел.

— Ну, вот, — сказал он минут через десять, — выложил нам все и легче мне стало. Пойду.

И сделал, как и пообещал, ушел. Борису Ильичу, напротив, полегче не стало. Он кинулся к телефону и долго и путано названивал кому-то насчет погромов.

Следующий визит Сергей Иванович нанес своему соседу, грузчику Гаврилову, чья жена недели три назад мыла лестничную площадку, а Сергей Иванович поднимался пешком и… возжелал. Кроме него, никто об этом не: шал, но ведь и очищал-то Сергей Иванович себя, а не кого-то.

Гаврилов, страдая ясновидением, сразу определил, взглянув на Сергея Ивановича: «Занимать пришел, гнида».

Но когда прошли на кухню и сели на табуретки, Сергей Иванович неожиданно сказал:

— Заповедь есть «Не возлюби жены ближнего своего».

Гаврилов был бабник и с ходу тезис этот отверг:

— А ближний кто?.. Брат, отец, и все.

— Ты мне как брат, — просветленно сказал Сергей Иванович. Гаврилов отрекся от него.

— Мы все — братья, — настаивал Сергей Иванович. Но до Гаврилова не доходила эта простая истина, он угрюмо молчал.

— Жену я твою возжелал, — кривясь, сказал тогда Сергей Иванович.

Гаврилов успокоился, посмотрел на часы и сказал:

— Она часов в восемь будет.

И тут до него дошло что-то.

— А чего было-то? — спросил он.

— Ничего, но я хочу, чтобы перед тобой совесть у меня была чиста.

Гаврилов скорей всего поверил, но, видимо, захотел подстраховаться. Он коротко взмахнул рукой-кувалдой.

Сергей Иванович не только легко слетел с табуретки, но и навсегда потерял всякий интерес к очищению.

Вот и вся история.

Казалось бы, что сделал человек?.. Всего два коротких бессмысленных визита, но именно после них в среднем по России гадить друг другу стали, кажется, меньше; вроде бы упала преступность, а воровство хоть и не упало, но и не выросло. То есть огромные произошли сдвиги в лучшую сторону.

А Сергея Ивановича с тех пор за глаза звали «святой дурачок».

Муж — это должность или звание?..

Если должность — служи, если звание — не позорь.

Так нельзя больше — кто хочет, тот и муж. Ты заслужи сперва, оправдай.

Кастрюлю берешь — гарантия год, на приемник — два, на холодильник — три, на мужа — ничего. Это ненормально. От мужа ведь больше пользы, чем от кастрюли.

Что получается? Три месяца прожила с ним, он исчез… на рассвете. Так же нельзя, я тоже живой человек.

Чистый ходил, во всем свежем, пыль с него сдувала, за день раз двадцать скажешь:

— Иди руки вымой!

Он у меня из ванной не вылезал почти, только поесть да поспать. Что ему еще нужно было?

Жил как в раю, сбежал как с каторги.

Надо что-то делать срочно, я не знаю. На инженера пять лет учат, на повара — два года, на мужа — десять минут в загсе. Это смешно! Какой он специалист?.. Что ему доверить можно?

Если это профессия — учись. Если хобби, то клуб какой-то должен быть. Все же через клуб сейчас. Собаку хорошую достать — через клуб. Родословную дают. Ошиблись — обменять можно.

Мужа берешь — как кота в мешке. Что он мне устроил? Три месяца прожили, исчез на рассвете.

Кажется, жила его интересами, на хоккей ходила. Придем со стадиона, он есть просит. Я говорю: подожди, давай матч обсудим.

Он, видите ли, не хочет обсуждать. Я спрашиваю:

— Ты меня любишь?

Молчит. Я еще раз спрашиваю:

— В чем дело?!

Он говорит:

— Люблю.

Хорошо, а зачем кричать? Скажи тихо, чтобы соседи не проснулись.

Такой веселый был до свадьбы, разговорчивый, обещал на руках носить. А что получилось?.. Всю семейную жизнь на ногах перенесла. Это какое здоровье нужно иметь?

Надо что-то делать, я не знаю.

Если муж — это почетная обязанность, пусть призывают самых достойных. Приемная комиссия должна быть. Годен — читай клятву, не годен — сиди в запасе. А где же еще? Или вообще белый билет ему.

Если семейная жизнь — это наказание, то надо по всей строгости закона — к двадцати пяти годам, к пятнадцати… Не к трем же месяцам, это не мелкое хулиганство. Сбежал — еще ему срок набавить. И никаких амнистий!

Если это болезнь, диспансеры должны быть. Пусть им там прививки делают или уколы. Что-то надо делать, я не знаю.

Так же нельзя, я привыкла к нему, он рядом всегда был, а тут на рассвете повела рукой — нет ничего.

К какому идеалу он стремился, я не понимаю. У меня внешние данные со знаком качества, в духовной жизни я вообще выше его была.

Придем из кино, он скорее к холодильнику. Я говорю:

— Положи на место! Давай фильм обсудим сперва.

Он забьется в угол, сидит молчит. Я говорю:

— Не молчи! Говори, что тебе понравилось?

Он ничего не говорит, только дрожит. Я спрашиваю:

— Что случилось? Если что-то не так, давай сядем, обсудим.

У него волосы дыбом. Зачем пугать так? У меня ведь тоже нервы есть.

Как дальше жить, товарищи? Я боюсь теперь замуж выходить. А если второй раз то же самое?..

Кто-то должен взять на себя всю ответственность. Я не знаю кто. Пусть Госстрах возьмет. Застрахуем их сразу на большую сумму, как движимое имущество.

Вопрос наболевший, я ко всем обращаюсь. Куда мы катимся?.. Подумать же страшно.

До открытия оставалось полчаса. Говорили о Боге.

— Все на Страшном суде спросится!

— А как же не спросится? Муху обидел — и то спросится.

— Озверели прямо, будто и не люди, совсем без совести.

— Как все равно с ума посходили.

— Бога, Бога забыли.

Разговор замолкал, вновь разгорался, но куда бы он потом ни кидался, всякий раз возвращался к тому, что помнили бы о Боге, были бы добрее друг к другу — и жили бы по-человечески.

— Никто никому уступить не хочет, все с гонором.

— А Бог говорит: уступи, еще помоги.

— Да. Последнее отдай, не то что помоги.

— Богу угоди, а не людям. Богу угодишь, и людям угодишь.

— А людям угодишь, и Бога порадуешь.

Говорили о любви, что все дети божьи, что все равны перед ним, о милосердии, о терпении (Бог терпел и нам велел), о суете человеческой, о том, что в гроб с собой ничего не возьмешь. О том, что жить надо для души.

Каждый рассказал или молча вспомнил историю, как на днях его оскорбили, а он простил обидчика, уступил ему.

— Все бы так-то, давно бы жили по-человечески.

— Господи, вразуми ты людей!

В восемь открыли магазин. Стеной поднялся визг, крик, мат — задавили троих. Меньше обычного.

ОН (ей). Передайте пять копеек.

ОНА (в сторону). Передайте пять копеек.

ОН (ей). Передайте на билет.

ОНА (в сторону). Передайте на билет. (Ему.) Возьмите билет.

ОН (в сторону). Возьмите билет. (Ей.) Передайте на билет. Вы мне нравитесь. Я вам нравлюсь?

ОНА. Вы мне нравитесь. Возьмите билет.

ОН (в сторону). Возьмите билет. (Ей.) Передайте на билет. Вы мне больше чем нравитесь. Я вам больше?

ОНА. Вы мне больше.

ОН. Я вас люблю.

ОНА. Возьмите билет.

ОН (в сторону). Возьмите билет. (Ей.) Я вас люблю.

ОНА. А я вас.

ОН (ей). Передайте на билет.

ОНА (в сторону). Передайте на билет.

ОН. Голубка моя.

ОНА. Сокол мой.

ОН. Голубка.

ОНА. Сокол.

Он в приливе чувств замирает.

Сокол!

Он не реагирует.

Сокол! Сокол! Я — Голубка! Сокол!

Он приходит в себя.

Возьми билет.

ОН (в сторону). Возьмите билет.

Она смеется.

Что ты?

ОНА. Ты смешной.

ОН. Почему?

ОНА. Ты очень робкий.

ОН. Только с тобой.

ОНА. Говори еще.

ОН. Мне все время снится один и тот же сон. Будто я иду лугом…

ОНА. Луг — это что?

ОН. Не знаю. Будто я иду лугом, а навстречу мне ты. Вокруг нас море цветов.

ОНА. Море — это что?

ОН. Море — это парк культуры. Ты подходишь и говоришь: «Я люблю тебя».

ОНА. Я люблю тебя?

ОН. Да.

ОНА. Какой прекрасный сон! (В сторону.) Сойдите с моей ноги.

ОН. Мы могли не встретиться.

ОНА. Не говори так, мне страшно. (В сторону.) Сойдите с моей ноги. (Ему.) Передай на билет.

ОН (в сторону). Передайте на билет. (Ей.) Там касса сломалась.

ОНА (в сторону). Там касса сломалась. (Ему.) Кажется, только вчера поженились.

ОН. Купи хлеба.

ОНА. Сдай посуду.

ОН. Возьми белье.

ОНА. Проверни фарш.

ОН. У меня будет аттестация.

ОНА. У меня будет ребенок.

ОН. Мальчик или девочка?

ОНА. Мальчик… или девочка.

ОН. Это счастье! Спасибо тебе, Голубка!

ОНА. Спасибо тебе. Сокол.

ОН (кричит). Закройте заднюю дверь. Что вы сквозняк устроили?! Здесь женщины с детьми едут!

ОНА. Ну что ты шумишь?

ОН. Я отец!

ОНА (в сторону). Держитесь же за что-нибудь.

ОН (в ее сторону). Не держитесь за нее!

ОНА (в сторону). Держитесь же за что-нибудь.

ОН (в ее сторону). Не держитесь за нее!

ОНА (ему). Передай на книжечку.

ОН (в сторону). Передайте на книжечку.

ОНА. Сын спрашивает: «Откуда берутся дети?»

ОН. Так не объяснишь, надо ехать на луг.

ОНА. Достань путевки.

ОН. Я попробую. Твои волосы пахнут сказкой, встань поближе.

ОНА. Я не могу. Сокол, где ты?

ОН. Я — Сокол, я — Сокол.

ОНА. Сокол, где ты?

ОН. Я у компостера, я у компостера! Я — Сокол!

ОНА. Уже февраль.

ОН. Уже март.

ОНА. Уже апрель. (Ему.) Передай на билет.

ОН (в сторону). Передайте на билет.

ОНА (ему). Пройди вперед.

ОН. Зачем?

ОНА. Надо больше двигаться. Сокол.

ОН. Врачи говорят…

ОНА. Уже лето.

ОН. Врачи говорят…

ОНА. Уже осень.

ОН. Врачи говорят…

ОНА. Уже зима.

ОН. Врачи говорят, что зимой мне лучше. Возьми билет.

ОНА (в сторону). Возьмите билет. (Ему.) Поговори со мной.

ОН. Я читаю.

ОНА. Поговори со мной.

ОН. Я читаю.

ОНА. Сын прислал письмо.

ОН. Что пишет?

ОНА. Женился.

ОН. Нуда?!

ОНА. Да.

ОН. А мы ему ничего не успели объяснить.

ОНА. Дочь они назвали Катей.

ОН. Нуда?!

ОНА. Катя окончила первый класс.

ОН. Как окончила?

ОНА. С золотой медалью. Возьми билет.

ОН (в сторону). Возьмите билет.

ОНА. Снегу, снегу-то сыплет! И это летом. В наше время все было не так.

ОН. Все было не так.

ОНА. Скоро на пенсию.

ОН. Ничего, ничего.

ОНА. Давление.

ОН. Желудок.

ОНА. Печень.

ОН. Почки.

ОНА. Радикулит.

ОН. Склероз.

ОНА. Говори громче.

ОН. Я говорю: ничего, ничего. Достал путевки.

ОНА. Куда?

ОН. В рощу.

ОНА. Широколиственную?

ОН. Сердечно-сосудистую.

ОНА. Молодец.

Он храпит.

Сокол!

Он храпит.

Сокол! Сокол! Не спи! (Тормошит его.)

ОН (предъявляет билет). Единый.

ОНА. Сокол, я — Голубка.

ОН. Да, прости. Но как бежит время!

ОНА. Пусть бежит. Все у нас было, все у нас есть: дети, внуки.

ОН. Мне так много нужно сказать тебе.

ОНА. Говори.

ОН. Я люблю тебя.

ОНА. Я тебя люблю. Открой окно.

Он открывает окно. Весна идет.

ОН. Опять весна!

ОНА. Опять весна!

ОН. Опять я Сокол!

ОНА. Опять я Голубка!

ОН. Все хорошо.

ОНА. Все хорошо.

ОН (прислушивается). Конечная. Просят освободить салон.

ОНА (берет его под руку). Пошли.

Медленно уходят.

Беда у меня. Прожиточный минимум в Москве стал сорок тысяч… Это впритык! На гроб уже не остается. Захочешь умереть — нельзя. Бессмертие наступило.

Единственно, что хорошо сейчас — не надо откладывать на черный день, он тоже уже наступил.

Нас шестеро: я, двое моих малолетних детей, домработница-старушка, жена-женщина и телохранитель-сирота. Это считай каждый месяц мне где-то нужно взять шесть на сорок — двести сорок тысяч.

Двести сорок тысяч!.. Это имеется в виду для здоровых людей, которые едят все подряд, что ни дай. Они сперва все съедят, потом вспоминают, чего это они такое только что съели.

А у меня жену от магазинного все время подташнивает. Я извиняюсь очень перед дамами — разговор не про театр.

Даже ее подташнивает не когда она ест. Многих ведь подташнивает, когда они едят. Я извиняюсь еще раз, не всем про это интересно, у каждого свое горе.

Многих подташнивает, когда они слышат про еду, а мою подташнивает, когда она еще только подумает про еду. То есть постоянно.

Такое вот горе пришло в дом ко мне.

Не сильно ее тошнит, но смотреть противно. Она зеленая становится, глаза тускнеют… Смотришь на нее — и самого начинает подташнивать… А она на тебя смотрит — ей еще хуже становится. А ты на нее смотришь — тебя выворачивает.

Значит, мне теперь одна дорога — на рынок за свежей пищей. Правильно?

А на рынке сейчас, если даже брать одни отбросы, все равно выходит дороже раза в три… Нет! В четыре.

Двести сорок на четыре — девятьсот шестьдесят тысяч. То есть я уже вынужден воровать в открытую. А это бьет по нервам, и я приучился выпивать… перед едой. Иначе я давлюсь. Я извиняюсь перед дамами, не всем, наверное, им интересно.

Еда стоит колом, даже если ешь икру. Колом! Сантиметров двадцать. Из глаз — слезы, изо рта — пена, отовсюду — горе.

Короче, мне перед едой надо обязательно тракт весь смачивать коньяком. Это пять раз в день… Нет! Шесть. Это еще тысяч триста в месяц. Воруешь уже из последних сил.

Личный врач сказал:

— Срочно на отдых. Немедленно! Бросай воровать к чертовой матери и отдыхай. Спасайся!

Поехали в Крым.

Путевки по восемьсот сорок одной тысяче шестьсот шестьдесят семь рублей тридцать восемь копеек. Нас шестеро. Не то что наворовать, сосчитать сразу трудно.

Ну, приехали — оказалось, жену на солнце подташнивает.

Подташнивает и подташнивает ее. Даже в «Мерседесе», — мы недавно купили — ее не так подташнивает.

Значит, она лежит в тени в Крыму. С ней домработница. Кто с детьми?.. Чужой человек?.. Крымский татарин?.. Нет. Значит, теща. Это еще восемьсот сорок одна тысяча шестьсот шестьдесят семь рублей тридцать восемь копеек. И там за шесть миллионов было.

Грубо говоря, надо мне в месяц иметь миллионов семь-восемь.

Такое вот горе пришло ко мне в дом.

Конечно, все мы сейчас бьемся, колотимся об жизнь, но меня просто сплющило, уже кончились слезы.

Не буду больше портить вам вечер… воздух и так далее. Пойду.

Захочет кто спасти меня, пусть пришлет сколько сможет денег… на мое имя. На жену не надо. Ее от денег уже… Да, подташнивает.

(пародия)

Внимание! Внимание! Мы ведем наш репортаж о финальном матче на первенство мира по футболу. Сборная Советского Союза — сборная Аргентины.

Собственно матч уже закончился. Счет 8:8! Как же разворачивались события? Первый тайм прошел при подавляющем преимуществе сборной СССР. Сорок пять ударов нанесли наши футболисты по воротам сборной Аргентины, а они по нашим только восемь. Счет первого тайма 8:0 в пользу Аргентины. И так продолжалось до 82-й минуты матча. И вот за восемь минут до окончания встречи в нашей сборной произошла замена. Команду принял новый старший тренер. Он выпускает на поле Владимира Наждачного, восемь раз Наждачный выбрасывает мяч из-за боковой, восемь раз мяч попадает в голову аргентинского защитника и от нее в ворота сборной Аргентины. Счет сравнялся. Сейчас серия пенальти решит судьбу чемпионата мира.

Первыми по жребию бить будут аргентинцы. Это сделает Карантини под номером восемь. Вот он разбегается: удар, гол! Наш вратарь Тигренко знал, что Карантини — левша, видимо, забыл на какую ногу! Чем ответят наши? Бить готовится Степан Корнеев, самый молодой, самый резвый игрок нашей команды, обладающий кинжальным ударом. Корнеев бьет! Такие удары не берутся. Мяч летит на двадцать метров выше ворот.

Да, чехарда с тренерским составом, отсутствие достаточного количества полей, отвечающих мировым стандартам, и неудачно составленный календарь первенства страны не могли не сказаться на игре нашей команды. Второй удар у аргентинцев. Бить будет Хуан Ряхас. Раз бег, удар! Мимо! Как гласит древняя грузинская пословица: «Не все коту масленица».

Наш футболист Валерий Дагаев готовится к удару. Вот он бьет! Гол! 1:1. А точнее 9:9! Вот он, Валерий Дагаев, наш легендарный форвард. Посмотрите, какой удар! Просто математическая точность! Кстати, Валерий прекрасно совмещает занятия спортом и наукой. Он сейчас учится в шестом классе средней школы и одновременно заканчивает институт авиационного приборостроения.

Третий удар делают аргентинцы. Это Родригес Скотт! Разбегается, бьет, мимо! Как гласит древняя аргентинская пословица: «Не все скоту масленица»!

А сейчас на огневом рубеже капитан нашей сборной, форвард тбилисской команды «Динамо» Рамаз Смогулия. Сильнейший удар! Г-о-о-о-л! Сборная Советского Союза выходит вперед. Я не хочу делать преждевременных прогнозов, но сейчас нельзя не сказать, как далеко шагнул наш футбол за последние полтора месяца. И в этот шаг вложили свои усилия и тренеры, и врачи, и инженеры, и техники — создатели великолепных футбольных полей, и вы, дорогие болельщики! Ваша поддержка в адрес нашей сборной сделала свое дело!.. Судья удар не засчитывает. Оказывается, вратарь Аргентины не успел встать в порота! А вот судейство на этом чемпионате явно не на высоте. И это не только мое мнение, это — мнение тренеров всех команд, выбывших из турнира.

Смогулия будет повторять удар. Он спокоен… успокаивает товарищей. Что значит опыт, что значит мастерство. Тридцать два года Рамазу Смогулия. Это — самый расцвет для спортсмена. Простите, Смогулия бьет! Мимо… Да, тридцать два года уже этому футболисту. Неужели у нас нет талантливой молодежи, которая могла бы забить такой нужный одиннадцатиметровый?!

У каждой команды осталось только по одному удару. Аргентинцы этот шанс предоставляют своему капитану Паулю Тампесу, который за долгую спортивную жизнь не промазал ни одного пенальти. Тампес разбегается, бьет! Мимо! Молодец, Тампес! Кто же будет делать последний удар у нашей команды?! Это скажет новый старший тренер, которого только что назначили перед последним одиннадцатиметровым. Он вновь вызывает Наждачного, который сегодня уже забил хитрым путем восемь мячей.

Наждачный отошел к центру поля. Стадион замер, трибуны встали! Наждачный бьет! И мяч от судьи Стремберга влетает в аргентинские ворота. Ну, на этот раз засчитают гол или опять нет? Стремберга уносят с поля.

Мы вынуждены закончить наш репортаж. О том, кто стал чемпионом мира, вы узнаете в программе «Время». А пока это неизвестно, никто не решится сказать вам, так или не так был составлен календарь первенства страны, мало или достаточно у нас хороших футбольных полей, те или не те тренеры привлекались к работе со сборной, так или не так вели сегодняшний репортаж Николай Махарадзе и Котэ Озеров.

Извините, это Птичий рынок? Здесь всякую живность продают-покупают?.. Спасибо.

Иди сюда, вот здесь встанем, здесь самый народ ходит. На тебе кроссворд, отгадывай пока.

Женщина, не нужно вам?.. Как — что?.. А вот мужчина сорока с небольшим. Почему подросток?.. Где вы видели лысых подростков?.. Будете кормить как следует, может быть, он еще под два метра вымахает. Интересно, почему же таких бесплатно надо отдавать?.. В какую нагрузку?.. Шли бы вы, женщина, своей дорогой. Идите, идите. От такой слышу!

Дура какая-то, набросилась ни с того ни с сего.

Женщина, посмотрите, какой мужчина тихий. Не нужно вам?.. Боря, повернись к свету… Прошу сто рублей. Себе в убыток, да совсем времени нет стоять здесь. А уж такой тихий, знаете! Иной раз думаешь: не помер ли?

Нет, врать не буду, связей у него никаких нет, достать тоже ничего не достанет. Да кто из них сейчас что может?

Ну конечно, походите еще, поприценяйтесь. Только вряд ли дешевле найдете. Или такую дрянь подсунут, что потом всю жизнь плакать будете. У меня соседка на той неделе за сорок рублей взяла у цыган высокого, плотного. А он только и знает, что есть да спать. Ест и ест с утра до ночи. А так ни помочь чем, ни развеселить как следует.

Что-то все мимо идут. Может, место поменять?.. Дайка я тебе хоть щеки румянами помажу. Стой спокойно.

Женщины, вот спортивного типа мужчина. Вот спортивного типа мужчина! Всего девяносто рублей! Пощупать?.. Ну, пощупайте… Да вы не мните, вы щупайте. Потом кому я его продам помятого?

Что вас не устраивает?.. В очках?.. Так он только днем в очках, на ночь он их снимает. А вам с какой целью?.. Ну, не хотите, не говорите… Он и из-под очков орлом смотрит. Темперамент?.. Ну, как вам сказать?.. Четверть века назад он меня выкрал!.. Сейчас?.. Сейчас что же ему меня красть? Да вам с какой целью, женщина?.. Господи, еле-еле душа в теле, а все туда же.

Замерз?.. Потопай, руками помаши. А плакать не надо. На жалость меня больше не возьмешь. Что значит — не продавай? Сам довел до этого. И не проси, не канючь. Дети здесь ни при чем. Дети взрослые, все поймут. Да я и пожалею, у меня силы уже не те, чтобы прокормить тебя. Почему это я все равно лучше не найду?.. Ерунду-то не городи. Хуже я не найду.

Женщина с козлом, проходите, проходите. Что вы его поставили на самой дороге, места вам мало?.. А то! Моего не видно. Я не кричу, я вам спокойно говорю.

Берете, женщина?.. Берите, он не капризный, ест, что дадут, а то и пропустит день.

Что ты делаешь?.. Что ты делаешь, а?! Ты зачем ноги колесом согнул?.. Ты зачем глаза закатываешь?.. Дурачком прикинулся. У тебя дети взрослые, а ты стоишь слюни пускаешь! Зря стараешься, тебя и так за умного никто не примет. Ну, вреди, вреди, всю жизнь вредил.

Бабушка, не надо ему милостыню подавать, это он улыбается так. Заберите мелочь, заберите.

Что, деточка?.. Восемьдесят стоит. А тебе зачем?.. Выкупить, на свободу выпустить?.. Он, деточка, погибнет на свободе, не приспособлен ни к чему.

Женщина, за семьдесят не возьмете?.. От своего не знаете как избавиться?

Что ли, мне к комиссионному поближе стать?

Замолчи, я сказала, не трави душу! Что ты «верой и правдой»? Что «у нас все впереди»? Ты еще про золотые горы расскажи. Прибавить ему обещали. Молчи уж, не доводи меня.

Женщина, вас спрашивают: почем козел? Меня?.. Мой вот этот… Про этого и спрашиваете?.. Семьдесят. Семьдесят! Дорого?.. Так это рынок, милая моя. «Совсем уж обнаглели»? А вырастить его? А одеть? А обуть? А в люди вывести?.. Такого же при входе за пятьдесят продают?.. Что же вы не взяли? Сэкономили бы двадцатку.

Нет, семьдесят без одежды… Зачем вы говорите, что без одежды ничего не останется?.. Ну думайте, а то мне уходить пора… За семьдесят пять со всей одеждой?.. Берите.

Прощай, Боря. Вспоминай иногда… Это на нем рабочий костюм. Выходной есть… этот же. Ну а что? Он не военный, ему не надо переходить на зимнюю форму, на летнюю, можно круглый год ходить в одном. Куда вы, женщина?.. Надо же, почти сторговались.

Боря, посмотри, сколько времени… Шесть скоро?.. Наверное, сегодня ничего уж не получится. Расходятся все.

Женщина, проходите. Что вы на него так горько смотрите? Отвадите мне всех. Покупаете?.. А цену не спросили. Все равно?.. А ваша какая цена?.. Нет, а ваша? Ну, для начала хоть… Двести? Двести пятьдесят?.. Нет, я не к тому, что мало. Триста? Да вы успокойтесь, женщина. Идите сюда, а то народ собирается.

Что уж вы такого увидели в нем особенного?.. Ну вот, сами говорите, «обмылок», а таких денег не жалеете… Лучше без денег, да не одной?.. Конечно. Да тоже ведь какой попадется. Нет, конечно, одной еще хуже. Богатство богатством, а внимание, ласку не купишь. Ему вот скажи: надо для семьи с крыши прыгнуть, он ведь прыгнет, не задумается… Что вы говорите?.. Четыреста?.. Да я не к тому веду. Вот вы сказали «обмылок». Это он сейчас такой стал, а молодой был!.. Он ведь меня выкрал! Правда. Никого не побоялся. И тогда здоровья не было, а все-таки метров сорок на руках нес. Может, тогда уже и надорвался… Не продается он, женщина. Нет, ни за пятьсот, ни за семьсот. Вы уж извините

Что ты улыбаешься стоишь? Обрадовался. Пошли домой. Ну что же ты? Идти не можешь? Гос-споди, мама! Земля тебе пухом, предупреждала ты меня.

Ну, иди на руки. Прижмись. Согрелся?.. Спит уже. Ну и ладно, ну и ничего.

Я вот в кино люблю ходить, но я хожу только на отечественные фильмы, и поэтому я хорошо выгляжу.

И я всем так советую.

А есть женщины, они только на зарубежные, только на зарубежные! И, конечно, у них на этой почве нервы не восстанавливаются. Они начинают завидовать тамошним женщинам, начинают наших мужчин хаять.

А за что их хаять? За что их хаять?.. Их особенно хаять-то и не за что.

Вот иной раз стоишь в очереди, слышишь:

— В Англии мужчина вежливый, он тебе, из автобуса выходишь, руку может подать.

Гос-споди! Да что я, сама не сойду? Это, может, у них проблема, как сойти. А у нас не захочешь — вынесут вместе с сумками.

Или — во Франции, дескать, они очень женщин любят, их от женщины никакой силой не оторвешь.

Я не представляю себе, как бы я с таким сошлась. Не представляю!

Это мне в субботу убираться надо, полы мыть, готовить, белья грязного набралось полбака. Когда же я все переделаю, если он каждую секунду… под ногами вертится?

Нашему, чтобы не мешался, дала рубль, и он как сквозь землю провалился!. Это надо учитывать?

Теперь, наши вообще развитее как-то, язык у всех хорошо подвешен. Я радио, например, почти не пользуюсь. Спрошу своего:

— Ты где пропадал вчера?

Он мне такого нагородит. Он мне чего только не наплетет!

И как его директор вызвал, а там министр оказался, и они втроем сели думать, как план спасти.

Хорошо посидели, но им показалось мало. Стали думать, как еще план спасти.

Пошли к какому-то приятелю министра, тоже министру, а у него оказался день рождения, живет он у черта на куличках, телефон у него не работает — за неуплату света в доме нет. Поэтому, когда стали расходиться, мой по ошибке попал в милицию. Это в какой Франции услышишь?

Пошли дальше. Бывает, жалуется женщина:

— Не помогает!

Я так скажу. У нас в подъезде один дядечка начал помогать жене, на другой день в больнице оказался, в реанимации. Врачи ему прямо сказали:

— Спазмы всех мышц.

Так что не помогает — и не надо.

Дальше пошли. Женщине без ласки нельзя? Нельзя. А наши какие слова знают!.. А прозвища всякие: мышонок, совенок, чертенок.

А сойдись я с индейцем, как бы он меня звал?.. Меня Александрой зовут. Он бы меня звал Шура Тяжелая Рука Длинный Язык или Саша Большая Сумка. Кому это приятно?

Что мне еще в наших нравится, так это удаль. Без оглядки живут, не осторожничают, не дрожат над каждой копейкой. Так и спишь спокойно, ночью залезут — все равно взять нечего.

А что в наших самое-то главное?.. Вообще можно без них прожить! Сказала ему:

— Вот бог, а вот порог.

И его как ветром сдуло.

А сойдись я с китайцем или эфиопом?.. Может, с ними сойдешься, а потом ни за какие деньги не отделаешься. Так что мы на своих молиться должны!

Муж уходит?.. От тебя?.. Сейчас прямо?.. Надо же. А чей муж?.. Твой?! Ну ты подумай, какой мерзавец. А чем мотивирует, Нин?.. Никакого внимания ему?.. Весь день на телефоне висишь?.. Ну, да… А какое ему, интересно, внимание нужно? Сыт, и скажи спасибо. О чем с ним говорить-то? Ну о чем? Кто кому гол забил? Чтобы идиоткой стать? Вот именно… Да… Ну, ты меня просто убила, я сама не своя… Представляю, что у тебя в душе… Да… Представляю себе… Представляю себе… Да… Представляю себе… Я тебя не виню, Нин. Вот ты со мной что хочешь делай, а у меня к нему с самого начала какая-то неприязнь была. Вот чужой, и все, хоть ты режь меня… Что? Любишь?.. В этом смысле, да? Я понимаю. Так-то он хороший, сидит, молчит всегда, не мешает никому… Не каждый, конечно… И привыкла уже, вот именно. А чем он сейчас занимается, Нин?.. Чемодан закрывает?.. Какой?.. Который ты на ярмарке купила?.. Желтый, я помню. Я у Веры точно такой же видела, только у нее за сорок рублей… Нет, за сорок, Нин, я клянусь тебе. Там «молния» пошире и дно из чистой кожи… Из чистой, Нин, я сама смотрела… Нет, я проверила… Она говорит, их и в продаже-то не было. Ей дядя подарил, у него в универсаме товарищ по университету… Нет, наоборот, в универсаме по университету… Не знаю, Нин, я спрошу. А тебе какое нужно?.. Демисезонное?.. А какой фасон хочешь?.. Спереди?.. Сзади?.. На нет?.. А пуговицы где?.. Что? Что?.. Подошел?.. Попрощаться хочет?.. Чтобы все по его было. Ну вот кто он после этого, Нин, человек или животное?.. Плачет, да?.. Правда?.. Конечно, жалко. Сколько вы с ним прожили?.. Двенадцать?.. Тринадцать. Тем более. У вас свадьба где была, Нин?.. В ресторане?.. С его стороны?.. С твоей?.. Правда?! А кто подарил?.. За сколько, Нин?.. И чек был?.. Правда?! На всю жизнь память. Что-что?.. Поцеловал?.. В щеку?.. Не отходит?.. Даже не знаю, Нин, что тебе посоветовать… К двери пошел?.. Думаешь, ничего уже нельзя сделать… Горе-то какое, господи. С ума можно сойти… Представляю себе… Да, в душе у тебя… Да… Представляю себе… Представляю себе… Стоит на тебя смотрит?.. А где вот он найдет такую, как ты, подумал он? Что уж порхать-то? Не тридцать лет, лысый наполовину. А ты скажи ему, Нин… Ушел уже?.. А плачет кто?., ТЫ?.. Поплачь, Нин, тебе легче станет… Места себе не находишь?.. Я представляю… Представляю себе, что у тебя сейчас… Да… А с другой стороны, Нин, что теперь сделаешь?.. Да, не ты первая, не ты последняя… Да… Вот именно, доля наша такая. Нин, если вернется, простишь?.. Никогда?.. Это ты сейчас так говоришь. К Марии вернулся, она его с лестницы спустила… Нет, не обманываю, она мне повестку показывала — два ребра сломал. А потом из больницы не выходила… Я понимаю, Нин, у каждого свое. И как ты теперь?.. Сама не знаешь?.. Может, он еще недалеко ушел? Догони, скажи: «Что ж ты со мной так по-варварски?..» Да… Вот именно, и молодость ему, и все на свете… Вот именно… Вот именно… На улице?.. Градусов пятнадцать-шестнадцать. А ты в чем?.. А на ногах?.. Тебе не идет так, Нин… Нет, вызывающе как-то. Нужно серое что-нибудь… Нет, Нин, послушай меня, только серое… Так можно… Да, с шарфиком… Ну, беги… Ну, счастливо тебе. Я позвоню вечером… Хорошо, беги, ни о чем не думай… Не забуду, демисезонное… Спереди… На нет… Ну, беги, целую тебя… Спасибо… Обязательно… Я же сказала… главное, чтобы у тебя все было хорошо… Да… Семья в первую очередь… Вот именно… Вот именно… Вот именно… Ну, беги… Что? Полетишь? Ну, лети… Ну, счастливо… Ну, лети… И я тебя. И я тебе… И я у тебя… Нин, если догонишь, привет ему от меня передай.

От бизнеса польза всем. Сколько человек участвует в бизнесе — всем польза! Поэтому, конечно, у нас он может привиться только через мордобой.

Вот тебе субботний случай. В пятницу началось на работе. Парторг наш… он из партии-то вышел, но все крупные праздники отмечает. А как раз только что стукнуло сорок дней кончины ГДР, буквально неделю назад. Он выставил-то три пол-литра на четверых, но нам же только завестись. Ну, и удачно так получилось — завелись.

В субботу проснулся — в голове тошнит, денег ни копейки, а выпить надо, иначе жизнь в теле не удержится.

Ну, взял утюг — я-то все равно глажусь раз в год, жены дома не было, ей в тот момент он тоже вроде бы ни к чему — пошел на барахолку. Продал какой-то морде за пятнадцать рублей. Правда, у мужика какая-то морда лошадиная. Я как первый раз увидел его, подумал: лошадь. Еще удивился: чего это на барахолку лошадей пускают? Продал ему за пятнадцать рублей.

Походил еще немного, потолкался… Все продают, слышь! Все. Носки мужские, минометы, лампы перегоревшие. Как на Западе — все есть, но дорого. Пулемет десять тысяч стоит! Совсем уже с ума посходили, да? Когда это пулемет десять тысяч стоил?

Ну, потолкался чуть, двинул к гастроному. Выхожу с барахолки — у выхода лошадь стоит, толкает мой утюг за двадцать пять какому-то лбу клыкастому

Я подскакиваю, говорю:

— Ты что делаешь, морда? Ему красная цена — десять рублей! Он новый стоит пять сорок. Ты его за двадцать пять пихаешь. Надо же совесть иметь!

Размахиваюсь, ка-ак дам ему в ухо, он брык в сугроб, говорит:

— Ты что делаешь, морда? Это же — бизнес!

И смотрит на клыкастого. Клыкастый этот лоб ничего не говорит, правда, ни слова. Размахивается, ка-ак двинет мне по уху. Забрал утюг за двадцать пять и ушел.

Мы лежим с лошадью в сугробе, разговариваем, есть ли польза от бизнеса.

Лошадь говорит:

— Если по уху за пять рублей, то это еще не бизнес.

Я говорю:

— За пять и по скуле не бизнес. А если, как мы, по уху, но десять рублей чистой прибыли, то уже бизнес.

Поговорили, двинули к гастроному. У гастронома лоб клыкастый частушки поет, прихлопывает, притопывает

— утюг наш толкает за тридцать пять, старается свой червонец заработать.

Но бесполезно. Мы уже решили, что не всем польза от бизнеса, и тут он все-таки толкнул какому-то профессору, тот, видно, не по утюгам учился. Может, он и не профессор — просто голова набок.

Мы клыкастому свистнули, пошли опохмеляться. Как выпили по сто шестьдесят своих граммов, так окончательно поняли, от бизнеса всем польза.

Теперь смотри. Я вечером домой вернулся — жена чего-то светится от радости.

— Чего ты — говорю, — чума, веселишься?

Она говорит:

— Днем вернулась, хотела погладиться — утюг исчез. Так расстроилась вся! Кинулась в магазин, они говорят: «Вы что? После войны еще ни разу не завозили». Выхожу— какой-то дурачок, голова набок, продает в точности как наш и всего за сорок пять. Это нынче такая удача!

То есть от бизнеса польза всем!

У меня последняя неделя такая выдалась замечательная! Что-то необыкновенное!.. Изнасиловать никто не пытался, не грабили, не раздевали.

У меня как раз на неделю отгулов накопилось, и я из дома не выходила. А завтра опять на работу. Или ограбить попытаются, или изнасиловать — не знаешь, как одеваться, каждый раз проблема.

Меня тут женщины послали даже в МВД поинтересоваться прогнозом преступлений, чтобы заранее знать, чего ждать.

Я позвонила, договорилась о встрече. Приезжаю — генерал встречает. Сразу меня к лифту:

— Прошу вас.

Смотрю — никого кругом. А еще не старый такой генерал.

Говорю:

— Я на другом лифте поеду.

Он:

— А что случилось?

Я говорю:

— Я на другом и еду, чтобы ничего не случилось.

Он покрасне-ел! Стыдно стало.

— Ну что вы, что вы!

Я говорю:

— Что — что вы? Сами же советуете вместе с мужчиной не ездить.

Он:

— Здесь МВД. Я — замминистра внутренних дел!

Я говорю:

— Не мужчина уже, что ли?

Он:

— Хорошо. Поезжайте одна. На пятый этаж. Я пойду пешком.

Поднимаюсь — он уже там!.. A-а?.. А поехала бы я в лифте одна с таким шустрым?

Заходим в кабинет.

— Слушаю вас внимательно. В чем дело?

Я говорю:

— Я от имени всех женщин. Или мы отделяемся от вас и живем автономно, или что-то делайте. Так больше нельзя! Грабят уже на пороге дома.

Он говорит:

— Обещаю вам — к двухтысячному году у каждой нашей женщины будет ин-ди-ви-ду-аль-ное средство защиты чести и достоинства.

Я говорю:

— Конечно, хорошо бы нам иметь хоть какое-нибудь средство защиты чести, а то же ничего нет. Ходим кто с чем, сказать кому стыдно

Одна у нас вот с такой маленькой тяпкой. Пристанет кто-нибудь, она его тяпает. Другая с шилом, третья с гантелей на цепочке, у четвертой клизма с пудрой.

Одна таскала с собой гарпун. Но это хорошо на крупного мужчину. Тут ей как-то попался мелкий, она тыкала, тыкала, час гонялась за ним, не могла попасть.

Сейчас женщины начали раскрашиваться под окружающую среду. Но это уже опасно. Мужчина идет, думает: куст или тумба? Вдруг «А-а-а!», — много инфарктов.

Лучше краситься в ядовитые тона или нашими духами душиться — запах отпугивает.

Еще низкий поклон нашей легкой промышленности, такие платьица стали шить — надеваешь, и уже никто не хочет тебя ни грабить, ни насиловать.

Но это же, — говорю, — товарищ генерал, все не выход. К моей близкой подруге приходит как-то ночью… муж! В парике. Решил разыграть ее. Она достает из-под подушки отечественное средство защиты чести… И этой сковородой!.. Трехкилограммовой! Представляете себе… как у нее рука устала уже в первые двадцать минут?!

В общем, все, что они тридцать лет копили, ушло на его лечение.

Что это за жизнь? Когда она кончится?

Генерал руку на сердце положил, говорит:

— Я не я буду! Клянусь, к двухтысячному наши женщины вообще забудут, что такое честь и достоинство!

Не знаю, сдержат они слово. Пойду, а то уже поздно. Мне тут, слава богу, рядом. Сейчас мимо помойки, где недавно нашли расчлененный труп, сразу через сквер, где вчера стреляли из минометов, и я у себя в подъезде… где сегодня утром милиционера раздели.

«Ахир а та бу мадо. У кило тля мелек шахир». Непонятно.

Мы тоже в воскресенье — теща приехала с тестем — сидим после обеда, ну, как все у нас, жизнь клянем: нищету эту, преступность, воровство, правительство… в общем, кругом одна проституция.

Я говорю своим:

— Оттого и бардак, что или шепчемся по углам, или показухой занимаемся, а надо кричать правду во все горло, тогда толк будет.

И звонок вдруг. Я открываю дверь — на пороге негр… в костюме и за ним человек шесть, один с кинокамерой.

Негр говорит:

— Ахир а та бу мадо! У кило тля мелек шахир.

Я говорю:

— Ну, шахир. А в чем дело?

Переводчик вылез:

— Это — король Мутакии Мутак Второй. Говорит: «Солнце вашему дому, удачи к удаче, миллион к миллиону».

Я говорю:

— Ему тоже… солнца побольше, бананов. В чем дело-то?

Переводчик:

— Король решил посетить простую русскую семью, но не подготовленную к приему, а чтобы врасплох застать.

И передает подарок от Мутака, шкатулку какую-то.

Ну, я не из-за корысти, конечно, из гостеприимства говорю:

— Тогда проходите, всегда рады.

Телохранители сразу шнырь во все углы, во все щели. Мои ошалели, конечно, раскланиваются.

Ну, сели. Сидим. Озирается он, король-то. Потом говорит:

— Бедновато живете.

Ну, о чем мы до него говорили. Самое время мне заявление сделать, но так обидно стало за страну! Довели до позора!

Говорю:

— Почему — бедновато? Нормально для одного.

— Ка-ак?! А эти люди кто?

Я говорю:

— Это вот, — про тешу, — служанка. Это — шофер мой, — про тестя.

Жена обиделась за родителей, надулась. Немного только радуется за Родину.

— А это, — говорю про нее, — массажистка со своими детьми. Заглянула на минутку.

Король не ожидал, аж вскочил. И телохранители опять шнырь-шнырь по всем углам, по всем комнатам.

— О-о! А если, — спрашивает, — вы один, не боитесь ли оставлять квартиру? Нет ли у вас воровства?

Наши все засмеялись, головами мотают, дескать, бог с вами, какое воровство.

Я говорю:

— Мы в России и двери-то никогда не закрываем. И днем и ночью нараспашку, заходи любой. У нас воровство не принято.

— О-о! — У короля глаза вылезли. — О-о! А у нас, — говорит, — в Африке воруют по-черному.

Мои все удивляются, тоже глаза выкатывают. Я выкатил, сколько мог, говорю:

— Как же можно так воровать?.. Что за традиции?!. У нас на улицу выйди, положи сто рублей и иди куда надо. Обратно пойдешь — они на месте лежат.

— О-о! — расстроился очень. — У нас, — говорит, — так воруют! Могут на ходу с человека брюки снять.

Я говорю:

— Извините, это — дикость какая-то. У нас, если и спадут с кого портки — никогда никто не возьмет. После праздника, бывает, — гулять-то у нас умеют — выйдешь на улицу — кругом одни портки.

— О-о! О-о! — Аж белый стал. — Но, — с надеждой так спрашивает, — но у государства-то воруют вовсю?

Я говорю:

— Чем взять у государства — лучше сразу повеситься. Уважать же не будут, руки не подадут… вообще убить могут.

— О-о-о! — Вскочил снова, забегал. Телохранители сразу шнырь-шнырь по всем углам.

— О-о! — огорчился до последнего, засобирался. — Спасибо вам, — говорит. — Амеде ту саля.

Я говорю:

— Вам тоже амеде ту саля, что зашли, и за шкатулку амеде ту саля. И не огорчайтесь так насчет воровства. Что сравнивать-то, у нас страна высокой культуры… Со временем и у вас все наладится, будет с воровством не хуже, чем у нас.

И они уехали.

Пока мы впечатлениями делились, полчаса прошло. Потом в соседние комнаты заглянули — половины вещей нет.

А в шкатулке на дне надпись оказалась по-русски: «Я — Мутак Второй… а ты — Первый».

Надо что-то делать с очередями. Уже жить неохота. Сегодня отгул у меня, с утра пошел в магазин — очередь до поликлиники. В поликлинику — до магазина.

Я подошел, занял. Думал, в бакалею, оказалось — к сексопатологу.

Ну, стою. Движемся медленно. И что-то меня не насторожило, что никто не возмущается, ни один человек. Подождал, подождал, говорю:

— Очередь какую собрали! На километр. Перед иностранцами стыдно.

Смотрю, женщина одна поворачивается, с мужем стояла, говорит:

— Пить меньше надо, не будет стыдно.

Муж одергивает, чтобы она помолчала, стыдится за нее, прямо пятнами пошел. Она свое:

— Пропили все на свете, теперь стыдно им.

«Ну, — думаю, — знаем эту песню. Лучше с ней не связываться».

Минуты три помолчал и тихо так говорю мужчине, который передо мной стоит. Интеллигентный такой мужчина, лицо в очках. Говорю:

— Личной заинтересованности нет ни у кого, вот и имеем то, что имеем.

Он вроде хотел мне что-то ответить, а женщина эта… Как она услышала?! Перебила его, говорит:

— Заинтересованность у вас, может, и есть, да вот имеете то, что имеете.

Муж ее уже серый стал, но молчит стоит. Все молчат.

Прямо какой-то фестиваль глухонемых.

«Но, — думаю, — я молчать не буду». И этой женщине уже прямо говорю:

— Вот давайте с вами спокойно рассуждать. Почему на Западе таких вот очередей нет?.. Потому, что у них конкуренция. Каждый старается из последних сил, иначе завтра его на улицу выгонят. А у нас не выгонят. Значит, можно и лишь бы как. Как-нибудь по-дедовски.

Она вроде согласилась сперва, потом рукой махнула.

Я спрашиваю:

— Чего?

Она говорит:

— И по-дедовски-то…

Я говорю:

— Правильно. А почему так получается?.. У них, в кого ни плюнь, профессионал! А у нас одни любители. Людей всему учить надо. А у нас какая учеба?.. Жена вон жаловалась. На той неделе распределили к ним после института парня. Цех у них вредный, одни женщины. Все смотрят на него, чуть не молятся. А какой он специалист?.. Какой он профессионал?.. Он даже не знает, как подступиться к делу! Не знает, где что, на что для начала нажать надо. Теорию-то вызубрил, а практические занятия у них только один семестр были, и все. И то он их прогулял.

Жена говорит:

— Мы все недовольны остались.

Женщина спрашивает:

— Это жена вам сама все рассказала?!

— Сама. Так, — говорю, — хоть и у нас. Колонна — сорок шоферов. Ставят нового замколонны, сразу после института. Тот же самый результат — одна теория. Все шоферы недовольны.

Смотрю, и женщина чего-то пятнами пошла. А «очки», передо мной стояли, вылетел из очереди, даже не предупредил, что вернется.

И я уже насторожился, что чего-то не так. Может, и обошлось бы все, но тут вижу — Шишкин идет из нашей колонны, такая зараза ядовитая. Глаза вылупил:

— Tы чего здесь?!

Я говорю:

— В отгуле.

Он:

— А здесь-то чего?

Я говорю:

— За хреном.

Он:

— А без хрена что же?

Я говорю:

— Я привык с хреном… И вообще, чего ты привязался? Твое какое дело? Иди куда шел.

Он аж светится весь, говорит:

— Ничего, Серега, продержись немного. Я на той неделе к старикам еду в деревню. Ха-арошего тебе хрена привезу.

Заржал и пошел. Через полчаса-то, когда от бакалеи стали отдаляться, я понял, что к чему, да поздно уже.

Не знаю, как завтра на работу выйду.

Надо что-то делать с очередями. И это, конечно, мужики, пить поменьше.

— «Случилось». Тут не случилось, Миш. Тут на самом деле все было… Конечно, я сам маленько виноват… трошки.

Не надо было мне в понедельник… Петьку своего повез к поезду в тот понедельник. Не надо было.

В воскресенье-то мы, конечно, выпили немного… Немного, да… Нет, прилично!.. Да нет, немного. В понедельник я встал все же… Сам! Встал, да… Не надо было мне вставать.

Вот… Встал, повез Петьку в город к поезду. Корнета запряг, повез.

Выехали с запасом, чтобы не опоздать. А с утра-то подморозило!.. Видишь, как получилось?! Подморозило, да. Мы и долетели часа за два… Да меньше! Меньше… За час.

На платформу вышли — твою мать! — поезд уж трогается. Да, трогается поезд. Вещей много, давай кидать в вагон. Скорее, скорее! Кидаем… Эта лается… проводница.

Вот… Петька сунул ей двести… пятьсот!.. Нет, двести. Давай опять кидать вещи. И я кидаю, и он… оба кидаем. Еле покидали все.

Поехал он — попрощаться не успели… Ага! Я к буфету.

Останавливается поезд. Вещи Петькины выкидывают… Петьку тоже выкидывают… Не наш поезд!

Я еще думаю: выехали с запасом, доехали быстро, а чего-то не успели.

Ну и тут же наш подходит… с опозданием. Часа на два… Да, меньше! Меньше… Нет, часа на два.

Поехал Петя. Попрощались с ним, поехал он.

Подождал я — вещи не выкидывают, поехал, значит.

Ага, я в буфет, замерз ждать-то… Два часа… Да, больше! Три, считай.

Соточку принял — мне достаточно, обратная дорога еще ведь, не шутки… дела дома ждут.

Ну, принял, да… Стою. Холодно все же. Думаю: нет! не доеду, замерзну. Взял еще соточку с пивом.

Вот… Народу средне так… средне. Разговаривают об том, что ночью кто-то вскрыл магазин «Продтовары». Об этом разговор идет.

Я согрелся почти… Но ноги, чувствую, холодные! ледяные ноги. А так согрелся… Голова-то согрелась… А ноги холодные… до колен примерно… Да, выше! До головы.

Вот… Думаю: нет! не доеду. Взял соточку еще для ног… И соточку для головы.

Выпить не успел — подходят двое. Так, тебе скажу, лет по двадцати пяти обоим… Но один-то здоровый, я ему по пояс… Чуть выше… Нет! По пояс… по пояс, да.

Вот… Здоровый такой первый-то… А второй еще здоровее.

Говорят:

— Это не ты магазин вскрыл?

Говорю:

— Ребяты, да разве ж я могу себе позволить такое?

Поменьше который, размахивается, ка-к дасть мне в ухо! Я, веришь, как колокол стал — один звон внутри. Второй, вижу, тоже размахивается. Говорю:

— Ребяты, да разве ж я могу себе позволить такое?

Ка-ак он дасть!.. И ничего. Ага, ничего не слышу. Не проходит звук ко мне в ухо.

Вот… Я шапку схватил и скорее в сани. Скорее, скорее.

Корнет уже развязался! Он всегда, когда мне плохо, отвязывается.

Я в сани кинулся, давай настегивать… Ушли от погони! Удачно получилось.

А контуженый!.. Я-то. Думаю: нет! не доеду. Надо что-то делать, не доеду.

Тогда жена одна останется, пропадет без меня… Жалко ее стало.

А мост я уж переехал, как к нам-то править. Съезжаю уже с моста. А справа там сразу палаточка… синенькая такая… в разлив торгуют.

Вот… Жалко так жену стало… Соточку взял, больше ни к чему — дела еще дома. Выпил соточку.

Слышать стал! Отдельные слова хорошо разбираю… Про фальшивые деньги говорят… Ходют по городу фальшивые деньги.

Но не все еще слова разбираю. Думаю: нет! не доеду! не доеду ни за что! Взял еще соточку.

Стою, да… Время уже — только бы успеть засветло. И то еще гнать надо. Гнать и гнать!

Стою, да… Соточку взял еще и стою.

Подходят двое. Так, тебе скажу, обоим лет по двадцати пяти… По тридцати!.. Нет, по двадцати пяти.

Один-то мне по пояс будет. Небольшого росточка. А второй-то… еще меньше. Говорят:

— Это не ты фальшивые деньги делаешь?

Я говорю им:

— Ребяты, да разве ж я могу себе позволить такое?

Слева который, размахивается, ка-ак дасть мне по скуле. За что?! Аль спутал с кем? Смотрю, второй размахивается. Говорю:

— Ребяты, да разве ж я могу себе позволить такое?

Ка-ак он дасть!.. Я к саням скорее. Скорее-скорее. Бегом к саням.

Корнет уж развязался! Пошел галопом. Я за ним. Думаю: не догоню! Ничего, догнал.

Подъехал к дому — ночь уже, ни огня нигде, темень. Еле живой, замерз весь, обида мне кругом, одна радость— добрался. Ага, такая радость!

Стучу. Голос:

— Кто?

Говорю:

— Грунь, это я.

Она вышла — плачет, увидала меня — еще больше… плохо ей стало. Говорит:

— Кого завел на стороне?.. К той и езжай!

Я говорю:

— Грунь, что ты городишь? Разве ж я могу себе позволить такое?

Она разворачивается, ка-ак дасть мне в нос. Тут же с другой руки размахивается.

Я ей:

— Грунь, да разве ж я…

Ка-ак она дасть! Как дасть! И назад в дом, засовом щелк. Я скорее к саням! Корнет уж развязался!

А куды бечь?.. Куды бечь-то от свово дома?! Говорил Петьке:

— Езжай в воскресенье.

— Нет, батя, успеется и в понедельник.

Кто ж по понедельникам ездит?

(пародия на М. Евдокимова)

Не знаю, чего рассказывать…

Не знаю… Ребята небось все рассказали.

Тут как-то весной думаю: жениться, что ли?.. Чего одному-то радостей?.. Баня и все… и телевизор. Баня греет — не разговаривает, телевизор разговаривает — не греет. А надо же, чтобы и грело, и разговаривало. Правильно?

Ребята все давно поженились… Ванька-ал каш женился. Его щас не узнать. Гладкий стал! Радостный такой! Раньше дрался каждый день… козел. Щас раз в неделю… с женой. Морда поцарапанная постоянно, ага, капитально так… Зато гладкий, блин, такой!

Петька дурачок уже седьмой раз женится!.. Ничего себе дурачок, да?!. Седьмой раз уже… на одной и той же. Ага, они поженятся — разойдутся, поженятся — разойдутся.

Леха, блин, и тот женился!! Представляешь?! Представляешь себе — Леха женился?! Вот такой шибздик!.. Сорок килограмм вместе с документами! Его летом из-за ботвы не видно!

А взял себе, что ты! — обхватить не может. Ага, не сходятся у него руки. Жадность-то!.. Бегает вокруг, трясется весь от радости… И тоже чистый такой весь стал.

Я еще той весной хотел жениться. А разобрали всех девок, е-п-р-с-т! Где взять-то?!

Одна была, она мне не нравилась что-то… Ростом по пояс… Лехе. Леха мне по пояс… И кости одни в ней! Ходит, гремит ими на всю деревню… Да, больше! На весь район.

А этой весной в бане познакомился с одной… В смысле, после бани. Я из своего отделения выскочил к буфету за пивом, она из женского выскочила… тоже к буфету…

Ну, как сказать?.. Оба мы выскочили… Столкнулись еще.

Столкнулись, ага… Я когда поднялся с пола, вижу — она ничего, стоит в очереди… Не вертлявая какая-нибудь… стоит и стоит себе… как вросла.

Я говорю:

— Заходи, будет настроение… прямо с вещами.

Она сразу зашла. А чего у нее вещей-то — мочалка да мыло.

Не знаю, чего рассказывать.

Классно так живем. У нас полное согласие во всем… интересы общие, эти… привычки всякие дурацкие.

Я готовить не люблю, и она тоже. Я убираюсь раз в месяц, она — вообще никогда не убирается. Классно так, ага.

И это… интересно — у меня после бани морда красная и у нее!.. У матери у ее не красная, а у ней красная постоянно.

Не знаю, мне нравится… Один недостаток у нее только… Дотронешься до нее, она сразу так дышать начинает, блин! Засиделась, что ли, в девках… Ага, дышит так тяжело… как лошадь… Да, больше! Как конь… Один раз дыхнет — согрелся уже, еще раз дыхнет — мокрый весь.

Главное — не устает дышать. Дышит и дышит с утра до ночи… В смысле, с ночи до утра.

Я на работе уже ничего не делаю! Сил никаких нету. Домой приду, она сразу:

— Ляг, отдохни.

Только лягу, слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын — подходит, ложится рядом. Я думаю: мало ли, может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Как дыхнет! Я говорю:

— Ты чего, в самом деле, наглость потеряла? сколько можно?! дышать. Иди отсюдова.

Она плакать начинает, а мне же жалко ее!.. Не знаю, чего рассказывать.

Интересно это… пожалеешь ее раза два, она запоет сразу, пойдет по хозяйству что-нибудь похозяйствует… минут пять.

Через пять минут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын, опять рядом ложится!

Думаю: может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Как дыхнет!

Я думаю: е-п-р-с-т! Хорошо я попался, другой бы умер давно.

Вчера к врачу ходил. Говорю:

— Нет каких таблеток… чтобы она не дышала?

Он дал порошков каких-то на месяц.

Я домой пришел, она щи ставит, я ей в тарелку все, что на месяц, высыпал. Думаю: или в тюрьме отдохну лет пять, или сегодня хоть высплюсь наконец.

Только она щи доела, я сразу — р-раз в постель, глаза закрыл, рот открыл… И тут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын.

Е-п-р-с-т! Я раз в окно и ходу, ходу от дома. Без передышки километров пять дал. Да, больше!.. Сто пять.

— Здорово. Сегодня приехал, что-ли?..

Видел тебя тут по телевизору. Галька кричит в окно, думал: убилась насмерть обо что-то:

— То-олика показывают по ящику!

А я на дворе был, косу правил. Ну, пришел — ты выступаешь в сером костюме. Правильно?!. В сером?!. Ну! Я ж без обмана говорю, как было.

Я как раз по хозяйству был на дворе. Выпивши чего-то пришел… немного, правда… Но сам дошел! Задыхаюсь, слушай, в доме, не могу дышать чего-то, чувствую — помру щас.

А пойду, думаю, лучше на двор, чего-нибудь сделаю. Косу отбиваю, Галька в окно кричит, думал: ошпарила себе чего-нибудь. Ага, кричит так здорово… Думал: бомбу нашла атомную:

— То-олика показывают по ящику!

Ну, захожу — ты выступаешь в сером костюме. Важный такой в сером костюме стоишь, чего-то рассказываешь… ерунду какую-то.

Ты бы хоть раз серьезное чего-нибудь рассказал.

Третьего дня передача была про снежного человека, я думал: тебя покажут. Нету ни хрена. Чего ты не участвовал-то?

Хорошая передача. Не могут его поймать никак!.. Ха-а! Вот тебе и построили социализм, да?.. Чего построили, сами не знают.

У нас один мужик встречался со снежным человеком… С Зеленого холма он, мужик-то, дом напротив почтаря.

Почтаря-то ограбили весной! Не слыхал?.. Ограбили подчистую! Взять ничего не взяли, а упились — самогон нашли и попадали тут же.

Один-то — сын его… почтаря, другой — племянник. Оба из города. А третий-то — сам почтарь. Говорит:

— Ребята Приехали — выставляют, я пью, они еще выставляют — я еще пью.

Оказывается, они его самогон нашли и его его же самогоном угощали. На дармовщину-то все и упились, ага.

А напротив как раз этот мужик живет. Почтарь вот так, а этот мужик вот так… наискосяк… считай, что напротив.

— Иду, — говорит, — в горку-то.

У них магазин на горке. Он пол-литру взял, спустился уже домой, думает: чего я одну-то взял? И опять, значит, скорее на горку, пока очередь помнит его, а то же не пропустят ни за что.

Он еще почему запомнил — день получки был… не то аванса.

— Иду, — говорит, — в горку, вижу — на пути два мужика стоят. Один как бы другому на загривок забрался.

Еще ни разу он так не напивался, чтобы у него вверх двоилось. Вширь двоилось. Да всякий раз вширь-то двоится! А тут вверх. Он выпил перед этим грамм шестьсот — с чего двоиться-то?

Никогда у нас ни у кого вверх не двоилось. Не было случая такого.

— Иду. — говорит, — в горку, вижу — стоит двухэтажный мужик… голый и мычит чего-то.

Чего-то по-своему мычит, вроде как: «Куда идешь, Иван?» Так получается у него. Вроде как: «Куда идешь, Иван?»

Он почему запомнил? Его Петром зовут… «Куда идешь, Иван?» — Петру-то.

— Голос, — говорит, — низкий такой, и глаз один горит прямо! Второй подбитый.

Где-то ему подбили. Ну, подрался где-то. У нас же, когда получка, могут разукрасить, как елку. Культуры же нет. Ну, под руку если скажешь что-нибудь… Бывает, выпивает человек, а ему под руку что-нибудь говорить начинают… Вообще за такое расстреливать надо.

Ага, глаз подбит один, а голос низкий такой. Ну и нашего парализовало всего со страху. Ну ты чего!

— В глазах, — говорит, — темно, ничего не вижу. На солнце смотрю — нету солнца!

Парализовало всего со страху, ничего не видит.

— На часы смотрю, — говорит, — без двадцати восемь. Сейчас закроют магазин-то! Где потом доставать?

Понял? А этот дрын стоит на дороге, не пускает его, ага. Голос низкий такой.

Он — налево, тот тоже налево, он — направо, тот — направо. Он — в карман, табака достает горсть. Хитрый такой!.. Понял ты? Понял, к чему он?.. Бросить тому в глаза.

Достает табака горсть. Ему Сашка Гагар дал, он свой растит. Крепкий такой табак, хороший!

У Гагара-то жена осенью пропала. Не слыхал?.. Ты уехал с отпуска, и жена его пропала вскоре. Думали, с тобой, может… Так у тебя своя. Куда их две-то к черту?!. Нашлась потом.

Ну и Петька достает горсть-то, хитрый такой… Жена у него Люська тоже хитрая такая!.. Вся семья у них хитрая.

А снежный человек тоже хитрый такой — шлеп ему по рукам!

Он их и чувствовать перестал. Ага, плечи чувствует, а дальше нет ничего, табак один.

Ну, и он тоже звереть начал. Каждый бы так, конечно. Чего, закроют магазин-то запросто!

Никогда у нас раньше снежных не было. Щас чего-то на каждом шагу.

Ну и Петька озверел страшно, думает: бежать надо! А как убежишь?.. Нога-то у него одна под прессом!.. Как от чего?.. Здорово! Тот ему лапой на ногу встал и стоит себе, не уходит никуда. Как бежать-то?

Мне Галька как-то ведро с водой опустила на ногу — ого! Три дня ходить не мог… С коромысла это… стала снимать, оно сорвалось.

Я же виноватый!.. Давно она просила: почини коромысло. А мне все некогда: то забуду, то выпивши, то забуду, то выпивши — оно и сорвалось.

А я рядом был… под ним как раз очутился. А в нем десять литров!.. Я еще босиком чего-то. А ведро полное по края по самые!

И у меня зуб болел, я и стоял — думал: холодного попью — пройдет, может… И не раскорячившись стоял, а чего-то обе ноги вместе. Выпивши, что ли, был. Чего-то вместе их поставил… По обеим и дало!.. Про зуб сразу забыл.

Ну и у него как будто трактор на ноге.

— И уже неприятно, — говорит, — не в зоопарке же, е-мое.

Ощерился этот, голый весь. Он не запомнил бы — голый и голый, подумаешь В день получки у нас и не такое можно увидеть. А голос низкий Очень! А как пасть разинул!

— Я, — говорит, — вообще всю жизнь за минуту вспомнил. И детство, и армию.

В армии-то они с нашим Женькой Поповым вместе служили. В Мурманске.

Ага, в Мурманске. Только Женька на три года раньше. Петька пошел, уж Женька пришел… Да, Женька пришел— Петька пошел… Погоди-ка… Женька пришел, Петька пошел. Петька пошел — Женька пришел. Ну, да!

Женька пришел уж, женился, дом спалил… Материн дом, хороший еще. Спалил, ага, печка одна осталась.

Главное — дождь неделю лил без перерыва. Чего там могло случиться?.. Он и не курил тогда… Да их и дома-то не было никого. Не знаю, как он спалил.

В общем, Петька стоит — рубаха мокрая от страха, сам мокрый от страха, портки мокрые тоже! На часы глянул — без десяти! Твою мать, закроют ведь магазин! А тут этот пасть разинул, голос такой… как после получки.

— У тебя закурить-то есть? Давай закурим… Чего у тебя, хороших нету? «Астры»-то?.. Ну, давай «Столичные».

Ты чего, ничего с собой не привез, что ли, выпить-то?.. Трезвый стоишь… Чего жара?.. Я тебе такой рассказ классный рассказал — кордебалет целый. По телевизору расскажешь, все деньги себе бери, мне не надо.

А ты чего, в жару не пьешь, что ли, совсем?.. Почему?.. Тяжело?.. А кому легко-то в жару?.. Верблюду.

Чем кончилось? Ничем. Перепугался насмерть — и псе. Чего, ему тридцать шесть неполных лет — самая жизнь, самое оно. А тот ему ногу придавил, пасть разинул — все!.. Как говорится. Отберет щас последнюю поллитру, и чего делать вечером?

Ну и тут ветер с его стороны пошел, с его стороны по дул ветер. А шестьсот-то он успел выпить! Зверь дыхнул паров от него — р-раз с копыт. Глаз потух сразу, ногами дергает, пена из него пошла, как из шланга.

Петька перепугался насмерть. И так парализованный стоял, тут пена эта. Бежать скорее… Куда, домой? Ты чего? В магазин. Еле успел.

— Обратно, — говорит, — иду с горы — нету никого, чистая горка.

Хорошо еще он его перед этим догадался измерить для науки. В нем сколько, думаешь, росту?.. Двенадцать пол-литров!

Ладно, пойду. Я тебе вечером расскажу про НЛО. Не слыхал?.. Готовь закуску.

О-о! Вспомнил! Главное-то!.. Я ведь как раз от этого Петьки выпивши пришел, когда Галька в окно чуть не выпала: То-олика по ящику показывают!

Я думал, ей змей под рубашку заполз… или еще кто. Ну, вхожу, ты в сером костюме выступаешь. Правильно?!. Было?!. В сером?!. Ну, вот.

Картошка нужна — заходи. Помидоры, огурцы… Не, не заходи! Я сам принесу.

Главное — Галька орет — у меня весь хмель вылетел. Чего, спрашивается, пил?

Один я щас остался… совсем один.

Старуха моя, того… уехала к сестре.

Сестра у ей болеет… каждую осень. Телеграмму шлет: «При смерти я!» Лет сорок уж помирает.

Говорю ей: «Что ж ты, поганка, делаешь? Я и так об одной ноге — ты опять норовишь сбежать. А куры на ком? А корова? А поросенок?!» — «Я договорилася».

Договорилася она. Вот что творит, падло. Думаю разнестись. А на что она щас?.. Все уж. От их щас одно беспокойство.

Зуб у ей летом болел. Думал: в гроб лягу. Враз заболел. Днем ходила — ничего, все зубы на месте. Ночью дергаться стала. Дергатся и дергатся. Твою мать! Что ж такое? А ну? Встал, свет зажег — раздуло у ей лицо — не признаешь. Ей-бо! Уже пошло на мою подушку.

— Помираю! Помираю!

— Чего, — говорю, — несешь? Кто от зуба помер? Сестра-аферистка сорок лет никак не помрет, и ты туда же. Что я тебе? Четыре утра! Куды я тебе? Кого-чего?! Спи знай!

Утром у ей рот набок, язык не пролазит. Так-то говорит — не поймешь что, а тут вовсе: мы-мы. Чего «мы»?

Дескать, в больницу ее отвези. Щас!! С утра кровельщик обещался подойти насчет сеней, изгородь на задках покосилась, козлы править надо. Я все брошу — в больницу попрусь. Туда пять километров да обратно… шесть. Пятьдесят шесть километров! Бензин дороже молока! Кто повезет?

Легче без зубов жить. Ей-бо! А на что они? Цены щас — все одно ничего не укусишь. Куды я поеду?! Зачем? Кого-чего?!

Пошел. Машины в разгоне все, и лошадей нету ни од ной. Ни одной! Какая где. И что теперь делать? И где взять?!

Она: «Мы-мы».

Говорю:

— Замолчи! Не трепли невров!

Замолкла. Еще хуже — не поймешь, живая — нет. Потрогал — теплая еще. Плохо, ходить не может. Силится встать, а ей в голову отдает. А что я тебе?! Куды я? Кого-чего?! И что я моту сделать с одной ногой?

Пошел в сарай, от Ирки коляска осталася, от внучки. Крышу проели крысы, сиденье крепкое. Что ему? Весной навоз только возил, и все. Соломы бросил пучок, подогнал к крыльцу.

Теперь ее перетащить надо! A в ей пудов шесть! Ей-бо! В сестре шесть и в ей. Аферистки. Шесть пудов целиком не поднять мне… только частями. Твою мать-то! Соседку кликнул. Подтащили как-то. Хорошо, крыльцо высокое — прямо перевалили в коляску… Немецкая коляска. Рассчитано все… на шесть кило. Тут — шесть пудов! Колеса не вертются.

Смазал солидолом. Соседка над душой стоит, ахает. Стерва! Нашла, когда ахать. Костылем отодвинул ее… по спине. Куды ты лезешь? Что ты ахаешь?! Помогла — пошла на хрен!

Отъехали с километр — дождь. Ни одной тучи на небе. Откуда дождь?! Соседка подгадила. У ей глаз дурной. Куры дохнут. «Хорек, хорек». Какой хрен хорек? Чуть ветер с ее стороны — дышать нечем. У ей даже колорадский жук не держится. У всех путных людей картошка облеплена, у ей — ни одного.

Льет и льет дождь, конца нету. Глина под ногами, склизь. Ее пиджаком прикрыл, сам до нитки в одну минуту… Ну, едем. Кто едет, конечно, кто идет. Навстречу Олюшка-спекулянтка тащится. У ей зять у нас с краю живет, Ванька. Ты не помнишь, давно уж было. За бутылку взялся голым вдоль деревни пробечь. А мужики подгадали — в аккурат бабы вечером коров гонют с того конца. Загнали его в крапиву. Измуздыкали так — прибежал, не поймешь, где зад, где перед. Так вздулось все. Рот нашли, тогда определили… где зад.

Олюшка навострилась сразу:

— И что везешь?.. — Спекулянтка, собака.

— Что? А ты не знаш?.. С час назад объявили по радио: старух порченых меняют на телевизоры.

— Шутишь.

— Каки шутки?

Она под пиджак глянула, моя там: «Мы-мы». И эта готовая, тоже: «Мы-мы». Говорю:

— Что ты топчешься, собака? Дуй бегом, Ванька тебя заждался с коляской.

Разворачивается, как даст ходу назад.

— Эй! Подмогай хоть маленько.

И де? Ее не видно уже. Твою мать-то… Иду кое-как, кувыркаюсь. Вот он, мосток! Где Петька Шерстков руку сломал. Девок пугал. Девки сзади шли, он забрался под мосток. Подходят они, он: у-у-у!.. Дурак-то, твою мать. У их сумка с солью пуда на два — ух вниз по башке ему. Он в овраг и боком об корень березовый — два ребра погнул… И руку сломал… через месяц где-то.

Вот он, мосток-то, внизу. Чую, щас перевернемся. Ей-бо, перевернемся! И что делать? Объезда нету. И что я?! Куды? Кого-чего?!. Бросить все да развестись к чертовой матери.

Она: «Мы-мы». Дескать, не бросай. Я, дескать, за тобой горшки носила, когда ногу потерял, дескать, поседела через тебя… Ну, што и дети на ей были, и я взвалился… Говорю:

— Что было, то прошло. Прощай… на всякий случай.

Костылем уперся — тормозю. Как съехали?! Не пойму.

Мосток перешли. Теперь вверх! А куды я с одной ногой?! Что я?! Кого-чего? Не подняться мне!!

Выперся как-то. Ноги не держат. Тащусь дальше. Слышу — хрусть. Чтой-то?.. Костыль треснул. Твою мать! Ложись, помирай… И тут коляска как задергается. «Все, — думаю, — агония у ей началась». Заплакал, ей-бо! Чего же? Сорок лет прожили. За сорок! За сорок. Поворачиваюсь попрощаться, пока не остыла, — она смеется лежит!.. Я в глине весь, как в говне.

И вот все у ей так. Когда сгорели в шестидесятом году, стоим в исподнем у головешек — она смеяться давай. Думал, рехнулась. А это в ей, значит, поперек судьбы чтоб. Ума-то нету.

А мне какой смех? На култышке три километра. Быстрей на пузе вокруг земли. Твою мать-то совсем! И что я?! Как дойтить?! Кого-чего?

Ну, пришли. Врач чего-то на месте оказался. Молодой еще, трезвый… ума-то нету. Сразу руки мыть, инструментов ей в рот натыкал — чик! Готово!

Она: «Ой!»

Он:

— Все! Следующий!

В Москве учился… ума-то нету. А у ей вишь что, в десне рыбья кость застряла. Так жрать горазда! Я-то сижу, подо мной лужа, с чего натекло, всем не объяснишь. Костыль сломал, култышку истер в кровь. А в следующий раз у ей баранья кость застрянет?!. Мне помирать?

Думаю развестись… С утра ухлестала. Когда будет? А ну дождь?! А ну пожар?! Что я один? Куды?! Кого-чего?! Дура чертова, собака!

Ктой-то там на дороге показался. Глянь, не моя?

Сашка письмо прислал — сильно хвалят его. Начальство очень довольно. Золотые руки!.. Начальник так сказал про Сашку мово. Золотые руки! Выстроил всех и сказал: «Вот вам, сволочи, всем пример — Сашка золотые руки». Всенародно сказал. Самый вот который там главный у них — начальник всей тюрьмы.

У Сашки с детства золотые руки. Ноги не так, а руки — что ты! Без порток еще бегал, все, бывало, в замках копался. Замок либо засов увидит — аж дрожит весь.

Еще, помню, в школу не ходил, зашли чего-то к председателю сельсовета Леонтию Захаровичу. У того сейф заело. Сашка открыл! Еще в школе не учился.

А уж когда выучился-то — о-о-о! Что ты!.. У него и первый привод был за технику. Трактор угнал с прицепом… девок катать. В прицеп сколько девок-то войдет!

Судья потом: «Как ты это исделал? Там же аккумулятора не было?»

О-о-о! Сашка что ты! «Как?» Щас он тебе и скажет. Там, по-моему, и мотора-то не было. Он провода соединил как-то… крест-накрест, что ли. Хитрость какую-то исделал. Они потом все удивлялись в милиции.

Головастый!.. В кого вот? Я не сильно в технике. Мать тоже ничего такого уж особенного, кроме ведра, не видала. А этот!

Мышеловку, помню, взял, чего-то там стамеской чик-чик — приемник собрал!

Откуда чего в нем? Ох, головастый! Второй привод за что был? В райцентр кто-то мотоцикл сыну привез из Японии, скоко-то цилиндров там. Ну, и тот ехал куда-то по делам, оставил на улице, цепью только к столбу привязал, два замка навесил, отошел на минуту.

А с коляской мотоцикл! В чем беда-то. Тут Сашка объявился с девками. В коляску-то их тоже много войдет. Подошел без стамески, без всего., с одними девками. Тот возвращается через минуту. Да где?! Через полминуты — цепь на месте, замки на месте, а Сашки с девками нету… и мотоцикла нету.

О-о! Что ты! Тоже все удивлялся: «Как ты завел его? Он же с секретом. Там японский секрет!.. И как ты быстро так?» Оттого и быстро, что с девками. С ними быстро надо все делать, они же не любят ждать.

Он и в третий раз через технику попался. С девками собрался куда-то. В кино, что ли. Девки ведь от него ни на шаг. Что ты! Не оттащишь. Как мухи на гов… на мед. Он же высокий у меня, Сашка, ладный такой… в меня весь.

Ну, и девки одолели его. Он же безотказный, они и пользовались, сволочи. Прохода от них не было. Ночью выйдешь на двор… ну, там покурить заодно — шур-шур в кустах. И что такое? Собака, что ли?.. Ше?! Девки под каждым кустом!

Его больше к технике тянуло. Ну, и к девкам, конечно, тянуло… и к технике. Так раскорячкой и жил.

И, что ли, в кино они договорились, а тут дождь припустил. А сосед у нас слева-то машину купил. Знаешь ты его. Змей! На какие вот деньги он купил? Ворюга, дьявол! На складе завхозом. Что ни день, тащит что-нибудь. Натаскал себе… на целую грыжу. Инвалидность дали. А раз инвалид — машина полагается.

Он машину в пенал, пенал — в гараж, к гаражу собаку. На суде все удивлялся:

— Как ты собаку-то утащил? Она же — волкодав!

«Как». Все тебе расскажи. Поехал Сашка в кино с девками… и с волкодавом. Там — пьяных ползала. Волкодав давай кусать их. И всплыло все. А то бы Сашка на место поставил. Он аккуратный! Всегда все, что угонит, на место ставил.

Три года дали. Четыре отсидел, щас обещают досрочно выпустить.

Ты мне скажи, что это? Всю Россию разворовали до нитки — никто не виноват, а девок: кино свозить — три года! За что?

Когда их возить, как не в молодости?.. Мне щас любую 300 дай — на кой она мне черт?.. Хоть со стамеской, хоть без стамески — ничего не сделаешь.

Всю Россию разворовали, сволочи, а Сашка отвечай.

Боюсь знаешь чего?.. Начальник тюрьмы машину себе новую купил: Сашка пишет — во дворе ставит. А что там, всего-то две решетки, трое ворот.

Да оно ничего. Боюсь, как бы там девок не завелось. Такая зараза тоже, проникают всюду… Как моль! Нету, нету — а хватишься — уже без шапки, без порток.

Мать ему невесту приглядела. Хорошая девка, я видал… работящая. И отец за ней мотоцикл дает… без коляски!

Даст бог, все у нас хорошо будет. Главное дело — у него руки золотые.

ОН. Зойк, Иван-то Никифорыч умер?

ОНА. Гос-споди! Царствие небесное… Когда же?

ОН. Так я не знаю. Я тебя спрашиваю. Вспомнил тут, давно что-то Ивана Никифорыча не видать. Помер он, что ли?

ОНА. Погоди-погоди. Какой Иван Никифорыч?

ОН. Здорово живешь. Совсем, что ли, плохая стала? Петьки нашего шурин.

ОНА. Какого Петьки нашего?

ОН. Брат твой Петька!

ОНА. Чего ты мелешь? Ванька у меня брат, Сережа и Саша.

ОН. Да троюродный твой брат! Из Протасовки. Сын тети Галин.

ОНА. А-а-а!

ОН. Ворона кума.

ОНА. Женька!

ОН. Женька?.. А я Петька. Женька! Ну да! Их семь человек у ей, у тети Гали, всех не упомнишь. О-о-о! Женька, Женька, точно. У него кто шурин?

ОНА. У него нет шурина. Он неженатый еще. Да какой Иван Никифорыч-то?

ОН. С Чуйского тракта… Печник он, что ли.

ОНА. Кто у нас с Чуйского?.. Не кум ли Лешкин?

ОН. Который Лешка?

ОНА. Тети Дуни Лешка.

ОН. Которая тетя Дуня?

ОНА. Стрелочница. Рельсы-то у нас откуда? Картошку нам все помогала сажать. А Лешка — сын ей родной. На спасательной станции работал.

ОН. Так он утонул же!

ОНА. Когда?!

ОН. В том годе.

ОНА. Кум утонул?!

ОН. Лешка сам.

ОНА. Лешка я знаю. Я думала, ты про кума.

ОН. А тетки Прасковьи Лешка. У него кто кум?

ОНА. Тетки Прасковьи бабы Машиной?

ОН. Да.

ОНА. Твоей бабы Маши или моей?

ОН. Твоей.

ОНА. Моей бабы Маши Прасковья в Хабаровске за прапорщиком… Сапоги у нас с портянками откуда? У них двое ребят: Танечка в третьем классе и Вовик в шестом. Никакого Лешки нету.

ОН. Несешь, сама не знаешь что. «Вовик в шестом». Уж он армию отслужил!

ОНА. Сиди «армию»! Это тети Кати сын отслужил, Владик.

ОН. А тот Вовик?

ОНА. А тот Вовик… Уж он женился на Лиде дяди Сережиной.

ОН. В шестом классе?

ОНА. Я про Владика. Лиду взял он, дяди Сережину, который сват нашей Зине. Их-то дети поженились весной. Забыл, на свадьбе гуляли? Павлик и Вика. В универмаге она торгует… горшками. А Лида — вторая дочь. Малярша она, краска-то у нас откуда? Они с Владиком тоже друг другу как-то приходятся. У нас всех один прапрапрадед.

ОН. Ну… умер он, что ли?!

ОНА. Давно. Уж лет сто.

ОН. Как — сто?! Пять лет назад выпивали с ним вот здесь.

ОНА. Про кого ты спрашиваешь? Про деда нашего общего?

ОН. Печку нам кто клал?

ОНА. Степан Иваныч. Которая развалилась печка?

ОН. Нет! Которая развалилась, я сам клал. А потом-то?.. Рыжий такой! С головы до колен! Аж на пятках у него конопатины. Ваша родня-то!

ОНА. А у вас все косопузые.

ОН. При чем здесь?

ОНА. При том. Только пожрать да выпить на чужой счет.

ОН. О-о! Понесло ее.

ОНА. Вся родня такая. Убьют за стакан. И жрут, и жрут, пока в слюне не запутаются.

ОН. Куды тебя понесло? Про что говорим-то? Про Ивана Никифорыча… О-о-о! Вспомнил!! Как же, как же… Нет, не вспомнил… А зеленки ведро у нас пятый год стоит, откуда оно?

ОНА. Поля подарила дяди Витина. Медсестра.

ОН. Которая задницей вертит?

ОНА. Это Оля, буфетчица. Вилки-то с ложками у нас откуда?

ОН. У ей кто муж?

ОНА. Виктор.

ОН. Виктору ж я помогал погреб копать, когда он ногу-то сломал?

ОНА. Это Сергей — брат мужа невестки дяди Мишиного. Он нам помогал копать, когда у тебя рука отнялась. А Виктор нам крышу стелить помогал. Несчастье тогда тоже случилось — сорвался он со стропил… самогон весь разлил.

ОН. А печку кто же клал?.. С Чуйского тракта-то кто у нас?

ОНА. Никто вроде бы.

ОН. Как — никто? Рассказывай мне. Ванька тети Ленин шурин Женьке из Маснева? А Женька через Верку, жену свою, Славке доводится кем-то?.. Он Славке доводится, доводится! А Славка сам с Чуйского!.. Вот я и вспомнил… О-о-о. Наконец-то, твою мать, прости, господи… Вспотел аж.

ОНА. Какому Славке?

ОН. Кудимову кому… Почтарю… Ваша родня-то рыжие.

ОНА. Почтарь — ваша родня, косопузые.

ОН. Еще чего? Не ты, я бы его давно отвадил. Одна рожа наглая чего стоит.

ОНА. Нуда.

ОН. Что ну да?

ОНА. Наглая рожа… Я так и думала, что из ваших. К нам он ни с какого боку.

ОН. А что же брат его гостил у нас неделю целую… лет семь назад. Это ж брат его был, Славкин?

ОНА. Почем я знаю. Он принимал.

ОН. Я думал: ваша родня.

ОНА. Еще чего?

ОН. Кого ж мы принимали?

ОНА. Вот он, наверное, и есть Иван Никифорыч.

ОН. Будет тебе! Что я, Ивана Никифорыча не помню?

ОНА. Ну, кто он, Иван Никифорыч твой?

ОН. Кто?

ОНА. Да. Кто он?

ОН. Кто… Все! Иди. Пристала: кто, кто?.. Иван Никифорыч, и все… Родня чья-то… Небось уж помер давно.

Когда последний-то раз с тобой видались?.. Позавчера?..

Вот ты ничего и не знаш. Вчера Петр с Иваном убили друг друга… до крови.

Петр телевизор включил. Смотрел, смотрел… с полчаса — нет ничего! То, бывало, рябь показывал, а тут нету и ее, одни крапины.

Крапины же неинтересно смотреть. Он — к Ивану.

Ну, Иван сразу пришел… под хмельком, правда. И Петр маленько под хмельком был. Да… короче, пьяные оба в стельку.

Иван сперва-то починил телевизор, заработал он… Вставил вилку в розетку, тот и заработал.

Пошла рябь! Голоса нету, а рябь хорошая идет, крупная… Хоп! Исчезла рябь. Прождали с час — нет! нету ничего.

Тогда что же? Достали бутылку… две ли. И началась тут хренатень. Иван первый заметил… И Петр первый.

Они выпили по рюмке — оп! — рябь появилась. Только закусывать — чик! — рябь исчезла. Что такое, твою мать?! Они наливать скорее — оп! — рябь здесь. Они закусывать — чик! — нету ее.

А ну, какого дьявола?! И что за шутки?! Выпили — оп!

— вот она, рябь. Закусили — чик! — вовсе ее нету. Твою мать-то совсем! Они стаканы достали, давай стаканами проверять. Налили — оп! — есть рябь. Они закусывают — нету ряби.

Ни грозы на улице, ни самолетов. Что тогда?! Два часа уже так-то.

Тарелки достали. Налили в тарелки — оп! — есть рябь. Они закусывать — чик! — нету ряби.

До слез прямо. Обнялись, плачут сидят… Сидят, сидят… Ага! Тут Иван кулаком и ударь по телевизору, тот возьми и взорвись.

Ну, тут у них драка и вышла.

И кто виноват?.. Петр ни при чем, я считаю. Иван виноват!.. А Петр прав. Он же не понимает в телевизорах. Только с какой стороны смотреть… А что там внутри? Куда какой провод? А ну замкнет?! Дом спалишь!

Кузьма вон Порошков весной взялся у жены роды принимать. Твое это дело?! Учился ты?.. Что ты лезешь, куда не надо?! С ножом встал у постели, пуповину чтоб резать. А та глаза открыла!.. Господи! Муж с ножом у горла! Обморок с ней! С сердцем что-то… И троих родила. Так бы одного.

Петр не виноват, я считаю… Никак он не виноват… Нет… Да, я считаю, и Иван не виноват. Он тоже в телевизорах не понимает ни хрена. У него и своего сроду не было. Не знаю, чего он взялся чинить… Он чего не знает, за все берется.

Я так считаю… все-таки Петр виноват!.. А не Иван… Петр… А кто же еще? Знай, кого зовешь. Тем более видишь, он лыка не вяжет… Зачем звать? Какой с пьяного спрос?

Белкин вон Сергей Алексеевич. Агроном! Считай, непьющий совсем. Кто его одного в поле видит?.. Тут брат к нему приехал с женой. Ну, выпили чуть. Дело к ночи. Жены спать.

Хозяйка у Сергея Алексеевича уважительная женщина — гостям свою постель уступила, самим в сенях, значит, постелила. Мужа предупредила.

А они добавили еще!.. Под утро он брата в сени, сам в постель по привычке.

И что теперь?! Кто кому муж, кто кому брат?

И спьяну не помнят, было чего, не было.

Жены смеются, кричат: ничего не было!.. Может, и не было. Тогда чего они веселые такие?

Я считаю… Иван виноват… Конечно, Иван… Нет, Петр! Петр виноват… Или Иван?.. Нет, Петр. Петр.

Что ты делаешь, зараза?! Иван же тихонько кулаком, а ты ему со всего маху в зубы. Разве это дело?.. Он тихонько, и ты тихонько. Он средне, и ты ему тогда средне. Надо же меру знать.

Колька вон Веревкин весной в городе знакомца встретил. Приятеля. Ка» звать, не помнит, а вроде виделись где-то. Тот в буфет приглашает. «Заказывай, — говорит, — что хочешь, я при деньгах». А этот — дармоед же! Что ты!.. Жена с им обедает, боится отвернуться… без куска останешься.

Назаказывал! Выпили они, закусили. У того живот схватило, он кошелек на стол, сам бегом в туалет. Колька ждет… час, другой. Буфет пора закрывать. У Кольки денег только на обратную дорогу. Счет приносят — сорок три тыщи!.. Тут у Кольки живот свело. Милицию вызвали. Кошелек открыли — пустой, бумажки только: «Все на выборы!»

Два месяца вычитали из зарплаты… И еще дома от жены получил ровно на сорок три тыщи.

Я считаю. Петр виноват!.. Иван тихонько ударил, верно?. А Петр со всей силы… А Иван тихонько… по телевизору-то.

Да тоже ведь — это телевизор, а не морда. Что по ему стучать зазря? Какая спешка вдруг?.. Чуду тебе щас покажут на трех ногах?

Тимофей вон Дубков поспешил… Залез на крышу трубу поправить, а у соседа дачница загорала… лопухом прикрылась.

Он и пополз по крыше, как змей. Что ты, лопуха не видал, твою мать-то?!. Лопух к лопух, Да и под лопухом-то что, ухо, что ли?.. Полз, полз, а крыша кончилась! Это ж не дорога в Москву.

Вообще потом три месяца на баб не смотрел… Еще ведь что, у жены там корыто стояло — внука купать затеялась. Кипятку налила, пошла за холодной… А Тимоха тут и приполз… Ну, грудь, лицо у него не пострадали ничуть, слава богу. Ноги тоже, слава богу, целы, а остальное все… вкрутую.

Так-то вот.

Я считаю… Петр не виноват… И Иван не виноват.

Видишь, как у нас, у русских, получается — никто не виноват, а у всех морды битые… Не слышно, чтобы еще где-то так. Что-то у нас только.

Дал бог соседа мне… Серегу! Ну, не бог, конечно. Бог бы такого не допустил.

А — богатырь! Сила есть, ума не надо… Двоих бог обидел: черепаху и Серегу. Не знаю, за что… черепаху-то.

Серега такой сильный! что у него ума совсем, по-моему, нет. Я не знаю, как он говорить-то выучился! Лет в двадцать, наверное. Нет! В двадцать он запомнил, где лево, где право. Он, это… даже в деньгах путается. Сейчас же много всяких. Ему на рынке одна баба разменяла пятьдесят тысяч… дала шестьдесят бумажек по восемьсот рублей. Там Распутин на деньгах, как на водке. По-моему, это этикетки и были. Серега потом говорит:

— Я вижу, что-то знакомое.

Гос-споди, чего с него возьмешь-то — голова работает, как почта… доходит все на третьи сутки. А еще он и сам никуда не спешит. И жена у него, Нюрка, такая же. Я не знаю, как у них двое-то ребят получилось.

А поженились они знаешь как?.. Сговорились, что она своих родителей приводит к его родителям знакомиться. А Серега час, что ли, перепутал. Ничего страшного, он времена года путает. Короче, он в баню пошел. Своя не работает, он ко мне. А я в бане запор новый сделал — я изобретатель классный — дверь посильнее хлопнешь, запор сам изнутри падает и запирается.

А Серега же влюбленный. Нюрка его знаешь как звала?.. Серунчик. Ничего, да? Нормально. Конечно, он серунчик. А кто еще? А еще же ему надо распариться. Он думает: чем морда краснее, тем красивее. Ему же обязательно надо пару раз в проруби ополоснуться. Царевич, е-к-л-м-н!.. Еруслан.

Он распарился — прикрыл тихонечко дверь… так что баня чуть не развалилась, и в прорубь скорее. Обратно прибегает — закрыто! Не поймет, что к чему, бегает вокруг бани… Ну? В это время Нюрка с родителями заявилась.

Серега-то не знал, он бегает и бегает себе. Потом дошло до него все-таки, что мороз под тридцать градусов. И до дома столько же еще… метров тридцать.

И представляешь, сидят: невеста, мать, отец-батюшка. Вдруг дверь распахивается, жених влетает! богатырь с сосулькой… О-ой! Тещу три дня откачивали.

А я тоже из-за него один раз чуть концы не отдал! У Олюшки с Зеленых холмов брат умер. Какой брат! Так какой-то… седьмая кость от жопы. Ну, мы с Серегой гроб сделали — я же плотник классный. Ага, сделали гроб, положили туда родственника — и в погреб на холодок. Ему хорошо там.

Олюшка в крик:

— На ночь не оставляйте меня, Христа ради, одну с покойником, а то он придет за мной!

Водки выставила. Ну, чего? Мы остались… ради Христа. А жара же! Ночью я подался в погреб, там попрохладнее. И тут дождь как хлынул — с градом, со льдом, с камнями! Я остался в погребе, старичка вытащил на время из гроба, сам лег… и заснул.

Добряк этот, сильные — они же все добрые, как же… утром увидал меня в гробу:

— Леха, Леха! И что ты сделал? На кого ты нас оставил?!

У него же медленно проветривается в чердаке. Потрогал меня — а что? Конечно, я холодный лежу, в погребе всю ночь.

Он погоревал сколько-то. Потом, что думаешь?.. Берет крышку и заколотил на фиг!

Отвезли на кладбище меня, закопали, и все… Хорошо, на поминках быстро всю водку выжрали. Старуха кинулась в погреб за самогоном, смотрит — этот хрен шестьюродный сидит у стенки!.. За ней пришел. Хотела закричать, а язык отнялся, ноги не ворочаются.

Те ждут — нету выпить-то! Кинулись к погребу. Пока разобрались, что к чему, я уже проснулся.

Ага, выспался так хорошо. Думаю: пора вставать. Г)газа даже открыл, смотрю — темно еще… чего-то. И ти-ихо — ни петухов не слыхать, ни собак, никого… как под землей все равно. Ну, лежу, дремлю себе, вспоминаю, чего вчера было: как выпили, как дождь пошел, как я в гроб… лег.

И тут чего-то мне не по себе стало. Тихонько постукал пальцем — дерево кругом! Конечно, настроение у меня упало сразу… а волосы, наоборот, поднялись дыбом. Тут слышу, лопатой бьют по крышке. И голос:

— Леха! Леха! Я здесь.

Как я его тогда не убил, не знаю… Конечно, я сам немного виноват. Бык у меня, помнишь, был? Борька? Вылитый Серега. Как раз незадолго до этого я позвал его Борьку забить. Он схватил его за рога — и не видно рогов! Две башки одинаковые мотаются рядом. Я с топором стою наизготовке, а по какой бить?! Пригляделся — вроде у той, что справа, глаза поумнее, не стал по ней бить, вдарил по другой башке… Это Серегина оказалась.

Как будто не сильно я ударил, но он же и до этого плохо соображал… Немного я сам виноват, конечно.

Но он восстанавливается, Серега… Я его медом лечу — я же лекарь классный, — сейчас он уже хорошо стал… на имя откликаться… Но Нюрке зарплату пока еще всю отдает. Видно, я ему тогда сильно все-таки заехал.

От судьбы никуда не уйдешь. Бесполезно. Даже не трепыхайся. Я с той весны как заболел, так и маюсь. Равное — заболел ни с чего вдруг… с крыльца упал выпивши… два раза. Видно, мне на роду так написано. Месяц не мог встать. Уж Клава, жена, сунулась к знахарю, а тот сам заболел!.. рожей. Сестра его сказала: рожей, вроде. Заболел, поехал в город к врачам. Там спутали рожу с грыжей — и помер. Судьба, значит.

Кому что… Как говорится, кому сгореть, тот не утонет. Женька Попов три раза тонул, все откачивали его. Плавать не умеет, а из воды не выгонишь. И лезет все где поглубже. Последний раз тоже с шурином ехали откуда-то на мотоцикле на Женькином.

— Давай искупаемся?

— Давай!

Он зашел по макушку и тонуть начал. Шурин тянет его к берегу за ноги — никак! Тот цепляется за дно… подбородком-то. Но вытащил все-таки. А уж он синий весь.

Повез в больницу, чтобы засвидетельствовали, а водит плохо. Как Женька плавает, так этот водит.

В столб врезался головой, перевернуло их. И из Женьки вся вода, как из кита, — мигом. Смеется сидит. Смотрит — шурин рядом сидит… не смеется что-то. Скорей его в люльку и обратно в больницу, шурин-то не в ту сторону поехал.

К реке стали спускаться, он тормозить, а тормоза на столбе остались. И в реку оба!

Женька тонуть, шурин вытащил его, начал откачивать — бесполезно, давай грузить на мотоцикл. Хорошо тут девочка какая-то с грибами шла, по ягоды ходила, позвала взрослых. А то бы они и катались туда-сюда, пока все столбы не пересчитали. Еще пересчитают — от судьбы не уйдешь.

Трофимов Колька как уж не хотел жениться — ему цыганка нагадала: от жены умрешь. А природа требовав

Бывало, жена Галька к ночи ближе в окошко: Коля, Коля! А тот затаится, не идет — жить очень хотел.

Ну и довел ee! На нервах же все. Дергаться стала, опрокинула щи… как раз ему на то место, через которое смерть должна прийти… Ампутировали удачно. Вроде бы теперь живи, радуйся, бояться нечего. Нет, он скучать стал по ем и зачах.

И знал вот, а ничего сделать не смог. Судьба!

Меня осенью отпустило. Немного хоть раком стал ходить. Ну выпил, конечно, с выздоровлением бутылку, две ли. Пошел дров наколоть да топором-то по ноге себе… по пятке как-то. Как вот по пятке-то?!. Судьба, значит.

Кому чего.

Клюев этот… Мишка! Племянник. Их два Клюевых Мишки. Один дядя, другой — племянник. Оба Мишки… Дядя постарше, а тот помладше.

Вот который племянник повез мясо в город, бычка зарезал. Ну, встал на рынке, к нему подходят двое. Смуглые, он сказал — лица… не нашей национальности. Говорят не по-нашему, мясо не берут, на Мишку не смотрят. Потом вдруг:

— Гони сто тысяч!

За спасибо живешь. А у Мишки как раз в руках нога бычачья. Он в лоб копытом-то и дал одному. Тот брык — и свои отбросил. Ничего, оправдали Мишку. Денег много привез.

Тогда дядя скорей в город. Встал, где племянник сказал, торгует. Подходят двое, смотрит — смуглые… негры. Мясо не берут, говорят не по-нашему. Он ждать не стал! Берет ногу бычачью и копытом в лоб одному и другому.

Пять лет дали.

Вот и скажи, что не судьба. Одному так, другому так, хотя оба дядя с племянником.

Чему быть, того не миновать… Болею все. «Лечут они». Врач сказал: ни грамма нельзя, а то каюк тебе.

У нас граммами и не пили никогда, все стаканами. Вот так они лечут. Бели не судьба, то и медицина не поможет.

— О-о! Мишка объявился. Здорово, здорово. Что серьезный какой? Прищемил себе что?.. Сидишь, как будто выпил, а закусить нечем. Ты улыбайся давай, радовайся жизни! Сегодня день-то какой!.. А ты не знаешь, что ли?.. Вторник!

Как что? Лучше же, чем понедельник?.. Ну, вот. А в среду еще лучше — Иван Данилычу юбилей. Семьдесят стукнет. Мы с ним маленько щас порепетировали.

Не осуждаешь?.. Осуждать — грех!!.. Ты верующий? Молодец. Перекрестись… Молодец! Бог есть, не сомневайся. Я точно знаю. «Почему?» Встречались с ним.

Что тебе скажу щас — никому! Понял?!! А то мне расстрел… я подписку давал.

Неделю назад отравился случайно… самогоном. Крепкий вроде, а какой-то микроб выжил в нем — в меня попал. Погоди!.. Это если в каждом стакане по микробу?.. Твою мать, это их во мне, как народу на рынке в воскресенье!

За сараем лег в траву и помер там. Заклинило сердце от жары. Клиническую смерть принял.

Лечу, чую, вверх. Крыльев нету, а лечу как-то… Как ракета, на самогоне!

Стоп!.. Ворота. Апостол Петр!.. Среднего, тебе скажу, роста, плотный такой… Видно, что выпивает. Но лицо чистое!

Поздоровались. Спрашивает:

— Кто ты? Из какой деревни? Что я тебя не вспомню?

— Да я, — говорю, — еще только первый раз помер. А совхоз наш Верхнеобский. Может, слышали?

— Как же! Знаю очень хорошо… Ну а что ты, — у меня спрашивает, — веселый человек? А то тут у нас рай, нечего тоску нагонять.

Понял, Мишка?.. Молчи!!.. Не всех в рай-то, видишь. Только веселых. Говорю:

— Как я не веселый?! Кто тогда веселый? Меня за веселье баба из дома шесть раз выгоняла!

— О-о! — обрадовался он сразу весь, сияет прямо… прямо у него нимб над головою.

— Все тогда! — говорит, — заходи. Тебя нам только и не хватало! Кого только пять раз выгоняли, мы не берем. А шесть — самый раз.

Понял?.. Молчи! ТЫ думал, любой в рай прилетел, и сразу ему все!., и общежитие и работу? Хрен-то. Там тоже смотрят. Рекомендации нужны как в партию. Ты когда прилетишь, я уж там буду, я тебя встречу с рекомендацией. Еще две возьмем. Я свата уговорю, он в том году помер. Веселый человек!.. Пошел спьяну купаться, забыл, что зима-то. Ну и до проруби не дошел. Нет, дошел! Мы ж его не нашли.

Рекомендаций много достанем, не беспокойся.

Прямо такая строгость там!.. Только веселых берут. ТЫ что?! Агенты летают кругом стаями. Тучами прямо!.. Какие агенты?!.. Ангелы! Твою мать, агенты какие-то. Ангелы летают, смотрят — кто набычился, хоп его сразу за все места и это… щекотают до смерти… Не любят трезвых. У них от трезвых крылья вянут.

Строго. Заметят, что после шести вечера один шляешься, упекут за кудыкины горы. Только компаниями!.. Меньше трех человек нельзя собираться.

Ох, строго! Трезвых и в баню не пускают!.. Вшивые ходят. Одна зараза от них там.

А хуже всего хмурым, этим вообще… до баб не дают дотронуться. А то от них родятся хмурята такие… с них начинаются, как тебе сказать, инфляции всякие, обмен денег — народ страдает.

А от веселого бабу саму не оторвешь, верно?

А это!.. Ты видел, Клинтон приезжал на Победу?.. Еще ему никто ничего не поднес, он уже заранее улыбается. Наш стоит, как будто ему только что приговор зачитали.

Что еще в раю понравилось — утром!., гулял, не гулял — подъем!.. Без пятнадцати пять! Всем зубы чистить!.. и опохмеляться. Обязательно! Иначе до работы не допустят.

И крикни попробуй:

— Опять нажрался, сволочь?!

Тебе крикнут. Считай, что ты уже покойница.

Если дождь, каждому сто грамм от простуды. Если тепло, двести грамм от солнечного удара. Если средняя погода, сто пятьдесят.

Милиция вся выпивши стоит. Любой подходи с пробиркой, он обязан дыхнуть. Нету реакции — пятнадцать суток.

ГАИ — в стельку, дружинников не видать… где-то под забором все. Для пешеходов везде врыты столбы… чтоб держаться было за что. Кто за рулем… ездют как-то! Но там проще — всем зеленый свет.

И не только простые люди! Правительство тоже все пьяное, не поймешь, что говорит.

И местность тоже сильно напоминает Россию.

Теперь что?.. Заходим с апостолом Петром в рай. Мишка! Ни словом сказать ни пером описать — такая красота!.. Ты в шашлычной был в Бийске?.. При вокзале?.. Один к одному!

Петя взял бутылку без очереди, расплатился. Только разлил, только опрокинули с ним. Ка-ак меня бросят обратно на землю!

Старуха нашла. У ней нюх, как у собаки. Ведро с холодными помоями на голову плесканула. На небе выпил, на земле закусил.

Орет:

— Опять нажрался, сволочь?!

Как попугай — пятьдесят лет орет одно и то же. И пустым ведром по голове мне — сердце расклинило.

Наклонись, что еще скажу. С апостолом когда зашли в рай, смотрю — навстречу отец твой. Сергей… Кузнецом там, как и здесь. Хорошо зарабатывает. Обнялись с ним.

— Прости, — говорит, — за Мишку. Что он тебя при жизни редко угощал. Появится здесь, я с него семь шкур спущу.

Я ж знаю, он как сказал, так и сделает. Скорей заступаться за тебя. Еле уговорил его. Прямо кое-как.

Вот ты и подумай, пока не поздно, как тебе дальше-то жить. Времени у тебя немного осталось… пятнадцать минут.

О-о! Заулыбался. Молодец! Правильно, радовайся жизни. И отца давай заодно помянем. Давай, давай, поспеши — пятнадцать минут осталось… закроют магазин-то.

Или у тебя есть?.. Ну, неси… И закусить возьми!

Вишь ты как!.. Значит, есть Бог-то.

Красота какая кругом, а?! Хоть не помирай совсем. Тополь вон какой!.. Твою мать, какая красота!.. Попозже осенью еще красивше станет.

Вон лесок! — и зеленым там, и желтым, и красным!.. Летом дубков там свалил штучек пять на сарай. Везу — лесничий навстречу.

— Стой!

— Чего?

— Штраф!

— За что?

Пришлось поить его. Выжрал все запасы, еще денег ему дал. А не дашь — хуже будет. «Не воруй!» А что ему будет, лесу? Растет и растет — такая красота.

Дерево разве понимает что-нибудь?.. Вряд ли… Хотя тут дурак один из соседней деревни стал сосну валить, и шишка сверху прямо в глаз ему — окривел. Баба от него на сторону стала бегать. Вот как хочешь, так и понимай… Она, правда, и раньше бегала.

А на холме, на холме-то красота какая!.. На ту сторону спустишься — луга заливные, заповедник где. Ой, красота! Памятник природе! Ни одной травки не сорви! — тюрьма сразу. Запах там! О-о-ой, не продохнешь. Густой такой! Прямо в ноздрю не пролазит.

В том году накосил там маленько. До сих пор сарай пахнет. Как мятой все равно! Не войдешь в сарай-то. Что ты! Зимой дошло до этого сена — и молоко пахнет! Веришь, нет? Твою мать! Баба опилась прямо молоком. Я ночью принюхался — и баба пахнет! Никогда так не пахла. Что значит заповедник.

А сады совхозные! Вот весной красота! Цветет все! Едешь днем, как в облаках. Сердце заходится от радости. Осенью ночью пойдешь яблоков наворовать — уже не та красота. Радости нету. Страх один, что схватят.

Красота у нас такая — смотришь, смотришь, все не насмотришься никак.

Неспроста это! Знак какой-то людям. Что-то хочет сказать природа. Мы понятия не имеем. Когда?! Свободной минуты нет… все работа да пьянство.

Такая красота кругом… Сгубит все гад, тогда только успокоится! Человек-то.

Откуда вот он взялся?.. От обезьяны? Говорят, от обезьяны. Они мне что-то не нравятся. Бесполезны животные. Ни шерсти с них, ни рогов… ничего… холодца и то не сделаешь

Рожи только корчит и вшей давит… Конечно, от обезьяны произошли. От кого еще?

Захламили все. Раньше речка была такая, что ли?.. Лес был! А щас что? Смотреть не на что. Уродство какое-то. Тополь вон какой. Разве это тополь?

Все вы! Обучили вас. Жадность покою не дает?.. Изгадили всю красоту. Чего смотришь? Вылупился. Разговаривать с тобой не хочу.

Лошадь — труженица какая! Сила в ей какая! Пользы от ее сколько!.. А Лешка — сын? Силы столько же, ржет так же, пьет, как лошадь, навоза столько же — а пользы никакой! Так смотри на лошадь, учись!.. Не хочет.

Корова! Спокойная, место свое знает. Только дои и дои се. А Колька — второй сын? С работы выгнали — устроиться не спешит. Пьет и пьет. Должен отцу помогать, а он, наоборот, его доить и доить.

Свинья! Шерсть дает, сало, ест что ни дашь. А Сашка — зять? Ни шерсти, ничего. В погреб пьяный свалился — бюллетень не получил, а жрать дай ему. И еще за столом сидит, выбирает чего-то.

Кошка! Ее хоть за сто километров выброси, она назад вернется. А Славка — другой зять? Напился за городом — и заблудился. Днем!

Курица! Яйца несет! Говорят: глупая. А Зинка — невестка? Выпьет — ты ей слово, она тебе десять, ты — вдоль, она — поперек. Глупая, как курица, а яиц-то не несет!

Черт их знает! Животное пугнул — оно отойдет, второй раз не сунется — наука ей. А Женька — племянник? Током его раз вдарило, два, три. Сказано: не берись голой рукой за голый провод. Нет! Выпил — опять полез, навернулся с лестницы, смородины два куста загубил. С них в том году три ведра сняли.

Не хочут учиться у природы. В кого пошли?.. О! Утки двинулись к воде — пора и мне пойти… пропустить стаканчик, другой… третий.

Давно ли, недавно ли, там ли, сям ли, правил в одной стране ни царь, ни государь… звали просто Борис.

Пил по-страшному… в той стране народ. Проще сказать: пил каждый третий… с каждым вторым… каждый день.

От этого по утрам случался в стране Великий Озноб — никто не мог попасть рукой в рукав, ногой в штанину, головой в кастрюлю.

И вот один колдун — еще его бабушка травила плесенью соседских кур, а дедушка — колхозных коров — решил победить Озноб, такую мазь вывести, что хоть три дня пей, хоть мать родная не узнает, хоть на тебя все мухи слетятся, а только утром мазью смазался — ни дрожи в руке, ни мути в глазу и, хоть кто нюхай, — пахнет розой.

Взял колдун и смешал… дрожжи и сахар с болотной водой, добавил плесени по вкусу, плюнул туда, размешал все и давай брызгать в деревне под каждый дом. И кто приготовился выпить, у тех стакан в руке ходуном заходил — на портки плещется, в рот ни капли.

Через пять минут поймали мужики колдуна и хотели для начала убить его, потом глядят: бабы добрее стали, скотина повеселела, дети по-английски заговорили. Послали колдуна в столицу, чтобы он там под каждый дом побрызгал.

Ни царь, ни государь в это время в Барвихе жил, думал, как ему чиновников одолеть. Сильно ему чиновники мешали. Только он отвернется печать поставить или закусить, они давай скорее взятки брать. Редкая птица мимо них могла пролететь без взятки. И так хитро все делали — комар носа не подточит.

Замков, дворцов понастроили себе вокруг столицы из такого материалу… не скажу тебе названия, а только простые люди видят его, а комиссии, сколько ни слали, — смотрят: нет ничего!

Уже никто не знал, от чего вреда больше: от пьянства или от взяточничества.

Но вот наконец объявился колдун в столице. Уж как исхитрился, а только входит в кабинет, где ни царь, ни государь в теннис играл, падает на колени и говорит:

— Не вели казнить, вели слово молвить. Победил я Озноб! А еще заодно много всяких средств придумал от наших бед.

В этой банке мазь от проституции. Смазал девкам где следует, они тут же бегут устроиться на работу рельсоукладчицами.

Это вот чай-заварка от взяточничества. Кто до чужих денег дотронется, у того из ушей пар идет со свистом.

Это вот гормональное средство против сращивания власти с мафией. Кто захочет срастись, у того на лбу волосы вырастают, но не сплошь, а надписью — «сукин ты сын».

Это вот капли — по одной в глаз, — если кто перед выборами начнет обещать, чего сделать не может, из него сразу такие газы начинают выходить, такая срамота делается, что народ перебегает к другому кандидату. Если и тот врет, то хоть из страны беги.

Тут, батюшка, все есть, даже против погоды и плохих дорог. Прими с поклоном.

Чиновники, как услышали все это, так тут же и скукожились.

А ни царь, ни государь поднял мужика и поцеловал в губы… три раза!

И все ликовать стали, что покончено с пьянством и лихоимством, что с завтрашнего дня жить начнем припеваючи, щи с пряниками есть.

Ни царь, ни государь рецепты спрятал в главный пиджак, и тут сам собой пир учинился, да такой, что утром не то что в штанину, в Кремль никто не мог попасть… А главная беда — пиджак кто-то спер.

Забыли все на радостях, что, кроме пьянства и взяточничества, сильно у них было развито воровство.

Тут и сказочке конец…

У нас во дворе «ракушка» стоит пустая… машину угнали, а хозяина посадили по ошибке — он убил не того, кого надо.

В этой «ракушке» поселился один мужик… ночью. Утром вывесил табличку: «Оракул».

Предсказывает по внутренностям кур, гусей… в жареном виде.

Что ни скажет — сбывается!! Слово в слово. Я подозреваю, он с космосом связан… через озоновую дыру. А как еще?.. Он на внутренности не смотрит, даже, сразу глаза вверх! Через пять минут говорит:

— Вас будут драть!

Сбывается!

Военные обращались, учителя, шахтеры сколько раз… перед зарплатой. Всем говорит:

— Вас будут драть!

У всех сбывается.

Как он достиг этого?! На теле у него ничего нет… никаких рубцов, только татуировка.

Народ прет к нему!.. За некоторых стыдно. Спрашивают:

— А где будут нас драть?

Чтобы оракула подловить, мол, не знаешь ты ничего.

Тот сразу побагровеет!.. Час молчит, два. Потом глаза вверх! Посмотрит в дыру, говорит:

— Везде.

У всех сбывается.

Сам он говорит мало. Я подозреваю, он только суть говорит. Дальше самим надо догадываться. «Ще, где будут драть?» Кого где! Правильно? Кого на суше, кого на море… шахтеров под землей.

Ой, народ прет к нему!.. Есть отчаявшиеся такие… ухорезы, ни своей, ни чужой башки не жалко. Спрашивают:

— А кто конкретно будет нас драть?

Тот замрет — день не дышит, два. Потом глаза вверх!

— молодец прямо, работает на совесть, — глаза вверх, через пять минут говорит:

— Кому не лень, тот и будет вас драть.

Все очень верят ему. Один попался сильно умный, говорит:

— Кого вы слушаете? Он же жулик.

Сразу этого умного — цоп! Голову ему свернули набок, чтобы всем издалека было видно, что он умный очень. Остальным сказали:

— Кому не нравится, идите!.. Пытайте счастья на стороне. А мы дождемся, когда этот святой человек скажет нам что-нибудь хорошее на Родине.

Тот пока говорит только:

— Вас будут драть.

Вчера он начал гадать по пиву — к концу дня предсказал… одним — «васусать», а другим — «матьвасусу».

Старики думают, что в обоих случаях означает одно— вас будут драть.

Завтра он начнет предсказывать по водке.

Все ждут, что скажет. Но, что бы ни сказал, все верят — сбудется слово в слово.

Все рейтинги врут. Недавно еду в метро. Входит в вагон мужик — вылитый Чубайс! Четырнадцать и девять десятых процента хотели сойти на ходу, двенадцать и шесть десятых стали искать, нет ли под рукой чего тяжелого, девять и пять десятых процента улыбаются в пространство — затрудняются ответить, если о чем-то спросят.

И вот один нашел что-то тяжелое, обрадовался — слезы из глаз. Подходит к Чубайсу, говорит:

— Ну что, рыжий?!

Меня даже покоробило. Нельзя так фамильярно. Главное — тот на восемьдесят и три десятых процента черный. Так вылитый Чубайс, только черный весь и ростом чуть ниже… чем Гайдар.

Короче, обидел того ни за что. А народ же у нас жалостливый. Он может забить до смерти, но, если тебя кто-нибудь до него обидел, он заступится.

Смотрю, процентов семьдесят уже стеной за Чубайса. Но он боком стоял, Чубайс-то, а тут вдруг повернулся лицом… И все креститься начали. Боком — Чубайс, а обернулся — Черномырдин! На лицо — не различишь. Два лица как два яйца. Даже как два овца из одного яйца.

Только он повернулся — двадцать и три десятых процента начали кошельки перепрятывать, шесть и семь десятых процента, и среди них семь и шесть десятых из тех девяти и пяти десятых, кто до этого в пространство улыбался, они стали шарить, нет ли чего тяжелого под рукой. И тут остановка — сорок три и две десятых вышли, тридцать девять и шесть вошло.

Один, который вошел, увидел Черномырдина, сразу без «здрасьте», без «пожалуйста» говорит:

— Где зарплата?

Тот говорит:

— Какая зарплата?

И вот я клянусь!.. Голос как у Зюганова. Несколько коммунистов ехало — хотели встать… но побоялись, что место займут.

Тут вагон дернуло, мужчина этот… он же гражданин Чубайс, он же Черномырдин, он же Зюганов, ногами запетлял, потом уцепился за какую-то женщину, за волосы, и, конечно, все сразу увидели — Жириновский! По повадкам — Жириновский.

Двадцать пять и семь десятых мужчин повеселели сразу — в надежде на скандал. Девяносто шесть и восемь десятых женщин достали газовые баллончики, у двоих утюги оказались, у одной мышеловка. Три процента пассажиров затрудняются ответить на вопрос: мужчины они или женщины.

И тут этот Зюганов — Жириновский говорит вдруг:

— Россияне… к вам обращаюсь я.

Тут я совсем сбился, уже никак не понять, кто за кого, кто против всех — и еще опять остановка случилась. А когда поехали, мужчина снова.

— Россияне, к вам обращаюсь я… подайте кто сколько может.

Единственно, что хорошо. — сразу считать стало легче: восемьдесят один процент кинулись газеты читать, десять и три десятых — стихи английских поэтов, остальные заулыбались — затрудняются ответить на вопрос, как их зовут.

А мужчина кепку достал откуда-то и протягивает, чтобы в нее подавали. А кепка-то лужковская!! Как будто только что с него сняли.

Ну и за кого народ? Если на моих глазах двадцать процентов достали кошельки, двадцать полезли в карман, двадцать f загашник, двадцать в бюстгальтер и двадцать в чулок за деньгами, чтобы подать… а подал я один. За кого народ?

И еще я остановку свою проехал, на работу опоздал.

Все рейтинги врут.

(пародия)

ОНА. Литературу толчешь?

ОН. Толчу.

ОНА. Про что?

ОН. «Я помню чудное мгновенье».

ОНА. Про что?

ОН. Один от одной отпал вкрутую.

ОНА. Чума-а!

ОН. Вылупился мимолетно, она — виденье, он отвис с концами.

ОНА. Чума-а!

ОН. Как гений чистой красоты!

ОНА. Не поняла.

ОН. Как халда в кимоно с гашишем!

ОНА (ревниво), Ты мне так никогда не говорил.

Льнут друг к другу, уходят.

(сценка)

На сцену выходят ОН и ОНА.

ОН. Здравствуйте.

ОНА. Здравствуйте.

ОН. Доктор…

ОНА. Фамилия?

ОН. Петров. Доктор, у меня это месяц назад началось…

ОНА. Талон.

ОН. Пожалуйста. И, понимаете, сперва ничего…

ОНА. Вашей карточки нету. Сходите в регистратуру.

ОН. Доктор, я сходил, вот карточка.

ОНА. Фамилия?

ОН. Петров. С месяц назад началось. Сперва ничего, только насморк…

ОНА. Талон.

ОН. Я вам отдал. Только насморк был…

ОНА. Слушаю вас.

ОН. Я говорю…

ОНА. Та-ак.

ОН. Я говорю…

ОНА. Та-ак.

ОН. Я говорю.

ОНА. Та-ак. Еще на что жалуетесь?

ОН. Месяц назад насморк.

ОНА. Та-ак.

ОН. Мне посоветовали закапывать настойку из мухомора, и насморк прошел.

ОНА. Хорошо-о.

ОН. Но один глаз прикрылся совсем.

ОНА. Хорошо-о.

ОН. Что хорошо?

ОНА. Что один.

ОН. А еще, когда глотаю, в ноге отдает.

ОНА. Tа-ак.

ОН. Мне один посоветовал спать на колючей проволоке…

ОНА. Та-ак.

ОН. И глаз открылся. Но по телу пошли пятна.

ОНА. Tа-ак.

ОН. Мне один посоветовал сажей натереться.

ОНА. Tа-ак. Стул нормальный?

ОН. У него?

ОНА. У вас.

ОН. При чем здесь стул?

ОНА. Слушайте, мне за два часа нужно принять еще сто человек, а вы время тянете. Что у вас?.. Та-ак.

ОН. Я сажей натерся — меня так трясти стало, что зубы начали выпадать.

ОНА. Та-ак.

ОН. А главное — насморк вернулся. Только теперь как чихнешь, так по всему телу пятна и ноги подкашиваются.

ОНА. Tа-ак. Психическими болезнями никто в семье не страдал?

ОН. Нет.

ОНА. Головой никто ни обо что?

ОН. Нет.

ОНА. Женаты?

ОН. Нет.

ОНА. Во-от оно что. Тогда так. Зубы будете чистить только пастой «Весна».

ОН. У меня все выпали.

ОНА. А на поясницу перцовый пластырь. Через неделю покажитесь. До свидания.

ОН. До свидания.

ОНА. И позовите Петрова.

ОН. Это я.

ОНА. Здравствуйте.

ОН. Здравствуйте.

ОНА. Талон.

ОН. Я вам отдал.

ОНА. Слушаю вас.

ОН. Я говорю…

ОНА. Тк-ак. И давно это у вас?

ОН. С месяц. Я самолечением занимался.

ОНА. Тк-ак.

ОН. Все болезни появились, а стул пропал.

ОНА. Окулисту показывались?

ОН. Показывался.

ОНА. Что он?

ОН. Велел больше ходить.

ОНА. Так идите.

ОН. Петрова позвать?

ОНА. Обязательно.

ОН. Петро-ов, заходи!

Я обращаюсь к вам, мои сверстники, люди средних лет. К вам, завсегдатаи аптек и поликлиник, безвременно увядшие у экрана телевизора.

Не все потеряно, не все в прошлом. Больше того, получить БОЛЬШУЮ ЗОЛОТУЮ ОЛИМПИЙСКУЮ медаль может каждый из вас.

В каком виде спорта? В любом.

Какова гарантия? Сто процентов.

В доказательство того, что нахожусь в полном рассудке, сообщаю некоторые результаты, на которые должен ориентироваться будущий чемпион. Прыжки в высоту у мужчин — 2 м 40 см, у женщин — 2 м 10 см, метание молота — 90 м, бег на 100 м у мужчин — 9,7–9,3 сек., у женщин 10,5—10,6 сек.

Что нужно сделать для того, чтобы носить на своей груди БОЛЬШУЮ ЗОЛОТУЮ ОЛИМПИЙСКУЮ медаль? Следовать моей системе.

Система разработана мною вчера с 22.00 до 23.00 часов, то есть это — последнее слово из тех, которые кто либо успел сказать в большом спорте.

И вместо заключения. Пусть тот, кто верит системе, хочет и будет ей следовать, помнит, что тираж журнала, который он сейчас держит в своих руках, меньше числа людей среднего возраста. Поэтому, где бы вы ни находились, в автобусе, в метро, на службе, в театре и так далее, вы обязаны огласить систему для окружающих. Начните просто и доступно: «Товарищи! Друзья! Братья и сестры! Кто хочет стать обладателем БОЛЬШОЙ ЗОЛОТОЙ ОЛИМПИЙСКОЙ медали?.. Достаньте блокноты и ручки, записывайте, что нужно сделать».

Далее читайте все положения системы громко и внятно.

Система.

«Первое римское. Первое арабское — никакого алкоголя: ни водки, ни вина, ни пива. (Это правило имеет одно исключение — можно пить и то, и другое, и третье, но редко и, главное, чтобы никто не видел.)

Второе арабское — бросить курить.

Третье арабское — встаете на десять минут раньше обычного, начинаете делать зарядку, первое время легкие упражнения (щадящий режим):

свесить с постели ноги — это упражнение выполняется строго один раз,

пошевелить пальцами — несколько раз, так, чтобы ощущения ваши оказались где-то между чувством удовольствия и чувством легкой усталости,

открыть форточку,

поежиться,

потянуться,

(Очень важно делать все в той последовательности, в которой предлагается.) погладить живот, минут пять посмотреть в окно,

(Поинтересуйтесь, все ли успевают за вами записывать.) зевнуть,

переходить к водным процедурам.

Четвертое арабское — водные процедуры тоже на первое время необременительные: умыться, почистить зубы.

И так один месяц.

Второе римское, в скобках — второй месяц.

Первое арабское — в зарядке добавляется новое упражнение: встать, наклонить голову, не втягивая живота, постараться увидеть ноги. И так два раза.

Следующее упражнение: ноги на ширине плеч, присесть — встать.

(Кому трудно, можно только присесть.)

Тот, кто отнесется ко всему вышесказанному серьезно, не заметит, как БОЛЬШАЯ ЗОЛОТАЯ ОЛИМПИЙСКАЯ медаль будет его.

Второе арабское — в водных процедурах добавляется: утром — мытье шеи, вечером — ног.

Повторяю: шею мыть утром.

Примечание. Глядя на вас, дети станут смеяться, кривляться, обезьянничать, размахивать руками. Не обращайте на них внимания.

Третье римское, в скобках — третий месяц.

Первое арабское — сесть на коврик, ноги вытянуть вперед, упираясь пятками и руками, постарайтесь оторвать таз от пола… Один раз.

(Кому трудно, проделывает это упражнение мысленно, кому трудно мысленно, пропускает.)

Примечания:

Первое. Дети начали делать зарядку вместе с вами, следите, чтобы все упражнения выполнялись правильно.

Второе. Выясните, к какому виду спорта ребенок проявляет склонность.

Третье. Запишите его в секцию.

Четвертое. Поощряйте в нем любовь к спорту, развивайте волю, упорство, стремление к победе.

Четвертое римское, первое арабское — ваш ребенок обязательно станет чемпионом Олимпийских игр, и за то, что вы не поленились ради него вставать каждый день на десять минут раньше обычного и, желая видеть его красивым, здоровым, стройным, мыли по утрам шею, не щадили живота своего и без малейшей надежды на успех пытались оторвать от пола таз, за все ваши страдания, муки и любовь к нему он непременно отдаст свою БОЛЬШУЮ ЗОЛОТУЮ ОЛИМПИЙСКУЮ медаль вам.

Носите ее с высоко поднятой головой.

Господи! Ты же видишь — всю жизнь провела на кухне. Всю жизнь!., нет, вру — четыре раза была в спальне, девять лет назад, семь, пять и младшему сейчас два года.

Муж был во Франции, Англии, Голландии, Бирме, Австралии… и четыре раза в спальне.

Видимо, он считает, это так и должно быть, что все это в порядке вещей, что именно это и называется «перед Богом отвечать за жену».

Женщины, кому мы доверились? Что они с нами сделали?.. Что они сделали со страной?!

Страна, как мы, богата внутренними ресурсами, талантами, неповторимо красива, но запущена, замучена, обворована.

И нам и стране они только обещают, обещают, обещают. Японцы, американцы говорят им: если вы сами не можете, давайте мы. Давайте мы! Мы знаем, как распорядиться этим сказочным богатством… Я сейчас говорю не о нас, а об экономике. Да какая разница?.. Они же — нет! ни себе, ни людям. Они задались целью — сказку сделать былью. Но ведь давно уже сделали. Пора из были делать сказку!

Женщины! Нам надо отделяться! Пока не поздно. Другого выхода нет.

Подруги! Нам нечего терять, приобрести же мы можем все!

Соратницы! Они все равно обречены, убейте в себе жалость.

Они не жильцы, они уже давно на грани смерти, они вымирают. Вспомните — нету дня, чтобы он смертельно не простыл, смертельно не устал, смертельно не проголодался.

Почему они меньше нас живут?.. Да по Дарвину же! Выживают более сильные, более приспособленные, более умные.

Имущество разделим просто — кто с чем имел всю жизнь дело, то тому и оставить.

Нам: продукты, магазины, рынки.

Им: газеты, спортлото, «Чип и Дейл спешат на помощь».

Нам: аптеки, галантереи, парфюмерии.

Им: пункты приема стеклотары, аппликатор Кузнецова, самоучитель «Техника секса».

Нам: ювелирные магазины, салоны, комиссионные.

Им: танки, ракеты, самолеты, самопалы, самострелы и «Решения XXVIII съезда КПСС».

Сестры! Балерины, поэтессы и рельсоукладчицы, или сегодня или никогда! Промедление смерти подобно!

Мы не пропадем!

Мы традиционно сильны в педагогике, медицине, сфере обслуживания — в том, без чего нормальное общество существовать не может.

Что бесспорно за ними?.. Преступный мир, теневая экономика, парламент — все, что мешает людям жить.

Женщины! Или мы с человеческим лицом, или социализм!

Современницы! Надо отделяться для того, чтобы спасти себя, детей, и, наконец, это последняя возможность спасти их самих.

Когда мы отделимся, мы вступим с ними в отношения. Но это уже будут новые отношения — РЫНОЧНЫЕ!

Не за красивые глаза, не за обещания, не за лесть, а за конкретные дела и конкретные товары получат они то, чего сами никогда не смогут взять у природы.

Бартер — наш рулевой!

За поцелуй — французские духи, мешок картофеля, пододеяльник, два пакета кефира, турецкий чай.

За объятие — шуба, два мешка картофеля, два литра подсолнечного масла, миксер, китайский чай.

За то, чего они сами не могут взять у природы — квартира, машина, дача, килограмм топленого масла, индийский чай, кофе растворимый, кофе в зернах.

Все вместе: поцелуй, объятие, то, чего они сами не могут взять у природы — демократия, правовое государство.

Только при этих условиях они достигнут того, о чем пока только болтают, болтают, болтают.

И тогда, может быть, мы снова объединимся с ними, чтобы уже никогда не разлучаться.

Киллер Санек, по прозвищу Беспредел, снял девку, рассчитался с сутенером, сошел с тротуара на проезжую часть голоснуть машину.

Невалютная, простенькая, чуть подслеповатая проститутка по прозвищу Судьба, равнодушно жевала жвачку, изредка непроизвольно виляла задом.

Было сумеречно, накрапывал мелкий, противный дождик. Из сумерек выродился бледнопоганистый, косорылый, ущербный малый по прозвищу Рубль, подошел к сутенеру, приставил ему к горлу нож, потребовал деньги.

— А чего такое? — гнусаво спросил вечно простуженный сутенер Вова с нехитрым прозвищем Триппер. — Кто это? Своих не грабить.

— А где свои? — не понял Рубль. — Ты не свой. Ты хуже мокрушника. Тех, сволочей, нанимают хоть, а ты сам, гнида.

Услышав про сволочей-мокрушников. Беспредел легко и бесшумно подскочил к Рублю, ткнул ему в спину пистолет, сказал:

— Ты на кого тянешь, проститутка?

Стало тихо. Судьба прекратила жевать жвачку, раз, другой вильнула задом, потом сказала:

— При чем здесь проститутки? Ты говори, да не заговаривайся. Я на свои живу.

— Не в этом суть! — отрезал Беспредел.

— Страну позорите, — пояснил Рубль.

— Чем позорим, чем? — просипел Триппер. — Я что, убил кого-то?

— Ну я убил, — наступил на Триппера Беспредел. — Я — санитар! От меня польза людям.

— А я?! — удивился Рубль. — Я не помогаю людям? Я им, может, последняя радость.

— А я людям не последняя радость? — обиделся Триппер. — Я-то им самая последняя радость.

— Хватит вам! — оборвала всех Судьба. — Устроили базар. Ото всех нас людям радость. Помогаем чем можем.

— Угощаю всех! — неожиданно даже для себя выкрикнул Триппер.

— Я угощаю, — сказал Беспредел. — Где ресторан?

— Надоели рестораны, — сказала Судьба. — Едем ко мне, поедим домашненького.

Тормознули частника. Заехали в Смоленский гастроном, затарились спиртным.

— Теперь в Кунцево, — обернулась к водителю Судьба. — Быстро довезешь, премию получишь.

— Щас он домчит! — поручился за водителя ободрившийся Триппер. — Свой мужик! Не профессор, не языком молотит.

Водитель благодарно оскалил лошадиные зубы и наддал газа.

— От профессоров толка мало, — чтобы не угас разговор, знающе сказала проститутка.

— Да никакого! — сказал киллер. — Их никто и не заказывает.

— Какая же от них людям польза? — поинтересовался сутенер.

Никто не ответил — никто не знал.

Приехали. Вышли… В машине, не смотря на удавшийся извоз, понуро сидел водитель.

— Что же ты… не постоял за честь мундира? — спросил он и взглянул в зеркальце.

Из зеркальца на него с упреком смотрел Лев Николаевич Тургенев, профессор института мозга… по прозвищу Лошадь Пржевальского.

Киллер Хорек как вкопанный замер перед копией картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза».

Служащая галереи, Мария Степановна, чуть заметно (подражание Моне Лизе) улыбнулась — вот еще один отойдет от картины другим человеком.

Киллер мучительно вспоминал: «Где я мог видеть эту бабу?»

«Душа его, — думала Мария Степановна, — светлеет».

«Заложит, если не вспомню», — думал Хорек.

«Велика сила искусства», — думала Мария Степановна.

«Вспомнил! — просиял Хорек. — Скупщица краденого».

«Свершилось!» — просияла Мария Степановна.

Они взглянули друг на друга.

«Дура», — подумал Хорек.

«Ангел», — подумала Мария Степановна.

И холодно, и голодно, и грязно. И накрапывает дождь. И рубль опять упал и опять подняли цены.

На душе у всех нехорошо, сумеречно, даже погано. В воздухе копится и зреет зло.

И тут все увидели — по улице идет лошадь и улыбается. Что-то было не в порядке с мышцами на ее морде, может, от голода, может, от усталости — казалось, что она улыбается.

Люди захихикали, засмеялись — зло расщепилось и исчезло.

Мы иногда улыбаемся, радуемся друг другу, но толку мало. Видимо, надо не просто улыбаться и радоваться, а радоваться в одну лошадиную силу.

Посетитель поздоровался с чиновником и секундой дольше, чем требовали приличия, изучающе смотрел ему в лицо.

— Берет или не берет?

Чиновник замер как бы в охотничьей стойке.

— Даст или не даст?

Чтобы поощрить посетителя, он сделал развратное лицо.

— Не берет! — решил посетитель. — Вон рожу какую скорчил. Принципиальный, сволочь.

— Не даст, — решил чиновник и отвернулся.

И они разошлись.

А могли бы быть взаимно полезны. Глядишь, какая-нибудь искра высеклась бы из этой пользы. А из искры разгорелось бы пламя любви всех к каждому. Атак ничего, просто мерзость.

Не понимаем друг друга.

Я себе как-то тут говорю:

— Перестань брать взятки, сволочь, тварь продажная, реформы же кругом, гадина… тварь продажная.

Тварь говорил уже?.. «Мерзавец! Не бери, ты же демократ теперь».

И произошло чудо — перестал брать. На работу вышел, секретарша:

— Что с вами? Я вас не узнаю.

Я говорю:

— Я взятки перестал брать.

Она — раз!.. Башкой об пол, говорит:

— А как же теперь?

Я ей:

— Думайте теперь.

И все. Мне не до нее уже. У меня пошел процесс перерождения — внутри свет разливается. Попозже внешне начало сказываться: кожа чистая стала, по большому в один и тот же час, перхоть не гнидообразная.

На третий день секретарша говорит:

— А знаете, вот как вы переродились, от вас запах пошел целебный… За него надо деньги брать.

А это такая женщина, она зря не обманет. Теперь народ приходит — мы дела решаем бесплатно. Но если у кого недуг неизлечимый и вдруг ни с того ни с сего проходит, то деньги берем.

На днях старичок пришел, участник войны, у него колена нет, нога не сгибается с сорок первого года. Он насчет пенсии.

Пять минут побыл в кабинете, говорит:

— Чего-то мне легче стало! Нога сгибается в обе стороны.

Ну, и тогда я ему все бесплатно сделал, а за исцеление деньги, конечно, взял.

Кавказец один приходил — с трех лет страдал отвращением к коньяку. Насчет прописки приходил. Минуты не просидел, говорит:

— Тянет выпить — нету сил!

Я ему прописку, он мне — за лечение. Многим помог. Прямо люди молиться на меня стали.

Уникальный случай был — женщине одной гараж помог поставить… посреди сквера — бесплатно. А у нее на нервной почве хроническое бесплодие. Я еще сказал себе:

— Если ты, сволочь, гаденыш гунявый, маньяк сексуальный, не попробуешь помочь такой несчастной… красивой женщине, пожалеешь.

И мы с ней попробовали. И произошло чудо! Так я деньги взял только через девять месяцев. Ты есть преобразился уже до конца.

Вот что значит твердо сказать себе: «Перестань брать взятки, сволочь, реформы же кругом, тварь продажная».

И это под силу любому! Я знаю, еще один брал взятки каждый день, но он сказал себе:

«Перестань брать взятки, сволочь, реформы же кругом, тварь продажная». И перестал!

Тут же у него потливость исчезла, пучить перестало, обжорство вошло в норму. Потом чудо произошло. Он кого похлопает по плечу, тому легче становится.

Лечит от плоскостопия. От кариеса — просто лучшее средство. Морщины у глаз убирает, белье отбеливает. У одной женщины девочка к выпускному балу готовилась, испортила платье. Он похлопал… даже не по плечу! — другую совсем женщину, а у той все очистилось.

Я ко всем обращаюсь:

— Перестаньте брать взятки! Перестаньте. У вас сразу восстановится обмен веществ, кислотно-щелочной баланс, и может даже наладиться гнилостный процесс. И вы своим гнилостным процессом будете помогать людям… и иметь с них хорошие деньги. Это — чудо!.. И возможно оно только у нас.

Вижу во сне: из нашего подъезда выносят гроб, в гробу я — ужас!!

Я заплакал, потом взял себя в руки — интересно, как похоронят: все-таки я заметный человек был. Даже посмотрел — нет ли где Ельцина. Не было его что-то. Наверное, болел… или отдыхал… а может, и работал!., с документами.

Вдруг слышу в толпе разговор:

— Кого хоронят?

— Жулика одного. Ворюга, взяточник. Редкая была сволочь.

Мне так стыдно стало!.. Хотя все правда. Никогда раньше не было стыдно, а тут горю весь от стыда. И тут же мороз по коже — значит, совесть живет после смерти! Она замучает!

Заместитель мой вынырнул с бумажкой возле гроба, говорит:

— От нас ушел неподкупный человек.

Выпивши, что ли, он? Меня стыдом, как кипятком, с головы до ног — жжет все внутри. А он, гнида, не знает, что совесть жива, говорит:

— Смерть слепа — первыми уходят лучшие!

И по ошпаренной совести еще раз кипятком!.. А простые люди шарахнулись в сторону — если лучшие ушли, значит, остались худшие, то есть простым пришла хана.

Хорошо, тут оркестр заиграл, тронулись на кладбище. Еще я обратил внимание — жене так траур идет!., такая она вся!.. Так я пожалел, что умер.

Ну, тащимся по Москве — ничего особенного. Вдруг вижу — сворачиваем к Мавзолею. Мне неловко опять сделалось! И жжет, жжет внутри! Но, слава богу, оказывается, не в сам Мавзолей, а за ним.

Подъехали ближе — в нашу могилку норовят какого-то хмыря опустить, перекупил кто-то.

Стали разбираться — мат поднялся столбом, стрельба, мордобой, и все уже почему-то пьяные.

Мне стыдно так стало! За всех нас, за нашу жизнь, за эти рыночные отношения между людьми.

Вдруг оркестр заиграл вальс, все бросили драку, стали танцевать.

Меня огнем обдало — и все внутри выжгло навсегда — такое падение нравов, танцы на главном кладбище страны.

Я сам не святой, но все-таки. Сам при жизни и пьянки любил, и бани были, и девки; взятки каждый день, продал всех, кого мог, но все-таки.

И тут еще около жены какой-то тип объявился, говорит:

— Меня Рудик зовут. Что вы сегодня вечером делаете?

Моя на гроб косится:

— Я не знаю еще.

И платок роняет.

Тут я не выдержал и восстаю из гроба!!! Все попадали на колени, крестятся, плачут. Я говорю:

— Так жить нельзя! Опомнитесь! Что вы делаете, падлы?!

И многие опомнились. Но тут Рудик ногой по катафалку — бэмс, я из гроба — бздэмс и башкой об землю.

Глаза открыл — в спальне… с кровати навернулся. Жена свешивается, спрашивает:

— Чего ты там?

Я говорю:

— Мы не так живем! У меня совесть горит внутри. Я сейчас весь сгорю!

Она говорит:

— Это ты вчера на банкете осетрины обожрался, а она несвежая, у тебя изжога внутри.

У меня гора с плеч — это не совесть, это изжога.

Я начал засыпать. Последнее, что помню, — жена гладит меня по голове, говорит:

— Сны не сбываются, дурачок. Успокойся, спи… Рудик.

— Станция «Павелецкая». Граждане пассажиры, будьте внимательны, не забывайте свои вещи в вагоне поезда. Следующая станция «Таганская».

— Простите, пожалуйста, следующая станция точно «Таганская»?

— Точно. Объявили же.

— Я слышал.

— Да вот схема. «Павелецкая». Следующая «Таганская». Видите?

— Вижу… На бумаге у нас все хорошо.

— Вам какая станция нужна?

— «Курская».

— После «Таганской» будет.

— Спасибо.

— За мной держитесь. Я тоже на «Курской» схожу. Я здесь уже двадцать лет езжу каждый день.

— Спасибо… А то обманут, потом спрашивать не с кого.

— Кто обманет?

— Да кто угодно. Знаете, я однажды летел самолетом Красноярск-Мурманск. Объявили Мурманск, а приземлился в Петербурге.

— Видимо, Мурманск не мог принять.

— Да. Из-за метеоусловий.

— Вот видите.

— А что видите? Объяснение всегда найдут: погода виновата, царизм, коммунизм.

— Это — политика, а здесь метро. Здесь все очень четко, как дважды два — четыре. «Таганская». Следующая «Курская». Здесь зачем им обманывать?

— Найдут зачем. С МММ обманули.

— При чем здесь МММ?

— Купюры, помните, обменивали?

— При чем здесь купюры? Мы про что говорим?

— Про то и говорим. На улицу не выйти — убьют.

— Я вам про другое толкую… Вот сигналы точного времени! Как можно здесь обмануть? Время ни от кого не зависит, выгодно это кому-то или нет.

— Я в том году приехал на вокзал в шесть утра, точно к поезду, оказалось, что уже семь. Кому-то выгодно — взяли и ночью перешли на летнее время.

— Да я вам про другое толкую!

— Цены черт знает какие.

— При чем здесь цены? При чем здесь цены?!

— Проституция кругом.

— При чем здесь проституция?! Вот схема — «Таганская», следующая «Курская».

— «Схема». Сейчас деньги делают — не отличишь от настоящих.

— Я здесь уже двадцать лет езжу каждый день.

— Ну и что? Сто лет зарплату вовремя получали, а тут хоп — нету ее.

— При чем здесь зарплата?

— Безработица кругом.

— При чем здесь безработица?!

— Станция «Таганская». Граждане пассажиры, будьте внимательны, не забывайте свои вещи в вагоне поезда. Следующая станция «Комсомольская».

— Я же говорил, обманут!

— Я тоже выйду.

— Успели хоть выскочить.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Комсомольская». Извините! Следующая станция «Курская».

— «Курская»! Я же знал, что «Курская»! Я здесь двадцать лет езжу! Он оговорился! А вы: «Обманут, обманут». Где-где, а в метро не обманут.

— «Не обманут». Он уехал!., а мы-то остались.

Товарищи… То-ва-ри-щи! Лектор звонил, он застрял в Жмырях, там грязи по горло, он не прошел… Не смог пройти к нам. Всем большой привет от него, извинялся, что не прошел, но грязи по горло… Какие будут предложения?.. Кино нету. Или расходимся, или я могу выступить на ту же тему, что и лектор. Мне выступать?.. Какие еще будут предложения?.. Никаких.

На сегодня у нас запланирована лекция «Древние города России».

Как нам показали последние данные о жизни, в том числе и статистические, все меньше мы отличаем древние города от деревни, физический труд от умственного, мужчину от женщины. Грань между ними вянет, становится смутной, она, в общем, тупеет. Ну, например, такой показатель. Город берет у деревни все лучшее, и деревня, в свою очередь, перенимает у города что поинтереснее. Но мы здесь должны смотреть правде в лоб, товарищи. Отличия еще есть! Te же дороги. Возьмите их в городе и возьмите вы их у нас — лектор сегодня не прошел по нашим дорогам, не смог! Не донес до нас свои знания. Теперь что касается умственного труда на физических работах и физического на умственных. Тут тоже уже никого ничем не удивишь. Скажем, такой незначительный пример. Вы сами видели, когда в том годе приезжал профессор… Простая такая фамилия… Ну, еще у него один глаз был минус семь, другой плюс восемь. Почетный член королевских обществ… Забыл его фамилию, но не в этом дело. Как он убирал картофель!.. Если бы сами так убирали, мы бы давно уже провели дорогу до центра, а то лектор сегодня не прошел, потому что в Жмырях грязи по горло и он застрял… И обратный пример. На умственных работах занято тоже много народа, одаренного хорошими, редкими физическими данными.

Это тоже говорит в пользу. Думаю, что со временем умственный и физический труд сольются окончательно. Будет средний труд… ни умственный, ни физический.

Гораздо труднее, товарищи, в некоторых планах происходит сейчас сближение мужчин и женщин. Раньше, старики вот говорят, с этим было как-то попроще. Значит, здесь нам надо думать и думать. Скажем, такой незначительный пример — танцы. Невозможно отличить, где мужчина, где кто. Молодой человек боится подойти к другому молодому человеку, потому что тот может понять его, как говорится, превратно. А тому хочется подойти, потому что пришло его время! И что получается?.. Получается, что парами у нас не танцуют уже, а танцуют скопом… Боятся встретить отказ. Тут все трясутся в одной куче — ладно. А если ты выбрал ее, ты перед ней как-то стараешься проявить себя и взглядом, и движениями тела, и вроде она тебя тоже заметила и, как говорится, глазами вы уже сказали друг другу все. Приятно после этого узнать, что ее зовут, как тебя, Николаем?..

Зайдем к проблеме с другой стороны. Спросите женщин, они сейчас скажут: мужчина стал робще. В целом нахальнее, а там, где природа велит стоять насмерть, стал робще. Кое-кто пошел уже вспять, против природы. Это — трагедия. Жалко, что лектор не прошел, он бы обо всем этом рассказал подробнее и лучше меня. Но в Жмырях грязи по горло, не пройдет ни лектор, никто.

Короче, товарищи, слияние, стирание граней достигло таких размеров и масштабов, что уже опасаешься не только за умственный труд или деревню, но и за женщину, которая с мужчиной. Остались кое-какие признаки у города и деревни, физического труда и умственного. Надо их сберечь. Надо постараться их сберечь. Остались кое-какие приметы у мужчин, это все тоже хотелось бы сберечь.

И вот я говорю, дорогие товарищи, давайте приложим усилия, давайте, несмотря ни на что, охранять то самобытное, неповторимое, что всегда отличало город от деревни, физический труд от умственного и так далее.

А примером в этом пусть будут нам всем древние города России, которые в своей центральной части сохранили черты редкие, дорогие взгляду и сердцу каждого из пас!

Благодарю за внимание.

Встретились Чувство и Логика. Чувство сказало:

— У меня такое чувство, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Логика подумала и сказала:

— У нас, когда станешь богатым, уже не будешь здоровым. А чтобы снова стать здоровым, надо отдать столько, что уже не будешь богатым.

Чувство улыбнулось и сказало:

— Я просто говорю, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Логика уставилась на Чувство, думала, думала, потом сказала:

— У нас или богатый, но больной, или здоровый, но бедный.

Чувство засмеялось:

— Я что, спорю с тобой? Я только говорю, что в принципе лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Логика закричала:

— Дура-а! Тебе же русским языком говорят: у нас или — или!

С ней случился приступ. Вызвали «Скорую» и отвезли ее в больницу, — по-моему, даже в психиатрическую.

Бедная Логика. Мало того, что бедная, теперь еще и больная.

Хотя все логично — у нас умным быть плохо — все видишь, все знаешь, а если еще рядом жизнерадостные идиоты ахинею несут, то сойти с ума… плевое дело.

Я сам почти бросил пить, почти противник стал… Но бывает, что некуда деться — надо! И пьешь через силу. Уже не можешь, уже не лезет, а все равно пьешь.

В понедельник вот… на той неделе еще, — день рождения. И не хочешь, а надо! Святое дело… Шестнадцать лет исполнилось!., сыну!., соседа!

Надо, а то сосед обидится насмерть. Придешь к нему в лихую годину, в трудный час, скажешь:

— Выручи, сосед.

А он скажет:

— Ты! Отказался со мной пополам, когда подорожало. Теперь помощи просишь?.. Нет тебе моей помощи! Будь ты проклят! — скажет.

Так же нельзя жить.

Во вторник, на той неделе еще, — круглая дата была. Тысяча лет. Ну, куда уж круглее?.. Тысяча лет со дня!.. Прошу всех встать!.. Тысяча лет!.. Ребята говорили, тому назад… Серега это принес, у него календарь остался, у нас ни у кого ничего уже не осталось, а у него календарь остался дома. Он из интеллигентов.

Короче, тысячу лет назад!.. Прошу всех встать!.. В общем, мы отметили.

В среду, на той еще неделе, — наконец! — выиграл «Спартак». Прошу всех встать… Ну, он вам следующий раз выиграет, дождетесь.

Я обиделся на вас. Завтра вот — святое дело, а какое, не скажу. На колени все встаньте, не скажу!.. Не знаю. Но есть! В году всего триста шестьсиии си… триста шесть-си… сиси… Короче, у нас дат больше, чем триста сисят… короче, завтра святое дело… какое-то.

А послезавтра — за Серегу! В память о нем. Круглая дата — десять дней, как он… покинул нас. За Серегу надо! Двух мнений быть не может.

Проводили его честь-честью. Не каждого так. Секретарь был! Сказал слово. Сказал:

— Прошу всех встать! Суд идет.

Потом судья сказал:

— Именем Российской…

Очень торжественно было.

Серега решил бросить пить водку, и сразу вот такой печальный исход. Если бы заранее знать, чем кончится…

Не подумавши, решил Серега бросить пить водку и начал гнать самогон. Змеевика нет, он через батарею. А известно же — батареи у нас!

Короче, у соседки этажом ниже. А она только-только вступила в Общество трезвости, только-только она немного забылась… Короче, у нее прорвало.

Она скорее своим звонить, те примчались. Серега когда спустился, уже все было кончено. Уже Общество трезвости стоит по колено в самогоне, пишет на него в инстанции. А за это сейчас мигом!

Серега даже попробовать не успел. И рецепт с собой унес на пять лет.

Серега, ладно, пропал. Календарь исчез! Теперь с утра чувствуем, какая-то дата подкатывается… к горлу, а что конкретно — неизвестно, и паника сразу.

И денег уже нет. Вчера перешел дорогу… за сорок рублей. Сержант говорит:

— Десять рублей за то, что шел не через подземный переход.

Я говорю:

— Людей уважил. Подземный переход — это общественное место! Мне там нельзя находиться, я выпимши.

Он говорит:

— Тогда еще тридцать.

Короче, со всех сторон как-то сурово стало… А тут еще ко мне одна женщина подкатываться начала. Я, если вы заметили, по другой части, но она не отстает.

Вообще-то я еще… тем более, что она еще… симпатичная. Но очень похожа на соседку!.. Серегину из Общества. Какое дело-то. Страшновато.

В принципе я не против, но как-то все уж больно переменилось. Или ничего? Пора завязывать?.. Тогда считайте, что я бросил окончательно и бесповоротно. Прошу всех встать!

Чтобы я еще когда-нибудь кому-нибудь позавидовала! Лучше я смерть приму.

Соседка попутала. Один импорт на ней. Один импорт! А тут мечешься как угорелая, достать ничего не можешь. Конечно, одна еще да с ребенком. Мужика я выгнала, так попался… балаболка пьяная.

И вот зависть меня стала съедать. Думаю: «Надо держаться поближе к соседке — и все-то у нее есть, и ничего-то она не делает». Весь день дома, под ночь только уходит куда-то. Говорит:

— Работаю в сфере обслуживания.

«Чего бы мне ни стоило, — думаю, — а тоже туда пристроюсь». Стала заглядывать к ней, обхаживать. Она ни слова, ни полслова. Только раз как-то я возьми и скажи:

— Тебе, Валь, хоть за инженера замуж.

Она мне:

— Гос-споди, да я за ночь зарабатываю больше, чем они за месяц.

«Ой, — думаю, — иностранцев обслуживает. От наших столько не дождешься. Официантка, наверное, или парикмахерша».

Она снова:

— Гос-споди! — Что-то последнее время все господа стала вспоминать. — Гос-споди! — говорит. — Да я одна могу организовать общество «Помощи инженерам и пострадавшим от стихийных бедствий».

Я как это услышала, еще сильнее решила: на части разорвусь, а в сферу обслуживания устроюсь.

Соседка молчит, ни гугу. Я извелась вся. У ней, что ни день — обновки, у меня, что ни день — ничего.

Потом думаю: «Молчишь и молчи, сама все вызнаю». В субботу надела что получше: кофточка у меня зеленая была, мама еще дарила, юбочка синенькая. И только соседка на улицу, я тут же шмыг за ней и иду на расстоянии.

И вот останавливаемся около ресторана «Националы. Она возле подъезда прохаживается туда-сюда, ожидает кого-то. Я тоже мотаюсь от столба к столбу, тоже вроде жду кого-то.

Я место еще почему запомнила? Испугалась, что она в ресторане певицей работает. А у меня слух нельзя сказать, что абсолютный. Помню, при муже еще попробовала как-то спеть, а он сказал: «Давай лучше посидим… в гробовой тишине».

Ладно, это к делу не относится. Ну, прохаживаемся с ней и прохаживаемся. Не спешит она, значит, не певицей работает, еще кем-то.

Первый раз я пожалела, что мужика своего выгнала — место там неспокойное. «Как, — думаю, — они сюда на работу без мужей ездиют?»

Сумку прижала на всякий случай, решила: если что, кричать начну. Только решила, кто-то меня за руку цап.

— Стоишь-скучаешь?

«Ой, — думаю, — как он со мной запросто. Наверное, знакомый какой-то, а я признать не могу». И так мне неудобно стало, так стыдно!

— Стою, — говорю, — а ты здесь как?.. Как дома дела?

У него, вижу, глаза тоже остановились, в одну точку смотрят — вспоминает чего-то.

— Жене, — говорю, — привет передавай, если увидишь раньше меня.

Он как будто на свадьбу шел, а попал на похороны. Я отвернулась, чтобы он в себя пришел, поворачиваюсь — его уж и след простыл.

А на его месте милиционер стоит.

— Ты, — говорит, — почему здесь?

Я ему честно говорю:

— Потому, что здесь платят больше.

Он грубо так:

— Иди отсюда, чтобы я тебя и близко не видел. Здесь своих хватает.

— Ну, нет, — говорю, — не на ту напал. Вот из-за того, что у нас везде свои, мы всю сферу обслуживания и запустили. Теперь стыдно иностранцам в глаза смотреть. Какая у них сфера обслуживания и какая у нас?1 Разве можно сравнить?

Он говорит:

— Не хватало еще, чтобы я сравнивал. Меня это не касается.

Я говорю:

— Это всех касается, у кого сердце болит за Родину.

Он аж побагровел весь, схватил меня за плечо и ведет в отделение.

Там дежурный офицер сидит, три звездочки у него, майор, что ли.

— Значит, — говорит, — решили сфере обслуживания помочь?

— Ну а что же, — говорю, — у нас?.. Клиенты часами ждут. Перестраиваться надо. Чем могу, помогу.

Не скажешь же ему, что зависть мучает. Он спрашивает:

— Сюда прийти кто вам посоветовал? Кто вас сюда направил?

Я говорю:

— Кто? Не комсомол же.

Он говорит:

— Да уж я думаю, что не комсомол.

— Сама пришла. И, кстати, — говорю, — на всякий случай для новой работы в комитете комсомола характеристику взяла.

Даю ему характеристику.

Там, что обычно пишут, «легко сходится с людьми… активна… пользуется авторитетом». И в конце «надеемся, что оправдает наше доверие».

Он, наверное, полчаса характеристику в руках вертел, а деваться-то некуда.

— Пройдите, — говорит, — в соседнюю комнату, вас там врач осмотрит.

«Ну, — думаю, — все, устроилась, слава богу! В импорте теперь буду ходить».

Врач осмотрел — здоровая, но направления на работу не дает. Я говорю:

— Как же?.. Мне, может быть, завтра уже выходить в первую смену.

Он молчит и только в дверь пальцем тычет… Вышла. Там журналисты:

— Кто да что?.. Социальная среда… Что читала?.. Не стыдно ли?

Я говорю:

— А что стыдного?.. У нас, кажется, любой труд в почете. Конечно, ваша профессия одна из самых древних в мире, но и мы тоже не лыком шиты.

Они даже писать перестали. А у меня силы уже на исходе. Говорю:

— Ребята, помогите устроиться, я отблагодарю.

Они пятиться начали. Я к ним, они от меня.

«Неужели, — думаю, — ниоткуда я доброго слова не дождусь, неужели правда, что у нас все только по блату?» Так обидно стало, хоть плачь.

И тут соседку вводят. Я не выдержала, говорю:

— За что сражались, если одни живут ни в чем не нуждаются, а другие должны завидовать?

И только тогда… Только тогда! Майор этот, три звездочки, объяснил мне, что у нас «которые живут и ни в чем не нуждаются» — это одно из самых позорных явлений нашей прекрасной действительности и ничего общего оно не имеет со сферой обслуживания, хотя та тоже пока относится к позорным явлениям.

С тех пор я никому не завидую, особенно тем, кто весь в импорте.

Ой, женщины, мне так неудобно перед вами, я такая счастливая!

Знаете, так мало надо для счастья. Правда. Все гоняются — обязательно чтобы он высокий был, чтобы обязательно блондин кучерявый и чтобы глаза большие голубые и чтобы обязательно богатый очень.

Мой — метр шестьдесят… Нет! Это я метр шестьдесят, он по плечо мне — метр пятьдесят. Глаза у него такие… как вам сказать… Пиз не видно совсем. Брюнет… был. Сейчас на голове ничего лишнего нет. Денег, как волос на голове. Ни копейки не дает.

И не надо! Не это главное.

Главное, женщины, — доверие. Все несчастья от недоверия. Он на час опоздал, мы с ума сходим:

— Где был? С кем?

Не выпивал ли? Если да, где взял деньги? С кем выпивал? Не пахнет ли от него духами? Нет ли следов помады?

Сразу черные мысли, аппетит пропадает, бессонница. Утром он на вас смотрит — пугается. А он должен радоваться, как ребенок в день рождения.

Ребенок просыпается в день рождения и находит рядом на постели подарок.

Надо доверять мужчине, тогда он каждое утро будет радоваться вам, как подарку.

Мой, что ни скажет, я верю, поэтому я такая счастливая. Он меня каждое утро находит. Правда.

Мы недавно познакомились. Он сразу сказал:

— Я жениться не могу, я — инопланетянин… Каждую секунду могут послать на другую планету.

Он — водитель НЛО. Двое суток работает, трое отдыхает, два дня в неделю у них санитарные.

Я говорю:

— Что ты оправдываешься?.. Ты — мужчина. Мужчина не должен оправдываться. Я тебе верю. Я верю, что база у вас на дне озера и телефона там нет, неоткуда позвонить. Я не спрашиваю поэтому телефон.

Денег он не дает. Он говорит:

— Нам платят только в нашей валюте. У вас они не в ходу. Наших, пожалуйста, возьми сколько хочешь.

Он не жадный, правда. Сколько раз предлагал. Такие чистые листы бумаги, совсем чистые. Но они их отличают как-то. Он говорит:

— Вот эта — сто рублей, эта — сто тридцать.

У них там тоже рубли. Интересно как!

Они все насквозь видят, они — телепаты. Я иногда начну что-нибудь говорить, он сразу посмотрит так! — я понимаю: не надо говорить… вообще ни слова… надо принести что-нибудь покушать.

Ест много. Он говорит:

— В вашем мясе мало наших элементов.

Им надо много съесть нашего мяса, чтобы наесться. Он не обманывает — так много ест и все равно слабый очень. Конечно, все чужое.

Из нашей пищи в чистом виде им подходит только коньяк. Я верю. Как-то вызвала врача, взяли у него кровь на анализ — ни лейкоцитов, ни кровяных телец — ничего нет, один коньяк.

Пьет каждый день. Говорит:

— Мне за вредность дают, что не на базе живу, а у тебя.

И все равно плохо себя чувствует. Мне помочь ничем по дому не может. А когда ему чуть лучше, тоже не может помочь — ему их религия запрещает помогать.

У них, знаете, такая религия — он должен днем час лежать неподвижно… с закрытыми глазами. Один час в день обязательно! Иначе бог накажет. И чтобы ничего лишнего рядом, только подушка и одеяло.

Такая вера у них. И еще три часа должен провести перед телевизором… каждый день. Я верю. Я вижу, не в передачах дело, потому что он смотрит все подряд.

С ним вообще так интересно! Он все знает, они же обогнали нас в развитии.

Вот он говорит, что мы все несколько жизней живем. Правда. Он очень многих встречает, узнает их по прежней жизни, говорит:

— Я его в гробу видал.

А имена у них сложные. Он сказал:

— По-нашему тебе никогда в жизни не выговорить моего имени, у вас даже букв таких нету. А чтобы по-вашему тебе привычно было, зови меня Борисом Николаевичем.

Обещал с собой взять, познакомить с мамой. Долго разрешения не давали, потом принес «Вечернюю Москву» с портретом Чумака, говорит:

— Держи, это — твоя виза.

Сейчас он улетел по делам, сказал:

— Вернусь, заберу тебя.

Нет, он, правда, с неопознанной тарелки. Ко мне даже участковый приходил, показал фотографии, спросил:

— Никого не узнаете?

Я Бориса Николаевича сразу узнала, но ничего не сказала, он не велел.

Он все наперед знал. Правда. Предупреждал, что участковый придет, научил, что сказать.

Женщины, если не веришь, никакой любви нет.

А если любишь, то и верить не обязательно.

Я еще могу поверить, что инопланетянин, что денег не дают, что вместо крови коньяк. Но что я похожа на Чумака — никогда'

Обманул, конечно, насчет визы.

Женщины милые, все мужчины одинаковые. Но это неважно… если любишь.

(сценка)

Выходят он и она.

ОНА. Товарищи, разрешите собрание считать открытым.

Он аплодирует.

Спасибо. Товарищи! Соревнующееся с нами объединение выполнило план на сто шестьдесят процентов, мы в этом году опять идем на восемьдесят пять процентов. Это досадно, потому что в целом, как мне кажется, наш коллектив сильнее. В чем же дело? Какие есть предложения, пожелания, критические замечания по работе?

Он молчит.

Кто желает выступить?

Он отворачивается.

Только, пожалуйста, не все сразу, чтобы у нас был порядок.

Он не шевелится.

Слово имеет Петров.

ОН. Чего я-то?

ОНА. Люди ждут.

Он сокрушенно поводит головой, обходит ее, встает с другой стороны, молчит.

Неформально. Честно, открыто — все, что наболело.

ОН. Воруют.

ОНА. Расскажите о дисциплине.

ОН. Тащат все подряд, понимаешь.

ОНА. Все ли вовремя приходят на работу?

ОН. Вовремя.

ОНА. Ну вот.

ОН. А глядишь, все равно чего-нибудь уже сперли.

ОНА. Вот вы утром встали к станку, что вас волнует?

ОН. Где станок?

ОНА. Времени у нас, товарищи, немного, давайте выступать по делу.

ОН. Станка нету, делать нечего.

ОНА. У каждого из нас могут быть личные неприятности. Нужно быть выше их, думать о заводе в целом.

ОН. И уже думаешь о заводе в целом — не сперли бы.

ОНА. Мы забыли определить регламент выступлений. Предлагаю три минуты. Кто — за?

Он поднимает руку.

Единогласно.

ОН. А самое главное!..

ОНА. Ваше время истекло.

Он обходит ее, встает на прежнее место.

Кто еще желает выступить?

Он молчит.

Не все сразу, чтобы у нас был порядок.

Он отворачивается.

Слово имеет Сидоров.

Он сокрушенно поводит головой, обходит ее.

Неформально, честно, открыто — все, что наболело.

ОН. Я не согласен с предыдущим оратором.

ОНА. Очень хорошо.

ОН. Нарисовал какую-то мрачную картину, когда в целом на предприятии все нормально. Нельзя так.

ОНА. Вот именно.

ОН. Скажем, у нас в отделе народ замечательный!

ОНА. Расскажите о своем народе.

ОН. У нас просто замечательные люди! У нас ни у кого еще ничего не пропало!

ОНА. Видимо, все зависит от того, какой климат сложился в коллективе?

ОН. Все зависит от того, какой климат сложился в коллективе. Вот у нас в коллективе, например, сложился хороший климат. Мы все как один! Например, в девять часов садимся пить чай. Есть у тебя дело, нет его — все побоку! Садись пить чай!

ОНА. Простите…

ОН. Иначе это неуважение к коллективу! Это вызов всем своим товарищам!

ОНА. Простите. Но у вас не только эта традиция?

ОН. Но у нас не только эта традиция. (Удивленно смотрит на нее.) Что же, у нас всего одна традиция?

ОНА. Вот я и говорю.

ОН. Так не может быть!

ОНА. Не может.

ОН (обиженно). Ну а зачем тогда говорить?

ОНА. Расскажите, пожалуйста, о других традициях.

ОН. Другая традиция. Ровно в двенадцать часов, минута в минуту, мы все садимся пить чай. Есть у тебя дело, срочное, сверхсрочное — гори оно огнем!

ОНА. Простите…

ОН. Работа не волк!

ОНА. Простите!

ОН (в сторону). Так что не надо так мрачно обо всем! В целом коллектив у нас хороший! Еще скажу…

ОНА. Регламент!

ОН. У меня все. (Обходит ее.)

ОНА. Кто хочет выступить?

Он молчит.

Не все сразу.

Он отворачивается.

Слово имеет Иванов.

Он сокрушенно поводит головой, обходит ее.

Неформально. Честно, открыто — все, что наболело.

ОН. Я не согласен с предыдущим оратором.

ОНА. Очень хорошо.

ОН. Что это?! Зачем? Как можно?.. Нарисовал какую-то мрачную картину. Можно подумать, что у нас все только и делают, что чай пьют, можно подумать, что никто пальцем о палец не ударит, что всем на все наплевать, что никому ни до чего нет дела, что все бездельники… Можно подумать. А мы, например, работаем! Нам не до чая.

ОНА. Поподробнее, пожалуйста.

ОН. Нам не до чая!

ОНА. Очень интересно.

ОН. Нам чай некогда пить! Нам надо разрабатывать новые электродвигатели, а мы со старыми еще никак не разберемся. Там одних проводов — куда какой? Что к чему? Половина лишних, и вообще черт ногу сломит) Но мы бьемся!

ОНА. И всем так надо.

ОН. Трудности огромные!

ОНА. Ничего!

ОН. Двигатель бьет током, и надо хоть немного знать физику, а у нас по образованию кто егерь, кто врач, кто дегустатор.

ОНА Простите…

ОН. Бог простит. Егерь на той неделе палку сунул в двигатель, теперь, когда выйдет на работу, неизвестно. Врач хотел простукать двигатель, а дегустатор в это время возьми и нажми не на ту кнопку. Их там — где какая? Что к чему? Черт ногу сломит. Но мы бьемся!

ОНА. Регламент.

ОН (в сторону). Так что не нужно рисовать мрачную картину, оставьте это занятие пессимистам, пусть они отчаиваются, хватаются за голову, нам это не к лицу. (Обходит ее.)

ОНА. Хотелось бы услышать конкретные, деловые предложения.

Он поднимает руку.

Слово имеет Николаев.

ОН. Можно мне уйти?

ОНА. Куда уйти?

ОН. Домой.

ОНА. Как — домой?! Товарищи, мы для чего здесь собрались?

ОН. Мне вот так нужно!

ОНА. Да как бы ни было нужно, нет такой причины! Что у вас стряслось?

ОН. Шурин приезжает.

ОНА. Какой шурин?

ОН. Василий.

Она возмущенно качает головой.

Брат первой жены.

Она продолжает возмущенно качать головой.

А в целом коллектив у нас хороший!

ОНА. Идите.

Он поворачивается вокруг себя.

Кто еще хочет выступить?

Он молчит.

Не все сразу, чтобы у нас был порядок.

Он отворачивается.

Слово имеет Никифоров.

Он сокрушенно поводит головой, обходит ее.

Неформально. Честно, открыто — все, что наболело.

ОН. Я не согласен ни с кем из предыдущих ораторов.

ОНА. Очень хорошо.

ОН. Рисуют все какими-то мрачными красками, сатира какая-то получается. Хочется спросить их: где они берут такие мрачные краски? У нас нигде не достанешь таких мрачных красок. И в общем все размыто, расплывчато, а хочется услышать конкретные, деловые предложения!

ОНА. Вот именно.

ОН. У нас есть конкретные, деловые предложения.

ОНА. Прекрасно!

ОН. И их много, этих предложений: и конкретных! и деловых!

Она аплодирует.

И хочется их услышать.

Смотрят друг на друга.

Они есть! И их много… конкретных и деловых.

ОНА. Например.

ОН. Например, меньше слов, больше конкретных, деловых предложений!

ОНА. Ну?.. Что-нибудь.

ОН. Что-нибудь, как-нибудь нам не нужно, нужны конкретные, деловые предложения!

ОНА. Так давайте!

ОН. Так давайте, товарищи, не будем разводить трескотню. Время требует конкретных, деловых предложений.

ОНА. Хоть одно слово по делу!

ОН («замахивается» на длинную речь, неожиданно его осеняет). Регламент. (Обходит ее.)

ОНА (смотрит на часы). Давайте подводить итоги. Предлагаю считать, что в целом объединение работает хорошо.

ОН. Но дальше так работать нельзя!

ОНА. Кто — за?

Он поднимает руку.

Единогласно.

Кошмар — это когда в летнюю душную ночь без воздуха и сна под окном кто-то вдруг начинает петь… без слуха и голоса.

Часа в два ночи я не выдержала, спустилась во двор. В беседке — три девочки лет по семнадцати. Говорю:

— Как вам не стыдно?!. Неужели вы не понимаете — люди отдыхают. Как же можно жить, ни о чем не думать, только о себе?

— Ой, ой! Извините, мы забылись… Выпили и забылись.

Смотрю — у них полбутылки вина, колбаса.

— Девочки, — говорю. — вы же будущие матери!

Они говорят:

— Мы только что аборт сделали.

Я когда пришла в себя, уже из любопытства интересуюсь:

— Вы с мужьями хоть посоветовались?

— С кем? С кем?! — Они меня спрашивают.

Я поняла, что мужей в помине нет.

— Господи, — говорю, — налейте мне вина. Что-то я себя плохо чувствую.

Отпила глоток, говорю:

— Девочки, что же вы делаете?.. Что же вы с собой делаете?!. Разве можно так жить?.. Себя калечите! Честь не бережете!

Нет, я сама тут же поняла, что про честь опять какую-то глупость сказала, но остановиться уже не могу. Говорю:

— Все-таки нехорошо, если соседи узнают или на работе.

Они от смеха свалились со скамеек. Не в переносном смысле, в прямом. Свалились, катаются по земле, надрываются.

Я еще подумала: «Хорошо, что аборт уже сделали». Чувствую — снова мне допинг нужен. Они налили, я выпила. Спрашиваю:

— Как же это все у вас получилось?

Они говорят:

— У нас, как у всех… Здесь пообещали, там обманули… Рядом никого, посоветоваться не с кем… Отношения уже рыночные… А всего хочется, все дорого… И все какие-то злые стали, жадные, не знаешь, кому верить.

И заплакали.

Я опять стою как дура, ничего не понимаю, потом говорю:

— Девочки! Сейчас я закусить принесу. И еще у меня полбутылки кагора есть.

Сбегала. Выпили мы по рюмке, закусили и… запели. Часа три уже было.

Минут через десять еще четыре женщины подошли: одна с гаечным ключом, другая с собакой, третья с кошкой… четвертая с мужем — кто с чем.

Уже нас хор — восемь человек и один мужчина.

Еще через десять минут из соседнего дома две женщины пришли — с саблей одна, другая с веником.

Ну и потянулись потихоньку… в шортах, халатах, сорочках, простынях. Брюнетки, блондинки, шатенки, рыжие, крашеные. С ремнями, горшками, щетками.

Луна светит, ветер поднялся небольшой.

В шесть милиция подъехала — нас уже человек восемьдесят. Кто стоит, кто на лавочке сидит, кто на земле, кто на качелях. Пиво у нас, вино, квас, овощи, пирожки, студень. Поем.

Дети здесь же, конечно. Где женщины, там и дети. Мужчины в стороне стоят, помалкивают.

Мы плачем, поем… выпиваем. И пожилые девочки есть, и лет под семьдесят, и молоденькие совсем. Одну бабушку вынесли в раскладушке, она не плакала, но все грозила кому-то пальцем… на небе.

Патруль видит — мы на печальной волне, лучше с нами не связываться, уехал.

А мы все плачем и поем, поем и плачем. Спроси: почему? — никто не скажет… А наверное, есть все-таки причина.

(сценка)

Действуют:

Первый.

Второй.

Третий.

Место действия — аллея в больничном саду.

Время действия — наши дни.

Выходят трое в больничных халатах. Первый и третий на костылях, у второго на перевязи рука. Садятся на скамейку, молчат. Первый (достает газету, просматривает ее, читает вслух). «На Перу обрушился ураган. Смерч поднял в воздух взрослого мужчину».

ВТОРОЙ. Смерч?

ПЕРВЫЙ. Да… Взрослого мужчину.

ТРЕТИЙ. А хоть взрослого быка. Что тут сделаешь?

ПЕРВЫЙ. Его не спрашивали, подняли, и все.

ТРЕТИЙ. И полетел.

Молчат.

ПЕРВЫЙ. Разве против природы пойдешь?

ТРЕТИЙ. Против природы?

ПЕРВЫЙ. Да.

ТРЕТИЙ. Бесполезно.

Молчат.

ПЕРВЫЙ. Землетрясение голыми руками остановишь?

ТРЕТИЙ. Никогда.

ВТОРОЙ (первому, указывая на газету). Сколько ему было лет?

ПЕРВЫЙ. Не написано.

ВТОРОЙ. Жалко мужика.

Молчат.

ПЕРВЫЙ. Народа через природу пострадало жуть. У нас вон на работе один пошел на речку и не вернулся.

ВТОРОЙ. Мужчина?

Первый согласно кивает.

Взрослый?

ПЕРВЫЙ. Наших лет.

ВТОРОЙ. Утонул?

ПЕРВЫЙ. Утоп… И вроде выпил немного.

ВТОРОЙ. Жалко.

ТРЕТИЙ. Что в реке, у меня сосед в ванной утонул.

ВТОРОЙ. Как — в ванной?!

ТРЕТИЙ. Так. Нырнул и не вынырнул.

ПЕРВЫЙ. Слепа природа, слепа.

Молчат.

ПЕРВЫЙ. Я вот через грозу пострадал. Как на работу ехать — чистое небо, как с работы — тучи.

ТРЕТИЙ Это всегда так.

ПЕРВЫЙ. А я на велосипеде. Думаю: успею проскочить. Принял допинг — жму на все педали.

ВТОРОЙ. Большой?

Первый недоуменно смотрит на второго.

ДОПИНГ большой?

ПЕРВЫЙ. Стакан.

ТРЕТИЙ (второму). Не перебивай, интересно рассказывает.

ПЕРВЫЙ (благодарно смотрит на третьего). На чем я остановился?

ТРЕТИЙ. На допинге.

ПЕРВЫЙ. Да. Принял, жму что есть силы лечу, как демон в ночи, уже вон он дом, окна мерцают. Вдруг ка-ак полыхнет!!!

Пауза.

ВТОРОЙ. Допинг?

ПЕРВЫЙ. Молния. (Третьему.) Я шарахнулся — нога пополам, велосипед вдребезги.

ВТОРОЙ. Молния попала?

ПЕРВЫЙ. Дерево.

ВТОРОЙ. Молния в дерево?

ПЕРВЫЙ. Я в дерево! (Третьему.)Темно было.

ТРЕТИЙ. Слепа природа, слепа. Предчувствий никаких не было?

ПЕРВЫЙ. Было… потом уже… в больнице.

ТРЕТИЙ. У меня до больницы было. Как бы подсказы вала природа: «Берегись!» Утром все на селедку тянуло, на рассол, я не стал. Выхожу на улицу…

ВТОРОЙ (догадливо). Гроза?

ТРЕТИЙ. Нет, нормальная погода, только чувствую — не к добру. Зашел к приятелю, принял наспех портвейна грамм двести. (Первому.) За два сорок.

Первый понимающе кивает.

Выхожу! Быть беде.

ВТОРОЙ. А что такое?

ТРЕТИЙ. Не знаю. Но чувствую. На всякий случай решил ехать в метро. Думаю, обману природу.

Первый грустно улыбается.

Только ногой на эскалатор — тут же и загремел. Гремлю и чувствую — чего-то солененького хочется, а уже поздно… Уже без двух ребер.

ПЕРВЫЙ. Мстит нам природа!

ВТОРОЙ. За что?

ПЕРВЫЙ. За окружающую среду. Мстит и в будни и в праздники.

Молчат.

ТРЕТИЙ. Мстит и не договаривает.

ВТОРОЙ. А может, мы ее плохо слушаем?

Первый и третий не реагируют.

У меня как раз день рождения был. Жена утром спрашивает: «Ты слушал про погоду?» Я говорю: «Плохо слушал, но, по-моему, будет прохладно». А уже днем она звонит: «Поезжай домой, а то жара стоит, продукт портится». Я по-быстрому домой. Налил себе шустро стакан, выпил по-быстрому, чтобы не портилось, и давай шустренько закусывать. Тут жена входит, говорит: «Ты чего стоя ешь? Садись». Я по-быстрому сел… мимо стула, она шустренько позвонила в «Скорую», и меня по-быстрому сюда.

Молчат.

ПЕРВЫЙ. Сколько же народу через природу страдает!

ТРЕТИЙ. Ужас.

Молчат.

ВТОРОЙ. И в суд не подашь.

ПЕРВЫЙ. А на кого подашь? У нас вон на работе один пошел в лес и не вернулся.

ВТОРОЙ. Совсем?

ПЕРВЫЙ. Навсегда.

Молчат.

ВТОРОЙ. Заблудился?

ПЕРВЫЙ. С дерева упал.

ВТОРОЙ. Сам?

ПЕРВЫЙ. Нет. Ветром сдуло.

Молчат.

ТРЕТИЙ. У меня сосед со шкафа — расшибся… Два образования имел.

ВТОРОЙ. Не помогло образование.

ТРЕТИЙ. Заснул от жары… И вроде выпил немного. Молчат.

ПЕРВЫЙ. Природа с людьми что хочет, то и делает.

ВТОРОЙ (не сразу). Калечит.

ТРЕТИЙ (не сразу). Стихия.

Молчат.

ВТОРОЙ (смотрит вверх). Небо хмурится.

ТРЕТИЙ (смотрит вверх). Как бы предупреждает, что можем остаться без ужина. (Первому.) Давай.

Первый достает из халата бутылку водки. Третий и второй достают стаканы. Разливают водку.

ПЕРВЫЙ. Ну, будем здоровы.

ВТОРОЙ. Когда?

ТРЕТИЙ (вздыхает). Так говорят.

ВТОРОЙ. Мне один взрослый мужчина рассказывал: если взять черную нитку, обмотать мизинец и бросить пить…

ПЕРВЫЙ. Бесполезно.

ВТОРОЙ. Почему?

ТРЕТИЙ (первому). Суеверие.

Первый согласно кивает.

(Второму.) Суеверие. Опиум для народа.

Чокаются, выпивают, прячут стаканы, пустую бутылку. Встают, уходят.

У жены мечта — достать кафель второго сорта. Первый сорт не достать, он весь уходит за границу. Есть еще высший сорт. Куда он уходит, никто не знает. У меня сосед в КГБ, говорит:

— Органы не могут обнаружить.

Еще у нас нет такого органа, чтобы обнаруживать в обычных магазинах что-нибудь высшего сорта.

И у жены мечта — достать кафель второго сорта. Третий ей не нравится… не держится на стене. Есть еще четвертый сорт… Ну, не в этом дело, мало ли у нас что хорошего есть.

Я ей говорю:

— Плюнь. Войны же нет, значит, живем хорошо. И перестань ходить по спекулянтам, не надо унижаться. Позвони в «Ремонт квартир», тебе завтра все сделают без переплат.

Она вдруг и говорит:

— У нас без переплат никто ничего не делает.

Я даже сперва не понял, даже не дошло до меня, что она сказала. А потом меня как кипятком обдало. Я дверь прикрыл, говорю:

— Как ты сказала?

Она:

— У нас без переплаты никто ничего не делает.

Я говорю:

— То есть ты хочешь сказать, что наш русский человек!.. может взять взятку?., за наш кафель второго сорта?

Она:

— Сейчас и за второй берут, и за третий. За так давно уже никто ничего не делает.

У меня дыхание сперло, говорю: «То есть ты что же?..» То есть сперва-то я подумал: «Я-то что же? Не с тем чело веком жизнь прожил? Почти двадцать лет не с тем человеком в одной постели спал?!»

Взглянул в зеркало, не узнал себя, белый стою, как смерть — у нас в России материально не все еще слава богу… хуже всех живем, но человека нашего не тронь. Вот я из-за чего, я идейно остервенел. Потому, что русский человек!., с ним поговори по душам, по-человечески, он тебе за так горы свернет. Это давно известно!

Она опять:

— За так у нас никто ничего никому не свернет… и не шевельнет.

И, естественно, переполнила чашу. Я снял ремень, говорю:

— Если я прав окажусь, то выпорю как Сидорову козу.

Она:

— Если я права окажусь, то тебя мать родная не узнает… ни с лица, ни тем более с этого места.

Я тут же в «Ремонт квартир», три минуты ходу. Вхожу— сидит товарищ моих лет, чуть полысее. Я сразу говорю:

— Как насчет кафеля?

Он сразу говорит:

— Ни кафеля, ничего нет.

Это я сам виноват, официально начал, надо было по душам, по-человечески. Улыбнулся ему, говорю: «Землячок…» Он тоже мгновенно улыбнулся мне, говорит:

— Ничего нету, хоть шаром покати.

Я его спрашиваю:

— Ты русский человек?

Он говорит:

— Сейчас все русские.

Я говорю:

— И я русский. А русский русскому всегда поможет!

Он очень удивился. Я ему еще раз правдой по голове:

— Русский русского в беде никогда не оставит. Русский русскому последнее отдаст!

Он говорит:

— Вообще ничего нет, пыль одна.

Я завелся, кричу:

— Черт с ним! Пыли у меня своей хватит. А мне от тебя, — говорю, — важно услышать, что русский с русского никогда взятку не возьмет!

Он говорит:

— Врать не стану, первый раз об этом слышу… что русский с русского не возьмет. Я, например, беру со всех. И с тебя бы взял, но, как назло, ничего нету.

Встал и вышел из комнаты вон. Когда я один остался, у меня помутилось в голове, потому что я знал: у нас самое ворье, самые загребалы наверху, а чтобы простые люди, хорошие, которым дармовой хлеб в горло не лезет… короче, я не знал, что у нас все прогнило до такой степени. Короче, мне сразу неинтересно стало жить, и я решил покончить с собой, чтобы не видеть этого позорища. Набрал по телефону жену, попрощаться в последний раз. Приготовился уже мысленно к смерти, смотрю — входит человек, мужчина тоже, чуть потолще меня, говорит:

— Землячок, как насчет кафеля?

Я говорю:

— Вообще ничего нет, одна пыль.

Трубку положил, не захотел прощаться с женой при постороннем, тем более у нее занято оказалось.

Посторонний этот вдруг кладет на стол сто рублей, говорит:

— Это вам.

Я удивился, спрашиваю:

— По случаю чего?

Он меня спрашивает:

— Вы нуждаетесь в деньгах?

Я говорю:

— Я прежде всего — русский человек!

Он:

— Значит, нуждаетесь. Я — тоже русский, но у меня эти деньги лишние, они мне жгут руки. И вообще надо друг к другу по-человечески.

Я прямо воскрес — такой человек попался замечательный, у меня камень с души свалился, слезы на глазах выступили, говорю:

— Дело ведь не в деньгах… Сто рублей— это не деньги!

Он кивает, кладет еще пятьдесят рублей, говорит:

— Русский русскому всегда поможет!

Я заплакал, честное слово. Стою, плачу, говорю:

— Ты сам не знаешь, что ты для меня сделал сейчас.

От смерти спас! Я думал, что перевелись на нашей земле хорошие люди, что за так никто ничего не делает. Ан нет! А деньги эти — ерунда!

Он тоже заплакал, достает еще двадцать пять рублей, кладет на стол, говорит:

— Русский русскому последнее отдаст.

Я обнял его как брата, говорю:

— Деньги могу разорвать и выбросить, но мне нужно принести их жене. Доказать ей, что не все у нас продается и покупается. А сами по себе вот эти деньги твои — это тьфу!

Он тоже растрогался, говорить не может уже, только руками разводит. Я собрал себя в кулак, говорю:

— Ну, все, хватит слюни пускать, пошел я.

Он спрашивает:

— Мне здесь подождать… насчет кафеля?

Я говорю:

— Все здесь ждут.

И исчез.

Жену жалко, но выпорю, потому что моя правда — душевных людей на Руси больше. Просто они встречаться стали реже.

Вчера вижу — опять один застойный лозунг висит: «Книга — лучший подарок!» Ничего не боятся враги перестройки. Мы ушами хлопаем.

А я этот лозунг на себе испытал. Шесть лет назад в пятницу совпало: пятница, получка и мне день рождения в понедельник.

Я сбросился, ребята быстро сбегали, на сдачу купили мне лучший подарок.

В субботу открываю глаза — есть хочется. Полез в холодильник, там ничего, только книга лежит.

Достал — читаю. Там такая история.

Семья одна дома сидит. За окном дождь льет как из ведра, слякоть, скукота, в общем, страшная. Вдруг звонок — граф приехал, не предупредивши. Все обрадовались, а то не знали, чем заняться, даже обедать не хотели. Главное — дочь у них красавица на выданье, та прямо расцвела как роза — граф ей знак внимания сделал. Разговоры пошли про знакомых. То да се. Сели кушать. Угощают его наперебой:

— У нас натуральное все, из деревни. Кушайте, не стесняйтесь.

Ну, выпили, конечно, это само собой. Вечером в карты стали играть, танцы устроили, дочь спела три романса. То да се. Граф домой засобирался, его не отпускают:

— Милый граф, останься.

Он не дурак, остался. Все прослезились аж. Под утро только уехал.

Такая история. Почитал, смотрю — времени три часа, обедать пора. А за окном льет как из ведра, слякоть, скукота страшная.

У кого, думаю, дочь-то на выданье?.. Да у соседа снизу!.. Он сам не то по торговой части, не то, наоборот, из ОБХСС.

Да какая разница? Знакомы хорошо. Я их заливал пару раз. Да и так на балкон выйдешь — они внизу всегда… предупреждают, чтобы пепел на цветы не стряхивал. Главное, я не припомню, чтобы к ним последнее время кто-нибудь в гости приходил.

В общем, спускаюсь — звоню.

Открыл сам. Иван его зовут. Ее Зина… Его Иван, по-моему.

— Здорово.

— Здорово. Чего тебе?

Спрашиваю:

— Не обедали еще?

— Нет, сейчас садимся.

Я прохожу. Стоим молчим. Он вроде уже хотел пригласить обедать, но тут жена его откуда-то возникла, говорит:

— Чего он пришел?

И за стену вдруг хватается и к ванной ногами начинает перебирать. Перебирает, перебирает, тут он кинулся, раньше ее успел, потолок разглядывает — сухо там. А с чего будет сыро? Я даже не умывался утром.

Теща из кухни вышла, дочь из комнаты выглядывает. Про тещу вообще в книге ничего не сказано, я с ней даже здороваться не стал. Дочери подмигнул, говорю:

— Роза какая вымахала. На одни тряпки ей разоришься.

Она в слезы.

Теперь, думаю, надо про знакомых чего-нибудь загнуть. Говорю:

— Серегу-то из тридцать седьмой посадили… за воровство. Письмо прислал, велел вам кланяться.

Они таращатся — какого Серегу? Может, и не знали его. Молчат стоят, я тоже молчу. Тишина мертвая. Теще надоело, говорит:

— Вы извините, мы сейчас обедать будем.

Ага! Говорю:

— Я сам еще не завтракал.

Удачно так намекнул. И сразу вдогонку говорю:

— Если у вас все натуральное, с рынка, то я как раз это уважаю.

Зинку, смотрю, трясет немного. Думаю, может, от жадности. Говорю:

— Я не объем. Так… выпьем, закусим и все… вечером танцы и в карты до утра.

Совсем тихо стало… как на кладбище, даже тише. Потом дочь говорит:

— Да он пьяный в стельку.

Вот дура! Совсем, наверное, ничего не читает. Говорю ей:

— Лучше романс какой-нибудь спой, чем ерунду-то городить.

Ну и тут они велели ей в комнате скрыться, дверь входную распахивают, а я понял уже, что лозунг про книгу фальшивый. Пишут в них, чего в жизни не бывает.

Книга — это лучший подарок… для врага!

В общем, не стал ждать скандала, вышел сам, но с лестницы сказал им:

— Радоваться людям разучились.

И пошел в столовую. У нас там так кормят, что любому человеку рады.

Действующие лица:

Врач.

Больной.

ОНА. Следующий.

ОН. Вы психиатр?

ОНА (улыбается). Я. Здравствуйте, больной.

ОН (улыбается). Здравствуйте.

ОНА (улыбается). Слушаю вас, больной.

Он молчит, улыбается.

Что с вами, больной?

ОН. Все нор-рмально!

ОНА. Очень хорошо. А кто вас направил ко мне? Хирург, терапевт?

ОН. Жена.

ОНА. Жена?!

ОН. Говорит: «Сходи к психиатру».

ОНА. Она так и сказала: «Сходи к психиатру?»

ОН. Да. Говорит: «Сходи к психиатру». Ну я и пришел. ОНА. Та-ак. На что жалуетесь, больной?

ОН. Все нор-рмально, доктор! Здравствуйте.

ОНА. Здравствуйте. А почему жена попросила вас сходить к психиатру?

ОН. Не знаю. Говорит: «Сходи к психиатру». И все. Я пришел. Я же не мог ей отказать, правильно? Я же люблю ее!

ОНА. Любовь — это великая сила, больной. А перед тем, как она сказала «сходи к психиатру», что было?

ОН. А перед тем я ей сказал.

ОНА. Что?

ОН. Что она ведьма… гремучая.

ОНА. А перед этим?

ОН. Перед этим я включил хоккей, она переключила на балет, я — на хоккей, она — на балет. Я говорю: «Ведьма». Она говорит: «Сходи к психиатру». Я и пришел. Здравствуйте, доктор!

ОНА. Здравствуйте, больной. А почему она — гремучая?

ОН. Гремит все время кастрюлями, сил нет.

ОНА. Так вы разойдитесь с ней.

ОН. Как — разойдитесь?! Что вы?! Вы что, доктор, в своем уме?! Я же люблю ее!

ОНА. Вы говорите, она ведьма.

ОН. Ну и что? Я говорю: «ведьма», она говорит: «идиот», я говорю: «выдра», она говорит: «паразит». Сейчас такая любовь, доктор.

ОНА. Какая?

ОН. Сдержанная на ласки.

ОНА. Вы считаете это нормальным?

ОН. Я считаю, нор-рмально! Сейчас все так. Если все, значит, нор-рмально!

ОНА. Я вам не могу дать справку, что вы нормальный.

ОН. Почему?

ОНА. Потому, что это противоестественно, такой любви не может быть, не должно быть! Вы не согласны со мной?

ОН. А я у вас что, просил справку?

ОНА. Нет, вы скажите, вы согласны со мной?

ОН. Мне не нужна справка.

ОНА. Почему, больной?

ОН. Почему — больной?

ОНА. Это я спрашиваю: почему, больной?

ОН. Почему «больной»-то? «Больной», «больной». Жена послала меня к психиатру. Я пришел.

ОНА. Зачем?

ОН. Откуда я знаю? Я думал, она вам позвонит, скажет.

ОНА. Она не звонила!

ОН. Да вы успокойтесь, доктор.

ОНА. Значит, у вас с женой все нормально?

ОН. Нор-рмально, доктор!

ОНА. А вы не пробовали ей сказать: «дорогая»?

ОН. Как?

ОНА. Дорога-ая.

ОН. Вместо «выдры»?

ОНА. Да.

ОН. Зачем?

ОНА. Она вас не будет посылать к психиатру.

ОН. А что мне, трудно сходить?

ОНА. Ну все-таки. А то вообще не будет посылать.

ОН. Да что мне, трудно сходить? Для жены-то. Она у меня одна. Я для нее чего только не сделаю.

ОНА. Значит, у вас с женой все нор-рмально?

ОН. Нор-рмально, доктор! А у вас как дома?

ОНА. Мы с мужем оба любим балет.

ОН. И он вас никогда не посылал?

ОНА. Куда?

ОН (пожимает плечами). К терапевту.

ОНА. Нет, не посылал.

ОН. И вы никогда?..

ОНА. Что?

ОН. Тарелкой об стену?

ОНА. Никогда.

ОН (думает). Надо лечиться, доктор.

ОНА. Кому?

ОН. Вам.

ОНА. Нет, это вам надо.

ОН. Вам.

ОНА. Вам!

ОН. Вам!

ОНА. Ва-ам!!

ОН. Видите, что с вами творится? Я пришел, вы все улыбались, а сейчас на вас смотреть — тоска одна. Может, жена меня послала, чтобы я помог вам?

ОНА. Не знаю. Она не звонила.

ОН. Может, позвонит еще?

ОНА. Не знаю, она нс-звонила!

ОН. Успокойтесь, доктор. Может, вы ей позвоните?

ОНА. Зачем?

ОН. Надо же узнать.

ОНА. Что?

ОН. У кого любовь ненормальная.

ОНА. У меня нор-рмальная!

ОН. И у меня нормальная. Также не может быть?

ОНА. Не может.

ОН. Она говорит: «Сходи к психиатру». Я пришел. Может, у меня жена ненормальная?

ОНА. Сколько она с вами живет?

ОН. Двадцать лег.

ОНА. Очень может быть, что она ненормальная.

ОН. Правда?

ОНА. Скорее всего, что она ненормальная!

ОН. Правда?

ОНА. Я уверена, что она ненормальная!

ОН. Дайте справку! И я уйду. Тютькина ее фамилия, Зинаида Егоровна. И я уйду.

ОНА. Правда?

ОН. Правда.

ОНА. Вот, пожалуйста.

ОН. Спасибо. Теперь она у меня посмотрит балет. (Читает справку.) «Тютькина Зинаида Егоровна ненормальная…» Все правильно.

ОНА. Но вы же любите ее!

ОН. А хоккей? Такая теперь любовь. (Прячет справку.) Чего только не сделаешь ради любви!

От человека ничего почти не зависит. Всем распоряжается судьба.

Нас трое друзей было. Вместе в школу, вместе на работу, в один год женились. Одновременно у нас от такой жизни нервы не выдержали.

Первый как гаркнет на жену:

— Замолчи! на минуту хоть.

Она остолбенела, шок с ней, сдвиг какой-то, и теперь она смотрит на человека — видит его внутренности. Как рентген стала. Ее срочно в платную больницу… на работу. Бешеные деньги платят. Муж на руках носит.

Второй узнал, в чем дело, как гаркнет на свою:

— Замолчи! на минуту хоть.

Она остолбенела… сперва, потом говорит:

— Сам замолчи, гаденыш!

С ним шок, сдвиг какой-то, начал видеть внутренности. Его срочно в другую больницу. Бешеные деньги платят, жена на руках носит.

Я на свою как гаркну:

— Замолчи сию же минуту!

Она ничего не остолбенела, спокойно взяла сковороду… ка-ак шлепнет меня по башке — и у меня внутренности все оборвались.

Сейчас лежу в больнице, платим бешеные деньги, чтобы мне выкарабкаться.

Судьба!

— Смотри, что-то плохо лежит. Взять, что ли?

— Не сметь! Это подло.

— Никто не видит.

— Не сметь! Ты уважать себя перестанешь.

— Все берут — ничего.

— Не сметь! Как ты детям своим в глаза будешь смотреть? — Да ладно, потащили… Вот и все! И концы в воду. Теперь на радостях можно и расслабиться.

— Не сметь! Сопьешься. Куда ты катишься?

— Еще по одной!

— Не надо!.. Закусывай хоть.

— Еще по одной!

— Не стоит… Закусывай жирным. Что ты не закусываешь? Устал же. Такую тяжесть тащил.

— Все! Засыпаю.

— Кровать хоть разбери.

— Молчать.

— Что ж ты, сапогами на подушку!

— Молчать.

— Морда на пол съехала!

— На себя посмотри.

— Я — твоя совесть!

— Проститутка.

— Кто?!. Что ты несешь?

— Проститутка. Хуже! Знаешь, кто ты?

— Ну, хорошо, проститутка, проститутка. Все, спи.

— Знаешь, кто ты?!. Сказать?.. Сказать?!

— Если ты меня совсем не уважаешь…

— А ты меня уважаешь?.. А ты меня уважаешь?

— Уважаю.

— И я тебя уважаю. Дай я тебя поцелую. Где ты?.. Где ты?.. Где ты?!. Завтра найду, поцелую.

— Доктор, можно?

— Можно. А нужно?

— Все к психиатру, и я к психиатру.

— Ну и правильно. Лучше сразу узнать, что ты псих. Нынче, больной, больше из-за денег с ума сходят.

— Вот плохо-то, доктор! Только что я нашел деньги.

— Много?

— Мешок.

— Мешок?!. Вы не волнуйтесь, пожалуйста.

— Я не волнуюсь, доктор, вы только меня за руки не держите. Мешок такой лежит с сотенными, при них ни адреса, ни удостоверения. Ничьи деньги… Гора такая долларов.

— Долларов?!

— Доктор, вы мне пуговицу оторвали. Ну да, долларов. Ни адреса, ни удостоверения. Ничьи. «Ну, — думаю…»

— Стоп! Я отгадаю, как психиатр… «Ну, — думаю, — себе возьму!»

— Не отгадали, доктор. «Ну, — думаю, — может, вернется кто, подожду». Два дня ждал — никого.

— Два дня?!

— Да.

— Вы головой обо что бьетесь?

— Ни обо что.

— А случайно?

— То есть вы сперва спросили: не бьюсь ли нарочно? — Да.

— Нет, и случайно не бился никогда.

— Интересно как! Что ж такое?.. Пьете много?

— Воды?

— Водки.

— Ни грамма.

— А что вы пьете?

— У нас родничок, доктор, возле самого дома. Мы из родничка пьем.

— Удивительно! Но в полнолуние на крышу тянет?

— Нет, а что там, доктор, на крыше?

— Ничего, так спросил, к слову. Значит, два дня ждали — никого.

— Никого. «Ну, что же, — думаю, — тогда…»

— Стоп! Отгадываю. «Ну, что же, — думаю, — тогда… себе возьму!»

— Неправильно, доктор. Думаю: в милицию пойду. Пришел, спрашиваю: «Никто не обращался насчет денег?»

Они говорят:

«Нет, насчет денег давно уже никто не обращался». Я тогда в Сбербанк: «Может, они фальшивые, вот никто и не обращается».

— Ну и правильно, больной. Умница. Молодец! Очень хорошо рассудили. А скажите, с лошади вы падали?

— С какой?

— С любой.

— Никогда.

— Ну и прекрасненько. Эпилептиков в роду много?

— Нету.

— А были?

— Не было.

— Эпилептики-то!

— Нет, не было.

— Ну как же!

— Правда, не было.

— Не было пока, отличненько. А скажите мне откровенно, как мужчина мужчине, что вы чувствуете, когда беретесь голой рукой… за голый провод?

— Ничего, доктор, не чувствую.

— Ничего не чувствуете?.. Вот и замечательно, а то я уже сам чуть с ума не сошел… Никогда ничего не чувствуете?

— Никогда, доктор… А я никогда и не брался за провод.

— Жалко. В Сбербанке что сказали?

— Сказали: доллары настоящие. Я вышел от них, думаю: «Ну, теперь-то уж…»

— Стоп! Последний раз отгадываю.

— Сейчас, наверное, отгадаете, доктор.

— Ну, теперь-то уж, — думаю, — себе возьму!

— Как же себе, они ведь чужие… Ну что, доктор, нормальный я человек?

— Деньги где?

— Я их выбросил. Сперва вам понес. Потом вспомнил: от денег одни несчастья, и выбросил их возле поликлиники. Куда вы, доктор?.. Р-раз — и нет его! Быстро так… главное — через окно с восьмого этажа… Ну, посижу, подожду.

(сценка)

Действуют:

Она — лет 25.

Он — лет 30.

Время действия — наши дни.

Место действия — улица.

Навстречу друг другу выходят Он и Она.

ОНА (весело). Вот те раз!

ОН (замирает). Вот те два! (Раскрывает объятья.)

Троекратно целуются.

ОНА. Возмужал как! Красивый стал, холеный… Балует кто-то. А я тут вспоминала о тебе.

ОН. Спасибо.

ОНА. Сидим как-то на работе, — у нас на работе одни женщины, — делать нечего, начали вспоминать, у кого кто был первый муж… Все-таки это святое.

ОН. Это святое! Это святое: юность, трепет, рассветы. (Растроган.) Половодье чувств. (Берет ее руку, целует.)

ОНА (свободной рукой гладит его по голове). Ну, успокойся, успокойся.

ОН (оправдывается). Как-то вдруг… все нахлынуло.

ОНА. Ничего, ничего, сейчас все пройдет.

Он старается взять себя в руки.

Мы были счастливой парой, правда?

ОН. Безусловно! Сейчас уже не умеют так любить, как восемь лет назад.

ОНА. Как шесть.

ОН. И жить, и чувствовать спешат.

ОНА. Да, к сожалению. (Берет его под руку.) Давай походим с тобой.

Гуляют.

ОН. Как я любил тебя! Как я тебя любил! Это безумие какое-то было, да?

Она пожимает плечами.

Легенда.

ОНА. А я тебя как любила?!

Он удивленно смотрит на нее.

Как в сказке.

ОН. Что-то я не помню.

Останавливаются.

Я вот тебя все время на руках носил… Ты у меня с рук не сходила.

ОНА. Каких рук?.. Каждый день на ногах еле стоял.

ОН. Кто?

ОНА. Ты. Пил, как сапожник.

Он отстраняется от нее.

Ну что я, не помню, какой ты домой приходил? Шнурки не мог развязать. В синюю лампу смотрел вместо телевизора.

ОН. Я смотрел?

ОНА. Не я же. Терпела, терпела и ушла. (Куксится, достает платок.) Самые чистые чувства — и кому?

ОН. Не знаю кому… Я за всю жизнь не выпил ни грамма.

Она настораживается.

(Скорбно.) С детства больная печень. С пятого класса — хроническая желтуха.

Она промокает глаза, прячет платок, виновато смотрит на него.

Об этом ты забыла, конечно. (Жалуясь на судьбу.) За всю жизнь — ни грамма.

ОНА (берет его под руку). Прости, пожалуйста, я что-то перепутала. (Целует его.) Прости, дружок… Давай с тобой вспоминать только самое светлое, хорошо?.. Помнишь, как ты меня звал?

Он обиженно молчит.

Неужели не помнишь?

ОН (нехотя). Одуванчик.

ОНА. Придумает же… (Грустно.) Сейчас так уже не называют. Фантазии не хватает. Давай походим?

Гуляют.

ОН. Сейчас называют черт знает как!

ОНА. Да, ухо режет.

ОН. Лишь бы назвать.

Гуляют.

ОНА. А почему ты звал меня «одуванчик», помнишь?

ОН. Помню. Когда ты приходила из парикмахерской, у тебя голова была словно шар.

Она, улыбаясь, слушает его.

Шея тоненькая, как… (Ищет сравнение.)

ОНА. Как стебелек.

ОН. Да, как стебелек, а на ней пушистый белый шар.

ОНА. Почему белый?

ОН. Ты тогда была блондинкой.

ОНА. Я никогда не была блондинкой.

ОН. Была.

Останавливаются.

ОНА. Мне-то лучше знать.

ОН (оглядывает ее с ног до головы). Что же я, не помню, с кем жил?

Подозрительно смотрят друг на друга.

ОНА. Значит, не помнишь. Вот так вы сейчас все любите.

ОН. Как?

ОНА. Не помните своих подруг.

ОН. А подруги помнят?

ОНА. Перестань, пожалуйста, с больной-то головы на здоровую. (С иронией.)Наверное, я ничего не помню. Носил на руках, а сам в это время изменял с блондинками.

ОН (возмущенно качает головой). Я был верен тебе.

ОНА. Тебе бы такую верность. Мы и разошлись, потому что ты оказался бабник.

ОН. Зачем ты наговариваешь?

ОНА (горько). «У вас кто муж?» — «Инженер» — «А у вас?» — «У меня слесарь» (тычет себя в грудь). «А у вас?» — «У меня сексуальный маньяк». (Ему.) Кому это надо, скажи, пожалуйста?

ОН. Когда мне было изменять? Работа, институт, все вечера с тобой. Домой, бывало, летишь как на крыльях!

ОНА. Не надо, слушай.

ОН (с упреком). Забыла?

Она не отвечает.

Увидеть, обнять, заглянуть в глаза.

ОНА (с иронией). И умереть.

ОН. Да! И умереть. Вот так я тебя любил!

ОНА. Совсем уж заврался. В каком институте ты учился?

ОН. Здравствуй.

ОНА. Здравствуй.

ОН. Какой закончил, в таком и учился.

ОНА. Такого института еще не придумали. Это Генка учился, свидетель твой на свадьбе. А ты только и знал футбол да хоккей. Как я устала с тобой! Кто бы знал, как я с тобой устала! (Куксится.) Какой-то кошмар был, а не жизнь. (Достает платок.) За что, главное?

ОН. Я и есть Генка.

ОНА (замирает, промокает глаза, смотрит на него). С ума сойти с тобой! (Виновато смеется, пожимает плечами.) Что такое сегодня? Здравствуй, Гена.

ОН. Здравствуй.

ОНА (обнимает его, троекратно целует). Как жизнь?

ОН. Нормально.

Молчат.

Вот такие дела.

ОНА. Ты уж извини.

ОН. Ничего.

ОНА. Чувствую, близкий человек, а кто — не могу вспомнить. Правильно, ты у него был свидетелем.

Молчат.

ОН. Хоть что-то вспомнили.

ОНА. Да, уже легче.

ОН. А с твоей стороны свидетельницей была Вера, на которой я потом женился… Что? У тебя ведь свидетельницей была Вера?

ОНА. Вера — это я.

Мертвая тишина.

ОН (тихо). Здравствуй, Вера. (Неуверенно раскрывает объятья.)

ОНА. Нацеловались уже.

ОН (не сразу). Как живешь?

ОНА. Нормально. Давай разберемся на всякий случай. У тебя кто был свидетелем?

ОН. Гена. Его тоже Геной звали.

ОНА. А ты у кого был свидетелем?

ОН. У Виктора.

ОНА. Виктор на ком женился?

ОН. На Вере. (Растерянно.) Ее тоже Верой звали.

ОНА. Послушайте, так нельзя относиться к семейной жизни. Что вы все запутали?

ОН. Кто это — мы?

ОНА. Мужчины.

ОН. Минуточку…

ОНА. Что минуточку?.. Что — минуточку? За кого вот я вышла замуж первый раз, за тебя или за Виктора?

ОН. Не знаю.

ОНА. А кто должен знать?

ОН. В загсе.

ОНА. В каком?

ОН. В каком расписывались.

ОНА. А кто помнит?

ОН. Не знаю.

Недоуменно смотрят друг на друга.

Вот ведь как бывает.

ОНА (жестко). Вспоминай.

ОН. Виктор первый раз женился в конце семьдесят первого.

ОНА. Значит, не на мне.

ОН (улыбается). Ну, вот и все. Здравствуй, Вера.

ОНА. Здравствуй.

Целуются.

ОН. А я на тебе женился через несколько месяцев, в семьдесят втором.

ОНА. А я первый раз вышла замуж в семьдесят четвертом.

Стараются не смотреть друг на друга.

ОН. Значит, не за меня.

ОНА. Вот все и выяснили. (Достает платок, вытирает губы.) Зачем целоваться, если не уверен?

ОН. Не надо на шею вешаться первому встречному.

ОНА (передразнивает). «Сейчас так уже не любят. На крыльях к тебе летел». (Саркастически.) Половодье чувств у них.

ОН. Да, половодье у нас!

Презрительно смотрят друг на друга, осуждающе качают головами.

В таком тоне я отказываюсь разговаривать с вами, тем более что-нибудь вспоминать вместе. Прощайте. (Уходит.)

ОНА (вслед). Слаболюбы беспамятные!

Он не оборачивается.

(В зал, легко.) Это не первый муж, а третий. Вот только чей? (Задумавшись, уходит.)

Куда-то все торопятся. Торопятся и торопятся. Позавчера пришел с работы, душ принял, перекусил чем бог послал, прилег отдохнуть. Звонок) Дочь кинулась к двери… и лбом об косяк! Тоже спешить начала. Открывает — грузчики стоят:

— Где вещи?

— Какие вещи?

— Полчаса уже машина стоит!

— Какая машина?

Жена из кухни выскакивает:

— Кого дьявол принес?!

Эти:

— Какого черта?! Времени нет. Давайте выносить все скорее!

И вынесли все. Потом меня с дивана сбросили, я ударился головой об пол — спал до утра. Встал свежий! Бодрый! Настроение отличное! Спрашиваю:

— А мебель где?

Жена говорит:

— Сосед этажом ниже переезжал, а вынесли нашу. Но потом занесли… этажом выше… и в другой подъезд.

Вчера пришел с работы, душ принял, перекусил чем бог послал, прилег отдохнуть.

Звонок! Сын кинулся и зубами об засов! Открыл — стоят двое в штатском:

— За измену Родине! Поджоги! Наводнения!

И так спешили! Я через полчаса уже в суде стоял, слушал приговор, а там и слушать нечего, одно слово — «расстрел». Отвели в камеру смертников:

— Последнее желание?

Я говорю:

— Душ принять, перекусить чем вам бог послал…

Утром встал свежий! Настроение отличное! Спрашиваю:

— Когда казнь?

Они говорят:

— Все!.. Уже расстреляли.

Когда? Кого?!. Вечером выпустили, потому что «беременных не держат». Когда я? От кого?.. Потом думаю: «Тем более мне теперь надо беречь себя».

Пришел домой, принял душ, перекусил чем бог послал, прилег отдохнуть.

Звонок! Детей не было, жена лбом открыла.

— Ще он?

— Кто?

— Покойник.

Я вскакиваю, кричу:

— Вот он я! Вот он я!

Они кричат:

— Здравствуйте, покойник! Хорошо выглядите!

Я кричу:

— Не пью! Не курю!

Они:

— Правильно делаете. Ложитесь — сейчас мы мерочку снимем. Когда вы умерли?

Я говорю:

— Вчера. Пришли двое из погребальной конторы, я их топором по голове, потом сам с балкона прыгнул.

— Зачем же вы так? А из какой конторы?

— Из вашей.

— А кто приходил?

— Да вы же и приходили, — и достаю топор.

Через секунду от них даже запаха не осталось.

Сейчас никто не лезет. Топора, что ли, боятся?.. Вообще не знаю, чего торопиться-то?.. пришел, душ принял, перекусил и отдыхай себе… Торопятся и торопятся.

Это мне еще отец говорил:

— Леха, хочешь жить легко… живи. Только берегись денег. От них все несчастья.

Я сперва вообще хотел без денег прожить. А как чего не хочешь, так оно и прет!

Прет и прет с деньгами. Измучился вконец… Прет и прет. Две бочки дома стоят… с деньгами. Ага. Дня за три до получки это… кончаются они. Всегда чего-то они дня за три кончаются!

Галька — жена — кричит:

— Деньги давай!

Я говорю:

— Возьми в бочке.

Она возьмет… Ну, чтобы концы с концами свести… Ага… Или из бочки возьмет, или у соседей займет.

Прет и прет с деньгами. Сглазил, что ли, кто? Не знаю даже.

Весной это… на огороде ковыряюсь — может, чего вырастет осенью, кто знает… А все кругом ковыряются — одни задницы торчат.

Копаюсь, копаюсь в огороде. Минут, чтоб не соврать, семь копался, устал страшно чего-то, мышцы на теле сводит. Думаю: надо пойти пивка попить, пока сознание не потерял окончательно.

И я лопатой так р-раз в землю! Она дзынь обо что-то, я хвать чего-то сразу — сундук древний вытащил с золотом. А я привык уже — всегда чего-нибудь случится перед получкой. Обязательно.

А говорили бабки, что где-то в этих местах Александр Македонский заблудился.

Запросто мог. У нас места!..

Стою на огороде с золотом — сразу отец перед глазами, говорит:

— Берегись!

Потом это… сам думаю: пока его государству сдашь, то да се, пятое-десятое — пиво-то кончится!

Я лее не один в стране пью, правильно?.. Нас несколько человек. Чего делать?.. А сосед у меня, он деньги собирает. Собирает, ага. Чего-то у него с нервами… расстройство какое-то. С детства такой. Может, вдарился головой обо что.

Я р-раз сундук к нему на огород! Незаметно так р-раз! А чего он, мучается ведь. Пускай лучше сразу с ума сойдет, успокоится. Ага, прет и прет золото… не знаю, куда складывать. Месяца два назад тоже Галька — жена — кричит:

— Деньги давай, зараза!

Я говорю:

— Кончились, что ли, в бочках-то?

— Кончились.

Глянул в календарь — точно!., три дня еще до получки. А она это… картошку жарит на кухне и навагу — рыба у нас была… две штуки. Я ей еще крикнул:

— Не экономь, жарь всю.

И она это… первой рыбе брюхо р-раз ножом — оттуда кишки. Она второй р-раз — оттуда бриллиант.

Довели страну! Захламили реки!.. А рыбы, конечно, жрут все подряд. Что они, соображают, что ли?

В первой нормально все — одни кишки, ничего больше, все как у людей. Во второй — бриллиант!.. Совсем, что ли, теперь рыбу не покупать?

Сразу отец перед глазами!.. Надо срочно избавляться от бриллианта — никто же не поверит, что в рыбе нашел.

А ничем не разобьешь его! Утюгом пробовал, телевизором — ничего. И я тогда разозлился. А у нас это… стол старинный, но хороший еще… дубовый… из старинного дуба. Я его недавно на помойке нашел. Случайно. Повезло просто. Отреставрировал немного… он без крышки был и без трех ножек.

Шарах этим столом дубовым — и бриллиант вдребезги! Только пыль пошла.

Жалко, конечно, стол немного попортил… развалился он. Да черт с ним! Еще найду.

Прети прет с бриллиантами… Даже не знаю, что с ними делать.

Вчера тоже смотрю — три дня осталось до получки. А чего-то тихо в доме. Думаю: чего Галька-то — жена — не шумит? Потом вспомнил, она к матери уехала. Теперь, как три дня до получки, она к матери.

Я тогда нарочно сижу, ничего не делаю, чтобы есть не хотелось. И тут оса залетает в форточку. Вот такая! Видно, не в своем уме. Чего она унюхать могла, не знаю, есть же нечего в доме.

Кружит, кружит надо мною. А это… стол дубовый когда развалился, ножка-то старинная осталась… в углу стоит.

Я тихонько-тихонько дотянулся до нее, чтобы оса не видела. Подлетает она, ка-ак я ей по башке врежу!.. Ножка дубовая пополам. Оттуда драгоценности как посыпались. Как посыпались!.. Сыплются и сыплются. Ага, сыплются все и сыплются.

Отец и то какой-то явился… перепуганный.

Тут звонок. Открываю — милиция! И у меня сразу предчувствие. Ха-ана! думаю, доигрался. И щас еще чего-нибудь добавят, беда одна не ходит.

Точно. Говорят:

— У вас в Америке тетя померла… Как узнала, что у нее в России племянник есть, так и померла. Родственников больше нету. Признаете тетю?

Ну, с-собака! Откуда тетя?!. А я от своих все равно никогда не отказываюсь.

Признаю, говорю. Где расписаться? А вот здесь. Теперь, значит, сообщаем, что она померла вся в долгах. С вас семнадцать тысяч долларов.

Я сразу понял! Это отцова родня.

Сегодня драгоценности сдал… на семнадцать тысяч долларов. Еще мне осталось на кружку пива.

Завтра как-нибудь перебьюсь, а послезавтра Галька — жена — вернется, притащит что-нибудь от матери.

Жить легко можно… Еще бы только с деньгами маленько… не так перло. А то прет и прет, прет и прет.

Первый. — Привет.

Второй. — Привет. Ты чего?! Еще полдня до Нового года, уже вырядился в костюм!

Первый. — Маша подарила на юбилей свадьбы. Пятнадцать лет у нас скоро.

Второй. — Поздравляю.

Первый. — Чистая шерсть. И размер угадала.

Второй. — Отлично сидит.

Первый. — Ну, ты что! За пятнадцать лет ни одной драки у нас не было! Серега — знаешь, напротив меня — в одно время женились, уже три раза она ему голову пробивала. Что ты?! Маша — человек! Ребят четверо у нас. Все обшиты, причесаны. В доме чистота, порядок. Откуда вот у нее деньги на костюм?!. Накопила. Себе отказывала. Я сам для семьи на части разорвусь, а она вообще! Про детей уж не говорю. Сам заболею — она не отойдет. И градусник подаст, и рассол — все, что нужно. Вообще, когда спит, не знаю. Памятник таким бабам ставить надо!!

Второй. — Ты ей что подарил?

Первый. — Вот!.. Как раз зашел посоветоваться. Деньги есть, я на сарай новый откладывал. Надо купить ей что-то такое!

Второй. — Украшение купи. Перстень.

Первый. — Дешевый зачем покупать?

Второй. — Кто говорит дешевый? Купи дорогой.

Первый. — А сарай?

Второй. — Ты сколько выделяешь на подарок?

Первый. — Деньги есть!

Второй. — Кофту купи красивую.

Первый. — Кофта у ней есть одна, я ей на десять лет дарил. Скажет: заладил одни кофты. Я ей хочу что-то такое, чтоб разговору было на сто лет.

Второй. — Денег дай ей на костюм и не думай ни о чем. Первый. — Денег нельзя. Она на ребят потратит. Второй. — Сам купи.

Первый. — Как купи?.. Мерить же надо. Так-то я ее размер знаю… а так-то не знаю.

Второй. — Машину стиральную купи.

Первый. — У ней есть. Все времени нет починить. Второй. — Вазу какую-нибудь.

Первый. — Вазу?

Второй. — Да. Будет смотреть на нее, тебя вспоминать.

Первый. — Зачем на вазу-то? Пусть на меня и смотрит.

Второй. — Подожди. Ты сколько выделяешь?

Первый. — Деньги есть. Ты посоветуй. Ты в городе много чего видишь.

Второй. — Из одежды что-нибудь купи.

Первый. — Одежда у нее есть и на зиму, и на лето. Запаслись. И от матери осталось.

Второй. — Шаль теплую.

Первый. — Она без шали теплая. Ей что-нибудь, чтоб и цена подходящая, и ей приятно было.

Второй. — И чтобы на сарай осталось?

Первый. — Да.

Второй. — Часы купи.

Первый. — Она потеряла одни.

Второй. — Вот и хорошо. Купи новые.

Первый. — Чтобы и эти потеряла?

Второй. — На какую сумму ты рассчитываешь? Первый. — Деньги есть!

Второй. — Посуду купи красивую, женщины любят. Первый. — Ну, вот!

Второй. — Посуда — главное для них.

Первый. — Конечно!

Второй. — День и ночь с посудой.

Первый. — Ну, вот! Посуду?

Второй. — Да. Красивую.

Первый. — Колотят ребята все подряд, и красивую и некрасивую.

Второй. — Купи ей отрез на платье, цветастую материю.

Первый. — Купил раз, она ребятам и мне трусов нашила. Такой человек! Весь дом на ней держится. Из ничего конфету сделает. Я говорю: памятник надо ставить.

Второй. — Лифчиков накупи, она из них ничего вам не сделает.

Первый. — Маша?! О-о! Шапок наделает или чего. И неловко лифчики.

Второй. — Жене неловко?

Первый. — Все равно как-то. И есть у ней один теплый, а на лето так.

Второй. — Пальто у нее есть хорошее?

Первый. — Есть. Еще год проходит.

Второй. — Туфли?

Первый. — Туфель этих!., две пары.

Второй. — Ты все-таки скажи, сколько выделяешь?

Первый. — Деньги есть!

Второй. — Она сама на что-нибудь намекала?

Первый. — Да ты что?! Она для семьи все. Мне, — говорит, — ничего не надо.

Второй. — Не впрямую, а как-нибудь нечаянно в разговоре. Мол, неплохо бы что-то такое.

Первый. — Нет! Ты чего?! Последний кусок детям отдаст. На части ее рви, она ни крошки для себя… Хотя…

Второй. — Ну?

Первый. — Погоди, как-то тут говорила.

Второй. — Ну?

Первый. — Хорошо бы, — говорит, — нам новый сарай поставить.

Второй. — Вот! И ставь. И тебе хорошо, и ей приятно. А деньги останутся, еще что-нибудь купишь ей.

Первый. — Дошли все-таки до ума!

Второй. — Конечно!

Первый. — Вот спасибо. А то я и так и эдак — ничего не получается. Чувствую: все не то. А ты раз! в самую точку попал. Сарай — лучший подарок ей на Новый год. Спасибо тебе.

Николай меня так ревнует!

«И что тебе зоотехник сказал? И что к тебе почтальон подходил? И что ты с соседом у колонки стояла?» Гос-спо-ди, соседу девять лет.

Накричится, потом ползает прощенья просит:

— Пусти, Груня, в постелю, я тебе шубу куплю.

Сколько уж говорила ему:

— Еще раз бельма выпучишь, заберу корову и уйду. Живи один в грязи, сволочь немытая.

Зоотехник говорит: и как ты с таким обалдуем живешь? Такая женщина редкая и с таким засранцем.

На той неделе к столбу приревновал, ей-богу, не вру. Ворота пошла затворить, а стемнело уже. Стою, столб обняла — летит с топором, спасайтеся все столбы. Меня-то чуть не убил.

Домой пришли, давай смешить меня. Танец грузинский танцевал. Нож в зубы взял: трусы до коленков, руками машет. Ноги кривые. И подпрыгивает, и вприсядку. Да поскользнулся — простоквашу на себя опрокинул, сидит — вылитый грузин.

В лес пошла по ягоды, слышу следом крадется кто-то. Камень нашла да камнем в кусты. Домой прихожу — у него на лбу шишка больше головы. «О косяк вдарился». Как же!.. Что я побольше-то камень не нашла?

На работе щас денег не дают. Только если хорошо работаешь… тогда или — грамоту, или «позвольте я вас обниму». А я очень хорошо работаю. Ну и чего-то тут один раз грамот совсем не было. А мой не пошел на собрание.

— Я на рыбалку лучше.

Ну вот, грамоты ни одной, а начальства понаехало много. Они все и полезли из президиума:

— Позвольте и я вас обниму.

Глава администрации, солидный мужчина, вот такая копна на голове, в галстуке, чуть-чуть водочкой от него попахивает, подходит:

— Позвольте мне от всего сердца!

Из зала вдруг:

— Руки прочь! Долой такую волосатую власть! Все на баррикады!

Летит с ножкой от стула. Срамота, господи! Не знаю, куда от стыда деться. Глава тоже перепугался — может, покушение. Спрашивает:

— Это ваш муж?

Я говорю:

— Нет, мой на рыбалке.

С ними обоими плохо.

И ревнует, и ревнует, уже сил никаких нету. Помаду попрятал всю, чтобы не красилась. Хожу, как черт.

С месяц назад сидим вечером в избе. И вдруг свет выключили. Он сразу:

— Груня, ты где?

Я затаилась нарочно, молчу. Слышу он ко мне шарится, я — к печке.

— Груня, ответь мне.

Я лицо сажей намазала. Говорю:

— Вот я.

Он за руки меня взял. Голос сладкий сделался.

— Это, Грунь, обрыв на линии… надолго. Давай ложиться спать

И целоваться лезет, тут свет включили. Ой!.. Я при родах так не кричала.

Под утро начнет просыпаться, все рукой рыщет — на месте я. И каждый раз:

— Это ты?.. Это ты, Груня?.. Грунь, это ты?

Кто ж еще? Кого ж он там еще хочет найти?.. Самый сон сладкий, он бубнит в ухо.

Я к чему это рассказываю. У нас свинья опоросилась и все поросята хорошие получились, а один дохлый почти. Тихонький, не верещал никогда, ножки у него подламывались. Не стоял на ножках.

Ну и я как-то утром встала засветло, вымыла его, обсушила и в кровать на свое место. Сама за спинку спряталась. Светать стало. Слышу:

— Грунь, это ты?.. Это ты, Грунь?

Говорю:

— Я… милый.

И что вот одно слово может с мужиком сделать! Прямо я чувствую, восторг в нем поднялся. Крутанулся он в мою сторону!., и тишина… пять минут… десять. Ни звука. Высунуться боюсь. Или он помер, или меня прибьет, потом слышу:

— Грунь.

Говорю:

— Чего?

— Что это… с тобой?

— Да вот, — говорю, — довел ты меня, свинья, своей ревностью.

С тех пор потише стал… только заикатся иногда.

Говорят, один был — ревновал, ревновал жену ни за что и придушил под конец.

А я вот не ревнивая совсем. Тут к соседям из Москвы приехала одна… Так, ни кожи ни рожи.

— Я — художница, я — портретистка. Хочу вас, Николай, рисовать.

Я крапивы нарвала… она с тех пор одни цветы рисует. И все, что ревновать-то зазря?

В двадцать три часа на Ленинградском шоссе в трех километрах от поворота в международный аэропорт Шереметьево затруднилось движение автотранспорта.

Проститутки требовали распространения на них закона о депутатской неприкосновенности.

Все попытки объяснить им, что между проститутками и депутатами ни при каких условиях нельзя поставить знак равенства, ни к чему не привели.

Всего за прошедшую неделю работниками ГИБДД за нарушение правил движения было задержано тридцать шесть проституток… и тридцать шесть депутатов.

* * *

В Крылатском произошло столкновение выехавшего на встречную полосу «КамАЗа» — водитель Борис Николаевич Семейко, со стоявшим на остановке троллейбусом, маршрут № 39. Пострадало тринадцать пассажиров. Водитель троллейбуса задержан.

* * *

Всего за прошедшую неделю из страны вывезено два миллиарда долларов.

* * *

На Кутузовском проспекте в час ночи водитель «ВАЗ-2108», будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, проехал на красный свет светофора и сбил пешехода, перебегавшего дорогу в неположенном месте в состоянии сильного алкогольного опьянения. Протокол о случившемся составил со слов свидетеля, бывшего в состоянии сильного алкогольного опьянения, сержант Матушкин, бывший в состоянии сильного алкогольного опьянения.

* * *

На перекрестке улиц Скобяной и Керосиновой произошло дорожно-транспортное происшествие. Столкнулись шестерка, семерка и восьмерка. По показаниям медэкспертизы все трое — трезвые, но у одного зрение минус шесть, у другого — минус семь, у третьего — минус восемь и врожденная боязнь движения. Каждый из них по-своему трактовал сигнал регулировщика, страдающего болезнью Паркинсона.

Всего на сегодня в стране не своим делом занимается 146 000 000 человек.

* * *

Под площадью Равенства и Братства в подземном переходе был сбит машиной 94-летний Петров. Когда команда под руководством Шойгу извлекла его из-под бронированного «Мерседеса», Петров заявил: «Не я, так внуки мои будут жить хорошо».

Всего в том, что не они, но внуки их будут жить хорошо, сейчас уверены 60 143 246 человек. Ровно столько, сколько в 1917 году.

* * *

На шоссе Энтузиастов сотрудниками ГИБДД был остановлен проехавший на желтый свет автомобиль «ВАЗ-2104» восемьдесят четвертого года выпуска. Водитель, инвалид 2-й группы Безруков, пытался дать трем сотрудникам ГИБДД взятки в размере 10 рублей.

По данным пресс-центра ГИБДД, ни один из сотрудников ГИБДД! Никогда! Не брал взяток!! в размере 10 рублей.

* * *

На улице Конституции в два часа ночи на будку ДПС наехал «Москвич-2140». Водитель Невезучее не справился с управлением, потому что у жены, которую он вез в роддом, начались схватки. Роды, по всем правилам акушерского искусства, принял сержант Склифосовский. Три мальчика и одна девочка — таков для малообеспеченного водителя итог дорожно-транспортного происшествия. После принятия родов сержант Склифосовский оштрафовал счастливого отца за превышение количества пассажиров в салоне автомобиля.

Внешняя обстановка — кулак, который угрожал миру, разжался, и сейчас мы стоим с протянутой рукой.

Внутренняя обстановка. Коротко по основным направлениям.

Экология. Имеется в виду, насколько загажена среда обитания. Можно сказать так: если у них загажена среда, то у нас — вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье.

Искусство. Важнейшим для нас сегодня, несомненно, является… порнография. Если основной творческий принцип реализма «о чем думаешь, то и показываешь», то основной творческий принцип порнографии — «чем думаешь, то и показываешь».

Особо о культурном обмене с Западом. Это — единственный обмен, который осуществляется на выгодных для нас условиях: они нам — фильмы ужасов, мы им — «новости дня».

Социальная защита граждан. Имеются в виду, конечно же, в первую очередь ритуальные услуги. Сегодня на услуги может рассчитывать каждый. Другими словами, государство готово похоронить всех.

Торговля. Установилось прочное равновесие между спросом и предложением. То есть насколько витрины притягивают, настолько цены отпугивают.

Борьба с преступностью. Сегодня, крайний срок завтра, будут названы имена исполнителей и заказчиков самых громких преступлений последнего времени. Таких, как убийство… царевича Дмитрия, княжны Таракановой.

Народонаселение. Рождаемость падает, потому что оргазма достигаем только во время воровства.

Религия. На бога обижаться не приходится, какую мы ему жизнь устроили, такую и он нам.

Вожди. Положение резко изменилось в лучшую сторону. Раньше только после их смерти мы узнавали, что они враги народа. Сейчас сразу видно… кто, как говорится, из них ху.

Армия. Мы наконец имеем армию, о которой мечтал Суворов — «живот в голоде, голова в холоде».

Медицина. Здесь все хорошо, нареканий нет и быть не может, потому что здоровые ничего о медицине не знают, а больные уже ничего не скажут.

Секс. Наши ученые выявили связь между юмором и сексом. Они заметили, что когда смешно… то не получается. А когда не получается, то не смешно. Жизнь у нас становится все смешнее, значит, скоро ни у кого никаких проблем с сексом не будет.

Золотой запас. Ну тут просто. Кто запас, тот и золотой.

Жилищное строительство. У каждой семьи отдельной квартиры к двухтысячному году не будет. Но, наверное, будет к следующему году… к трехтысячному.

Вот такая картина. Все вроде бы хорошо.

Общее впечатление. Нет сомнения в том, что церковь отделилась от государства, а государство отделилось от промышленности, науки, сельского хозяйства и так далее.

Все это еще раз говорит о том, что умом Россию не понять.

Тридцать седьмое мая — месяц сентябрь. Сегодня ночью сошел с ума. Вечером был ничего — как всегда выпил, набил морду соседу, потом стучал молотком по батареям, бросал с балкона пустые бутылки… Утром стоял у подъезда и всем, кто выходил, говорил: «Доброе утро», а кто входил: «Милости просим».

Днем помогал старикам переходить дорогу, вечером посадил во дворе дерево, ночью разговаривал со звездами.

Третьего июня — месяц опять сентябрь, но уже немного ноябрь. Сегодня на улице на моих глазах сошла с ума женщина… платье в горошек. Шла, шла с сумками, бросила их, села в скверике на скамейке, стала болтать ногами.

Я сразу влюбился, подошел, сказал, что тоже сумасшедший. Попросил у нее руку и сердце.

Женщина обещала подумать… подумала и сказала: да.

Я от радости задохнулся!! Мне хотелось летать. Я забрался метра на три на столб, притворился птичкой и полетел… разбил голову в кровь. Завтра попробую… забраться повыше.

То же число, но на следующий день. Сосед, который справа, если стоять лицом к моей квартире, занял у меня на двадцать минут все деньги, а который справа, если ко мне стоять спиной, занял всю мебель, холодильник и почти всю одежду. Тут же приехала «Скорая помощь», и меня увезли в сумасшедший дом.

Месяц апрель. Числа в этот день не было. Попал в хорошую палату. Есть Наполеон, Македонский и, конечно, все наши вожди. Родственники смотрят на них и плачут.

Что теперь плакать? Какие уж у нас есть вожди, такие и есть. Простых людей мало. Один был лучшим средством от кариеса, норовил каждому дать в зубы… Еще ничего, другой был лучшим памперсом.

Еще один говорил, что он телевизор, и очень похоже показывал — по всем программам — голую задницу.

Один был телохранителем, всем делал предупредительный выстрел в голову.

Один был «БМВ». Сам себя угонит, перебьет номера и опять появится.

Один до пояса был реформатором, а ниже пояса — светлым будущим.

А один был долларом, шумел очень. Вечером врач сказал ему, что он рубль. И тот затих, боялся шевельнуться.

Всю ночь снилась женщина в горошек. Утром сказали, что во сне я щелкал соловьем. Сумасшедшие не спали, слушали меня.

Третье августа (утро). Пропустили через меня ток, и я выздоровел.

Третье августа (вечер). Вернулся из сумасшедшего дома. Встретил соседей справа. Одному выбил глаз, другому велел вернуть все мои вещи и половину своих.

Вечером выпил, встал у подъезда — никого не впускал, не выпускал.

Приехала милиция, но я спрятался в сквере. Там какая-то дура в горошек слушала, как гудит ветер. Стал гнать ее, она не шла. Тогда позвонил в «Скорую помощь».

Двадцать пятое сентября. Все наладилось: соседи дрожат, сам при деньгах, сыт и пьян. Иногда только в полнолуние нападает тоска и хочется выть, выть и выть.

У одной женщины муж пил… не сильно так, но все-таки… до беспамятства.

Она со старушкой одной сговорилась. Этот муж просыпается как-то после пьянства — видит, по комнате метается женщина преклонного возраста… в одной сорочке чего-то. Он забеспокоился: мол, где это я?

Смотрит — он дома у себя. Тогда он думает:

«Кого-то я привел, значит. Но чего она староватая какая? Одни мослы торчат. Как будто она сто лет работала лошадью в шахте».

Тут дети его выбегают, они тоже в заговоре участвовали, кидаются к этой женщине, кричат:

— Мама, мама) С добрым утром.

У него от нервов ноги задергались. Вернее, одна. Одна спокойно лежит, спит, а одна чего-то задергалась.

Тут старушка как скажет:

— Вставай, сокол мой…

У него и вторая нога задергалась.

Полгода прошло. Щас хорошо живут с женой… недавно купили себе велосипед… в кредит. Оба очень любят кататься. У него, правд а, дрожь осталась и ноги на педалях не держатся. Так что он в основном за седло держится, бежит рядом. Пить, конечно, бросил, а от велосипеда не оторвать его.

Можно, можно излечиться от пьянства, средств много народных.

У одной женщины муж тоже пил. Не очень сильно, правда, не до беспамятства. Он раздеться сам не мог. Она через Дроздова из «Мира животных» достала немного жидкости… от вонючки… и всем стаканам в доме дно смазала. Так вроде в квартире запах ничего, лесной даже, а как стакан к носу подносишь, от вони спазм делается. А еще она рядом сидит, говорит:

— Из чего только теперь водку не делают! Такую пить— надо навозом закусывать.

А он навозом чего-то не захотел. Щас хорошо живут… в том месяце ремонт сделали… в коридоре.

А одна женщина, у нее муж тоже пил… не сильно, он сам раздевался. Не сразу, конечно… ближе к утру. Но он, как разденется, кровать не мог найти.

Она думает: лучше я один раз потрачусь, чем всю жизнь в нищете жить. И как-то в понедельник, куда только можно чего влить, влила водку.

Муж приходит вечером, сел щи хлебать — там водка. Он кинулся к холодильнику, достал кефир, чтобы запить, — там водка. Она кричит:

— Тебя бог наказал! До чего не дотронешься, все водкой становится. Бросай пить!

Он орет:

— Нет! Никогда! Это чего-то коммунисты подстроили!

И бегом в туалет, стакан целый раз из бачка, а там тоже водка.

Щас хорошо живут, пошили ему повое пальто… из ее старого. Конечно, умом он немного тронулся, но зато совсем не пьет… даже воду.

А одна женщина, у нее муж тоже пил. Совсем не сильно… кровать мог найти… взобраться не мог.

Она на ксероксе напечатала фальшивых денег. Как за хлебом мужа, она ему настоящие дает, как за водкой — фальшивые.

И он начал замечать, что как за хлебом, ему хлеб дают, а как за водкой — ему дают в морду. В какое время ни приди. Хоть ведро бери, хоть сто граммов. А что он, донор, что ли?! Всякий раз за стакан водки полстакана крови сдавать.

И он невзлюбил выпивать. Щас они очень хорошо живут… даже на какую-то газету подписались… на три месяца.

А одна женщина, у нее муж почти не пил, так… чисто символически — на кровать мог взобраться… Он удержаться на ней не мог.

Она сама стала угощать его водкой, но каждый раз подсыпала туда порошок, чтобы пронесло его.

Он выпьет — бежит, выпьет — бежит. И здорово так привык! Уже жена забудет подсыпать… он все равно бежит. Просто пустой стакан на улице увидит — бежит. Ане всегда же у нас рядом, правильно?.. И он на свежем воздухе стал часто бывать. И незаметно бросил пить.

Щас хорошо живут, недавно им в «Лотто-миллион»… до выигрыша всего одной цифры не хватило.

Любого можно вылечить от пьянства. Можно, конечно, гипнозом. Но лучше народными средствами.

— Здорово, сосед.

— Здорово.

— Телевизор смотришь?

— Новости.

— Что хорошего?

— Президент уехал по приглашению. Забыл, куда он… Пригласили его с женой… погостить просто.

— Брось, это — политика. Там просто так ничего не бывает. Что-то затеяли. Хорошего мало, без всего останемся. Где у тебя телефон?.. Алло, Мария, слушай. Потом тебе объясню, что к чему. Сейчас возьми денег, сходи купи мыло кусков двадцать. Ну, все. Скоро буду… Еще что передавали?

— Негр приехал.

— К нам?

— Да.

— Откуда?

— Забыл вот. Но показывали его — точно негр. С дружеским визитом.

— Соскучился негр по нам, да?.. Переворота боится, занять приехал… без отдачи… Хорошего мало, без всего останемся… Алло, Мария, не ушла еще?.. Соли возьми три пачки. Делай, что говорят… Негр с женой приехал?

— Не показали.

— Нехорошо это. О-ой, не к добру. Ничего больше тревожного не было за день?

— Нет. К Клинтону еще одна с претензиями.

— Да ты что?! Ну, дает!.. А я не верю, слушай. Ну, одна, ладно, ну, две… Ну, три! А их сколько уже?.. Порочат человека зазря. Большая политика!.. Погоди-ка… Алло, Мария! Думал, не застану. Забеги в аптеку, купи против это… Как тебе сказать?.. Против Клинтона. Ну, все, бе-ги… А внутри страны что?

— Затопит, того гляди. Паводок ожидается такой — сто лет не было.

— Ага… ага… Алло, Мария! Ты чего не ушла-то? Я тебе когда сказал, ты все сидишь. Жить надоело?.. Спичек возьми десять коробков… Больших. Бери… Та-ак. Нас тоже теперь врасплох не застанешь. Ничего больше не насторожило?

— Нет. А все уже. Потом спорт был. Наши в футбол выиграли.

— Да ты что?!

— Правда.

— Алло, Мария! В дверях поймал? Хорошо. Крупы возьми. Разной. Килограммов пять. Беги. Смотри не застрянь в дверях… Та-ак. Выиграли — значит, может быть подорожание. Под радость не так все будут возмущаться. Под проигрыш боятся цены поднять, под выигрыш могут. Тонкое дело. Про погоду что сказали?

— Без изменений. Завтра без изменений. С гарантией. Осадков — норма, ветер — норма, солнца — норма. Такой же день ожидают, как сегодня.

— Ага… ага… «Такой же». Не к добру. Когда у нас один день был похож на другой?.. Всегда что-нибудь случается. Алло… Алло! Алло! Нету. Не сидится ей. Как насыпали что под хвост. Пойду сам. Раз обещали без изменений, значит, куда-то вильнет жизнь. Возьму две поллитры. Одну, если с горя, другую, если с радости… Только успевай соображать. Будь здоров, сосед, побежал я.

Извините, я в таком виде… беспорядок кругом. Я рожаю. Рожаю, да. Как говорится, с кем не бывает.

В офисе, видите?.. Работы по горло. Ужас, что творится. Домой никак не попаду. Муж некормленый, питается черте где… в ресторанах. Того гляди вдовой останешься.

Нет, я не плачусь. Господи, кому сейчас легко? Такая жизнь пошла. Но скоро все изменится! Вы знаете уже?.. Примета есть верная. Вот как, если грачи прилетели — значит, весна, так и тут. Если вы постоянно слышите «твою мать!», «твою мать-то!», значит, мужчин наших довели, им эта жизнь надоела, значит, они скоро возьмутся за дело. А сейчас на каждом шагу уже: «твою мать! твою мать!», больше ничего не слышно. Довели!.. А наших только раскачать. Их чуть подтолкни, они Зимний возьмут, Берлин, Космос. А если разозлить как следует… Это такая сила! Такое изобилие скоро настанет и дешевизна! Правда. Вы выйдите на улицу — какой густой мат стоит по всей стране!

Алло… Сергей Сергеевич?.. Здравствуйте, мой милый. Не придете сегодня?.. Заболели?.. Ну, конечно, лечитесь. О чем вы говорите! С вами все надежды наши. А что случилось?.. Перепили вчера? Как-то вы каждый раз!.. Намешали всего?.. И под конец пива?.. Сейчас любой школьник знает, что нельзя под конец пива… Ну вот, теперь и мучаетесь. Кто ночью снился?.. Ящеры!.. А сейчас что?.. Колотит. Обо что?.. Обо все. Не вставайте уж. Я часа через два рожу, тогда подумаем, чем еще можно помочь вам. А жена ваша где?.. Как не женаты?.. А Нина Петровна?.. Что значит какая?.. Нет, Сергей Сергеевич, вы вчера не пивом заканчивали, чем-то еще. Вспоминайте пока.

Прямо какое-то проклятие над нашими мужчинами, как будто сглазил кто.

Но пьянство тоже скоро прекратится. Довели мужчин до предела — уже на улицу не выйти из-за мата. Мата уже столько же, сколько грязи. Скоро все изменится, наступит изобилие.

Намучаемся, правда, с долларами, когда они у нас обесценятся. Во время путешествий можно будет их сбагривать… кстати, летом лучше посетить Скандинавские страны. На Средиземноморье, говорят, жарко. И на Ямайке очень жарко… говорят. А на Багамских терпимо!.. говорят.

(Хватается за живот, замирает.) Нет, ничего…. Сразу муж перед глазами. Ему трудно сейчас. Я третий раз рожаю, а они уже седьмой раз… обсуждают восьмую поправку к шестому параграфу Конституции. А ведь это каждый раз с дракой. Плюрализм же.

Сейчас столько энергии выплескивается на наших мужчин! И так они все соскучились по большому делу!

Алло… Слушаю вас. Да, это я… (Игриво.) А кто это?.. Нет, правда?.. Ну, серьезно. Я не узнаю. Быть вам богатым… Разбогатеете скоро! «Натри с половиной миллиона?» Ха-ха-ха. Почему именно на три с половиной? Я просто говорю, что примета такая есть… Ну, правда, кто это?.. Голос знакомый. Никак не вспомню. Миша?.. Толя?.. А кто?.. Что?.. Под камень?.. Во дворе?.. Вам?.. Три с половиной?.. А кто возьмет?.. Вы сами?.. Что вам делать больше нечего? Пришлите женщину. Вам сейчас надо думать, как сдержать в стране изобилие. Оно может застать всех врасплох, как паводок. Паводок помните в этом году?.. Кошмар какой-то! Вот и с изобилием может такое же случиться… Завтра позвоните, пожалуйста, я сейчас рожаю. В это же время… Да, в тринадцать часов. Нет! Не в тринадцать. Примета плохая. В четырнадцать.

Кстати, выход хороший насчет лишних денег — рэкетирам отдавать.

Еще можно будет помогать нищим… из развитых стран. Нашим рэкетирам и их нищим… Я лично буду еще одаренных людей поддерживать… Майкла Джексона, Мадонну.

«Твою мать» уже слышно, даже если закрыть форточки. Встаешь с «твою мать» и ложишься с «мать твою». Что-то будет. Большой скачок… По радио, по телевидению, в газетах — везде: «Твою мать, его мать, правительство мать, Госдуму мать!», не иначе как войдем в тройку самых развитых стран.

Алло… Алло. Кто это?.. A-а! Здравствуйте, здравствуйте. Как можно забыть вас?! О чем вы говорите?.. Дома все благополучно?.. Сына арестовали?.. За что?.. За спекуляцию?.. Ну, не за шпионаж же!.. Ах, это они говорят, что за спекуляцию… А на самом деле?.. За посредничество. Это разные вещи!.. Что?.. В магазине брал — на рынке торговал. В три раза?.. Ну, это он, конечно. Я понимаю: заманили, обманули. А он доверчивый… Так всегда и бывает. Сколько ему?.. Тридцать?.. Ну, конечно, что он еще соображает-то?!. Да, мальчики позже созревают… Судью знаю, да… Как нигде не работал? Судья?.. Ах, ваш нигде не работал. Так он скоро начнет… Как почему? Примета такая есть. Скоро все начнут… мужчины. Вы тоже считаете, что пора?.. Ну, вот видите. В суд?.. Сейчас не смогу… Какой вы странный, ей-богу. Я же вам говорю: рожаю! Я знаю, что здесь всего три остановки пешком.

Ну вот — «твою мать!»… Довели мужчин. Быть буре. Грянет буря! Я чувствую. А потом покой и изобилие. Немножко еще потерпеть, и они нам все это… родят.

Как только наши мужчины родят, так мы и заживем… твою мать-то!

— Брат, брат! Подожди.

— Какого тебе?

— Брат, ужли не признал меня? С праздником тебя.

— У, e! С каким?

— «Каким». Ах, ты простая душа! Ведь у нас юбилей свободы слова.

— Ну, е!

— Да ведь она, брат, дороже колбасы.

— Уже дороже?! Вот, е!

— Эх, брат. Конечно, трудно сейчас. Но мы спасемся.

— А мы?

— И вы, и мы. А спасет нас красота!

— Ох, е!

— Брат, нам всем нужно покаяться. Не очистимся, пропадем.

— Вот, е!

— Не возродимся!

— Ну, е!

— Мы бога потеряли!

— От, е!

— Не помним о смерти.

— Ну, е!

— Конечно, люди сейчас озлобились. Но гнева не должно быть. Согласен, брат?.. Я вижу, ты согласен. Ты все сердцем понимаешь. Это дороже. Спасибо, брат… Куда ты?

— Все, е. Побежал я.

— Брат, брат!.. Вот, е!

Все у нас как-то через эту… пень-колоду. К врачу пришел, к невропатологу, говорю:

— Доктор, соседи так шумят, что у меня ноги стали дергаться в самом основании.

Он спрашивает:

— Что вам еще не нравится на Родине?

Я говорю:

— Еще мне не нравится, что когда я иду… по Родине и смотрю кругом — цены не наши, не русские.

Доктор говорит:

— Лекарства от вашей болезни очень дорогие. Вы станете здоровым, но нищим. Причем нищим наверняка, а здоровым как бог пошлет. Но можно и без лекарств. Просто больше положительных эмоций: кругосветные путешествия, скачки на страусах, вообще всякие зрелища.

Я говорю:

— О! Зрелища! У меня телевизор есть.

Он говорит:

— О! И попробуйте — включите.

Я включил. Посмотрел про вампиров, как они из людей кровь сосут, про мертвецов, как они ночью из могил выползают, и попозже «Дорожный патруль» — о тех, кто разбился вдребезги.

Короче, как-то я насчет жизни успокоился, пошел поинтересовался насчет гробов.

Гробы дороже любых лекарств! Но у меня удачно получилось — попал на распродажу, цены на тридцать процентов ниже обычных. Наверное, сезон закончился, не знаю. Купил крышку… на гроб целиком не хватило.

Принес домой, поставил у входа в квартиру — месяц уже никого из соседей не вижу, не слышу.

Вот так у нас — жизнь ведет к смерти, а смерть — к жизни. Все через… пень-колоду.

Я еще две крышки купил. Одну поставил на работе, чтобы не мешал никто. Со второй мотаюсь везде. Очень удобно.

В автобус всегда сядешь. Место уступают. Неприятно же — сидишь, а над тобой крышка от гроба.

Дорогу переходишь на любой свет. Вчера иду по улице — без конца несутся машины с мигалками. Или бандиты, или руководство. А какая разница?., дорогу-то не перейти. Я раз — с крышкой на проезжую часть, за мной народ, перешли. Эти только ехать, я раз — в обратную сторону. Полчаса ходил.

Легче стало жить с крышкой от гроба. Как-то тут иду мимо банка — стрельба! Ограбление. Я хоп — в гроб, руки сложил, лежу. Грабители бегут мимо, их настигают, они — деньги в гроб, сами уселись вокруг как родственники. Милиция со специально обученными собаками мимо промчались, эти — к деньгам. Я говорю «РУКИ!., за спину». Они в обморок.

Деньги, конечно, потом сдал… почти все.

Легче, легче стало. Чиновники за секунду все решают. Я, правда, еще на крышке написал «холера».

Город спас от наркоманов. Они на кладбище собирались. Накурились — думали: я видение. Пошли с кладбища — я за ними. Все сразу выздоровели.

На рынке торговаться удобнее.

— Сколько с меня?

— Десять тысяч.

— У меня только тысяча. Гробом не возьмете?

Передохнуть где-нибудь остановишься, положишь крышку, в нее подавать начинают. Рэкет пробовал наехать. Подошли амбалы, развернули крышку, а у меня там табличка: «Это для вас».

По мелочам там чего-нибудь тоже выручает: взаймы все дают, от дождя всегда укроешься. Да мало ли что.

Я всем советую: купите крышку от гроба — легче станет жить.

Ребятушки, вы же себе так головы проломите! А вот вы лучше усаживайтесь поудобнее, я вам сказку расскажу. Веселую! Нет, я знаю… Нет, ничего не перепутаю… У кого склероз?.. Ты с кем разговариваешь?.. Вот и помолчи… Кто гунявый?.. Кто гундосый?.. Помолчи, я сказал!.. Сам ты сукин сын.

Ну вот!.. Ага!.. Жили-были мужик с бабою… С бабою… Нет, он с бабою жил… Потому что у него такая ориентация была… Да, это давно было.

Ну вот!.. Ага!.. Жили они, не тужили, песни пели да плясали вприсядку… Нет! В критические дни тоже… С крылышками. Помолчи, я сказал.

Жили-были мужик с бабою. И было у их три сына-богатыря! Почему не было?.. Не прокормишь.

А было у их два сына и одна дочь — она мало ела.

Старший умный был детина, средний был и так и сяк, а девочка вовсе была дурой.

Чего-то нехорошо получилось насчет девочки. А было у их две дочери-красавицы и один сын. И вот кто-то повадился ходить к ним по ночам… Нет! Нет, не к дочерям. Кто-то повадился ходить к ним по ночам пшеницу воровать… Потому что остальное все разворовали уже. Помолчи, каторжанин!

Про что мы щас?.. A-а! И вот, значит, как-то курочка у их снесла яичко, да не простое… Нет! Нет! Нет, не с сальмонеллой… не с пестицидом… без бешенства. Золотое! Мышка бежала, хвостиком махнула… Кому? Никому… Нет, не на шухере… Помолчи, не доводи меня.

Жили-были мужик с бабою. Понял?.. Было у их две дочери-красавицы и один сын — дурак дураком!.. Вроде тебя… Нет! Нет, он потом царем не станет. Что на Руси?..

Заведено, что царем обязательно дурак становится?.. А этот не станет! Так дураком и помрет.

Жили-были мужик с бабою со своею… Со своею… Он со своею жил!.. Ну и что, что кругом порнография? А у нас сказка веселая! Вот он и жил со своею… А что плохо-го-то?.. Что одно и то же?.. Какую оскомину?.. Помолчи! Я кому говорю?

Жили-были мужик с бабою… Не надо мне подсказывать! Я знаю, что щас не принято говорить «мужик». Еще он меня учить будет!

Жили-были… один господин… с одною бабою… Нет, с одною. Нет, не с двумя, с одною.

Ну все! Я тебя предупреждал по-хорошему. Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец!

Как же не веселая? А разбогатели-то все! Я разве не сказал?.. Разбогате-ели.

Мужик испил живой воды и пошел это… Нет! Нет, не пустые бутылки собирать. Он нашел сто тысяч долларов!.. Где? В кармане у бабы.

С сыном только у их беда приключилась. Стал он помогать людям и пропал. Собрал со всех по миллиону, чтобы вернуть по два, — и пропал без вести.

Зато дочери подружились с дилером!.. Или с киллером?.. Как, деточка?.. Правильно, с сутенером.

И стали они жить-поживать, добро наживать.

Не знаю, может, глупость сейчас скажу… Зараза передается по телевидению. Не в том смысле, что дрянь всякую передают, это само собой. А в том смысле, что зараза — болезнь передается от одного к другому по телевидению… в публицистических передачах.

Ельцин, помните, сказал: «Простите за все!» В смысле, выпивал часто, дирижировал много. Короче, сказал: «Я ухожу, спасайте Россию». Или берегите Россию?

И сразу по всей стране как эпидемия. С предприятий многие директора ушли: «Простите за все, от завода остались одни стены. Берегите их!»

Я сам уже собрался сказать жене: «Ухожу, алименты платить не буду, а то мне не хватит на проституток. Об одном прошу: береги семью! И дай мне гарантию о неприкосновенности».

Потом побоялся, что она гарантию не даст, и остался.

Вот как зараза передается по телевидению… Или мне это мерещится? Не знаю.

Нет, выборы, помните, были в Государственную Думу? Каждый округ, каждый народ выдвинул самых достойных своих сынов. Нанайцы — Кобзона, печенеги — Абрамовича, хазары — Абрамовича.

Эти сыны и дочери по всем каналам начали клясться, что скоро у всех руки будут по локоть в золоте… если их выберут. И вроде ничего сперва… плохого не ждали мы, забыли, что у тещи здоровье слабое, особенно голова. Она слушала, слушала их и говорит:

— Скоро вы у меня все будете купаться в шампанском!

Хорошо, я на диване сидел, жена, хорошо, у стены стояла, тесть — хорошо, глухой.

… Глухой, глухой, а все равно заразился. Ничего не слышит! Все только смотрел на кандидатов. Ну и как-то говорит:

— Завтра каждому из вас подарю по самолету.

Но мы-то в своем уме! Думаем: он всю жизнь водил трамвай. Откуда у него самолеты?

Вызвали врача. Тот и смотреть тестя не стал, сразу сказал: «Даже и не надейтесь насчет самолетов. Он сошел с ума… Но если кому-нибудь из вас нужно заменить сердце или печень, то милости прошу ко мне в поликлинику в тридцать седьмой кабинет. Станете такими же здоровыми, как я».

Тут соседка зашла — вернуть горсть гороха, занять щепотку соли. Увидела доктора, говорит:

— О-ой, какой дяденька синюшный. Вам же нужно усиленное питание: осетрина, икра, ананасы. Идите на любой рынок и берите. Все бесплатно, только скажите, что от меня.

Жена говорит:

— Доктор, это — афера. Давайте лучше я вам помогу открыть свою клинику на Красной площади.

Я, сам не знаю почему, сказал:

— У нее денег нет ни копейки. И у меня нет. Но я вам помогу найти на помойке миллион долларов.

Доктор согласился. Но тут за ним пришли из квартиры напротив, у них кран потек. Доктор оказался слесарем.

На другой день выборы в Думу, и мы уцелели, не сошли с ума.

Вот какие переносчики заразы крысы и телевизор!.. Или случайно все совпало? Не знаю.

На всякий случай мы публицистические передачи больше не смотрим… только художественные, только фильмы ужасов. После них практически никаких последствий.

Один за всех, все за одного!..

Обычай такой… у китайцев, у американцев, у нанайцев. Да у всех!

У нас свои обычаи. Дядя Коля когда помер, дай бог каждому — опился на радостях. Только помер, сразу мы выпили с горя. Обычай такой древний. Никто не помнит, почему обязательно надо выпить, все помнят только, что обязательно надо.

Выпили. Тут гроб привозят. Тоже вот обычай — в гробах хоронить. А гроб — это обновка!.. Я не знаю, откуда пошло обновки обмывать. Купят на тысячу, обмоют на сто.

Ну, сидим обмываем, родственников ждем. Кстати! Жара была за тридцать градусов! Дядя Коля даже не протух.

У нас в роду все так. Дядя Федя когда помер… лютой смертью — он все время один и тот же сон видел: будто в магазине водка кончается и он КОЕ-КАК успевал последнюю бутылку взять. В тот раз, видать, не успел. Ну и помер во сне лютой смертью.

Тетя Клава, жена, на другой день вышла на балкон — он на балконе спал, — от него несет за версту — «где-то успел с утра, сволочь!». И вот она так выходила месяц!., то ли два. Видишь, не в Мавзолее лежал, а как вечно живой.

Ага! Ну, съехалась вся родня дяди Колина — тронулись на кладбище. Впереди венок двое несут — «от жены, от детей» — все по обычаю. Выстроились кто за кем — тронулись. С километр прошли — хоп!.. гроб забыли.

Возвращаться нельзя — удачи не будет. Отрядили шесть человек. Через сколько-то бегут они с гробом.

Только тронулись — свадьба навстречу! Кто свадьбе попадется на пути, того останавливают, и он выпить должен за здоровье молодых. Обязательно!

У нас все выпили, даже дядя Коля из гроба поднялся — выпил, а то ни за что не пропустят — обычай такой.

Ага, выпили все — тут кладбище. Жена сразу заголосила: «Заройте меня вместе с ним!» Обычай такой. Но зарывать не обязательно. И когда землю стали бросать, она сама побыстрее отошла. А то у нас был случай — хоронили дядю Витю, а зарыли дядю Сашу. Он поскользнулся, а все на поминки торопились.

А почему торопились? Другой случай был. Когда дядя Сережа помер в городе в буфете — его в морг, жене — телеграмму.

Ты корову продала, чтобы поминки справить, стол накрыла, поехали все в город за дядей Сережей. А он продышался в морге, вылез через окошко — домой скорее. Прибегает — никого нет, полон стол выпивки, а он три дня не евши, не пивши.

Ну, вот мы все и торопились на поминки дяди Колины — мало ли чего. Пришли — дяди Коли нет, слава богу. Стали поминать его добрым словом, чтобы ему на том свете было хорошо. Считается, что чем больше пьешь, чем тебе хуже, тем ему на том свете лучше.

Помянули, стали разъезжаться. Тут «на посошок» надо выпить — обычай такой. Если не выпьешь, до дома не доберешься, а если выпьешь, может, и доберешься.

Все выпили, дядя Петя не стал… он помер. Зеркало поднесли к губам — не понять, поднесли стакан водки — не берет… помер, значит.

Сразу мы выпили с горя! Сели родню ждать. Тут гроб привозят.

Погоди, это уже другая история. А та закончилась. Как говорится: с окончаньицем вас. Такой обычай у нас тоже есть.

У нас их много, хороших обычаев-то.

У нас любят из всего трагедию делать: грабят! насилуют! убивают! Легко надо ко всему относиться, с юмором.

Я тоже первое время, когда меня трамваем переехало, возмущался все: почему трамвай пустили без водителя! Потом думаю: жив остался, и на том спасибо. И так почти без последствий — путаться только стал, забываю иногда, про что речь. Ну и что, да?.. Про что мы сейчас говорили?

A-а! Сам вспомнил. У нас один мужик был… или баба? Я после трамвая чего-то путать их стал. Мужик, мужик! — трубку курил. Вот он с юмором был! Легко ко всему относился.

Веселый такой! У него глаза одного не было, ему по ошибке выбили. А кто сейчас не ошибается?.. Ночью встретили его в переулке… не в том переулке-то, не те встретили… и не его встречали. В общем, ошиблись — хотели мозги выбить, а выбили глаз.

Про кого мы говорили?.. Сейчас-то… A-а! Сам вспомнил. Про баб одноглазых.

И вот эта баба легко ко всему относилась, хотя у нее не было левого глаза… Чего говорю-то?! Руки не было левой, а глаза правого. И вот она отравилась чем-то в столовой — тут вообще никто не виноват. Для того они и существуют, столовые.

Погоди! Это мужик был. Как же! Мы вместе в бане мылись, я хорошо помню, что мужик.

Отравился так, что с него вся татуировка сошла, все волосы выпали. Лысый ходил.

Не ходил только, он на коляске ездил, он же без обеих ног и без одной груди. О! значит, он баба был… А как же я с ним в бане вместе мылся?.. Значит, я тоже баба!

И вот она все время подшучивала над собой, даже над своей веселостью. Говорила: горбатую могила исправит. Такая веселая!

Она горбатая была. Она улицу переходила… в подземном переходе, и все равно ее машиной сбило — водитель выпивши был, — она горбатая стала, без ног, без груди, без глаза. А на жизнь нашу не обиделась! Ни на кого не обиделась: ни на правительство, ни на Президента, ни на Думу!

Вру все. Это мужик был. Я вспомнил, он вот с такой бородой… Или баба с косой?.. Погоди, борода спереди, коса — сзади… Это мужик был!., с косой.

Вот веселый! Вот не унывал никогда! Даже когда хулиганы выбросили его зимой из коляски — ни за что, просто баловались, мимо шли. Он ни слова им! Тихо сидит себе в сугробе, снег из ушей выгребает. Они опять к нему:

— A-а! ТЫ снег из ушей выгребаешь. Ты недоволен еще!

И опять в сугроб его, только теперь голого.

Он пока домой дополз — в метро-то не пустили… без жетончика. Хорошо еще на улице не остановили. Сейчас хорошо стало на улицах — ползай в чем хочешь.

Домой приполз, его уже скрючило. Но у него никаких претензий ни к правительству, ни к Президенту, ни к Совету Федераций, ни к кому!! Держался так! Как будто всем очень доволен, только не знал, кого благодарить. Такое терпение у него, столько юмора!

Пополз в ванную, хотел глаза промыть, вдруг — чик: воды ни капли, свет погас и голос:

— A-а! Ты глаза мыть, ты недоволен еще! — И скособочили его. А он уже скрюченный был и получился весь винтом. Соседи «Скорую» вызвали. И хорошо, врач опытный попался, на трех работах работает: ухо-горло-нос, гинеколог, логопед, консультант по вшам и классный хирург по пересадке сердца. Он только увидел его, сразу сказал:

— Плоскостопие.

Как он узнал?!. У того же ног-то нету. На всякий случай он ему укол сделал… от отравления, а ампулы перепутал! Заморозил его, и тот навсегда остался винтом.

Теперь не знает, как Бога благодарить. К церкви подойдет— ему нищие начинают подавать. Так подают все!

Он сейчас одет от Зайцева… где скрючено, а где скособочено — от Юдашкина.

Короче!.. Про что мы сейчас?.. Не помнишь?.. Что ты ничего не помнишь-то?

A-а! Сам вспомнил. Главное — не сопротивляться, не возмущаться, не тужиться, а с юмором ко всему относиться, легко, тогда обязательно выгадаешь, а может, даже и выживешь.

Утром вышел на улицу, чувствую слабость в организме. А ничего же еще не делал, только доел суп позавчерашний. В башке дзынь! «Значит, — думаю, — между слабостью и супом есть какая-то связь!»

Сел в скверике на скамейку, там никого, пустая совершенно скамейка, только мужик какой-то сидит, и все. Я ему говорю:

— Ну что — дождались?.. С долларом. Растет доллар-то! Ничего Путин не смог сделать.

Он говорит:

— Кто?

— Путин.

— Путин?

Я говорю:

— Путин. Кто еще? Он за все отвечает.

Мужик говорит:

— Кто он… Путин?

Я говорю:

— Президент.

— Чей?

— Наш.

— А-а.

И опять сидит, птиц слушает… воробьев диких, наблюдает за ними. А там один совсем дикий воробей, всех обклевывает и рыжеватый чуть.

Я говорю:

— Вылитый Чубайс.

Мужик:

— Кто?

Я говорю:

— Воробей.

— Кто он?

Я говорю:

— Чубайс.

Мужик:

— Кто он Чубайс? Приятель ваш?

Я говорю:

— Чубайс — это племянник тети Аси, которая стиральным порошком торгует.

Он вспоминал, вспоминал, тужился, тужился — красный стал. У меня в башке — дзынь! Думаю: «Какая-то связь между тем, что он тужился и красный стал, есть. Наверняка».

Тут мужик кончил тужиться, говорит:

— Не могу вспомнить, кто такая тетя Ася.

И опять воробьев слушает. Я тоже воробьев послушал немного, потом сам говорю:

— Вы, наверное, не местный?

Он говорит:

— Почему? Всю жизнь в Москве.

Я говорю:

— У вас, что ли, в доме радио нет?

— Есть.

Я говорю:

— А Ельцина-то вы знаете?

Он говорит:

— Как же! Его все знают… в доме. Слесарь.

Тогда я спрашиваю:

— Как у вас со здоровьем?

Он говорит:

— А очень хорошо. Никогда еще ничем не болел, слух отличный, читаю без очков даже по-английски.

В башке у меня — дзынь, дзынь! «Ага, — думаю, — он никого не знает и здоровый, а я всех знаю — и больной. Неспроста!»

Как народ живет, не знаю.

Я вроде в достатке и то… Жена вчера говорит:

— Все! Иди грабь. Есть нечего. И продать нечего.

Я говорю:

— Как нечего?!

Огляделся — у нас осталось: табуретка, веревка и кусок мыла.

И тут сосед влетает, кричит:

— Можно заработать кучу денег! Надо сняться в порнофильме.

Жена говорит:

— Как же! Довели страну, теперь играй им в порнофильмах. А человек уже месяц не может играть даже в домашних спектаклях.

Сосед:

— Чего мочь-то? Выйти на улицу голым, пробежать двадцать метров?.. Цель фильма — показать, что народ не одурманен этой американской заразой, что он возмущается. Толика загримируют, Толик выйдет голый, за ним погонятся, он побежит, сядет в машину и уедет. И тысяча долларов его!

Поехали на съемки. Возле какой-то барахолки остановились: шашлыки, музыка, независимое радио… Березовского ведет передачу «За что бомжи любят олигархов».

Я разделся, перекрестился, вышел. Машина отъехала. А водитель неопытный, встал где нельзя. ГИБДД поперла его.

Короче, стою голый, машины след простыл.

— Сейчас, — думаю, — народ возмутится, а бежать некуда.

Только подумал, тут же мужик подходит, говорит:

— Компьютеры не возьмешь?

Я в чем мать родила. Говорю:

— Какого… цвета компьютеры?

— Белого.

— Нет, — говорю, — красных взял бы штук сорок, а белые даром не нужны.

Только отделался от него, две девицы подходят, краснеют на ходу. Все! Сейчас шум, скандал, мордобой — неопознанное тело.

Подошли, говорят:

— Вы нас не сфотографируете? А то всем некогда, а мы торопимся.

Я смотрю — действительно все торопятся и этим некогда. Сфотографировал их. И уже как-то начал осваиваться потихоньку, успокаиваться начал. Поворачиваюсь вправо — милиционер, с ним две женщины. Милиционер спрашивает:

— Этот?

Одна:

— Этот.

Милиционер:

— Сколько было в кошельке?

— Пятьсот рублей.

— А этот вырвал и бежать?

— Да.

— Точно он?

— Он!.. Только тот вроде негр был.

У меня прямо гора с плеч. Тут откуда ни возьмись собака, оскалилась сразу. Думаю: «Ведь она может цапнуть. Да хоть и за ногу. Как я побегу, когда народ возмутится?»

Хорошо, женщина какая-то отогнала ее, обошла меня три раза и сперва ничего, только:

— О-ой!.. Ну, надо же!

Потом говорит:

— Мужчина, у меня муж точно такой же. Можно вас на минуту — пиджак примерить.

Затащила в магазин, надела пиджак на меня, говорит:

— Ну, надо же! Великоват.

Продавщица:

— Где же великоват? В самый раз.

Женщина:

— Как же в самый раз? Он до колен ему.

— А вы до куда хотите?

— Да хоть до сюда.

— До сюда?!. До сюда сейчас не носят.

И полчаса: «носят», «не носят». Я бочком, бочком от них.

Попал в отдел шляп… женских. Надел какую-то. Стою, что называется, без порток, но в шляпе.

И только тут одна женщина увидела меня и возмутилась. Сказала:

— Что творят, а?! Ни стыда, ни совести!.. У меня оклад — 800: 200 — на налоги, 200 — за квартиру, 200 — на дорогу, 200 — на лекарства… Остальное — на питание. Могу я купить такую шляпу за 3000?

Зато другая женщина прямо сказала:

— Мне бы такого мужчину… на дачу для фонтана.

Я подумал: «Видно, сейчас нашим людям не до порнографии, все своими делами заняты».

Выбрался из магазина и спокойно пошел себе куда глаза глядят.

Милые дамы и уважаемые господа, ужас как у нас матом ругаются. Такое впечатление, что как ребенок первое слово произнес, так им одним всю жизнь и пользуется.

Самое ужасное, что большинство ругается без причины.

Ладно, человек идет по улице и упал вдруг! Ни с того ни с сего. Конечно, выругался. Его простить нельзя, но понять можно.

Или, господа, идет по улице женщина — молодая, юная, свежая, как утро, шляпка на ней тоже новая. И тут ветер!.. И сдул шляпку. Конечно, кто рядом, он же посочувствует, скажет:

— Ну, сука, ветер какой!

Или, господа, когда погода резко меняется. Вышел из дома — солнце, отошел три шага — дождь. Или еще хуже — день солнечный, а ты с зонтом… как дурак! Извините, ради бога.

Был случай! — глухонемой вышел с зонтом, и тут солнце из-за туч. Он заговорил. Сказал:

— Ну, сука, погода какая!

Старушки интеллигентные утром в магазин бегом, бегом, кто быстрее — посмотреть, сколько сегодня кефир за вчерашнее число. Они надеются, что за ночь сильно подешевело. Когда они видят «сколько», они начинают шевелить губами. И если не дышать и встать поближе к ним, то со всех сторон:

— Ни хера себе!

Меня, господа, возмущает, когда ничего не происходит, просто человек стоит на улице и вдруг во все горло матом.

Зачем? Ты что, один здесь?! Кто тебе дал право?! Где твоя совесть?

Бывает, человека врасплох застанут. Он стоит, задумался и о своем, о сокровенном… Может, даже о жене! Что она его в дом пустит. Человек мечтает стоит. Вдруг ему: «Скажите, пожалуйста, сколько времени?».. Конечно, он сразу:

— Кто в жопу времени?!. Без пятнадцати семь.

Или Ельцин когда сказал: «Ухожу». Как со всех сторон сразу: «У-у, е-е! Ну, сука, Ельцин!»

На радостях! Причина была.

А когда без причины?.. Я вам, милые дамы и уважаемые господа, больше скажу. Еду я тут в транспорте, вдруг слышу, мужчина один говорит на весь автобус:

— Я тебе сейчас, сволочь… устрою! Ты у меня ни в Красную Армию… никуда!

Полчаса так. Уже кто-то стал возмущаться. Потом смотрим — он спит. То есть у нас многие уже во сне стали матом ругаться. До чего дошло!

Бывает, красиво ругаются. Бог талант дал! Это — искусство, встреча с прекрасным. Сразу у всех уши торчком, чтобы не пропустить ни слова. Тут, кроме спасибо, ничего не скажешь. Слушал и слушал бы всю жизнь. О-о-о! Такое выведет!.. Соловей, беныть! И то — соловей-то только весной, а тут круглый год.

Одним словом, милые дамы и уважаемые господа, надо нам кончать с матом. Уже мы отравились им.

Девушки такое лепят! А им детей рожать. Но нам надо всем вместе! А то, я смотрю, беныть, я один здесь бьюсь, а вы, вашу мать, как-то с прохладцей.

А надо, беныть, чтобы и интеллигенция, их мать, и пролетариат, его гегемона мать, и правительство, трижды их и отца и мать.

То есть как бы, беныть, сказать, всем обществом, еп-тыть!

Я в брошенной машине ночевал, в «Запорожце». Машина брошенная наверняка — ни мотора, ни руля, ни колес… секретки нет.

И ночью вижу, иномарка несется — джип «Чероки». Я в «Запорожце» метрах в ста от дороги в канаве. Стою на месте! Потому что педали газа тоже нет.

Я почему так подробно — в результате произошло дорожно-транспортное происшествие. Водитель на джипе был выпивши, до меня еще километр оставался — уже несло от него.

И вот, значит, я в «Запорожце» стою на месте, трезвый, в канаве, метров сто от дороги. Джип несется по дороге, там еще ограждения были, он бы до меня никогда не доехал, но водитель был выпивши сильно, и он бьет меня в зад.

Вот такое дорожно-транспортное происшествие. У них с автомобилем ничего, у «Запорожца» помялся бампер.

Они вылезают из машины — я меньше каждого в три раза, их четыре человека, водитель самый трезвый.

Они сразу:

— Что ж ты, сука…

Я извиняюсь. Они так говорят:

— Что ж ты с-с… сделал, такой-сякой, больше тебе машину негде было поставить? Гони сорок тысяч долларов!

Говорю:

— У меня нету.

Они:

— Нас это не е… ну… не волнует. Продай виллу.

— У меня нету.

— Имение.

— У меня нету.

— Коттедж.

— Нету.

— Тогда мы из твоих детей!..

— У меня нету.

— Тогда мы твою жену!

— У меня нету.

Они отвернулись и разговаривают между собой, а я все слышу. Дословно я вам не могу передать, у меня язык не повернется. Я только смысл передам.

Один говорит:

— Господа, убить его и ничего не взять нельзя — мы, таким образом, потеряем себя, а это самое страшное, что может случиться с человеком.

Второй говорит:

— Послушайте, пожалуйста, меня. Видит бог, надо купить ему дачу, квартиру, машину, дать денег. После чего он на своей машине врежется в нас. За что мы у него все отнимем и убьем. И таким образом, господа, сохраним себя и вновь обретем смысл жизни на этой голубой планете.

Потом самый интеллигентный из них поворачивается ко мне, говорит:

— Братан, базара нет.

Ну и все излагает. И через три дня сделали: деньги, машину, квартиру трехкомнатную, дачу.

Договорились, что ровно в три часа дня на двадцать пятом километре Симферопольского шоссе я их догоняю на своей машине и бью несильно в зад.

Я искупался, побрился, надел чистое нательное белье — похоронить они обещали тоже быстро… на Новодевичьем.

И ровно в три часа на двадцать пятом километре Симферопольского шоссе… прежде чем я их догнал, они догнали какой-то «Мерседес». Оттуда их, не останавливаясь, из гранатомета, и все.

Теперь у меня дача, квартира, машина, деньги… бросать жалко, а убить меня уже есть за что.

Такая беда пришла ко мне.

Вчера с работы выгнали. Жена за сердце схватилась:

— Выгнали опять! А мне детей кормить нечем. Ах ты!..

Как она сказала-то?.. Ну, в том смысле, что козел вонючий. И давай все в одну кучу валить:

— Ты невезучий. Мы с тобой пропадем все.

Кто-то там за нее сватался в молодости… хороший человек очень… скоро из тюрьмы выйдет. А я — обалдуй, валенок… моржовый.

Я говорю:

— Галя, я не невезучий.

Она:

— А кто тогда? Ты хоть раз прошел по улице, чтобы на тебя птицы не нагадили?

Я говорю:

— Это — хороший знак. Они гадят всем великим на памятники, а на меня при жизни.

Она:

— Год назад проститутка негра-шпиона обворовала. Почему задержали тебя?

— Меня, — говорю, — как шпиона, а не как проститутку.

Она:

— Кто пошел родинку удалить с колена… ему обрезание сделали?

Я молчу стою. Она смотрела, смотрела на меня, говорит:

— Уходи и не приходи больше. Так будет лучше для всех нас. Попей в последний раз воды из-под крана и иди. Я провожу тебя.

Пошли мы с ней. Она впереди, я чуть сзади тащусь.

А у нас там рыночек небольшой, она остановилась чего-то. Чего остановилась? Денег все равно нет пи копейки. По привычке, наверное, как лошадь.

А я иду. И — представляешь! — только с ней поравнялся, ко мне подлетают двое: один с камерой, второй с микрофоном.

— Центральное телевидение! Вы — новый президент России. Ваш первый указ?

Я растерялся. Парень снова:

— Вы — президент России. Ваш первый указ?

Когда он второй раз сказал, что я теперь президент

России, только тогда я поверил. Такой праздник сразу — работу нашел.

И тут женщина одна, она помидоры щупала, чтобы не подложили одних гнилых, поворачивается, говорит:

— Где президент России?

И как даст этим помидором… в лоб мне. И со всех сторон как началось! А там кто простоквашей торговал, кто капустой квашеной, кто грибами, кто селедкой… Не такой уж и маленький рынок оказался.

Стою я весь в томате, в чешуе, в капусте. Понимаю, что кредит доверия к президентам исчерпан. Думаю: «Сейчас срочно в Барвиху, душ приму и за работу!»

И тут вижу — мужик один тянется рукой к тыкве. В мозгу молнией: не успеть! в Барвиху. Мужик тыкву берет, размахивается… Вдруг крик:

— Пустите меня к этому человеку! Я — первая леди страны.

Там еще леди были… с кошелками, не пускают ее. Но Галя пробилась ко мне. Говорит:

— Отрекись от власти.

Я говорю:

— Ты чего? Такой случай. Вообще у нас никогда еще никто от власти не отрекался.

Она:

— А ты отрекись. Не доводи страну, ты — невезучий. Отречешься — я тебе прощу все и буду любить.

Ну чего… я дурак, что ли? Конечно, я отрекся сразу.

Парень с микрофоном поворачивается к первому попавшемуся:

— Вы — новый президент России.

Тот:

— Руссиш нет понимайн.

Такая тишина наступила… слышно стало, как на валютном рынке курс меняется. Потом кто-то шепчет:

— Господи Вседержитель! То президенты говорили, мы ничего понять не могли, теперь мы говорим — они… не понимайн по-русски.

Я Галю обнял, говорю:

— Ничего, Галь, что-нибудь подвернется еще. Смотри, — говорю, — какой хороший знак мне в небе.

А над нами как раз журавли клином летят. Красиво — слов нет. Говорю:

— Царские птицы!

И Галя говорит:

— Да. С такой высоты и так точно…

И мы пошли домой.

И миллиард выиграть редкий случай, и кирпич на голову — редкий случай. А все-таки почему-то кирпич чаще.

* * *

Хорошо жить было стыдно… теперь — опасно.

* * *

Сегодня должна была состояться передача власти народу. Не состоялась. Сегодня передачи не принимали.

* * *

Национальные особенности. Американцы думают: что бы нам еще такое сделать, чтобы доллар стал посильнее, чтобы жить еще лучше?

Японцы думают: что бы нам еще такое изобрести, чтобы жить еще лучше?

Русские думают: что бы нам хоть немного разогнуться, кого бы еще поймать и за что повесить?

* * *

Или наведите порядок, или предоставьте возможность воровать всем!

* * *

От взяточничества можно избавиться. Надо как следует дать на лапу тем, кто с ним борется.

* * *

Вдохновение. Это когда забываешь обо всем на свете… Что-то вроде склероза.

* * *

Звездная болезнь — это когда все, что из тебя сыплется, кажется звездами.

* * *

Слухи у нас отчего-то все недобрые. Периодически ползет, что по стране разгуливает маньяк. И каждый косится на другого и видит — бандит.

Пора пустить слух, что Христос странствует по Руси. Все стали бы вглядываться и замечать что-то человеческое в чужих глазах, и что-то человеческое просыпалось бы в каждом.

* * *

Оптимистическое. Если верить приметам, скоро все разбогатеем. Вчера Государство встретилось с Народом — не узнали друг друга.